"Человек Тусовки" - читать интересную книгу автора (Разин Андрей)

8 Юрий Чикин

Я не случайно надел темные очки, которые обычно терпеть не мог, да и старался все время держаться подальше от сцены. Меры предосторожности не были бзиком, как соизволил выразиться Жека (он носился по дворцу с горящими глазами и, встречаясь, шептал мне: «Сегодня будут башли»), я понимал, что на первый концерт забегут акулы и особи помельче, ворочающие в Москве шоу-бизнесом. Новая команда всегда привлекает внимание. Возникает масса вопросов — кто ёе выставил — и зачем, почем продает, как среагировал народец, выкладывающий свои кровные пятаки за билеты, нельзя ли в случае чего присмотреть кого-нибудь для себя, а то и перекупить всю тусовку… Когда я сказал Жеке, что сегодня могут прибыть самые почетные и самые незваные гости, ой поморщился, ответил: «Да черт с ними, пускай идут, дело сделано, в кассе почти нет билетов…» И в самом деле, народ на первый концерт валил валом, телевидение и газета сделали свое дело, фанаты жаждали увидеть что-то новенькое, чего давно уже не подавали. И вдруг в толпе мой взгляд выудил первую акулу, хорошо известную в определенных кругах, делающих в последние год-два сногсшибательные деньги на раскрутке молодых талантов. Проплывал торжественно, как тихоокеанский лайнер, Сеня До-могаров — твидовый костюм, вязаный французский галстук, спокойный, невозмутимый взгляд поверх юных голов. Когда-то он начинал мелким администратором в Росконцерте, потом дол-го крутился в областной филармонии, оттуда вынырнул в театре эстрады и вдруг громко, на всю Москву захлопнул за собой двери тюремной камеры. Занимался дележкой денег с дирекциями нескольких дворцов спорта и стадионов, а когда копнули поглубже, то выяснилось, что немало преуспел и в другом. По российским окраинам разъезжали собранные Сеней псёвдо- звезды, они пели вовсю под чужие фонограммы, да и выступали под другими фамилиями. Сеня загремел ровненько на четыре года, я об этом написал, как-никак скандальчик, ко мне приходили его люди, говорили, что Сеню специально упрятали за решетку, он не нарушал закон, все подстроено, и обидно, что именно я, человек, разбирающийся во всех тонкостях эстрады, взял да и клюнул на эту утку. Они просили, чтобы я разобрался и написал новую статью, в которой бы Сеня выглядел тем, кем он является на самом деле. Я им, конечно, пообещал разобраться, позвонил следователю, который вел дело Сени, тот мне сообщил, что он заслуживал по всем законам даже больше, чем получил, жулик отпетый, он с такими редко встречался. На этом все и кончилось и для меня, и для Сени. Он сидел, я писал и совсем забыл о нем, как вдруг уже в новые хозрасчетные времена мы встретились на одном конкурсе, где Сеня выставлял своих людей. Оказывается, он, очухавшись после! отсидки, создал — какой-то коммерческий центр, куда насобирали профессиональных боксеров, каратистов, солистов эстрады, — целые группы и даже свой собственный театр. Поговаривали что его фирма — прикрытие, Сеня занимается вышибание крупных денег, не брезгует он перекупкой раскрученных звезд, на которых делает неплохие деньги. Во всяком случае, все чаще? и чаще на афишах рядом с достойными фамилиями я видел название коммерческого центра Сени «Орфей». На том конкурсе президент «Орфея» (так он себя называл) попросил меня помочь ему в рекламе, мы можем оказаться в иной ситуации, чем когда-то, но, впрочем, мы тогда не были знакомы, иначе он бы смог убедить меня в своей правоте, — но теперь говорить об этом не следует, время ушло безвозвратно, судимость снята, и Сеня практически прощен. Я и в самом деле немного помог, мы могли бы и дальше продолжать сотрудничество, но знающие люди подсказали, чтобы я держался от Сени подальше. И вот он проходит по холлу, рассматривает юную публику. Да, реклама подействовала на Сеню, и здесь он не из праздного любопытства. Один есть! Я скрылся за углом, пока он не прошел в зал, начал кружить у центрального входа. Стоп… А эти что здесь делают? Мимо меня (я был за надежным укрытием) прошествовали, два инспектора городского управления культуры. В отличие от Сени, выглядели они откровенно слабо — старенькие, блестящие на срамных местах костюмчики, рубашки, украшенные бахромой от долгой носки, стоптанные, модные лет десять назад туфли. Мелкие побирушники, пробавляются тем, что выдают гастрольные удостоверения и имеют за это свои, несчастные червонцы. На этот раз мы обошлись без них, решив, что до такой мелочи опускаться не стоит. Пускай себе слушают, а затем пишут начальству тупые, пространные записки о том, что уровень культуры падает, особенно культуры молодежной, пропагандируется низкопробное искусство… А может, сегодня им как раз понравится (чего не бывает!) и они напишут в справке, что резким диссонансом упадку прозвучал концерт новой группы «Ах!», продемонстрировавшей верность традициям советской эстрадной классики. Их стиль я знаю, они повадились носить мне свои статейки, написанные в виде справок, я делаю из них пятистрочные заметки, и они остаются довольны, только просят, чтобы в подписи я оставлял их высочайшие титулы инспекторов. Ну да ладно, черт с ними, пускай пишут что хотят, меня они не интересуют. Где рыбка покрупнее, от которой вполне может исходить угроза нашего с Жекой дела, неужели прибыл один Сеня? Да не может быть — ну конечно же, Сеня не одинок. Прошла вся из себя модная дамочка, гнусавый голосок которой знает вся страна. Дамочка уже несколько лет ведет одну музыкальную передачку, а муж ее пишет сценарии. Ясно, что она увидела передачу конкурирующей, в каком-то смысле редакции, а потом прочла статью с фантастическим анонсом на первой полосе. Догадываюсь, что ей тоже не очень хочется быть увиденной. Сейчас она пройдет и забьется куда-нибудь в дальний ряд, чтобы не быть на виду, кто-Кто, а она понимает, что за передачей и газетой кто-то стоит. Проще всего предположить, что я, но вряд ли она снизойдет до моей особы, она станет рыть глубже. Ну и дай бог здоровья! Только вот меня в самом деле замечать не стоит, это ни к чему. Кто еще к нам пожалует? Больше никого. Звучит первый звонок. Ну, и так вполне достаточно. Мы вызвали и зрителей, и кое-кого еще. Когда свет погас, я примостился на балконе. Оттуда я видел Жеку, он метался за кулисами, изображая какую-то фантастическую деятельность. Мог бы сидеть где-нибудь в темноте и спокойно наблюдать за событиями.

