Введение в психоанализ (613 Kb)

© Соколов Эльмар Владимирович, Санкт-Петербург, 2003.

-----------------------------------------------------------------

Раздел 3. ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ АЛЬФРЕДА АДЛЕРА.

§1. Альфред Адлер: жизнь и творчество.

Альфред Адлер в 20-е-30-е годы был едва ли не самым популярным после Фрейда

человеком в психоаналитическом движении. Австрийский психолог, врач — он создал

свою версию психоанализа — индивидуальную психологию. В историю психоанализа

Адлер вошел как автор “комплекса неполноценности”. Такой комплекс фигурировал и

у Фрейда, который, однако, относил его только к женщинам. Комментаторы шутили по

поводу демократизма Адлера: мужчина в его теории достиг равенства с женщиной —

ведь и он оказался неполноценным.

Адлер был не только психологом, но и общественным деятелем, членом

социал-демократической партии. Он с большой настойчивостью пытался на основе

своей теории реформировать всю систему воспитания и разрешить многие проблемы,

“обременяющие народы”: положить конец войнам, ненависти на национальной почве,

религиозному фанатизму, и “устранив эти эгоистические и безумные заблуждения”,

объединить “все скрытые, врожденные силы в массах, направленные на добро”. Он

считал, что его индивидуальная психология может врачевать не только отдельных

людей, но смогла бы помочь освободится от ошибок, иллюзий и бесцельной траты сил

целым нациям и всему человечеству.

Мы видели, что фрейдовский психоанализ не был монолитным учением, порождал

множество проблем, толкая к поискам в самых различных направлениях. Адлер

“развернул” психоанализ в сторону социально-педагогической проблематики. Как и

Фрейд, Адлер опирался, в основном, на медицинский, клинический опыт и был

поверхностно знаком с философией и гуманитарными науками. Это предопределило

упрощенность и наивность многих его взглядов.

Альфред Адлер родился в 1870 году на окраине Вены. Он был вторым ребенком в

семье небогатого еврейского торговца зерном, имевшего шесть детей. В детстве

мальчик часто болел. Ранние воспоминания, которые впоследствии станут играть

важную роль при построение Адлером его теории личности, у него были связаны с

болезнью и смертью близких, картинами похорон. Как теоретик-психолог Адлер не

придавал большого значения конкретным фактам биографии и отдельно взятым чертам

характера, предлагая, прежде всего, понять “человека в целом”, “его жизненный

план”, “прототип”, “стратегию поведения”. Однако некоторые факты: очередность

рождения, содержание и окраска первых детских воспоминаний, “избираемых

человеком” из огромной массы для того, чтобы объяснить направленность личности,

“линию жизни” — для него очень важны.

В школе Адлер плохо успевал. Учитель предложил ему бросить школу и учиться на

сапожника. Но, собрав волю в кулак, Адлер напряженно занимался и стал лучшим

учеником в классе. По свидетельствам биографов Адлер в детстве чувствовал себя

одиноким, был больше привязан к матери, чем к отцу, не был уверен в себе и

постоянно вел борьбу со своей болезненностью и чувством неполноценности.

По дороге в школу ему каждый раз приходилось проходить через кладбище. Его

терзал страх. Возникала неприятная мысль, что он — трус, не такой смелый, как

другие его товарищи. Однажды он отстал от ребят и один пробежал через кладбище

дюжину раз, пока не поборол свой страх. Самое интересное в этой истории то, что

за “кладбищенским забором”, на самом деле, не было никакого кладбища. Но об этом

Адлер узнал только несколько лет спустя. Он и его приятели принимали за кладбище

заброшенный двор.

Данный случай ярко характеризует Адлера как психолога, который считал важным не

сам жизненный факт, а его оценку человеком. Адлер учил и себя, и других,

преодолевать страх перед жизнью, в чем бы он ни проявлялся.

Окончив венский университет, Адлер становится врачом-офтальмологом. Он

практикует как терапевт, увлекается социалистическими идеями и публикует

несколько статей по санитарной гигиене, в которых анализирует условия труда и

экономические отношения с точки зрения их воздействия на здоровье человека. Идея

о том, что медицинское просвещение и профилактика более эффективны в борьбе с

болезнями, чем само врачевание, не оставляла его до конца жизни.

Интерес к психиатрии, возникший на фоне личных переживаний и занятий медициной,

подтолкнул Адлера к психоанализу, вокруг которого велись бурные дебаты. Адлер

защищает Фрейда в печати и тот приглашает его в свой кружок.

С самого начала Адлер пользуется особым расположение Фрейда, становится

Президентом психоаналитической ассоциации, соредактором журнала (вместе с

Фрейдом). Однако он ведет себя не как ученик, а как младший коллега Фрейда, хотя

в момент их встречи Адлеру было 29, а Фрейду — 43 года. В течение девятилетнего

сотрудничества с кружком психоаналитиков, подбадриваемый коллегами, Адлер

обогащает психоанализ рядом идей. Это, в частности, идеи о чувстве

неполноценности, “компенсации и сверхкомпенсации”, воле к власти, как

универсальном движущем мотиве личности; социальном чувстве, как условии

нормального развития; жизненном плане, на основе которого вырабатываются

“фиктивные цели”, расходящиеся с социальными условиями и приводящие к неврозу.

Однако Фрейд поощрял самостоятельность коллег лишь до определенного предела.

Почувствовав, что концепция Адлера, привлекающая своей простотой и жизненной

правдой, начинает конкурировать с его сексуальной концепцией неврозов и развития

личности, Фрейд начинает резко критиковать Адлера. После бурной дискуссии 1911

года Адлер вместе с девятью другими членами кружка, в котором было тогда 23

человека, выходит из психоаналитической ассоциации и создает Ассоциацию

индивидуальной психологии.

Фрейд пишет в этой связи Юнгу: “Вчера я заставил всю банду Адлера (шестерых из

нее) выйти из общества”.

Разрыв произошел в тот период, когда деятельность Фрейда и его сподвижников

увенчалась крупными успехами. В 1908 году состоялся первый международный

психоаналитический конгресс. Еще через год вышел первый выпуск Международного

психоаналитического журнала. После многих лет гонений, научной и общественной

изоляции психоанализ получил, наконец, признание. Психоаналитическое общество

организовало свои отделения в Австро-Венгрии, Англии, Германии, Швейцарии и США.

Стали регулярно проводиться конгрессы Международной психоаналитической

ассоциации. Популярность нового учения и его основателя — росла и мало кто мог

догадаться, что внутри движения назревает конфликт.

