Мальханова Инна Эвтаназия

1. Эвтаназия.

С самого рождения девочка была не такой как все. Дело в том, что её придурочная мамаша решила родить ребёнка допотопным способом - девять месяцев повсюду таскать свой омерзительный живот, ловя косые взгляды прохожих, слушая насмешки знакомых и позорясь среди нормальных людей. Вот почему Эвтаназия сильно уступала пробирочным детям с их точно заданными физическими параметрами и высоким коэффициентом интеллекта айкью. Так, например, ноги у неё были заметно короче, чем полагалось, задница толще, а лицо и вообще не похоже ни на что. Её лицо, далёкое от выверенной симметрии куклы Барби, казалось многим чуть ли не лицом какого-то пришельца с другой планеты, хотя, конечно, на самом деле было вполне обычным лицом, но только, к сожалению, человека из прошлого века. Дело в том, что просто в конце двадцать первого века люди совсем отвыкли от всего нестандартного и считали это грубым, неэстетичным, нарушением нормы и даже чуть ли не нарушением общечеловеческой морали.

Впрочем, материнского инстинкта родительницы, как и следовало ожидать, хватило ненадолго - всего лишь с полгодика она покормила ребёнка грудью, а затем выбрала свободу и сдала дитя в общественный дом ребёнка, где с самого рождения воспитывались все нормальные пробирочные дети.

Эвтаназия всегда чувствовала, что она хуже других. Это же ей давали понять и воспитатели, и все нормальные пробирочные дети, которые окружали её в доме ребёнка. Она мечтала лишь об одном - как только достигнет совершеннолетия, тут же побежит в клинику пластической хирургии, удлинит ноги, уменьшит задницу и, главное, стандартизирует лицо. Однако, чем больше она взрослела, тем слабее становилась её решимость. Дело в том, что девушка вдруг обнаружила: она нравится мальчикам гораздо больше, чем другие девочки. Несмотря на её уродство, у неё всегда была толпа поклонников, в то время как многие стандартные Барби, кусая свои сексуальные пухлые губки, так и ходили в одиночестве, вывалив чуть ли не на полметра свои бочкообразные груди. Понятно, что из-за этого одноклассницы ненавидели девушку ещё больше.

И вот, наконец, школа окончена, и Эвтаназия стала самостоятельным человеком - живёт одна в собственной квартире и даже приносит пользу обществу, добровольно согласившись работать оператором в шоколадном цеху кондитерской фабрики три раза в неделю по четыре часа. Теперь она больше не думает о пластической хирургии - спрашивается, зачем же подвергать себя мучениям, если любовники и так толпами валятся в её постель?

Сегодня, придя домой после работы, она съела заказанный обед, который принесли из соседнего ресторана точно к трём часам. Полинезийская кухня ей не понравилась, в следующий раз, пожалуй, надо будет для интереса заказать что-нибудь эскимосское. Впереди оставалась масса времени - чуть ли не целый день. Скукотища. Виртуальные путешествия надоели, опять весь вечер смотреть ужастики или боевики - совсем ошалеешь. Тащиться в клуб неохота, ну сколько можно туда ходить, и так уже перетрахалась там со всеми, а экстази можно употребить и дома. Одни и те же кукольные лица, одни и те же тупые разговоры, шипение да зависть за спиной. Хотя, собственно говоря, чему тут завидовать - её уродливой внешности, что ли? Да вот, поди ж ты, человеческая зависть всегда найдёт себе причину!

А ведь "Мордобой" - один из лучших клубов в городе. Только для избранных. Для пробирочных, с их заранее заданным экстерьером, с низким коэффициентом агрессивности и высоким айкью. Почти все они согласились приносить пользу обществу и поэтому работают, кто где, целых три дня в неделю. Они никогда, в отличие от быдла, не устраивают в городе пьяных побоищ стенка на стенку, не избивают прохожих, не громят витрины магазинов, не поджигают автомобили на улицах.

Разумеется, неуправляемые ублюдки не виноваты в том, что они время от времени вытворяют на улицах, приводя в ужас и оцепенение всех остальных жителей города. Просто на самом начальном этапе репродуцирования в их генетической программе произошёл какой-то непредвиденный сбой, и поэтому уровень агрессивности превысил допустимые пределы. Кроме того, многие из них, к сожаленю, были зачаты естественным путём, когда трудно предвидеть результат смешения генов целой цепи предков. К тому же, у них нередко было трудное детство. Сами погромщики, ясное дело, ни в чём не виноваты, но от этого, конечно, никому не легче.

Когда вдруг ни с того ни с сего начинаются эти дикие бунты, власти стягивают все силы для борьбы с ними. С вертолётов на беснующиеся толпы накидывают специальные сети, потом растаскивают бунтарей на отдельные группы и отправляют их в особые успокоительные санатории, где звучит тихая классическая музыка, а смотреть можно лишь самые мирные фильмы, вроде "Ёжика в тумане". Специальная диета, прогулки на свежем воздухе, расслабляющий массаж, бассейн с ароматизированной водой, бесплатные женщины, лекции по истории искусств, кружки вышивания крестиком или выращивания орхидей, ближние и зарубежные экскурсии, выступления звёзд эстрады - всё это постепенно делает своё дело. Через несколько месяцев пациенты совсем успокаиваются, а некоторых даже удаётся уговорить поступить на работу. И в конце-концов оказывается возможным отпустить страдальцев по домам. Разумеется, до следующего бунта...

От нечего делать Эвтаназия включила канал Афроньюс. К счастью, в наше время благодаря спутниковому интервидению нет необходимости посылать специальных корреспондентов в далёкие опасные страны, подвергать их риску быть там съеденными или убитыми - всё взяла на себя автоматика. К тому же Европа заметно поумнела: свою политкорректность она оставила только для себя, а Африке наконец-то предоставила право жить так, как она хочет, то есть по законам первобытно-общинного строя. Европа перестала навязывать африканцам свою хвалёную демократию и гуманитарную помощь. И теперь по всей территории континента, за очень редкими исключениями, люди зажили так, как им велит душа - по законам права сильного, по законам естественного отбора и вечных кровавых междоусобных войн за землю, воду и охотничьи угодья, которых в конце двадцать первого века осталось ещё намного меньше, чем было в двадцатом.

Африка. Руанда. Раннее утро. Крохотное поселение народности Тутси, состоящее из глиняных конусообразных домов без окон, очень похожих на термитники. Вместо двери - квадратное отверстие, куда можно войти только согнувшись пополам и которое на ночь баррикадируется изнутри от проникновения врагов и диких зверей. Всё поселение окружено высокой глинобитной же оградой - слабой защитой от хищников и особенно от набегов враждебных племён. Сейчас жители собираются на базар в соседнюю деревню на другом берегу реки. Они засовывают в плетёные корзины кур и поросят, клубни батата, складывают стопками кустарную, кривобокую глиняную посуду и взваливают свои грузы на деревянные коромысла.

Женщины, подростки и немногочисленные мужчины направляются к реке, где погрузятся на паром, чтобы попасть на тот берег. Среди путников выделяется рослый иссиня-чёрный молодой мужчина с суровым лицом. Это глава деревни - сам всеми уважаемый Макемба. Хотя он и вождь, но это не избавляет его от тяжёлого повседневного крестьянскогог труда, которым кормятся все жители поселения. Он так же, как и все, взрыхляет своё поле, бросает в землю зёрна кукурузы, ходит на охоту, пасёт свой скот. Так же, как и все, трудятся его жена и дети. Так жили на этой земле все Тутси из поколения в поколение, из века в век. Так будут жить и их потомки, если, конечно, их не вырежет соседнее враждебное племя Бхуту, которое издавна воюет с Тутси за скудную каменистую землю и за ненадёжные источники воды...

Крохотный допотопный паром забит пассажирами до отказа. Ещё очень рано, но уже нещадно палит солнце. Визжат свиньи, бьются в плетёных корзинах куры. Пассажиры молча вглядываются в противоположный берег, заросший густыми прибрежными кустами - кажется, всё-таки, что засады там нет и дорога на базар свободна. Может быть, сегодня им повезёт, и после базарного дня все вернутся домой живыми, да ещё и с выручкой...

Паром причаливает к берегу, начинается выгрузка. Первыми на илистый берег ступают босыми ногами грузные африканские женщины с коромыслами или тяжеленными корзинами на голове. Потом спрыгивают дети и подростки, грузы которых ненамного легче, чем у взрослых. И только затем наступает очередь мужчин - самых ценных членов племени. Их и так уже осталось слишком мало, жизнь каждого защитника и кормильца не идёт ни в какое сравнение с малоценной жизнью женщины или, тем более, ребёнка. Ведь если на берегу засада, то мужчины, сходящие на берег последними, может быть, всё-таки ещё и успеют спастись - броситься назад в реку, нырнуть под паром, зажав во рту коленце тростника, через которое можно дышать, находясь под водой и оставаясь невидимым для врага. И если они спасутся - то сохранится и само племя, сохранится глинобитное поселение, а уж в детях недостатка не будет никогда, даже если в племени останется всего только одна женщина...

Последним, как ему и положено, сходит человек с самой ценной для племени жизнью - сам вождь Макемба. Однако у врагов, видимо, не выдержали нервы. Бхуту, притаившиеся в прибрежных зарослях, не дождались полной выгрузки - с дикими воплями они бросились на безоружных Тутси, размахивая своими длинными ножами налево и направо. Дёргаются в конвульсиях обрубки тел, слышатся душераздирающие вопли, кровь стекает в реку, кишащую крокодилами. Те, кто ещё уцелел, инстинктивно бросились назад, на паром, хотя это и было совершенно бессмысленно. Они столкнулись с теми, которые последними сходили на берег, началась давка, люди падали в воду, тонули прямо у берега, а кто всё-таки поднимал голову над водой, немедленно получал свой последний, смертельный удар ножа от Бхуту. Конечно, силы сторон были совершенно неравны: с одной стороны женщины, дети и всего несколько безоружных мужчин Тутси, а с другой - более десятка вооружённых профессиональных убийц Бхуту, многие годы живущих лишь грабежами да мародёрством.

Макембе много раз приходилось защищать свою деревню от грабителей, всё тело его было покрыто шрамами, нередко он неделями приходил в себя, лёжа на топчане, весь в повязках и компрессах, заживляющих раны и сращивающих кости. Он никогда не был трусом, наоборот, о его храбрости и военных подвигах ходили легенды, но на этот раз он знал, что ввязываться в бой было бы просто безумием. В интересах племени он сейчас просто обязан любой ценой сохранить свою жизнь и целым вернуться домой.

Макемба, стоявший у самого дальнего борта парома, мгновенно скинул свою живописную пурпурную галабею вождя и нырнул под паром. Перед этим он успел выхватить из-за пояса и сунуть в рот приготовленную заранее, ещё дома, полую тростниковую трубочку...

Совсем рядом кипела вода - кто-то кричал, бился в конвульсиях, тоже, как и Макемба, пытался спрятаться под днищем парома. Чья-то нога ударила Макембу в лицо, расплющив ему не только нос, но, и это было самое ужасное, спасительную тростниковую трубочку. Макемба захлебнулся жёлтой глинистой водой и погрузился в воды реки, кишащей крокодилами...

Макемба понял, что он тонет. Кажется, он оказался никуда не годным вождём - не сумел сохранить свою жизнь, чтобы возглавить своё племя, вдохнуть в оставшихся новые силы, защитить их и дать начало новым жизням Тутси. С его гибелью будет обречена и вся деревня, всё его маленькое племя, которое он не сберёг для будущих поколений. Всё дело было в том, что Макемба, как и остальные жители деревни, не умел плавать. Река протекала рядом с поселением, но, по многим причинам, никто в ней никогда не купался и, тем более, не плавал. В лучшем случае, дети иногда обливались речной водой на берегу, хотя это им строго запрещали родители. Во-первых, река кишела крокодилами. Во-вторых, в речной воде водились пиявки и многочисленные паразиты, поэтому очень легко было подхватить шистоматоз или какую-нибудь другую страшную болезнь, когда личинки прогрызают кожу, ползают в подкожной клетчатке, проникают в лёгкие и печень, и человек умирает в страшных мучениях, не получая, разумеется, никакой медицинской помощи. Ну и в-третьих, на берегу, вдали от дома, всегда может оказаться засада кровожадных Бхуту, которые не пощадят никого.

Макемба понял, что тонет. Он судорожно бил под водой руками и ногами, но никак не мог всплыть на поверхность. Запас воздуха в лёгких кончался, а он по-прежнему лежал под водой и теперь уже почти не мог шевелиться. И вдруг он ощутил, что силы вернулись к нему. Макемба снова забил руками и ногами, и вот, о чудо, он всплыл на поверхность, глотнул спасительный воздух и вцепился руками в борт парома, усеянный трупами, залитый кровью, который теперь, тихо покачиваясь, медленно плыл по течению, к счастью, в сторону противоположного берега. Появления Макембы никто из племени Бхуту не заметил. Они были заняты тем, что собирали и складывали в корзины награбленное добро, снимали с трупов и даже с ещё шевелящихся обрубков тел залитую кровью одежду.

Объектив показал крупным планом ещё одно живое существо на пароме - мальчика лет десяти, который, хотя и не смертельно раненый, теперь истекал кровью, потому что некому было оказать ему хотя бы самую элементарную помощь. Макемба, как только паром отнесло на приличное расстояние, заполз на борт, осмотрел трупы и с радостью нашёл всё-таки одного живого, хотя и раненого человека - истекающего кровью десятилетнего мальчика. Макемба разорвал свою набедренную повязку - единственное, что осталось у него из одежды - и, как мог, перебинтовал ребёнку руку.

