"Поезд" - читать интересную книгу автора (Штемлер Илья Петрович)

Глава первая

Елизар Тишков, проводник пассажирского поезда, сидел во дворе вагонного участка. Не было еще и девяти утра, как он пришел сюда, несмотря на то, что явку назначили на одиннадцать.

Старенький портфель притулился у скамейки, раздув тряпичные бока. Другие проводники обычно берут в рейс чемоданы понадежней – мало ли чем придется отовариваться в далеких южных городах, самое сейчас время черешни и помидор. А Елизар, чудак, с чем уезжал, с тем и возвращался. Даже бригадир, Аполлон Николаевич Кацетадзе, ему однажды попенял: «Ты б свою торбу оставлял дома, зачем возишь через всю страну?…» При мысли о бригадире Елизар взгрустнул. Конечно, у него никаких оснований не было, но сердце щемило. Разве можно их сравнивать: бригадир – широкоусый, веселый, с черными хитрющими глазами, и он, Елизар Тишков, с вечно сонным выражением бледного лица, как бы подвешенного к крупным розовым ушам. Никакой не было у него внешней привлекательности. Только что чистые, не тронутые бормашиной зубы. Что касается глаз, то мнения относительно их выразительности расходились. Одни пассажиры – а последние пятнадцать лет Елизар имел дело именно с этой категорией граждан – считали, что у Елизара глаза бесстыжие, другие убеждали его, что с такими глазами человек не может быть дрянным. Так что Елизара основательно запутали. Тут еще и Магда узел затянула: она считала, что у Елизара вообще глаз нет. «Так, гляделки, и все», – говорила она в минуты гнева. Однако на вопрос Елизара, почему она из всех мужчин поездной бригады отдала предпочтение ему, Магда отвечала, что на остальных вообще смотреть невозможно после отхода поезда с оборота. Как на подбор. Тихий ужас, а не проводники… Одни в майках с борцовского плеча, другие натягивают гимнастерки, что оставили в вагонах дембиля, третьи влезают в засаленные женские кофты. Мужчины называются… Только один Елизар в стужу и в зной неизменно одет в железнодорожную форму. Что на стоянке, что в пути. Честно говоря, это не совсем уставная форма. Купил ее Елизар в «Детском мире», в отделе «Все для школы» за тридцать шесть рублей, благо школьники нынче пошли рослые, акселераты. Только и забот было, что блестящие пуговицы нашить да лычки проводника. Работы для Магды на час, а два года носит, не снимая. И пыль не садится, и ни за что не цепляется, не то что законная дерюга, прозванная людьми «пылесосом». Раз вдоль вагона пройдешь – и весь в пыли да в каких-то пятнах… Вот и красуется Елизар на своем рабочем месте, точно дирижер оркестра. Он да Аполлон Кацетадзе, начальник поезда… И Елизар вновь вернулся к своим тихим мыслям. Нет у него фактов относительно Магды и Аполлона Николаевича, нет. Одни предположения. Да и жена у начальника ничего еще, смотрится. Каждый раз перед дорогой подруливает к вагонному участку на «Жигулях», подвозит какие-то пакеты, свертки, наверняка имеющие особое предназначение в дальней поездке. Рядом с Магдой она, конечно, проигрывает, особенно если на Магду надеть все цацки, что сверкают на жене начальника пассажирского поезда. Но не такой же Аполлон дурак, чтобы заводить шашни с проводницей из своей бригады. В поезде все на виду. Это кажется, что вагон кончается тамбуром и площадкой. На самом деле поезд – одна семья. Только локомотивщики, пожалуй, сами по себе…

Между тем просторный двор вагонного участка заполнялся людьми.

Инструктора, нарядчики, проводники резерва, студенты-сезонники, технические спецы многочисленных путейских хозяйств, примыкающих к участку… Многие из них были стародавними знакомыми, поэтому встречи их сопровождались возгласами, крепкими рукопожатиями и громким смехом. Одни только вернулись из рейса, другие, подобно Елизару Тишкову, отправлялись в рейс, третьи вернулись и сегодня же отправлялись «с крутого оборота», даже не успев забежать домой, – людей не хватало…

Елизару «везло» – он три дня провертелся дома, изнывая от безделья. Всегда так: когда надо позарез быть дома – гонят в рейс, а когда не надо – слоняешься по углам, груши околачиваешь. Конечно, он мог пристроиться в какой-нибудь рейс, дня на три, но не хотелось выпадать из Аполлоновой бригады. Люди костьми ложатся, чтобы попасть на южное направление, – не станет же он рисковать. Честно говоря, Елизар ждал последнего резерва, думал помириться с Магдой, махнуть с ней на дачу к брату, по лесу погулять. Черта с два! Магда сдала сменщику вагон и сгинула, словно в воду провалилась. Елизар и по телефону звонил, и самолично на такси прикатил ночью. А толку что? Зря катался. Два рубля семьдесят копеек просадил. Считай, бутылку «Агдама» выплеснул без толку – дверь Магдиной квартиры точно слилась со стеной. Соседи поднялись, стыдить Елизара стали, так и поворотил пёхом домой к себе: не станет же он вновь такси нанимать, до пол-литра белоголовой пустые расходы натягивать при здоровых ногах, ведь люди засмеют. Хорошо, грузовой трамвай подвернулся, подобрал с полдороги…

Елизар тронул мыском ботинка свой портфель. Взял ли он бритву с собой, не забыл, как в прошлый раз? Но расстегивать портфель, ворошить все не хотелось. Да и тесно стало на скамье – рядом уселась тетя Валя, пожилая проводница, весом центнера полтора: как она помещалась в узком служебном купе, непонятно.

– Чего ворочаешься-то? – тетя Валя оглядела Елизара.

– Думаю: не забыл ли бритву, а смотреть неохота.

– Эх вы…, проводники. Небось в портфеле, как в вагоне, – проворчала она. – Ох, не хотела бы я быть твоим пассажиром, Елизарка.

– Ладно, ладно, – обиделся Елизар. – Зато чай подаю чистый, без химии, – добавил Елизар первое, что пришло в голову.

– И молодец! – мирно согласилась тетя Валя. – Говорят, скоро новую форму будут вводить на дороге. Шить заставят. Где они на мое пузо материи наберут – не знаю.

_ Да, – не без ехидства согласился Елизар. – Все равно что паровоз в китель заворачивать.

Несмотря на громоздкость, тетя Валя была проворна. Иной и молодой проводнице за ней не угнаться. Поэтому колкости в свой адрес она принимала снисходительно и даже сама их вызывала, как в этом пустяковом трепе.

– А еще болтают, что нас всей бригадой на другой маршрут переведут, – продолжала вязать ленивый предрейсовый разговор тетя Валя.

– Не переведут, – в тон ей отозвался Елизар. – Будут они с нашим бугром связываться.

– Тю! – повысила голос тетя Валя. – Тоже шишка. Таких крикунов-бригадиров на участке, считай, каждый второй. Переведут! И не пикнем. Другое дело, что мы с Аполлоном нигде не пропадем.

Площадка, отведенная под явку бригад, постепенно заполнялась. Вот подошел Сергей Войтюк, гроза поездных хулиганов. Молча сел, опустив к ногам холщовую сумку. Достал платок и принялся растирать затылок. Последнее время его донимала гипертония. Войтюк возил с собой аппарат, навострился мерить давление даже под грохот колес. Вся бригада бегала к нему в купе от нечего делать. Войтюк никому не отказывал… Подкатили на такси братья Мансуровы – Шурка и Гай-фулла – бывшие носильщики, ребята крепкие, тихие и, главное, непьющие. Именно поэтому, говорят, они не прижились в беспокойном и суетливом братстве привокзальных флибустьеров. Обсуждать с ними весть, что принесла тетя Валя, бессмысленно. Братья будут отмалчиваться. С детства их, видно, приучили: нет ничего дороже молчания – всегда в выигрыше. Да и Серега Войтюк сейчас весь в своей гипертонии. Только что с Яшкой перекинуться словами. Яков когда-то был инженером, устроился на сезонку проводником, поднакопить деньжат, да так и осел. С тех пор прошло года три. Яквв и машиной обзавелся, и в кооперативный дом въехал… Вон стоит у столба, газету читает, грамотей. И чемоданчик аккуратный, и сам причесан, точно из бани. Но свой парень, положиться можно… Елизар шагнул было к Якову мыслями поделиться, как в отдалении, у павильона, увидел Магду.

