Глава 6. Поднимаем паруса

Корабль Атара вошел в гавань Карлинора. Никто его не встречал, так как он заранее не объявил о дне своего возвращения (все равно, как он и предвидел, в Имперской Столице всегда найдется что-то неожиданное, ломающее все расчеты). Но на подходе к городу корабль заметили, так что в лагере колонистов уже все ожидали выступления принца с рассказом о том, что произошло в столице. Атар не имел права рассказывать о том, что было на Совете Королей, но он рассказал о кандидатуре нового Императора и о том, что короли чем-то серьезно обеспокоены. Он передал привет от князя Клингора, который остался на Сейме.

То, что колонисты не имели времени бездельничать, как ни парадоксально, положительно сказалось на облике лагеря. Общая собранность и подтянутость заставляла людей поддерживать порядок и в своем временном городке. Люди втянулись в жесткий ритм упражнений, который помог им отделаться от мыслей о навсегда оставленном родном доме или о том, что было до решения отъехать. Принц слегка поощрял колонистов покупать новых рабов, а вот вещи, за исключением необходимых и тех, которые имели шанс быть распроданными на новом месте, отнюдь не поощрял. А почему он поощрял покупки рабов лишь слегка, догадалась жена.

— Мой милый муж, я так рада, что пока что у нас все в порядке. Это хорошее предзнаменование для успеха всего дела.

— И я рад, моя любимая Арлисса!

— Есть у меня чувство, что сразу после отплытия у нас начнутся большие приключения.

— Ну может и не сразу, но я знаю, что без приключений добраться до новой колонии нам не удастся. Но я не боюсь. Корабли мы отремонтировали, люди натренированы в военном деле, если кто сунется, получит по зубам. Да и опытных моряков с нами достаточно вызвалось.

— Я слышала, что ты их в основном направляешь на суда, а тренируются наземному бою они меньше всех.

— Именно так! Они нам будут ценнее, если кто-то нас будет пытаться взять на абордаж или, наоборот, мы будем брать какого-нибудь глупого наглеца.

— Ну да. И все мужчины у нас теперь будут заодно. Только рабам может быть все равно, кто у них будет новый хозяин. Но я, муженек, чую, что и здесь ты кое-что продумал.

— Правильно, моя мудрая женушка! — И принц поцеловал свою любимую супругу. — И рабы должны быть заинтересованы в победе.

— Они станут свободными, как только вступят на землю новой колонии?

— Нет, как только мы выйдем из вод Империи. Во всяком случае, те из них, кто говорит по-старкски.

— А как же мы будем в колонии без рабов?

— Я думаю, что захватим новых по дороге. А потом ведь все равно воевать придется, и противники гражданами не будут.

— Но ведь люди будут недовольны, что их рабов освободили.

— Ничего. И не с такими проблемами справлялся. Но ты понимаешь, что говорить об этом не стоит ни слова.

— Мог бы и не напоминать, мой принц! — И жена ласково погладила своего мужа по его голове, в которой появились уже седые волосы.

Тут в дверь вошел слуга, перед этим позвонив и дождавшись ответного звонка. (принц жестко вышколил слуг и рабов, что его уединение с женой нельзя нарушать без явного дозволения; а в случае срочных дел либо вестей было принято звонить три раза).

— Господин, внизу есть еще один проситель, который хочет присоединиться к колонии вместе со своим семейством.

— Передай ему, что через четверть часа я выйду в общую залу.

— Он настаивает на разговоре наедине.

Арлиссу поразило какое-то предчувствие.

— Принц, женское чутье мне подсказывает, что ты можешь сделать очень большую ошибку, если будешь говорить с ним один на один.

— Я позову своего казначея.

Казначеем был личный раб принца Китир. Он уже знал, что его по приезде в колонию отпустят и сделают гражданином. На самом деле это его не слишком радовало, служить принцу было приятно, со своей должностью Китир свыкся, а делать казначеем чужого человека было очень опасно, так что, выйдя на свободу, он должен будет оставить свое место. Но Китир понимал, что принц потеряет лицо, если не отпустит своего верного раба.

— И здесь мне что-то подсказывает, что главным здесь будут не деньги и не имущество. А безусловную тайну надо будет сохранить, как ты почувствовал сам, мой мудрый муж, предложив Китира.

— Ну тогда остается лишь принять его наедине с тобой. Утренний прием нельзя отложить, придется отложить инспекцию военной подготовки, а тебе инспекцию школы женщин.

— Ничего, мы уже их вышколили, они пару часов и без нас справятся, — улыбнулась Арлисса.

У принца стало светло на душе, он взял свою жену под руку, слуги вынесли двух его младших сыновей, двое старших и дочь присоединились к ним, и начался торжественный утренний прием, уже проходивший почти по ритуалу независимого государя. Но лишь почти: прием начинался с того, что все присутствующие молились за Императора, короля Старквайи и князя-хозяина. За Императора молились и короли, и князья, а вот два других молебна означали, что пока еще принц признает над собой власть королевства и княжества.

После необходимых ритуалов младших сыновей унесли, и начался прием. Новый кандидат в колонисты был поставлен церемониймейстером согласно его происхождению и положению, на одно из первых мест в ряду просителей и тех, кто представляется принцу. Впереди него был только барон Тринь Таррисань со своим сыном, который вчера присоединился к отцу. Принц уже понял, что этот необычный человек не ниже потомственного мастера цеха, а скорей всего и выше.

— Твое высочество, я Сур Хирристрин, из семьи потомственных и многократно отмеченных наградами Империи и королевства Старквайи ученых. Я, если мы с тобой договоримся, записался бы в колонию вместе со своей семьей и домочадцами.

Принца передернуло от такого начала разговора. Этот ученый явно не страдал недостатком самомнения. Сразу же завести разговор об условиях. Полагалось бы сначала получить принципиальное согласие принца, а уже затем, и не прилюдно, что-то просить.

— Ну, если уж ты начал с требований, не мог ли бы ты высказать их при всех?

— Не мог бы, твое высочество, — с легким оттенком презрения продолжал ученый. — Я все должен рассказать тебе наедине, а уж затем, если ты окажешься достоин, и показать тоже в обществе лишь самых доверенных лиц.

Принца передернуло еще сильнее. Жена сзади тихо, но так, чтобы слышало ближайшее окружение и сам проситель (скорее, требователь), сказала:

— Ученые всегда славились скверным характером и гордыней. Но иногда владетелю и даже государю было мудрее стерпеть их гордость, почти доходящую до наглости.

— Это были люди, слава о мудрости и учености которых разносилась по всей Империи, хотя бы даже они демонстративно вели отшельнический образ жизни или уклонялись от дел. А о семье Хирристринов я что-то не слышал.

— Мы уже три поколения отряжаем самого неспособного из сыновей на службу, лишь чтобы не потерять ученый статус, — гордо заявил ученый.

— А что же вы так пренебрежительно относитесь к службе на благо всех граждан и Империи? — в тон ученому, грубо ответил принц.

— Некоторые дела не терпят суеты и болтовни. Мне говорили о тебе как о достойном и мудром правителе, но сейчас я начал в этом сомневаться.