Ведущий провякал что-то насчет того, что сегодня у любителей эстрады Москвы большой праздник, на большую орбиту выходит группа, которую до этого знали немногие. Он тут же-легко и непринужденно процитировал пару абзацев из моей статьи, тут уж у него получилось более-менее гладко и умно. В конце своей затянувшейся речи он вдруг заорал: Супергруппа «Ах!».

Девчонки выбежали на сцену (надо сказать, что Жека расстарался, прикинуты они были неплохо), а зал почему-то не взорвался, он был насторожен, но только до того момента, пока не пошла первая песня. Сперва вырвался глубокий вздох, потом стон, потом крик, зал поднялся, покатились волны, сцепились руки… Я почувствовал, что вспотел от напряжения. Нет, Жека на этот раз был прав, мы не должны были упустить свой шанс и, можно сказать, не упустили его, но это только начало, еще столько предстоит всего самого неожиданного. У Жеки, как всегда, поплывет туман перед глазами, я должен постоянно отрезвлять его, делать своеобразные инъекции (лучше всего методом запугивания), иначе он потеряет голову и наломает дров. Эти ребятки появились на концерте не случайно, опасность будет подстерегать нас на каждом шагу, девчонок ни на одну минуту нельзя выпускать из виду, это сейчас они благодарны Жеке, а что будет завтра? Завтра он (а с ним и я) может не понадобиться, тут же найдутся другие, которые наобещают побольше, Я знал таких историй массу, сам писал об этом и сейчас очень не хочу оказаться в роли пострадавшего.

Между тем с каждой песней зал заводился все больше, публика здесь собралась особого толка, главное, что она это «съела», значит, по дворам, подъездам и закоулкам Москвы пойдет хорошая молва, и завтра еще задолго до начала не останется ни одного билета. Сидя на балконе, я смотрел по сторонам, буквально в двух метрах от себя, на этом же балконе заметил профиль — нос, как у орла, выпяченный подбородок, на который вполне, как Шутили в доме композитора, можно ставить граненый стакан и он даже не подумает себе упасть. Композитор Игорь Утков. Утя собственной персоной, еще одна видная птица. Когда начались хозрасчетные дела и Утя понял, что на песенках недолго протянешь, он начал прикидывать, что можно предпринять более надежное. И придумал — выпустить на свет божий «Супер-2». Страна большая, Утя точно знал, куда катит со своей командой Распутин, а сам направлялся совсем в другую сторону. К тому же за несколько недель он настругал примерно таких же песенок с одной длинной и бесконечной мелодией под распутинские шлягеры и начал делать огромные успехи. Распутин узнал об этом очень быстро. Да и как не узнать… Приезжает в какую-нибудь глушь его администратор, а ему в ответ: «Так и так, принять не можем, у нас только что побывал уже один „Супер“, извините, но публика не поймет, и вообще, сколько вас развелось?» Распутин начал забрасывать суды и редакции заявлениями, пробил несколько статеек в газетах. Я в этот самый момент потирал руки: вот, тебе, мальчик, получай, есть же люди кроме меня, которые тебя не переваривают и ставят тебе хорошие подножки. Недолго думая, я взял да и дал положительный «читательский отклик» на выступления «Супер-2», который сам же, ясное дело, и навалял за пять минут, в этом отклике поставил еще одну подножку Распутину, сказав, что «Супер-2» выгодно отличается от распутинского и с каждым днем все более уверенно заявляет о своем праве на существование. Распутин тут же позвонил главному, обвинил меня во всех смертных грехах. Главный (это был еще другой человек) сказал, чтобы он написал заявление на его имя, он все внимательно изучит и даст ему ответ. Вызвав меня, он сказал, что я зря связываюсь с этими пацанами, припомнил одну старую историю и заметил: «Может, хватит?» Еще добавил, чтобы я подготовил ответ на имя Распутина за подписью главного, и я его подготовил, написав, что главный не видит ничего предосудительного в существовании группы «Супер-2». Как утверждает Игорь Утков, это не подражание, а выработка своего стиля и прочее. Главный покривился, прочитав ответ, но все же подмахнул его, и снова вспомнил старую историю: «А все же тогда некрасиво получилось, согласись…» Я ничего не ответил и выбежал из кабинета. Это было несколько лет назад, Распутин спел несколько песен на телевидении, потом исчез и стал подвязаться на студии «Старт». Говорили, что администратор из него получался неплохой. И вдруг появляется этот ныне сногсшибательно известный Кречет с потрясающей детдомовской легендой девчонки теряют рассудок при его песне о белых цветах, стремительно возникает «Супер», которым руководит Распутин. Я собрался прижать его всерьез и уже принялся заготавливать одну статейку, как вдруг подвернулась командировка в Польшу. Я там отпился и отдохнул как следует, приезжаю и вижу в родной газете хвалебную статью о Кречете и, ясное дело, о Распутине, который «заполнил пробел в музыке для подростков». У меня в глазах потемнело, я помчался искать этого паршивого учетчика писем, я готов был его задушить. Перед встречей с ним постарался себя охладить, вошел в комнату, застал его за разбором вороха писем и спрашиваю: «А чего это ты, мальчик, вздумал вдруг писать о музыке, по-моему, есть еще в нашей конторе я, Юрий Чикин, и никто еще не отбирал у меня мой собственный кусок хлеба…» Мальчик в ответ: «Меня главный послал, у него появилось много писем, слишком много с просьбой рассказать…» Ладно, думаю, значит, случайность. Беру этого мальчика после работы, приглашаю в домжур и начинаю расспрашивать о группе и, конечно же, больше всего о Распутине, что, мол, за человек, чем дышит. Учетчик мой, закосевший мгновенно, начинает с восторгом говорить о пацанах, которым неведома звездная болезнь, весь коллектив у них как одна семья, это вполне объяснимо, все ведь в прошлом детдомовцы…

