"Заговоренный меч" - читать интересную книгу автора (Есенберлин Ильяс)IVЕще и еще раз повторяли в Белой Орде старую казахскую поговорку: «Чтобы глаза не выклевали друг друга, Аллах воздвигнул между ними нос». С восшествием Бурундука на ханский престол султан Касым был утвержден всеобщей сходкой главным военачальником. И с первого же дня начались распри. Слишком уж различные были они люди. А вот мудрого носа-миротворца как раз и не было между ними, и противоречия закономерно перерастали во вражду. Главное, в чем не сходились оба султана, был взгляд на будущее ханства. Будущее своего народа Бурундук видел в непрерывных войнах. Недальновидный вояка, он могущество государства ставил в зависимость от завоевания территорий соседних ханств. Всю жизнь не слезал Бурундук с коня и требовал того же от всех, забывая, что людям нужно пасти скот, содержать семьи, отдыхать и радоваться… Султан Касым твердо решил продолжать дело Джаныбека. Не случайное ополчение по методу далеких предков-саков должно было иметь, по его мнению, государство, а регулярную, хорошо оснащенную армию, способную защитить труд скотоводов-казахов. И не война должна быть главным занятием казахов, потому что ведет она к вырождению. Пример чингисхановских войн лучше всего показал это. Хватает земли у казахов, и дай Бог суметь защитить то, что есть!.. «Я хотел бы добиться того, чтобы на спинах овец в нашей стране гнездились жаворонки!» — говорил Касым. Но Бурундук отвергал все его советы, утверждая, что непрерывная война закаляет народ, превращая его в бесстрашных волков, днем и ночью рыщущих по степи в поисках достойной добычи. Такому народу не страшны ни зной, ни голод, ни холод. Все богатства земли станут они свозить в свои юрты. Не будет на земле никого богаче казахов, и все вокруг будут трепетать при одном их имени! В безвыходном положении находился султан Касым. Он сам стоял за единовластие хана и поэтому не мог не подчиниться Бурундуку. Бепрекословно выполнял он все его приказы, понимая их вред. Не раз терпели казахские войска поражения из-за того, что ничего не хотел понимать хан Бурундук в подлинной стратегии. Одно лишь наступление признавал он и мало заботился о подготовке и необходимом оснащении войска. А в политике хан Бурундук разбирался и того меньше. Главными врагами ханства он считал одних лишь «Абулхаировых барсов», как называли Мухаммеда-Шейбани и Султан-Махмуда. Ему казалось, что стоит покончить с ними, и все пути будут открыты. А султан Касым к этому времени уже понял, что не из-за одного родства с Аккозы мать брала с него клятву. Своим глубоким женским чутьем она поняла, что в скором времени необходим будет мир между великими родственными ханствами, и только так смогут они укрепиться и возвеличиться. Касым уже не сомневался, что именно его мать подсказала своей сестре Аккозы мысль о клятве. Такие мудрые женщины встречались в многовековой истории степи… Да, политика мира на долгие годы выгодна сейчас обоим ханствам. Ни в коем случае не пренебрегая собственными интересами, в том числе и в споре за города Северного Туркестана, следует показывать свое желание мира с Мухаммедом-Шейбани. Пусть будут развязаны у него руки для борьбы с тимуридами, которые являются такими же врагами и для Белой Орды. Пусть молодой и горячий Мухаммед-Шейбани устремится на юго-восток, куда всегда устремлялись воинственные орды Средней Азии. Туда, к Индии, Ирану, Афганистану, пусть переместится центр тяжести интересов Абулхаировой Орды. Разве не выиграет от этого казахское ханство? За эти годы именно оно станет основной силой здесь, в древней своей колыбели. А что даст убийство обоих «барсов», кроме немедленного усиления тимуридов, джагатайских и могольских ханов? А у них зубы не только остры, но и ядовиты. Нет, уж лучше иметь дело с барсом, чем со змеей!.. Щель, появившаяся между ханом Бурундуком и его военачальником Касымом, быстро расширялась, превращалась в трещину. Хан Бурундук уже не скрывал, что ему непонятны симпатии Касыма к смертельным врагам. Именно этим симпатиям приписывал он понесенные поражения. Между тем «Абулхаировы барсы», сами того не ведая, участвовали в решении этого спора. Захватив ключевые позиции в Туркестанском крае, какими были города Сыгнак, Отрар, Ахрук и Узкент, Мухаммед-Шейбани решил овладеть и Саураном. Узнав об этом, хаким города собрал многочисленных домочадцев и близких и бежал в Яссы, а аксакалы, беки, купцы и прочие знатные люди города решили сдать его младшему брату Мухаммеда-Шейбани — «лихому батыру» Султан-Махмуду. Тот немедленно прибыл по их зову и вступил в город. Мухаммед-Шейбани вошел туда на правах гостя своего брата. Но, уезжая из города, он сказал Султан-Махмуду: «Не с добрыми мыслями сдали тебе город… Изгони или убей сдавших его тебе!» Но Султан-Махмуд не послушался братского совета и вскоре за это поплатился… С каждым днем росла слава и власть Мухаммеда-Шейбани. Эмиры, беки, мирзы и султаны, растерявшиеся после крушения Синей Орды, со всех сторон собирались под его знамя. А Мухаммед-Мазит-тархан, старший из северотуркестанских хакимов, не находил себе места от страха. Решив укрыться от опасного соседства за стенами Самарканда, Мухаммед-Мазит-тархан для начала отправил туда караван с драгоценностями. С этим же караваном он снарядил свою любимую дочь — четырнадцатилетнюю Ибадат. Но случилось так, что об отправке каравана узнал один из приверженцев Мухаммеда-Шейбани. С отрядом джигитов он напал на караван и, захватив добро, привез его Мухаммеду-Шейбани. Из всех драгоценностей молодой хан выбрал одну красавицу Ибадат и взял ее себе пятой женой. Вот тогда-то Мухаммед-Мазит-тархан и обратился к Бурундуку с просьбой о союзе. Через своего человека он предложил совместно напасть на Мухаммеда-Шейбани и изгнать его из Туркестана. Так или иначе, но выжидательная политика, которой под прямым воздействием султана Касыма придерживался в последнее время Бурундук, дала свои первые плоды. Объединенное войско Белой Орды и главного северотуркестанского хакима окружило Сауран, и Султан-Махмуд стал деятельно готовиться к обороне. По совету султана Касыма Мухаммед-Мазит-тархан написал послание биям и аксакалам Саурана, напоминая об их подданстве и предлагая во избежание кровопролития сдать город без боя. Они послушались и на тайном совете решили сдаться на милость хана Бурундука. Посланные ими людьми схватили ничего не подозревавшего «Абулхаирового барса» Султан-Махмуда и выдали его вошедшему в город султану Касыму… Это и явилось той каплей, которая переполнила чашу спора между Бурундуком и Касымом. Осаждавшие город султан Касым и его союзник Мухаммед-Мазит-тархан устроили пир по случаю взятия Саурана и возвращения его под эгиду Белой Орды, с чем наконец-то согласился упрямый главный хаким. Прибывший в город хан Бурундук развалился на шелковых подушках и одеялах, принадлежавших Султан-Махмуду, и пиалу за пиалой пил густой кестам. Не переговорив даже со своим военачальником, он приказал: — А ну-ка доставьте мне сюда этого Султан-Махмуда! Вместо внука Абулхаира вошел султан Касым. Он отдал необходимый поклон хану Белой Орды по древним законам, присел на указанное ему место. — Мне передали, что вы, мой повелитель-хан, приказали привести к вам пленного батыра Султан-Махмуда, — сказал он тихо. — Зачем он вам сейчас? — Мне передавали, что он большой герой, — сказал, нахмурившись, словно осенняя туча, хан Бурундук. — Хочу приказать при мне отрубить ему голову. Вот и посмотрим, как завизжит он: по-батырски или по-бабьи!.. Султан Касым нисколько не возвысил голос: — Султан-Махмуд попал к нам не как раб, купленный за деньги, и не как воин в открытом бою. Так что мы не властны расправиться с ним без общего решения. Что бы там ни было он — внук хана и единственный брат хана. Чтобы отрубить ему голову, нужно согласие если не Большого, то хотя бы Малого совета!.. Шея, лицо, руки у хана Бурундука налились кровью. На огромный мешок с кизяком стал он похож посреди шелковых подушек. Вдруг