Почему в психоаналитическом движении теоретические споры так часто

сопровождались столкновением личных амбиций, претензий на ортодоксию и приводили

к разрыву? Ведь такой корпоративно-сектанский дух резко контрастирует с открытым

этосом науки, принципами которой являются полная беспристрастность,

интеллектуальная независимость каждого исследователя, допущение нескольких

равноправных гипотез для объяснения одного и того же факта, дающее повод для

новых исследований и плодотворной полемики? Ответ не столь прост. Психоанализ

был характерным для эпохи рубежа веков социо-культурным движением, а не только

наукой. Всякое движение создает свою идеологию и роль вождя, лидера, в нем очень

важна, так же как и личные притязания адептов. Что касается Адлера, то он не мог

быть ничьим вассалом. Драма его души могла быть разрешена лишь созданием

собственного учения. Кроме того, специфика психиатрии такова, что занятия ею не

могут оставаться без последствий для практикующего врача, как личности. Каждый

врач чувствует это. Избирая психиатрию в качестве профессии, многие люди хотят,

на самом деле, разобраться в себе самом, занять более выигрышное, властное

положение в социуме. На этой почве среди психоаналитиков легко вспыхивали

дискуссии относительно первооснов теории, которые в действительности выражали

противоречия их личных жизненных стратегий. История психоанализа полна

драматических расколов, ересей и отлучений. Фрейд нередко проявлял нетерпимость

к критике, обвинял своих коллег-оппонентов в лицемерии, “сопротивлении”,

нежелании признать свои бессознательные комплексы. Но и его можно понять. Ведь

психоанализ так часто подвергался ожесточенному, подчас оскорбительному разносу,

что защита его представлялась необходимой. Психоанализ явился новым,

междисциплинарным направлением в науке. Он требовал пересмотра и дополнения всех

социо-гуманитарных теорий, был, можно сказать, “миной замедленного действия” для

научного истэблишмента. Ждать мирного и плавного развития психоанализа было бы

столь же наивно, как и рассчитывать на мирное, без расколов и оппозиций,

развитие социал-демократии.

Психоанализ притягивал к себе ярких, незаурядных людей, имеющих, однако, свои,

личные проблемы. И они, найдя здесь подходящую духовную атмосферу, начинали

теоретизировать на личной почве, выстраивать теорию на основе своего жизненного

опыта. Отсюда — споры, конфликты в психоанализе. Почувствовав себя полноправными

членами “избранной касты” психоаналитиков, наиболее самолюбивые члены

фрейдовского кружка один за другим восставали против своего патриарха. Адлер был

первым, кто, выйдя из его кружка, создал свою Ассоциацию индивидуальной

психологии. Заметим, что все психоаналитики, отколовшиеся от Фрейда вместе с

Адлером, были социал-демократами, в то время как Фрейд сторонился политики.

В 1914 году Адлер добровольно поступает на службу в австрийскую армию. Занимаясь

лечением военных неврозов, он приходит к выводу о глубоких психологических

корнях войны, маскируемых идеологией. Причина, толкающая человека убивать и

разрушать, обусловлена не классовыми и государственными интересами, а чувством

неполноценности и недостатком социального чувства. Эта ущербность массовой

личности может быть преодолена, по Адлеру, лишь специальной системой воспитания,

которая должна помочь семье, школе и обществу воспитать психологически здоровую

личность. В Австрии и Германии Адлер основывает специальные клиники, в которых

врач не только лечит, но и воспитывает, просвещает и практически разрешает

социальные конфликты. В адлеровских клиниках проводились совместные консультации

детей, родителей и учителей в присутствии большой аудитории.

Адлер придавал большое значение детству, считал его определяющим в судьбе

человека. Консультации должны были показать ребенку, что взрослые всерьез

интересуются им, что волнующие его проблемы встречают понимание, являются

общественно-значимыми. В 1928 году в Вене было уже 28 адлеровских клиник. Адлер

принимает активное участие в реформе образования, проводимой первым

правительством австрийской республики. Однако рост фашистских настроений и

аншлюс Австрии Германией приводят к свертыванию воспитательных программ,

построенных в либеральном духе. Уже в 1936 году все адлеровские центры были

закрыты. Адлер со своей женой, бывшей его студенткой из России Раисой

Тимофеевной Эпштейн и детьми переезжает в Соединенные Штаты. Его дочь Валентина

с мужем, решившие искать убежище от нацизма в СССР, погибают в сталинских

лагерях. Адлер, будучи в Америке, постепенно отходит от науки в сторону

пропагандистской и просветительской деятельности. Стремясь расширить свою

аудиторию, он упрощает проблему, сбиваясь на проповедь. Когда его упрекают в

упрощении, он отвечает: “Я потратил 40 лет, чтобы сделать мою психологию

понятной. Я мог бы сделать ее еще более простой, сказав, что все неврозы — от

тщеславия. Но и это могло бы оказаться слишком сложным для понимания многих”.

Об Адлере были высказаны различные, в основном, положительные мнения. Его

считали, правда, “чересчур самолюбивым”. Ф. Виттельс, называя Адлера “на

редкость умным человеком”, все же отмечал, что тот “пожинает дешевые лавры”,

стремясь объяснить психоанализ профанам на языке “здравого смысла” и этим, по

сути дела, отбрасывает глубочайшую проблематичность этого “здравого смысла”,

который необходимо истолковывать, исходя из бессознательных механизмов. Дж.

Раттнер говорил об Адлере, как о великолепном ораторе, который “заставлял

каждого думать вместе с ним”. К. Роджерс вспоминает, что был поражен “обманчиво

простой манерой Адлера обращаться к ребенку” и признает, что очень многому

научился от него.

Живя в США, Адлер много путешествует, выступает с лекциями в разных странах.

Неизвестность о судьбе дочери — это боль последних лет его жизни. Все силы

Адлера были направлены на одну цель — воспитание детей и воспитание

воспитателей. В 1937 году Адлер умирает от сердечного приступа во время

лекционной поездки в Шотландию.

§2. Адлеровская критика Фрейда и философские основы психоанализа.

Адлер не был философом, теоретиком по складу ума. Но он одним из первых

почувствовал, что психоанализ не имеет твердых мировоззренческих оснований,

содержит немало внутренних противоречий и держится, во многом, на авторитете

своего основателя. Адлер выступил с критикой “сексуальной теории” Фрейда,

расценивая ее как биологизаторскую. Он утверждал, что Фрейд недооценивает

сознание, придавая слишком много значения бессознательной сфере. Указывал на

двусмысленность основополагающих понятий психоанализа: “Если вы спрашиваете,

откуда берется вытеснение, вам говорят — от цивилизации, а если вы хотите

узнать, почему возникла цивилизация, вам отвечают — от вытеснения”. Адлер, как

мы видим, обвиняет Фрейда в использовании “порочного круга” при доказательстве.

Фрейд был отчасти прав, когда отвечал Адлеру, что волнующая его проблема

несколько напоминает проблему курицы и яйца. Но все же нельзя от нее отделаться

и с помощью остроты. Если культура призвана адаптировать человека к природной

среде, то почему она репрессивна? Если же она развивается по пути репрессии

человеческих влечений, то каков источник этих репрессий?

Сегодня можно было бы более обстоятельно ответить на этот вопрос, сославшись, в

частности, на теорию стресса Ганса Селье и гипотезу Б. Ф. Поршнева о “срывных

реакциях”. Суть последней заключается в том, что первые мощные вытеснения

возникли в результате воздействия на человека не культурных, а природных

факторов.

Сменив лесной образ жизни на равнинный, предки человека столкнулись с новыми

опасностями. Их соседями стали существа, гораздо более оснащенные биологически,

быстро бегающие, дальнозоркие, снабженные острыми клыками, когтями и толстой

шкурой. При встрече с рысью или леопардом человек оказывался беззащитным. От

испуга, вместо того, чтобы бежать или нападать, он “впадал в ступор”. Сильнейшие

травмы вызывали расщепление психики, оставляли след в виде навязчивого действия.