— И вы знаете, Юрий, а Распутин… Я замахал руками:

— Да кончай ты меня на «вы», я для тебя просто Юра, идет?

— Идет, идет, так вот, о чем это я?..

— 0 Распутине.

— Да, да, о нем. Это необычный человек, такой чуткий, представляете, он многим своим детдомовцам дома построил, машины купил. Я сам попал в очень трудное положение. У сестры две сложные операции, накануне муж бросил, двое детей. Мать продала все, что могла… Словом, я попросил у Распутина в долг. Я понимаю, неудобно получилось, но не было выхода. Я у многих в редакции просил, ни у кого не было денег. А лекарства ужасно дорогие…

Вот, вот, мой милый, так ведь это то, что мне нужно, я не зря перехватил тридцатник, чтобы тебя, зелень, пригласить в домжур, напоить дешевым вином и побеседовать по душам, впрочем, не ты мне нужен, не ты…

— Послушай, а сколько ты у него стрельнул?

— Три тысячи на год. Долги, лекарства, сестру надо в санаторий…

— Все понятно. В самом деле, человек оказался душевным. В этом нет ничего плохого.

Мы вышли из домжура, я пожал ему руку, а назавтра утром я уже сидел. перед главным.

— Плохо, очень плохо, — говорю, — получилось, Станислав Геннадьевич.

— А что случилось? — спрашивает главный.

— Да с этой публикацией о «Супере», промахнулись мы как никогда.

Он удивился:

— А почему промахнулись? Ребята поют неплохо, во всяком случае пацанве нравится. Моя дочь без ума, письмами нас заваливают. Да и материал получился неплохой.

— Все это хорошо, но вы не знаете, что это за человек Распутин.

— А что он за человек? — главный внимательно на меня посмотрел.

— Ужасный. Везде, где ни повернется — какие-то грязные дела. Деньги сует направо и налево и, что удивительно, многих покупает…

— У тебя есть данные?

— И немало. Но я не буду о фактах; так сказать, посторонних. Он и нашему славному учетчику Вите сунул три тысячи за публикацию.

Главный вскочил из-за стола.

— Не может быть, — сказал он, — такой славный малый, начинает писать. Да и вообще, откуда у тебя сведения?

— Он сам признался, сказал, что Распутин дал в долг на год. После публикации, как вы сами понимаете. Да в какой долг? Может, парень и не понимает, что случилось. Он его затянул в свои сети, а вместе с ним и газету…

— Черт знает что! — возмутился главный. — Давай-ка его ко мне и срочно!

— Подождите Станислав Геннадьевич, ради бога. Не надо спешить. Тут вины парня никакой. У него ни опыта, ничего. И ситуация у него сложная. Сестра при смерти, одна, с двумя детьми, несколько операций. Деньги и в самом деле, может быть, понадобились. Дело, повторяю, не в нем. Распутин его купил, а парнишка, надеюсь, хотя может быть все и по-иному, об этом и не подозревает…

— Так чего ты хочешь? — нетерпеливо спросил главный.

— Справедливости… Парень молодой, все поймет. Не надо только, чтобы это исходило от меня. Неудобно получится.

— Понимаю, понимаю, скажу ему, что раздался анонимный звонок, — сказал главный. Он пришел к нам из комсомола и знает, что к чему.

С тем я и ушел. Мальчишку-учетчика тряханули, конечно, как следует: на год лишили права печататься, объявили строгий выговор. Он, идиот, конечно, все рассказал, как было. После этой истории он косо на меня поглядывал, но я сам к нему подошел и сказал: «Поверь, Витя, я здесь не при чем…» Не знаю, что он подумал, мне было наплевать. Когда я принес убийственную статью против Распутина и его тусовки, главный сразу же подписал. Это было победой. Так я долго думал, впрочем, хватит об этом. Я смотрю на орлиный профиль Ути и еще вспоминаю, как он прибежал ко мне с благодарностью, статейка явилась для него спасением, правда, ненадолго… А тогда он сиял, предложил, чтобы «Супер-2» принял участие в празднике газеты (у нас был юбилей), я согласился, а потом сразу же очень поправил свои дела. Утя умел благодарить… Его команда просуществовала недолго, Распутин затаскал по судам, к тому же ему удалось запатентовать название, и Утл, думаю, прилично набив карман, снова стал петь свои песенки на небольших площадках и в дешевых телепрограммах. Здесь он, конечно, тоже не случайно, изучает рынок, ищет, вынюхивает. Я выбираю момент, когда становится темнее, и покидаю балкон. Делаю это стремительно, встреча с Утей тоже нежелательна. Может быть, я перестраховываюсь? Вполне, но это лучше, чем ходить с разинутым ртом…

Теперь можно и поближе к сцене. Я нахожу Жеку за кулисами, он хватает меня за руку: «Где ты бродишь? Все в порядке, сегодня зарплата». Я ему говорю о прибывших «заинтересованных лицах». но Жеке не до этого, глаза у него горят, плевать, говорит он, на всех, никто нам уже не помешает. Девчонки сегодня столько получат за один концерт, — сколько не видели за всю свою жизнь. Мы тоже с тобой будем довольны, он повторяет это в пятый раз за вечер, но, конечно же, ничего не помнит.