Черный китель и короткая юбка облегали ее невысокую фигуру. Берет с золотыми молоточками был сдвинут набок, покрывая густые темные волосы, в которых проглядывали седые нити. В последнее время их стало больше, несмотря на то, что Магда только отметила тридцатипятилетие. Туфли на коротком бойком каблучке, подарок Елизара, сумка-баул через плечо. Стюардесса, а не проводник… «Пришла, пришла», – со сладким томлением думал Елизар, отстраняя посторонние мысли. Он не помнил сейчас причины их последней размолвки, он начисто забыл о ссоре. Предвкушение дней, в которые он, Елизар Тишков, одинокий мужчина, будет чувствовать себя семейным человеком, охватывало душу упоением и особой просветленностью…

Аполлон Николаевич Кацетадзе проводил планерку.

Его скуластое лицо с широкими черными усами еще хранило следы горячего разговора в диспетчерской. Все нарядчики как нарядчики, их же Веруня – злыдня. Как Аполлон к ней ни подъезжал: и польские духи сулил, и помидоры – все впустую. «Человек работал с фирменными поездами, привык к роскоши, а ты пытаешься ее от всего отучить, – укорял Аполлона приятель, начальник адлеровского поезда. – С твоим сундуком на колесах она просто растерялась. Дай привыкнуть человеку, потерпи».

И Аполлон терпел. Чего он добивался от Веруни? Пары пустяков! Чтобы нарядчица не посылала ему новых проводников, зачем ему неприятности? Его люди против пополнения, им это ни к чему. Катается каждый в своем вагоне, как говорится, в одно лицо, на свою удачу. По инструкции не положено? А кто соблюдает эту инструкцию? Летом, так вообще на два вагона один проводник не редкость, где ваши инструкции, покажите! «Известно, почему ты новичков отфутболиваешь, – кричала Веруня на всю диспетчерскую. – Не хотят твои проводнички с другими делиться, карман-то у них без дна. Да и тебе больше перепадет!»

Плюнул Аполлон, выскочил из участка как ошпаренный, и впрямь язык у женщины без костей. Пришлось подключать старшего нарядчика, на бутылку коньяка отстегивать. А у начальства вкус тонкий, только французский и употребляет.

Так что настроение у Аполлона было подпорчено. А тут еще и авторучка не пишет, шкрябает, блокнот с колен стаскивает, действует на нервы… Была еще одна причина, из-за которой настроение Аполлона Николаевича Кацетадзе не то чтобы портилось, но как-то особенно возбуждалось. Предстоящая поездка была для него не обычным рейсом. Можно сказать, событием, которое серьезнейшим образом может повлиять на его жизнь… Если ничего не изменится, то он, по прибытии в Москву, завтра, в восемь утра, покинет поезд. Точнее, улизнет, оставив вместо себя кого-нибудь из проводников. И этот из ряда вон выходящий поступок, можно сказать – уголовно наказуемый, он вынужден будет совершить по особой причине… Он, конечно, вернется в поезд, догонит самолетом где-нибудь по маршруту. Но завтра, в четверг, к десяти часам утра, ему необходимо быть в Москве, даже если после этого он понесет самое суровое наказание… А что с поездом случится? Столько лет работает Аполлон начальником, и никаких особых происшествий. И в этот рейс ничего не случится. Нечего себя изводить заранее, к тому же в Москве ему нужна ясная голова и душевное спокойствие…

– Ну что?! Катаемся по старой схеме? – Аполлон обвел взглядом свою команду.

Бригада выжидательно молчала, словно вспоминая, как они катались в последний раз. Елизар подмигнул Магде, та поджала губы и отвернулась. Они в дележе не принимали участия – прицепных вагонов всего два, а между собой они их давно распределили: Магда брала купейный, Елизар плацкартный…

Дольше затягивать паузу было рискованно, Кацетадзе это чувствовал. Все-таки его опередили – первой бросила камешек тетя Валя. Быстрая на ногу толстуха наверняка уже побывала на путях отстоя и ознакомилась с вагоном, который она обслуживала в прошлую ездку. И ознакомление это ее чем-то не устраивало. То ли титан не работал, то ли электрохозяйство доверия не внушало, возись потом…

– Мне, например, Аполлон Николаевич, хвостовым ехать надоело, – опередила она начальника на долю секунды. – Человек я немолодой…

– Почему хвостовым, женщина? – вкрадчиво произнес Кацетадзе. – До Минвод за тобой будут два вагона прицепных. А из Минеральных до оборота и мигнуть не успеешь. И первым номером домой вернешься.

– Все равно, пусть по справедливости, – тянула свое тетя Валя. – Дайте мне середину. Восьмой или шестой.

– Сразу шестой?! – прогудел Войтюк. – А мне пешком по шпалам?

– Ничего. Покатаешься и в хвосте! – обрубила тетя Валя. – И там найдешь себе клиента. Мне с тобой не тягаться.

– Ну, тетя Валя… Ты тоже пустой не поедешь! – вставил Судейкин, прыщавый проводник-первогодок с вислыми карманами на мятом кителе. Чувствовал Судейкин, что его принесут в жертву тете Вале: первый год работает, своего еще не накричал.

И точно. Тетя Валя поймала взглядом Судейкина.

– Помалкивай, Судейка! Ты с мое пересчитай наволочек я одеял, потом и вякай…

– Тихо, тихо! Не дома! – воскликнул Кацетадзе. – Клянусь могилой отца, уйду я от вас. Что за люди?!

Конечно, это был не пустой спор. Хвостовой вагон реже осаждали безбилетники, и претензии тети Вали были понятны всем.

Аполлон Николаевич Кацетадзе недаром пользовался репутацией справедливого начальника. Он поднял длинный сухой палец и погрозил всей бригаде разом.

– Что я вижу?! Пожилая женщина, член нашей семьи, трясется в последнем вагоне, на отшибе. И больше рискует от всяких хулиганов, а здоровые молодые люди, ее товарищи по работе, сидят себе в надежных вагонах в центре состава. Что я должен подумать как старший по должности товарищ?

– Вы должны подумать, Аполлон Николаевич: есть ли среди нас мужчины? – в тон вставил Яша. – Я вам отвечу – есть!

– За-а-аписали! – и Аполлон проставил номер Яшиного вагона против фамилии тети Вали.

Все заулыбались, а Судейкин позволил себе громко -засмеяться. Хитрец этот Яша, ему все равно, где ехать, – Яша свое дело знает. Где бы он ни работал, в проигрыше не останется, свое возьмет. А жест, что ни говори, – красивый и, главное, – козырной, всегда пригодится, если коснется чего серьезного…

– Значит, тетя Валя туда едет шестым, обратно – девятым, – продолжал планерку Кацетадзе.

– А я обратно каким? – спросил младший из Мансуровых – Гайфулла.

– Считать не можешь?! – вскричал Аполлон. – Туда третий, обратно двенадцатый, – Аполлон покачал головой с прямым намеком на некоторую заторможенность мышления единоутробных братьев.

Но Аполлон был не прав. Мансуровы слыли тугодумами, но лишь в служебных вопросах, боялись, как бы их не обмануло начальство. Однако коснись личной заинтересованности – и бывшие носильщики оборачивались на зависть смекалистыми молодцами. Не каждому удается провезти в купейном вагоне до дюжины безбилетников одновременно. Смекалистые-смекалистые, но Яшин рекорд им не перешибить. Кто как не Яша провез из Мурманска на тридцать шесть купейных мест двадцать четыре безбилетника?! И как он крутился, когда в поезд сели ревизоры, как гонял своих «зайцев». И в туалете запер, и топочное отделение набил, и на антресоли складывал, прикрыв одеялами. Весь выложился, но товарищам свиньи не подложил, в соседний вагон своих безбилетников не спровадил. Утер Яша нос ревизорам!

