"Многоцветная магия" - читать интересную книгу автора (Минасян Татьяна Сергеевна)

Глава III

Альбина стояла перед высоким старинным трельяжем и медленно расчесывала свои роскошные белые волосы, легкими волнами спускающиеся чуть ниже талии. Волосам было ровно двадцать лет: в последний раз маленькую Алю подстригли перед тем, как она пошла в первый класс. С тех пор, по настоянию отца, она отращивала свою белоснежную гриву, изредка подравнивая кончики волос и регулярно жалуясь, как ей осточертело тратить время и силы на расчесывание и мытье этого "семейного достояния".

И лишь недавно Альбина сообразила, что носит на своей голове не только объект жгучей зависти большинства знакомых ей женщин, но еще и весьма крупную сумму денег. Теперь пришло время порадоваться, что свои угрозы "отрезать эту гриву к чертовой матери" она так и не выполнила. И жалеть, что не отрастила эту самую гриву еще длиннее. Ей надо было спешить, но она все же позволила себе постоять перед зеркалом пару лишних минут, проводя по волосам расческой с изогнутыми двойными зубьями и в последний раз поглаживая их ладонями.

Хозяин маленькой частной парикмахерской, бывший, по совместительству, ее главным и, похоже, единственным мастером, привычно вытаращился на ярко-красные глаза ранней посетительницы, но затем быстро переключился на ее волосы — они явно интересовали его гораздо больше.

— Сорок семь сантиметров, — объявил он Альбине. — Вы их когда-нибудь завивали или окрашивали? Нет? Тогда — пять тысяч.

Шорохова вспыхнула — как она и предполагала, он назвал минимальную цену.

— Восемь с половиной, — произнесла она твердым голосом. — Или я иду в другую парикмахерскую.

— Какие восемь с половиной? Мы платим от пяти до семи тысяч, читайте ценники!

— Так ведь у меня редкий цвет! Кто вам еще такой предложит?

— Вот именно, цвет нестандартный, я вообще мог бы меньше заплатить.

— Ладно, пусть будет восемь тысяч — это минимум.

— Пожалуй, я дам вам шесть.

Альбина сделала вид, что собирается уходить.

— Шесть с половиной! — парикмахер преградил ей дорогу. — Больше вам действительно никто не даст. У вас прекрасные волосы, но белый парик — экзотика, он слишком похож на седой, его трудно будет продать.

Шорохова поняла, что он говорит правду. Можно, конечно, побегать по другим парикмахерским, но она потеряет время и, возможно, выручит меньшую сумму, чем ту, что ей предлагают здесь.

— Шесть с половиной, — согласилась она и вернулась к ближайшему креслу.

Парикмахер долго примеривался, прежде, чем перерезать собранную в хвост Алину шевелюру.

— Не жалко? — не удержался он от вопроса.

— Деньги нужны, — коротко ответила девушка.

— На новую шляпку не хватает? — покупка таких хороших волос, пусть даже и "нестандартных", привела парикмахера в веселое настроение, и ему захотелось разговорить красноглазую клиентку.

— Я не для себя, — еще более лаконично отозвалась Альбина.

— Неужели на лекарства для любимой бабушки?

— Почти.

Парикмахер замолчал — видимо, отраженное в зеркале выражение лица Альбины подсказало ему, что она говорит серьезно. Заканчивал стрижку он в полной тишине: Шорохова молчала, а других клиентов в парикмахерской не было.

— Послушайте, — нерешительно заговорил он, когда Альбина поднялась с кресла, — я мог бы дать вам восемь с половиной тысяч. Если вы… Пройдете со мной вон в тот кабинет.

— Хорошо, — в ее голосе по-прежнему не было никаких эмоций. — Но только прямо сейчас и деньги вперед.

Парикмахер, не ожидавший, что клиентка так легко согласится, распахнул перед нею дверь.

— Вы не беспокойтесь, все совершенно безопасно, — забормотал он, вывешивая на входную дверь табличку "Закрыто" и вытаскивая из кармана кошелек.

— Мне казалось, это стоит дешевле, чем две тысячи, — произнесла Шорохова через полчаса, поднимаясь с жесткого топчана.