он вскочил на корточки. Брови его сошлись в одну линию, глаза едва не вылезли из орбит от страшного гнева. — Я буду и Большим и Малым советом для абулхаировского отродья! — прорычал он. — В таком случае прошу вас не забывать, мой повелитель-хан, о другом древнем законе… — Султан Касым по-прежнему говорил тихо, не повышая голоса. — Султан-Махмуд является моим пленником. К тому же он мой двоюродный брат по материнской линии. Я, таким образом, являюсь здесь самым близким его родственником и представляю его интересы. Даже Бурундук не осмелился противоречить этому древнему закону, принятому в степи. Он поник и забормотал невнятно, с присущим ему косноязычием: — Чего же ты требуешь от меня?.. Сколько казахских батыров убил этот Султан-Махмуд!.. Что хочешь?.. Неужели отпустить его на все четыре стороны? Говори!.. Султан Касым понимающе кивнул головой: — Нет, я не требую отпустить его. Но чтобы решить его судьбу, необходимо созвать совет. Мы же не разбойники, а государство, и не к лицу нам подавать примеры беззакония… — Да… да… — соглашался Бурундук. — Только созывать этот совет сейчас не время. Мои ертоулы донесли, что Мухаммед-Шейбани подошел под Яссы. С ходу ему не удастся взять такую крепость. А мы, не теряя времени, должны внезапно захватить Отрар!.. Это предложение уже больше понравилось Бурундуку. — Ладно, выступай, — согласился он и фыркнул. — А твой Султан-Махмуд все равно не избежит волосяной петли! — Там будет видно!.. Долго еще кипел злобой Бурундук, размышляя над случившимся. Он был похож на кота, у которого из-под самого носа утащили кусок сала. Почти не прислушиваясь к чьим-либо советам, хан Бурундук в особенности не терпел советов султана Касыма. Он бы и сейчас не послушался и казнил пленника, но тот находился под охраной джигитов Касыма и был недосягаем для Бурундука. По прибытии к себе султан Касым немедленно призвал Саян-батыра. Самым близким человеком ему стал честный и преданный батыр. Он неизменно выполнял наиболее опасные поручения, выказывая при этом недюжинный ум и отвагу. — Жиен-ага, я хочу поручить вам одно важное дело! — сказал султан Касым, обращаясь к нему как к старшему по возрасту. — С самого рождения не было у меня ни одного безопасного дня, — улыбнулся Саян-батыр. — Приказывай! Султан Касым помолчал в нерешительности. — Вот какое дело… Не совсем безопасно оставаться здесь нашему пленнику Султан-Махмуду, и я хочу тайно отправить его в Созак. Тебе придется сопровождать его и быть там с ним до нашего возвращения из Отрара. — Да, нелегкое поручение даешь ты мне, — согласился батыр. — А не кажется ли тебе, мой султан, что доставить в Созак Султан-Махмуда — это все равно что доставить его на тот свет. Там ведь сидит правителем ваш брат и его тезка Махмуд с оторванным носом и рассеченной губой. И сделал это наш пленник!.. — Не будет мой брат мстить безоружному за то, что случилось в поединке! Саян-батыр покачал головой: — Телесная рана быстро затягивается и перестает беспокоить. Но душевная… — Нужно во что бы то ни стало уберечь Султан-Махмуда. Я перед матерью поклялся, что не причиню зла детям Аккозы, если сами не поднимут на меня руку!.. — Ладно, я все сделаю, чтобы вы сдержали эту клятву. Но разве неизвестно людям, что я прихожусь по отцу родным братом Рабиа-султан-бегим, жене покойного Абулхаира? — Нет, я не знал этого. Но что же тогда меняется? — Разве не от Рабиа-султан-бегим родился Суюнчик? И разве не в войске Мухаммеда-Шейбани сейчас Суюнчик, мой прямой племянник? — Там ему и место… — Так-то так, но, если сбежит вдруг от меня Султан-Махмуд, не окажусь ли я волей-неволей твоим недругом? — Я верю тебе так же, как себе! — Испытай лучше меня на другом деле, — стоял на своем честный батыр. — Еще раз прошу тебя поручить это кому-нибудь другому! — Нет другого такого человека! — твердо сказал султан Касым. — К тому же Султан-Махмуд, очевидно, знает о твоем родстве с ним и не будет упираться при переезде. Нам надо сберечь ему жизнь и вернуть его домой живым и невредимым!.. — А почему в таком случае не отпустить мне его? — Хан Бурундук тогда обвинит меня. Нет, пусть ханский совет решает его судьбу. Там большинство пойдет за мной!.. — Тогда не нужно посвящать во все это самого пленника. Мало ли что может решить ханский совет. А вдруг Бурундук настоит на своем? — Твой долг состоит в том, чтобы охранять Султан-Махмуда до нашего возвращения из Отрара! — размеренно произнес султан Касым, глядя в глаза батыра. — Понимаю… — Саян-батыр многозначительно улыбнулся. — Сделаю все, что в моих силах, мой султан! — Отправляйся сегодня же, пока не случилось ничего непредвиденного. А пленника — в колодки! — Слушаюсь, мой султан! В тот же день Бурундук с Касымом во главе всего войска Белой Орды двинулись к Отрару. Но Мухаммед-Шейбани, как только соглядатаи доложили ему об этом, немедленно снял свою осаду Яссы, чтобы не потерять своей лучшей крепости в Туркестане. Он хорошо помнил степную поговорку о комолой козе, которая просила у Бога рогов, но лишилась ушей. Когда казахское войско подошло к Отрару, Мухаммед-Шейбани уже успел с немалыми силами укрыться за его толстыми стенами. Стены здесь были толще и выше, чем в Яссах, и вдобавок снабжены башнями со специальными бойницами для лучников. Высота их была в сорок мер, а прокаленная серая глина, из которой они возводились, не уступала по крепости граниту. Продовольствия в городе собрали на год осады, воды и топлива тоже вдоволь. Зато осаждающие находились в голой, выженной солнцем степи, продовольствие и фураж приходилось подвозить издалека, вода в арыках была грязная, и нукеры болели от нее. Уже через месяц осады все здравомыслящие люди говорили о бессмысленности стояния под стенами Отрара. Но упрямый Бурундук, как всегда, не уступал. Он приказал подкапываться под крепостные стены и в нетерпении ждал, когда напьется свежей крови обоих «барсов». Но в один прекрасный день со стороны Ташкента поднялась пыль. Ертоулы донесли, что на помощь Мухаммеду-Шейбани движется новое большое войско. Продолжать осаду не имело уже больше никакого смысла, и в тот же день Бурундук приказал наконец снять ее. Сам хан Бурундук с пятитысячным отрядом поскакал вперед, и только через неделю подошли к Созаку остальные войска во главе с Касымом. Когда уже показались вдали неровные стены Созака, увидели мчащегося оттуда всадника. По всему было видно, что он торопится сообщить нечто важное. Султан Касым и его спутники встревожились: мало ли чего можно ожидать в такое время. За каждым холмом возможна засада… Это был Жадик — один из младших братьев султана Касыма. Конь его был взмылен, как после трехдневной скачки, и сам он чуть ли не кубарем скатился с седла. — Ассалаумагалейкум!.. — Уагалайкум ассалам! — ответил Касым. — Все ли в порядке в наших аулах, Жадике? — Все хорошо в аулах… Одна лишь неприятная весть! — Говори!.. — Из каменного зиндана бежал Султан-Махмуд, с ним один из охранников… — А где был батыр Саян? — Они зарезали его!.. По рассказу Жадика случилось это так. Помимо часовых наверху Саян-батыр сам спал рядом с Султан-Махмудом, опасаясь, что его убьют подосланные Бурундуком люди. Видимо, в отсутствие батыра пленник нашел общий язык с охранником из мангитов, посулив тому золотые горы. Так это было или не так, но в то время, когда Саян-батыр спал, охранник перерезал ему горло. Под стеной зиндана был заранее вырыт подземный ход, и оба бежали. Спохватились лишь наутро, но след из затерялся в степи… Услышав о смерти самого близкого человека, султан Касым даже качнулся в седле от душевной боли. Он слушал рассказ как во сне. Даже когда все войско спешилось, чтобы прочитать упокойную молитву Саян-батыру, которого все очень любили, Касым не смог этого сделать. Он считал себя виновным в смерти друга… Войско пошло к городу, а он сделал знак, чтобы его оставили там, где услышал он страшную весть. Вскоре султан Касым остался один в степи. — О Саян-батыр! — сказал он громко. — Клянусь, что стократ отомщу за