— Прекратим этот бесполезный разговор. Я тебя приму не наедине, а вместе с женой после обеда. Придешь к окончанию обеда.

Тем самым принц демонстративно отказал ученому даже в приглашении на открытый стол обеда. Ученый дико сверкнул глазами, слегка поклонился и демонстративно вышел, не дожидаясь конца приема. Он даже не сказал, придет ли он, но и не отказался. Поэтому принц опять-таки демонстративно назначил одному из своих капитанов свидание на то же время, предупредив, что если ученый все-таки придет, то разговор будет коротким.

Перед тем, как отправиться на смотр военной подготовки колонистов, принц отправил в Храм Сира Тронарана, брата своей жены, с наказом узнать как можно больше о семье Хирристринов, если она действительно там известна.

Тут прискакал галопом Сир Тронаран, вернувшийся из храма. Лицо у него было радостное. Наконец-то пришел ответ из Великого Монастыря. Они советовали отплыть в первый день нового года. Эта новость взбудоражила всех. По традиции за две недели до отплытия или отправления в дальний и опасный поход люди распускались с тем, чтобы они могли попрощаться с родными, друзьями и любимыми. В гаме радостного сообщения принц чуть не позабыл о поручении, данном Сину. Но сам Син о поручении не забыл, и мягко намекнул принцу:

— Твое высочество! Две предотъездных недели еще не наступили.

— Ты прав. Воины! Стройся! Продолжай тренировку… Впрочем, до конца осталось меньше часа. Разойтись, сегодня вечером будет праздничный ужин, но до этого, после обеда, занятия, как обычно!

Колонисты с радостью бросились к лавчонкам образовавшегося возле их городка временного рынка, наперебой покупая пиво, вино, а кто и водку. Принц понял, что после обеда занятия будут весьма и весьма малоэффективными, и решил что-нибудь придумать по этому поводу.

"Перед обедом посоветуюсь с женой", решил он, поскольку у него самого голова тоже не очень работала.

Сир остался около принца, и тут принц вспомнил о поручении. Он, как ни в чем ни бывало, обернулся к Сиру, велел пажу срочно принести им по доброй кружке лучшего пива, и спросил:

— Какие еще новости из Храма?

— Семья Хирристринов век назад считалась одной из самых заслуженных семей ученых. Затем их глава попал в опалу, обиделся на государя, сочинил оду с упреками в адрес невежественных придворных и простоватого короля, который слушает глупые советы. Во избежание дальнейших неприятностей, он сам удалился из столицы и купил деревушку Клиррастини в лесах Центральной Провинции, недалеко от Ликангса. Чтобы семья не потеряла статус, один из сыновей семьи шел на службу, но этот сын никогда не женился и больших высот не достигал. Другие же оставались в своей захолустной деревушке среди лесов и вокруг шли слухи о какой-то магии, которой они там занимаются. Но просвещенные священники и чиновники лишь смеются над этими слухами. Не могут заниматься богомерзостью люди, славящиеся в окрестных храмах своим благочестием. А что они делают там, это их дела. Единственно, что известно, что их проверили на предмет, не вырождается ли их род, не далее как дюжину лет назад. И проверка показала, что они соблюдают традиции ученого сословия начала Империи лучше, чем столичные ученые.

— Тогда понятно, почему этот Хирристрин такой хам. Он гордится своим семейством, и думает, что традиции заменят поиск. Скорее всего, это либо начетник, либо они там в деревне увлеклись какой-то сверхценной идеей и уже почти век готовят большой сюрприз для всего мира, только почему-то этот сюрприз никак не получается. А тут у них появился соблазн все проверить на нашей колонии, — неожиданно разболтался принц (наверно, под влиянием отличного прохладного пива).

Принц осекся. Много говорить не следовало, хоть Сир Тронаран и был одним из лучших и вернейших его дворян. Практически все семейство Тронаранов отправилось в колонию. Они даже по специальному разрешению продали свой майорат, чему очень был рад второй сын соседнего графа, сменивший скучный и бесперспективный удел запасного наследника на хлопоты самостоятельного владельца. При продаже майората его должен был принять член семьи покупателя, официально отказывавшийся при этом от наследства своего семейства. Это делалось во избежание неконтролируемого укрупнения поместий.

— Ну что же. Пора отправляться на обед. Следуй за мной. Сегодня ты будешь сидеть за главным столом рядом со мною или напротив меня, если вдруг появится знатный гость, — улыбнулся принц Сиру, показав ему, что полностью доволен им.

Сир тоже улыбнулся и понял, что можно достаточно рискованно пошутить.

— Принц, сегодня это не награда. Все остальные в лагере будут пить, петь и плясать, а я буду сидеть и очередной раз тренироваться в светской беседе.

— Ничего, Сир! В колонии твой род будет вторым по знатности, даже если кто-то из обедневшей знати в последний момент присоединится к нам. Так что там тебе все время придется страдать подобным образом, — весело ответил принц. — Вот и привыкай к новому своему высокому достоинству. Чусс, конечно, твой старший брат, но там хватит владений и для него, и для тебя.

После обеда веселые принц и Арлисса дали задание Сиру, которое тоже повеселило его: привести дам и девушек, а также всех карлинорских гетер, кто захочет, в лагерь колонистов и устроить там светский вечер.

— А шлюшек я буду гнать в три шеи… — проговорил Сир свои мысли, как лучше исполнить поручение. — Нет, я поступлю еще хитрее. Я их всех спроважу к слугам и рабам. Посмотрим, соблазнится ли кто-то из новой знати скатиться туда, вместо того, чтобы галантно ухаживать за дамами и гетерами без всякой уверенности в успехе, и насколько наши слуги сумеют себя прилично вести.

— Правильно, посмотрим, сумеет ли наша новоиспеченная знать сохранить манеры и куртуазность в пьяном виде, — ухмыльнулся принц, проговоривший эту задумку с женой, — И скажи всем, что я тоже пирую у себя и меня не будет.

Сир-то, на практически трезвую голову, понял, что на самом деле принц с женой заявятся в самый неподходящий момент проверить, как колонисты выдерживают этот экзамен: на культуру праздника, разгула и выпивки. Одновременно он понял, что остальные, уже крепко выпив, этого не будут ожидать и поймут слова принца буквально. Это окончательно подняло настроение Сиру, и он ушел, посмеиваясь. Арлисса и принц тоже посмеялись ему вслед и пошли в малую приемную комнату, позвав в нее капитана одного из кораблей на глазах все-таки пришедшего и ожидающего ученого. Правда, через пять минут капитан вышел, и скрежещущего зубами от унижения Хирристрина пригласили на прием к принцу и принцессе.

— Приветствую тебя, твое высочество! Я знаю, что ты дерзаешь основать совершенно новое царство. Там тебе понадобятся и новые идеи тоже. Здесь, в Империи, мы боялись показать итоги своих изысканий, зная из истории нашей семьи завистливость и косность научного мира и железную хватку Монастырей.

— Приветствую тебя, почтенный ученый муж. Не знаю твоей степени, и поэтому не могу к тебе обратиться по всем правилам, — холодно ответил принц, намекнув, что сам ученый муж уже нарушил правила этикета.