— Видишь ли, — замялся парикмахер, застегивая брюки, — я никогда раньше не делал этого с альбиноской…

В кабинет главного врача Шорохова влетела за три минуты до окончания приемных часов и, не говоря ни слова, выложила перед ним коробку с наполненными алой жидкостью ампулами. Тот, взглянув в нее, также молча кивнул головой: двадцать ампул означали сорок дней жизни этого старого, всем надоевшего пациента, у которого, непонятно каким образом, выросла так сильно любящая его дочь.

— Что-нибудь еще нужно? — спросила девушка, с ужасом думая, что теперь ей придется продавать квартиру или начинать грабить соседей.

— Аля, — врач встал из-за стола и протянул руку, словно собираясь положить ее девушке на плечо, но она плавно отстранилась. — Аля, я не хочу вас обманывать. Эти уколы, — он кивнул на купленный ею препарат, — помогут на некоторое время, но потом ему все равно станет хуже.

— У меня есть еще деньги. Я куплю все, что вы скажете. И вы тоже без благодарности не останетесь. Скажите, сколько..?

— Я знаю, что вы все купите, поэтому и предупреждаю, что больше ему ничего не нужно. Ему осталось два-три месяца, максимум — полгода. Он уже старый человек.

— Он не старый! Люди доживают до девяноста лет! — Альбину, наконец, прорвало, и она, уже не сдерживалась, перешла на крик. — Вы тоже считаете, что он занимает чужое место, да?! Вы тоже хотите поскорее от него избавиться?!

— Тихо, тихо, — к истерикам родственников больных главврачу было не привыкать. — Идите, успокойтесь. И зайдите к нему, он с утра про вас спрашивал. А потом можете вернуться сюда, и мы с вами спокойно обо всем поговорим, — он аккуратно развернул рыдающую Альбину к двери и выставил ее в больничный коридор.

В палату отца девушка вошла с приветливой улыбкой — как бы хорошо он ни знал свою дочь, догадаться, что она только что плакала, ему было не под силу. Возможно, потому, что она сама уже не помнила ни о сцене в кабинете врача, ни о том, что было в парикмахерской: сейчас главной проблемой для нее была реакция отца на ее короткую стрижку — она должна была сделать так, чтобы он из-за этого не расстроился, и в то же время прекрасно понимала, что этого не избежать. И Григорий Шорохов не замедлил подтвердить ее опасения.

— Обрезала-таки! — заворчал он, как только дочь подошла поближе к его кровати. — Не могла дождаться, пока я на тот свет отправлюсь. Специально решила меня огорчить?

— Ой, пап, не говори глупости, — с самым легкомысленным видом рассмеялась Альбина. — Ты же знаешь, мне давно надоело с ними возиться. Лучше скажи, идет мне это каре?

— Могло быть и хуже, — неохотно признал старик.

— Спасибо за комплимент, — Альбина кокетливо улыбнулась. — Ну правда, пап, не сердись на меня. Они же отрастут, в конце концов!

— Отрастут, а ты их опять обрежешь, — пробурчал больной уже не таким недовольным голосом. Дочь вздохнула с облегчением — кажется, тема короткой стрижки была исчерпана.

— Рассказать тебе, что в мире делается? — предложила она.

— Не стоит, — поморщился отец. — Какое мне до этого дело!

— Не скажи! Вот депутаты в Госдуме вчера опять подрались…

— Алька, я же сказал, хватит, не нужны мне депутаты. Я тебе вот что хочу сказать — если в первое время тебе одной будет трудно, продай мамино ожерелье с серьгами. И мое обручальное кольцо.

— Пап, мы же вроде договорились, и ты мне обещал не говорить глупостей. Вот когда тебя выпишут, тогда и решим, надо что-то продавать или нет! Так я дорасскажу про депутатов?

"Знал бы ты, что все ваши кольца и ожерелья уже давно проданы — наверное, выполнил бы свою давнюю угрозу меня выпороть!" — Альбина давно привыкла мысленно говорить отцу то, чего в действительности ему знать не полагалось. Это как бы уменьшало степень вранья: вроде бы и она сказала правду, и отец при этом ничего не узнал.

Дверь в палату распахнулась, и из коридора показался маленький столик на колесах, который толкала перед собой незнакомая Альбине медсестра. На столике, среди игл и шприцов, мерцали кровавым светом только что привезенные Шороховой ампулы.