Планерка была недолгой, надо было считаться со временем. До отхода поезда оставалось часа четыре, а дел еще выше головы: и пополнить запас сахара, чая, купить еды в дорогу, а главное, принять вагон с оборота…

Елизар шел следом за Магдой. Он видел ее прямую спину, тонкую девичью талию, крепкие, тронутые первым загаром ноги. Одна рука Магды была занята жесткой плетеной корзиной, другая придерживала ремни сумки, перекинутой через плечо. Елизар нес свой дряхлый портфель и желтый чемодан Магды. Помирились они без лишних слов – Магда после планерки кивнула Елизару на свой чемодан, он молча поднял его и двинулся за ней следом, направляясь к чаеразвесочной…

Елизару не хотелось ни о чем расспрашивать Магду. Он сейчас довольствовался тем, что Магда рядом, стоит только протянуть руку или окликнуть.

Возможно и другое – в эти предрейсовые часы острее чувствуешь под ногами асфальт родного города. Обычный пассажир, покидающий привычную обстановку, с тем чтобы провести какое-то время в скрипящем, грохочущем домике на железных колесах, не принимает всерьез предстоящей перемены – так, временное неудобство. Совсем иное чувство у проводника – жизнь его долгие годы представляется бесконечным пунктиром, где нормальное земное существование заменяется тесным походным пристанищем, набитым случайными людьми. Елизар с этим свыкся, но примириться не мог. Поэтому каждая минута, проведенная им вне вагона, была наполнена особым смыслом…

В чаеразвесочной оказалось на редкость безлюдно, и кладовщица встретила их миролюбиво. Не то что в другие дни, когда нетерпеливый путейский люд несет по кочкам кладовщицу и всю систему комплектования. Тут не до улыбок…

– Номер вагона? – Кладовщица занесла карандаш и, встретив насмешливый взгляд Магды, решила: – Ладно, проставлю тебе год своего рождения. Тоже четыре цифры.

Магда кивнула. Не станет же она, спотыкаясь о рельсы, искать свой вагон, чтобы, записав заводской номер, вновь возвращаться сюда за сахаром и чаем…

Так и начинается рейс с никому не нужного вранья.

– Сколько сахара? Семь блоков хватит? Хватит, – решила кладовщица. – А чая? Три пачки… Вафли будешь, нет? Ну и не надо. Кофе есть. Импортное. Возьми для себя…

Елизар в этом деле полностью полагался на Магду и стоял, разглядывая полки. Подстаканники, ложки, тарелки, миски, блюдца, шахматы, домино… Даже салфетки сегодня есть. Вот житуха пошла! Сколько ерунды! Елизару хватало забот с подстаканниками, будет он еще брать на себя всю прочую дребедень, век не рассчитаешься. Пусть этот ресторанный шик «фирма» катает, на то у них и шкафчиков разных в рабочих купе натыкано. А в его вагоне образца пятидесятых годов пассажир и на газете поест, как кошка. Газетой же и утрется, салфетки целей будут. А пачку он домой отнесет, будет с чем в гости пойти, салфетки нынче в большом дефиците.

И туалетного мыла Магда взяла, как же, упустит она неподотчетное… Расписалась в накладной и за Елизара поставила закорюку. Теперь Елизар тащил и плетеную корзину, доверху заваленную пакетами. Магда несла его портфель.

Миновав двор участка, они подошли к продуктовому ларю. Купили колбасы, хлеба, масла, яиц. Магда хотела и куренка взять, но передумала: синий какой-то -перещипали беднягу. Она вернула тушку на прилавок и передала Елизару несколько хрустящих пакетов с бульоном и харчо. Елизар распихал их по карманам, в корзину они уже не вмещались…

Нагруженные, они двинулись в ранжирный парк.

Втиснутый в самое чрево большого города, парк в этот прохладный день казался хмурым, собрав на пропитанной мазутом земле многочисленные морщины-рельсы. Елизару всегда парк виделся живым существом. Не было и мгновения, когда он замирал, как замирают ночами улицы. Круглые сутки исполосованное стальными плетьми его тело напрягалось под тяжестью составов, маневровых электровозов, дрезин. И даже в те редкие паузы, когда ничего не двигалось, он, казалось, еще тяжелее дышал под замершими в ожидании движения вагонами на путях отстоя.

К двум таким вагонам сейчас и приблизились Магда и Елизар. Без маршрутных досок – фризок вагоны внешне походили на множество других своих собратьев, что высились на путях. С этими фризками постоянные неприятности: срывают их при мойке мохнатые барабаны, ищи потом. Только что за пятерку вернут ее мойщицы, а фризка числится на балансе, за нее отвечать придется. Вот и снимают ее проводники перед мойкой, если не забудут. Кому охота пятерик отстегивать; и без того в парке обирал больше, чем шпал…

Магда поднялась на носки и постучала кулаком в глухую дверь. Подождала недолго, подобрала лежащий у ног кусок щебенки и шандарахнула о боковину. Дверь соседнего вагона приоткрылась, и в проеме показалась взъерошенная башка молодого человека.

– Лезьте ко мне, – предложил молодой человек после короткого приветствия. – Сосед побежал с маршрутным листом, я приглядываю.

Магда проворно взобралась на площадку, протянула руку, приняла у Елизара поклажу. Следом взобрался и Елизар. Толкнул дверь, глянул в коридор: вагон плацкартный, его. Магда подобрала сумку и тамбуром ушла к себе, в купейный…

– Ты, что ли, меня подменяешь? – спросил Елизара молодой человек.

Елизар молча шагнул в служебное купе и поставил на пол вещи. И так ясно, что он подменяет, тратить слова впустую ни к чему. Вдобавок Елизар давал понять молодому человеку, что он нравом строгий и вагон принимать будет всерьез… Служебное купе было завалено одеялами, ящик с помидорами стоял на столе, придавив собой разбросанные монетки; всюду грязь, пыль.

Елизар решил было перенести свой портфель в коридор. Но там какая-то тетка в военных галифе подметала пол. Отодвинув дверь, Елизар сунулся было в подсобку, но и она занята: кто-то в рабочем комбинезоне, отгородясь спиной от двери, мыл в раковине стаканы…

– Рано заявился, – буркнул взъерошенный молодой человек. – Только вагон обрабатываю. На семь часов опоздали, вот и попал в штопор: пришлось кликнуть специалистов из «Северных зорь». – И он общим кивком повязал тетку в галифе и того, из подсобки.

– Недорого стою, – игриво произнесла востроухая тетка. – Не обеднеешь.

– Все равно платить, – рассудительно ответил молодой человек.

– Мало привез? – словоохотливо подстегивала тетка. – А то дай помидорку – и квиты.

– Вадиму витамины самому нужны, поистощал в пути Вадим, – сам о себе позаботился молодой человек.

Елизар продолжал хмуриться. Он понимал: причины у этого Вадима серьезные. Любое опоздание уменьшает время обработки вагона перед обратным рейсом. А выбитую из графика бригаду уборщиц уже никакими посулами не вернуть в опоздавший состав, к ним уже другие составы подвалили. Вот и трудятся «специалисты», названные в шутку «Северные зори» – алкаши, бомжи и прочая околовокзальная знать. С кем деньгами проводники расплачиваются, кого порожними бутылками приваживают, в зависимости от уговора. Крутой заработок имеет ранний алкаш, благо поезда его не подводят, частенько запаздывают, знай поворачивайся. Иной раз и выпить некогда, не то что сбегать поставить свечку тем благодетелям, что поезда из графика вышибают…

Тетка в галифе опустила в бездонный карман случайную бутылку и оглянулась.

– Видел, видел! – оповестил Вадим. – В счет впишу. Небось специально натянула штаны с ушами!

– Ох и зыркает, – добродушно ответила тетка. – Буржуй недобитый. Ладно, приканай к аванцу.

– У меня аванс и получка вместе. В ногу со временем иду, – ответил Вадим. – Вытряхнуть бы твое галифе, представляю, сколько добра там спрятано, – Вадим заговорщицки подмигнул Елизару, призывая его повеселиться, чего хмуриться-то?

– Ты вот что, любезный, – Елизар несет службу и от своего не отступит. – Сдавай по ведомости. Нечего время тратить. На посадку потянут по расписанию, никто с твоим опозданием не посчитается, – и, не дожидаясь ответа, принялся пересчитывать одеяла. Потом спохватился и потребовал ведомость.