— Я получил степень бакалавра в Шжи.

— Неужели надо было ехать в такие опасные края и в такую даль за такой ничтожной степенью? — равнодушно подцепил ученого принц.

— У нас в семье образование поставлено лучше, чем в монастырских университетах. Мне нужно было лишь получить формальную ученую степень. А в Шжи потому, что там хоть есть пара светлых голов, у которых можно поучиться и с которыми можно пообщаться. В нашем Ломо сплошные начетчики.

Ход разговора все более и более настораживал принца. Явно скорее всего сверхценная идея, которую изо всех сил секретят в своей семье, как бы из опасений, чтобы алчные и нечестные ученые мужи ее не своровали или Монастыри из зависти ее не забрали к себе в тайные хранилища и не похоронили там. А на самом деле такие вещи практически всегда оказываются либо пустышками, другой оберткой на уже давно известное, либо результатом когда-то сделанной ошибки, от которой распространился целый веер ошибочных выводов.

— Надеюсь, что учение в Шжи дало тебе желаемое.

— Кое-что дало, но я почувствовал, что скорее мне полезнее было бы поучиться у Древних Проклятых, если бы это было возможно.

— Ты готов взять знания у самого Князя? Но ведь когда Кришна что-то дает, он всегда обманет.

— Проклятые и Князь — не одно и то же, твое высочество. Наша семья всегда славилась своим благочестием, и от этого мы не отступим. А вот Монастыри уже зажирели, начали его терять.

Принц почувствовал, что в разговоре произошли сразу два сбоя. Он допустил ошибку, сославшись на Кришну и тем самым впав в демагогию, а то и в аргументы от насилия. "Да! Оставалось только пригрозить ему Имперским Судом!" — мысленно беспощадно высек себя за эту ошибку принц. Но моментально ошибкой ответил и ученый, начав облыжно обвинять Монастыри и показав бесовскую гордыню своей семьи.

— Ну так перейдем к делу. Что же такого… ценного изобрела ваша семья, что развивает в дремучих лесах уже почти век?

Ученый почувствовал паузу перед словом "ценное". Он понял, что принц намекает на известный вид сумасшествия среди ученых: сверхценные идеи. Ученого это еще больше взбесило.

— А вот погляди.

Ученый снял полог с клетки, которую он принес. В клетке сидела сова.

Принца передернуло. Эти птицы служили символом мудрости и одновременно темных сил. У Каменщиков в схронах в комнатах Высших Мастеров стояли клетки с совами, а в общем зале несколько чучел сов, как олицетворений Чистого Разума и острых глаз, которые видят в темноте. Принц сделал Хирристрину тайный знак Каменщиков. Хирристрин ничего не понял, и у принца чуть отлегло от сердца. Но пережитый им страх перед тем, что его волю уже начали насиловать Каменщики, сказался на дальнейшем разговоре. Маятник качнулся в обратную сторону: так этих сумасшедших даже Каменщики не поддерживают! Ну уже практически все ясно.

— Чем же эта сова необычна? — раздался голос Арлиссы, которая почувствовала, что принц на грани неподобающего ему приступа гнева и решила дать ему передышку, взяв разговор в свои руки.

— А женского ли ума это дело? — высокомерно ответил также стоящий на грани взрыва Хирристрин.

— Если Я и князь Клингор не стыдимся с ней советоваться по самым сложным вопросам, если королева Толтисса признала ее мудрой женой, то уж не тебе, ничтожество, унижать ее ум! — процедил принц, не удержавшись от уничижительного эпитета.

— Ну ладно, мудрейшая из жен! — демонстративно-смиренно ответил ученый, практически не скрывая ехидства. — Совы так же относятся к птицам, как ты к другим женщинам. Это самые умные из птиц.

— А я слышала, что самые умные из них — вСроны, — задумчиво сказала Арлисса, практически не обидевшись.

— Может быть, сто лет назад это так и было. А теперь это наши совы.

— Ну и чем же мне помогут умные совы в тяжелых битвах и в управлении государством? Я буду держать их при себе в качестве советников? — уже прямо издеваясь, спросил принц.

— Умных советников всегда мало, — дерзко отпарировал ученый. — А мои совы действительно помогут тебе и в том, и другом. И не только в этом.

— Сколько я знаю, там, на Юге, лесов мало, все больше горы, степи и море, так что твои лесные совы мне мало понадобятся. А для охоты я беру с собой своих соколов. — продолжил принц, которого эта ситуация уже стала веселить.

Арлисса с облегчением поняла, что опасность взрыва со стороны мужа прошла. Но ее грызло некоторое сомнение: она чувствовала, что принц уже принял решение выставить ученого вон с позором, если только тот в последний момент не покажет нечто совершенно необычное. А ей еще не было ясно до конца, нет ли под всем этим чего-то действительно неординарного и полезного.

— У тебя есть соколы, которые умеют только хватать дичь. У тебя есть глупые голуби, которые знают только свою родную голубятню. А эта птица может многое. Возьми, принц, этот свисток и кусочек сырого мяса, что я принес, и отойди в другой конец комнаты.

Принц, внутренне улыбаясь, взял свисток и кусочек мяса и отошел. Хирристрин достал из клетки сову, погладил ее по голове и дал ей кусочек мяса. Сова доверчиво уселась у него на плече.

— Помани ее мясом, твое высочество.

Принц, уже развеселившись внутренне, поманил ее. Естественно, сова не двинулась с места.

— А теперь посвисти.

Свисток издал тихое противное шипение. Сова насторожила уши и полетела к принцу.

— Дай ей кусочек мяса, похвали и погладь по голове, — велел Хирристрин.

Принц, уже окончательно придя в хорошее настроение, проделал все это, затем подошел к ученому, отдал ему сову и твердо сказал:

— И ты этими фокусами хотел привлечь мое внимание да еще, наверно, выпросить золото? Любая собака может гораздо больше и тоже не польстится на угощение, пока ей не дадут сигнала. Сова заслужила ласку, а ты заслужил порку за дерзость и глупость. Но я тебя пороть не стану из уважения к твоему ученому званию. Убирайся вон и больше не приходи.

Ученый этого не ожидал. Он как-то осел, опять закрыл клетку с совой покрывалом и, шатаясь, вышел.

— Очень уж строго ты с ним обошелся, муженек! — вздохнула Арлисса. — Может быть, в этом и есть что-то.

— Нам не до того, чтобы заниматься глупыми фокусами, — поцеловал ее принц. — Забудем об этом. Пойдем посмотрим, как наши люди справляются с испытанием праздником.

Проблема с голубиной почтой всем известна: связь односторонняя. Голуби, действительно, исключительно тупые существа с одной извилиной в мозгу, которая ведет их обратно к родной голубятне. В этом мире за несколько десятков тысяч лет вывели догоподобных собак, которые чувствовали издали хозяина и могли его найти верст за двадцать в горах или в лесах. Но они тоже были почти односторонней связью: тесный психический контакт они могли установить чаще всего с одним человеком, в самом лучшем случае с парой людей, и для двусторонней связи нужно было иметь этих двух людей на двух противоположных концах, да, вдобавок, требовалась еще высокая психическая дисциплина от обоих. Собака была обучена, а не выдрессирована. Она жила одними чувствами с хозяевами. Если отославший ее давал волю дурным чувствам, она возвращалась к нему утешать любимого хозяина. Другие способности собак и коней за десятки тысяч лет отбора и обучения также были сильно усовершенствованы. Так что когда принц говорил о собаках, он говорил действительно об умных и любящих существах, которых и животными-то называть уже было стыдновато. Свободные люди цинично шутили, что собаки выше рабов.