тебя!.. Потом султан встал на колено и зашептал тихо, горестно: — О дорогая мать!.. Пытаясь быть верным данной тебе клятве, я потерял своего отца… Моего брата Махмуда та же рука сделала калекой… А теперь я убил своего лучшего друга на всем белом свете… Что же делать, мама? Ветер шелестел сухой травой, где-то в белесом туркестанском небе заливался невидимый жаворонок. Никто не отвечал султану на его вопрос, и горестное недоумение было в его глазах. — Я беру обратно свою клятву тебе, мама… Я отомщу им за смерть отца и друга… За твою смерть, потому что они оба были там, откуда прилетел к тебе кинжал!.. Нельзя больше жертвовать живыми ради клятвы мертвым!.. Да, султан Касым твердо обещал пленному Султан-Махмуду, что отпустит его домой живым и здоровым. Он просил его не отчаиваться и ничего не предпринимать. Тот обещал… К такому человеку не может быть пощады!.. Уже у самых ворот Созака догнал султан Касым свое войско. Позади ехал его брат Жадик. — Я забыл сообщить тебе, что в Созаке гостит сейчас Темир-бий из Едиля, — сказал ему Жадик. — Говорили ведь, что он тяжело болен… — глухо откликнулся султан Касым. — Да болен… Говорят, что это от огорчения… Но на коня он садится сам и сам же соскакивает с коня! — Значит, будет еще жить… — А еще я не сказал, что Бурундук, наш повелитель-хан, считает Саян-батыра виновником бегства Султан-Махмуда… — Так его же убили! — Все равно… И в отместку покойному отдает бывшую жену его Гульбахрам Темир-бию, отрывает ее от детей. Вспомнил, что она дочь Абулхаира! — Эй, послушай… Ведь Темир-бий болен, да и возраст у него уже близок к возрасту пророка. Что он будет делать с Гульбахрам? — Да, он совсем дряхлым стариком был, когда приехал к нам, — принялся рассказывать Жадик. — С коня и то едва сполз. Но, когда сказали ему о Гульбахрам, он сразу приободрился и ходит вразвалочку, как молодой гусь. Люди говорят, что раньше времени он постарел оттого, что не смог сделаться полновластным хозяином земли Едиля и Жаика… А он, когда услышал о смерти Саян-батыра, сначала опечалился, а потом стал говорить, что вдова принадлежит только ему. И едва хан вернулся из Отрара, Темир-бий заявил свои претензии. Дяде это тоже понравилось. Ну а когда первенец батыра Саяна — пятнадцатилетний Аян услышал про это, бросился на старика Темир-бия с кинжалом. Сейчас Аян-джигит в зиндане, для него готовят виселицу. Вот я и поскакал вам навстречу, чтобы поторопить! Жадик заглянул в лицо брату, но оно было непроницаемо. Только чуть-чуть тронул султан Касым своего коня, и тот поскакал вперед, обгоняя войско. Весть о происходящем в Созаке уже распространилась среди батыров, и они один за другим молча присоединились к Касыму. Хрустела сухая трава под копытами, пыль тяжело оседала на землю… Не доезжая ставки, Касым отобрал из скакавших за ним людей нескольких батыров из разных родов, с ними и с двумя джигитами личной охраны, которыми прежде командовал Саян-батыр, он приблизился к ставке Бурундука. Толпа стояла на площади. От людей негде было яблоку упасть. — С дороги… С дороги!.. Это закричали люди, расступаясь перед султаном Касымом. Не слезая с коня, остановился он у порога ханского дворца. Только теперь огляделся и увидел вдруг перед собой Бурундука. Огромной квадратной глыбой высился он на пороге, а в стороне стоял готовый к выступлению отряд. Впереди него в плетеной кольчуге и чешуйчатом железной башлыке на плечах сидел на огромном старом коне Темир-бий. Он ссутулился от старости и казался нелепым в своем боевом облачении. А в самом конце отряда лицом к хвосту в знак позора была посажена на коня маленькая Гульбахрам, вдова Саян-батыра. В рабыни была отдана Темир-бию дочь грозного Абулхаира… Руки ее были туго связаны спереди, а чтобы не слышались рыдания, рот ее заткнули кляпом и перевязали сверху шелковым платком. Иссиня-черные длинные косы ее были пропущены промеж ног сидящего впереди нее рябого джигита и накрепко привязаны к нагрудному ремню коня. Так делали обычно джунгары, угоняя в плен казахских девушек… В другую сторону посмотрел султан Касым и невольно вздрогнул. Под белой струганной виселицей стоял с тонкой волосяной петлей на шее джигит Аян, как две капли воды похожий на своего отца Саян-батыра. Конец перекинутого через перекладину аркана держал в своих руках ханский палач — здоровенный, чем-то похожий на самого Бурундука детина. Аяна бы уже повесили, но Бурундук во что бы то ни стало хотел, чтобы это произошло на глазах его матери, а Гульбахрам долго сопротивлялась и не давала себя связать. Даже Темир-бий просил хана Бурундука не казнить джигита Аяна, но Бурундук был неумолим. Не так уж глуп был Бурундук, понимавший, что джигит Аян вырастет и будет мстить за мать. А старевший Темир-бий, проживший свой век среди тысяч смертей и жестоких несправедливостей, не стал настаивать на своей просьбе. Он лишь склонился перед Бурундуком и поблагодарил его за Гульбахрам, которой добивался столько лет. Как будто ожидавший лишь взгляда султана Касыма, палач подтянул к себе аркан. — Отпустить!.. Тихо, но грозно сказал это султан Касым, и палач растерялся. Он ослабил, но не бросил аркан, с испугом глядя на военачальника, чье имя уже передавали из уст в уста в степи Дешт-и-Кипчак и всех сопредельных странах. Но потом палач обернулся в сторону Бурундука и закричал тонким голосом: — По велению нашего хана!.. — Отпустить!.. — еще тише приказал султан Касым, и палач, словно змею, отбросил от себя конец аркана. Такая тишина стояла на площади, что слышно было, как жужжит вокруг головы джигита Аяна прилетевший из степи большой полосатый шмель. Медленно наливался кровью хан Бурундук, вытаскивая из ножен тяжелую саблю. Шагнул к своему коню, которого держали под уздцы два нукера. Но второго шага не сделал: стена батыров стояла за спиной султана Касыма, и крайний из них чуть заметно качнул окованной железной дубиной. Бурундук понял, что сделай он следующий шаг — и эта дубина вобьет ему голову в желудок. Он обвел взглядом строй. Мрачный огонь горел в глазах батыров. — Снимите с коня женщину и приведите ко мне! — приказал Касым. Самый младший из батыров — Онай соскочил с коня, подбежал к Гульбахрам и отвязал ее косы. Потом он сорвал платок с ее рта, вытащил кляп. Истошный вопль прокатился по площади. Кто-то перерубил веревку, которой были связаны за спиной руки джигита Аяна. Освободившись от волосяной петли, он подбежал к матери. — Сохранение их жизни поручаю тебе, Онай-батыр! — сказал сылтан Касым. — Слушаюсь, мой султан! Люди выполняли распоряжения султана Касыма, даже не глядя в сторону Бурундука. Вдруг Темир-бий, яростно колотя пятками своего пегого коня, подъехал к султану. — О, оперившийся кобчик уже щиплет перья старому орлу! — закричал он старчески надтреснутым голосом. — Вернули бы мне лет двадцать пять, и я бы живо поволок тебя на хвосте своего коня, султан! — Не роняйте своей чести, Темир-бий! — вполголоса сказал султан Касым. Но Темир-бий не унимался: — Твой отец Джаныбек не смог отомстить мне за то, что я не дал объединить под его властью казахские роды Едиля и Жаика, но теперь это сделал ты, закопав меня заживо! — кричал он, обращаясь к толпе за сочувствием, и вдруг круто повернул коня. — Прощай, хан Бурундук… Остерегайся не Мухаммеда-Шейбани, а Касыма-султана… Помни всегда мои слова!.. Он поскакал прочь со своим отрядом. — Живи многие годы, батыр Касым!.. Словно из единой груди вырвался у толпы этот крик, и Бурундук повесил голову… Ни Бурундук, ни Касым не сомкнули глаз в эту ночь. Все достоинства Бурундука состояли лишь в бесстрашии и воинской доблести. Умом хан Бурундук не был богат, но даже он догадался, в чем смысл происшедшего. В лице своих батыров казахские роды станут теперь в ущерб ему поддерживать Касыма. Но он не стал думать о том, как возвратить к себе уважение людей. Одну только злобу питал он по отношению к отвернувшимся от него батырам и все объяснял происками Касыма… «Остерегайся не Мухаммеда-Шейбани, а Касыма-султана!..» Бурундук вновь и вновь