Вадим пригладил ладонями неубранную рубаху, полез в тумбу и достал книгу съемного имущества. Быстрым взглядом Елизар тотчас усек, что на книге стоит номер другого вагона. Вадим присвистнул в изумлении: вот те раз, катался неделю и не обратил внимания.

– Принимать не стану! – объявил Елизар. – Беги к начальству, пусть решают.

– Лады! – обрадовался совету патлатый Вадим. – Мигом! А ты присмотри тут. Упрут чего – и не заметишь.

Теперь Елизар мог спокойно оглядеться. Ох, и не любил он, если во время приемки стоят над душой, ждут, когда наконец подпись поставят в маршрутку. Конечно, проводника можно понять: бьется, как вода в бутылке, считай неделю, а то и больше, если его с оборота на повторку заворачивают. И вот он, дом, под носом, а тут с приемом-сдачей тянут. Бывали случаи: оставят вагон при полной экипировке и бегут домой. Потом возвращаются притихшие, успокоенные. И все неприятности, возникшие из-за их отсутствия, принимают без огорчения.

Елизар пометил на бумажке количество одеял и принялся пересчитывать оконные занавески. Ну, это не сложно – спрессованы, словно только что со склада. Не любят проводники вешать занавески. Обязательно потом недосчитаешься. Елизар как-то схватил за руку одного дембиля – тот на прощание сапоги занавеской драил. Так бы и метнул измазанную ваксой занавеску в окно, если бы Елизара рядом не оказалось. А то и одеяло в окно швыряли ради куража или чтоб проводнику насолить. Поди докажи, кто. А за все плати, хоть и со скидкой, но все равно деньги немалые…

И маршрутная фризка есть, вон торчит за сундуком, точно белая антенна. Надо теперь подстаканники пересчитать. И стаканы с ложками. Титан вроде в порядке, окалины не видно, стало быть, не прогорел, что, честно говоря, удивительно при таком проводнике. А где кочерга?

– Куда кочергу подевал? – спросил он у выросшего в дверях Вадима. Тот едва переводил дух. В руках держал ведомость. – Исправил? – Елизар уже видел, что исправил – старый номер был погашен штемпелем, рядом стоял новый, соответствующий.

– Исправил! – выдохнул Вадим. – За треху.

– Брось врать, – попенял Елизар. – Не разжалобишь. Вот народ, любую малость к деньгам подводят. Думают, что уважение вызовут, а мне плевать. Так что напрасно врешь.

– Да клянусь! – парень смутился, видно Елизар в точку попал. – Треху и отдал, – добавил он вялым голосом. – Кто же мне на слово поверит, что у вагона другой номер? За три рубля и поверили.

Елизар махнул рукой и поинтересовался кочергой. Вадим рассвирепел.

– Ну, сучок, подожди! Придет мой черед принимать тебя с оборота. Покуражусь! Колеса у вагона пересчитывать заставлю, будет мой праздник!

– А чо ты злишься, чо злишься?! – взвился Елизар. – Тоже цаца! Может, у меня какая баба-проводник принимать придет! Они, бабы, каждую нитку заставят показать, все нервы вытянут. А тем более – кочерга. Не пальцем же мне шуровать в титане, верно? Или ты вообще чай не кипятил?

– Хог! Не кипятил он… Все колено в умывальнике чаем засорил, – бросил из подсобки поденщик из «Северных зорь».

– Не твое дело! – горячился Вадим. – Лучше сбегай кочергу добудь. Мою, наверно, кто-то из пассажиров прихватил. Была ведь!

Парень вышел из подсобки и скрылся в тамбуре. Сейчас принесет кочергу – украдет в каком-нибудь бесхозном вагоне…

– А где куртка? В чем я буду чай разносить? – не смирялся Елизар.

– В майке! Пижон. Вот куртка, – Вадим извлек из сундука свежую, склеенную крахмалом белую куртку официанта.

Санитарный врач, как правило, обращает внимание на куртку. И наказывает проводника, если куртка имеет такой парадный вид – значит, чай разносится без куртки, нарушаются правила.

– Что, санитар не ходил? – Елизар провел ладонью по прохладной белизне куртки.

– Ходил, – с веселой злостью ответил Вадим. – Дал треху – ходил мимо.

– Санитар у нас неподкупный, – укорил Елизар.

– Неподкупный. В соседнем вагоне без унитаза катаются, ко мне бегают… Кто выпустил вагон, если не он, твой неподкупный? – ехидно поставил вопрос Вадим.

– Чей же интерес? Проводника, что ли? Без унитаза ехать, скажешь тоже, – усмехнулся Елизар.

– А то, – ответил Вадим. – Он, хитрец, в туалетах ящики с помидорами вез, на перекупку. А я его пассажиров обслуживал. В туалетах двойная нагрузка.

– И что? – Елизару подумалось о том, что это сейчас вагон Магды. Вот так номер!

– А ничего! Говорит, на машину деньги собирает. Теперь купит, помидоры по червонцу на рынке. Шутка, два туалета помидор привез.

Тем временем расторопный поденщик приволок кочергу. Елизар принялся пересчитывать подстаканники.

Тетка все не теряла надежды отведать витаминов. Зябко поеживаясь, она просунула палец между досками ящика, трогая тугой помидор.

– Может, запремся в купе? – подмигнула она патлатому Вадиму. – Дело короткое.

– Тю! – Вадим мусолил мятые рублевки, что горстью извлек из кармана. – С тобой запрешься, век на докторов придется работать… Вон запрись с этим, – Вадим кивнул на поденщика-стаканомоя.

– Ну-ну! – вдруг обиделся тот. – Кого ты ко мне прислоняешь, подметала? Хочешь, чтобы и я квалификацию потерял, да?

– Свою квалификацию ты и так растерял. Диван от полки не отличишь. Заждались, небось, вагончики столяра. А он вот где – стаканы перебирает.

Елизар скосил глаза на парня в брезентовой робе и вздохнул со значением. Вот почему в коридоре вагона валяется холщовый мешок с инструментом. Оказывается, его владелец не из синей роты привокзальных умельцев, а столяр вагонного участка.

– Ты что это меня укоряешь-то? – заполошил по-бабьи парень.

– И не стыдно тебе, брат? – негромко оборвал Елизар.

– Может, у меня дырка? Может, состав мой не подали?!

– Как же! Не подали… Прошлый раз я ждал столяра да и отправился с поломкой на шесть суток. А он, выходит, в это время живую деньгу сшибал. Да что же это такое, а?! – Елизар чувствовал, как в нем просыпается обида. С чего бы так, вроде и не его вагон сейчас томится в ожидании столяра. Он давно обратил внимание, что стынут пальцы, когда просыпается обида. С этого и начиналось. А потом ударяло в голову, глаза застило. Невменяемым делался. На что угодно мог пойти. Никакая злость так не выворачивала нутро, как обида… Он отстранил ладонью подстаканники, шагнул в коридор, приподнял с пола холщовую сумку и швырнул ее в окно. Парень обомлел. В следующее мгновенье он метнулся к Елизару. Лишь сноровка патлатого предотвратила потасовку.

– Тиха-а! – встрял он между столяром и Елизаром. – Драк мне тут не хватало. Насмотрелся за дорогу… На! Выметайся! – И он протянул столяру несколько влажных бумажек.

Парень принял и пересчитал.

– Мало! – объявил столяр и протянул деньги обратно.

– Чего?! А бутылка? – обиделся проводник.

– Хо! Едва на донышке плескалось. Так это ж за встречу! – настаивал столяр.

– Тоже мне родственник, – усмехнулся Вадим. – Нет у меня ничего, все ревизоры вытряхнули.

– Ладно. Я тебе еще наработаю, – пригрозил столяр от двери. – И тебе, активист! – Он мазнул взглядом по физиономии Елизара и исчез в тамбуре.

– А где тетка? – удивился проводник и крикнул в глубь вагона: – Тетка! Жива, нет?! Ушла… И помидоры прихватила. От стерва!

В прорехе, что образовалась на месте сдвинутой боковой дощечки ящика, явно недоставало нескольких помидоров. А один, оброненный, сиротливо валялся на мокром, только что прибранном столике.