Развитие собак привело и к проблемам. Большинство пород собак можно было передать другому хозяину лишь в щенячьем возрасте поиска хозяина (от одного до двух месяцев). Привыкнув к хозяину, они уже не могли перейти к другому человеку: слишком тесная связь устанавливалась у собаки с хозяином. Часто эта связь была двусторонней, и порою человек переживал смерть любимой собаки сильнее, чем смерть детей. По причине такой тесной связи, почти никогда человек не мог иметь более двух психически связанных с ним собак.

Принц с женой направились в лагерь колонистов. Там они застали картину всеобщего праздника. Пришла в лагерь даже великолепная Кисса со своей свитой. После этого другим Высокородным было стыдно не явиться. Пели прекрасные певцы, играли лучшие музыканты. Колонисты, которые раньше и не смели подумать о том, чтобы поухаживать за такими знаменитыми и красивыми женщинами, опьянели уже не столько от вина, сколько от очарования. К их чести, пьяных, как заметил принц, они быстренько убирали в палатки, а тех, кто пытался вылезти из них в неприличном состоянии, просто отправляли обратно хорошим нокаутирующим ударом (других аргументов такие упившиеся часто не понимают). Когда принца, наконец, заметили, раздались здравицы и все хотели выпить с ним. Его жену пытались утащить с собой женщины, но мужчины не дали. Они, наоборот, подвели к принцу Киссу, других Высокородных гетер, и красивейших из клиенток и учениц Киссы. Принц оказался в окружении красивых женщин, а музыканты заиграли новую песню, которую сложил только сегодня певец и поэт, Высокородный художник Чар Куссокар. Он сам ее запел, а припев повторяли все.

Друг другу посмотрев в глаза, поднимем чашу,

Ты скоро будешь вдалеке, отчизна наша.

Пройдем сквозь бури, сквозь бои и сквозь препоны,

Чтоб всем на свете показать, на что способны.

Стремимся мы достойны быть великих предков,

И не желаем стать в роду сухою веткой.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Нас ждут там дикие поля, большие войны,

Но знаем все, чем мы сильны, на что достойны.

Ты зря, родимая земля, нас не ценила,

Нам не давала развернуть дерзанья, силы.

Путем свершений и побед пройти готовы,

Ты нам поможешь, Новый Мир, начать жизнь снова.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Ведет нас линия судьбы к реальной жизни,

К тому, чего лишила нас ты, Мать-отчизна.

С собой захватим только то, что чести проблеск:

Отвагу, женскую красу, мужскую доблесть.

Мы поднимаем гордо флаг Свободы, Братства,

Чтоб развевался он всегда над государством.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Принц про себя отметил, что слово "царство" в конце звучало бы лучше, но его не использовали. Выражая общий дух праздника, к принцу подскочил подвыпивший крестьянин и запел известные слова, раскрыв объятья:

При всем при том, при всем при том

Могу вам предсказать я,

Что будет день, когда кругом

Все люди будут братья!

Принц уклонился от объятий, пожал его руку и сказал:

— Дорогой, мне очень не хочется, чтобы все люди были братья. Ведь тогда моя ненаглядная жена станет моей сестрой. Да и твоя супруга тоже твоей сестрой.

Все вокруг рассмеялись, и принц тем самым пресек попытки пьяного братания. А про себя он отметил, что демократические и республиканские идеи явно проникли в среду колонистов. "Ну ничего, реальная жизнь быстро развеет эти иллюзии. Люди поймут, что лучше повиноваться умному вождю, чем свободно попадаться на аркан степнякам либо в рабство к горцам". Кисса, которая была рядом, саркастически улыбнулась при словах о сестре. Мужик, получив рукопожатие от принца, кинулся к ней и завопил:

— Признаю свою ошибку! Я не хочу, чтобы ты была моей сестрой!

— Ну в этом-то случае ты только выиграл бы, — ехидно пригвоздила его Кисса. — Ведь все равно меня завоевать тебе было бы невозможно.

Неожиданно для всех крестьянин выдал остроумный ответ и даже со стихами:

— Прекрасная, сейчас, глядя на тебя, я могу хотя бы мечтать о твоей любви. А будь ты моей сестрой, не мог бы даже этого. Послушай, что я тут попытался сложить:

Яркой красою

Я наслаждаюсь сейчас.

Это сиянье

Слепит глаза мне,

Но я свободен мечтать.

Кисса и принц были поражены. Люди уже переходили в другое состояние. Кисса вдруг обняла мужика и крепко его поцеловала. У того дух захватило, и он буквально остолбенел. А принц предпочел использовать ситуацию как можно полнее:

— Граждане! Видите, как вы изменились всего за три месяца! Мог ли этот крестьянин, кстати, как, почтенный, тебя звать?

— Урс Ликарин, твое высочество.

— Так вот, мог ли полгода назад Урс Ликарин мечтать о таком поцелуе самой Киссы? А сегодня он честно его заслужил. И теперь вы хотите, чтобы все люди были братья, чтобы вы, оказавшись в новом государстве, сравнялись с тамошними варварами! Замените в песне последние две строчки на

И станем мы одним большим свободным братством,

Чтоб править честно нам всегда всем нашим царством.

Люди взревели от восторга и спели песню в новой редакции. Кисса подумала: "Да, братья-радикалы перестарались. Правильно, в новом мире нужна будет крепкая власть. Царство, в основе которого лежит братство благородных граждан. А не абстрактные свобода, равенство и братство". А явно она сказала все еще стоящему и смотрящему на нее завороженно Урсу:

— Ты сейчас можешь мечтать о большем, чем мой поцелуй. Но берегись. Правду говорят о тех, кто, будучи не подготовлен духовно, удостоился любви Высокородной, а затем сходил с ума. Я поцелую тебя еще раз и обещаю тебе: если ты будешь и дальше развиваться и станешь настоящим Высокородным, я благосклонно приму твои ухаживания. Так что учись, управляй будущими своими людьми, храбро воюй и люби тех, чью любовь ты можешь выдержать. А сейчас можешь подойти к моим ученицам. Я вижу, что пара из них уже с любопытством поглядывают на тебя, и лишь от тебя теперь зависит, сумеешь ли ты завоевать такую ночь, что будет тебе вспоминаться много лет.

И Кисса еще раз поцеловала крестьянина. Клин клином вышибают. Он пришел в себя, встряхнулся, с восхищением посмотрел на Киссу, но нашел в себе силы с достоинством поклониться и шатающейся походкой (явно пьяным не от вина) направился к женщинам.