— Посмотри, посмотри, что происходит с залом, — захлебываясь от восторга, кричит мне в ухо Жека, — я такого давно не видел…

Он и в самом деле прав, зал ходит ходуном, никто не сидит на месте. Девчонки засыпаны цветами.

Наконец все закончено, первой выбегает Вера и целует Жеку в щеку. Глаза у нее сверкают.

— Жди меня здесь, — говорит Жека, — начинается самое главное.

Вместе с Верой он исчезает за гримерной. Минут через тридцать Жека возвращается. У него раскрасневшееся лицо, будто выпил по меньшей мере бутылку.

— Ты меня уморил, я выкурил полпачки, — говорю я и поглядываю на дипломат Жеки.

— А ты когда-нибудь считал столько башлей в своей жизни? — спрашивает он и поглядывает на меня торжествующе.

Мы сели в машину. Жека расстегнул дипломат и протянул мне несколько пачек.

— Это твое. Нам с тобой по две штуки. Неплохо, а? В самом деле, если учесть, что это за один концерт…

— Поехали, — сказал я. — Куда-нибудь можно махнуть, мы заслужили.

— Подожди, отвезем Верку домой и еще двух солисток.

Я не мог возразить. Девчонки стоят большего. И тут меня осенило.

— Послушай, а ты их не обидел? — спросил я у Жеки.

— В каком смысле?

— В прямом, финансовом.

— Ну что ты, они счастливы. Все как уславливались. Верка сама между ними поделит. Такой договор. А чего ты вдруг заволновался? — спросил он, как мне показалось, с тревогой в голосе.

Я посмотрел ему в глаза.

— Если у тебя прошла эйфория, я могу кое-что рассказать. Жека обиделся:

— Да какая эйфория, самое обычное волнение. Я живой человек, к твоему сведению.

— Так вот, слушай, живой человек. На этом концерте был необычный улов. Я тебе говорил, но ты ничего не соображал. Теперь слушай внимательно — я начал загибать пальцы: руководитель «Орфея» Сеня Домогаров, гнусавая телевизионная леди Галка Семенова и сам Утя, великий Утков. По-моему хватит представительства для первого вечера…

Я дал каждому из них короткие характеристики. Кое-что Жека знал, кое в чем я его просветил.

— Эти ребятки съели уже многих, и аппетит у них и сейчас отменный, — сказал я.

— Кто самый опасный? — спросил Жека.

— Думаю, что Сеня. Этот имеет большой опыт. Может предложить такое, что у девчонок «крыша поедет». Все! Зарубежные турне, валюту, я даже не знаю, что еще… Утя — тот помельче, у него опыт другой, ну, может принести пару пёсенок, пожалуй; с этого и начнет, а если и не он сам, так его люди. Галка с этой, пожалуй, проще всего разобраться. Подключу свою незабвенную Евгению Федоровну, еще кого-нибудь, сам в конце концов карты раскрою. А впрочем, я не думаю, чтобы она б очень опасной. Просто ее придется привлечь на свою сторону.

Жека изучающе на меня глянул, согласился:

— Да, не все так просто. Нам придется не только деньги считать.

— Ты должен обхаживать Верку, ни на миг не выпускать из виду, знать все контакты. И семья… Кто у нее есть?

— Мать и младший брат…

— Сегодня же, буквально сейчас дуй к мамочке, неси роз охапки роз (Жека завалил ими машину), восхищайся дочерью, выполняй любую просьбу…

— Понимаю, понимаю, — сказал Жека, — конец моей личной жизни.

— Да уж придется слегка ограничить свое шатание по кабакам. Никаких встреч, кроме деловых. Жека вздохнул:

— А Вика? Она, кстати, завтра приезжает. Звонила. Ты знаешь, кстати, с кем она катается?

— С кем?

— С «Супером».

Я вздрогнул и едва не заорал на Жеку, а потом вдруг подумал: а что собственно, произошло? Может быть, это как раз и неплохо.

— Что она еще просила?

— Телевизор. И гонорар будет в зелененьких. Она, кстати, собирается линять в скором времени, вроде замуж позвали. Так что она нам еще пригодится, вызов куда-нибудь в Мюнхен и все прочее — машины, видеосистемы.

— Пускай не волнуется, будет телевидение. В ближайшее время. Пойдет вместе в нашими девчонками. Когда у них съемки клипа?

— Через неделю, всё договорено.

— Ну и хорошо, убьем двух зайцев. И ты тоже не волнуйся, на Вику я тебе выделю время. И себе тоже. Мастерица высочайшего класса, таких нельзя терять…

Наконец вышли девчонки — Вера и еще две солистки.

На сцене они еще ничего, а в жизни — так, худосочные пацанки. А может, именно такие и нравятся?

— Куда, премьерши?

— Домой, — сказала Вера и назвала адрес. Я такой улицы никогда в жизни не слыхал. Где-то у черта на куличках, в районе Чертаново.

— Поздравляю вас, — сказал я. — Все очень здорово. Москва такого давно не помнит.

— Принимали хорошо, но остальное… — вздохнула Вера.

— Все плохо. Какие-то скованные, деревянные. Сами на себя не похожи…

— Внутреннее волнение. Внёшне все выглядело нормально, — попытался я успокоить ее. Жека тоже вставил свое слово:

— Завтра на репетиции нужно кое-что продумать. Вера права.

Ну, ничего не скажешь, вылитый директор коллектива «Ах!». Девчонки тоже пожаловались: они так волновались, что не могли ничего с собой поделать, и только ко второй половине концерта почувствовав себя как обычно.

Мы подъехали к пятиэтажному блочному дому.