На предплечье у ребёнка была вытатуирована эмблема - такой же, как и у самого Макембы питон - тотем и покровитель племени. Мальчика который ни разу так и не издал ни одного стона, звали Тонго. Это был единственный сын Макембы...

Эвтаназия зевнула - этот Афроньюс всё время показывает одно и то же. Скукотища. Кажется, из века в век одно и то же. Ведь ещё в конце двадцатого века в Руанде, в ходе междоусобной войны племя Бхуту всего лишь за три месяца уничтожило восемьсот тысяч Тутси. Оба племени (точно так же, как, например, грузины с аджарцами) были близкими родственниками друг другу, имели одинаковые обычаи и даже говорили на одном и том же языке. На самом же деле, как и многие тысячелетия назад, борьба велась за скудные сельскохозяйственные земли, за скот, жалкие источники воды, а, если говорить обобщённо, то за власть и за жизнь на этой убогой земле. Просто в этой войне Тутси не повезло - им, несмотря на все усилия, так и не удалось победить и уничтожить племя Бхуту...

Слава богу, в Африке не успели ввести всеобщую демократию - ведь тогда просто путём всеобщего голосования наиболее многочисленные племена континента неизбежно проголосовали бы за поголовное уничтожение всех остальных, а потом начали бы резать друг друга...

Девушка переключилась на другой канал. Здесь показывали как режут коров на бойне, потрошат туши, вываливают на разделочные столы груды кишок, коровьи головы с потускневшими глазами... Тоже ничего нового. Не захотела она смотреть и передачку из палаты, где агонизировали умирающие от спида, не заинтересовали её и родовые муки какой-то пидурочной бабы-мазохистки. Репортаж из номеров публичного дома, оральный и всякий прочий секс... Умереть можно от тоски с этим современным телевидением.

Эвтаназия задумалась: чем же всё-таки занять оставшееся время? От скуки она полезла в виртуальный клуб знакомств. Занятные интернетные кликухи - Ублюдок и Блядунья, Лизалка и Бордель, Рвота и Лобок, Хотелка и Сексодром, Рыгал и Татушка. Все они, как и множество других молодых людей, искали через Интернет партнёров как для виртуального, так и для реального секса. До чего всё-таки странно - вокруг кишит столько людей, и почти все они просто погибают от одиночества в этих миллионных городах...

Какие-то неясные мысли зашевелились в голове Эвтаназии. Кажется, наклёвывалось что-то интересное. Надо что-нибудь придумать и доказать, что она не хуже, а, может быть, даже лучше других, этих убогих пробирочных. У натуральных тоже есть своя гордость. Надо заявить о себе, надо каким-то образом прославиться, выйти на телевидение, и тогда её узнает весь мир. Можно будет наконец-то распрощаться с шоколадной фабрикой и попасть в такую недоступную и такую притягательную индустрию развлечений, где всё находится в руках пробирочных. Если людям надо хлеба и зрелищ, то она обеспечит быдло зрелищами, что в наше время может быть более престижным! Вот только как это сделать?

С самого детства Эвтаназия отличалась не только нестандартной внешностью, но и нестандартными творческими способностями. Ещё в начальной школе она вечно придумывала новые подвижные игры - рисовала мелом во дворе какие-то лабиринты с потайными комнатами, сокровищницами, западнями. Она придумывала сложные правила игры, и, подчиняясь её руководству, остальные дети носились по нарисованным дорожкам, становились невидимыми, завладевали сокровищами, ловилим и брали друг друга в плен. А в пятом классе Эвтаназия создала самодельный школьный кукольный театр. Дети принесли ей всевозможных кукол и зверюшек, она написала несколько собственных сценариев, привлекла помощников, и вся школа, даже старшеклассники, много месяцев с удовольствием смотрели после уроков эти наивные представления.

Так что же такое ей придумать теперь? Понятно, что в наше время почти ничто другое, кроме секса, людей не интересует. Его уже столько кругом - на телевидении, в клубах, на эстраде, в театре и всяких там реалити-шоу. Бесконечные пип-шоу с месиканцами или пигмеями, самодеятельные перформансы на улицах, с помощью которых совокупляющиеся подростки пытаются собрать деньги на наркотики. Поэтому с этим же самым сексом надо придумать что-то принципиально иное, якобы новое, на что однозначно клюнет публика. Над этим стоит подумать - ведь такая овчинка выделки стоит!

Для начала надо создать свою команду. В результате поиска и отбора в Интернете Эвтаназия остановилась на десяти парах, которые, чтобы не терять лишнего времени, подобрала просто по алфавиту:

Агония - Абортарий

Вагина - Вурдалак

Гнида - Говнюк

Давалка - Дерьмон

Ебунья - Евнух

Жевалка - Жиголо

Курва - Крематорий

Мегера - Мудакис

Пиздунья - Пидор

Эвтаназия - Эбол

Смешно, но самым трудным оказалось подобрать партнёра для себя самой. Понятно, что всякие там допотопные Эдики, Эдмоны, Эмили да Эшли никуда не годились. В конце-концов пришлось остановться на Эболе, поскольку оказалось, что в двадцатом веке в Африке свирепствовала ужасная, смертельная и невероятно заразная лихорадка Эбола, когда у человека вдруг начинала сочиться кровь изо всех пор, и он умирал в страшных мучениях. Очевидно, что этот Эбол человек довольно информированный.

2. Генеральный Директор.

Генеральный Директор элитного клуба "Мордобой" (разумеется, пробирочный красавец) сидел в своём кабинете, как вдруг автосекретарь сообщил, что к нему на приём пришла с деловым предложением какая-то Эвтаназия, член его клуба. Гендиректор оживился - наверняка, девушка согласится с ним перепихнуться, и, таким образом, рабочий день начнётся вполне приятно. Однако настроение его упало, как только он увидел на экране эту самую Эвтаназию - типичную генетическую натуралку невысокого роста, с толстым задом и нестандартным лицом допотопного типа. Мало сказать, что настроение его упало - он был даже несколько шокирован - каким образом этой натуралке удалось затесаться в его элитный клуб? Это почти что скандал! И почему он до сих пор не был в курсе того, что среди членов его клуба есть натуралы? Надо будет принять срочные меры, иначе кое-кто из приличных людей может отказаться от членства и попросту перейти в другой клуб. Однако придётся, конечно, изобразить политкорректность по отношению к генным меньшинствам, и с радушной улыбкой Гендиректор бодро произнёс: "Прошу!"

Как и было предусмотрено при его искусственном зачатии, у Гендиректора сформировали невысокий уровень агрессивности, но вот коэффициент садизма почему-то немного превышал норму. Поэтому приёмная была устроена несколько своеобразно. Начать с того, что посетителю предлагался не стул, а глубокое мягкое и очень низкое кресло. Таким образом, лицо посетитея сразу же оказывалось чуть ли не на уровне пупка Гендиректора. Мало того - посетитель проваливался в невероятно неудобное кресло и постоянно барахтался там, пытаясь найти позу поудобней и поустойчивей, так что сразу же начинал себя чувствовать смешным и подавленным. Мало того - кресло стояло боком к столу Гендиректора, и посетитель вынужден был выворачивать шею, чтобы смотреть прямо в лицо собеседника. Но и это ещё не всё: свет настольной лампы как бы случайно был направлен в лицо посетителя, слепил его и не давал сосредоточиться на мыслях. Таким образом Гендиректор сразу же демонстрировал своё превосходство, а его собеседники были подавлены и сломлены. Гендиректор заранее радовался, что, никак не нарушая политкорректности, он сейчас поставит эту девицу на место и ясно покажет ей кто есть кто.

Однако всё произошло совсем не так, как предполагал Гендиректор. Провалившись в дурацкое кресло и чуть не ослепнув от света настольной лампы, Эвтаназия тут же встала и заявила: "Знаете, ваше кресло мне не подходит, и, пожалуйста, уберите этот свет, он слепит мне глаза!" Затем взяла нормальный стул, пододвинула его к столу Гендиректора совсем с другой стороны и, как ни в чём не бывало, уверенно села, ещё и задрав при этом ногу на ногу.

У Гендиректора отвисла челюсть - надо же, такое в его жизни случалось впервые! Ну и девица! Он взглянул на Эвтаназию уже с некоторым интересом - пожалуй, в прошлом веке её лицо можно было бы назвать даже красивым...

Тем временем Эвтаназия излагала суть своего делового предложения, которое, по её мнению, могло принести клубу не только дополнительный успех, но и ощутимый денежный доход. Она предлагала запустить новое реалити шоу "Сексодром-1" с участием десяти пар конкусантов. Команду она уже подобрала. Главная трудность заключается в том, чтобы заинтересовать проектом хотя бы два-три телеканала, которые согласятся передавать состязание в реальном времени. Тогда в "Мордобой" повалят толпы зрителей, и клуб, что вполне реально, может даже стать лучшим в городе.

Гендиректор поскучнел - такие предложения он слышит постоянно. Ну каким ещё сексом можно в наше время удивить публику, а, тем более, привлечь телеканалы? Ведь по всем программам и так без конца крутят эти всем надоевшие ёб-шоу - секс оральный и однополый, секс под водой и за облаками, секс в собачьей конуре и в мусоропроводе, секс со свиньёй, с верблюдом и собакой, а также нескончаемые конкурсы типа "самый длинный пенис", "самая жаркая вагина", "самая опытная девушка" и так далее и тому подобное... Ну чем, спрашивается, этот "Сексодором-1" будет отличаться от всего прочего?

В ответ он услышал следующее:

- В наше время конкуренция на телеканалах неизмеримо выросла. Потому что давно ушли в прошлое когда-то популярные убогие ток-шоу типа "про это", "зачем мне нужен мой клитор", "во мне сперма двух тысяч мужчин" и тому подобное, когда десятки придурков чинно сидели в зале и чесали языки под руководством какой-нибудь уродки-дрессировщицы. Потом телевидение стало немного смелее: появились реалити-шоу, в которых полуголые парочки, елозя друг по другу на широченных лежаках, не занимались тем делом, которое, естественно, подразумевалось и больше всего интересовало публику, а всего лишь ...ханжески чесали языки, выясняя, кто кому изменил, кто кого любит или ненавидит. И только в нынешнее время всё это ханжество было отброшено и прежние ток- и реалити-шоу повсеместно заменены столь долгожданными и вполне откровенными ёб-шоу! Однако их однообразие привело к тому, что выделиться кому-либо на их фоне оказалось почти что невозможным.

Разумеется, Эвтаназии пришлось объяснять также, что её конкурс - это совсем-совсем другое дело. Он принципиально (конечно, насколько это возможно в рамках формата) иной. Это не какое-то там примитивное ёб-шоу, сосредоточенное исключительно на гениталиях. "Сексодром-1" на порядок выше и интеллектуальнее, потому что, в отличие от всяких прочих, учит молодых людей любить друг друга, учит общаться. Ведь по его окончании предполагается заключение самого настоящего брака между двумя финалистами, независимо от того, какого пола они окажутся. Главная задача каждого участника - в течение десяти сеансов набрать максимальное количество очков по разным номинациям. Ну и кроме того, здесь ещё будет задействована денежная составляющая, что всегда тоже очень привлекает зрителей. Дело в том, что на каждый сеанс каждый участник приносит по сто евро и сдаёт их в общую кассу. Таким образом за десять раз набирается двадцать тысяч евро, которые составляют призовой фонд и в конце соревнования вручаются победившей паре. Главная задача Гендиректора - привлечь несколько телеканалов, что, конечно, совершенно не под силу самой Эвтаназии.

Гендиректор задумался. Если с самого начала ему больше всего хотелось проучить эту нахалку, то теперь оказалось, что проект, действительно, гораздо более сложен и интеллектуален, чем многие другие. Он, пожалуй, может принести несомненную пользу клубу. Да и девица не такая уж и противная, как показалось вначале. Она, кажется, очень даже ничего, по крайней мере, в ней что-то есть, какая-то жизненная сила, что ли... Эвтаназия видела сомнение на его лице и тогда выложила свой главный козырь.

- Знаете, секс и деньги - это две составляющие многих шоу. Они всегда привлекают публику. Но дело в том, что у меня не два, а целых три привлекающих момента. И третий, может быть самый главный, это по-настоящему смертельный риск. Дело в том, что скорее всего не все участники дойдут живыми до конца программы...

- Что вы имеете в виду?

- Я имею в виду перемещения во времени. Моя команда состоит не только из наркоманов, но многие её члены ещё и хрономаны. В поисках острых ощущений они время от времени посещают подпольные хронопритоны, где кувыркаются в петлях времени. Понятно, что это очень опасно и далеко не всегда оканчивается благополучно. Вся разница только в том, что наркоманы гибнут здесь и сейчас, на наших глазах, а хрономаны - где-то там, двадцать или сорок миллионов лет назад, среди древовидных папоротников и допотопных ящеров, и никто никогда не узнает тайну их смерти. Только и всего...

- Это, конечно, замечательно, но ведь вы прекрасно знаете, что перемещение во времени, как вещь чрезвычайно опасная и наносящая вред нашему генофонду, запрещена и является уголовным преступлением. Не можем же мы пропагандировать его с экрана телевизора, джае если это привлечёт миллионы телезрителей.

- Но мы же, слава богу, не дети. Прямо, конечно, не можем, но намёками, недоговорками всегда сумеем дать понять, о чём идёт речь. А я, со своей стороны, гарантирую после каждого телесеанса, обеспечить посещение хронопритона всй нашей командой. Пусть зрители переживают за нас, заключают пари - кто из участников "Сексодрома-2" в следующий раз не вернётся в наше время, оставшись навеки где-то там в глубине веков и тысячелетий земной истории...