Последнее могло иметь не только значение невроза, но и быть социально полезным.

Например, служить мотивом выполнения какой-то монотонной трудовой операции, на

которую у нормальных людей просто не хватило бы терпения. Кроме того, испуг

тормозил внешнюю условно-рефлекторную активность и усиливал активность

внутреннюю, психическую, на почве которой стало формироваться сознание. Таким

образом, из “срывных реакций” как из “сырья” методом случайного отбора и с

помощью общественных поощрений могли воспитываться навыки, которые помогали

коллективу в его борьбе за существование. Так, согласно Б. Ф. Поршневу, возникли

речь, орудийная деятельность, культурные символы, которые могли тормозить или

усиливать инстинктивные импульсы. Особенно ценной оказалась невротическая

привычка отвечать на травмирующие ситуации не внешним действием, а активизацией

сознания, стрессом. Стресс способствовал мобилизации родовых потенций,

активизировал нервную систему. Само бодрствующее сознание, способность долгое

время удерживать внимание на каком-то объекте можно рассматривать как

невротическую реакцию, пролонгированный стресс. Сознание в развитом виде — есть

аномалия с точки зрения животно-инстинктивной целесообразности. Но оно оказалось

в высшей степени полезным при переходе к общественному состоянию. На его основе

стала развиваться культура, организм стал приспосабливаться к среде в очень

широком диапазоне условий и, самое главное, человек научился оперировать

символами и обобщенными понятиями.

Основная особенность психоанализа, привлекавшая к нему многих мыслящих людей,

даже если они не были согласны с Фрейдом, состояла в новом видении личности,

характера и судьбы человека. Это новое видение, с одной стороны, претендовало на

строгую научность, а с другой — питалось романтическими настроениями, открывало

перед каждым, приобщенным к психоанализу, огромную и непривычную свободу в

душевном и духовно-культурном мире. Суть этого нового видения человека, которое

возникло не при помощи какой-то выдумки, а на основе идей, уже витавших в

воздухе, состояла в том, что личность не есть простая сумма черт характера,

обусловленных обстоятельствами рождения, детства и специального окружения.

Личность — динамическая система, в которой все связано со всем. Она глубоко

укоренена в своем прошлом, наделена мощной энергией, устремлена в будущее. Она

не сводится к конгломерату привычек, одни из которых являются здоровыми, а

другие — патологическими и безнравственными. Сколь бы противоречивыми и

малозначительными ни казались отдельные поступки человека, черты характера,

невротические отклонения, все они — проявления единого внутреннего “ядра”

личности.

Поводом к открытию этого невидимого ядра послужила гениальная догадка Брейера и

Фрейда, опубликованная в их совместном отчете в 1896 году. Суть ее в том, что

каждое невротическое расстройство “имеет смысл”. Невротическая акцентуация,

историческое “выпадение” какой-то функции, какого-то звена личности — все это

значимые акт” поведения, с помощью которых человек хочет достигнуть какой-нибудь

цели или избавиться от страдания. Невротические поступки являются одновременно и

необходимыми и свободно избираемыми.

Самое поразительное то, что не только невротик, но и обыкновенный человек чаще

всего не знает истинных мотивов своего поведения, выдвигает вместо них “мнимые

причины”, “рационализации”, с помощью которых он защищается от обидных,

унизительных мыслей, разрушающих его мнение о самом себе. При этом истинные

мотивы, вытесненные в бессознательное, прорываются то тут, то там в

замаскированной форме в поступках, эмоциональных реакциях, описках, забываниях,

оговорках, фантазиях, сомнениях, “идеях фикс”, отстаиваемых с особой

настойчивостью. Через эти отклонения можно быстрее и легче проникнуть в ядро

личности, чем через ее серьезные и взвешенные заявления. Наблюдения человека —

нормального, не делающего оплошностей, не открывающего своих пристрастий —

характеризуют его как “всякого”, “никакого” и мало дают для психолога и

терапевта.

Новое психоаналитическое видение человека влекло за собой множество следствий. К

их числу можно отнести, например, сближение патологии и нормы и возникающую

отсюда возможность истолкования культурных феноменов на основе психиатрии, а

невротических феноменов — на основе культуры.

В психоанализе устраняется принятое в классической просветительской психологии

деление психических функций на волю, разум и чувство. Утверждается, что всякая

мысль есть одновременно чувство, наделенное волевым импульсом, что всякое

желание способно рождать мысль, а всякая мысль питается каким-то желанием.

Таковы были лишь некоторые новшества психоанализа. Фрейд ухватился за те из них,

которые больше соответствовали его личному опыту, той культуре и тем семейным

отношениям, в которых он вырос. Всякий другой психоаналитик примеривал их на

свой рост, на свой вкус, переосмысливал и отсюда рождались новые версии

психоанализа.

Что во взглядах Фрейд было неприемлемо для Адлера, вызывало критику с его

стороны?

Во-первых, абсолютизация и материализация бессознательного, которое, по мнению

Адлера, имеет одинаковую с сознанием природу. Бессознательное лишь часть

сознания, не подвластная пониманию, невыразимая в ясных понятиях.

Бессознательное, вопреки Фрейду, не противоречит устремленности сознания.

Сознание и бессознательное соотносятся, по Адлеру, на основе синергетики, как

противоречащие по смыслу, но устремленные к единой цели, охватываемые единым

“жизненным планом”.

Во-вторых, Фрейд, опиравшийся на естественно-научную, позитивистскую парадигму,

склонялся к тому, чтобы считать сознание и бессознательное, “я” и "оно" — вещами

особого рода и устанавливал между ними причинно-следственные связи, подобные

тем, какие существуют между явлениями природы. Однако, по мнению Адлера, в

психической жизни действуют не причинно-следственные, а смысловые связи. “Сила

слова” замещает в душе “энергию влечений”. Таким образом, механика души, как

некоего “аппарата”, разработанная Фрейдом, заменяется у Адлера гносеологией,

интерпретацией мотивов поведения. Свобода и целеполагание важнее для Адлера, чем

необходимость и причинность. Толкование человекам своих ощущений, представлений,

фантазий — это и есть выход в бессознательное. Строго говоря, по Адлеру,

никакого бессознательного не существует. Мы создаем его каждый раз сами,

обнаруживая между идеями и образами новые смысловые связи, которых раньше не

замечали. Не прошлое определяет наши поступки и мысли, а стремлением к цели,

формируемой нашим жизненным планом.

Понимание бессознательного, как “эвристической функции”, “рабочей гипотезы”

усилилось в последних работах Адлера.

При всей важности возражений Адлера против Фрейда, нельзя сказать, что он во

всем прав. Проблемы детерминизма и телеологии, субстанциональности и

феноменальности психики — дискуссионны и вряд ли окончательно разрешимы в

научном дискурсе.

Третье направление критики Адлером классического психоанализа связано с

разработкой им ”эго-психологии”, то есть выяснением места сознательного “я” в

структуре личности. “Я” — это фокус всей жизненной конструкции личности,

жизненного стиля. В понимании Адлера “я” в значительной степени самодостаточно.