– Если от многого взять немножко, это не воровство, а дележка, – покорно заключил патлатый Вадим и, вернув помидорину в ящик, укрепил дощечку. – Скорей подписывай маршрутку, сменщик. Совесть имей, с ног валюсь, которую ночь не сплю.

– Так и не спишь, – ворчливо протянул Елизар. – Как катался-то? Поделись, – он достал ручку и расправил мятый маршрутный лист.

– Катался, как на метле, – воодушевился Вадим. – Туда вообще ни одного ревизора. Обратно – только в Минводах сели. Пришел человек из штабного, собрал милостыню, на том и закончилось.

– В Минеральных Водах? – недоверчиво хмыкнул Елизар. – Там ребята строгие.

– Может, и бугор спонтярил. Дополнительный налог решил собрать.

– А кто у вас бригадир?

– Михайлов.

– Долгоносик? Он может… Шел бы ты от него.

– С лета я работаю, еще не огляделся.

– С институтскими пришел?

– Угадал.

– Далеко пойдешь, хваткий, – непонятно усмехнулся Елизар. – Думал, ты уже не один год катаешься, все тайны познал.

– Научили. В студенческой бригаде. Пришли мы на дорогу ясноглазые, а ушли хмельные, понял? Одна даже и дите с собой прихватила… Вот я и решил покататься год-два, прибарахлиться, чтобы и в институте учиться не стыдно было. А то бегаешь в бумажных джинсах весь год – наука в голову не лезет.

– Такой хваткий, и не лезет. Наша-то наука сразу полезла, – и, помолчав, Елизар добавил: – Теперь ее никаким колом из тебя не выбить.

– По себе знаешь?

Елизар сдержался.

– Как же тебя, свежака, на южное направление поставили? И в одно лицо!

– Есть способ, есть способ, – осклабился Вадим. – Научить? – он достал с антресолей припрятанную бутылку. – Ну? Как принято: за встречу-расставание?

Елизар избегал возлияний до главной посадки. Не то что некоторые: зальют зенки и при посадке билет разглядеть не могут. Но искушение Елизар испытывал – не идол же он деревянный. Возможно, так бы ему и не совладать с собой, но в этот момент дверь распахнулась, в коридор вбежала Магда. Темные ее волосы рассыпались по спине, глаза в гневе косили еще сильнее.

– Ну?! Это ж надо… Два часа до отправления, а вагон сняли с маршрута. Другой дают под оборудование.

– Кто снял? – растерялся Елизар. – Санитар? Из-за туалетов?

– Если бы! По ходам забраковали!

Елизар заохал. Хорошенькое дело – оборудовать вагон за два часа до отправления…

– Как же ты его приняла-то, такой вагон?! – Елизар со значением постучал согнутым пальцем по собственному лбу.

– Не приняла я его, не подписала маршрутку, – отмахнулась Магда. – Но ехать-то мне.

И она рассказала о том, что стервец проводник пытался ей всучить вагон не в санитарной норме. Правда, беда не беда – баки в туалетах текли. Она вентиль затянула, исправила.

– От паразит, а мне плакался, пассажиров направлял! – возмутился Вадим. – Думаю, ладно, пусть помидоры свои везет, раз санитар глаза на это закрыл, выпустил вагон в маршрут…

Елизар выразительно оглядел Вадима, тот умолк.

– А тут заявился слесарь-вагонник и браканул по ходам, – продолжала Магда. – Сообщил диспетчеру… Не слышали? По радио на весь парк, – она посмотрела на бутылку, которую выставил Вадим, перевела взгляд на Елизара.

Тот суетливо сунул руки в карманы, шмыгнул носом.

– Ко-о-гда они еще найдут новый вагон тебе, – виновато пробормотал Елизар. – Ищи-свищи… И раздеть-одеть вагон дело не быстрое…

– А вот парень нам поможет. Поможешь, парень? – Магда стрельнула глазами в Вадима.

Лицо Вадима одеревенело, словно его посадили в зубоврачебное кресло. Не задержись он на эти разнесчастные три минуты со своей бутылкой, гулять бы ему вольным казаком.

– Сами, сами! – Вадим вскочил на ноги. – Трое суток я не спал. Ни секунды больше в этом сарае. Или я его подожгу. – Одной рукой он сгреб ящик с помидорами, второй подхватил чемодан – и был таков…

Магда сунула голову в окно и резко, по-мальчишески свистнула.

– Его перевели к нам из сумасшедшего дома! Ты посмотри, как он бежит! – и, еще раз свистнув, спохватилась – надо действовать.

Первым делом необходимо перетащить все матрацы и одеяла…

Елизар завел колун под дверь, чтобы свободней было бегать из вагона в вагон, руки-то заняты. Матрацы на вид только послушные, а когда пытаешься их обхватить руками, беда просто. Одни ничего, смирные, другие все норовят развернуть свое душное тело, хлестнуть по ногам. И цепляются за каждую зацепку, особенно в тамбуре. Попробуй побегай с такими, перенеси почти сорок штук! С одеялами полегче: горкой сложишь да гляди, знай, под ноги.

– Равномерно раскидывай по купе, равномерно, – задыхаясь от бега, советовала Магда.

Да Елизар и сам знал, что тут куда попало не свалишь, – потом, когда надо будет затаскивать обратно в новый вагон, скажется самая малая неаккуратность…

Прошло то время, когда на путях отстоя ждали своего часа подменные вагоны при полной экипировке. И не надо было устраивать великого переселения. Да проводники и сами виноваты. Бывало, за какой-нибудь проступок переведут проводника в охрану запасных вагонов на месяц-два, а он и рад наказанию. Метнется на вокзал, где народу кутерьма непроглядная. Потолкается, поползает между тюками и чемоданами, – глядишь, возвращается в охраняемый вагон. Да не один: целая ватага с ним из тех, кому не досталось места в гостинице. Загонит их в купе, спите-ночуйте. С каждого по рублику, а то и два, если с предоставлением простыни и наволочки, за сервис, значит. Вот и собирает с вагона до полусотни в ночь. А такой вагон у него под охраной не один. Утром подметет-приберет, сильно мятую простыню водичкой спрыснет, под матрац подложит – она и разгладится для следующего постояльца… Все шло гладко, пока какой-то стервец с пьяных глаз пожар не устроил; вагон спалил сигаретой. А много ли вагону надо: пластик да поролон. Как свеча, растаял за двенадцать минут до самых ходовых тележек. Хорошо еще не в сцепке стоял. Полыхал, как пионерский костер. Кто в чем был, повыскакивали на мороз, двое, правда, не успели, угорели. Суд был, засудили проводника и ближайшее начальство, что сквозь пальцы глядело на заработки ночные, не без корысти, видно. Ну, сгоряча и отменили экипировку подменных вагонов. С тех пор и бегают проводники, как ошалелые, перетаскивают съемное имущество, если вдруг вагон браканут…

Магда согнала со лба повлажневшие пряди волос.

– Елизар, а Елизар?! Сигай к маневровому, уговори задержаться. Пусть минут десять постоит, покурит. Пока мы управимся.

Елизар понимал свою подругу с полуслова. Он шагнул в тамбур, открыл дверь. И вовремя. Пятясь задом, к вагону подкатывал маневровый тепловоз, ему и предстояло оттащить бракованный вагон. Елизар спрыгнул на полотно и бросился к тепловозу. Машинист с любопытством оглядел проводника и понимающе кивнул. Конечно, он потянет время: почему не помочь ребятам? Только вот как дежурный технического парка отнесется? Тот все видит на своем экране.

Елизар и поблагодарить не успел хорошего человека за участие, как заметил деповского осмотрщика, того самого, что забраковал вагон. Надежда проснулась в душе Елизара. Может, удастся его уговорить? Достаточно приставить палочку, и вместо пятого месяца срок технической ревизии вагона переместится на шестой месяц, июнь. Одна палочка белой краской на трафарете. Был бы плановый ремонт вагона – другой вопрос, с плановым шутки плохие, комиссия решает, а техническая ревизия никого еще не пугала, тем более если отсрочить на один лишь месяц.