- Это, конечно, совсем другое дело. Надо подумать, как всё это преподнести руководству телеканалов, да и зрителям тоже. С такими составляющими проект, действительно, просто убойный и обречён на успех. Я смотрю, ты, Эвтназия, умница, что надо. Надеюсь, у нас с тобой всё получится ниалучшим образом. А сейчас, не хотела бы ты с утречка поднять настроение на весь последующий день и перепихнуться со мной в моей интим-комнате?

- Вот уж никак не думала, что вас может заинтересовать представительница генного меньшинства! Ну что ж, перепихнуться, так перепихнуться, об чём разговор!

В крохотной интим-комнате было очень уютно. Одну стену целиком занимал телеэкран, на котором круглосуточно показывали что-то убойное. Кроме ложа, холодильника с едой и бара с напитками, самым интересным здесь оказалось произведение искусства - бесценный подлинник самого Гюнтера фон Хаггинса, который Гендиректор с гордостью продемонстрировал Эвтаназии. Этот Хаггинс во второй половине двадцатого века оказался родоначальником целого совершенно нового и необычного направления в искусстве. Он препарировал трупы, сдирал с них кожу, обнажая красные мышцы, сухожилия, жировые отложения. Выкакчивал кровь из людей и животных - раздавленных поездом, изуродованных маньяками-садистами, расплющенных при падении с высоты, повесившихся, утонувших, обгоревших при пожарах - заменяя её стабилизирующим консервантом вроде клея "момент", который намертво схватывал трупные ткани, не давая им сгнить или скукожиться. Затем закатывал трупы в ламинат, придавая им самые невероятные позы. Кто-то держал в руке свою ногу, как бы любуясь ею, кто-то играл в футбол собственной головой, некоторые трупики были обвиты петлями своих кишок и так далее и тому подобное...

Весь мир оказался наводнён этими новомодными инсталляциями. Но в данном случае речь шла не о какой-то там дешёвке, а о бесценном антикварном подлиннике самого Хаггинса! Над гостеприимным ложем интим-комнаты нависала ободранная до красноты и запечатанная в пластик негритянка - с выколотыми глазами, ампутированной грудью и распоротым животом, из которого торчал эмбрион младенца.

Парочка рухнула на ложе и занялась сексом. Содрогаясь под напором мужского тела, Эвтаназия видела совсем недалеко от своего лица нависающую пятку оскальпированной негритянки...

На прощанье Гендиректор пообещал связаться с телеканалами и попытаться заинтересовать их проектом Эвтаназии.

- Думаю, недели через две будет ясно, на что мы с тобой можем рассчитывать. Но ты заходи ко мне пораньше - неплохо будет нам познакомиться поближе.

Когда Эвтаназия ушла, Гендиректор задумался - оказывается, он недостаточно знал себя самого. Ведь всю жизнь он терпеть не мог этих натуралов (впрочем, ещё большее отвращение вызывали у него негры), хотя никогда и никому не признался бы в этом - положение и политкорректность обязывают... И вот вам, пожалуйста, вдруг встретил натуралку, которая, кажется, даже вызвала у него некоторую симпатию. От отвращения, по крайней мере, не осталось и следа. Умная, находчивая, решительная, прекрасно и убедительно говорит, да и в сексе знает толк. Просто феномен какой-то. Теперь понятно, почему она тусуется в его клубе среди нормальных людей...

И вместо того, чтобы проучить нахалку, Гендиректор неожиданно для самого себя решил ей помочь, тем более, что это совпадало и с интересами его клуба.

3. Десять мгновений реалити-шоу.

И вот, наконец, наступил великий день. На сцене конференц-зала "Мордобоя" установлены десять лежаков для совокупления, в зрительном зале - аншлаг. Усиленная охрана седит за тем, чтобы эмоции не переполнили зрителей и они не ринулись на сцену. Жюри из пяти человек готово присуждать баллы по трём номинациям: "самые долгие фрикции", "самые потрясащие позы" и "самая гиперсексуальная пара". И, главное, на сцене трудятся операторы аж целых четырёх телеканалов! Кажется, Генеральный Директор превзошёл сам себя. Впрочем, ему просто повезло с творчески одарённой Эвтаназией, не для неё же он работает, в самом деле!

Как и положено по протоколу, первое слово взял Генеральноый Директор. Эвтаназия не сомневалась, что он постарается занять всё эфирное время, чтобы покрасоваться самому на экране, прорекламировать свой клуб, а её оттеснит как можно дальше. И каково же было её потрясение, когда он, сказав пару дежурных фраз, уступил всё!остальное время Эвтаназии. Неужели в этом пробирочном красавце где-то кроется настоящее благородство, о котором она даже и не подозревала? Похоже, что он к ней неравнодушен...

Эвтаназия чётко и ясно рассказала зрителям почти то же самое, что две недели назад от неё слышал Генеральный Директор: её шоу "Сексодром-1" на порядок выше и интеллектуальнее большинства других, потому что в нашем мире тотального и безысходного одиночества оно учит людей общаться и любить друг друга. Кроме того, шоу позволяет полностью раскрыть творческий потенциал каждого участника. Правила реалити-шоу достаточно просты: раз в неделю конкурсанты встречаются и демонстрируют свои сексуальные способности. Всего предстоит десять встреч, причём каждый раз участники будут меняться партнёрами - в алфавитном порядке. Только в самый первый раз каждый партнёр будет точно соответствовать другому по алфавиту, а вот во второй раз Абортарий ляжет с Вагиной, Вурдалак с Гнидой, Говнюк с Давалкой. При этом Агонии достанется Эбол, а самой Эвтаназии - Абортарий. Ну и так далее...

Самое интересное даже не то, что двоих победителей ждёт приз в двадцать тысяч евро, и не то, что пара, вышедшая в финал (независимо от половой принадлежности) заключит настоящий брак в праздничном зале "Мордобоя". Самое главное не это. Дело в том (Эвтаназия деланно замялась), что почти все участники шоу, к сожалению страдают вредными привычками. В воскресенье они, чтобы оттянуться, имеют обыкновение предаваться своему экстемальному хобби, о котором Эвтаназия не имеет права говорить, поскольку оно запрещено законом, но просто обязана предупредить публику: к каждому следующему раунду мы можем не досчитаться кого-либо из участников. Поэтому спешите всё видеть здесь и сейчас - завтра может быть поздно...

Среди публики пронёсся стон восторга, и соревнование началось. На сцене скрипели и тряслись лежаки с голыми телами, а со стен актового зала на всё происходящее бесстрастно смотрели ободранные и пластифицированные трупы людей и животных - тоже в самых невероятных, хотя и не добровольных позах...

Разумеется, все телеоператоры были пробирочными, и Эвтаназия с яростью заметила, что они так и норовят показать телезрителям не столько сам процесс и её позы, сколько её далеко не образцовые натуральные руки с коротковатыми пальцами и не очень-то идеально овальными ногтевыми пластинами. Ясное дело, они не любят натуралов, но это же не повод для того, чтобы публично делать ей пакости. Ведь она пока что никого и ничем не обидела - даже наоборот, дала им работу. Ей так хотелось заехать ногой кому-нибудь по морде, но в такой ответственный момент приходилось сдерживаться и делать вид, что ты просто дурочка и ничего не замечаешь.

После первого раунда результатаы оказались следующими: в номинации за фрикции по семь очков получили Давалка и Дерьмон, по восемь очков за улётные позы - Гнида и Говнюк, по пять очков за гиперсексуальность (ну кто бы мог подумать!) - сама Эвтаназия и её партнёр Эбол. Остальные пары, как и предусматривалось условиями конкурса, никаких очков не получили. Так что пока на первом месте оказались Гнида и Говнюк. Но это ничего не значило - ведь конкурсантам предстояло пройти ещё целых девять туров!

После первого раунда Эвтаназия поблагодарила всех, кто принял участие в реалити-шоу - прежде всего членов команды, затем судейский состав, опраторов, комментаторов, секьюрити и так далее. Затем зашла в кабинет Гендиректора, чтобы отблагодарить его особо. Он сообщил девушке, что по данным мониторинга, рейтинг передачи оказался неожиданно высоким, и поэтому телетрансляции будут продолжены до самого конца - до десятого раунда. Это была победа! Их общая победа. Эвтаназия снова рухнула на доже Гендиректора, и снова, как и в первый раз, над ними качалась ободранная пятка негритянки...

Чтобы расслабиться после субботнего напряга, Эвтаназия собрала свою команду в воскресенье, и все вместе они отправились в хронопритон. До заброшенной промзоны долетели на аэротакси, а вот дальше пришлось добираться пешком. Конечно, люди начали роптать. Потому что к такому ужасу они не привыкли. Во-первых ходить пешком - признак убожества и дурного вкуса. Во-вторых, хождение пешком - это такая невыносимая пытка для изнеженных ног, совершенно отвыкших от этого! Ну и, в-третьих, кто же может вынести этот дикий турпоход в сорокаградусную жару, без кондиционированной одежды и кислородных масок! Ведь парниковый эффект, запущенный самим человечеством ещё в прошлом двадцатом веке, привёл к тому, что на земле не осталось ледников, айсбергов, обледенелых полюсов, а температура нигде и никогда не опускается ниже сорока градусов. Сегодня погода ещё вполне терпимая - слава богу, не пятьдесят и не шестьдесят градусов!

Они ворчали, что надо было нанять аэротакси до самого пункта назначения, но Эвтаназия объяснила, что в этот запретный район не рискнёт полететь ни одно аэротакси - слишком велик риск никогда не вернуться назад. Разумеется, с такой неоспоримой логикой пришлось смириться...

Промзона представляла собой мрачное и убогое зрелище - полуразрушенные гигантские корпуса. в которых когда-то давно что-то производили, замусоренные и загаженные тупики и закоулки, редкие прохожие подозрительного вида, рассохшаяся рыжая земля, навеки отравленная нефтью, а в довершение всего - ядовитое марево над всем этим убожеством. Если бы кто-то из команды рискнул пойти сюда в одиночку, то местные бомжи вряд позволили бы ему когда-либо вернуться обратно. Однако сейчас всё происходило совсем наоборот - сами забулдыги поспешно шарахались подальше от толпы в двадцать человек, шагавшей по промзоне.

Хозяин хронопритона, геннатуральный верзила явно уголовного вида, был потрясён таким наплывом клиентов. Когда-то раньше Эвтаназия уже была здесь пару раз, и знала, что несмотря на отталкивающий вид как самого хозяина, так и его подпольного хронопритона, дела здесь ведутся честно - клиенты не отправлются неизвестно куда навеки, а на самом деле возвращаются обратно. Поэтому она и могла привести сюда свою команду совершенно спокойно. Со своей стороны, увидев Эвтаназию, верзила-уголовник тоже был спокоен и не опасался подставы. Он быстренько обслужил нескольких предыдущих клиентов и начал оформлять путевые листы для команды Эвтаназии.

Пока вся остальная группа ожидала своей очереди в полутёмном, заплёванном коридорчике, хозяин опрашивал кого-то одного, забивая данные в память своего допотопого компьютера. Самое смешное, что никто не интересовался персональным общеглобальным кодом или хотя бы вживлённым индивидуальным микрочипом клиента по которому в случае чего можно будет найти его родственников и друзей, оформить наследственные дела. Нет, здесь просто вводили его данные под произвольным порядковым номером на сегодняшнее число. Требовалось ответить всего лишь на несколько вопросов:

- в какой период земной эволюции или истории желает попасть клиент

- сколько времени желает клиент пребывать в другом измерении

- в какое место земного шара он желает быть хронопортирован

- берёт ли клиент полную личную ответственность за всё то, что может произойти с ним в петле времени

Верзила повторил несложные правила хронопортации, о которых ребята уже слышали от Эвтаназии:

- ни в коем случае не брать с собой в прошлое никаких предметов соврменности, в том числе даже и одежду, тем более, что в петле времени клиенты окажутся невидимыми для окружающих

- вести себя в прошлом как можно тише и скромнее, не вмешиваясь в ход истории

- не пытаться стать невозвращенцем и остаться навеки в прошлом времени

Ребятишки по очереди скидывали одежду и складывали её в персональные ячейки вместе с мобильниками, часами, зажигалками, сигаретами, косметикой и прочей дребеденью. Затем по одному подходили к хронолёту и исчезали во времени. Эвтаназия улетала последней, поскольку ей надо было проследить, чтобы всё прошло нормально. Она предупредила всех, что не стоит улетать на опасное расстояние - дальше двадцатого века, только в наиболее безопасную Европу и, к тому же, обязательно надо выбирать те периоды, когда там не было войн.

Самой же ей, честно говоря, не так уж и хотелось путешествовать во времени, но если надо - значит, надо. Положение обязывает. На самом деле она никогда не была хрономанкой и поэтому не очень представляла себе, куда бы ей дёрнуть на этот раз. В конце-концов просто наугад назвала цифру: "двадцать миллионов лет тому назад". Оператор ничем не выдал своего удивления - ведь он сам слышал, как Эвтаназия категорически требовала от всех остальных особо не рисковать и не залетать дальше двадцатого века. Верзила знал, что залетев так далеко в глубину земной истории, человек с большой вероятностью может не вернуться обратно. Но ведь такие дальние экскурсии оплачиваются намного дороже, поэтому он ничего не сказал и как ни в чём не бывало заполнил путевой лист. Пускай эта дамочка соображает сама - если станет невозвращенкой, значит, такая у неё судьба, не она первая, не она последняя. Ведь каждому свою голову не приставишь!

Эвтаназия шагнула в хронолёт, представлвший собой белый полупрозрачный люминесцирующий кокон, весь опутанный какими-то проводками. Внутри оказалось очень жарко и душно, потому что геннатуральный мордоворот-хозяин экономил на кондиционере, и Эвтаназия тут же потеряла сознание...

