"Двенадцать стульев" - читать интересную книгу автора (Ильф Илья, Петров Евгений)Глава VIII. Бриллиантовый дымИпполит Матвеевич снял с головы пятнистую касторовую шляпу, расчесал усы, из которых, при прикосновении гребешка, вылетела дружная стайка В продолжение рассказа Остап несколько раз вскакивал и, обращаясь к железной печке, восторженно вскрикивал: – Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед – тронулся! А уже через час оба сидели за шатким столиком и, упираясь друг в друга головами, читали длинный список драгоценностей, некогда украшавших тещины пальцы, шею, уши, грудь и волосы. Ипполит Матвеевич, поминутно поправляя колебавшееся на носу пенсне, с ударением произносил: – Три нитки жемчуга… Хорошо помню… Две по сорок бусин, а одна большая – в сто десять… Дальше шли кольца, не обручальные кольца, толстые, глупые и дешевые, а тонкие, легкие, с впаянными в них чистыми, умытыми бриллиантами; тяжелые ослепительные подвески, кидающие на маленькое женское ухо разноцветный огонь; браслеты в виде змей с изумрудной чешуей; фермуар*, на который ушел урожай с Ипполит Матвеевич оглянулся. По темным углам зачумленной дворницкой вспыхивал и дрожал изумрудный весенний свет. Взволнованный Ипполит Матвеевич очнулся только от – Выбор неплохой. Камни, я вижу, подобраны со вкусом. Сколько вся эта музыка стоила? – Тысяч семьдесят – семьдесят пять. – Мгу… Теперь, значит, стоит полтораста тысяч. – Неужели так много? – обрадованно спросил Воробьянинов. – Не меньше. Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это. – Как плюнуть?! – Слюной, – ответил Остап, – как плевали до эпохи исторического материализма. Ничего не выйдет. – Как же так? – А вот как. Сколько было стульев? – Дюжина. Гостиный гарнитур. – Давно, наверно, сгорел ваш гостиный гарнитур в печках. Воробьянинов так испугался, что даже встал с места. – Спокойно, спокойно. За дело берусь я. Заседание продолжается. Кстати, нам с вами нужно заключить небольшой договорчик. Тяжело дышавший Ипполит Матвеевич кивком головы выразил свое согласие. Тогда Остап Бендер начал вырабатывать условия. – В случае реализации клада я, как непосредственный участник концессии* и технический руководитель дела, получаю шестьдесят процентов, а соцстрах можете за меня не платить. Это мне все равно. Ипполит Матвеевич посерел. – Это грабеж среди бела дня. – А сколько же вы думали мне предложить? – Н-н-ну, пять процентов, ну, десять, наконец. Вы поймите, ведь это же – Больше вы ничего не хотите? – Н-нет. – А может быть, вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дать вам ключ от квартиры, где деньги лежат, – В таком случае – простите! – сказал Воробьянинов в нос. – У меня есть все основания думать, что я и один справлюсь со своим делом. – Ага! В таком случае – простите, – возразил великолепный Остап, – у меня есть не меньшие основания, как говорил Энди Таккер*, предполагать, что и я один – Мошенник! – закричал Ипполит Матвеевич, задрожав. Остап был холоден. – Слушайте, господин из Парижа, а знаете ли вы, что Тут только Ипполит Матвеевич понял, какие железные лапы схватили его за горло. – Двадцать процентов, – сказал он угрюмо. – И мои харчи? – насмешливо спросил Остап. – Двадцать пять. – И ключ от квартиры? – Да ведь это тридцать семь с половиной тысяч! – К чему такая точность? Ну так и быть – пятьдесят процентов. Половина – ваша, половина – моя. Торг продолжался. Остап – Шестьдесят тысяч! – кричал Воробьянинов. – Вы довольно пошлый человек, – возражал Бендер, – вы любите деньги больше, чем надо. –А вы не любите денег? – взвыл Ипполит Матвеевич голосом флейты. – Я не люблю. – Зачем же вам шестьдесят тысяч? – Из принципа! Ипполит Матвеевич только дух перевел. – Ну что, тронулся лед? — Воробьянинов запыхтел и покорно сказал: – Тронулся. – Ну, по рукам, уездный предводитель команчей! Лед тронулся! Лед тронулся, господа присяжные заседатели! После того как Ипполит Матвеевич, обидевшись на прозвище "предводителя команчей", потребовал извинений и Остап, произнося извинительную речь, назвал его фельдмаршалом, – приступили