"Пять женщин, предавшихся любви" - читать интересную книгу автора (Сайкаку Ихара)

Письма из пояса с потайным швом

— Слыхали? Вот сейчас только это случилось! К лекарю! За лекарством!

Спросили, из-за чего такой переполох. Оказалось, что Минагава покончила с собой. Печаль охватила всех. Некоторое время надеялись, что ее можно спасти, но вот сообщили: все кончено.

В самом деле, в нашей жизни от судьбы не уйдешь. Больше десяти дней скрывали это от Сэйдзюро, и он, упустив случай поступить так же, влачил безрадостное существование.

Наконец от матери пришло известие о случившемся. Все ему опостылело, и он тайно покинул храм Эйкоин. В Химэдзи, в той же провинции, жил человек, близкий дому Идзуми. Сэйдзюро украдкой пробрался к нему, чтобы разузнать положение. А тот, видимо, вспомнил, что в свое время Идзуми оказали ему услугу, и принял Сэйдзюро неплохо.

Шли дни. Между тем в доме некоего Тадзимая Кюэмона понадобился приказчик для ведения дел. Хозяин Сэйдзюро, исполненный забот о его будущем, похлопотал, и Сэйдзюро впервые пошел служить в люди.

Воспитание у Сэйдзюро было благородное, он имел добрый нрав и отличался умом. Особенно привлекала женщин его мужественная красота. Но в то время он не думал об этом и, пресыщенный любовью, помыслы свои днем и ночью отдавал службе. В конце концов хозяин вверил ему все дела и, радуясь, что капитал растет, смотрел на Сэйдзюро как на свою опору в будущем.

У Кюэмона была сестра по имени О-Нацу. В том году ей исполнилось шестнадцать лет, и хотя она уже подумывала о любви, однако ни за кого еще сговорена не была.

Даже в столице, не говоря уже о провинции, среди порядочных женщин не видывали такой красавицы, как О-Нацу. Была когда-то в Симабаре [12] красавица гетера, носившая на своей одежде живого мотылька вместо герба, так вот киотосцы уверяли, что и — ее превосходила красотой О-Нацу. Больше говорить нечего: все должно быть понятно из одного этого сравнения.

Думалось, что и сердце ее должно соответствовать ее наружности.

Однажды Сэйдзюро отдал свой пояс, который носил каждый день, служанке по имени Камэ и сказал ей:

— Пояс слишком широк. Сделай, чтобы было впору.

Та принялась тут же его распарывать, смотрит — в нем клочки старых писем.

Стали читать их одно за другим — а их было штук до сорока пяти. Все они адресованы господину Сэйдзюро, подписи же разные: Укифунэ, Ханасима, Кодаю, Акаси, Уноха, Сэндзю, Тикудзэн, Тёсю, Итинодэё, Коёси, Кодзаэмон, Мацуяма, Дэва, Миёси — имена гетер из Муроцу!

В каждом письме выражалась глубокая привязанность, преданность до самой смерти; в них не было ничего неприятного — и не скажешь, что писала гетера: строчки дышали искренностью.

Если так, то и эти женщины, оказывается, вовсе не так уж плохи. Что же до Сэйдзюро, то он, как видно, имел успех в любовных делах.

И вот, раздумывая о том, что он, наверное, умел проявить и щедрость, и любопытствуя, чем могла быть вызвана такая страсть к нему множества женщин, О-Нацу сама не заметила, как влюбилась в Сэйдзюро.

С той поры днем и ночью она все помыслы отдавала ему, душа ее словно рассталась с телом и переселилась в грудь Сэйдзюро, и даже говорила как будто не она сама, а кто-то другой. Она уже не замечала весенних цветов; лунная осенняя ночь для нее была все равно что день; снег на рассвете не казался ей белым, и голос кукушки при заходе солнца не достигал ее слуха. Что праздник Бон [13], что Новый год — было для нее безразлично,

Наконец она совсем потеряла голову, страсть так и горела в ее взглядах, желание проявлялось в ее речах.

«И прежде бывали такие примеры. Надо бы как-нибудь помочь ей», — думали, жалея О-Нацу, ее служанки. И тем временем сами все влюбились в Сэйдзюро.

Домашняя швея уколола себя иголкой, написала кровью о том, что у нее на сердце, и послала ему. Девушка, прислуживающая в комнатах, обратилась к кому-то за помощью, и вот мужской рукой было написано послание, которое она и опустила в рукав [14] Сэйдзюро. Горничная то и дело подавала в лавку чая, хотя там никто в нем не нуждался. Кормилица подходила к Сэйдзюро, совала ему в руки младенца, и тот оставлял свои следы у Сэйдзюро на коленях.

— Ты поскорее расти и становись таким, как господин Сэйдзюро, — говорила она. — Вот и я тоже — родила прекрасного ребенка и пришла сюда в кормилицы. Муженек мой оказался никудышным, сейчас, говорят, отправился в Хиго, что в Кумамото, и там поступил на службу. Когда хозяйство наше распалось, я получила от него разводное письмо и теперь живу без мужа. А по правде сказать, от природы я пухленькая, рот невелик и волосы немного завиваются…

Право, смешно становилось, когда она сюсюкала, кокетничая сама с собой.

Служанки тоже надоедали — когда, бывало, с черпачком к руке разливают суп из соленого тунца, то выберут лакомые кусочки и хлопочут: это, мол, господину Сэйдзюро.

Такое внимание было ему и приятно, и досадно. Служба в лавке пошла побоку, некогда было я вздохнуть: столько приходилось рассылать писем с разными, отговорками.

Вскоре и это ему опротивело, он ходил как во сне.

Между тем О-Нацу заручилась посредником и то и дело слала ему любовные письма, так что и Сэйдзюро впал в смятение. В душе он уже готов был пойти навстречу желаниям О-Нацу, но как это сделать? Дом полон людских глаз, вряд ли здесь могло что-нибудь выйти. Они только разжигали друг друга, обоих томила любовная страсть. День ото дня оба менялись в лице, спадали с тела.

Время берет свое. Дошло до того, что для них стало радостью даже слышать голос друг друга. Ведь пока есть жизнь — есть и надежда. И они думали: когда-нибудь прорастут семена, что посеяла наша любовь.

Но тут между ними встала невестка. Каждую-каждую ночь она накрепко запирает внутреннюю дверь, неусыпно следит за огнем, и вот скрип дверных роликов сделался для обоих страшнее грома небесного.