— Пойдем, девчонки, ко мне, чаю попьем, — повелевающим тоном сказала Вера, — и вас приглашаю, — она тронула меня за плечо.

— Спасибо, мы очень спешим, еще много дел, надо, кстати, успеть написать о вашем первом успехе. Мы обещали читателю.

— Я зайду, поздравлю твою маму, Верочка, — сказал Жека и сгреб в охапку огромное количество букетов.

Они ушли, а я закурил, впервые за весь вечер успокоился: пока все хорошо, начало нормальное. Теперь еще несколько атак на телевидении и в газете. Заметку я уже состряпал. Прямо в завтрашний номер. Утром девчонки ахнут. Пускай знают, что о них заботятся. Я не пожалел слов — написал так, будто речь шла о концерте по меньшей мере Майкла Джексона. Ответственный поморщился, но я кое-что пообещал, и слабое его сердце подобрело. Заметку он поставил. Черт, я же собирался позвонить после концерта, подтвердить, что все состоялось и прошло на высочайшем уровне. Я выбежал из машины и бросился искать автомат. Все они были разбиты, один, метров за четыреста от машины, работал. Я дозвонился, сказал: «Все в порядке. Заметка пускай идет. Концерт — просто высший класс! Завтра приглашаю на концерт с последующим…» Ответственный рассмеялся: «А может, сразу последующее, без концерта?». Я сказал, что, видимо, так и придётся поступить. «Вот и хорошо, пишите дальше»! — сказал ответственный. Когда я вернулся к машине, Жека уже кругами бегал вокруг нее.

— Ты сошел с ума, бросил машину открытой, не знаешь, что это за райончик?! Я уж думал, тебя похитили.

— Ты прав, я ценнее машины, похитят скорее меня, чем ее, сказал я. — Завтра беги с утра пораньше в киоск и покупай газету.

— А что в ней?

— Отчет о сегодняшней сенсации. Завтра, поверь, не будет ни одного билета. Я-то уж знаю.

Жека восхищенно на меня смотрел.

— Вот это работа! Это я понимаю. Поехали куда-нибудь отметим. Грешно будет, если мы этого не сделаем.

— Ты прав, поехали. Пока не знаю куда, но гони побыстрее к центру. Скоро десять. Мы можем не успеть.

Жека погнал арендованную у друга «Вольво» со страшной скоростью. Вдруг я вспомнил:

— Послушай, а ты заключил договор с центром?

— А как же!

Жека гордо протянул мне красную комсомольскую книжку. Из нее явствовало, что он является директором группы «Ах!».

— Очень хорошо, а договор?

— Все давно них в сейфе.

— На девчонок завели трудовые книжки?

— Тоже порядок, они теперь штатные артистки. А почему ты спрашиваешь?

— Могут нагрянуть из финорганов. Если что не так — бабки в казну государства. Оттуда их еще ни один человек не достал.

— Я понимаю, — закивал головой Жека, — нас так просто не возьмешь.

— А ту книжицу все же ты выбрось, — сказал я, — теперь ты работаешь по-крупному, и она на фиг. Жека насупился:

— Ну я же просил тебя, не надо об этом. Понимаешь, есть вещи, о которых не стоит…

Нет, он все-таки вольтанутый. И притом на всю голову!

— Послушай, Жека, неужели ты в самом деле думаешь, что я тебе верю?

— Ты о чем?

— Не строй из себя кретина, ты и так близко к тому… Я о том самом, о твоей красной книжице. Если с ней прихватят…

Щеки у Жеки надулись:

— Да я же тебя прошу — хватит об этом.

— Ладно. Мне в конце концов плевать. Строй из себя детектива, но уж если прихватят — загремишь очень далеко и надолго.

Жека на меня испепеляюще глянул:

— Я-то не загремлю, они меня уважают. Загреметь может любой, кто появится на нашем пути.

— Тогда все в порядке.

Дальше мы ехали молча. Я видел, что Жеку что-то мучает, но он не очень-то хочет мне об этом говорить. Ничего, терпения у меня хватит, я очень спокоен, карман греет почти до самого сердца, а Жёка через каких-нибудь полкилометра все равно расколется. И тут у меня мелькнула мысль: «А вдруг он, сволочь, взял себе больше?» Впрочем, быть такого не может, нельзя ведь сразу, с первых минут нашего совместного концессионерства…

— Ты знаешь, не понравилась она мне, — сказал вдруг Жека, не глядя на меня.

— Кто, Верка?

— Да нет, ее мамочка, ушлая. Таких я давно не встречал… Вот оно в чем, а я уж…

— И чем она тебе не приглянулась?

— Хочет все знать досконально — сколько ставка за концерт, сколько перепадает заинтересованным лицам. Ты сам понимаешь, кому именно. Правда, Верка на нее несколько раз шикнула, мол, не надо, мамочка об этом, все у нас в порядке, мы даже о таком и думать не могли буквально еще вчера, все благодаря нашему директору и тому уважаемому человеку, который в машине остался. Мамка ее успокаивалась, а потом снова бралась за свое.

— М-да, рот ее вот так просто не заткнешь, надо поговорить тебе с Веркой, так сказать, по душам. Я таких тетушек знаю,! через несколько дней им покажется, что графинями родились, — сказал я и тут же вспомнил мамашу одного известного администратора, там ни копейки мимо нее не проходит. Как ни крути, а на горизонте замаячила еще одна опасность.

— Мамке сколько лет? — спросил я.

— Не старая еще, стерва! Раньше районной торговой начальницей была, теперь водярой торгует. Сам понимаешь, что за дат мочка…

— И все-таки, сколько ей лет?

— Немного, чуток за сорок… Я захохотал:

— Вот и порядок. Это же не Евгения Федоровна.

— Ты в каком смысле? — удивился Жека.

— В самом прямом. Солидный директор коллектива должен спать с мамой главной солистки и руководителя. Хлобыстнешь с ней стаканчик, и у нас впоследствии никаких проблем.

