"Профилактика" - читать интересную книгу автора (Ильин Владимир)

Пролог

День был разноцветным и ярким, как краски на большой матрешке, которую мальчику подарили в тот день, когда он, по рассказам матери, сделал первый шаг. Матрешка давно была похоронена на дне ящика со старыми игрушками, и краски на ней поблекли и наполовину стерлись, но сейчас она почему-то вспомнилась...

В такой день хорошо гулять. Только не с сестрой, конечно, а с приятелями. И не в этом хилом лесопарке, а в настоящем лесу. Взять с собой спички, развести на полянке костер — просто так, для интереса. А если захватить из дома еще и хлеба, то можно поджарить его над огнем, чтобы потом вкусно хрустеть обгоревшими гренками, пахнущими смолой от сосновых веток.

А еще можно гонять на велосипедах наперегонки с дружками в районном парке. Или собрать ребят, пойти на школьное футбольное поле и наконец-то раздолбать в пух и прах команду соседнего двора, которая давно уже заслужила отмщения за все последние проигрыши.

Да мало ли чего можно придумать в сверкающий всеми красками новорожденного лета денек!

И чего это сестре Алке вздумалось тащить мальчика с раннего утра куда-то на другой конец города? Да еще молчит, будто воды в рот набрала! Сколько раз ее уже спрашивал, куда и зачем мы едем, а она делает вид, что оглохла!.. Вообще, с сестрой ему крупно не повезло. Угораздило ее родиться на десять с хвостиком лет раньше, вот она и кочевряжится... Думает, если ему семь, то он еще маленький!.. Может, хоть сейчас она проболтается?

— Ал, — дернул мальчик руку сестры. — А мы скоро придем?

Алла сурово поджала губы.

— Скоро! — ответила она таким тоном, что мальчику сразу расхотелось продолжать расспросы. — Уже устал, что ли?

— Устал! — с вызовом сказал мальчик. — И пить охота! А ты воды не взяла, ду... думать же надо!..

— Странно, — хмыкнула Алка. — На улице бегать весь день с утра до вечера ты не устаешь. И пить почему-то не хочешь, пока домой не придешь. А как куда-то идти — так сразу начинаешь хныкать... Ничего, потерпишь: авось уже не маленький!

Вот язва! Спасибо, мама с папой, ничего лучше не придумали, как наградить его вот такой сестрой. Скорей бы она заканчивала свой институт да проваливала замуж, он бы тогда хоть вздохнул спокойно!..

Но озвучить эти мысли мальчик не посмел. Только подтянул сползающие шорты, шмыгнул носом и сделал очередной заход:

— Ал, а мы там долго пробудем?

Он нарочно не стал уточнять — где это «там». Может, сестра клюнет на это и проговорится?

Но Алка была начеку (вот кому бы играть в шпионы — цены бы ей там не было! От пыток бы загнулась, но никаких секретов не выдала бы «врагам»!).

— Слушай, — сказала она, нахмурив белесые брови под низко повязанным старушечьим платком, — ты можешь немного помолчать, а? Достал уже своими вопросами!

И демонстративно отвернулась.

«Ах, так? — подумал мальчик. — Это еще неизвестно, кто кого достал!.. Ладно. Раз ты так — то я тебе перестаю подчиняться! И учти, дура: вот вернутся родители — я им все расскажу! Не знаю, как папа, а мама уж тебя точно по головке не погладит, когда узнает, что ты таскала меня куда-то за тридевять земель и даже воды не взяла с собой!.. »

Он выдернул руку из ладошки сестры и с независимым видом зашагал, держась от Алки в стороне. Мол, я вовсе и не с тобой иду, а сам по себе. И ты мне — не конвоир, а так, случайная попутчица!..