слышал эти слова, сказанные Темир-бием, и скрежетал зубами от ярости. «Если хочешь осилить нового врага, подружись со старым». Как факел в ночи, вспыхнули эти слова в сознании Бурундука, и он начал перебирать в памяти всех врагов Белой Орды. Первыми среди них были оба Абулхаировых «барса»… Совсем о другом думал в эту ночь султан Касым. Он понял, что дело не в их спорах с Бурундуком, а в том, что нет единства и согласия в Белой Орде, которые были при Джаныбеке и Керее. И причина всему — недальновидная политика Бурундука. Одним лишь страхом хочет он сковать людей в единое государство. Недолговечный это клей — человеческий страх. Да и суровость лишь тогда приносит плоды, когда идет в ногу со справедливостью. Малейшее лукавство или отступление от правды — и жестокое самовластие выступает наружу, чтобы похоронить в скором времени все под собой. Разве не показал его предок Чингисхан, что это прямой путь к национальному вырождению? Да, сегодня в первую очередь не свой авторитет уронил в пыль на площади хан Бурундук. Это был авторитет всей Белой Орды, а завтра уже будут рассказывать об этом на базарах Алмалыка, Ташкента и Самарканда. Может быть, не нужно было при всех так противодействовать Бурундуку. Дать совершиться такой несправедливости — это значит навеки запятнать ханство. Кто из батыров будет тогда уверен, что после его смерти с его женой и детьми не поступят таким же образом? Стоит ли сражаться тогда за государство, где царит произвол и беззаконие!.. Самый неудобный момент сейчас для разногласий. Дело идет к зиме, когда волей-неволей придется распустить по домам большую часть войска. А Муххамед-Шейбани, воспользовавшись ссорой ташкентского и отрарского правителей, опираясь на Ташкент, захватит Яссы. Потом он поглотит и сам Ташкент, а затем восстановит власть прежней Абулхаировой Орды над всей Средней Азией. Тимуриды, как обычно, грызутся между собой и не в состоянии долго сопротивляться ему… А вот куда он направит своих коней потом: на юго-запад — в Хорасан и Иран или в степь Дешт-и-Кипчак? Разумеется, этого пока не угадаешь. Но несомненно, что это будут те земли, где нет единства и сплоченности для отражения вражеского нашествия. Так повелось уже с древних времен, и вчерашняя ссора может дорого обойтись Белой Орде. Что же предпримет Мухаммед-Шейбани, если сочтет, что пришло время отвоевать у казахов Дешт-и-Кипчак? Если сравнить казахскую степь с сундуком, полным богатства, то замок на ней — это, конечно, Созак и Улытау. А ключ к нему — разногласия хана Бурундука с войском! В свою очередь, и Бурундук хочет прямо в лоб напасть на Мухаммеда-Шейбани и отобрать у него другие города Северного Туркестана. Ему мало осечки с осадой Отрара. Такими необдуманными действиями он наверняка отвратит жадные мысли Мухаммеда-Шейбани от Хорасана и Ирана, привлечет их к себе. И тогда большая война неизбежна. Даже в случае удачной обороны выиграет ли от нее казахское ханство? Бурундук хоть сегодня готов дать знак к выступлению. На маленькую бессмысленную рыбку чебачка, которая сама лезет в пасть к голодному окуню, похож Бурундук. Сначала следует отрастить иглы, как у ерша, а потом и с окунем можно разговаривать. Когда будет у Белой Орды регулярное, хорошо обученное войско, то и с Муххамедом-Шейбани можно будет поговорить по-другому. А пока, несмотря на ссору, следует протянуть руку хану Бурундуку. Нельзя давать врагам повод считать Белую Орду прогнившим яблоком!.. А наутро к султану Касыму явился ханский нарочный. — Наш повелитель-хан зовет вас к себе! — сказал он, склонившись. Одеваясь, свой дамасский кинжал, обычно висевший поверх бешмета на ремне, Касым подвязал под бешмет. Убедившись, что кинжал не торчит из-под одежды, он направился к хану. Бурундук протянул руку: — Настоящие батыры лишь крепче дружат после стычки… Что же посоветуешь, мой султан: воевать или заключать мир с Мухаммедом-Шейбани? Касым усмехнулся: — Иногда батыры и без стычки начинают дружить… Как Мухаммед-Мазит-тархан с Муххамедом-Шейбани, например. Лучше самого отрарского хакима спросить, много ли пользы от такой дружбы!.. Что же, Мухаммед-Мазит есть Мухаммед-мазит, а хан Бурундук есть хан Бурундук! Касым теперь откровенно рассмеялся, глядя прямо в глаза хана Бурундука… Тот действительно был смешон в своем неуемном самомнении. Ничего не поделаешь. «Каждый хозяин ценит своего козленка выше чужого козла». Кто не считает себя умнее всех!.. «Но каков же этот Бурундук, — подумал султан Касым. — Он хочет, чтобы я принялся сейчас ратовать за примирение с Мухаммедом-Шейбани. Тогда он получит возможность обвинить меня чуть ли не в сговоре с врагами. И свидетели — вот они: человек двадцать здесь!..» — По тому, как ты взял под свою защиту «барса» Султан-Махмуда, я решил, что вы не прочь подружить и с Мухаммедом-Шейбани! — не выдержал Бурундук. — Мой повелитель-хан, не одно и то же предлагать мир при поражении или при победе, — сказал султан Касым. — Нужно одержать победу, и я готов выступить хоть сегодня. Приказывайте, на какой город!.. — Об этом надо подумать! — пробормотал опешивший Бурундук. — Думать надо быстро! — Почему? — Пока мы здесь, Мухаммед-Шейбани наверняка осадит Яссы. Если мы выступим против какого-нибудь города, он отступит от Ясс, как произошло уже с Отраром. А пока все это будет продолжаться, Мухаммед-Мазит-тархан договорится с прочими хакимами о совместных действиях против Мухаммеда-Шейбани… — Да, об этом стоит подумать!.. С самого начала султан Касым заподозрил неладное, и теперь Бурундук выдал себя с головой. Когда такие люди начинают хитрить, не очень трудно догадаться, куда они гнут. Действительно, вскоре был заключен мир с Мухаммедом-Шейбани, только инициатива его исходила от хана Бурундука, а Касым лишь присоединился к его мнению. Правда, и на этот раз не все сошло гладко. Бурундук тайно обещал Мухаммеду-Шейбани выдать своего союзника Мухаммеда-Мазит-тархана. Но султан Касым предупредил об этом злосчастного хакима, и тому удалось вовремя ускользнуть… Но что значил мир, заключенный в то время между ханами? Не прошло и месяца, как вновь по дорогам Туркестана пылили кони, пылали мирные селения и кровь лилась потоком. Все происходило, как предугадал султан Касым. Мухаммед-Шейбани снова двинулся к Яссам. Но по дороге он получил известие о нахождении в Хан-Таге своего бежавшего из плена брата Султан-Махмуда. Он повернул все войско в сторону Хан-Тага, и вскоре братья-"барсы" встретились. Вслед за этим Мухаммед-Шейбани молниеносным рейдом захватил Сауран и предал жестокой казни тех, кто открыл ворота султану Касыму и выдал ему Султан-Махмуда. У многих были отобраны скот и имущество, а жены и дети проданы в рабство. Только после этого братья вновь осадили Яссы. На этот раз город пал, и Мухаммед-Шейбани добрался наконец до своего тестя Мухаммед-Мазит-тархана. Но родство обязывало, и вместо казни несчастный хаким был только забит в колодки и отправлен в Отрар. Как волки из разных стай, ворвавшиеся со всех сторон в одно стадо, рычали, озирались, следили друг за другом ханы, эмиры, хакимы. Ташкентский правитель вдруг с ужасом понял, что наступила его очередь. Мухаммед-Шейбани недвусмысленно смотрел в сторону Ташкента. Правитель принялся лихорадочно искать себе союзников среди своих родственников — могольских эмиров. И, посоветовавшись между собой, могольские эмиры решили запросить помощи у казахского хана. Бурундук искренне обрадовался их посланию. Плюнув от удовольствия в ладони, он воскликнул: — Ну, теперь повоюем! Потом, подняв над головою Коран и соприкасаясь грудью, они дали клятвы о вечной дружбе и верности друг другу. А султан Касым был грустен. Ничего доброго не предвещала эта война казахам… Вместе с могольскими ханами пришлось выступать на завоевания Туркестанского вилайета, который уже почти полностью принадлежал Мухаммеду-Шейбани. Первым делом хотели захватить Яссы, но там в это время находился сам Мухаммед-Шейбани с большим войском, и тогда повернули к Отрару. Бессмысленная