Вечером жена сказала мужу со вздохом:

— Знала я, что нелегка доля властительницы, но не представляла, насколько. И еще я не представляла, насколько гениальное изобретение наши гетеры и насколько важную роль они играют в нашем обществе. Ведь, кажется, они есть лишь в Империи?

— Да, дорогая. Изобретение это на самом деле линьинское. Но наши предки-старки создали Высокородных, добавив еще духовности и многого другого, что является секретом наших школ и их цеха. А наш Император-основатель гениально сообразил, что этим женщинам нужно предоставить полнейшую свободу при условии, что они полностью лишены прав участвовать в политической деятельности. Так что на празднике мне нужно было очень и очень тщательно выбирать слова, чтобы не оказалось, что я говорю о политике в присутствии гетер.

— Знаешь, дорогой мой повелитель. Чем дальше, тем больше я тебя люблю, но почему-то абсолютно не ревную. Я вижу, что ты любишь меня одну, а государственные обязанности — это совсем другое дело. Но я понимаю, что их тебе приходится исполнять всей душой, иначе будет только хуже. Как ты правильно сказал, главное для нас: линии судьбы. и они у нас сплетаются все теснее и теснее. Не бойся, муж мой, я уже знаю, что никакой клеветник не заставит меня сойти с ума и начать тебе вредить.

— Не гордись, моя женушка. Злые языки страшнее отравленных торовских кинжалов, особенно когда за владельцем такого языка стоит сам Кришна. Ты, я уверен, распознаешь ложь, но ведь Князь Мира Сего способен лгать и правдой. И я, честно тебе скажу, больше боюсь такой лжи, чем примитивной клеветы.

Следующим утром к дверям дворца, занимаемого принцем, подошел изгнанный вчера бакалавр Хирристрин. Он попросил мажордома передать, что просит извинения за свое вчерашнее поведение и просит разрешения вновь повидаться с принцем. Затем он уселся на землю около дверей, немного в стороне, чтобы никому не мешать, и стал ждать ответа. После того, как мажордом появился вновь, он спросил его об ответе.

— Никакого ответа не было, — презрительно сказал мажордом.

Все домашние принца уже знали о том. что ученый с позором изгнан из дворца, и весть об этом разнеслась по всему городу. Собрались любопытные, но зрелища не было: выслушав ответ мажордома, ученый не стал что-то доказывать, а продолжал сидеть в той же позе. Он так сидел до вечера, только пахнуть от него стало хуже, поскольку он не вставал даже для отправления надобностей. Точно так же, без еды и питья, он просидел всю ночь. Может быть, ему было чуть полегче в смысле питья, потому что ночью шел дождь, но ученый не укрывался и от его струй. Утром эта мокрая и зловонная фигура все так же продолжала сидеть, ничего не говоря и не двигаясь. Охраниики и колонисты хотели его утащить, но принц запретил:

— Если он решил покончить с собой таким способом, то это его дело. Это для него почетный выход после того, как он полностью потерял лицо. В этом случае он восстановит свою честь и заслужит торжественные похороны. Купите дорогой гроб и пронесите его в кладовую через парадный вход, а этому Хирристрину мельком скажите, что гроб заказан для него.

Слуги, посмеиваясь в душе, устроили целое представление, объясняя всем, что ученый решил покончить с собой от позора, и что принц готовится его похоронить как человека чести. Хирристрин не промолвил ни слова. Прошел весь день и еще одна ночь.

Арлисса не выдержала и подошла к ученому:

— Ты видишь, что мой муж непреклонен. Чего же ты ждешь?

— Я жду возможности извиниться перед ним и перед тобой за свое недостойное поведение и вновь поговорить с вами.

— Я принимаю твои извинения.

— Нет, высокородная, я их еще не принес. Отойди и не мешай мне ждать прощения или смерти.

К вечеру принц не выдержал и, проходя мимо ученого, сказал во всеуслышание:

— Я прощаю тебя и объявляю, что ты восстановил свою честь.

— Я еще не просил прощения по всей форме, — только и сказал ученый, не шелохнувшись.

На третье утро принц сдался. Он велел поднять ученого, искупать, переодеть в чистое, накормить и объявить ему, что вечером он будет иметь возможность публично извиниться, после чего будет принят принцем и принцессой. Церемония извинения прошла без эксцессов, принц тоже попросил прощения за свой гнев, после чего ученый вместе со своим сыном, который принес клетку с совой (по-прежнему укрытую от посторонних взоров) и несколько толстых рукописей, удалился для разговора с принцем и его женой. Принц через час позвонил и велел объявить. что к ужину он не выйдет, принимать гостей будет Арлисса, а себе и ученому велел принести еды прямо в комнату. Кроме того, он велел также принести мелко нарезанного лучшего сырого мяса. Разошлись после переговоров их участники только в полночь. Придя к жене, принц пробурчал:

— Завтра же начнем испытывать в лесах и на море. Ну если бакалавр приврал, то ему останется лишь покончить с собой. А вот если нет, то это может действительно быть еще одним нашим тайным оружием.

— Успокойся, муж! Ты возбужден сейчас больше, чем после трудных дипломатических переговоров, — сказала жена, ласково его гладя.

— Но все-таки поменьше, чем перед битвой! — улыбнулся Атар.

А Хирристрин, возвращаясь домой на карете принца, сказал сыну:

— Еще во время прошлого разговора я начал чувствовать, что эти люди достойны знания, но не поверил внутреннему чутью. Это урок и для тебя тоже, сын.

— Отец, наверно, тебе было бы легче, если бы ты чуть подольше побыл в Шжи и вернулся бы доктором, — сказал задумчиво сын.

— Сынок, ты действительно сын ученого. Я просто боялся, что при защите вынужден буду раскрыть наши семейные тайны, Но ведь и правда так было бы лучше. Великим Монастырям их все равно придется раскрыть. Утром мы переезжаем во дворец принца. Мы либо выйдем из него с честью, либо выйдешь лишь ты один, чтобы продолжить наше дело, а я покончу с собой, чтобы смыть позор с семьи.

Князь Клингор как раз дня на три заехал в Карлинор. Дискуссии на Сейме перешли в рутину славословий по поводу нового Императора, и поэтому многие, ссылаясь на неотложные дела, мчались в другие места. У князя действительно были неотложные дела, но он о них Атару не очень рассказывал. Князь начал подготовку к моменту, когда ему неожиданно придется взять корону Императора. Он почему-то уже был почти уверен, что из рук этого короля Линны она скоро так или иначе выпадет. Принца, конечно же, он принял немедленно. Просьба принца его порадовала и позабавила. Принц просил разрешения недельку поохотиться в заповедных лесах на западе провинции.

— Наконец-то тебе осточертели твои дела! А то я уже думал, что передо мной не человек, а легендарный железный голем. Я-то знаю, что даже с гетерами ты не отводил душу, а политику проводил. Одним лишь я расстроен. Через пару дней вновь отплывать, а я с удовольствием поохотился бы вместе с тобой. Тогдашняя охота на льва до сих пор мне вспоминается как один из лучших дней моей жизни. Кстати, пойдем в зверинец, навестим зверя.