Но как же в таком случае оценить степень адекватности внутреннего образа “я”

содержанию индивидуальной психики, реальному поведению? Адлер бы ответил, что

надо искать социально-приемлемые интерпретации “я” самим индивидом, не ставя

вопроса о том, что собой представляет “я” как таковое.

Адлер возражает против “пансексуализма” Фрейда. Сексуальное удовлетворение есть

функция половых органов. Каждый орган имеет свое особое самоощущение. Однако

возможна, в принципе, сексуализация любого органа, превращение его в эрогенную

зону. Переход сексуального (генитального) либидо в оральное и анальное — не

автохтонный процесс, а результат воспитания, концентрации внимания ребенка на

определенных функциях и органах. Первичная энергия организма не имеет никакой

сексуальной окраски, ощущается как мощь, воля, стремление к власти. Какой

эмоциональный и смысловой оттенок приобретает эта энергия — зависит от органа,

который ею приводится в действие и объекта, на который направлено действие.

Фрейд отмечал, что сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и

сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер, возможно и

обратное. Несексуальные влечения и чувства, будь то голод, страх, агрессия,

социальное чувство, могут предстать в сексуальных образах. Если для Фрейда

различного рода социальные отношения: материнство, отцовство, братство,

отношение к светской и духовной власти, супружество — выступают как модификации

первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот, некое первичное “социальное

чувство” трансформируется в различные виды эмоциональных отношений и влечений, в

том числе — и в сексуальные. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли можно

однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина, скорее всего, лежит

где-то посередине.

Более определенно можно выразить солидарность с Адлером, когда он критикует

“эдипов комплекс” Фрейда. Тема ненависти, ревности к отцу и инцестуозного

влечения к матери, несомненно, может присутствовать в сознании и бессознательном

некоторых индивидов, как результат деформации семейных отношений, невротизма и

агрессивности кого-либо из родителей, но очень трудно доказать, что эдипова

“конфигурация” влечений универсальна. Скорее, можно утверждать, что в своих

стремлениях к идентификации с отцом и матерью дети обоих полов стремятся как-то

согласовать, примирить образы своих родителей и выдвигаемые ими требования. Они

бывают травмированы, когда им предлагают идентифицировать себя с одним из

родителей и отречься от другого. Если какая-нибудь болезненная, неуверенная в

себе девушка хочет находиться рядом с отцом, это просто есть стремление находить

поддержку там, где она находила ее раньше — у отца, который всегда будет ее

любить и защищать. Эта девушка может уклоняться от рискованных любовных

отношений с молодыми людьми и предпочитает общество отца. Но в этом совсем

необязательно усматривать стремление к инцесту. Иное, чем у Фрейда, понимание

структуры психики Адлером приводит его к иным методам терапии. Адлер не

подозревал пациентов в попытках обмануть врача, навязать ему некую

“рационализацию” вместо искреннего признания. Любовно-дружеские отношения,

готовность обсуждать вместе с пациентом его проблемы на основе полного доверия,

равноправия и дружеского участия представлялись Адлеру более подходящей основой

для излечения неврозов, чем “дистанция по отношению к пациенту и отвлеченные

умствования по поводу его истинных мотивов. Терапия, по Адлеру, это продолжение

воспитания там, где человек уклонился на ошибочный путь. Терапевт должен понять

не отдельную причину психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, его

способ решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит источником

психических отклонений, сколько неадаптированность человека к обществу и, как

следствие, использование неподходящих “технологий” в общении с другими, а часто

— отсутствие каких бы то ни было “технологий”, то есть, коммуникативной

культуры.

Индивидуальная психология Адлера с большой осторожностью относится ко всякого

рода схемам, классификациям. Она не предлагает системы, правил лечения. Каждый

случай болезни, как и каждый случай общения людей, должны рассматриваться как

неповторимые и индивидуальные. Общие правила — лишь вспомогательные средства.

Гораздо важнее для успеха лечения психологическая гибкость терапевта, ощущение

нюансов, верность здравому смыслу.

§3. Комплекс неполноценности.

Обратимся теперь к теории самого Адлера, к ее главным идеям. Комплекс

неполноценности, с которого Адлер начал разработку своей концепции, не следует

понимать, как нечто патологическое, указывающее на болезнь. Неполноценность —

нормальное, естественное для человека чувство. Адлер даже сформулировал афоризм:

“чтобы быть полноценным человеком, надо обладать комплексом неполноценности”.

Как же это понимать? Первоначально Адлер обратил внимание на факты

физиологической неполноценности отдельных органов: ведь ни у одного человека все

органы не бывают хорошо сформированы и развиты. У одного — выносливое сердце, но

больной желудок, у другого — хорошее зрение, но неважный слух, у третьего —

сильный интеллект, но вялые чувства и т. д. органы и функции способны в какой-то

мере заменять, компенсировать друг друга. Сердце с больным клапаном работает

так, что развивает сильную сердечную мышцу. Слабовидящий человек склонен чаще

прислушиваться. Но Адлера больше всего интересует компенсация в рамках одной

функции: ребенок со слабым зрением тренирует себя в искусстве рассматривания

предметов, человек со слабым слухом напрягает слуховой орган и постепенно учится

различать самые тонкие различия звуков. Известно, что некоторые художники имели

в детстве врожденную близорукость, а композиторы — плохой слух. Великий оратор

Греции Демосфен в детстве заикался. Люди, обладающие слабым здоровьем, развивали

свои силы и способности, борясь с недугом. Именно они нередко делают выдающиеся

открытия и создают шедевры культуры.

Кроме физических дефектов существуют социально-культурные формы неполноценности.

Адлер легко обнаруживает их в возрастных, половых, экономических, политических и

моральных отношениях. Возраст — главный и универсальный источник

неполноценности. Ребенок — несчастное существо. Ведь он почти во всем зависит от

взрослых, вынужден им подчиняться, искать у них помощи. Да и сами детские

отношения совсем не идиллические. В них мало нравственности, жалости, долга и

много борьбы, эгоизма, напряженности. Даже некоторые детские прозвища

(“Толстяк”, “Косой”, “Блоха”) могли бы раскрыть множество драматических историй.

Детство длится долго. Пока человек не повзрослеет, он чувствует себя

неполноценным, и это чувство неполноценности сохраняется затем на всю жизнь —

даже у преуспевающих людей, не говоря уже о неудачниках. Усилением чувства

неполноценности сопровождается вступление личности в каждую новую возрастную

фазу. Очень не уверены в себе подростки. Они вступают в групповую, общественную

жизнь, где нет родительской опеки и где надо проявлять ум, быстроту реакции,

осведомленность, силу. Среди подростков идет борьба за престиж и лидерство в

группе, за успех у противоположного пола. Поражение создает у подростка

сильнейшее чувство неполноценности. Зрелый человек также подвержен этому

чувству, если он по каким-либо причинам теряет свой социальный статус. И уж

нечего говорить, сколь разочаровывающим, преисполненным униженности и бессилия

может быть самочувствие старика — лишенного работы, ограниченного в средствах,

потерявшего многих друзей и близких, забытого собственными детьми.