Открыв глаза через несколько секунд, девушка увидела себя в совершенно необыкновенном месте. Кажется, она попала в лес каменноугольного периода. Гигантские хвощи и древовидные папоротники поднимались вокруг неё до самого неба. В лесу было очень влажно и жарко, под ногами хлюпала вода, а небо почему-то имело не свой обычный синий, а тёмнофиолетовый цвет.

Самым же удивительным оказалось то, что она уже не была прежней двадцатилетней женщиной - теперь она превратилась в маленькую зелёную ящерку. Значит, она попала в то самое древнее время, когда на земле ещё не было людей, ни одного человека на целом свете!

Понятно, что Эвтаназии стало очень интересно своими собственными глазами посмотреть на тот мир, о котором она только читала в книгах. Ящерка поползла по мокрой глине. Она огибала лужи и маленькие болотца, пробиралась под большими листьями, лежащими на земле. Ей было тепло и очень хорошо. Время от времени в небе пролетали гигантские птицы совершенно необыкновенного вида, причём некоторые из них имели не два, а, как у стрекозы, целых четыре крыла. Эти птицы были неопасны - они даже и не видели маленькую зелёную ящерицу, ползающую где-то внизу.

В глине попадались маленькие червячки, жуки и личинки каких-то насекомых. Не задумываясь, Эвтаназия высовывала свой длинный язычок и с удовольствием их поедала. Они были изумительно вкусными. Теперь ей казалось, что самое отвратительное на свете - это конфеты, фруктовое мороженое с клубникой, банановые чипсы и пористый шоколад.

Вдруг где-то вдали послышался ужасный рёв: оказалось, что это дрались два гигантских ящера - травоядный и хищный. Смертельная драка выглядела так страшно, что Эвтаназия закрыла глаза. Ведь она знала: в конце-концов один из ящеров убъёт и съест другого. Смотреть на такое было просто невозможно. Однако и этот кошмарный бой для самой Эвтаназии был совершенно неопасным, тем более, что ящеры находились далеко и не могли случайно раздавить её своими толстыми как столбы ногами.

Оказывается, двадцать миллионов лет тому назад жизнь на земле была для маленькой зелёной ящерки очень даже приятной и совсем не опасной. Никаких пробирочных, никакой зависти и ненависти, никакого парникового эффекта, который вот-вот приведёт человечество к кончательной гибели...

Эвтаназия пожалела, что загадала себе всего лишь полчаса такой жизни. Она ползала по земле, рассматривала всё вокруг и наслаждалась тёплой влажной погодой. Как вдруг позади себя ящерка услышала какой-то шорох. Ей почему-то стало страшно. Она оглянулась и окаменела от ужаса: прямо на неё ползла громадная змея. Эвтаназия поняла, что на самом деле она не невидима, как это утверждалось в условиях хронопортации, что она просто не успеет никуда убежать на своих маленьких коротких ножках и что змея вот-вот её проглотит.

Бежать, кричать или делать что-нибудь другое было совершенно бесполезно. Значит, Эвтаназии не суждено вернуться домой - ей придётся погибнуть здесь, в этом каменноугольном периоде в виде маленькой зелёной ящерицы, которую съела громадная змея. А все, конечно, подумают, что она сознательная невозвращенка. Эвтаназия сжалась, закрыла глаза и ...увидела себя снова внутри яйцевидного хронолёта, из которого поспешила поскорее выбраться наружу, пока снова не потеряла сознание. Какое счастье! Оказывается, что всего за несколько секунд до того, как страшная змея открыла рот, чтобы проглотить свою добычу, кончились те самые полчаса времени, которые были оплачены хозяину притона за хронопортацию.

Перепуганная Эвтаназия никак не могла притти в себя после пережитого и твёрдо решила больше никогда так не рисковать. Самое позднее время, куда можно отправиться - средневековая Европа, а вообще-то лучше всего прошлый век, какие-нибудь цивилизованные страны и, разумеется, годы без мировых войн...

4. Продолжение следует.

После второго раунда, когда команда снова отправилась в хронопритон, Эвтаназия простенько и без претензий записала в своей путёвке "пятнадцатый век, Голландия". Как оказалось, она слишком идеализировала средневековую Европу. Городок, в который она попала почему-то ночью, оказался весь завален нечистотами, и она несколько раз поскальзывалась в темноте, рискуя вываляться в зловонной грязи. Потом Эвтаназия, правда, вспомнила, что в те времена нормой считалось сливать нечитоты прямо из окон на улицу. Она брела и брела куда-то по тёмным, хоть глаз выколи, узким и кривым улочкам с убогими домишками, и не видела здесь для себя абсолютно ничего интересного - ни огонька, ни прохожих...

Наконец-то городок кончился, постепенно начало рассветать и вблизи на холме девушка увидела вполне приличную усадьбу, которую, наверное, стоило осмотреть вблизи, иначе, вообще, нечего будет и вспомнить после этого хронополёта. Несмотря на ранний час, здесь уже кипела жизнь - служанки доили коров, кормили птицу, мели двор, разводили огонь в печи. Эвтаназия вошла в дом и обомлела - такое она ожидала увидеть меньше всего!

Главная зала была увешана и заставлена картинами, а ближе к окну перед мольбертом стоял сам художник и готовился к работе. Леденящие кровь картины были не похожи ни на что до сих пор виденное Эвтаназией. По силе впечатления их, пожалуй, можно было сравнить лишь с пластификатами фон Хаггинса, но ведь в пятнадцатом веке об их сущестовании никто даже и не подозревал!

Эвтаназия переходила от картины к картине и внимательно рассматривала мельчайшие детали - пугающие и совершенно фантасмагорические. Вот изображён то ли свод какой-то печи, то ли арка в стене из белого кирпича. Внизу стая собак терзает голого человека, причём одна из них - зелёного цвета. У его ног фиолетовая черепаха с птичьей головой и длинным, как у чибиса, клювом, стоит на птичьих же ножках, а рядом зеленомордый чёрт нанизал на палку ободранный труп и тащит его куда-то. Сверху и снизу от стены изображено множество не менее диковинных и не менее отвратительных персонажей: нижняя часть беременной женщины, ноги кторой обвиты змеёй, торчит из пасти голубого чудовища, похожего на гигантскую лягушку, у которой вполне человеческие ноги, да ещё и обутые в чёрные сапоги. Тут же проткнутый копьём человек едет верхом на корове, суетятся гигантские птице- и крысочеловеки с крыльями бабочек или вообще с растениями, прорастающими прямо из тела... И так далее, и тому подобное.

Эвтаназия догадалась, что попала в мастерскую Иеронима Босха, который почему-то стал невероятно модным в Европе в двадцатом веке, уже много веков спустя после своей смерти...

К сожалению, время полёта быстро кончилось, и она не успела осмотреть все картины художника. Впрочем, они были похожи одна на другую - одинаково фантасмагорические и отталкивающие.

Второе путешествие тоже доставило мало удовольствия Эвтаназии, и она зареклась впредь, как и все остальные, не улетать никуда дальше двадцатого века...

Поэтому в тертий раз она попала совсем близко - в Россию, на Ленинские горы, в одну из аудиторий Московского государственного Университета на лекцию професора Юлиана Семёновича Саушкина. Речь шла о демографии. Невысокий профессор с ухоженной бородкой и породистым лицом старого русского интеллигента что-то говорил с кафедры, а студенты, рассевшись на скамьях, поднимавшихся амфитеатром, внимательно его слушали. Читал професор блестяще, но Эвтаназия почти не следила за его речью. Она жадно смотрела на лица студентов и восхищалась ими. Ведь все они были разные, с богатой мимикой, с совершенно индивидуальными чертами. На этих лицах так ясно читались человеческие эмоции - любопытство, скука, зависть, раздражение, злость, непрязнь, веселье, симпатия. Здесь не было ни одного идельно правильного, кукольного и невыразительного лица человека с выверенным набором генов, сделанного, как это положено в наше время, в пробирке того или иного земного центра репродукции. То же относилось и к телу - разные руки, разные пальцы, разные туловища, разные ноги и даже ушные раковины и шеи...

Вдоволь налюбовавшись студентами, Эвтаназия постепенно всё-таки начала прислушиваться к словам профессора. Он говорил о демографической пирамиде. Если население земли или отдельной страны изобразить схематически в виде пирамиды, то в её основании окажется полоса самой многочисленной группы - это дети до шестнадцати лет, которые занимают сорок-пятьдесят процентов населения. Выше располагается более короткая полоска - это жители от шестнадцати до двадцати лет. Их уже поменьше, потому что пока они росли, кто-то умер от болезни, кто-то погиб от несчастного случая. Следующая возрастная категория ешё меньше, потому что убыль продолжается. И, наконец, на самом верху пирамиды находится совсем куцая полосочка стариков, потому что мало кто доживает до такой глубокой старости, как семьдесят-восемьдесят лет. Конечно, войны, голод, эпидемии, стихийные бедствия тоже вносят свои коррективы, но всё-таки в идеале эта демографическая пирамида выглядит именно так...

Эвтаназии стало смешно. Оказывается, сто лет тому назад на земле всё было совсем наоборот, а вот теперь пирамида встала с ног на голову. В цивилизованных странах (речь, конечно, не идёт о каких-то там африканских племенах) самая короткая полоска приходится уже не на стариков, а на детей, в то время как двухсотлетние старики - самая многочисленная часть населения.

Кажется, реализовалось всё то, что на своих провидческих полотнах ещё в пятнадцатом веке писал средневековый голландский художник Иероним Босх. На леденящих кровь картинах Босха почти всегда изображался ад. Его немыслимые обитатели - мутанты, киборги или клоны, созданные безумным учёным-экспериментатором. Человеческая плоть намертво сращена с какими-то механизмами, рычагами и шестерёнками, выпирающими из самых немыслимых мест. Считается, что в своих непонятных для современника картинах гениальный художник оставил закодированное послание далёким потомкам. Он предупреждал человечество о гибельном пути технического прогресса. Может быть, так оно и было на самом деле - ведь современные двухсотлетние старики как раз и есть эти самые существа, наполовину созданные из механизмов и разных технических приспособлений. У них - искусственное сердце, пластмассовые позвонки и суставы, давно заменившие изношенные старые, состоявшие когда-то из натуральных костей и хрящей. Они напичканы силиконом, скрывающим морщины и обвислость кожи, у этих киборгов фарфоровые зубы, искусственные хрусталики глаз, пластмассовые кровеносные сосуды, керамические почки и печень...

Лекцию, к сожалению, до конца дослушать не удалось, так как регрессия во времени продолжалась всего полчаса. Однако всю неделю после этого Эвтаназию не покидало хорошее настроение - наконец-то она побывала среди нормальных человеческих людей. И хотя она была для них невидима и неслышима, никак не могла контактировать с ними, ей почему-то казалось, что она наконец-то нашла себе настоящих друзей - именно там, в России, в середине прошлого века...

На будущее девушка решила ещё пару раз попасть в Россию, примерно в тот же самый период середины двадцатого века, хотя, конечно, вероятность того, что она встретит именно тех же самыых университетских студентов, которые её так понравились, была равна нулю.

Итак, проект "Сексодром-2" продолжал успешно продвигаться. К четвёртому раунду вперёд вышли Дерьмон с суммой в 22 очка в разных номинациях и, как ни странно, сама Эвтаназия. Она регулярно, независимо от того, с каким партнёром работала, получала очки лишь в одной номинации - за гиперсексуальность. В первый раз им с партнёром присудили по пять очков, во второй - по шесть, а в третий уже по семь. Таким образом набрав в сумме восемнадцать очков она не очень отставала от лидера соревнования.

Это её просто озадачивало! По горячей линии звонили многие телезрители, возмущались её нестандартной фигурой, типично геннатуральным лицом, и, тем не менее, приз зрительских симпатий всегда доставался именно ей. Невероятно, но неужели зрителям, подавляющее большинство которых составляли пробирочные, и самим надоели их стандартно красивые лица и фигуры, вечно мелькающие на телеэкранах?!

Была озадачена не только Эвтаназия. Начал немного волноваться и Генеральный Директор, возглавлявший судейское жюри. Он всё больше и больше восхищался Эвтаназией и никак не хотел, чтобы она набирала столько очков. После реалити-шоу он хотел оставить её только для себя, а уж тем более, не рисковать тем, что она выйдет в финал и, может быть, даже окажется невестой юноши или девушки, тоже набравших наибольшее количество очков. Слава, свадьба, шум, новые приглашения. У неё может пойти кругом голова от всего этого. Зачем ему такая морока? Конечно, когда всё поутихнет, Эвтаназия непременно разведётся, но девушка нужна ему именно такой, какая она сейчас - рассудительная, скромная, приветливая. Никогда не устраивает истерик, не ломается, не допекает глупой болтовнёй, ничего не требует, деньги не вымогает. Чего ещё надо? Ведь совершенно неизвестно, какой она может стать после победы в этом дурацком ёб-шоу...

Остальные очки к четвёртому раунду распределились так: Евнух - 15, Гнида, Говнюк и Жевалка - по 8, Курва, Мудак и Давалка по 7, Пидор - 6, Эбол - 5.

Однако мониторинг вдруг начал показывать, что зрительский интерес к передаче несколько упал. Конечно, Эвтаназия знала, в чём дело. Прошло уже три раунда, а ожидания зрителей не оправдывались - никто из членов команды до сих пор не стал невозвращенцем, не исчез в петле времени. А ведь люди ждали, заключали пари, ставили большие деньги. Если дело будет так идти и дальше, то провал неизбежен - у кго, спрашивается, хватит терпения смотреть шоу до самого конца, целых десять раундов! Надо было спасать положение, но как? Ведь не собиралась же Эвтаназия собственными руками запихнуть кого-нибудь в хронолёт и попросить громилу (разумеется, за большие деньги) больше никогда не возвращать человека обратно!

Эвтаназия ломала голову, что бы ещё придумать, как спасти положение, но счастливый случай всё решил за неё сам - она оказалась очень везучей, о чём никогда раньше даже и не подозревала.