Отказаться было нельзя, и Атар пошел с князем навещать льва, беззаботно болтая и при этом думая: "Хорошо, и что ты есть, и что тебя скоро не будет. Раз ты дал разрешение, никто из челяди не попытается совать нос в мои дела в лесу. А ты сам, хитроумный племянник, ведь ничего не заподозрил."

И на следующий день принц, захватив пару верных людей и ученого с сыном, отправился охотиться в леса. Вернувшись, он при всех публично похвалил Хирристрина за прекрасное знание лесных растений и животных, и велел купить для него, его семьи и слуг отдельный маленький корабль. Это была неслыханная привилегия. Хирристрин немедленно послал за семьёй и совами.

Суть открытия семейства Хирристринов была в том, что они вывели породу ручных сов, которые обучались лететь на ультразвуковые сигналы свистком и на сигналы огнем. Более того, имелась возможность просто послать их в определенном направлении, пока они не услышат или не увидят сигнала. Если они так его и не получат, они вернутся назад. Ультразвук они слышали за десять верст даже в горах. А люди его не слышали. Правда, собаки начинали беспокоиться, но быстро затихали. Совы, как очень умные птицы, могли сориентироваться в неожиданной обстановке. Как ночные животные, они практически были незаметны в полете, да и никто на них внимания не обращал, в отличие от вестовых псов. Летели они по воздуху, так что препятствий для них было меньше, чем для собак. Хищные птицы были для них не столь страшны, как для голубей. А на крайний случай они за сотни верст возвращались в свой дом, не как глупые голуби, а как умные и преданные птицы, которые потеряли своих хозяев и ищут их. Но они не были столь связаны с одним человеком, как собаки. Их можно было передавать из рук в руки, и они служили некоторое время другим людям, если те умели с ними обращаться. Правда, через несколько месяцев они начинали скучать по хозяевам и улетали к ним. То же самое они делали, стоило их хоть раз обидеть. Отдохнув дома несколько месяцев, они вновь были готовы к службе. Такие вестовые птицы было великолепной находкой для армии. Но лучше всего было постараться удержать эту находку в секрете как можно дольше, в этом принц с Хирристрином был согласен. Во всяком случае, в Империи они решили ее не разглашать.

Вернемся на четыре месяца назад. Приняв такое авантюристичное решение, как ехать на Юг, Ириньисса уже не могла от него отступить без потери лица. Да ей и самой было жутко и одновременно интересно, как там будет на новых землях. Это ведь такие приключения могут быть! И люди там никогда не видели настоящих гетер, их можно будет действительно поражать одним выстрелом своих глаз и одним движением своих бедер. Словом, это была возможность пойти на настоящую и увлекательную авантюру и стать героиней легенд. Но перед отъездом она решила побывать в Валлине, куда ее давно уже звал погостить один из высокородных любовников, а заодно на Киальсе, где по случаю выборов Императора собирался весь цвет высшего общества. Ведь в Валлине она еще не бывала ни разу, хоть уже несколько раз посещала Имперский остров, с которого видны ее берега. Как же уехать, так и не повидав это знаменитое королевство?

Даже на побережье Валлины замки стояли лишь к западу, поскольку восточная часть Внутреннего моря была давно очищена от больших пиратских банд. Это королевство явно наслаждалось бРльшим покоем, чем Старквайя. Южные варвары вели в основном мелкую пограничную войну, да и на самом деле не такими уж варварами они были, они подверглись сильному влиянию линьинской, а затем и старкской в ее валлинском варианте, культуры. Мастраг, большое царство к югу от Валлины, которому принадлежало южное течение Великой Реки, давно уже мог бы стать королевством, но этому мешали внутренние неурядицы и то, что часть его территорий не являлась каноническими территориями веры Победителей.

Две соперничающие, но и сотрудничающие в важнейших вопросах религии, каждая из которых называла представителей другой не погаными или кяфирами, а всего лишь заблуждающимися, давно уже поделили земли. На канонической территории другой религии иноверцы могли свободно исповедовать, но не проповедовать, свою веру. Храмы строить не позволялось, но точно так же не позволялось разрушать уже существующие. А вот часовни могли быть построены везде, где есть иноверческая община. Часть земель не считалась каноническими ни для одной религии, и там они вели борьбу за прихожан. С этих территорий чаще всего распространялись тоталитарные секты или фанатические течения, стремившиеся развязать религиозные войны. Иногда канонические территории несколько изменялись, чаще всего в результате больших войн и переселений народов. Именно после таких потрясений и появлялись ничейные территории. Постепенно на них брала верх одна из религий, и они наконец-то признавались каноническими территориями той веры, которая заняла там практически монопольное положение.

Больше половины Мастрага были ничейными территориями в смысле религий, а некоторые из его ленов даже считались канонической территорией Единобожников. Такое разделение только поощряло междоусобицы.

До Мастрага Ириньисса добираться не собиралась. Немного посмотреть его земли она надеялась в ходе плавания в колонии. Она была уверена, что флот на некоторое время причалит поблизости от устья Великой. Да и само по себе посещение Мастрага и Великой не было бы столь уж из ряда вон выходящим подвигом. Там регулярно бывали Высокородные гетеры и художники. Даже Единобожники там кропили носительниц соблазна святой водой, но не изгоняли. Практически там действовали те же свободы для художников и гетер, что и в Империи.

Герцог Актусский Син Вактинор, пригласивший в свои владения Ириньиссу, обитал в неукрепленном имении среди живописных холмов верстах в шестидесяти от моря. Конечно же, посещение Высокородной гетеры не было в этих местах исключительным событием, но не столь уж частым. Ириньисса со своей свитой из учениц, рабынь и охранниц (клиенток она уже всех распустила либо рекомендовала на Великородных) была встречена хозяином с сыновьями. Хозяин был высоким, стройным, темноглазым и смуглолицым мужчиной с военной выправкой и командирским голосом. Он любил военное дело и в последние годы дослужился до генерала. Но сейчас все было так скучно и тихо, что ему оставалось, как он говорил, заниматься хозяйственными делами. Правда, под ними он подразумевал большей частью охоту, вылавливание изредка появлявшихся разбойников да председательство на поединках.

Старший сын его и наследник Дан, напротив, был на голову ниже отца. Он больше любил жить в своем поместье, а если выезжать, то заниматься искусствами, поэзией и музыкой. Конечно же, воевать ему тоже пришлось, но это занятие ему было не очень по душе. Такие пристрастия Дана не очень радовали отца, но с другой стороны, он видел, что признаков вырождения рода нет: герцог со своей любовью к подвигам и военной службе запустил и запутал дела владения, а наследник успешно их распутал и добился того, что люди выглядели довольными, деревни и города — чистыми и зажиточными. Военной подготовкой сын не пренебрегал, а что душа у него к этому не лежала, герцог мог простить. Он уже надеялся, что его внуки, с удовольствием сражавшиеся на учебных боях, возродят его славу, а сын оставит им богатые и процветающие владения, как в свое время блаженной памяти отец оставил ему, так что он мог не думать о хозяйстве, а заниматься лишь военной службой и политикой.