– Ты меня под суд не толкай, ясно?! – заорал осмотрщик на Елизара. – Ыш, какой указчик выискался! Вам, проводникам, лишь бы с полки не сползать…

Ох и взвился в душе Елизар. Ему бы проводниковского хлебушка поесть, осмотрщику этому! Но сдержался Елизар, смолчал. Ясно, что такого хмыря, как этот осмотрщик, на кривой кобыле не объедешь. Видно, настроение у него чем-то подпорчено, раз так колготится из-за ерундовой просьбы. Только и позволил себе Елизар, что сплюнуть смачно на гравий в знак презрения, и поспешил обратно. Ох и служба окаянная, все не как у людей. И не виноват вроде, а спрос с них, с проводников, будто они и есть главные закоперщики всех неурядиц на дороге…

К полудню в багажном отделении вокзала клиентура заметно редела, и появление старика в светлом плаще со старомодными узорными погончиками привлекло внимание.

Весовщица Галина вспомнила, что в последнее ее дежурство старик долго и недоверчиво расспрашивал об условиях отправления багажа. Все нервы вымотал. Кажется, проще пареной репы: доставил багаж, предъявил билет, оформил квитанцию, оплатил и гуляй себе… Старик все дознавался, почему не надо предъявлять паспорта. Привыкли, что всюду у них паспорт требуют, по каждой чепуховине. Иначе неуверенность душу томит – не обманули бы, не украли, пойди докажи потом без паспорта…

Галина и сама не знала, почему появление старика вывело ее из себя. Вероятно, все из-за настроения. А настроение у Галины сегодня было неважное. После утренней планерки подошла к начальнику службы, поинтересовалась: дали ход ее заявлению или застопорили. Хотела Галина работу поменять, в камеру хранения перевестись. Отказал ей начальник. Мол, в камере хранения работа не женская, за смену, считай, около пяти тонн перелопатить придется. Так ведь и заработок какой! Не с оклада же они, кладовщики, такие круглорожие и мускулистые? За место свое держатся. Другой стоит за решеткой камеры хранения, словно журнал мод рекламирует. И не из пижонства, просто иного тряпья у него нет. А тот, кто работает в халате несвежем или в пиджачке засаленном, так он или алиментщик крутой, или просто человек к себе равнодушный. Но таких все меньше остается в камерах хранения, одолевают их молодые кадры с высшим образованием, есть, которые и в аспирантуре учатся. Раз один оставил в подсобке книгу, так вообще на английском языке вся. Вот куда образование шагнуло, в камеру хранения при вокзале… Галине с ними не равняться – едва шесть классов одолела, судьба так сложилась. Однажды подменяла она приемщика из третьей кладовой. Летом, в самый разгар перевозок. Все следила, чтобы не произошла распарка, чтобы номерок, который клиент на руки получает, спаривался с номерком, что на чемодан цепляешь. И хватило ей для этого дела своих шести классов, обошлась без аспирантуры. Правда, руки и спина к концу дня одеревенели. Ну и что?! Зато одна смена работы подкинула почти половину месячной зарплаты весовщика. Сколько она тогда по уговору чемоданов и ящиков понаставила, боком продиралась по камере хранения.

Но не подвела она тогда службу, справилась с этой «мужской работой», почему же сейчас начальство сомневается? А может, не с той стороны подъехала? Говорили ей бывалые люди: поначалу надо маслом сковороду смазать, потом блины печь. Что она сунулась сдуру со своим заявлением, что у нее, лапа где-нибудь есть волосатая, поддержка? Или сама она персона-танк – есть такие, любую преграду перемолотят, во всех приемных стены оботрут, всем начальникам письма разошлют, а своего добьются. А такие, как она, Галина, серые мышки, должны хоженой тропой шлепать с ценным пакетом в сумочке. Нет денег – одолжила бы где, с будущих доходов и вернула. Подумаешь, умники, Галина и сама знала, что тропа эта безотказная. Да как-то на нее вступать совестно. И боязно, если честно. Что она, придет в кабинет и деньги протянет? А если начальник ее вышвырнет за дверь или милицию вызовет?

Галина зябко повела плечами. На улицах солнце ласкает город, а здесь, под землей, в багажном, лампы дневного света кладут на кафель тусклый глянец и сыростью от асфальта тянет. Тишину, что текла от складского туннеля, временами нарушало кудахтанье. Кто-то решил отправить багажом клеть с курами. Вот народ ушлый: мясо посылать рискованно, может испортиться за дорогу, а куры как-нибудь доберутся живыми. Будет бегать на станциях, подкармливать своих кур. Чего только люди не перевозят в багажном вагоне, умом можно тронуться! Насмотрелась Галина за десять лет… Интересно, что тот дед в допотопном плаще перевозить собрался? Что-нибудь ценное, неспроста был недоволен, что паспорт у него никто не требует, беспокоится за груз.

Тем временем старик и с ним мужчина в толстой вязаной кофте спешили за тяжело груженной тележкой. Три объемистых тюка, обшитых холстиной, были стянуты широкой голубой тесьмой. Ребята из упаковки такой тесьмой не вяжут, слишком шикарно. Да и холстина какая-то особая, слишком белая. Носильщик Муртаз Расилов – жилистый и кривоногий – придерживал ладонью груз. Он уже схлестнулся со стариком, когда принимал багаж. Чем старик набил свои мешки – неизвестно. Только весили они гораздо больше положенных восьмидесяти килограммов. Полное было право отказаться от такелажа: носильщик – человек, а не подъемный кран. Старик разгорячился, грозил написать куда следует. Расилов оставался спокоен. Он высморкался в носовой платок, аккуратно сложил его вчетверо, как было, и сказал негромко: «Посуди сам, дед, если я уже болею радикулитом, зачем мне еще и грыжа? Соображаешь? Делай еще одно место из лишнего веса. Все равно в багажном отделении такую фасовку не примут. Так что разговаривай со мной вежливо, найди со мной общий язык, может быть, я тебя пойму. Тогда и в багажном отделении не оставлю, возьму все на себя».

Мужчина, который сопровождал старика, одобрительно засмеялся. Он спросил старика: не хочет ли тот здесь, на вокзале, распотрошить тюки и собрать из трех четыре. С тем чтобы выполнить инструкцию Министерства путей сообщения. Старик затряс головой. Тогда мужчина ему сказал: «Отойдите в тень, Павел Миронович, у меня есть о чем поговорить с носильщиком». И они договорились… Вообще Расилов избегал заводиться с клиентами: себе накладней. Правда, попадались типчики, которые специально затевали свару, с тем чтобы носильщику лишнего не платить. Такого клиента сразу можно угадать. По тому, как он поправляет чемоданы, принятые на тележку, а ведь только минуту назад, когда ловил носильщика, голубь был, а не человек. Но и Муртаз Расилов себе на уме, не так-то просто к нему придраться – рванет быстрым шагом от клиента, не станет же тот в спину носильщику претензии предъявлять: неловко, люди кругом, а он брюзжит. А другому-то и дыхания не хватает в гонке за тележкой. Если честно – редкий клиент спокоен, что его чемодан не уворуют. И видит, что носильщик бляху с номером носит, а все равно беспокойство не оставляет пассажира – такова уж, видно, природа человека…

– Что, Муртазик, болеешь? – Галина и взглядом не удостоила клиентов. – Дня три не видела тебя. Или на платформу перевели, в подсобники?

– Свадьба была, на свадьбе гулял хорошо, – смуглое лицо носильщика улыбалось, видно, ему приятна была эта встреча.

– Ну?! Никак женился, Муртазик? – игриво продолжала Галина.

– Брат женился младший, Сережа… А я тебя дожидаюсь.

– Жди, жди, Муртазик… Куда я тебе с двумя детьми, подумай.

– Самый раз… Меньше мне работы будет.

Носильщик развернул поудобней тележку, прикидывая, как сподручней уложить багаж на весы. Особенно его смущал тюк, что стоял в середине. Железо упаковали там, что ли, черти? Он накинул на тюк брезентовый пояс и, ухватив скобы, потянул багаж к животу.

– Что, гражданин, выяснили насчет паспорта? – не удержалась Галина.