После третьего раунда команда, как обычно, отправилась в промзону. И вот на этот раз, поглощёная желанием вновь увидеть нормальных людей прошлого века, Эвтаназия несколько потеряла бдительность. Краем глаза она, конечно, видела, но не обратила на это особого внимания: Дерьмон и Жевалка полетели вместе. Как им удалось втиснуться вдвоём в хронолёт, остаётся загадкой, но они всё-таки сумели это сделать, видимо, при большом желании нет ничегог невозможного. Эвтаназия решила, что у них просто завязался непредвиденный роман. Сама она, улетая, как всегда, последней, заказала громиле полчаса России середины двадцатого века.

К её изумлению, она попала в 1949 год, но не в какой-нибудь университет, город или деревню, а в вагон поезда, едущего из Москвы в Калининград - город, который ещё совсем недавно был немецким Кёнигсбергом, но после победы СССР над фашистской Германией навеки отошёл к России и был, естественно, переименован. А при въезде на разбомблённый вокзал висел патриотический транспарант: "Восстановим наш родной Калининград!"

В купе находилась молодая супружеская пара и двое их детей - девочка лет десяти и очаровательный беленький мальчик лет пяти. Уложив детей, супруги тихонько разговаривали. Невидимая и неслышимая Эвтаназия невольно стала свидетельницей их разговора, но ведь на самом деле никакого вреда никому от этого не было. Чужая жизнь, совершенно не похожая на современную, оказалась очень интересной, даже почище любого реалити-шоу, поэтому Эвтаназия ничуть не пожалела, что попала именно сюда.

Наталья: Знаешь, Антон, я тебе никогда не рассказывала, а ведь когда ты на фронте был, я вещий сон видела...

Антон: Ну уж, прямо так и вещий!

Наталья: Правда! Страшный такой, я потом целый год успокоиться не могла, пока ты с фронта домой не вернулся. И всё точно так и получилось, как сон показал.

Антон: И что же ты видела?

Наталья: Как будто стою я на улице - а мимо идут и идут бесконечные колонны наших солдат. У всех опущены головы, глаз солдаты не поднимают, лица мертвенно-бледные. Я почему-то знаю, что они идут умирать, их путь лежит на тот свет. И вдруг среди них вижу тебя. Ты тоже опустил голову и ни на кого не смотришь. Я не вижу твоих глаз. Я бросаюсь к колонне, кричу, зову, но ты, как неживой, ничего не видишь и не слышишь. Ты уходишь от меня всё дальше и дальше, я бегу за колонной, отчаянно кричу, и вдруг, о чудо, ты оборачиваешься, наши глаза встречаются. Ты вздрагиваешь, останавливаешься, с трудом выдираешься из общих рядов. Вот, наконец, ты совсем рядом, мы бросаемся навстречу друг другу... Потом гадалка сказала, что ты будешь смертельно ранен, но выживешь и вернёшься домой.

Антон: Смотри-ка ты, так ведь всё и случилось на самом деле...

Наталья: Сколько народу-то полегло - миллионы!

Антон: Да... Вернулся-то вернулся, да толку от меня мало - ни дров наколоть, ни огород вскопать. Руки нет, одного лёгкого тоже. Сам удивляюсь, как я выжил. Когда ранило меня - весь в осколках был, насквозь пробит, кровью истекал. Рядом - такие же бедолаги. Да только меня первого на операционный стол положили - ведь я лейтенант, а они простые солдаты. Вот поэтому и выжил, а их, товарищей моих, уже и на свете давным-давно нет...

Наталья: Ну сколько же можно это в себе носить, их-то не вернёшь, а тебе жить надо, детей растить. Смотри вперёд, а не назад, иначе с ума можно сойти. Такого, небось, навидался там, на войне-то...

Антон: Уж это точно. Да как забыть-то? Помнишь, какой я пришёл? Живой труп и только. Вес сорок четыре килограмма, целыми днями к стенке лицом лежал, ни на кого не смотрел, ни с кем не разговаривал. Жить не хотелось, всё война перед глазами стояла. Помню, у нас на Ленинградском фронте в части бухгалтер был, толстый такой. Так он однажды вышел куда-то, да так и не вернулся. Съели его...

Наталья: Перестань! Не вздумай ещё при детях такое рассказывать. Теперь у нас совсем другая жизнь будет. Преподавать в нашем Училище начнёшь, зарплата пойдёт, огородик вскопаем, выживем! Если уж в войну выжили, то после войны тем более с голоду не помрём! Говорят, что скоро и карточки отменят - тогда покупай хлеба, сколько хочешь, ешь - не хочу! Я всю войну об одном только и мечтала: сесть за стол, положить перед собой буханку чёрного хлеба, взять нож и есть, есть, есть до полного отвала...

Антон: Меня только Андрюшка и спас. Если бы не он - я так и зачах бы в своём углу. Он, сынок, кровиночка моя, к жизни-то меня и вытащил.

Наталья: А, знаешь, хоть я на войне и не была, но тоже навидалась - не дай бог. До войны, когда голодомор на Украине был, помнишь, в 1932-33 годах оттуда умирающие крестьяне по всей стране бежали. Мы с тобой тогда только поженились - оба студенты, жить негде и не на что... Даже в Москве на улицах трупы валялись - кто от голода в скелет превратился, кто, наоборот, раздулся как бочка.

Антон: Ну и к чему ты мне теперь об этом рассказываешь? Сама же сказала, что вперёд смотреть надо, а не назад. Я и сам всё это хорошо помню...

Наталья: А к тому, что один раз бежала я на лекции в институт, а на вокзале труп женщины валяется. Лица не видно - но явно молодая, косы до пояса. А по трупу ребёночек ползает. Мальчик годовалый - хорошенький, как ангелочек, глаза голубые, волосики беленькие. Уж так я хотела его забрать, спасти и усыновить. Но ведь как я могла на такое пойти без твоего согласия, да и мы сами впроголодь жили... Так с тех пор он у меня перед глазами и стоит...

Антон: Господи, час от часу не легче! Зачем ты теперь-то душу себе травишь? Слава богу, дети не слышат. Почему вдруг ты мне решила всё это сказать, ведь столько лет прошло?

Наталья: Ты не пугайся, Антон, только наш Андрюшка как две капли воды на того мальчика похож. Бог меня, наверное наказал, что я тогда струсила и не спасла его. Как теперь беру Андрюшку на руки, так и кажется, что тот ребёнок с того света ко мне вернулся в наказание...

Антон: Замолчи! Ты что, с ума сошла? Больше никогда не говори мне об этом. Это наш сын, и никто больше, никаких беленьких мальчиков я и знать не хочу! Иди спать, а то детей разбудим!

Когда Эвтаназия с тяжёлым сердцем после всего услышанного в поезде вернулась в хронопритон, оказалось, что здесь собрались не все - не было Дерьмона. Тут-то она и вспомнила, что Дерьмон отправился в хронопутешествие вместе с Жевалкой, однако девица клялась, что по прибытии на место, они с парнем поссорились и разбежались в разные стороны. Поэтому она ничего больше сказать не может. Конечно, Эвтаназия совершенно не сомневалась, что Жевалка просто-напросто каким-то образом прикончила Дерьмона где-то там в прошлом веке, но ведь доказать это не было никакой возможности.

Во всяком случае, после пропажи одного игрока интерес публики к игре заметно вырос, а отсутствующего Дерьмона каждый раз по результатам лотереи заменял кто-нибудь из зала, что придавало реалити-шоу ещё больше пикантности. В общем, всё шло очень даже хорошо. Однако Эвтаназия чувствовала, что над ней самой нависает опасность. Ведь после устранения Дерьмона она неожиданно для всех оказалась на первом месте. Конечно, до конца игры ещё далеко, но это совсем не значит, что теперь кто-нибудь не попытается устранить и её...

Всю эту ситуацию пркрасно понимал и ещё один человек - Генеральный Директор. Он чувствовал, что к концу игры может совсем потерять Эвтаназию, чего ему совсем не хотелось. Кто бы мог подумать, что он так привяжется к этой натуралке! Гендиректор решил как можно раньше начать принимать меры, сделать всё от него зависящее, чтобы притормозить такое уверенное продвижение Эвтаназии вперёд. Как председатель судейского жюри, он несколько раундов подряд отговаривал других судей присуждать баллы за гиперсексуальность снова и снова всё той же Эвтаназии - ведь тогда, говорил он, публика начнёт сомневаться в объективности судейства. В результате его уговоров пару раундов Эвтаназия осталась вообще без очков, и вперёд уверенно вышел Евнух с двадцатью шестью очками. Но тут судей затопил шквал звонков телезрителей - они возмущались тем, что их неотразимую и горячо любимую порнозвезду в результате чьих-то закулисных интриг специально оттирают, чтобы не дать выйти в финал. К тому же, судьи тем самым ещё и демонстрируют свою вопиющую неполиткорректность! Такое обвинения было очень опасно, и судейская коллегия, несмотря на протесты Генерального Директора вынуждена была вернуться к прежней практике поощрения Эвтаназии...

Между Эвтаназией и Гендиректором состоялся откровенный разговор, который, впрочем, ни к чему конкретному так и не привёл. При очередной встрече оба согласились, что над девушкой нависла опасность. Прощаясь, Гендиректор сказал такое, чего никак сам от себя не ожидал:

- Слушай, Эвтаназия. Ты бы прекратила эти хронополёты, ведь ты же на самом деле не хрономанка какая-нибудь. Пусть это твоё быдло отправляется по воскресеньям куда хочет, а тебе это ни к чему. Сама знаешь, чтобы избавиться от тебя, они вполне способны подкупить хронооператора, и тогда он спокойненько оставит тебя навеки где-нибудь там в двадцатом веке. А я совсем не хочу тебя потерять. Будешь смеяться, но ты мне нужна. Без тебя мне будет плохо... И вообще - можешь называть меня просто Генерал, хорошо? А я буду называть тебя Эва, ладно?

5. Всё хорошо, что хорошо кончается...

Реалити-шоу шло своим чередом, передача имела прекрасный рейтинг. Казалось бы, всё хорошо, но обстановка в команде накалялась всё больше и больше, и это приводило Эвтаназию в полное недоумение. Как только кто-нибудь из команды набирал наибольшее количество очков, все начинали его дружно ненавидеть и делать всякие невидимые постороннему глазу пакости, хотя совсем недавно вроде бы даже и дружили с этим человеком.

Но больше всего доставалось самой Эвтаназии, потому что из раунда в раунд она уверенно набирала очки по одной и той же номинации "гиперсексуальность". А ведь она этого совсем не хотела! С самого начала она мечтала лишь о том, чтобы громко заявить о себе, выдвинуться и получить творческую работу на каком-нибудь телеканале - только и всего. Не нужны ей ни призовые деньги, ни призовой муж (или жена), ни, тем более, ничем не оправданная ненависть её же собственной команды, которую она создала из ничего, вызвала из пустоты и небытия...

Странные существа эти люди! Такого быдла, как её группа, полным-полно в Интернете, где все эти сопляки тщетно вопиют в пустоту о своём одиночестве, предлагают дружбу, секс и всё, что угодно. И вот этим девятнадцати из многих миллионов несказанно повезло: именно благодаря Эвтаназии, их теперь знает весь мир, их роскошные фотографии украшают обложки самых модных журналов, по окончании реалити-шоу всем им обеспечена высокооплачиваемая и престижная работа фотомоделями или на подиумах домов моделей, о чём они никогда прежде даже и не смели мечтать. Их просто заваливают посланиями любви и дружбы, брачными предложениями со всех концов мира. Всё это сделала для них Эвтаназия - тем сильнее они её теперь ненавидят. Вот уж, действительно, правильно говорят: хочешь нажить себе врага, сделай человеку добро...

На одной из передач ножки у лежанки Эвтаназии оказались подпиленными, и она с партнёром рухнула вниз. К счастью, никто не пострадал, а проделка "друзей" произвела обратный эффект: зрители были в восторге от такого неожиданного поворота событий, и рейтинг ёб-шоу поднялся ещё выше. В следующий раз перед самым началом передачи охранник обнаружил на лежаке Эвтаназии живого скорпиона. Поэтому в последних раундах реалити-шоу пришлось каждый раз с помощью лотереи менять номера лежанок для соревнующихся, так что никто до самой последней минуты не знал, на какой имено лежанке он будет работать сегодня.

В один прекрасный день, отправляясь на очередное шоу, когда Эвтаназия подошла к своему аэру на крыше дома, её вдруг охватило чувство страха. Казалось бы, всё было нормально - прхладная погода с температурой не выше сорока градусов, ни души вокруг. И, тем не менее, что-то говорило девушке, что её жизнь в опасности. Сама не зная почему, она заглянула под брюхо своего аэра, чего не делала никогда в жизни, и увидела там какой-то небольшой посторонний предмет вроде пластикового пакета. Разумеется, она тут же вызвала мгновенную службу безопасности, которая и сообщила девушке, что через несколько минут её аэр должен был взорваться в воздухе. Эвтаназия улетела на шоу в аэротакси и поклялась больше никогда в жизни не подходить к собственной машине. Эту ночь она провела в клубе, в интим-комнате Гендиректора, потому что побоялась возвращаться домой.

На следующее же утро из теленовостей Эвтаназия с ужасом узнала, что в её квартире ночью произошёл пожар - квартира выгорела дотла, но, к счастью, обошлось без жертв, так как знаменитая ведущая телешоу "Сексодром-1" именно в эту ночь не ночевала дома...