была эта война и велась беспорядочно. Отрар тоже не удалось захватить. Там уже сидел младший сын Абулхаира. Выросший в волчьем выводке без особых усилий постигнет тонкости волчьего дела. Он жестоко расправился с теми, кто лишь заговорил о сдаче города, отстоял его. Пришлось разношерстному объединенному войску двинуться на Сайрам, чтобы хоть как-нибудь оправдать эту войну. По дороге начались грабежи, насилия и угон скота у мирного населения. В свою очередь, Мухаммед-Шейбани послал летучие отряды в степь Дешт-и-Кипчак, которые начали грабить и вырезать казахские аулы. Занятое осадой Сайрама, войско не могло защитить всю страну… С обеих сторон кровь лилась рекой, смешиваясь со слезами. Сотни городов, селений и аулов были преданы огню, десятки тысяч юношей и девушек оказались проданными в рабство. На невольничьих рынках всего Востока можно было увидеть бритые казахские головы. И случилось так, что рядом продавались рабы, захваченные Бурундуком в Туркестане… В кровавый ад превратилась казахская степь. И тогда клич прокатился по ней из конца в конец, и все от мала до велика сели на коней. Позабыты были родовые и племенные распри. Народ возглавили многочисленные безвестные батыры. Одним из них был знаменитый Одноглазый батыр, о котором слагали песни. Грозою для грабителей и захватчиков стали отряды народного ополчения. Подобно израненному тигру боролся народ за свое существование. Только теперь поняли люди то, что раньше понимали лишь отдельные дальновидные вожди и народные жырау-прорицатели. Без сильного единого государства не останется на земле казахов… И вдруг по степи пошла недобрая весть о том, что хан Бурундук помирился с Мухаммедом-Шейбани. Мира ждали, но не теперь, когда народ встал на борьбу за свое существование. Не было человека в степи, который бы не понимал, что Мухаммед-Шейбани желает лишь получить передышку, перегруппировать свои силы и тогда уж навалиться на степь Дешт-и-Кипчак. Именно теперь, опираясь на разгневанный народ, можно было раз и навсегда преградить дорогу в степь Абулхаировым «барсам». Но Бурундуку не было никакого дела до народа. Во многом сам вызвавший эту войну, он вдруг предпочел помириться с коварным врагом. Величайшим ханом в истории стал считать себя недалекий Бурундук. И более сильные умы спотыкались на этом. Где уж тут было устоять простоватому степному султану, волею судьбы сделавшемуся вдруг ханом огромного степного государства! А Мухаммеда-Шейбани он посчитал равным себе. По его мнению, два таких властителя ближе друг другу, чем какой-то там народ. Импрам — масса — ничего не значит в сравнении с ханом!.. А Мухаммед-Шейбани принялся с новой силой восстанавливать Абулхаирову Орду. Все понимали, что как только увенчается успехом его мечта, казахам несдобровать. Руководимая напыщенным Бурундуком, Белая Орда не сможет устоять перед окрепшим Мухаммедом-Шейбани… Но не только ослепление властью было причиной такого поведения хана Бурундука. В глубине души он понимал, что казахские вожди и батыры, не говоря уже о простых кочевниках, все больше склоняются к султану Касыму. Вещие слова Темир-бия продолжали звучать у него в ушах. «Моя дружба с Мухаммедом-Шейбани быстро заткнет крикливые глотки всем этим недовольным! — думал он. — Теперь они побоятся переходить на сторону Касыма и будут беспрекословно выполнять мои веления. Чуть что, и конница Мухаммеда-Шейбани придет в степь мне на помощь. Да и моя конница всегда поможет ему справиться со своим импрамом! А чтобы скрепить нашу дружбу, я приложу свою грудь к груди Абулхаирова „барса“ и стану ему сватом!..» Так и сделал Бурундук. Самую красивую из своих дочерей — Гулбаршын он отдал в жены «барсу» Султан-Махмуду, которого недавно взял в плен и хотел казнить и который бежал из плена ценою жизни Саян-батыра. Другую дочь — Жаухар отдал младшему сыну Абулхаира, правителю Саурана. Сорок дней продолжалось веселье в ханской ставке, после чего Бурундук отправил обеих дочерей — одну в Отрар, другую в Сауран. За каждым шагом султана Касыма следили теперь соглядатаи Бурундука. Безоглядно раскрыв объятия лютым врагам, Бурундук продолжал негласно обвинять Касыма в измене. На разные лады обговаривали историю бегства Султан-Махмуда, речи Касыма о необходимости мира с соседями. На него же сваливали все понесенные поражения и неудачные осады туркестанских городов. Это было не ново в ханской политике того времени, да и последующих времен. Султан Касым возмужал и научился еще лучше владеть собой. На висках у него появилась седина, и он стал как две капли воды похож на своего отца Джаныбека. Это еще больше привлекло к нему сердца людей, понявших на горьком опыте, кем был хан Джаныбек для казахов. Однажды в юрту султана Касыма явились Каптагай-батыр и молодой Онар-батыр. Но пришли они не сами по себе, а от имени всех ведущих батыров Белой Орды. Общая сходка батыров у султана Касыма вызвала бы подозрение ханских приспешников, несмотря на то, что султан Касым по-прежнему числился главным военачальником Орды. — Действия хана Бурундука переполнили чашу терпения казахских родов! — сказал Каптагай-батыр. — Теперь он докатился до того, что породнился с лютыми врагами, не успевшими смыть казахскую кровь со своих рук. Мы пришли к тебе, мой султан, чтобы сказать: или пусть хан вернет своих дочерей домой, или пусть уходит от нас!.. — Вы против свадьбы ханских дочерей или против мира с Мухаммедом-Шейбани? — спросил у них султан Касым. — Не нужно нам ни то и ни другое! Хан — око народа. Стало быть, и дочери его не принадлежат ему одному. А если он хочет мира с Мухаммедом-Шейбани, то пусть тот сначала возвратит всех наших сыновей и дочерей, проданных в рабство, пусть оживит мертвых отцов и матерей!.. Если же хан Бурундук не в силах заставить своего нынешнего друга сделать это, то пусть развяжет наши руки!.. — Вы снова хотите воевать? — Да! — Не забыли ли вы еще, как держать пики? — Разве не воюем мы со дня своего рождения?! Только выяснилось, что все наши жертвы были во имя того, чтобы абулхаировские последыши насладились дочерьми казахского хана!.. Кровь между нами и Абулхаировой Ордой. Мы хорошо помним самого Абулхаира и не желаем идти в услужение к его отпрыскам. На клыки Абулхаировых «барсов» хочет опереться Бурундук, чтобы переломить спину собственному народу! — Хан не посчитается с вашим мнением. — В таком случае и он нам не нужен. Пусть уезжает куда глаза глядят! — Куда же ему ехать? — Да хоть к своим родственникам! — Вот что, батыры… Я ждал вашего прихода и отвечу с той же прямотой. Не нужно втаптывать в грязь имя Белой Орды. Пусть ошибается хан, но не ханство. Если изгнать сейчас Бурундука за то, что отдает своих дочерей в жены врагам, то над нами же будут смеяться. А в предстоящей войне опять-таки обвинят нас. А мы не настолько сильны, чтобы пренебрегать сейчас чьим-либо мнением о себе. Нужно сделать так, чтобы Абулхаировы «барсы» сами дали повод для войны. Этого ждать уже недолго. Мухаммед-Шейбани увидел, что мы слабы и разрозненны. Степь Дешт-и-Кипчак кажется ему созревшим яблоком. Остается лишь тряхнуть яблоню, что он и попытается сделать в самое ближайшее время. — И мы все так думаем… Слишком большая пропасть пролегла между нами и Абулхаировой Ордой — куда шире она стала, чем при самом Абулхаире. Но почему не понимает этого хан? Может быть, он и не хочет понимать? — Может быть, — спокойно подтвердил султан Касым. — Не так-то он прост, как кажется на первый взгляд. И ваши настроения ему хорошо известны. Все надежды хана на то, что если его одного не испугаетесь, то уж вместе с новыми родственниками он наверняка разделается с вами!.. — Что же делать нам?.. — Ждать и готовиться к предстоящей войне. Чем лучше подготовимся к ней, тем вернее избежим ее!.. — Но как быть с Бурундуком?! — Рано или поздно он выйдет из игры, которую затеял. Сами события заставят его сделать это… Лучше всего будет, если он, не дожидаясь этих событий, сам уедет куда-нибудь. — А если не захочет он уехать? Султан Касым