Накануне Алка и словом не обмолвилась, что они куда-то поедут. Хотя в их семье перед любой вылазкой из дота «в целях повышения культурного уровня», как говорит папа, имея в виду музеи, выставки или просто самостоятельную экскурсию по достопримечательностям города, начинались длительные сборы и жаркие споры по поводу возможных маршрутов. Потом шла стадия экипировки: подбор одежды и обуви (особенно для мамы и Алки), укладка объемистой сумки, куда помещался запас продуктов и воды, которого вполне хватило бы для путешествия пешком на Северный полюс. И это было, в принципе, хорошо. Потому что заранее было известно, что на такой-то день не стоит планировать никаких дел с дружками по двору, и лучше с этим заранее смириться, потому что сопротивляться воле родителей — безнадежное дело...

Однако теперь, пользуясь своим положением временно исполняющей обязанности главы семьи, Алка и не подумала предупредить брата о предстоящей поездке. Она просто разбудила его спозаранку, напичкала противной гречневой кашей (которая у нее, к тому же, подгорела — как хозяйке ей до мамы еще далеко) и велела собираться. Куда, зачем — так и осталось загадкой.

И вообще сестра в последнее время — какая-то странная. Словно ее пыльным мешком из-за угла накрыли, как говорит в таких случаях мама. Или будто двойку на экзамене в институте схлопотала. Сядет на диван перед телевизором, уставится в экран неподвижным взглядом и даже не улыбнется ни разу, если комедию показывают. А то вообще лицо вдруг скривит — и бегом в ванную. Запрется там, кран откроет до отказа так, что вода ванну вот-вот насквозь пробьет, и сидит... Наверное, ревет. А чего реветь, спрашивается, если ее никто не обзывал и за «хвост» не дёргал? А еще к соседке, тете Лене, зачем-то зачастила. И та чуть ли не каждый день стала заглядывать, хотя при маме она так не ходила. Сядут на кухне, мальчика выгонят в комнату — и шепчутся, как заговорщицы. Пару раз мальчик пробовал подслушать эти разговоры, но его быстро засекали и тогда вообще выпроваживали на улицу.

Единственное, что может прийти в голову — наверное Алка влюбилась в кого-нибудь. Втрескалась небось по уши в какого-нибудь хмыря, а тот и ухом не ведет. Не нужна ему, как и мальчику, такая зануда. Вот только почему Алка решила тете Лене доверить свою тайну, а не дождаться, когда мама вернется? Мама-то ее лучше бы поняла, не то что какая-то там соседка...

При мысли о маме мальчик почувствовал, как что-то заскребло его нутро невидимыми острыми коготками. Хотя он давно уже не считал себя маленьким — как-никак, в этом году в школу пойдет! — а все-таки по маме, оказывается, он соскучился.

Что-то слишком долго их с папой нет, и это тоже непонятно. Они же говорили, что вернутся через неделю. Тем более что уехали не просто так, а по турпутевке. И отпуск у папы уже подходит к концу. Однако прошло уже почти полтора месяца, а их все нет и нет. И они даже не звонят домой. Алка говорит, что им пришлось задержаться по делам (хотя какие могут быть дела, если папа в отпуске?) и что там, где они сейчас находятся, телефонов нет (интересно, где это в наше время может не иметься телефонов?!).

Тоже мне, родители называются! Бросили, можно сказать, ребенка на растерзание старшей сестре и даже не волнуются, как он поживает! Им-то что, они там вовсю отдыхают! Небось на пляже загорают да в море купаются, а он тут должен мучиться с дурой-сестрой! Хотя, если бы они были хорошими родителями, то могли бы и его с собой взять. Но нет — спрятались за отговоркой, что он еще маленький, а там, куда они едут, детей не пускают и что там якобы можно заразиться опасными болезнями!.. Ну, ничего, вот вернутся — и не подумаю их обнимать и целовать! Пусть знают, что я на них смертельно обиделся и никогда их не прощу!..