— Что-то новое, — Григорий бросил на столик недоверчивый взгляд.

— Это будет курс уколов, — объяснила ему медсестра. — Сейчас сделаем первый.

— Выйди! — велел больной дочери.

— Я отвернусь, — решила Альбина и отошла к окну.

Подойдя вплотную к подоконнику, она оперлась руками на холодную батарею и стала смотреть на залитый солнцем больничный двор, по которому, в сопровождении родственников, гуляли несколько пациентов. Окно слишком высоко, отсюда не разглядишь их лица, но Шорохова чувствовала — среди них наверняка есть кто-то безнадежный, кто, возможно, гуляет сейчас в последний раз, стремясь по максимуму насладиться теплым днем и таким редким для Петербурга солнцем. Жаль, что отца лишили даже этой радости. Может, следует поговорить с врачом, чтобы ему все-таки позволили выходить: раз надежды все равно нет, пусть он проживет меньше, но при этом больше порадуется?

"Я не буду об этом думать. Я буду думать о том, что он обязательно выздоровеет. Я буду искать других врачей, потому что не хочу, чтобы он умирал", — Альбина перевела взгляд на окружавшие больницу деревья и на дорогу, начинающуюся за ними и теряющуюся среди розоватых многоэтажек. По ее лицу медленно ползли слезы, которых она не замечала.

"Я хочу, чтобы он жил, я готова сделать для этого все, я бы согласилась умереть сама, если бы это могло ему помочь, — твердила она про себя, как уже много раз до этого. — Да, он бы сказал, что я дура, потому что он тоже не сможет жить без меня, как я не могу без него. Но честное слово, сейчас мне на это плевать, я просто хочу, чтобы он жил, чтобы лучше все это было со мной, а не с ним, и наплевать, что это глупо и нелогично! Да, именно этого я хочу, и мне все равно, что будет со мной, лишь бы он когда-нибудь вышел из этой больницы!"

Окружающий мир исчез. Больничная палата, окно, двор, засаженный деревьями, голоса медсестры и ее пациента за спиной — все пропало, словно растворившись в слабо светящемся белом тумане. Вокруг был только этот туман, и лишь холодный металл батареи, в которую Альбина машинально вцепилась обеими руками, оставался единственным мостиком в реальность.

— Все, можете оборачиваться! — громкий голос медсестры вырвал Шорохову из этой странной задумчивости. Она несколько раз моргнула, и туман перед глазами начал рассеиваться. Во дворе все так же гуляли люди, по дороге вдалеке ползли крошечные автомобили. Альбина вернулась к кровати:

— Так значит, вице-спикер отключил им обоим микрофоны, а они вскочили и как схватят друг друга за галстуки! — продолжила она свой отчет о думском заседании. Григорий слушал молча, не сводя с дочери напряженного взгляда.

Услышав от почтенной Фаины похвалу и пожелание "продолжать работу в том же направлении", а затем договорившись встретиться с Лилит вечером, Юрий Златов отправился домой, поглядывая по дороге на ауры встречных прохожих. Конечно, вероятность того, что ему два дня подряд будут попадаться нераскрытые волшебники, была ничтожной, но, во-первых, она все-таки существовала, а во-вторых, лишняя тренировка в любом случае была ему полезна. Недостатка в объектах для практики у Юрия не было: ауры идущих ему навстречу горожан светились со всех сторон, только успевай рассматривать. Этот мужчина влюблен и только что получил надежду на взаимность, а потому в буквальном смысле сияет от счастья, вон та дама тяжело больна, хотя, кажется, еще не знает об этом, а это, часом, не волшебник идет? Нет, показалось, просто творческий человек, должно быть, пытающийся в этот момент зарифмовать несколько строчек.

То, что справа от него находилась больница, Юрий тоже почувствовал без труда: оттуда так и тянуло мрачностью отчаяния, в которую, впрочем, вплетались отдельные ниточки надежды, а также радости тех, кто выздоравливал и готовился уехать домой. Молодой человек повернул голову в ту сторону. Так и есть, Институт скорой помощи.

Юрий уже хотел идти дальше, как вдруг заметил белое сияние, разливающееся из окна на одном из верхних этажей больницы. Означать оно могло только одно: какой-то сильный, хотя и не слишком опытный колдун из металлической общины только что занимался там очень трудным и требующим больших энергетических затрат волшебством. Это было уже любопытно: если он кого-то лечил — а такой выброс энергии запросто мог произойти при целительстве — то почему в обычной человеческой больнице? И, если уж металлическим колдунам по каким-либо причинам понадобилось помочь кому-то из здешних пациентов, почему они не отправили на это дело волшебника с опытом — а то ведь у того, кто здесь только что промышлял, куча энергии пропала впустую! А может, теория вероятности дала сбой, и в больнице сейчас колдовал вовсе не целитель, а просто какой-нибудь необученный новичок?

Боясь поверить в такую удачу, Златов свернул к центральному входу в институт и уселся на одну из скамеек. Но долго сидеть ему не пришлось: минут через двадцать из больницы вышла девушка с короткими белыми волосами, которая медленно, будто ничего не видя перед собой, пошла прямо к скамейке, где он расположился.

Не дойдя до скамьи несколько шагов, она вдруг пошатнулась и присела, подняв одну руку к глазам. Юрий вскочил с места и в два прыжка оказался рядом:

— Вам плохо?

— Все нормально, — тут же отозвалась она и без звука упала к нему на руки.

"Вот ведь пойми этих женщин, — думал Юрий, перенося девушку на скамейку, — то они тебя знать не хотят, посылают подальше, а то сваливаются прямо на голову, причем одна за другой!"

Он осторожно устроил незнакомку на длинном жестком сидении, опустив ее голову пониже, и принялся оглядываться по сторонам в поисках медиков или кого-нибудь, кого можно было бы за ними послать. Девушка, тем временем, зашевелилась и приоткрыла глаза.

— Вы как? — наклонился к ней Юрий. — Позвать кого-нибудь?.. — он вдруг с удивлением замолчал, заметив, насколько истощенная у этой женщины аура. Строго говоря, ауры у нее практически не было, если не считать совсем слабого, еле заметного серебристого мерцания. Странно даже, что она так быстро пришла в себя — после такой-то потери сил!

— Не надо никого звать, — девушка решительно приподнялась, с усилием вцепилась руками в сиденье и села. Златов присел рядом, готовый, если понадобится, снова ее поддержать.

— Давайте я вас провожу в палату, — предложил молодой человек. С аурой, которую он продолжал рассматривать, явно было что-то не так, да и с ее обладательницей, пожалуй, тоже, но Юрий никак не мог понять, что именно кажется ему странным.

— В палату? — удивилась девушка. — Зачем?

Молодой человек, впрочем, и сам уже понял, что ошибся — одета незнакомка была совершенно не по-больничному. Но при этом энергетика у нее была, как у человека, несколько месяцев проболевшего чем-нибудь тяжелым.

— Вы здесь… не лечитесь? — уточнил он на всякий случай.

— Нет, я навещала кое-кого. Спасибо, что вы мне помогли.

Только тут Юрий обратил внимание на ее глаза: ярко-алые, словно два тлеющих уголька. Необычные, даже немного пугающие, но при этом экзотически-красивые.

— Вы очень устали, — объявил он ей. — Не против, если я вас провожу?

— Не надо, — альбиноска окончательно пришла в себя и поднялась со скамейки. — Спасибо еще раз, но мне уже надо идти.

— Знаете, если это повторится, вам лучше провериться у врачей, — Юрий пошел было вслед за девушкой, но она остановила его неожиданно твердым жестом.

— Если повторится, я так и сделаю.

Юрий не стал спорить, но, провожая альбиноску взглядом, еще раз внимательно рассмотрел то, что осталось от ее ауры. Обычному человеку, чтобы довести себя до такого состояния, надо как минимум несколько дней не спать и не есть, и при этом, не отдыхая, таскать тяжести. Молодая женщина вряд ли будет проводить время подобным образом. А вот с волшебником такая неприятность может случиться уже после нескольких сложных заклинаний, если он не рассчитает свои силы.

Упускать такую "подозрительную" на предмет волшебных способностей женщину было ни в коем случае нельзя. "Значит, встречу с вампиршей придется отложить", — решил Златов и, на ходу доставая мобильник и набирая номер Лилит, двинулся вслед за своей недавней собеседницей.