к выработке диспозиции. Появлением барина и тремя бутылками пива дворник был растроган до глубины души. Все казалось ему превосходным: и барин, и пиво, и даже предостерегающий плакат: "Прозба непреличными словами не выражатся". Слово "не" давно уже было вырвано с мясом каким-то весельчаком. И эта особенность страшно смешила дворника Тихона. Дворник крутил головой и бормотал: – Выдумали же, дьяволы! Насмеявшись вдоволь, дворник Тихон взял последнюю свою бутылку и пошел к соседнему столику, за которым сидели совершенно ему не знакомые штатские молодые люди. – А что, солдатики, – спросил Тихон, подсаживаясь, – верно говорят, что помещикам землю скоро отдавать будут?* Молодые люди загоготали. Один из них спросил: – Ты-то сам из помещиков будешь? – Мы из дворников, – ответил Тихон, – а, буду говорить, помещик, положим, вернулся. И ему земли не дадут? – Ну ясно, дура ты, не дадут. Тихон очень удивился, допил пиво, опьянел еще больше и заболботал что-то несуразное про вернувшегося барина. Молодые люди насилу высадили его из-за своего столика. – Барин, – бормотал Тихон, – медаль даст. Приехал мой барин. – Ну и дурак же! – подытожили молодые люди. – Это чей дворник? – Вдовьего дома. Бывшего Воробьянинского. – Вернется он сюда, как же! Ему и заграницей неплохо. – А может, вернулся – в спецы метит. В полночь дворник Тихон, хватаясь руками за все попутные палисадники и надолго приникая к столбам, тащился в – А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! – воскликнул Остап, завидя согнутого в колесо дворника. Дворник замычал низким и страстным голосом, каким иногда, среди ночной тишины, вдруг горячо и хлопотливо начинает – Это конгениально, – сообщил Остап Ипполиту Матвеевичу, – а ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль? – М-можно, – сказал – Послушай, Тихон, – начал Ипполит Матвеевич, не знаешь ли ты, дружок, что с моей мебелью? Остап осторожно поддерживал Тихона, чтобы речь могла свободно литься из его широко открытого рта. Ипполит Матвеевич в напряжении ждал. Но из дворницкого рта, в котором зубы росли не подряд, а через один, вырвался – Бывывывали дни вессселые*… Дворницкая наполнилась громом и звоном. Дворник трудолюбиво и старательно исполнял Ипполит Матвеевич совсем потерялся. – Придется отложить опрос свидетелей до утра, – сказал Остап. – Будем спать. Дворника, тяжелого во сне, как комод, перенесли на скамью. Воробьянинов и Остап – Жилет прямо на продажу, – завистливо сказал Бендер, – он мне как раз подойдет. Продайте. Ипполиту Матвеевичу неудобно было отказывать своему новому компаньону и непосредственному участнику концессии – Деньги после реализации нашего клада, – заявил Бендер, принимая от Воробьянинова – Нет, я так не могу, – сказал Ипполит Матвеевич, краснея. – Позвольте жилет обратно. Деликатная натура Остапа возмутилась. – Но ведь это же лавочничество! – закричал он. – Начинать полуторастатысячное дело и ссориться из-за восьми рублей! Учитесь жить широко!.. Ипполит Матвеевич покраснел еще больше, вынул маленький блокнотик и каллиграфически записал: "25/IV-27 г. – Ого! Если вы уже открываете мне лицевой счет, то хоть ведите его правильно. Заведите дебет, заведите кредит. В дебет не забудьте занести 60 000 рублей, которые вы мне должны, а в кредит – жилет. Сальдо в мою пользу — После этого Остап заснул беззвучным детским сном. А Ипполит Матвеевич снял с себя шерстяные напульсники*, баронские сапоги и, оставшись в заштопанном егерском белье*, посапывая, полез под одеяло. Ему было очень неудобно. С внешней стороны, где не хватало одеяла, было холодно, а с другой стороны его жгло молодое, полное трепетных идей тело великого комбинатора. Всем троим снились сны. Воробьянинову Остап видел вулкан А дворнику снилось, что из конюшни ушла лошадь. Во сне он искал ее до самого утра и, не найдя, проснулся разбитый и мрачный. Долго, с удивлением, смотрел он на спящих в его постели людей. Ничего не поняв, он взял метлу и направился на улицу исполнять свои прямые обязанности: подбирать конские яблоки и кричать на богоделок. |
|
|