Половые отношения формируют у молодых людей чувство неполноценности. У девочки

оно возникает потому, что к ней с самого детства относятся как к существу

“второго сорта”. Ее возможности изначально ограничены, поскольку огромная часть

выигрышных, превосходящих социальных позиций занята мужчинами. Но и у молодых

людей нередко возникают сомнения, являются ли они “настоящими мужчинами”,

достаточно ли у них отваги, ума, свирепости, силы и других качеств, которые

связывают с мужским идеалом. Быть мужчиной означает для большинства быть у

власти, быть “наверху”, а быть женщиной — значит подчиняться, быть “внизу”.

Фрейд констатировал неполноценность женщины, связывая ее с женской анатомией и

женской “завистью” к пенису. Адлер считал, что физиологически и психологически

оба пола равноценны — и это должно стать незыблемым принципом воспитания.

Неравенство полов он объяснял неравенством социальных ролей мужчины и женщины,

различием культурных требований к мужскому и женскому поведению. Протест против

униженного положения, связанного с полом, Адлер называл “мужским протестом” и

подчеркивал, что его можно наблюдать как у девушки, так и у юноши, который

боится, что его назовут “бабой”, “тряпкой”, “девчонкой”.

Чувство неполноценности может возникать в связи с отношениями богатства и

бедности, власти и безвластия, высокой и низкой квалификации.

Наконец, существует родовой общечеловеческий источник чувства неполноценности.

“Мыслящий тростник” — так сказал когда-то о человеке Паскаль, вложив в эту

краткую формулу всю гамму чувств, которую испытывает в глубине души человек, не

знающий, зачем и почему он появился на свет, затерянный в бесконечных просторах

Вселенной.

Завороженный универсальностью открытой им идеи, Адлер стремится превратить ее в

объяснительный принцип всех перипетий истории и форм социального устройства.

Представьте себе человека, говорит Адлер, одного и без всяких орудий в

первобытном лесу. У него нет ни скорости бега, ни силы, ни когтей, ни клыков, ни

толстой и теплой шкуры... Человек, рассматриваемый с точки зрения природы, есть

неполноценное существо. Вся человеческая культура: техника, язык, социальная

организация, мораль, наука, религия — выросла в результате стремления преодолеть

биологическую неполноценность.

Утверждая изначальную родовую неполноценность человека, Адлер шел по пути,

который уже был намечен европейскими философами и антропологами. Ницше видел в

современном человеке лишь “шаткий мост”, промежуточное звено между обезьяной и

“сверхчеловеком” будущего.

Признавая “объяснительную силу” адлеровского принципа неполноценности, следует

видеть и его ограниченность. Фрейд, возражая Адлеру, отмечал, что многие дети не

только не чувствуют своей неполноценности, но напротив, развивают нарциссизм,

видят себя в “центре мира”, в фокусе внимания окружающих. Многие уродливые,

больные, лишенные зрения, с ампутированными ногами или руками люди, как это ни

странно, не чувствуют себя ущербными. Вообще, легче встретить человека излишне

самоуверенного, чем страдающего комплексом неполноценности. Что же касается

“природы человека”, то, будучи уязвимой, ранимой, она обладает и огромным

“запасом прочности”, ресурсами, которые отсутствуют у других животных. Какое

животное обладает разумом? Кто, подобно индийским йогам, может ходить по

раскаленным углям, останавливать на много часов дыхание?

В ответ на критику Адлер заявлял, что “комплекс неполноценности” — лишь идея,

объяснительный принцип, элемент общей схемы поведения, который должен

рассматриваться в совокупности с другими элементами: “жизненным стилем”,

“компенсацией” и “социальным чувством”. Он подчеркивал, особенно в последних

своих работах, что дело не в фактической полноценности, поскольку критерии

полноценности и совершенства относительны, зависят от культуры. Дело в

“генерализированном чувстве” неполноценности, которое вызывает приток сил и

служит импульсом к действию.

§4. Компенсация и сверхкомпенсация. Невротический характер.

Уже приводились примеры того, как усиленное внимание к слабому органу, упорная

его тренировка приводят к “сверхкомпенсации” и выдающимся достижениям. Но такой

“выход в гении” случается редко и лишь при стечении благоприятных обстоятельств.

Значительное количество людей достигает только “реальной компенсации”, то есть

успешно адаптируется к своей социальной роли, вырабатывает более или менее

эффективные технологии поведения в быту, семье, на работе, среди друзей.

Условиями реальной компенсации служат, согласно Адлеру, стремление к

превосходству, власти, дающее “запас упорства”, социальное чувство, которое

подобно инстинкту, вызывает интерес к другим людям, общественным событиям,

заставляет включиться в мир культуры. Социальная включенность позволяет осознать

важнейшие жизненные проблемы, по сути дела, социальные, но осознаваемые как

глубоко личностные. Это — выбор профессии, выработка стиля взаимоотношений с

другими людьми, формирование способности к устойчивым любовно-дружеским

отношениям, создание семьи.

Адлер говорит, что эти проблемы реальной компенсации его специально не

интересуют. Он занят “сверхкомпенсацией”, “невротическим характером”. Нормальные

люди идут своим путем, трудным или простым, находят приятную и, вместе с тем,

осуществимую цель в жизни. Энергия их “воли к власти” тратится с пользой. Их

чувство превосходства заслуженно, адекватно ситуации. Адлера, как

врача-психиатра и педагога, интересуют случаи “псевдокомпенсации”, такие, в

которых стремление к превосходству не находит социально оправданного применения,

вызывает конфликты с окружением и может привести к “бегству в болезнь”.

Здесь возникает несколько вопросов. Почему, в силу каких обстоятельств,

компенсация идет ошибочным путем? В чем именно проявляется ошибочная

компенсация? Как можно ее выправить? Ответы на эти вопросы, иллюстрированные

примерами из клинической практики, составляют содержание многих сочинений

Адлера. Он выявляет возможные причины неудачной, невротической компенсации,

стремясь проследить “логику невроза”, развитие его от некоторого исходного

пункта через цепочку случайных событий и ошибочных решений к устойчивому,

генерализированному состоянию, при котором “невротический план жизни”

господствует и упорно претворяется в жизнь пациентом, специально “устраивающим”

себе такие переживания, которые могли бы подтвердить избранную им невротическую

позицию. “Направляющая фикция” становится центральной движущей силой

невротического характера. Она мобилизует память, мышление, воображение,

оценочные суждения. Парадоксальным образом человек извлекает выгоду из своих

поражений, подкрепляя ими свою собственную значимость. Этими поражениями он как

бы обнажает первоисточник своих несчастий, каждый раз говоря себе: “Я не достиг

успеха, был унижен, потому что такова моя натура. Виноваты родители, мой

маленький рост, мой дефект слуха, зрения, моя трусость, мой длинный рост, моя

избалованность, моя сексуальная конституция, некрасивость и т. п.” Этими

отговорками невротический ребенок, а затем и вырастающий из него взрослый,

пытаются уклониться от решения, переложить вину на кого-нибудь другого. При этом

создаются основания для упрямства, педантизма, появления властных амбиций.