Между тем лесопарк и не думал заканчиваться. Справа и слева от дорожки, по которой шагали мальчик и Алка, тянулись скучные заросли пыльных кустов, над которыми возвышались деревья. Прохожих, как встречных, так и попутных, было немного, и все они тоже были неинтересные. В большинстве своем — бабки да женщины. Те, кого они с сестрой обгоняли, словно сговорившись, несли букеты цветов, а те, кто попадался навстречу, останавливались и совали мальчику конфету или печенье. Тоже непонятно: с какой это стати они сегодня такие щедрые, все эти бабульки да тетки? Или тут, за городом, другие порядки действуют? Ведь в городе никому и в голову не придет взять и просто так угостить тебя. И ладно бы, если бы давали конфеты шоколадные, а то суют какую-то дешевую карамель-сосучку да сухое печенье, а тут и без того пить все больше хочется. И отказаться нельзя: цыкают с сестрой в два голоса, чтобы обязательно взял, мол, нельзя отказываться...

Конфеты мальчик прятал в карман — потом, может, пригодится. А печенье, куснув для вида краешек, тайком от сестры бросал в кусты.

Идти становилось все труднее. И не потому, что мальчик устал. Просто мир вокруг был скучным и надоело передвигать ноги вслед за размеренно шагающей сестрой.

Однако вскоре, откуда ни возьмись, над кустами стали появляться птицы, и жить сразу стало веселее. Их было много, этих пернатых созданий, которые перепархивали с ветки на ветку и время от времени орали, широко разинув клюв, словно просили чего-то. В основном это были галки и здоровенные черные вороны.

Эх, жалко, нет с собой рогатки, он бы сейчас им показал кузькину мать! А то разлетались тут, как бомбардировщики!

В следующий момент мальчику пришла в голову спасительная мысль. Дорожка была покрыта слоем шуршащего гравия, который вполне можно было использовать для тренировок в меткости стрельбы. Улучив момент, мальчик на ходу зачерпнул горсть камушков и принялся кидать их в птиц.

Первый же бросок вспугнул ворон, и они с возмущенными воплями снялись с насиженных мест, однако не улетели совсем, а, тяжело покружив над головой, вновь опустились рядом с аллеей, только теперь уже на ветви берёзы.

Мальчик осуществил серию бросков в темпе автоматной очереди. Естественно, ни в одну из птиц он не попал... эх, еще бы чуть-чуть!.. Но вороны опять загалдели и перелетели на другую сторону аллеи, усевшись уже за пределами дальности броска.

Привлеченная шумом Алка оглянулась и узрела брата в тот момент, когда он заносил руку для очередного залпа — на этот раз просто по зарослям кустов (пущенные с силой, камни с сочным свистом врезались в листья, создавая иллюзию, будто ты не кидаешься камнями, а стреляешь по кустам из настоящего автомата по невидимым врагам). Естественно, сестра разразилась гневной тирадой о том, что ТУТ нельзя себя так вести, что мальчик — бессовестная скотина, что у него на уме — одни глупости и хулиганство, в то время как...

Тут сестра внезапно осеклась, глаза ее подозрительно заблестели, и, грубо схватив мальчика за руку, она молча потащила его за собой, как на буксире.

Мальчику стало обидно до слез, и он поджал губы и принялся часто моргать, чтобы не разреветься на глазах у встречных бабок и теток.

Спасло его от позора лишь то, что через несколько метров дорожка свернула вправо, кусты внезапно расступились, и взгляду открылась кирпичная стена с железной калиткой, за которой тоже стояли деревья и летали вороны.

А еще сквозь решетчатую калитку мальчик увидел нечто такое, что делало землю за стеной страшным и одновременно притягательным местом для детей любого возраста.

Там виднелись решетчатые оградки, над которыми возвышались кресты, украшенные венками, и гранитные плиты с фотографиями людей.

— Это же кладбище! — остановившись, воскликнул мальчик. — Зачем ты меня сюда привела?

Сестра отвела взгляд.

— Так надо, — устало проронила она. — Сейчас все узнаешь, потерпи еще чуть-чуть.