Естественно, в первую очередь за гетерой стал ухаживать отец семейства, и бравому генералу не составляло большого труда взять эту слабо оборонявшуюся крепость. Сын его с удовольствием участвовал с гетерой в музыкальных вечерах, танцевал, обменивался поэтическими намеками и экспромтами, но серьезно за ней не ухаживал, что даже вызвало у Ириньиссы в душе некоторое желание самой его соблазнить и растопить этот ледок. Может быть, она бы принялась очаровывать Дана Вактинора, но, дав хозяину чуть больше недели насладиться обществом гетеры одному, в поместье съехались все соседи.

Граф Динг Зактолмиль очень любил своего второго сына Ола, гораздо больше, чем наследника. Наследник Кул был нормальным отпрыском знатного рода: в меру образованным, в меру мужественным и в меру утонченным, в меру смелым и в меру интриганом. Словом, ничего слишком и достойный продолжатель рода. Он изо всех сил делал карьеру при дворе, а для повышения престижа с удовольствием участвовал в военных походах. Он больше походил видом на отца, кряжистого низкорослого мужчину с довольно грубыми чертами лица, которые, конечно же, смягчало его воспитание и образование.

Ол больше походил на мать. Он был высоким, стройным, ловким, озорным, веселым, черноволосым и голубоглазым. Он отнюдь не был трусом, и уже имел честно заработанный на поединке боевой шрам (правда, не на лице). Но гораздо больше он любил музыку, танцы, поэзию, сам иногда сочинял песни, неплохо рисовал. Отец считал, что для такого человека участь запасного наследника богатого и знатного рода самое лучшее. Не нужно связывать себя семьей, не нужно делать карьеру, средств достаточно, чтобы жить в свое удовольствие, заботясь лишь о поддержании чести. Такое положение устраивало и Ола, который вовсю ухаживал за дамами и гетерами, часто посещал столицу королевства: формально с поручениями отца, фактически чтобы поразвлечься в компании художников и других молодых знатных юношей. Именно там он дрался на поединках, именно там он чаще всего смертельно влюблялся, но обычно через полгода остывал. Отец не оказывал ему в деньгах: дела семьи шли неплохо. А вот старшему сыну он напоминал о необходимости экономить, не теряя престижа знатного рода: ведь у того была семья, в дальнейшем он должен был управлять всем имуществом и всем леном.

Пир проходил в павильоне на вершине небольшой горы. Когда закончился пир, Ириньисса предложила всем молодым дворянам, которые ухаживали за ней, отослать повозки и спуститься пешком. Отказаться было признанием собственной изнеженности и слабости. Да, честно говоря, хотелось по дороге поухаживать за гетерой. Пара полноправных гетер и музыкантш и несколько дам тоже решили присоединиться к компании. По дороге поднялся ветер и стал накрапывать дождь, но теперь тем более было стыдно признаваться в слабости, и компания продолжала шутить и идти дальше.

Ол сразу же, как только позволили приличия, атаковал Ириньиссу. В этом он был не одинок: практически все свободные на данный момент от любовных обязательств знатные гости осадили ее, естественно, не нарушая при этом правил этикета и хорошего тона. Такая ситуация еще прибавила боевого азарта Олу, и, когда Ириньисса шутя поцеловала его, он сложил песню.

Окончен пир. Разбросанные стулья,

Витают в воздухе нелепые мечты.

Кругом пары безверья и безумья,

А на столах — остатки от жратвы.

Зачем с тобой сейчас нас жизнь столкнула?

Грязнятся похотью и подлостью умы,

Все лучшее изнанкой обернулось.

Окончен пир. Остались только мы.

Окончен пир, и кончились сомненья,

С горы идем под ветром и дождем.

Ну что же, ты не хочешь искушенья,

А без него друг друга не поймем.

Душа прорвалась в щелку поцелуя,

Как узник, вдруг бежавший из тюрьмы.

Ты беглецу послала в спину пулю.

Окончен пир. Остались только мы.

Ириньисса почувствовала, что этот немного циничный и очень симпатичный легкомысленный второй наследник ей все больше нравится. Она ответила ему экспромтом:

Зря ты боишься

Женской коварной души.

Яд там не спрятан,

Нет арбалета,

Только живая в ней страсть.

Ол почувствовал, что ему нельзя ударить в грязь лицом и что он уже опередил почти всех соперников. Он моментально ответил:

Ты обманула.

Страстной своею душой

Разишь вернее

Стрелка лесного,

Или чем ядом злодей.

Ириньисса расхохоталась и повернулась к Олу. Тот понял сигнал, обнял ее и поцеловал. Ириньисса выскользнула из его объятий и многообещающе улыбнулась. Ол почувствовал, что он вновь влюбляется, и причем не на шутку. Осталось ему лишь мечтать, чтобы в душе у Ириньиссы было то же самое. Ну не только мечтать, а завершать столь успешно начатое наступление.

Другие молодые отпрыски недовольно бурчали, но затевать ссору из-за предпочтений гетеры было просто позорно. Гетера была свободна выбрать кого угодно, и единственное ограничение для возлюбленного было то, чтобы он не мешал ей выбрать другого, если она пожелает сама. Так что оставалось лишь улыбнуться, признать свое поражение и искать другую дичь для любовной охоты, а самые азартные стали даже подбадривать Ола и заключать пари, через сколько времени он завоюет сердце Ириньиссы (или она его).

Ириньисса сама чувствовала, что может серьезно влюбиться, и поэтому не спешила, чтобы перепроверить себя, и, если все окажется на самом деле так, то отдаться полностью и безусловно. Весь следующий день Ол ухаживал за нею, преподносил мелкие подарки: цветущие веточки, фрукты в меду из своего поместья, каких больше нигде не делали, а под конец скромненькую платиновую брошку. Влюбленные обменивались стихами, вместе пели песни, в том числе несколько раз повторили новую. Под вечер Ол решился намекнуть прямо:

В огне желаний

Медленно жарюсь душой.

И твой взгляд каждый —

Угли под ноги.

Так неужели сгорю?

Ириньисса улыбнулась и ласково ответила:

Я разгораюсь

Страсти ответной огнем

Под твоей лаской.

Но мое сердце

Ярко еще не зажглось.

Так что этот вечер закончился лишь обменом поцелуями, правда, уже исключительно горячими. На мгновение Ириньисса прижалась всем телом к влюбленному, сразу же отпрянула от него и пожелала спокойного сна. Ол выдал стихотворение.

Не насмехайся,

Дева мечтаний моих.

Разве усну я,

Если меж ласок

Всю тебя вдруг ощутил?

Ириньиссе пришлось чуть задержаться и ответить:

Ночью бессонной

Я тоже буду гореть.

В этом горниле

Станет булатом

Страсти обычной чугун.

— Такое стихотворение пристало бы больше какому-нибудь Тору, а не тебе! — удивленно сказал Ол.

— За восемь лет жестокой учебы наши души становятся булатом, — улыбнулась Ириньисса. — И поэтому мне хотелось бы такой любви, которая была бы достойна моей и твоей души.

Как вы догадываетесь, на следующий день все уже видели, что Ириньисса отвечает на ухаживания Ола, и после этого их ждала еще одна бессонная ночь, но уже по совсем другой причине.