Гордость, зависть, жадность, вспыльчивость и мстительность проявляются все более

открыто, потому что они способны укрепить исходную установку. Подчеркивание

своей неспособности, слабости и непригодности становится не только защитным

механизмом против увещеваний близких и усилий лечащего врача, но и источником

гордости, чувства своей уникальности, с которой все должны считаться. Так

происходит замена реальной, социально-значимой цели — невротической фикцией.

Человек находит моральную опору в том, чтобы быть импотентом, профессионально

непригодным, обузой для коллег и знакомых.

“Направляющая фикция”, идея-цель, о которой говорит Адлер, служит защитным

бастионом и командным пунктом, с которого систематически ведется невротическое

“наступление”. Читая Адлера, мы видим, как превращаются в невротическую защиту

психические акцентуации, дефекты и слабости человека, включенные в прототип

личности. Это, например, обесценивание окружающего мира, его девальвация, (мне

ничто не интересно, мир не переделаешь, надеяться не на что и т. п.);

расширенное сомнение, не допускающее никакой веры, (никому и ничему нельзя

доверять, самые блестящие умы ошибаются, познать истину невозможно, все может

произойти); фанатическая уверенность, исключающая всякое сомнение, (что бы ни

произошло, я всегда буду верить в своего Бога, свою партию, своего вождя и т.

п.). Основой невротического характера могут стать также ревность, жестокость,

бесстыдство, нарциссизм и многое другое.

Всякий человек найдет в себе хотя бы зародыши подобных “ходов” мысли и чувства.

И это — еще одно подтверждение известной максимы о том, что наши недостатки —

суть продолжение наших достоинств, что болезнь чаще всего есть гиперактивность

или недоразвитость какой-то здоровой функции, а здоровье — уравновешенность

процессов, каждый из которых в рамках целого организма — важен и необходим, но

способен развиваться в болезненную фикцию, если выходит из под контроля

“социального чувства”, изолируется от других функций.

Причины ошибочной, невротической компенсации следует, по Адлеру, искать в

детстве, в его неблагоприятных ситуациях. Их Адлер определяет три.

Во-первых, врожденное несовершенство органов, приводящее к недомоганию,

психической перегрузке. В особенности, оно будет патогенным в том случае, когда

ребенка за его врожденный дефект унижали, наказывали или насмехались над ним.

Такие дети, как правило, теряют уверенность в себе, не имеют надежды, интереса к

людям, учебе, работе, исключают для себя возможность брака и т. д.

Второй тип потенциального невротика — избалованный ребенок. Он привык жить при

избытке ласки и заботы, сделался эгоистичным, капризным. Он не способен к

терпению, равноправному сотрудничеству, может только брать, но не давать. Когда

он попадает в новое окружение, где его уже не считают кумиром, он теряется,

считает себя обиженным, хочет отомстить, добиться господства, стать первым. Если

к тому же он умен или имеет высоких покровителей, то добивается своего и

становится тираном. Если же на пути к цели его разоблачают, он занимает позицию

“глухой обороны” и живет в постоянной конфронтации со своим окружением, считая

всех людей лицемерами, не имея ни с кем теплых и доверительных отношений.

Третий тип — пренебрегаемый ребенок. Он никогда не знал, что такое любовь,

душевная близость, откровенный и серьезный разговор об интимных жизненных

проблемах. Люди были холодны к нему. Он думает, что они всегда будут холодны,

что доверять никому нельзя. Сам он не способен к любви и дружбе, и думает, что

их вообще не существует. Конечно, вряд ли найдется ребенок, которым все и всегда

пренебрегали. И хотя родительской, особенно материнской заботы и любви, ничем

нельзя заменить, все-таки даже у самого пренебрегаемого ребенка могут возникнуть

импульсы к любви, доверию, интерес к другому человеку. Но все эти способности

должны постоянно тренироваться, иначе они угаснут — даже у тех, кто в детстве

получил достаточно большую “порцию любви”.

Кроме этих распространенных ситуаций, может быть множество других, в которых

благоприятные и неблагоприятные факторы смешаны в разных пропорциях. “Чистых”

ситуаций не бывает. Исход ситуации не предрешен. Очень многое в судьбе человека

зависит от темперамента, воображения, счастливого случая, наконец. Конечно, даже

тот, чей “старт” был неблагоприятен, может, опираясь на здравый смысл, развить

качества, которых ему недостает.

Оценивая характер европейского человека, Адлер считает, что многие люди не

справляются со своими проблемами и формируют ошибочный стиль жизни. Они не могут

найти оптимальную профессию, создать хорошую семью, поддерживать дружеские

отношения с людьми.

Причину широко распространенного невротизма он видит в изъянах европейской

цивилизации, которая культивирует индивидуализм, отвлеченные принципы возводит в

ранг жизненных ценностей. Фрейдовскую “отвлеченную” теорию сексуальности Адлер

называет “насилием над разумом”, “фикцией самого дурного свойства”. Фрейд взял

за основу своей теории, считает Адлер, побочный “эротический обертон”, который

имеется во всех словах, обозначающих социальную связь: любовь к родителям,

любовь к детям, любовь у Отечеству, любовь к профессии, супружеская любовь,

любовь к самому себе. Во всех этих случаях речь идет о модификациях социального

чувства, большинство из которых не имеет никакого отношения к сексуальности. И

еще более нелепо видеть проявление сексуальности в характерных для европейской

культуры невротических символах, которые навязываются молодым людям. Это

“мужественность”, (как будто “женственность” есть нечто недостойное), “чувство

сверхбытия” (сверхчеловека, того, кто “играет большими задачами”, испытывает

желание повелевать миром). “Воля к власти”, уже разоблаченная Ницше и

Шопенгауэром, как основная установка европейского характера, легко превращается

в невротическую фикцию. Механизм любого невроза включает в себя борьбу за

господство, преодоление какого-то ограничения. Оздоровление цивилизации Адлер

связывает с культивацией “социального чувства”.

§5. Социальное чувство.

В отличие от теоретиков, которые думают, что человек от природы — эгоист, а

общество — есть продукт договора или взаимодействия между полноправными и

суверенными личностями, Адлер считает, что личность, скорее, фиктивное понятие,

возникающее в результате перекрестной оценки индивида им самим и его окружением.

Личность — это развитое социальное чувство. Личностный идеал — фикция, а не

реальный план жизни. Адлер отмечает и положительную роль личностного идеала.

Последний есть “антиципация”, предвосхищение, “маршальский жезл в ранце

маленького солдата”, “кредит, который востребован примитивным чувством

неполноценности, чтобы выстроить общественное жилище”. Личность вырабатывает

черты характера, востребуемые идеалом, “фиктивной целью”. И если она сумеет

затем удачно “расставить” эти черты в реальном пространстве своих общественных

действий, можно считать, что личностный идеал выполнил свою роль.

Но нельзя не видеть и опасность этой фикции. Если человек подчеркивает, что у

него есть идеал, часто говорит о нем, его уже можно считать невротиком. Но даже

тот, кто не говорит ни о каком идеале, нередко скрытно и настойчиво проводит его

в жизнь. С какой целью? Прежде всего, чтобы измерять, взвешивать преимущества

других и, обесценивая их, возвышать себя. А чтобы взаимоотношения при этом не

нарушались, личностный вклад маскируется “антификциями”, выступает в виде

подчеркнутой гражданственности, патриотизма, готовности терпеть тяготы вместе со

всеми, ничем не выделяться, довольствоваться малым.

В согласовании общеевропейской цивилизационной идеи — “воли к власти” с

индивидуальными антификциями Адлер видит “триумф человеческого остроумия”.

Человек утверждает себя, “блистая скромностью, побеждая смирением, укрощая

других своей добродетелью”. Таким образом, “невротические трюки” обеспечивают

гражданское единение, доверие. В этом их польза. Психическое здоровье есть в

большинстве случаев уравновешенность “личностных фикций” и “социальных

антификций”.

Что же такое “социальное чувство” и как его воспитывать?

Социальность, согласно Адлеру, естественная форма жизни человека. Все люди

чувствуют себя неадекватными в каких-то ситуациях, каждый бывает придавлен

трудностями жизни и не в состоянии справиться с ними “один на один”. Поэтому

самым сильным стремлением человека всегда было стремление объединяться в группы,

быть членом общества. Даже на примере животных мы видим, что слабые особи,

сбиваясь в стадо, способны защититься от сильных. Человек биологически слаб, и в

этом первопричина социальной жизни.

Вторая причина социальности — неравенство людей, тот факт, что многие неспособны

выжить в изоляции. Недостатки индивида вызывают потребность в других людях,

благодаря этой нужде появляются социальные изобретения. Взять, например, язык.

Он возникает как средство привлечь внимание других. Умственные и языковые

способности развиваются, на первый взгляд, как индивидуальные. На самом деле,

развитие личности в изоляции — невозможно. Развиваясь при недостатке контактов,

язык, ум, чувства человека — слабеют. Больные, невротики и преступники —это все

люди, не получившие от общества стимулов к развитию, понимание которых

ограничено их частным языком. Им неинтересны история, социальные институты,

чужие культуры. Только благодаря постоянной коррекции со стороны общества

личность развивается нормально, а всякая “депривация”, то есть лишение человека

возможности пользоваться общественными благами, ведет к усилению чувства

неполноценности и невротизму.

Природа наделила человека стремлением к физическому контакту, эмоциональной

привязанности, дружескому единению. Детям хочется, чтобы с ними играли и

разговаривали. Это и есть социальное чувство. От воспитания и переживаний,

испытанных в детстве, зависит — превратится ли оно в сознательный интерес к

здоровью, поступкам, душевному миру другого человека, в способность жить

насыщенной духовной жизнью, в единстве с народом, человечеством. Воспитание в

людях социального чувства — первостепенная задача педагога и психиатра. Она

достаточно сложна. Чтобы ее решить, нужно выяснить структуру социального

чувства, этапы и механизмы его развития, добиться того, чтобы различные

социальные институты, вся культурная среда действовали согласованно,

целенаправленно, чтобы дело воспитания детей и молодого поколения находилось в

руках ответственных, компетентных людей. От этого мы, как думал Адлер, еще

очень, далеки.

Социальное чувство или социальный интерес, Адлер понимает как инстинктивную и в

то же время сознаваемую и управляемую способность “видеть глазами другого,

слышать ушами другого, чувствовать сердцем другого”. Эта способность опирается

на чувство принадлежности к группе, народу; на стремление к глубокой

эмоциональной коммуникабельности; на интерес к процессам, происходящим в

обществе; веру в людей, способность доверять, быть откровенным, искренним и

свободным в диалоге; на оптимизм и историческое чувство, готовность выслушать

критику, трезво оценивать свои способности, признавать свое несовершенство,

готовность проявить доброту, участие, инициативу.

§6. Прототип личности и индивидуальный стиль жизни.

Обычно полагают, что основная идея Адлера — “комплекс неполноценности”. Этот

комплекс — безличен, универсален, присущ всем людям. Вопрос лишь в том, каким

образом он компенсируется: социально полезным, разумным или бесполезным, с

помощью какой-то фиктивной идеи собственного превосходства.

Однако уже само название концепции Адлера — “индивидуальная психология” —

указывает на значение индивидуально-биографического метода исследования

личности. Действительно, Адлер — прирожденный психолог-практик. Он не нуждается

в отвлеченных понятиях, типологиях для того, чтобы иметь дело в человеком,

который сейчас перед ним. Всякие схемы, модели, принципы имеют для него лишь

вспомогательное значение. Главное при изучение человека и при лечение — это

непосредственный, личный контакт с пациентом, взаимопонимание. В таком контакте

Адлер не морализует, не увещевает. Он старается выявить, прежде всего,

стержневую установку личности и на нее воздействовать. Этот “жизненный план”,

“прототип”, “стиль” и служит главным предметом интереса Адлера и как психолога,

и как педагога. В благоприятных условиях “стиль жизни” не выражен ясно. Но вот в

опасных, трудных, критических ситуациях он проявляется отчетливо. Поэтому Адлер

придает большое значение анализу воспоминаний пациента, касающихся разного рода

критических случаев.

Впервые термин “жизненный стиль” Адлер употребил в 1926 году. До этого он

пользовался менее емкими терминами: “направляющий образ”, форма жизни”, “линия

жизни”. Речь идет о значении, которое человек придает миру и самому себе, его

цели, устремлениям, а также методах, которыми он обычно пользуется при решении

жизненных проблем.

Здоровый, нормальный стиль жизни, по Адлеру, отличается тем, что человек хорошо

адаптирован к обществу и общество извлекает выгоду из его деятельности. У

здорового человека достаточно энергии и смелости, чтобы открыто встречать новые

проблемы. Адлер говорит, что “уже младенец старается оценить свои силы, свой

удел... Значение жизни постигается в первые четыре-пять лет и подходит к нему

человек через блуждания и потемки, ощупью, через ощущения, догадки, намеки,

приблизительные объяснения. Стремление уловить некую устойчивую и непреходящую

линию в собственной жизни входит противоречие с ее вечной текучестью. Поэтому

фиксация каких-то переживаний в качестве основы для понимания всей жизни

содержит в себе некую натяжку, ошибку... Тем не менее, уже к концу пятого года

жизни ребенок достигает единого, кристализированного образца поведения,

вырабатывает свой стиль решения проблем. Он закрепляет для себя в глубине души

представление о том, что ждать от мира и от самого себя. Теперь он воспринимает

мир — и на всю жизнь — через устойчивую схему восприятия. Все переживания

истолковываются в соответствии с этой схемой, т. е. первоначальным значением,

которое было придано жизни. При этом даже если это значение ошибочно и наш стиль

жизни постоянно навлекает на нас несчастья, мы никогда легко не отказываемся от

него”.

Нельзя сказать, что приведенное разъяснение стиля жизни четко и ясно. Тем не

менее, в нем есть смысл. Индивидуальность человека действительно устойчива,

универсальна, уникальна. Она включает в себя какое-то понимание цели и смысла

жизни, благодаря которым раскрывается значение отдельных событий и поступков.

Стиль или прототип — основа развития личности, система ориентаций поведения и

мышления. Она проходит через всю жизнь и обладает силой судьбы.

Возникновение прототипа Адлер показывает на простых примерах. Так, ребенок с

желудочным расстройством будет иметь повышенный интерес к еде. Разговоры о еде,

метафоры, связанные с едой, будут для него характерны. Другой ребенок — с

дефектом зрения, будет озабочен рассматриванием вещей. Но не только врожденные

задатки определяют прототип. Родительское влияние может иметь преобладающее

значение. Из-за вспыльчивости, грубости, необщительности отца у некоторых

девочек формируется установка на избегание мужчин. Мальчики, которых подавляла

строгая мать, могут избегать женщин. Очередность рождения — существенный фактор,

влияющий на прототип. Адлер считает печальной жизнь первенца. Ведь вначале он —

единственный и находится в центре внимания. Но после рождения второго ребенка

обнаруживает вдруг себя свергнутым с пьедестала, ощущает трагическую утрату

власти, которой обладал. Боязнь утратить власть, подозрение, что его в любой

момент могут покинуть ради кого-то другого, будет преследовать первого ребенка

всю жизнь. Положение второго ребенка тоже своеобразно. Он изначально побуждается

к соревнованию с первенцем, к достижению всего того, что уже есть у старшего.

Второй ребенок, согласно Адлеру, более деятелен, по натуре бунтовщик, не

признающий власти и авторитета. Но он может вырасти избалованным, не способным к

усидчивой работе. Старший же, который находится на периферии внимания, привыкает

быть независимым и больше полагаться на свои силы. Легко себе представить, что с

поступлением в школу, когда заканчивается благоприятная ситуация для

избалованных детей, старший существенно опережает младшего.

Интересна судьба левшей. Их можно узнать еще в колыбели, так как левая рука у

них движется быстрее, чем правая. Их стразу же начинают учить пользоваться

правой рукой, но сначала на них сыпятся упреки и насмешки. Однако к ним

проявляют больше внимания, чем к правшам, у левшей развивается интерес к тому,

что вообще можно делать руками, например, к письму, рисованию, лепке,

строительству. Неудивительно, что многие левши, “переученные” на правшей,

обнаруживают более высокий уровень достижений и способностей. Но бывает, что

врожденный недостаток левшей — слишком часто подчеркивается, а попытки развить

правую руку — не предпринимается. Тогда у ребенка возникает сильное чувство

неполноценности, и он, став взрослым, постоянно чувствует себя неуклюжим,

неловким. Он может вести борьбу со своим “недостатком”, что придает его

характеру воинственность и конкурентность. Но если он часто терпит неудачи —

даже вне связи с тем, что он — левша, то привыкает принимать свои поражения как

нечто должное. На этой почве у него вырабатываются зависть, мстительность или

повышенные амбиции, властолюбие.

Уже на этих примерах видно, что возникший в детстве прототип может развиваться в

разных направлениях. Возникают всякого рода компенсации, отклонения, но

некоторое устойчивое динамическое ядро характера проступает с возрастом все

более отчетливо.

На основе комплекса неполноценности развивается компенсаторный комплекс

превосходства. Оба комплекса, по Адлеру, имеют нечто общее: будучи развиты сверх

меры или не уравновешивая друг друга, они способствуют выключению из полезной

жизни и невротизации. Но будучи наполнены социальным содержанием и проявляясь

адекватно ситуации, они выступают как сигнальные ориентиры, обозначающие границы

судоходного русла, ни влево, ни вправо от которого уходить нельзя.

Каждый человек на основе своего прототипа стремится создать ситуацию, в которой

он превосходит всех. При этом каждый идет своим путем, по-своему адаптируется к

обществу. Один всегда идет “напролом”, находит удовлетворение в том, чтобы

преодолеть себя, справиться с трудностью. Другой привыкает “действовать в

обход”, избегать сложных ситуаций. Эффективность любой стратегии ограничена, но,

в среднем, выигрывает тот, кто готов действовать в любых обстоятельствах.

Любой стиль жизни, в особенности, жесткий, ригидный может стать основой невроза.

Коррекция, по Адлеру, состоит в том, чтобы пробудить в человеке чувство

общности, интерес к делам общества. Другая задача терапевта — уменьшить чувство

неполноценности пациента. Но самое главное — изменить цель. Если мы сумели

понять, что целью жизни пациента является “бегство”, самоизоляция, достижение

превосходства, то должны с тактом и искусством проникнуть во внутренний мир

пациента и скорректировать его цель.

Развивая свою концепцию стиля жизни, Адлер стремился решать задачи воспитания,

социальной педагогики, борьбы со всякого рода социальными отклонениями. Так,

поведение проституток, самоубийц, преступников он объяснял чувством

неполноценности, которое не было у них скомпенсировано социальным чувством.

Единства человечества он мечтал достичь на путях воспитания у всех людей

социального чувства. Работа ради этой цели была смыслом его жизни. Адлер выходил

за границы медицины, боролся с индивидуализмом, агрессивностью, лживостью,

праздностью, ленью и другими пороками, связывая их с комплексом неполноценности.

Адлер подчеркивал значение сознательной реализации каждым человеком своей

социально-полезной способности. Он считал, что жизненный успех зависит от

правильного выбора компенсаторной цели, от того, удастся ли человеку избежать в

своем развитии крайностей: преступления и невроза.

Адлер обращает внимание на ряд недостатков общественной организации, мешающих

правильному воспитанию, в частности, на разобщенность поколений. Хорошими

воспитателями могут быть лишь знатоки человеческой души; те, кто сами прошли

через страсти и соблазны, кто способен на непосредственные сопереживания.

Кающийся грешник в этом смысле — выше, как воспитатель, чем праведник. Ведь он

“поднялся” над трудностями, вывел себя из болота обыденности, нашел силы

получать благо из тяжелого опыта жизни.

Цель индивидуальной психологии Адлер видел в том, чтобы восстановить внутреннее

психическое равновесие, усилить сознательное “я”, которое ослаблено борьбой с

бессознательными комплексами. Его задачей было не высвобождение желаний, а

активизация познающих, критических и конструктивных сил разума.

Отмечая склонность Адлера к упрощению, вульгаризации проблемы, недостаточное

внимание к научному методу и желание проповедовать каждому, кто только

соглашался слушать, нельзя и не признать положительных моментов адлерианства.

Это — утверждение активности, суверенности разума, чувства ответственности,

внимание к вопросам социальной инженерии, организации разумного, эффективного

общения людей разных социальных групп и поколений, демократизации образования.

Адлер искренне желал быть полезным людям. Теория Адлера привлекла многочисленных

поклонников, но уже в 40-50 г. г. утратила свою популярность. Трудно возразить

Дж. Брауну, который пишет: “Прекрасная интуиция Адлера иссякла в

посредственности его последователей, потому что он распространил свою проповедь

слишком широко и упростил проблемы, которые приобрели вид, непригодный для

научного обсуждения”. Тем не менее, психоаналитики приняли ряд идей Адлера и в

частности, его общую трактовку соотношения неполноценности и превосходства.

Развитие психоанализа, во многом благодаря Адлеру, сменило ориентацию: с

естественно-научной, биологической на гуманитарную, социо-культурную. Но мечты

Адлера об активной массовой психотерапии так и остались в области утопий.