И двинулась к железной калитке.

Насколько мальчик знал, никого из их дедушек и бабушек на этом кладбище не хоронили. Во всяком случае, ни мама, ни папа никогда сюда не ездили. Совсем, значит, Алка умом тронулась, раз притащила его сюда! Может, таким способом она хочет испытать его на храбрость? Так лучше было прийти сюда в полночь, когда, если верить ужастикам, покойники выбираются из могил и бродят по кладбищу, пугая людей...

«Ну, ладно, сейчас мы ей покажем, что уже не маленькие и что нас ничем не запугаешь!»

И мальчик, небрежно засунув руки в карманы шортов, пристроился рядом с сестрой.

Однако даже при дневном свете ему стало не по себе, когда они углубились в могильное царство. Могил было много — насколько хватало глаз, до самого горизонта тянулись железные оградки, повсюду высились разнокалиберные надгробия и кресты. И с каждой фотографии на мальчика глядели те, кто лежал под землей: мужчины и женщины, старики и малые дети. Все они были красивые и нарядные, так что страшно было подумать о том, что с ними могло стать после долгого пребывания в сгнившем гробу. Они глядели на мальчика, как живые: кто — с немой укоризной (мол, ты-то жив, а вот нам пришлось освободить для тебя место на белом свете), кто — с всепрощающей улыбкой («Что ж поделаешь, не ты же виноват в нашей смерти!»), а кто — с нескрываемым злорадством («Ничего-ничего, придет когда-нибудь и твой черед присоединиться к нам!»).

— Ал, — тихо окликнул мальчик сестру, стараясь не смотреть больше на фотографии, — а бывают такие люди, которые не могут умереть?

Сестра покосилась на него, закусив губу, с таким видом, словно у нее опять болел зуб.

— Нет, — наконец проронила она. — Никому на свете не дано жить вечно.

— Да? — скептически скривился мальчик. — А ты откуда знаешь?

— Дурачок ты, — устало сказала Алка, поправляя платок, — Так установил Господь Бог, понятно?

— А зачем? — опять спросил мальчик.

Спрашивал он не потому, что ему это было в самом деле интересно. Просто не хотелось слушать жуткую тишину вокруг, нарушаемую лишь карканьем ворон.

— Чтоб каждый знал, что надо с толком использовать свою жизнь, а не растрачивать на всякие глупости, — сказала Алка, глядя прямо перед собой.

— А почему одни люди живут долго-долго, а другие — мало? Это тоже Бог установил?

— У каждого своя судьба, — уклончиво ответила сестра. — Одни умирают, другие погибают...

— А почему Бог не хочет, чтобы люди жили долго-долго? Если он все может, то что ему стоит сделать так, чтобы никто не умирал?

— Этого никто не знает, — сказала Алка. — И вообще, ты не вовремя затеял этот допрос. Ты еще многого не знаешь, малыш. Вот пойдешь учиться — и тогда все узнаешь.

Хотя слово «малыш» прозвучало ласково, но мальчику оно не понравилось.

Насупившись, он пробормотал:

— «Бог, Бог»... А по телевизору говорят, что никакого бога на свете нет и что в него верят только неграмотные и темные люди, поняла?

Против его ожиданий, Алка не возмутилась и не стала на него орать, как обычно.

Она лишь грустно покачала головой (совсем как мама!) и свернула куда-то вбок, с трудом пробираясь по тесному проходу между железными оградами, обильно заросшему травой и сорняками.

— Ты куда? — спросил ее в спину мальчик, но не получил ответа.

Они долго шли по лабиринту между могилами, и мальчику уже стало казаться, что вот-вот они выйдут обратно к той калитке, через которую вошли на кладбище, и отправятся домой, но тут сестра вдруг резко затормозила — так резко, что он врезался лбом в ее спину.

— Ну вот мы и пришли, — не поворачивая головы, произнесла еле слышно Алка, а потом вдруг рухнула на колени и истошно заголосила что-то неразборчивое.