Старик пожал плечами, подчеркивая, что он уже давно забыл о досадном недоразумении.

– Билеты в кассу надо предъявлять. Грамотные, наверно, а весовщика от багажного кассира не отличаете, – Галина обернулась к носильщику. – Что только люди не возят теперь, Муртазик. Такую тяжесть. Может, бомбу какую переправляют, а?

– Мое дело привезти-отвезти, – уклончиво ответил Расилов.

Не в его интересах раздражать клиента, да и с Галиной портить отношений не хотелось. Он аккуратно расставил на весах багаж и вежливо постучал в окошко багажного кассира. Окно распахнулось.

– Билеты, билеты! – торопил носильщик. – Скорей. Начнет печатать документацию, час прождем, – он отошел к стене, увлекая прочь от весов зловредную Галину.

Старик суетливо расстегнул плащ и полез под полу, нахмурился, отвернул полу пошире.

– Павел Миронович, вы уже совсем, дорогой, не в себе, – молодой человек свободным жестом достал из вислого кармана вязаной кофты портмоне, извлек из него два билета.

– Игорь, Игорь… Провал памяти, – заохал старик. – Извини, брат. Я и забыл, что оба билета у тебя.

– Бывает, – покровительственно проговорил Игорь и добавил с ленцой в голосе: – Совсем вы, Павел Миронович, с лица сошли. Возьмите себя в руки… Отойдите, дайте мне распорядиться.

Старик вздохнул и покорно шагнул в сторону.

Молодой человек, названный Игорем, вступил в переговоры с багажным кассиром. Несмотря на то, что носильщик взялся уладить отправку нестандартных по весу тюков, Игорь понимал, что требовалось особое обхождение. Еще эта вздорная весовщица зыркает злорадно через плечо носильщика, ждет момента, когда кассир спросит вес. Правда, для подстраховки, Павел Миронович купил еще и третий билет, чтобы лишний вес приложить к этому билету, если возникнет недоразумение.

– Багаж оцениваете? – спросили из окошка.

– Нет, нет… Чего там оценивать? – усмехнулся Игорь. – Тряпье домашнее, – Игорь выпрямился. Он чувствовал, как сжался Павел Миронович. Пусть! Во всяком случае, настал конец спорам. Интересно, какую бы сумму предложил он, оценивая это барахло. «Хотя бы символически надо оценить, понимаете?! – кричал ему вчера Павел Миронович. – Чтобы они чувствовали ответственность за багаж». – «Слушайте, дедуля, моя мать просила доставить вас в предгорья Кавказского хребта, к вашей сестре. Вы должны мне верить». Но все равно Павел Миронович настаивал на оценке груза до последней минуты. И вот теперь стоит надутый, с укоризной глядя на своего провожатого. Игорь подмигнул старику. Тот с шумом втянул в себя сырой воздух багажного отделения и обиженно отвернулся…

– Получите квитанцию, расплатитесь и за мной! – скомандовал носильщик.

Игорь обернулся к подопечному.

– Платите, Павел Миронович!

– Сколько? – испуганно спросил старик. Игорь назвал сумму, указанную в квитанции. Запавшие губы Павла Мироновича довольно выпятились – не ожидал он такой дешевизны.

– Рано ликуете, сударь. Основная оплата пойдет через носильщика. Не за так же он крутился мелким бесом. Да и прямая доставка к багажному вагону будет стоить, – охладил Игорь своего подопечного. – Если вы не желаете быть таким, как большинство граждан.

Но Павел Миронович быстро сориентировался.

– Вот вам пятьдесят рублей, Игорь, распоряжайтесь, – великодушно проговорил старик. – Надеюсь, хватит?!

– Браво! – ответил Игорь. – Красивый жест. Но будьте осторожны. Одного моего знакомого такие движения подвели к следователю по особо важным делам.

– Ох и язык у вас, Игорь. Таким были скромным мальчиком.

Павел Миронович был доволен своим провожатым. Болтает, правда, много. Такой говоруньей была и его мать, старая приятельница Павла Мироновича. Именно по ее рекомендации старик доверился Игорю, тридцатипятилетнему шоферу «скорой помощи»…

– Не отставайте, папаша! – обронил через плечо Игорь. – Весовщица глядит нам вслед, точно обманутая кошка.

Павел Миронович презрительно поджал губы, еще раз провел ладонью по лацканам пиджака, убедился, что квитанции надежно упрятаны, и припустился за носильщиком.

В рабочем тоннеле было малолюдно. На грубых просторных тележках висели таблички с номерами поездов. Их загружали по мере поступления багажа. Потом электрокар потянет тележки к багажному вагону. Как раз сейчас под загрузкой стояли тележки с номером кисловодского поезда. Нельзя было сказать, чтоб грузчики небрежно обращались с багажом. Наоборот, складывали довольно аккуратно.

– Ваши опасения были напрасны! – воскликнул Игорь. – Мальчики работают на совесть. Целы были бы ваши тарелки, сударь…

Казалось, тоннель не имел конца.

– Послушайте, Игорь… а третий билет? Так и пропадет? – проговорил Павел Миронович.

– Не позволим! – обрадовался Игорь возможности стряхнуть с себя тягостные мысли. – Еще есть время. Побегу, сдам… Я и забыл о билете. Он у вас?

Игорь взял билет. Если послать носильщика в камеру хранения за чемоданами, то можно успеть продать билет. Или сдать. Глупо пропадать билету. И носильщик с этим согласился.

– Конечно. Лучше живые деньги, чем дырявая картонка, – рассудительно одобрил Расилов, толкая тележку.

Он кивал головой в такт движению и что-то напевал по-татарски.

– А что, Муртаз, много людей вашей национальности в носильщиках?

– Не носильщик… Станционный рабочий! – чему-то обиделся Расилов. – А татары… Еще с царской железки осталось. Традиция. Мой папа был носильщик.

– Станционный рабочий, – участливо поправил Игорь.

– Носильщик! Тогда не было станционных рабочих.

Игорь подавил улыбку и развел руками: мол, никак не угодить.

– Станционный рабочий, – проговорил Расилов. – Неделю двор убираю, платформы подметаю или пути чищу. Снег, понимаешь, зимой. Летом бумажки от мороженого бросают, рельса не видать… А неделю вещи ношу – носильщик… В Москве, говорят, носильщики только носильщики. Правильно! Человек должен специалист быть. Думаешь, просто? Надо голову иметь: какой груз как уложить. Приемы знать, технику. Поставь тебя, через два часа мертвый свалишься. Особенно летом. Татарин человек крепкий, работу любит, водку не пьет…

– Выходит, сейчас, как и раньше, – много ваших людей при вокзале, – съязвил Игорь. – Ничего не изменилось.

– Почему не изменилось?! – Расилов даже с шага сбился. – Не изменилось… У меня кооперативная квартира, зайдешь в гости – выйти не захочешь… – Он подумал, какие еще выложить доказательства. – А брат мой младший женился сейчас… Знаешь кто? – Расилов приостановился в предвкушении эффекта. – Я вот носильщик, а брат – ученый, по атомам. Все равно хоть на неделю, а носильщиком идет работать, силу погонять, на воздухе побыть… Его все ребята наши уважают…

Да и сам Муртаз был не лыком шит. Лет семь работал осмотрщиком вагонов по электрической части. И специалист был классный. Работал в бригаде предварительного осмотра. Живое дело. Потом должность сократили: не хватало людей в парке отстоя, где вагоны зимуют. Не понравилось это Муртазу – ползать по вагонам в чистом поле. Муртаз и ушел в носильщики. Зажил как человек…

Миновав тоннель, они появились на платформе.

Расилов ловко катил тележку между стоящими в ожидании посадки людьми. Игорь старался не отставать, удивляясь прямо-таки балетной ловкости носильщика. Лишь в особых случаях Расилов выкрикивал предостерегающее: «Берегись!» Он как бы заведомо предвидел, где в этом живом подвижном месиве приоткроется достаточная щель, чтобы проникнуть в нее со своей тележкой. Следом за носильщиком спешили шофер «скорой помощи» Игорь Сутормин и бывший механик цеха трикотажной фабрики, а ныне пенсионер дворового значения Павел Миронович Гурзо.

– Что-то не очень торопятся с посадкой. Сколько людей собрали, – проговорил Игорь и шутливо добавил: – Может, и вагонов у них нет? Паровозов?

– Все может быть, – с серьезным видом кивал головой Расилов в такт движению. – Лето, понимаешь, на носу. Народ уже поднялся. Едут туда-сюда… А у начальников еще зима в графиках…

– Я бы этих начальников, – отозвался дядечка из посторонних, с пирожком в руке.

– Сами, небось, самолетами летают, – ехидно поддержала какая-то старушенция. – А тут все косточки пересчитают тебе, – и, заметив носильщика, спросила торопливо елейным голосом: – Где же твой поезд, служивый? Аль с рельса скатился? Дак как же мы?

– Дома бы сидела, старая, – огрызнулся носильщик. – Что я тебе, министр сообщения?

– Форму-то надел, стало быть, ответ держи! – бросила вслед ему егозливая старуха.

– Все они одним миром мазаны, – поддержал бабку чей-то голос.

Носильщик подмигнул Игорю и засмеялся.

– Вот народ… Я-то при чем? Еще и вправду по шее дадут.

– У нас не дадут, – ответил Игорь. – Поворчат-поворчат… Рассядутся по своим купе и забудут.

– А надо бы дать по шее, – вдруг объявил носильщик. – Кое-кому на дороге. А то сидят в своих кабинетах, дорогу только из окна и видят, – он резко умолк и озабоченно вытянул палец вверх, призывая Игоря сосредоточиться. Шумную разноголосицу платформы перекрыл металлический голос информатора. Голос извещал: «Поезд Североград – Кисловодск по отправлению задерживается, будет отправлен по готовности».

Получив пустяковую информацию, люди успокаивались, будущее казалось им определенным. Более неуступчивые еще продолжали ворчать о том, какая теперь будет давка великая при посадке, о том, что наверняка поезд выпадет из графика и настоится у каждого столба. Но общее благодушие понемногу охлаждало их пыл.

– Дурное предзнаменование, дурное предзнаменование, – бормотал Павел Миронович.

– Оставьте! – раздраженно ответил Игорь. – Если каждый срыв в нашей жизни – дурное предзнаменование, то можно удивляться тому, что еще восходит солнце… Исключения стали правилом. И все!

– Дурное предзнаменование, поверьте, – продолжал бормотать старик.

– Придется потребовать увеличения договорной суммы за преодоление роковых обстоятельств… Сейчас я побегу, попробую продать лишний билет, а вы останетесь охранять тюки.

– Ни за что! – вскричал Павел Миронович. – Один не останусь. Вы не имеете права. Мы уговорились.

– Не валяйте дурака, – разозлился Игорь. – Пока нет багажного вагона, вы подежурите у своего добра.

Старик ухватил молодого человека за руку и потянул к себе.

– Прошу вас, Игорь. Я боюсь. Бог с ним, с этим билетом. Или поручите носильщику, когда он уйдет за чемоданами.

Муртаз Расилов остановил тележку у телефонной будки и сдвинул фуражку на затылок, упарился. Когда осадят поезд, багажный вагон окажется в этом месте. О чем там спорят его клиенты, интересно? Этот старик, видать, большая зануда. Расилов вспомнил Галину. Конечно, ей нелегко, что и говорить. Одна живет, детей поднимает. Сколько ей там перепадает в подземелье, смешно. Недаром на той работе люди не задерживаются, уходят. Можно, конечно, помочь Галине. Только кажется, что носильщик маленький человек на вокзале, винтик. За девять лет работы Расилов изучил вокзал, как свою квартиру. Кто на кого влияние имеет, слово нужное сказать может. Сам он, конечно, к начальнику не пойдет, а люди есть, их можно попросить, в сауну, что на Поварской, многие с дороги ходят, бывает, даже крупные начальники заглядывают…

– Муртаз, у вас паспорт с собой? – спросил Игорь. Расилов в недоумении молчал. Зачем ему паспорт

на работе? Что он, каждому клиенту будет документы предъявлять? А рабочая бляха на что? Совсем чокнулись с этим паспортом…

– Я не о том! – усмехнулся Игорь. – Билет надо сдать, понимаешь.

Расилову дважды повторять не надо.

– Зачем сдавать, деньги терять! Такой билет с руками оторвут, – носильщик сунул билет в карман. – Какой шифр на вашем автомате? И торопитесь, времени мало. Поезд отправят вовремя – посадку сократят.

– Какой шифр на ящике в камере хранения, Павел Миронович? – Игорь достал листок и карандаш.

– Я набрал год своего рождения, – ответил старик.

– Лучший вариант обмануть жуликов, – одобрил Игорь. – Им и в голову не придет, что люди так долго живут.

– Почему? – насупился старик. – Мне только шестьдесят восемь.

– Подумать только! На вид вы старше Джамбула.

– Татарин? – поинтересовался Расилов.

– Казах. На домбре играл и пел.

– У нас домбры нет, у нас гармонь, – Расилов опустил в карман листочек с шифром и номером ячейки автоматической камеры хранения. Выбрав удобную площадку за телефонной будкой, он сгрузил тюки и, развернув тележку, заспешил по платформе к серой готической арке вокзала…

Павел Миронович уперся острым коленом в тюк, на второй тюк положил ладонь, в третий уставил слезящиеся от волнения и прохлады глаза. «Теперь его отсюда можно сдвинуть только бульдозером, – подумал Игорь. – И такого человека когда-то любила моя мать».

Сам по себе Павел Миронович не произвел бы особого впечатления на Игоря. Но, как оказалось, это был тот самый мужчина, письма которого мать хранила. Игорь случайно нашел их на чердаке дачи много лет назад. Все письма получены были до востребования. Тот факт, что воображением матери мог овладеть автор этих напыщенных строк, задевал самолюбие Игоря. А сознание, что мать была в определенных отношениях с таким человеком, когда еще жил отец, наполняло сердце Игоря ненавистью к старику. Матери он все прощал… И кончину отца он приписывал существованию Павла Мироновича, ибо не хотел признаться в том, что его собственное безалаберное и легкомысленное поведение усугубило болезнь отца. Человек эгоистичный, Игорь создал миф, отведя вину от себя. Вся штука заключалась в том, что миф этот вполне мог быть реальностью. И то, что мать до сих пор продолжала отдавать старику частицу своего сердца, которое должно было принадлежать только сыну, расстраивало Игоря. Он пытался найти в Павле Мироновиче черты, которые могли оправдать привязанность к нему матери. Искал честно, но то ли собственная вина перед отцом не допускала компромисса с его соперником, то ли и впрямь Павел Миронович был мелкой личностью. И еще одна мысль терзала Игоря: пока существует этот старик, мать никогда не будет знать покоя, – он мешал ей жить, требуя к себе внимания и забот. И мать, добрая душа, бросая все, спешила к нему, подобно «скорой помощи», в любое время суток. Ненавидя и проклиная свой слабый характер… Неожиданное решение Павла Мироновича перебраться на жительство к родственникам вначале обескуражило, потом обрадовало мать. Это была единственная возможность избавиться от несносного старика…

Игорь продел в петлю верхнюю пуговицу своей вязаной кофты. Грубая ткань стянула тощее тело, подобно скафандру. Его знобило. Сказывалось возбуждение последних дней. Напрасно он отказался надеть свитер, как настаивала мать. Хорошо хоть взял его с собой, пихнул в чемодан. И старик легко одет, не по погоде – конец мая, а летом и не пахнет. Весна здесь в этом году какая-то робкая, а на юге, передают, уже теплым-тепло… Он взглянул на старика – тот, казалось, прикипел к своим тюкам.

– Не холодно, Павел Миронович? – бодро спросил Игорь. – Мне кажется, ваш плащ изъеден молью. Просвечивает, точно чайное ситечко.

Старик высокомерно поджал губы.

– Когда вы его купили? Сразу же после первой мировой войны или незадолго до второй? – горячил себя Игорь. – Конечно, учитывая стесненные обстоятельства…

– Ваши шутки, Игорь… – Павел Миронович пожевал губами, но так и не закончил фразы, – к ним возвращался носильщик.

В просторной тележке подрагивали два чемодана.