"Тоскана для начинающих" - читать интересную книгу автора (Эдвардс-Джонс Имоджен)

Глава 5

– Perfetto 83, – говорит Мэри. Она кладет телефонную трубку и поворачивается к матери.

– Ну? Что они сказали? – спрашивает Белинда: голова ее вытянулась вперед, как у черепахи, голубые глаза возбужденно блестят. – Они согласились? Они приедут посмотреть еще раз? Конечно же, они приедут посмотреть еще раз! Они ведь должны! Ты сказала им? Что они сказали?

– Гм… – Мэри проводит рукой по своим длинным темным волосам, собираясь с мыслями.

– Что? – выпытывает Белинда, делая шаг вперед. – Что? Ну отвечай же, что они сказали? Они закрывают ее? Они должны закрыть ее. Правда? Скорее, Мэри. Скажи мне.

Мэри пытается сбежать, отступая в сторону, но мать наступает и практически пригвождает дочь к стене. Их лица находятся так близко, что Мэри чувствует на своей щеке влажное дыхание матери. Она видит россыпь черных угрей по всему ее носу и блестящее пятно розовой кожи, которое та пропустила, когда шпаклевала лицо косметикой сегодня утром.

С того самого звонка в comune на прошлой неделе, когда совету доложили, что Лорен Мак-Магон нарушает строительные правила и угрожает закрасить фрески в часовне, примыкающей к дому, Белинда напустила на себя преувеличенно демонический вид. Она напоминает воительницу на поле битвы. Ее действия стали быстрыми, решения – решительными, настроение – маниакальным. Одержимая стремлением контролировать все, что происходит в «Casa Padronale», она еще находила время для многочисленных рейдов в тратторию Джованны, чтобы обсудить, осудить и проанализировать каждую мелочь в переустройстве этого дома с любым, кто только готов слушать, – иными словами, с Хоуардом, который может слушать кого угодно до тех пор, пока ему покупают выпивку.

Все это резко отличается от ее поведения неделю назад. Тогда, осознав для себя всю масштабность планов Лорен насчет пансионата, за воскресным ленчем у Джованны, Белинда, казалось, была подавлена и впала в тихое, созерцательное настроение. Склонная к театральным жестам в стиле фильма «Вздымающийся ад», Белинда, столкнувшись с таким бытовым несоответствием, начала заниматься самокопанием, которое весьма беспокоило окружающих. Вернее, беспокоилась по этому поводу дочь, на памяти которой мать в последний раз стала столь немногословной сразу же после того, как увидала скачущие ягодицы своего мужа и услыхала сладострастные стоны бывшей ближайшей соседки.

И вот теперь, пригвожденная к стене, столкнувшись с энтузиазмом матери в выполнении ее коварного плана, Мэри не уверена, с каким из ее настроений проще иметь дело.

– Ради Бога, ответь мне, что эти слабоумные ублюдки тебе сказали! – восклицает Белинда, размахивая в воздухе своими короткими ручками, качая головой и отступая.

– Мама! – говорит Мэри, отклеиваясь от стены. – Успокойся.

– О, заткнись, дорогая. Не будь дурой, – отвечает Белинда, вздергивая накладными плечами. – В любви и на войне все средства хороши, а это определенно война.

– Ну, – говорит Мэри, садясь на подлокотник любимого кресла своего отца, – они были очень любезны. Они поблагодарили меня за мой третий подряд звонок по поводу фресок Валь-ди-Санта-Катерина и сказали, что уже ездили осматривать указанное место. Они остановили попытку превратить часовню в комплекс ванных комнат. Что же касается прекращения работ во всем здании, они не считают, что для таких решительных мер достаточно оснований.

– Недостаточно оснований? – Белинда резко поворачивается на подошвах своих шлепанцев с подсолнухами и принимается пялиться из окна балкона. – Я им дам «недостаточно оснований»! Разграбление культуры! Это разграбление культуры. Разграбление культуры… и надругательство над нашим национальным достоянием. Итальянским национальным достоянием. Нашим национальным достоянием. Европейским национальным достоянием. – Она поворачивается: – Ты сказала им, что она американка?

– Гм… да. Я сказала в точности то, что ты мне велела сказать. Что это «культурная экспансия». Но они сказали, что фрески были написаны в семидесятых годах одним из членов семьи владельца и потому не представляют подлинной культурной ценности.

Культурная ценность – это все очень относительно, – отвечает Белинда, держа руки на бедрах. – Я хочу сказать: что, в долине есть еще Другие фрески? Думаю, что нет. Следовательно, хоть они и не имеют культурной ценности, если сравнивать с чем-нибудь вроде Сикстинской капеллы, но зато имеют культурную ценность в этой местности. Которая, надо заметить, может похвастать всего лишь одной этрусской могилой да магазином стильной обуви – и это в радиусе десяти миль. Если сравнивать с остальной Тосканой, мать твою, чертовски мало, тебе не кажется? Подумать только, ведь даже магазин скидок «Прада» в часе езды отсюда! – Белинда говорит на повышенных тонах, вены на ее толстой, в складках шее надуваются. – Ты сказала им все это?

– Гм… нет, по правде говоря, нет, – бормочет Мэри, распутывая нитки вдоль проймы своей белой майки.

– Не думаю, что тебе хватило твоего итальянского для этого разговора. Не хватило? – делает предположение Белинда. – Честно говоря, если нужно сделать дело… – Она подходит к своему столу и копается в каких-то бумагах. Нагибается, пыхтя, как медленно спускающее колесо, и выдвигает тяжелый ящик. В нем полно маленьких китайских стеклянных фигурок в пузырчатой пластиковой упаковке и старые английские газеты, – это остатки ее прежней жизни в Британии. Белинда так и не решилась выставить их на всеобщее обозрение в своем новом доме, и чем дольше они лежат в ящике, тем меньше у них шансов когда-либо увидеть дневной свет. Она ставит большого тибетского спаниеля в голубом слюнявчике, с симпатичным розовым языком, на плиточный пол и затем находит то, что искала, – большой желтый линованный блокнот, в котором до сих пор сохранился список покупок со времен ее жизни в Тиллинге и регулярных поездок в супермаркеты «Асда». – Итак, – объявляет она и выпрямляется. Бросив взгляд на список – «консервированные дольки персика и пачка фарша», – она отрывает верхний диет и бросает его в мусорную корзину. – Мне следовало сделать это несколько недель назад, – говорит она. – Признаться, какая же Я дура! Я собираюсь написать ходатайство.

– Ходатайство? – Мэри поднимает голову от своей майки.

– Ага. – Белинда роется в куче ручек в банке на столе и калякает что-то на уголке блокнота, пытаясь обнаружить, которая из них пишет.

– О чем ты собираешься ходатайствовать?

– О спасении фресок Санта-Катерина, конечно же, – говорит Белинда, хмурясь от непонятливости дочери.

– А-а, – отзывается Мэри. – Ты уверена?

– Что значит, уверена ли я? В любви и на войне все средства хороши, – настаивает Белинда, все еще расписывая ручки. – А это война.

– Как скажешь.

– Ну, по крайней мере я делаю хоть что-то, чтобы спасти наш достаток, – говорит Белинда, поднимая голову. – Если тебя интересует карьера в телемагазине, можешь продолжать распарывать свою маечку. Однако если ты хочешь остаться здесь, ты могла бы мне помочь.

– Ну, если ты уверена, что это принесет какую-нибудь пользу.

– На самом деле все, что нам нужно, – это чтобы Дерек, Барбара и Хоуард были на нашей стороне. Это уже половина долины за нас. – Она делает паузу. – Мы можем также попросить некоторых итальянцев, – разговаривает она сама с собой. – А потом, может быть, сможем пристыдить ее и заставить все прекратить.

– Она не похожа на женщину, которую легко пристыдить.

– А я похожа на женщину, которая легко проигрывает? – восклицает Белинда, с успехом щелкая Ручкой.

– Нет.

– Нет, – соглашается Белинда. – Я собираюсь позвонить Дереку.

Отстраняя Мэри, Белинда набирает номер Дерека кончиком шариковой ручки и ждет. После, казалось бы, бесконечной череды монотонных гудков кто-то наконец подходит к телефону.

– Finalmente 84, Дерек, – заявляет Белинда в трубку с одной из своих самых радостных интонаций. – Это Контесса.

– О, привет, Белинда, – говорит Барбара, тяжело дыша. – Боюсь, это я. Фу-у! – Белинда слышит, как она шлепает грудью по телефону. – Я бежала через всю террасу. Понятия не имею, куда Дерек дел чертов радиотелефон.

– А, понятно. – Белинда щелкает ручкой. – Надеюсь, я тебя ни от чего не отрываю.

– О, нет, я тут загораю, а Дерек обсуждает какие-то новые работы с Джанфранко.

– А, понятно. Франко… – Белинда снова щелкает ручкой. – Ну, я звоню по поводу Лорен Мак-Магон.

– А-а-а. Ты тоже идешь? – Барбара в восторге.

– Иду? Куда иду? – спрашивает Белинда, навострив уши и быстро поймав взгляд Мэри.

– К Лорен, – продолжает Барбара, щелкая ногтями: она вычищает из-под них лосьон для загара. – Я думаю, будет здорово. Соберется вся долина. Похоже, будет прием.

– А-а. Прием, говоришь?

– Гм-м… да. Лорен продолжает делать вид, что это всего лишь дружеская вечеринка, просто кое-кто из долины. Она говорит, что мы с Дереком не должны ожидать от этого вечера слишком многого…

– Так и говорит?

– Да, но у меня такое чувство, что это что-то вроде новоселья. Как ты думаешь? Что она тебе сказала?

– Что Лорен сказала мне ? – говорит Белинда, резко щелкая ручкой шесть раз подряд. – Боже мой! Она столько всего говорит.

– Я знаю, – соглашается Барбара, все еще щелкая ногтями. – Она всегда такая забавная, правда? По правде сказать, она немного похожа на тебя, – рассеянно добавляет она, – ну, тоже забавная. Только она немного более…

– Да-да, мы болтаем почти каждый день, – перебивает Белинда.

– Я знала, что так и будет, – соглашается Барбара.

– Ты уверена, что я тебя ни от чего не отрываю? – говорит Белинда раздраженно: внимание Барбары принадлежит ей не всецело.

– О, прости, – говорит Барбара. – Я была за мили отсюда, просто смотрела, как Франко… О, и Дерек идет к дому… Ку-ку! – кричит она. Белинда вздрагивает. – Дерек! Дерек! Дорогой! Контесса звонит! Скорее! Она хочет поговорить с тобой о вечеринке у Лорен!

Раздается стук: Барбара кладет трубку на стол. Белинда пытается что-нибудь расслышать, плотно прижимая ухо к трубке и сутуля плечи, но все, что ей удается уловить, – это хихиканье Барбары и низкие, рычащие итальянские перекаты голоса Франко, которые эхом разносятся в холле.

– Алло? – раздается дыхание Дерека. После минутного треска все смолкает: Дерек плотно прижимает трубку к уху. Белинда отодвигает свою. – Так ты, выходит, завтра идешь?

– Завтра? – говорит Белинда так, будто только что села на что-то острое.

– Да, на вечеринку к Лорен, – продолжает он. – Наверное, весело будет.

Ах, Боже мой, это! – восклицает Белинда. – Ну, все зависит от того, насколько мы будем заняты. Ты же знаешь, пик сезона и все такое, Дерек. А, как ты понимаешь, успешное заведение вроде моего не может управляться само собой, правда? – Нет, действительно, не может, -соглашается Дерек. – Но это событие на всю долину, – продолжает он. – А поскольку ты Контесса, то какая же это будет вечеринка, если ты не покажешь на ней свое личико, ну какая же вечеринка?

– Ты думаешь? – Белинда крутит случайную прядь волос у себя за ухом.

– Я уверен, – говорит Дерек. – Так зачем ты звонила, дорогая?

– О, ничего срочного, – усмехается Белинда. – Просто проверить, вас тоже пригласили на торжество к Лорен?

– Будь спокойна, пригласили. Так мило с твоей стороны беспокоиться о нас. Но не думаю, что существую! строгие приглашения, – смеется он. – Мне кажется, соберется вся долина. Понятия не имею, где все это будет проходить… Значит, увидимся завтра?

– Разумеется, – говорит Белинда, плечи ее при этом подпрыгивают к ушам. – Жду не дождусь. Arrivadeary;

– Arrivadeary!

Белинда кладет трубку и замирает, рука остается на телефоне, лицо сморщено в задумчивости.

– У нее вечеринка, – говорит она тихо. – Americana устраивает вечеринку.

– О, не беспокойся, мам, – говорит Мэри, подходя ближе, кладя руку на плечо матери и осторожно, мягко его сжимая. – Я уверена, она хотела нас пригласить.

– Вся долина приглашена, – шепчет Белинда, все еще вперившись глазами в телефон. – Она пригласила всю долину, но не меня. Не нас, – поправляет она, поворачиваясь лицом к Мэри. – Она не сочла нужным нас пригласить.

Голубые глаза Белинды блестят. Она начинает вышагивать туда-сюда по гостиной. Красно-бело-синяя цветастая юбка шелестит в такт движениям, правое накладное плечо медленно сползает по рукаву майки и падает на пол, когда она в последний раз разворачивается. – Мы должны пойти, что бы ни случилось, – заявляет она, выглядя при этом чрезвычайно довольной собой.

– Ты уверена? – спрашивает Мэри. – Я хочу сказать…

– Ну, ты же сама сказала: она просто забыла нас пригласить, – Белинда глуха к любым возражениям. – Это бывает. Я хочу сказать, я и сама такое допускала раньше и, поскольку я тоже хозяйка, то понимаю, что такие вещи случаются. Что значит такой пустяк, как приглашение, между друзьями?

– Но у нас нет приглашения, – настаивает Мэри. – Что, если она не хотела нас приглашать?

– О, не будь глупой, дорогая, – говорит Белинда. – Она пригласила всю долину – собственно, мою долину. Невозможно устроить вечеринку в моей долине, не пригласив меня. Это смешно! Очевидно, что бедняжка допустила ошибку, но, как взрослый человек, я готова простить ей эту неловкость и посетить ее вечеринку. Это так просто.

– Но сегодня днем приезжает майор Честер. Мы не можем оставить его и его жену одних завтра – они ждут, что им каждый вечер будут подавать ужин.

– Успокойся, Мэри. Майор Честер – это практически семья, он не будет возражать, если мы поедем на вечеринку. В любом случае у меня есть своя жизнь, я не могу развлекать всех гостей одновременно. Они называют себя отдыхающими – вот пусть идут и отдыхают, Не прибегая к моей помощи. И не думай, что ты останешься присматривать за ними. Ты идешь Со мной.

– Ты правда думаешь, что это хорошая мысль? – спрашивает Мэри тоном, близким к мольбе.

– