КАК МАНЕЧКА И КАТЯ СЧИТАЛИ ДРУГ ДРУГА КРАСАВИЦАМИ

Итак, жили-поживали на свете Катя и Манечка Сковородкины. (Это только так говорится «жили-поживали». На самом деле они и сейчас живут себе поживают, только постарше стали).

Были это дети неплохие. Довольно даже симпатичные. Во всяком случае, иногда (очень редко, правда!) их родители Вероника Владимировна и Валентин Борисович бывали ими довольны.

Это случалось, когда Катя не отнимала у Манечки любимую Манину куклу Зюзю с роскошными розовыми локонами, с оторванным ухом и с пришитой чёрными нитками правой рукой; стеклянные шарики, которые Маня держала в специальной картонной коробочке и тёрла по утрам Зюзиной юбкой, чтобы блестели; осколки красной чашки в горошек, хранимые Маней в тумбочке пуще зеницы ока; камешки с Южного берега Крыма; сломанную ракетку от бадминтона; мамину пудреницу с треснутым зеркальцем, пуговицу и прочие весьма любимые Манечкой вещи, а Маня в ответ не поднимала оглушительный рёв и, заливаясь горючими слезами, не кричала оглушительным басом на всю квартиру: «Отдай, Катища-вредятища! Всё маме скажу!»

Когда Манечка не каталась без очереди на неподвижном велосипеде, который сделал для детей Валентин Борисович, и тощая Катя, безуспешно пытаясь столкнуть обеими руками с велосипеда толстенную Маню, не заявляла оскорблённо: «Слезь, Манища-тараканища! Всё папе скажу!»

Когда Катя и Маня не топали, как слоны, не визжали, как поросята, не орали, не били в кастрюли палками и не носились друг за другом, как разъярённые пантеры, по квартире.

Когда не разбивали посуды и тайком не выкидывали осколки в мусоропровод, а если выкидывали, то честно в этом признавались.

Когда жадная Манечка не съедала предназначенное для Кати мороженое, а вредная Катя не ставила Мане подножку именно в тот момент, когда Манечка торопилась первой поцеловать папу, возвращавшегося с работы, и неповоротливая Маня не грохалась на пол, как туго набитый мешок с картошкой, и вместо радостных приветственных возгласов по поводу прихода дорогого папочки стены прихожей снова не сотрясали громоподобные вопли.

Когда сестры не стукали друг друга ложками по голове во время обеда, не красили в чернилах Катины старые джинсы, мамины новые носовые платки и длинные пушистые усы кота Мышкина, который при этом возмущённо мяукал и вырывался, оставляя на руках сестёр длинные красные царапины.

Когда не прыгали с криками «Алле гоп!» и «Эге-гей!» на пружинных матрасах, изображая смелых артистов цирка.

Когда не шептались за спиной у Вероники Владимировны и не мешали ей писать акварелью специально купленные для этого букеты цветов. (Вероника Владимировна была художница). А также не включали на полную громкость «Спокойной ночи, малыши» во время шахматного блицтурнира Валентина Борисовича с соседом дядей Петей. (Папа Валентин Борисович был любитель-шахматист.)

Когда не удирали на соседние дворы со своими друзьями Костей Палкиным и Нинкой Кукушкиной и не пропадали там, занимаясь неизвестно чем. Не пели неприличных песенок, принесённых неизвестно откуда.

Когда подметали пол и мыли посуду. (Да, случалось и такое…)

Словом, повторяю, сестры Сковородкины были всё-таки неплохие дети.

Одно непонятно: родные сестры совершенно не были друг на друга похожи! Рыжая Катя была длинная и тощая, как спица. Всё у неё было острое — локти, колени, подбородок и даже нос.

А Маня была, наоборот, круглая и плотная, как кочанчик капусты приличных размеров. Нос у Манечки был, по мнению папы, похож на полуостров Таймыр. То есть он тоже был скорее круглый, чем вытянутый.

Но это у Манечки такой был нос, когда она ещё маленькая была. А по мере того, как она подрастала и пользовалась любым подходящим случаем, чтобы брякнуться на землю и стукнуться носом (Манечка очень неповоротливая была!), то нос её от этого делался всё круглее и круглее и наконец принял почти идеально круглую форму, то есть стал похож на бильярдный шарик или на молодую розовую картошечку, и это, конечно, бедную Маню никак не украшало.

Глаза у Кати Сковородкиной были блестящие и жёлтые, как две совершенно новенькие копейки, а у её сестры глаза были светло-голубые, как её любимые стеклянные шарики. Ресницы у обеих сестёр были длинные и рыжие. Косичка у Кати была короткая и тощенькая, а у Манечки косичка была подлиннее, светлая и тугая и завязана красной ленточкой. (Ленточка, правда, без конца развязывалась и терялась, отчего Маня часто ползала на животе под столом и стульями, разыскивая её, и при этом с грохотом опрокидывала эти самые стулья и иногда даже сваливала на себя вместе со скатертью со стола кастрюлю с молоком, горячие сырники и чайный сервиз.)

Катя с Манечкой часто ссорились, но друг друга любили и даже считали красавицами. Маня считала красавицей Катю, а Катя Маню. Маня мечтала быть тощей, как её сестричка, и иметь такой же замечательный, длинный, острый нос. А Катя мечтала потолстеть и стать как Маня. А главное, она очень хотела, чтобы уши у неё не торчали в разные стороны, а, как у Мани, были аккуратно прижаты к голове.

Поэтому жизнь у сестёр Сковородкиных была беспокойная.

Манечка всё время сжимала свой круглый нос, чтобы он стал потоньше, и дёргала его, чтобы он вытянулся. Даже ночью она держала себя за нос, чтобы и во сне его вытягивать. Но зловредный нос становился от всего этого, наоборот, всё круглее и толще.

А Катя (разумеется, когда родителей дома не было!) даже дома ходила в шапке, чтобы уши у неё привыкли прижиматься к голове.

Но упрямые уши не привыкали! Только Катя снимала шапку, как они тут же вставали торчком!

Тогда однажды Катя взяла клей «БФ», намазала уши с обратной стороны клеем и целый день ходила в шапке, воспользовавшись тем, что папа был на работе, а мама ушла на художественный совет.

«Теперь всё будет в порядке! — думала Катя. — Клеем „БФ“ не то что уши — им даже стеклянную чашку склеить можно!»

Кате не терпелось поскорей снять шапку, чтобы полюбоваться приклеенными ушами, но она всё же дождалась вечера.

А вечером Катя стала стягивать с себя шапку, а шапка не снимается! Она вместе с ушами к голове приклеилась.

Катя страшно испугалась. Она побежала в ванную и сунула голову прямо в шапке под струю горячей воды. А шапка не отклеивается! Катя её дёргает, дёргает, а с шапки малиновая краска течёт Кате прямо по лицу — шапка крашеная оказалась.

«Ой! Что я наделала! — думает Катя. — Неужели мне теперь придётся в этой проклятой шапке так всю жизнь и ходить?»

Тогда Манечка решила Кате помочь. Она Катину голову в шапке стала изо всех сил мылом намыливать, чтобы она отклеилась. Не голова, конечно, а шапка. Можете себе представить, что это была за стирка! Вы, наверно, никогда не видели, чтобы шапку вместе с головой стирали. Катя с Манечкой малиновой краской и мыльной пеной с ног до головы перемазались. Еле-еле им удалось шапку от головы отклеить!

Но Катины уши тоже отклеились. Да ещё почему-то синие стали. Так что, когда мама наконец возвратилась с художественного совета, она чуть в обморок не упала, увидев Катины синие уши и лицо в странных малиновых подтёках, а также Манин ярко-малиновый живот.

С тех пор Катя больше уши к голове не приклеивала, хотя и продолжала Мане завидовать.

А что касается Манечки, то однажды она решилась на невероятный подвиг — целый день не ела, чтобы похудеть и стать стройной, как Катя. Она терпела, терпела… А ночью, прямо во сне, вдруг как подскочит, как кинется к холодильнику! Да так навернула, что у неё к утру разболелся живот и пришлось вызывать врача.

А Катя, между прочим, пока Маня голодала, наоборот, заставляла себя через силу глотать еду, чтобы потолстеть. И в результате тоже разболелась. Так что доктор Роза Макаровна их одновременно лечила.

Как видите, ничего хорошего не вышло из того, что Катя с Манечкой друг дружке завидовали. И я думаю — не случайно. Потому что завидовать — плохо. Уж какой ты есть, такой и есть, я так считаю.