— Идиотские шутки, ты бы глянул на нее!

— Ничего, ради нашего великого дела… Да черт с тобой, я сам к ней первый в очередь стану, водочки возьму, подружусь как следует. А ты поможешь. Думаю, что мозги мы ей сможем запудрить. Не первый день замужем. Надо думать о волках: пострашнее. Пойми ты это… А сегодня лучше отдохнуть. Мы имеем на это право…

— Ты прав, у меня голова будто залита битумом. Все горит внутри.

Мы почти подкатили к центру.

— Куда? — спросил Жека.

— Лучше всего в пресс-центр. Туда пустят и там уж точно нальют.

Через десять минут, надежно припарковав машину, — мы ворвались в залитый светом бар пресс-центра МИДа. Слава богу, один знакомый выписал мне пропуск. На пресс-конференции я, ясное дело, не ходил, а вот в бар заглядывал с удовольствием. Правда, цены здесь аховые, но зато все есть, только башляй и при этом не считай.

Какие-то парочки сидели по углам и потягивали дешевое винцо, солидной публики почти не было, и бармен устало поглядывал по сторонам: скорее бы все это закончилось, ни выручки в кассу, ни бабок в карман…

— С чего начнем? — спросил Жека, лениво рассматривая бутылки.

И тут бармен не мог с нами не побеседовать.

— А чего думать, рёбятки, возьмите «Карлсберг», очень пользительно перед сном, да и всего червонец за банец… И «вискарь» прибыл фирмовый, японский, давно такого не было, я вас уверяю…

Мне захотелось достать из кармана пачку бабок и отхлестать ею бармена по лоснящейся роже. Нас он знал давно, впрочем, как и многих завсегдатаев, мы точно так же, как и другие, пасовали перед ёго богатой витриной и потными руками в растерянности перебирали деньги в карманах. Однажды я вышел из бара настолько пустым, что не было даже пятака на метро. Полночи я перся домой пешком, как полоумный… Ну нет уж, эти времена давно миновали, и надо думать, что навсегда. А бармен между тем смотрит на нас и лыбится, это доставляет ему огромное удовольствие, он сполна отыгрывается на нас за свою плохую выручку и слабых клиентов вдоль стен. Ему сегодня не повезло, а нам с Жекой как раз наоборот.

— А ты не спеши, дорогой, — небрежно сказал Жека и достал из кармана тугую пачку четвертных, — мы с товарищем Чикиным немного подумаем и уж точно решим, что нам взять перед сном.

— Значит. так, — сказал наконец Жека, — бутылочек шесть «Карлсберга» один банец твоего любимого вискаря, — он стрельнул глазами на бармена, — и закусочки — несколько порций икры, черной, и красненькой добавь, а также рыбки… Пожалуй, хватит. Бармен принялся все выставлять перед нами, а Жека, не дожидаясь объявки, принялся раскупоривать пачку.

— Подожди, Жека, — сказал я, — ты же вчера выложился. Дай и мне сегодня потратиться, — я достал из кармана точно! такую же пачку. Тут уж у бармена точно помутилось сознание, он назвал Жеке очень скромную сумму, наверняка обсчитав! себя самого, Жека кинул ему горсть четвертных, сказав при этом: — Сдачу сегодня оставь себе…

Словом, мы отлично разыграли эту жирную свинью, обдиравшую нещадно лучшие перья страны, и поэтому уселись за столик с отличным настроением.

— Давай опрокинем за нашу концессию, она все же неплохая, — сказал Жека, и я не стал его останавливать, пускай полюбуетея собой, да и мной одновременно. В этом сегодня нет ничего плохого. Мы тихо и мирно посасывали пиво вперемежку с вискарем, на душе с каждой минутой делалось уютнее.

— Нас тёперь никто не перешибет, — говорил Жека. — Поверь мне, мы недосягаемы. Наши девчонки принесут нам счастье.

Он говорил, а я стал прикидывать, сколько появится в моем! кармане за эти дни. Получалось очень неплохо. Такой кучи я за всю свою жизнь еще не видел. Даже под ложечкой засосало от мысли о том, куда бы их лучше приспособить. Надо повыбрасывать из дома всякую рухлядь, в союзе приближается очередь на тачку, я записался так, на всякий случай, думая о том, что! обязательно толкну ее в первый же день штук за сорок как минимум, а теперь плевап я на эти бабки…

Бутылка таяла на глазах, а мы с Жекой также стремительно косели. Жека будто читал мои мысли:

— Бабки потекут, и надо срочно их пристраивать. В нашей стране надеяться на стабильность не приходится. Правили одни лохи, теперь другие.

Я рассмеялся:

— Надеешься девчонок продавать за зеленые? Жека презрительно на меня глянул:

— Продавать не собираюсь, а бабки обменивать думаю..

— А цены знаешь какие?

— Знаю. По два чирика. И то проблема взять. Но скоро приедет мой старый дружок. Ты его не знал. Он лет десять назад укатил в Штаты и неплохо там за это время пристроился.

— Да уж, они все по рассказам миллионеры, а сами на яшкин стрит старыми презервативами торгуют, — сказал я, у меня тоже есть кое-какие знакомые. Один приезжал, так я его тут кормил и поил.

— Это от жадности… Или твой знакомый в самом деле дебил, а мой парнишка с головой. Так вот, он в прошлый раз мне по пятнадцать сдавал, и теперь цену, уверен, не подымет.

Мы выпили и за это. Вдали зала появился Варфоломеев из «Вечерки» с какими-то двумя типами — то ли иностранцами, но явно вареными, то ли нашими, но уж больно экзотичными. Варфоломеев замахал нам руками, подбежал и уставился недоумевающим глазом на стол.

— Неплохо живете, господа, — сказал он и с сожалением глянул на своих спутников. Такую компашку мы явно поить не будем.