Когда утром влюбленные вышли на завтрак, все шумно приветствовали их и поздравляли их с любовной победой. Они выглядели такими счастливыми и сияющими… Олу было не очень приятно, что все происходит на глазах у многочисленной публики. Он действительно полюбил, и для него это не было спектаклем. Он видел, что и Ириньисса тоже не очень довольна, но воспринимает все происходящее как неизбежные издержки положения Высокородной. В итоге после обеда Ол совершил проступок против обычаев и чести: он похитил Ириньиссу, и неделю они наслаждались обществом друг друга в хижине в лесах поместья одного из соседних баронов. Ол захватил с собой лишь одного верного слугу, который потихоньку доставлял влюбленным еду.

Такой поступок Ола, который лишил все общество знаменитой гетеры и вдобавок права через пару дней попытаться ее отбить у любовника, вызвал возмущение знатной молодежи. Гетера в данном случае не считалась виновной, а вот Ол оскорбил их и должен был поплатиться поединком. Они стали искать влюбленных, но искали их в поместьях отца Ола и найти не успели.

— Мой любимый! — сказала Ириньисса Олу на третий день, когда они уже чуть-чуть устали от бурных ласок, которыми занимались почти все дни и ночи. — Теперь слишком многие чувствуют себя обиженными на тебя. Почему бы нам не уехать в колонию, которую создает принц Атар?

— Прекрасная идея! — восхитился Ол. — Но как же твои люди и твои вещи?

— Я вернусь, а ты пробирайся прямо в Карлинор. Я еще заеду на Киальс, мне нужно успеть побывать на Имперском острове.

— Я тогда тоже отправлюсь на Киальс! Я не смогу без тебя.

— Хорошо, мой милый. Но там тебя может встретить кто-то из оскорбленных.

— Неужели ты хочешь любить труса? Трусом я никогда не был! — обиделся Ол.

— Я хочу любить живого. Но ты прав: потерявший честь хуже мертвеца. Побудем здесь еще дня четыре, больше недели неприлично, а неделю можно считать моим вызовом тебе.

— Не согласен! Мы оба вызвали друг друга!

— Ну ладно, милый! Прогуляемся по лесу, а потом опять займемся любовью. Я никак не могу насытиться твоими ласками.

— Милая, я только о твоих объятиях и мечтаю! Но сейчас ты права, лучше нам пройтись. Или еще лучше, сыграем в любовную охоту.

Эта галантная игра влюбленных состояла в том, что нагая возлюбленная пряталась в лесу, запутывая след, а ее любовник, подождав полчаса, выслеживал ее как дичь, чтобы овладеть ею прямо посреди лесной чащи. Такой игрой влюбленные и занялись с полным увлечением и радостью.

Через неделю Ириньисса с глазами, утомленными от дней почти беспрерывной страсти, появилась у обиженного на нее герцога. Герцог простил ее, когда она его пару раз нежно поцеловала и попросила прощения за то, что покинула его не по правилам этикета. Все остальные не имели права на нее обижаться, и показывали свое недовольство тем, что почти перестали за ней ухаживать. А вечером вдруг прискакал Ол. Все общество было взбудоражено. Ол соскочил с коня, извинился перед отцом и герцогом и заявил:

— Я не могу без моей возлюбленной Ириньиссы! Я готов принять вызов любого, кто посчитал себя оскорбленным моим поведением.

Молодежь чуть не передралась на поединках за право драться с Олом. Ведь в любом случае после первого поединка вина считалась смытой, так что вызвать его мог лишь один. Герцог почувствовал себя в своей тарелке, сделал жестокий выговор Олу, потом отправил его получать взбучку от отца, а сам организовал турнир в кости за право драться с Олом. Он сразу оговорил, что, поскольку Ол — запасной наследник, имеют право бросить вызов ему равные по положению, то есть вторые сыновья знати. Выиграл право на вызов Крит Кулитгон, сын барона.

Поскольку Ол не избегал вызова, никто не мог возразить, когда Ириньисса увела его к себе, отложив отъезд на день, чтобы присутствовать на поединке. Ириньисса в эту ночь старалась удержать свою страсть, чтобы утром Олу хватило сил достойно сражаться.

Герцог решил, что по правилам полагается дуэль на шпагах до невозможности продолжать бой. Дуэль до первой крови была бы недостаточным удовлетворением, а до смерти драться из-за гетеры было неприлично. Крит и Ол приветствовали друг друга. У обоих в руках были шпаги из арсенала герцога, одеты они были в простые кожаные доспехи. В глазах у Крита была холодная решимость если не убить, то покалечить Ола. Ол солнечно улыбался и сказал во всеуслышание:

— За такую любовь и трижды умереть не жалко.

Крит еще больше посуровел. Поединщики по сигналу герцога сошлись. Несколько минут Крит яростно наступал, а Ол искусно оборонялся. Оба получили лишь по паре царапин. После этого герцог приказал ударить в гонг, объявил перерыв, соперники разошлись по своим углам ристалища. На зависть Криту, Олу обмывала раны и поила его водой сама Ириньисса. Надев вновь доспехи, соперники схватились еще раз. Ол ранил Крита в левую руку и попал в вену. Кровь хлестала ручьем. Рана была не опасной, если вовремя остановить бой. Но бой должен был продолжаться до сдачи или невозможности драться дальше. Крит отказался сдаваться, и понимая, что силы его сейчас будут быстро убывать, отчаянно атаковал Ола и поразил его в грудь. Оба соперника упали, и бой был прекращен.

Рана Крита была своевременно обработана, а рана Ола оказалась серьезной, но не смертельной. Когда Ириньисса пришла к постели возлюбленного, ее ждал отец Ола.

Граф твердо сказал:

— Сын мой, колония старквайская. Там не будет, наверно, ни одного валлинца, кроме тебя. Наш король не разрешил нашим людям отправляться в колонию. Но я могу лишить тебя наследства, выдать тебе сто золотых и сделать тебя основателем нового дворянского рода. Так что если ты решишь плыть, ты можешь плыть, но не как знатный гражданин, а как обычный дворянин без рыцарского достоинства и почти без денег.

Ол думал целый день, и на следующий день принял решение, что он не может отказаться от своего рода и своей родины. Отец в благодарность высказал намерение понизить его до третьего сына, при первой же возможности купить ему майорат в Валлине и дал ему разрешение жениться на Ириньиссе. Но Ириньисса гордо выпрямилась, последний раз поцеловала возлюбленного и ушла, не оглядываясь. В тот же день, поблагодарив хозяина и его гостей, она хотела отправиться на Киальс. Но герцог не пожелал отпустить ее без прощального пира. На этом пиру Ириньисса демонстративно приняла ухаживания одного из гостей, но не из молодежи. Облагодетельствованный барон одарил ее, и на следующее утро Ириньисса с печалью в душе отправилась на Имперский остров, а оттуда через неделю в Карлинор. За ней последовали четыре ее ученицы, тоже решившие искать приключений, любви и счастья в Новом Мире.

Словом,

Все оставляют

Сердца частицу родным.

Но путь свершений,

Жажда дерзаний

Их в дальний путь увлекли.