лишь улыбнулся в ответ, и батыры не стали больше ни о чем его спрашивать. Прошло еще два дня, и группа главных казахских батыров во главе с султаном Касымом прибыла в ханский аул, куда поехал отдыхать от непрерывных празднеств Бурундук. Батыры не захотели больше ждать и категорически предложили султану Касыму ехать с ними. Бурундук рассвирепел, когда услышал требование батыров. В первую минуту он хотел было крикнуть нукеров, собрать войско и разгромить аул Касыма и прочих мятежников. Но почти все казахские батыры стояли перед ним, и он смирился. Никто в степи не осмелился бы выступать против них… Отряды султана Касыма все время маячили в виду ханского аула, пока Бурундук собирался с отъездом. Через две недели огромный ханский караван, в котором находились семь ханских жен в сопровождении семи своих аулов и пятисот нукеров, медленно двинулся в северо-западном направлении, к Сарайчику на Жаике… Посередине каравана с почерневшим от ярости лицом ехал Бурундук. Лишь время от времени бросал он косые взгляды на огромный мешок, который везли на отдельном верблюде, и в глазах его вспыхивали торжествующие огоньки. Хоть в одном он добился успеха… Дело в том, что в последний год Одноглазый батыр всю свою ненависть к властителям сосредоточил на одном хане Бурундуке. И когда пошли по степи слухи об изменчивых действиях хана, джигиты Орак-батыра в течение нескольких ночей отбили и угнали большую часть ханских табунов. Одних лишь чистопородных серых в яблоках аргамаков, которыми издавна славилась степь, было захвачено около пяти тысяч голов. Все кони были розданы жителям аулов, наиболее пострадавших от набегов нового ханского родича Мухаммеда-Шейбани. Вся степная беднота молилась о здоровье благородного батыра, а приехавших за лошадьми ханских туленгутов встречали насмешками. Тогда везиры Бурундука подсказали ему старый испытанный прием, и однажды ночью два предателя из отряда Орак-батыра привезли хану Бурундуку захваченного и связанного во сне степного вождя. Сейчас Бурундук взял его с собой, чтобы надлежащим образом расправиться с ним подальше от людских глаз. Кругом рыскали джигиты из простонародья, разыскивали своего вождя и хан приказал положить закованного Орак-батыра в кожаный мешок. Сыновья Джаныбека давно уже начали отмежевываться от Бурундука. С этой целью еще три года назад они остались на берегах Чу, а по осени откочевывали к старому отцовскому стойбищу на Каратале. Именно туда поехал султан Касым, и там была созвана всеказахская сходка вождей и батыров. Предвидения султана Касыма сбывались. В короткий срок Мухаммед-Шейбани привел к прежнему повиновению тимуридов, владевших Мавераннахром, завоевал Андижан и Хорезм, подчинил Ташкент. Наступил час Белой Орды. По имевшимся у Касыма сведениям, Абулхаиров «барс» собрал пятидесятитысячное войско и готовился к походу на Созак и Улытау, стремясь поначалу лишить Белую Орду всех связей с внешним миром, во всяком случае с этой стороны. Обитавший в Сарайчике Бурундук лишь формально числился ханом, и все решал теперь султан Касым. Очевидно было, что Мухаммед-Шейбани попытается сыграть именно на этих разногласиях между ханом и главным военачальником. Вернувшись по весне на берега Чу, султан Касым дал знак собирать ополчение. Он разослал во все концы степи Дешт-и-Кипчак гонцов с призывом съезжаться под знамя Белой Орды. Лишь одну фразу говорили гонцы в каждом ауле: «Если мы не отстоим Созак и Улытау, казахи будут стерты с лица земли!» Все новые и новые отряды прибывали к султану Касыму, и вели эти отряды батыры. Забылись разногласия, взаимные обиды и неурядицы. Речь шла о жизни и смерти… А Мухаммед-Шейбани настолько уверился в том, что Белая Орда окончательно развалилась, что решился воевать одновременно на юге и на севере. Причем сам с пятидесятитысячным войском двинулся на Хорасан и Иран, а против Белой Орды направил два отдельных войска. Новый правитель Ташкента — сын Абулхаира Суюнчик — с двадцатью тысячами лашкаров двинулся в глубь степи на Улытау, а его брат Кушкинчик, возглавивший Туркестанский вилайет, осадил с тридцатитысячным войском Созак… Появление невиданной огромной армии Белой Орды во главе с султаном Касымом и братом его Камбар-батыром было полной неожиданностью для обоих сыновей Абулхаира. И хоть еще недостаточно обучена была эта армия, но от первого натиска ее побежали регулярные войска, состоящие из опытных, закаленных в боях лашкаров. В один и тот же день были наголову разбиты оба полководца Мухаммеда-Шейбани и больше половины их войска полегло у самых подступов к степи Дешт-и-Кипчак. Оставшиеся в живых обратились в бегство, и разрозненные отряды беглецов соединились на том самом месте, откуда выступили в поход. А конница Белой Орды продолжала преследование через безводные пески и солончаки. Тысячи трупов гнили и разлагались под туркестанским солнцем. Мало кто из выступившего войска добрался до Ташкента. Султан Касым вынужден был удерживать батыров, желавших ворваться в Ташкент и Мавераннахр. Им по простоте душевной казалось, что эта победа решила все. А султан Касым хотел, чтобы Мухаммед-Шейбани как можно дольше оставался в Хорасане и Иране. Он понимал, что Белая Орда еще не готова к решительной схватке. Вскоре после этих событий с негласного разрешения всеказахской сходки прикочевал с Жаика со всеми чадами и домочадцами хан Бурундук. И словно вместе с ним пришли бедствия. Неслыханный джут lt;Д ж у т — массовый падеж скота обрушился на степь, а особенно на казахские и киргизские кочевья Притяньшанья. Зима выдалась на редкость холодной, и многие аулы оказались в бедственном положении. Часть аулов рода дулат не смогла, как в другие годы, выехать на джайляу к Чу и Жуан-арыку. Скот был истощен, а вдобавок все взрослые мужчины, способные сидеть в седле и носить оружие, стояли под знаменем Белой Орды на туркестанской границе. Неясно было еще, будет ли Мухаммед-Шейбани продолжать свои завоевания в юго-западном направлении или вернется и всей своей мощью обрушится на степь Дешт-и-Кипчак… Пока что оставшиеся дулатовцы заняли пустующие угодья вдоль реки Талас. Но в один несчастливый день мирные беззащитные аулы были разбужены громовым кличем: «Керей!.. Бурундук!.. Бурундук!..» Неизвестно откуда взявшиеся всадники хлестали направо и налево плетями, сбивали людей с ног, топтали лошадьми. Загорелись юрты, дикие крики, вопли, стоны и плач смешались в страшную симфонию, которую так хорошо знала степь… Это был возвратившийся Бурундук. Узнав, что на его джайляу поселились чужие аулы, он обрадовался, что сможет хоть чем-нибудь досадить казахским родам, не пожелавшим его правления. Джайляу испокон веков считались навеки закрепленными за определенными родами, аулами и семьями. Этот порядок не смел ломать никто, даже хан. Так что султан Касым не будет иметь никакой возможности защитить дулатовцев. И полный злорадства хан Бурундук во главе полутысячи туленгутов с дубинами и плетями в руках напал на беззащитные аулы. — Я покажу, как врываться в чужое хозяйство!.. — вопил он, возвышаясь над плачущими женщинами и детьми на своем громадном коне. — Грязные собаки! Кто разрешил вам занимать мое урочище? Воры!.. Нахальная голытьба!.. — Ведь мы же казахи, ваши подданные! — умоляли его седобородые старики. — Подождите хоть до утра и не громите наши юрты! Как рассветет, мы сами уедем отсюда!.. — Немедленно вон, или всех привяжу к хвостам!.. — заорал Бурундук и принялся хлестать камчой стариков. От него не отставали и туленгуты. Многие аксакалы были избиты до полусмерти. Давно не нюхавший крови на поле боя Бурундук получил истинное наслаждение. Всю ночь он носился по несчастным аулам, похожий на колдуна-упыря, порастерявшего своих джиннов. Еще до рассвета все жители были выгнаны в открытую степь, а юрты их разгромлены и сожжены. Люди шли как после вражеского нашествия, неся на плечах погибших сородичей, которых не позволили даже похоронить… Услышав о том бесчинстве, воины-дулатовцы в приступе гнева решили пустить по ветру ханские аулы. Им вызвались помочь джигиты из других родов, которые вместе с ними плечом к плечу сражались с войском Абулхаировой Орды. И только глава рода дулат отговорил их от этого: — В ханстве живем мы, хоть и недостойный у нас хан. Не будем же повторять беззакония, потому что конца-краю им тогда не будет. Поставим в известность обо всем султана Касыма!.. Но султан Касым уже сам скакал в ханское урочище, чтобы узнать, что там произошло. Лишь несколько батыров сопровождали его. Словно заранее узнав о его приезде, встретил Бурундук султана на краю своего аула. Хан сидел, подобный гранитной глыбе, на гигантском вороном жеребце. А позади на конях — четверо ханских сыновей, похожих на балбалы вокруг каменного идола. Все они были с ног до головы закованы в броню, литые латы закрывали им грудь, руки и ноги обмотаны кольчугой. Палицы с чугунными наконечниками свисали с боков, двуострые пики торчали над головами… В грозном молчаливом строю встретили они приближающихся батыров. Имевший даже в обычные дни устрашающий вид, Бурундук был сейчас по-настоящему страшен. Почерневшее лицо его было давно не брито, щетина торчала, как у старого камышового кабана, глаза налились кровью… Батыры остановились на расстоянии. — Ассалаумагалейкум, Бурундук-хан! — поздоровались они, не слезая с коней. Только сыновья едва заметно пошевелили губами, а Бурундук даже не ответил на приветствие. — Подъезжай-ка ко мне, мой султан Касым, — прорычал он, помахивая дубиной. — У меня есть о чем с тобой поговорить! Вряд ли мог остаться в живых тот, кто познакомился бы с дубиной Бурундука. А от этого человека можно всего ожидать. Чтобы исполнить задуманное, он не отказался от самых гнусных преступлений. Теперь же он походил на тарантула, умирающего от собственного укуса. И казахские батыры невольно двинулись вперед, прикрывая своими телами султана Касыма. — Прочь с дороги, подлая чернь! — заорал Бурундук, потрясая дубиной. — Не можете вы быть посредниками между ханами! Сам иди ко мне, Касым!.. Батыры невольно опешили от такого оскорбления. — Подайтесь назад, я сам поговорю с ним! — спокойным голосом приказал султан Касым и, раздвинув батыров, подъехал к Бурундуку. И вдруг Касым в растерянности опустил руки. Из глаз Бурундука катились слезы величиной с лесной орех. Они пробегали по почерневшему лицу и падали в пыль. Лишь однажды в детстве видел Касым плачущего от ярости черного верблюда и невольно вспомнил эту жуткую картину. Мурашки поползли у него по спине, и он невольно отшатнулся. Но Бурундук не обратил внимания на это. Нисколько не стесняясь своих слез и даже не вытерев их, он грозно надвинулся на Касыма. — Оказывается, ханский титул только жжет и мучает человека, если люди отвернутся от его! — заговорил он каким-то не своим, надтреснутым и охрипшим голосом. — Почему ты не сказал мне об этом раньше? — Такие вещи словами не объяснишь! — тихо промолвил султан Касым. — Гнев свой хотел я излить на кого-нибудь, потому и напал на мирные аулы, — продолжал Бурундук. — И не думай, я никогда не паду к ногам этой черни с повинной. Ты это лучше других знаешь, Касым. Нет лекарства от моего недуга, раз не нужен я стал родной земле!.. Смерти заслуживает мой поступок с этими людьми, но что для меня смерть?.. Никогда я не боялся ее и теперь не испугаюсь. Самое страшное наказание выбрал я для себя, и не оставлено мне другого пути. Завтра я навсегда покину родную степь… Он помолчал, и все молчали, понимая, какое страшное возмездие постигло этого человека, который долгое время был их ханом. — Да, так я сделаю!.. — Бурундук горько вздохнул. — Ты не победил, и я не побежден. В Самарканд поеду я к моему зятю Мухаммед-Темир-султану. Вместо того чтобы зятя заставить переехать к себе в качестве приемного «зятя-щенка», я сам еду к нему в виде принятой из милости бездомной «дворняги-тестя»… И это хан Бурундук!.. Таким едет он в Орду врага своего Абулхаира! Разве можно придумать большую пытку для человека!.. Давай на этом закончим наш разговор, Касым. Возвращайся назад со своими батырами и не вздумай только делиться сейчас со мной своим умом, иначе весь его потеряешь вместе с умной головой… Не поминай лихом, брат мой Касым!.. Круто повернув коня, Бурундук поскакал к своему аулу. Касым грустно смотрел ему вслед. Сам он был той же крови и понимал состояние Бурундука… Только и разговоров было в степи, что о предстоящем отъезде Бурундука в Самарканд. Люди покачивали головами. Кто хвалил его за такое решение, кто упрекал, ни никого не огорчил его отъезд. Все понимали, что хан изжил сам себя. Однако Бурундук перед отъездом все же сотворил еще одну подлость. В темную ночь его туленгуты сожгли дотла построенный некогда по его повелению город, который так и назывался — Бурундук. «Пусть не останется и памяти обо мне на этой земле!» — сказал он. После этого Бурундук тронулся наконец в путь. Но съехавшаяся с разных сторон толпа народа не дала и шагу продвинуться его туленгутам. Степь до горизонта была заполнена людьми, и грозный рокот прокатился из конца в конец этой взволнованной толпы. — Нашелся он… Нашелся Одноглазый батыр! — В доме Бурундука он… На цепи его держит Бурундук и кормит из одной миски со своим волкодавом!.. — Эй, хан, освободи нашего Орак-батыра, или останутся тут лишь твои кости!.. Впервые увидел казахов в таком состоянии, султан Касым не поверил своим глазам. Не бии и аксакалы, как обычно, вели людей, а какие-то безвестные вожди из черни. Черная кость волновалась и грозно требовала возмездия самому хану. Такого еще не случалось в степи… На взмыленном коне примчался Касым в аул Бурундука. — Твой аул окружен людьми, Бурундук, — сказал он. — Не упорствуй!.. — Вижу стаю грязных, лохматых дворняжек, желающих попробовать волчьего мяса! — ответил Бурундук. — Если не хочешь захрустеть у них на зубах, отпусти сейчас же Орак-батыра! — А если не отпущу? — Не только твой прах, но и прах близких тебе людей будет пущен по ветру. Верь мне, что бессилен я помочь тебе на этот раз!.. Бурундук заскрипел зубами и сделал знак рукой. Туленгуты откинули полог у черной закопченной юрты, стоящей на отшибе. Султан Касым невольно вздрогнул. Рядом с громадным ханским псом-волкодавом, с которым обычно ходят на тигров, свернувшись, лежал закованный в цепи громадный человек со страшно изуродованным лицом. Тут же стояла миска — одна на двоих, и валялись обгрызенные кости. Это был Одноглазый батыр — защитник народа, известный всей степи Дешт-и-Кипчак и далеко за ее пределами. Самый большой урон нанес именно он вторгшимся когда-то лашкарам Мухаммеда-Шейбани. Тысячи людей вызволил он из плена, многие аулы спас от голодной смерти… — Уезжай! — глухо сказал султан Касым Бурундуку, и тот на этот раз не стал ничего больше говорить… Не прошло и месяца, как вожди и старшины казахских родов подняли на белой кошме султана Касыма. Его, как и положено, омыли в молоке сорока белоснежных кобылиц и провозгласили ханом… К весне следующего года, когда хан Касым готовил свои аулы к перекочевке на джайляу в Улытау, к нему прибыла группа жителей Сайрама во главе с посланником хакима. Они просили о принятии в подданство, потому что не могли самостоятельно оборонять город от всех желающих разграбить его в это смутное время. Так как город издавна принадлежал Белой Орде и подавляющее большинство его жителей были кровно связаны со степью, горожане решили возвратиться именно под булаву Касым-хана. Они сказали, что раньше не сделали этого только из-за боязни перед Бурундуком. Вскоре Касым-хан с огромным войском вошел в Сайрам, город стал подчиняться ему. Касым продолжал продвижение в Северный Туркестан по направлению к Ташкенту. Завет отца своего Джаныбека, помнил он: не может существовать казахское государство без своих южных городов. Долгая и жестокая предстояла борьба, но другого выхода не было… Прежде всего новый хан наладил отношения с соседним Моголистаном. Еще при Джаныбеке породнилась его семья с ханом Моголистана Жунусом. Один из сыновей