— А-а, понимаю, — вдруг воскликнул Варфоломеев, — кто-то мне говорил, что вы запускаете кое-кого. Ну и как запуск?

— Нормально, — сказал Жека.

— Это он запускает, а я проставлю тебе несколько бутылочек, вернее, баночек пива, — сказал л и отвел Варфоломеева в сторону. Я взял для него «Карлсберга», предварительно отстегнув в кармане четвертной, сказал, что днями передам для «Вечерки» одну ценную информацию, ее надо будет поставить без промедления — в номер. Варфоломеев закивал головой, все будет исполнено в лучшем виде. Когда Варфоломеев отошел, я попросил бармена наполнить пакет бутылками с закуской. Путь у меня сегодня один — только к Евгении Федоровне, родной и незабвенной старушке, которая в ближайшие дни должна нам помогать изо всех своих сил. Жека подошел к бару, его заметно покачивало, похлопал по пакету, сказал, что я зря позволил себе расплачиваться, ну уж если я так поступил, то это даже неплохо, мы сейчас поедем ко мне и продолжим трапезу, гулять так гулять.

— С алкоголизмом покончено, — сказал я, — сейчас дую к Евгении Федоровне. Миллион дел… Клипы и прочее.

— Очень хорошо, я еду с тобой, — сказал Жека, — проведу с ней беседу насчет Вики. Эту девушку нельзя подводить…

Черт с ним, пускай едет, быть может, это избавит меня! Впрочем, оказаться в ее мягкой постели не так уж и плохо. Хоть высплюсь как следует. Мы шли мимо нищего стола Варфоломеева, и мне стало его жалко, я вернулся к бармену и взял еще бутылку виски. Поставил ее перед самым носом Варфоломеева, и тот едва не зарычал от восторга.

— Этот жест останется в истории, — сказал он, — кстати у меня для тебя приятная новость.

— Какая?

Варфоломеев сделал загадочное лицо.

— Ты сразу и не врубишься… Мальчик, по всей видимости, спёкся.

— Какой еще мальчик?!

— Тот самый. Твой закадычный приятель, Распутин.

— Что с ним? — спросил я безразлично.

Опять какая-то сплетня, которыми он окружен ежедневно. То ему миллион баками заплатили за поездку в Америку, а деньги взял и никуда не поехал, то пытался провезти через границу статуэтку Фаберже… Он на словах столько раз го самым синим пламенем, а сам преспокойно чешет стадион и дворцы.

— Возбуждено уголовное дело. К тому же по приличных статье.

Это уже интересно!

— Кто тебе сказал?

— Точные данные. Точнее не бывает. Не поделили бабки с каким-то фондом. Не перечислил штук пятьсот, не меньше. Ребята из фонда накатали на него телегу. Прокуратура взялась. Запахло лимонами, сам поснимаешь. У них на это большой зуб!

Мы переглянулись с Жекой.

— Не врешь? — спросил я у Варфоломеева.

Видимо, я перегнул с вопросиком. Варфоломеев корчил из себя перед своей компашкой приличного и крутого человека одновременно.

— 0 чем ты?! Читай послезавтра нашу газетку. Там все точно будет расписано. Информация посвящается тебе. Я многое знаю из ваших отношений.

— Ну и слава богу, что знаешь…

Он все-таки продажная шкура, этот Варфоломеев. Мне говорили, что Распутин его подкармливает, и к тому же неплохо (ясное дело, в представлении такого мелкого писаря, как Варфоломеич). Иногда в «Вечерке» проскальзывает о нем информация, от которой попахивает стольниками. Но сейчас не это самое главное.

— Правда, сам я подписываться не буду. Прокурор района ответит на письмо читательницы, мол, я фанатка, и все прочее, и вот услыхала дурную весть о своей любимой группе, ответьте, как обстоят дела на самом деле.

— Откуда она услыхала? — спросил я.

— А мне на это наплевать. Главное, что прокурор ответит: да, возбуждено — дело. И статейку назовет. По-моему, ему этого будет достаточно.

— Вполне, — только и ответил я. Если бы в этот момент бармен не закрыл свою контору, я бы поставил перед Варфоломеевым еще один вискарь. Тот, который при мне, еще сегодня пригодится.

Я пожал липкую руку репортера из «Вечерки» и бросился к выходу. Скорее к дорогой Евгении Федоровне. Рядом семенил Жека, даже он после полученной информации протрезвел.

— Послушай, если его сейчас скушать, перед нами все открыто…

— Ты очень правильно соображаешь, — только и ответил я.

Неужели наступил тот самый момент, когда я как следует расквитаюсь с Распутиным? Дальнейшее мне ясно… Сейчас надо вовсю раскрутить информацию о нем. Притом везде — по радио, телевидению, в газетах. Неизвестно, чем все закончится, но на местах, в среде директоров филармоний, коммерческих центров и прочих он будет навечно скомпрометирован. Кому захочется иметь дело с человеком, который стоит под статьей, и тому же очень приличной. Раньше бы это было только местью — не больше, теперь совсем другое дело. «Супер» накроется надолго, если не навсегда. На рынке для пацанвы полнейшая пустота, и мы с Жекой ее заполним.

Уже на выходе я вспомнил, что Жека не может ехать, он пьян в сиську, а машину сейчас поймать — целая проблема, здесь на Зубовском такое место. Мы минут пятнадцать тряслись на пронизывающем холоде, правда, это шло на пользу. Наконец возле нас притормозила тачка, я пообещал шоферу. Четвертной для улучшения общего состояния, и мы покатили на улицу, Неждановой. Я вспомнил, что не имею при себе цветов, высказался об этом вслух, но Жека махнул рукой, мол, содержимое пакета почище любого букетика дрянных цветов. Мы почти влетели на этаж, где жила Евгения Федоровна, я страстно облобызал ее руку. И мы снова попали в ее рай. Пока Жека расправлялся с бутылками, выставляя их по своему, особому порядку, я помогал ей носить закуски из кухни, говорил о том, что, прежняя наша встреча буквально потрясла меня, я все время думаю о ней (господи, прости меня в последний раз!). Женя улыбалась одними глазами и таинственно молчала, у нее, как ни крути, отличная выучка и громадный опыт, никаких тебе восторгов, которые как раз в этом случае и можно было бы предположить. Она лишь тронула меня за руку и спросила: «А не лучше ли нам его отправить?» Но я уверил, что Жеке уже немного осталось, он отхлебнет как следует виски и успокоится до самого утра.