— Что с тобой, Ал? — перепугался мальчик. — Тебе что — плохо?

Не переставая причитать и лить слезы, сестра смотрела куда-то вперед.

Обогнув ее, мальчик сделал несколько шагов и замер.

Там была некрашеная, уже успевшая местами поржаветь оградка, за которой возвышался холмик дерна, скудно украшенный несколькими засохшими венками с траурными лентами и жалкими букетиками искусственных цветов. В холмик была наспех воткнута фанерная табличка с большой цветной фотографией, с которой мальчику улыбнулись два родных лица.

На этой фотографии мама и папа были в свадебных нарядах, и в семейном альбоме этот снимок красовался на первой странице. Но как он сюда попал? И зачем?

Вцепившись в прутья оградки, мальчик оглянулся на плачущую Алку, все еще не понимая, что все это значит.

А когда до него, наконец, дошло, он не поверил.

Не может быть! Папа и мама не могут лежать под этим холмиком! Они же просто уехали отдыхать по турпутевке! И вот-вот должны вернуться!

— Ты прости меня, малыш, — сказала, всхлипывая, сестра, и на этот раз мальчик пропустил мимо ушей обидное обращение. — Я не хотела тебе говорить... Тетя Лена сказала, что это может повлиять на твою психику... Я и сама-то не знаю, как выдержала все это время... — Она подошла и обняла его за плечи. — Вот так. Одни мы с тобой теперь остались. Но ты знай: я сделаю все, чтобы поставить тебя на ноги. Переведусь в институте на вечерний... или на заочный... работать пойду... нам ведь теперь деньги нужны...

— Ты что, Ал? — не понял мальчик. — Какие деньги? Они же не умерли! Они просто уехали в отпуск!..

Сестра прижала его к себе еще крепче, и на макушку Мальчика упала горячая, тяжелая капля.

— Глупыш, — сказала Алка. — Их больше нет, понимаешь? Нет! И они даже не долетели... Самолет упал и разбился. И все, кто в нем был, погибли. В том числе и папа с мамой...

Мальчик опустил голову.

Значит, родителей больше нет и не будет. Никогда. Ни папы, ни мамы. Никто не сварит такой вкусный борщ, какой умела готовить мама. Никто ему не купит по пути с работы новую игрушку, как это делал папа. И осенью в первый класс его поведут Алка и тетя Лена. А родители уже никогда не узнают, как он будет учиться, каким вырастет и кем станет.

И все — из-за того, что богу, про которого постоянно твердит Алка, взбрело в голову не дать его папе и маме дожить хотя бы до того момента, когда он, мальчик, окончит школу и станет взрослым! Этот заведующий судьбами людей и пальцем не пошевельнул, когда самолет, на котором летели мама с папой, падал с огромной высоты! Почему он такой жестокий и безжалостный, почему?!

Рывком освободившись от объятий сестры, мальчик, не обращая внимания на ее крики: «Ты куда? Постой! Вернись!» — кинулся бежать сам не зная куда.

Он бежал, оскальзываясь на сырой глине и обдирая бока и голые ноги об углы оград, до тех пор, пока у него не перехватило дыхание и не потемнело в глазах.

Что было потом — никто не знает.

Алка нашла брата лишь спустя полчаса в противоположном углу кладбища, в зарослях кустов почти возле самой стены.

Он сидел, обхватив голые коленки, и отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль. Его пальцы были в крови, и ноги по щиколотку тоже были забрызганы кровью. Сестра испугалась, что он чем-то порезался, но ран на его теле не оказалось, если не считать царапин на руках.

Алла принялась расспрашивать мальчика, но он так и не сумел сказать ей ничего вразумительного. Ни в тот день, ни потом.

Мальчик не хитрил. Он действительно напрочь забыл, что с ним произошло за эти полчаса.

Этим мальчиком был я.