Генерал тоже был очень обеспокоен всем происходящим. Он запретил Эвтаназии выходить из клуба, а в промзону по воскресеньям теперь отправлял вместе с группой двух самых надёжных персональных охранников, не сводивших глаз с Эвтаназии. Сама Эвтаназия уже давно отказалась от хронопутешествий. Она приводила группу в хронопритон, зорко следила за тем, чтобы никто не входил в хронолёт вдвоём, и садилась ожидать возвращения самого последнего путешественника. При этом ей приходилось отбиваться от ухаживаний и предложений позабавиться хозяина хронопритона, которому нестандартная девушка с каждым разом нравилась всё больше и больше. Разумеется, он никогда не смотрел телевизор, которого в его логове просто не было, поэтому ничего и не знал о мировой известности Эвтаназии. Просто она ему нравилась и всё, тем более, что и сам он не был пробирочным красавцем с идеальным набором генов...

После истории с аэром и пожара в её квартире Эвтаназия постоянно скрывалась в интим-комнате Генерального Директора, никуда не выходила за пределы клуба, и все ломали себе головы - куда же каждый раз девается девушка по окончании передачи. Известность Эвтаназии росла - её без конца фотографировали для разных газет и журналов, у неё брали бесконечные интервью, а все четыре телеканала наперебой предлагали постоянную работу в роли телеведущей. Ей обещали полтора часа экранного времени еженедельно для авторской передачи и при этом полную творческую свободу - с единственнм непременным условием, чтобы её программа была в формате ёб-шоу - и больше никаких обязательных условий...

Постоянные пресс-конференции с каждым разом вызывали у Эвтаназии всё большее отвращение. Все они, как две капли воды, были похожи одна на другую, а професиональные журналисты демонстрировали полный идиотизм и всегда задавали одни и те же вопросы типа:

- В каком возрасте вы впервые легли в постель с мужчиной? И кто это был - школьный учитель, одноклассник или же просто случайный прохожий?

- А вы знакомы с вашей матерью? Вы похожи на неё внешне? (Так, первая вполне политкорректная оплеуха генной натуралке!)

- А почему вы до сих пор не обратились к пластической хирургии для коррекции вашего экстерьера? (Так, вторая оплеуха генной натуралке!)

- Какого типа пенисы вы предпочитаете?

- Кто вам больше нравится в постели, мужчины, женщины или биороботы?

- Сколько раз в сутки вы совокупляетесь?

- Где у вас находится самая эрогенная зона?

- Считаете ли вы мужчин предметом разового пользования?

И так далее и тому подобное. Разумеется, она старалась отвечать с улыбкой, вполне политкорректно, а иногда даже и с юмором. Ведь таковы были правила игры - если сорвёшься, нагрубишь, то безвозвратно испортишь и свой имидж, и свой проект "Сексодром-1". И тогда прощай все мечты о карьере, о другой жизни в самых высших слоях общества...

Кажется, Эвтаназия всё-таки в очередной раз потеряла бдительность - во время последнего хронопутешествия пропал ещё один человек - на этот раз девушка по имени Гнида, которая неожиданно для всех ближе к концу программы опередила других и вырвалась вперёд, максимально приблизившись по очкам к самой Эвтаназии. Как это произошло - Этаназия понять не могла, ведь Гнида всегда улетала одна. В конце-концов Эвтаназия решила, что остальные члены банды собрали вскладчину какую-то сумму денег и подкупили громилу, чтобы он тайком оформил для Гниды путёвку как "безвозвратную". Этот вариант был наиболее правдоподобным. Конечно, после исчезновения Гниды реалити-шоу "Сексодром-1" начал пользоваться ещё большим успехом. Эвтаназия тем более порадовалась тому, что сама она уже давно так предусмотрительно отказалась от хронополётов...

Теперь Эвтаназия, к неудовольствию хозяина притона, сама сидела за компьютером и заполняла путевые листы для каждого из оставшихся членов команды, отправлявшихся в хронопутешествие. При этом она ещё и следила за тем, чтобы громила ни с кем не перешёптывался и не перемигивался, не перебрасывался записочками, а уж тем более не уединялся в соседнее помещение...

И вот, наконец наступил финал, которого Эвтаназия ждала с громадным нетерпением, потому что всё это ей ужасно надоело. К сожалению, среди победилей оказалась она сама со своими шестьюдесятью очками, да ещё пробирочный красавец по имени Говнюк, который теперь, уже прямо завтра, дожен был на ней жениться! Предстоял грандиозный банкет в главном зале "Мордобоя", который будет транслироваться по всем четырём телеканалам, ставшим невероятно популярными именно благодаря "Сексодрому-1". Разумеется, все расходы на проведение банкета брал на себя элитный клуб Генерального Директора...

Когда наконец-то всё кончилось и клуб опустел, Эвтаназия спряталась в интим-комнате Генерала, чтобы перевести дыхание и притти в себя. Она чувствовала себя совершенно опустошённой и попросила Генерала на этот раз оставить её одну.

Как странно! Она победила всех этих тупых телеоператоров, корреспондентов, фотографов, она утёрла нос всем этим генным красавцам, вторглась в их святыни - на телеэкран, на обложки журналов, на страницы газет, в радиоэфир. Она, как и мечтала совсем недавно, стала всемирно знаменитой, несмотря на всю свою столь очевидную для всех генную ущербность!

И вот теперь это её совершенно не радовало. Эвтаназия вдруг вспомнила скульптуру Огюста Родена "Победитель". Много столетий тому назад какой-то молодой честолюбивый грек бежал марафон, почти умирая от перенапряжения и мечтая только об одном: любой ценой победить всех остальных, прославиться на всю страну, пусть даже после финиша он умрёт на старте от разрыва сердца. И вот он победил. Но на его лице не видно ни ликования, ни удовлетворения. Он растерян, смущён, обескуражен. Потому что начинал бежать марафон один человек, а к финишу вышел первым совсем другой. Ему теперь просто дико даже думать - зачем были сделаны все эти нечеловеческие усилия, для чего эта никому не нужная слава, к чему вся эта тщета больного человеческого самолюбования? Зачем ему жить дальше, ведь после этой победы потерян весь смысл жизни!

Эвтаназия представила себе, как она появляется на телеканале в качестве ведущей собственной программы. Ведь если ей дадут полтора часа экранного времени в неделю, значит, эти же самые полтора часа у кого-то отнимут. Она появится с улицы, прямо ниоткуда - в отличие от всех остальных не пробирочная, не чья-то родственница, любовница или просто знакомая. Никому не давшая огромную взятку, чтобы попасть на это место. Самозванка. Нетрудно себе представить, как отнесутся к ней её будущие коллеги. Можно не сомневаться: ещё похлеще, чем бывшие члены её команды!

В интим-комнату заглянул Генерал:

- Детка, ты уже отдохнула? Слушай, у меня идея! Давай завтра проведём двойное бракосочетание - ты выйдешь замуж одновременно и за Говнюка, и за меня тоже. Ведь закон не запрещает одновременно иметь сколько угодно жён или мужей. Что, согласна?

Этого только нехватало! Тут не знаешь, как от одного-то мужа избавиться, а нарисовался ещё и второй! Однако девушка дипломатично ответила:

- Знаешь, я ещё подумаю, а ответ дам тебе завтра, перед бракосочетанием. А пока иди, я хочу ещё немного побыть одна. Ужасно устала за все прошедшие десять туров "Сексодрома-1"! Да ещё эта бомба под аэром, этот пожар в моей квартире - свихнуться можно.

- Отдыхай, отдыхай, дорогая! Встретимся завтра, и я не сомневаюсь, что ты мне скажешь "да".

Можно себе представить, сколько гадостей ей, выскочке, сделают её будущие коллеги... Вряд ли дело обойдётся лишь бомбой под аэром или пожаром в квартире. Ведь возможнеостей у них побольше, чем у членов её команды. А чем, в принципе, телевизионщики отличаются от миллионов этих интернетных зазывал, всяких там Ублюдков, Стервочек, Лолит, Крысятников, Гробовщиков и прочих? Собственно говоря, абсолютно ничем. Только этим повезло намного больше, оги прорвались в мир шоубизнеса, и всё.

Насколько же, оказывается, лучше тихая и спокойная жизнь на шоколадной фабрике, где в течение четырёх часов работы за пультом она не видит ни одной живой души! И как это только ей пришла в голову дурацкая мысль поменять свою работу на более престижную?!

Что же теперь делать? Идти на телевидение или возвращаться на фабрику? И то, и другое, теперь казалось ей почему-то одинаково невозможным. Непонятно, конечно, чем это провинилась перед ней шоколадная фабрика, но думать о ней было так же противно, как и о телевидении...

Эвтаназия долго ворочалась на интим-ложе Генерала, а потом вдруг решительно встала и вышла на улицу. Она вызвала аэротакси и вскоре, глубокой ночью, оказалась в знакомом хронопритоне. В это время клиентов здесь уже не было. Хозяин обрадовался появлению девушки.

- Как хорошо, красотка, что сегодня ты одна, без своего быдла. Ты что, совсем разделалась с ними? Ну и правильно, все они говно порядочное, так и норовили тебя сожрать за твоей спиной. Сколько раз деньги мне совали, чтобы я тебя отправил куда-нибудь подальше и навеки. Но это со мной не прошло. Потому что ты мне нравишься, и всё!

Эвтаназия попросила заполнить для неё путевой лист. У громилы отвисла челюсть, когда девушка сказала:

- И ещё. Последнюю графу заполни как "невозвратно". Отправь меня куда-нибудь подальше, хоть в тринадцатый век. И загони так, чтобы я там завязла навеки...

- Ты что, рехнулась?! С чего бы это? И не вздумай. Ты ещё и здесь пригодишься, нечего тебе делать в тринадцатом веке-то. Давай, выходи за меня замуж, будем вместе работать в моём турагентстве, денежки тут идут неплохие, голодать не придётся. Детей нарожаем, нормальных геннатуральных, а не каких-то там генномодифицированных ублюдков!

- Слушай, ты уже третий, кто хочет на мне жениться, не многовато ли для одной скромной девушки?

- Ну и что. Закон не запрещает, а уж ты решай сама, сколько мужей тебе надо. Хоть десять, разве я против?

- Знаешь, ничего я не хочу. Нет больше сил жить. Устала я. Смертельно устала...

- Да ты подумай сама: безвозвратная путёвка дорого стоит - пять тысяч евро. У тебя и денег-то таких наверняка нету. Оставайся!

- Нет, не хочу. Вот, возьми всё, что у меня есть - десять тысяч евро, мне они больше ни к чему. И давай, отправляй меня куда-нибудь подальше, навеки и побыстрее!

- Ну, что ж! Дело хозяйское. Я тебя предупредил, а уж решать тебе самой. А жаль, мы с тобой были бы хорошей парочкой!

Вот таким образом Эвтаназия и исчезла навеки из нашего времени и с нашей планеты... А на шоколадной фабрике вместо неё появился новый оператор - после длительного лечения в спецсанатории один из погромщиков к радости воспитателей согласился немного поработать на благо общества.

6. Чёрное яйцо.

Дениз всегда мечтала увидеть свою родину. Хотя она родилась и выросла в Новой Зеландии, но её почему-то очень тянуло в Швейцарию, откуда были родом родители. И вот теперь Дениз наконец-то путешествовала по Швейцарии на автомобиле и всё здесь ей безумно нравилось.

Сегодня Дениз предстояло проехать от Альтдорфа до Беллинцоны, чтобы оттуда добраться до горного озера Лаго-Маджоре. Дорога поднималась всё выше и выше к Сен-Готардскому перевалу. Дениз ехала медленно, часто останавливалась и снимала панораму гор на цветную кинопленку, хотя и чувствовала, конечно, что потом эти кадры, без единого яркого пятна или движущейся человеческой фигуры, наверняка покажутся скучными и однообразными.

Сегодня с самого утра Дениз почему-то испытывала какое-то странное волнение, хотя всегда была очень уравновешенной, не поддающейся настроениям девушкой.

До Беллинцоны уже оставалось всего несколько километров, как вдруг Дениз увидела левый поворот, не обозначенный ни на одной туристической карте. Это удивило её - ведь она знала исключительную точность швейцарских карт. Эта дорога влево вела круто вверх в горы, она была асфальтирована и такой же ширины, как основная автострада. Но над ней почему-то висел знак "проезд запрещён". Это также казалось странным, хотя, конечно, где-то дальше и могли вестись ремонтные работы или же была лавиноопасная зона. Но самое странное было всё же не это. Дело в том, что как только Дениз увидела эту дорогу, она поняла, что когда-то где-то уже видела её и что она обязательно должна поехать по ней, что бы ни ждало её впереди.

Дениз, не обращая внимания на знак запрета, свернула влево и повела машину дальше. Что-то настойчиво звало её вперёд. Дорога постепенно сужалась, асфальт сменился щебёнкой и, наконец, через несколько километров, дорога вдруг упёрлась прямо в пропасть.

Этого Дениз ожидала меньше всего. Она вышла из машины и огляделась: перед собой она не увидела ни ремонтных работ, ни следа обвала, ни продолжения дороги где-нибудь впереди. Неужели её так тянуло сюда только для того, чтобы она смогла увидеть эту дорогу, ведущую в никуда? Справа круто громоздился горный склон, внизу слева находилась небольшая котловина, поросшая лесом. Хотя было ещё и не очень поздно, но уже начинало быстро темнеть, как это обычно бывает в горах. Нигде ни огонька, ни признака жилья. В долинах внизу начал подниматься белый туман. Видимо, оставалось лишь одно - осторожно развернуть машину и ехать обратно.

Дениз снова села за руль и вдруг обнаружила, что у неё кончился бензин. Это было очень странно, ведь бензобак не протекал, а заправлялась она только сегодня утром. Видимо, начинались чудеса, которые Дениз предчувствовала ещё с утра, но чудеса не из приятных.

Дениз задумалась. Ехать обратно - невозможно. Ночевать в горах - тоже. И холодно и страшно. Если же оставить машину и идти пешком назад, к основной дороге, чтобы взять у кого-нибудь немного бензина или же попросить довезти до ближайшего ночлега, то пройдет часа полтора. Тогда будет совсем темно и вряд ли кто-нибудь ещё поедет через горы. Придется снова карабкаться наверх, чтобы вернуться к машине, а не ночевать прямо на дороге.

Стало почти совсем темно, а Дениз всё сидела в машине на краю пропасти и не могла придумать ничего. Она ругала себя за то, что поддалась какому-то наваждению, свернула на эту дурацкую дорогу, но это, конечно, нисколько не помогало ей. И вдруг, когда ей стало совсем холодно и страшно, она услышала ... колокольный звон. Он раздавался где-то совсем рядом, в котловине слева, которая густо поросла лесом и где, как ей показалось раньше, не было никакого жилья. Значит, там всё-таки есть какой-то городок или хотя бы деревушка, где можно найти и ночлег и немного бензина. Обрадованная Дениз выскочила из машины и пошла напрямик в лес, в темноту, на звук колокола...

Как ни странно, Дениз не сломала себе ноги, не заблудилась, а, действительно, через некоторое время, которое от страха показалось ей вечностью, добралась до какого-то крохотного городка. Как только Дениз вошла в городок, колокол сразу же замолк.

Городок производил странное впечатление. Во-первых, он освещался газовыми рожками, о которых Дениз только читала в книгах. А ведь все справочники утверждали, что Швейцария, вплоть до мельчайших деревушек, была электрифицирована и телефонизирована еще в начале двадцатого века! Видимо из-за этих тусклых газовых фонарей городок казался мрачным, запущенным и негостеприимным. Это впечатление усиливалось старинной архитектурой. На тех улочках, по которым шла Дениз, не было ни одного современного здания, ни одного автомобиля. В окнах не горело электричество, лишь кое-где мерцали свечи или керосиновые лампы. Редкие прохожие, одетые в старинные одежды, тоже производили странное впечатление. Возможно, жители городка отличались исключительной консервативностью и приверженностью к старине. А, может быть, Дениз попала в один из живых городов-музеев, созданных специально для туристов. Хотя она и не помнила, чтобы в справочниках говорилось о чём-либо подобном на дороге Альтдорф - Беллинцона.

Редкие прохожие казались Дениз неприветливыми, хмурыми и какими-то бледными, вялыми. Хотя, конечно, они могли выглядеть бледными из-за газового освещения. Из переулка вышла молодая женщина с младенцем на руках. Она равнодушно прошла мимо, но у Дениз вдруг заколотилось сердце: эту женщину она, несомненно, уже видела когда-то. И лицо и одежда женщины были странно знакомы. Женщина давно уже скрылась в конце улочки, а Дениз всё ещё мучительно вспоминала и никак не могла вспомнить - где и когда она могла её видеть.

Дениз вышла в центр города и оказалась у ратуши. Прохожих становилось всё меньше и меньше, но все они казались такими странными, погружёнными в свои мысли и неприветливыми, что у Дениз никак не хватало духу обратиться к кому-нибудь. Наконец она поняла, что нельзя оставаться на улице из-за какой-то глупой нерешительности и надо обратиться к первому же встречному. Потому что он просто может быть и последним.

Первым и, наверное, последним встречным, к счастью, оказался средних лет мужчина с приятным, умным лицом, который, как показалось Дениз, был непохож на всех остальных, встреченных ею до сих пор.

Мужчина оказался мэром городка и сказал Дениз, что гостиницы в городе нет, но она вполне может переночевать в мэрии. Они вошли в мэрию с черного хода и мэр поручил Дениз какой-то седой, совершенно глухой старушке с добрым лицом, которая почему-то находилась там глубокой ночью. Старушка затопила камин, постелила Дениз на кушетке в большой комнате, заваленной старинными фолиантами, откуда-то принесла еды и горячего чаю. У изголовья она поставила канделябр с тремя зажжёнными свечами, прилегла на диванчик в углу и тут же захрапела. При этом Дениз вдруг на секунду показалось, что старушка, пожалуй, осталась здесь, чтобы стеречь её. Эта неясная мысль лишь мелькнула и исчезла, почему-то совершенно не испугав девушку.

После всего пережитого Дениз не спалось. Тихо потрескивая, горели свечи. В одном углу спала, похрапывая, старушка, в другом тёмной кучей громоздились старинные книги, которые, видимо, давно уже не интересовали никого. Странное волнение, охватившее Дениз с утра, не проходило. А что, если старушка только притворяется спящей? Дениз взяла канделябр и прошлась по комнате. Старушка спала. Дениз наугад раскрыла какую-то книгу в кожаном переплете и с медными застежками. Она увидела рисунки прозрачного шара с обнаженной девушкой внутри. На другой странице - тот же шар, на третьей - тоже. И так далее - весь манускрипт до конца. Странная тема для средневекового художника! Похоже на фантазию какого-то маньяка.

Старушка по-прежнему мирно храпела. Дениз вышла в коридор и прошлась по скрипучим деревянным половицам. Все двери были отперты и за ней никто не следил. Дениз поднялась на второй этаж и наугад толкнула одну из дверей. В комнате, заставленной старинной мебелью, царил ужасный беспорядок. Затхлый воздух говорил о том, что эта комната, видимо, была превращена в кладовую. Кажется, и вообще мэрия в этом городе была не очень-то образцовым заведением.

Какая-то сила повлекла Дениз к окну. С трудом пробравшись через завал из стульев и кресел, Дениз взглянула вниз на городскую площадь и обомлела. Прямо перед мэрией она увидела громадный стеклянный шар. Он светился слабым голубоватым светом. А внутри шара, более ярким, но уже не голубым, а теплым, кремовым светом, сияло обнаженное тело девушки.

Дениз вернулась обратно. Она погасила оплывающие свечи и легла. Ей наконец-то захотелось спать. Засыпая, она вдруг вспомнила: молодая женщина с младенцем, которую она встретила сегодня, как две капли воды была похожа на ее пра-прабабушку на старинном семейном портрете.

Утром пришел мэр и взялся проводить Дениз до дороги. Только, сказал он, придется выйти с чёрного хода. На что Дениз ответила, что ей абсолютно все равно. На её вопрос о бензине он с неудовольствием заметил, что такого у них в городе нет, так что придется Дениз самой поискать его где-нибудь в другом месте. Дениз промолчала. Мэр, видимо, тоже был со странностями, как и все в этом городке, хотя и вполне симпатичным человеком.

Дениз очень хотелось спросить его о шаре, но она чувствовала, что делать этого никак нельзя. Потому что потом она будет жалеть об этом всю жизнь. И, тем не менее, она не выдержала и спросила. И вдруг увидела, что лицо мэра потемнело.

- Значит, вы всё-таки видели его? - чуть не плача сказал мэр и добавил: - Вы не должны были видеть это. Но теперь уже всё равно. Теперь можно выйти на площадь и посмотреть его вблизи. А потом вернемся в мэрию и поговорим кое о чём.

Они вышли теперь уже с главного входа и Дениз поняла, почему мэр водил её через черный ход: шар лежал прямо перед мэрией на брусчатке городской площади, глубоко продавив её своей тяжестью. Дениз обошла шар и остановилась перед девушкой. Взглянув в её лицо, Дениз отпрянула: девушка была точной копией её самой! Как будто Дениз стояла не перед шаром, а перед выпуклым прозрачным зеркалом.

Глаза у девушки, хотя и были открыты, но всё-таки, непонятно почему, казалось, что она спит и не видит ни Дениз, ни того, что её окружает. Глядя на неё уже не со второго этажа мэрии, а совсем вблизи, Дениз почувствовала какую-то необъяснимую, хотя и вроде бы абсурдную уверенность в том, что девушка - живая.

Они вернулись в мэрию, в ту самую комнату, где Дениз провела ночь, и там мэр вдруг заявил, что в интересах города и его жителей ему придется на некоторое время задержать Дениз. Говорил он грустно, сдержанно и Дениз чувствовала, что разговор этот неприятен ему, что он крайне озабочен таким поворотом событий. Несомненно, что всё дело было в шаре, который Дениз нельзя было видеть и который она всё-таки увидела. Чувствовалось, что и сам мэр очень озадачен всем происшедшим и теперь не знает, как же поступить с Дениз дальше.

Дениз не представляла, себе, чем может кончиться это неожиданное заточение, но теперь она почему-то больше не волновалась. Ещё ни разу в жизни она не испытала никаких приключений и сейчас ей было даже интересно, чем же кончится дело. После ухода мэра она обошла всё здание - на тот случай, если придётся бежать. Все входные двери на этот раз оказались заперты, а окна первого этажа - зарешечены. Повсюду в комнатах царил беспорядок и стоял затхлый запах нежилого помещения. Бежать, видимо, было невозможно. Но даже и это не расстроило Дениз. Она просто констатировала факт и всё.

В обед снова пришел мэр, принес груду вкусных вещей и сказал, что всё это посылает его жена. Угощая Дениз то фаршированной индейкой, то пирогом с малиной, он осторожно завёл разговор о том, что для Дениз лучше всего было бы остаться в городе навсегда. Он рассказал, что неселение городка невелико - всего около трёхсот семей, но всё это народ честный, работящий, семейственный. Есть и несколько весьма достойных молодых людей, например, сын аптекаря, сын колбасника, кожевника, зеленщика и некоторые другие. Каждый из них был бы счастлив взять её в жены. Пусть она поживёт, присмотрится, а там, кто знает, может быть, действительно, найдет здесь свою судьбу и счастье. Ведь жизнь в маленьких городках имеет массу своих преимуществ - она, прежде всего, намного здоровее, чем в шумных, суетливых и бездушных столицах, где никому ни до кого нет абсолютно никакого дела.

Может быть, в его словах и была какая-то доля истины, но они привели Дениз в ужас. Стараясь ничем не выдавать своего волнения, Дениз сказала, что должна подумать. Ей хотелось оттянуть время и придумать какой-нибудь план спасения. Мэр видя, что этот разговор неприятен Дениз, перевёл его на другую тему. Он начал рассказывать об истории города, так что Дениз нетрудно было снова заговорить о волнующем её шаре. Оказалось, что этот шар был создан ещё в тринадцатом веке алхимиком Жаном Вассеном и с тех пор стоит на площади перед мэрией. Но Дениз поразилась не столько тому, что что шар с девушкой, которую невозможно создать даже и сейчас при современном уровне науки и техники, был создан семь веков тому назад, сколько тому, что средневековый алхимик носил ту же фамилию, что и она сама. Оказалось, что лаборатория Жана находилась в подвале как раз этого же самого здания мэрии. Увидев, что Дениз заинтересовалась рассказом об алхимике, мэр предложил ей спуститься с ним в подвал и осмотреть лабораторию.

Слабый свет свечей, не освещающий почти ничего, кроме бледных лиц Дениз и мэра, темные углы огромного подвала, низкие своды, колбы и реторты, покрытые слоем многовековой пыли, груда полуистлевших книг - всё это производило зловещее впечатление. Дениз уже хотела уйти, как взгляд её упал на небольшую нишу в толще каменной стены. Она приблизила к нише свечу и увидела, что там лежит тёмный блестящий шар размером с куриное яйцо. При этом мэр вспомнил, что как-то в детстве, лет сорок тому назад, он тоже однажды приходил сюда с отцом и тогда это самое яйцо точно так же лежало здесь.

Яйцо очень понравилось Дениз и ей захотелось взять его себе, хотя какой-то внутренний голос опять зашептал ей, что делать этого ни в коем случае нельзя. Иначе она будет раскаиваться всю жизнь. В то же время здравый смысл возражал этому голосу, что нет на свете ничего безобиднее, чем маленький стеклянный шарик, который семь веков пролежал в подвале, не принеся никому абсолютно никакого вреда. Когда она спросила мэра, он равнодушно пожал плечами и сказал, что Дениз может взять себе всё, что ей здесь понравится.

Дениз протянула руку к яйцу и неожиданно ощутила, что оно тёплое. Тёплым был даже камень под ним, как будто яйцо прогревало толщу камня много веков подряд. Но самое удивительное заключалось в том, что, в отличие от всех остальных предметов в этой заброшенной лаборатории, на яйце не было ни пылинки, как будто кто-то только что заботливо протёр его тряпочкой. Дениз сунула яйцо в карман брюк и они поднялись наверх.

Оставшись одна, Дениз стала думать, как ей следует поступить теперь. В конце-концов она пришла к выводу, что лучше всего сказать правду - она здесь не останется ни за что. И требует немедленно отпустить её, потому что никто не имеет никакого права держать её здесь против воли. Может быть, какой-нибудь уклончивый ответ или оттягивание ответа и были бы гораздо благоразумнее, но Дениз всегда отличалась удивительной прямотой. А, кроме того, мэр с его благородным лицом и грустными глазами, внушал ей полное доверие. Придя к такому решению, Дениз пожалела, что не сказала этого сразу, а теперь, когда мэр ушёл, придётся снова ночевать в мэрии и ждать следующего утра, потому что мэр обещал вернуться только завтра утром.

От нечего делать Дениз решила повнимательнее рассмотреть чёрное яйцо при свете дня. Яйцо по-прежнему оставалось чуть тёплым, как будто что-то согревало его изнутри, или же, вернее, как будто оно было живым. Тёмное, почти чёрное, яйцо не было гладкого цвета - изнутри на поверхности проступали бесформенные разводы. И самое удивительное заключалось в том, что когда Дениз всмотрелась в них, она, как это ни невероятно, увидела, что рисунок этих разводов медленно меняется. Точно так же, как меняется форма облаков, если долго смотреть на небо. Как будто шар был наполнен газом, слои которого, не смешиваясь, вот уже семь веков подряд перемещаются в нём. Хотя, конечно, этого просто не могло быть - ведь шар был очень тяжёлым. Видимо, этот шар тоже был какой-то хитрой поделкой средневекового алхимика. Или же - чем-то вроде неудачного "эскиза" большого шара, установленного на площади.