Джаныбека был женат на дочери Жунуса, той самой отчаянной Султан, что спасла когда-то три тысячи чистокровных коней отца ценою ночи, проведенной в юрте султана Касыма. Когда муж Султан умер, по древнему казахскому закону, она перешла в дом его брата — султана Касыма. Наконец-то исполнилась ее мечта — она стала женой Касыма! Одного не знала прекрасная Султан, что через пятнадцать лет не станет хана Касыма, она уедет в Моголистан к своим родным и вскоре будет в четвертый раз выдана замуж за ненавистного ей с детства кашгарского правителя, над которым когда-то она жестоко посмеялась за его уродство. Роды, кочующие вдоль Чу и Таласа, признали пока хана Касыма. И по примеру своего отца он настойчиво принялся восстанавливать единую Белую Орду. Снова ко всем казахским родам и племенам поскакали гонцы с призывом к объединению. Тем временем события развивались своим чередом. Происходило все так, как предсказал еще Джаныбек. Покорив всю Среднюю Азию и по-прежнему не видя чересчур агрессивных действий со стороны Белой Орды, Мухаммед-Шейбани отложил дальнейшее завоевание степи Дешт-и-Кипчак и все свои помыслы устремил на Иран и прилегающие к нему страны. «Когда везет человеку, брошенный им камень катится в гору». То же происходило и с Мухаммедом-Шейбани. Одно сражение за другим выигрывал он, пока окончательно не отнял у Ирана Хорасан и Герат. Но ему все было мало, и он продолжал испытывать свое счастье. Мухаммед-Шейбани повернул свое войско к Памиру, рассчитывая легко справиться с горными, недостаточно хорошо вооруженными племенами. Но горные жители, знавшие как свои пять пальцев все тропы, оказались неуловимыми для регулярного войска. Не привыкшие к головокружительной высоте и турьим тропам, лашкары срывались вниз и погибали на чудовищных камнях. Все пропасти были усеяны костями. Лишь к осени выбралось войско из тысяч ущелий. Больше половины осталось в горах, и ни одной лошади не было у лашкаров. На беду пошли дожди, и великое множество людей утонуло в разлившихся реках. Сам чуть живой от тропической лихорадки, Мухаммед-Шебани с остатками своей армии еле добрался до Хорасана… Нет, это не было уже грозное войско, перед которым трепетала недавно вся Средняя Азия. Жалкие скелеты, качающиеся от ветра, пришли наконец в Мерв. Лашкары, при одном имени которых переставали плакать дети, превратились в беспомощное сборище оборванцев. Даже оружие побросали они по дороге, и теперь несколько женщин с кочерыжками могли бы разогнать эту армию. Понимая, что пользы от такого войска мало, Мухаммед-Шейбани распустил всех по домам, чтобы дать подкормиться. Лашкары разбились на множество мелких шаек и разбрелись по всей Средней Азии, грабя, убивая и сея смуту… В этот момент, не без подсказки со стороны хана Касыма, и появился под стенами Мерва шах Исмаил, владетель Ирана. Ничего не оставалось делать Мухаммеду-Шейбани, как принять сражение. Вот как говорили об этом историки: «Кто заставляет пить до дна чашу шербета предсмертной агонии, тот напьется сам этой отравы… Его предсмертная чаша переливалась уже через край, птица счастья улетела с его макушки, острый кинжал его притупился, потеряв былую остроту. Сколько заставлял он пить из чаши смерти других, столько же и сам отведал!..» В этом сражении, намного не дожив до возраста своего деда Абулхаира, погиб в поединке с молодым шахом Исмаилом хан Мухаммед-Шейбани. Что ни год вторгался он в пределы Ирана, принося неслыханные страдания его народу. Теперь шах Исмаил приказал изготовить из черепа завоевателя чашу для пиров, и, как говорят в народе, вино из этой чаши становилось слаще… А в это время хан Касым продолжал сплачивать казахские роды в единое государство и создавать регулярное войско. И хоть немало приходилось ему воевать, усиления своего ханства и его влияния в Средней Азии добился хан Касым не войнами, а умелой, сдержанной и выжидательной политикой. Продолжая дело отца, он медленно, но верно отвоевывал северотуркестанские города. Только накануне своей гибели Мухаммед-Шейбани распорядился о недопущении кочевников в степи Дешт-и-Кипчак на базары Туркестана. Тех, кто продавал им что-нибудь, ждало наказание, вплоть до лишения жизни. Так дальше продолжаться не могло. И вот время пришло!.. День выдался ясный, солнечный. Осенний легкий ветерок шуршал пожелтевшей травой. В окружении ведущих казахских батыров всех родов и жузов стоял Касым-хан на крыльце своего дворца в Созаке. Трехсоттысячное конное войско, на треть уже регулярное, ждало сегодня ханского знака, чтобы двинуться на врагов, которые снова появились на границах казахского ханства: с востока и юга — войска китайского богдыхана, ойротского контайчи, тимуридов, с запада — отряды крымских, ногайлинских и прочих султанов… Касым-хан медленно обвел взглядом выстроившиеся войска. Казалось, от одного конца степи до другого неподвижно застыли железные квадраты готовой пройти перед ханом конницы, сверкали на солнце ровные ряды стальных пик, литые щиты были заброшены за спины воинов. И вдруг, нарушая все правила, вынесся откуда-то из синей степи небольшой отряд. Во главе его скакал огромный батыр в черном панцире. Капюшон покрывал его лицо, и только узкая щель у глаз оставалась открытой. Хан сразу узнал всадника, и лицо его озарила улыбка. — Орак-батыр!.. — Одноглазый батыр!.. Знакомое имя прошелестело по всему войску из конца в конец. «Да, если Орак-батыр захотел принять участие в походе, то это хорошее предзнаменование, — подумал Касым-хан. — Стало быть, мое дело по душе народу!» Так и открыл воинское шествие Орак-батыр, и, хоть не очень ровным строем проехал мимо его отряд, хан Касым и все стоявшие с ним батыры и военачальники подняли руки в воинском приветствии… А следом уже мчались квадраты регулярной конницы. Касым-хан невольно засмотрелся на юного батыра в зеркальном серебряном панцире на молочно-белом аргамаке во главе одной из тысяч. — Кто этой? — спросил он у стоящего рядом батыра. Тот улыбнулся. — Разве так давно не видели вы своего сына Хакназара, мой повелитель-хан? Ни слова не промолвил Касым-хан, только в глазах его загорелся едва заметный огонек. Он словно предвидел будущее. В течение восьмидесяти лет сражались казахские ханы за города Северного Туркестана. И только что проскакавший мимо юноша — будущий хан Хакназар — освободит полностью северотуркестанский вилайет и перенесет свою ставку в Яссы. При нем произойдет окончательное размежевание казахской степи на три жуза и воссоединение их в едином ханстве с киргизами… — Будь здоров, мой сын! — тихо прошептал хан Касым и оглянулся: не слышал ли кто невольно вырвавшихся слов. Шли и шли на рысях мимо него грозные конные тысячи, по команде выхватывали сабли из ножен в положенном приветствии, а хан Касым думал о судьбе казахской степи. Чего только не видела она, каких потрясений не пережила за свою многовековую историю! Кажется, не было на земле завоевателей, которые не прошли бы по ней огнем и мечом. Но, как примятая копытами трава, снова расправлялся и оживал народ. Да, покуда корни в родной земле, не вырвать, не вытоптать его. Снова и снова оживет он!.. Касым-хан повернул голову к своему майсары — Онай-батыру. — На что похож этот народ? — спросил он, указывая на летящих мимо всадников. Склонив копья, мчались они, словно буря, и от сотен тысяч копыт дрожала земля под ногами. — На заговоренный меч похожи они… Помнишь об этом мече, который крепче алмаза? — В чьи руки отдался он, тот и победит! — ответил Онай-батыр словами из древнего сказания, и умные глаза его сверкнули. — В умении держать его заключается тайна. И еще в том, против кого вынимается из ножен алмазный меч!.. Касым-хан кивнул головой: — Это правда… Трудно, очень трудно сражаться с таким мечом в руке… Будешь непрерывно бить по камню — даже он затупится. Не вынимай все время из вражьей крови — станет резать в ослеплении правых и виновных… Да, не всякому дано пользоваться этим мечом… Но тот, кто им владеет честно, — выстоит против любого врага! |
||
|