Не успели мы сесть за стол, и я произнес короткий, но очень точный тост о прекрасной Евгении Федоровне, как Жека начал плести о том, что ему необходимо срочно снять клип; о группе «Ах!», притом сделать это нужно срочно, группа в стадии раскрутки и нельзя терять времени.

— Милый тезка, — мягко начала Евгения Федоровна, — мы все сделаем, у меня есть прекрасный режиссер. Вы можете не волноваться.

— За любые деньги, — опять начал Жека, и я сильно ударил его под столом ногой.

Жека на меня глянул и тут же опрокинул полфужера виски, и когда только он успел себе набухать… Мы молча ели, пили, и я с нетерпением поглядывал на Жеку: когда же он будет готов. Примерно через полчаса (к этому времени мы уже уломали Евгению Федоровну в ближайшее время дать клип Вики) он осунулся в своем кресле.

— Вот и все, — сказал я Евгении Федоровне (она раскраснелась и на глазах помолодела, что было очень к месту), — мальчик готов отдыхать до утра.

Я сам, слегка пошатываясь поднял Жеку и отволок в одну из комнат.

По дороге я попытался увлечь Евгению Федоровну в спальню, но она заупрямилась, сказав, что я снова, как и в прошлый раз, спешу, а спешить ни к чему, мы уже не в том возрасте. Мы. вернулись в сияющую, от света комнату, снова сели за стол, и я с удовольствием выпил еще одну рюмку, думая, как бы начать с ней разговор о Распутине.

— Значит, концерт у вас прошел хорошо, — сказала Евгения Федоровна.

— Просто здорово, но мы были на нем не одни…

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Явились все акулы. Весь шоу-бизнес предстал в полном составе.

— А что ты хочешь… Сейчас трудные времена. Никто не знает, как выкручиваться. Люди не ходят на концерты, все всем осточертело — рок и попса. Раньше хоть бабушки типа меня, — она при этих словах грустно улыбнулась, но еще поближе прижалась ко мне, — бежали на Кобзона, Ротару, а теперь те сами, сидят в маленьких залах и не рыпаются. Надежда на пацанву, а ты сам понимаешь, кто ей сегодня нужен.

Вот и хорошо, ты сама выплываешь на него, давай поближе….

— Я видела ваших девчонок. Вполне, но еще сырец. В каком-то смысле это и хорошо, что непрофессионально… Но необходимо шлифовать. Без этого не обойтись.

— Вот и возьми над ними шефство, и надо мной в том числе, — сказал я, заглядывая ей в глаза. Она рассмеялась:

— Прости, но мне уже поздно вот такими заниматься.

— Я тебя очень прошу, наши отношения позволяют мне это делать.

— Ладно, ладно — подтянем их до распутинских мальчиков…

И тут меня буквально током прошибло: какая ты у меня умненькая, просто чудо, я буду любить тебя сегодня почище чем тогда, в давние, забытые времена в Ялте!

— А я слышал, что у него крупные неприятности, — вставил я свое словечко. Она пожала плечами:

— У него всю жизнь неприятности. То от тебя, то еще от кого-нибудь, но он выкручивается. Ты пойми, ему скучно без неприятностей, он вянет без них…

Она говорила о Лехе как о хорошем знакомом, не без симпатии. Не случайно он часто появляется в разных видах в их популярных программах.

— К тому же, вся мишура вокруг — отличная реклама него пацаны любят людей, за которыми все время ведут охоту.

Паиньки типа девушки Киркорова во дворах не популярных. Им нужен хулиган Распутин. А песни — уже второе дело.

Черт подери, я не знал, как попросить ее, может, оставить до утра?

— Мне говорили, что против него возбудили уголовное дело, не помню, правда, кто, но это не имеет значения…

— А может, еще немного помочь ему с рекламой? — спросил я.

— В каком смысле?

— Сказать о том, что дело возбуждено… Только и всего. Представляешь, как назавтра побегут на его концерты фанатки.

Она как-то странно на меня глянула:

— Юрочка, ну зачем тебе эта головная боль? Ты уже почти взрослый человек, тебя все знают, ты респектабельно выглядишь, пьешь валютные напитки и, наконец, сидишь у в гостях… Разве тебе всего этого недостаточно? Зачем те! нужен этот толковый в общем-то парнишка, немного талантливый и слегка авантюрист. Идите мимо друг друга, всем хватит места.

Я вздохнул:

— Я тебя очень прошу… Не буду объяснять, но это очень важно, ты не можешь представить как.

Она махнула рукой:

— Бог с ним, я не могу тебе отказать. Приходи к нам прямой эфир и говори что хочешь. Мы, наконец, живем в век плюрализма. Почему ты не имеешь права сказать о нем все что тебе вздумается? И об этом деле тоже…

Она все-таки коварная, да еще какая! Сама не желает мараться и тащит меня в эфир, зная, что я не откажусь, как мне ни претило еще раз засвечиваться перед этим ублюдком Распутиным.

— Хорошо, я приду. Когда ваша передача?

— В среду. Будем очень рады.

— Только я явлюсь по другому поводу. Порассуждаю о попсе, отвечу на вопросы.

— Поступай как знаешь, — она приблизилась ко мне совсем близко. Ответственный момент наступил!