Потом Дениз решила снова рассмотреть рисунки шара с девушкой в средневековом фолианте. В книге, от начала до конца, были одни только рисунки и никакого текста. Первый рисунок датировался 6 июля 1239 года, а последний - и это было самое удивительное - завтрашним днем! На этом книга кончалась.

Сначала Дениз подумала, что это просто абсурдно - на всех страницах рисовать одно и то же. Но когда присмотрелась повнимательнее, обнаружила, что все рисунки - разные. Поза девушки в шаре постепенно, от десятилетия к десятилетию менялась. Это открытие просто потрясло её. Девушка то стояла, то лежала, то сидела в шаре. Глаза её иногда были открыты, иногда закрыты, а то и вообще смотрели куда-то вбок. На некоторых рисунках руки были вытянуты, на других - согнуты в локтях, где-то девушка как будто шагала, а на одном даже сидела на корточках. Причём на соседних рисунках изменения в позах были небольшими, но если сравнить два рисунка с интервалом в 100 лет, то они уже ничуть не походили друг на друга.

И тогда Дениз поняла, что чувства не обманули её - девушка в шаре, действительно, была живая. А рисунки в книге, похожие на кадры рисованного фильма, отражали её жизнь, непонятную и совершенно незаметную для окружающих. Потому что жители городка настолько привыкли к шару и девушке в нём, что, равнодушные и нелюбознательные по природе, они просто проходили мимо даже и не глядя на них. Скорее всего, они никогда не видели мультфильмов и, к тому же, никто из них ни разу не дал себе труда заглянуть в древнюю книгу и поразмыслить над ней. А, главное, потому что жизнь девушки протекала совершенно в ином измерении, чем у всех остальных людей. За те века, которые прошли со времени её создания, девушка переменила всего лишь несколько поз. И никто не заметил этого. Потому что у людей за это время сменились десятки поколений, но на протяжении жизни одного поколения поза девушки оставалась почти неизменной. Ясно, что сама девушка, хоть и смотрела на людей, но тоже не видела их. Ведь для неё они, наоборот, двигались с ужасающей быстротой. Она просто не успевала их увидеть.

Но самое потрясающее было в том, что современный мир повидимому ничего не знал о существовании этого потерянного городка и этой удивительной девушки в шаре. Значит, теперь Дениз предстояло стать их первооткрывательницей.

Рано утром пришел мэр и Дениз заявила ему, что она всё хорошо обдумала и не может остаться в городке, тем более, что у неё уже есть жених в Веллингтоне и они должны пожениться через несколько месяцев. Видимо, этот отказ нисколько не удивил мэра. Он только грустно вздохнул и вызвался проводить Дениз до дороги. Однако сначала он взял с Дениз твёрдое обещание, что она, покинув городок, никому и никогда не расскажет о виденном здесь, особенно о шаре, потому что для жителей городка нет ничего дороже тихой спокойной жизни и они совершенно не хотят видеть здесь толпы любопытных чужаков. Сначала Дениз удивило его требование, но потом она рассудила, что жители города, действительно, имеют право жить так, как им нравится и она не должна, хотя бы даже и косвенно, вмешиваться в их жизнь.

Перед уходом Дениз захотела попрощаться с девушкой. Она стояла совершенно неподвижно, отделенная от девушки толщей голубоватого стекла и тщетно всматривалась в её прекрасные незрячие глаза. Как удалось Жану Вассену создать эту девушку в шаре? Что чувствует она там, такая одинокая и отрезанная от всего мира вот уже в течение целых семи веков? Сможет ли она когда-нибудь выйти оттуда или же, в конце-концов умрёт в толще стекла, так и не узнав, что её окружал целый мир живых людей почти таких же, как и она сама?

Мэр терпеливо ждал, а Дениз всё стояла и стояла, всматриваясь в прекрасное лицо девушки. Дениз стояла совершенно неподвижно долго, очень долго и про себя разговаривала с девушкой. Ведь она прекрасно знала, что видит её в последний раз в жизни и что потом ей будет её очень нехватать. Она мысленно уговаривала девушку взглянуть на неё хоть разок, хоть на секунду и этот разговор был скорее похож на горячую молитву о прозрении незрячего, хотя на самом деле Дениз никогда не верила в бога и не умела молиться.

Дениз уже совсем решила уходить - ведь неудобно было заставлять мэра ждать себя так долго - но вдруг, в самую последнюю секунду глаза девушки встретились с глазами Дениз и она поняла, что девушка её увидела! Может быть, этот час неподвижности, который Дениз провела перед шаром, и оказался для девушки как раз той самой единственной секундой её жизни, когда она успела впервые в жизни увидеть первого живого человека на земле. Впечатление от её встречного взгляда было таким ошеломляющим, что Дениз невольно отпрянула от стекла. Конечно, в ту же секунду она вновь стала невидимой для незнакомки в шаре. Когда, уходя из города, Дениз оглянулась и в последний раз бросила взгляд на площадь, ей почему-то показалось, что шар несколько помутнел, а очертания девушки в нем потеряли свою прежнюю чёткость. Впрочем, это для неё теперь уже не имело никакого значения...

Дениз со своим провожатым уже около четверти часа шли по горной котловине, поросшей лесом, как вдруг где-то позади раздался сильный взрыв и Дениз поняла, что в городе что-то случилось.

Когда они прибежали обратно на городскую площадь, оттуда уже расходились по домам последние любопытные. Шара на площади не было. Кое-где ещё валялись сферические осколки тончайшего, как в электрических лампочках стекла, но девушка из шара беследно исчезла. Видимо, увидев Дениз, девушка впервые в жизни поняла, что она не одинока во всей вселенной, что вокруг неё существует другой мир и живут другие люди, к которым она может приблизиться. Она впервые ощутила своё ужасное одиночество в стеклянном шаре и попыталась выйти из него. Но ведь она не знала, что это невозможно! И эта попытка кончилась трагически - девушка перестала существовать.

Потрясённая Дениз благополучно добралась до своей машины, с трудом развернула её на узкой горной дороге над пропастью и, не включая мотора, погнала машину вниз, к автостраде Альтдорф - Беллинцона. Сделать это, благодаря большому уклону, оказалось совсем нетрудно и теперь Дениз недоумевала - почему же она не додумалась до этого с самого начала. Так же - вполне благополучно - Дениз закончила своей путешествие по Швейцарии и вернулась в Веллингтон.

Прошло несколько лет. Дениз так никому и не рассказала о том, что произошло с ней когда-то на горной дороге в Швейцарии. Если бы не чёрное яйцо, которое теперь согревало подоконник её спальни, всё это вполне могло показаться причудливым сном. Дениз давно уже была замужем и брак её оказался удивительно удачным. Одно только постоянно мучило Дениз: она так ничего и не рассказала мужу ни о странном городке, ни о погибшей девушке. Отчасти потому, что она дала обещание мэру, но - и это было главное - потому что она знала: её рассказ прозвучит слишком невероятно и произведёт неприятное впечатление на мужа. Её исключительно трезвый и практичный муж, запутавшись в столь нелогичном нагромождении столь невероятных событий, при всём желании никогда не сможет ни понять Дениз, ни поверить ей. И тогда ему останется предположить одно из двух: либо у неё не в порядке психика, либо она настолько глупа, что позволила себя одурачить какому-то проходимцу.

Время от времени Дениз снился один и тот же сон: она возвращается в тот маленький городок, освещённый газовыми рожками, идёт узенькими улочками прямо к мэрии, но теперь все жители городка веселы, приветливы, жизнерадостны. Они бросаются к ней, поздравляют с возвращением, обнимают, дарят цветы, зовут к себе в дома... А Дениз почти бегом бежит к площади: она знает - там её ждет прекрасная незнакомка - девушка из шара и их встреча будет самым счастливым моментом её жизни... Дениз рада, просто счастлива - наконец-то после стольких лет отсутствия она вернулась к себе! Больше она не уйдёт отсюда никогда и никуда...

А потом она просыпается и вокруг - снова пустота, одиночество, отчаяние. Несмотря на достаток, прекрасного мужа и спокойную, счастливую, размеренную жизнь, где всегда и всё идёт точно так, как и было намечено заранее...

Дениз как бы прожила две совершенно разные жизни: одну - нынешнюю, вполне реальную, счастливую и спокойную, которая была у неё до поездки в Швейцарию, которая продолжается и сейчас, и, судя по всему, продлится еще несколько десятилетий вплоть до её глубокой старости. И другую - короткую и яркую, промелькнувшую всего за два неполных дня, но насыщенную такими необыкновенными, просто невероятными событиями. И по ночам, в тревожных, тоскливых снах, только эта короткая нереальная жизнь и кажется ей единственно настоящей, её собственной, а не чьей-то чужой жизнью.

В эти годы счастливого замужества Дениз сполна изведала муки ностальгии, о которой когда-то лишь читала в книгах. Этот городок и эта незнакомка в шаре были с ней всегда - где бы она ни находилась и что бы она ни делала. Как какой-то другой, параллельный мир, который никто не видит, кроме неё. Или как хроническия болезнь, какое-то уродство, которое сопровождает человека до самой его могилы. А, вернее говоря, это она всегда была с ними, всегда была там. Стоило ей закрыть глаза - и она опять видела эту площадь, эти улочки, этот шар с девушкой внутри... Она ложилась спать с единственной мечтой - снова, хотя бы во сне, побывать там. Она теперь знала, что её место было именно там, среди этих людей, в том городке, а совсем не здесь, не в этой жизни, которой она живет в Веллингтоне. Ей надо было тогда соглашаться на предложение мэра остаться в городке, отказавшись, она совершила роковую ошибку, но теперь об этом было поздно говорить.

Ей было очень тяжело, хотя окружающие ничего и не замечали и искренне считали ее спокойной, жизнерадостной и вполне счастливой. Шли годы, но легче не становилось. Кто бы мог подумать, что те два дня так изменят ее жизнь! Но если бы вдруг и нашлась такая сила, которая могла бы лишить Дениз этих воспоминаний, она ни за что не отказалась бы от них! Она чувствовала себя старухой, которая все живёт и живёт долгую-долгую, чью-то чужую жизнь и эта тягостная, чужая жизнь всё никак не кончается.

В те годы у нее в памяти постоянно вертелись какие-то стихи, которые, как ей казалось, были написаны прямо про нее:

И земля не моя,

И страна на моя,

Я - никто и нигде и ничья.

И эпоха и планета не мои,

Но вы тоже - никто и ничьи.

Я страшно устала,

ужасно устала -

Так долго жила

и так много видала.

Как жаль, нет привала

на нашем пути,

Где можно присесть,

если тяжко идти.

Где можно забыть,

простить, отдохнуть.

Но счастье, что смертью

кончается путь...

Счастливая, размеренная, сытая жизнь в прекрасной, может быть даже, самой красивой стране мира - Новой Зеландии - становилась всё тягостней и тягостней. Надо было что-то делать, ведь дальше так жить просто невозможно. И Дениз решила снова поехать в Швейцарию. Она прекрасно знала, что гонится за призраком, что такое случается лишь один раз в жизни, но у неё было ещё черное яйцо. Она несла ответственность за него. Надо хотя бы попробовать вернуть его на прежнее место. Оно должно жить там, в подвале, в лаборатории Жана Вассена. Она чувствовала, что здесь, в Веллингтоне, яйцу тоже очень плохо и оно страдает от ностальгии не меньше, чем она сама.

Летом 1985 года все швейцарские газеты несколько дней писали о том, что на пути между Альтдорфом и Беллинцоной вместе со своей машиной бесследно исчезла новозеландская туристка - молодая женщина из Веллингтона. Поиски не дали ничего. Самое странное, что в этот период в горах не было ни оползней, ни несчастных случаев на дорогах, ни ливней, ни обвалов...

Альфред ехал на машине по следам Дениз. Он примерно представлял себе маршрут её путешествия. Может быть, ему удастся то, чего не смогли сделать ни полиция, ни отряды спасателей. Может быть, интуиция и любовь подскажут ему, где искать хоть какие-то следы пропавшей жены. На автотрассе Альтдорф - Беллинцона он увидел какой-то не указанный на карте левый поворот. Поворот вел круто вверх, в горы, а над ним висел знак "проезд запрещён". Что-то подсказало Альфреду, что Дениз проехала именно здесь. Что-то настойчиво звало его вперёд. Он свернул налево и поехал по крутой дороге, которая постепенно все сужалась, асфальт сменился щебенкой, и вскоре дорога вообще уперлась в пропасть.

Этого Альфред ожидал меньше всего. Он вышел из машины и огляделся: ни следов обвала, ни продолжения дороги где-нибудь впереди. Дорога, ведущая в никуда. Справа круто громоздился горный склон, слева находилась небольша котловина, поросшая лесом. Вокруг ни огонька, ни признаков жилья. В долинах клубился белый туман...

Альфред подошёл к самому краю пропасти. И вдруг он увидел у себя под ногами любимую игрушку Дениз - круглый темный камень, который всегда лежал на подоконнике их спальни. Альфред сразу узнал его. Он наклонился, поднял камень и начал его рассматривать. Это был точно он - тот самый камень, но только теперь совсем легкий, как пустая яичная скорлупа, абсолютно чёрный и совершенно холодный.

Альфред размахнулся, зашвырнул игрушку как можно дальше в пропасть, сел в машину, с трудом развернулся на узкой горной дороге и поехал обратно - к автотрассе Альтдорф - Беллинцона. Он понял, что больше не увидит Дениз никогда...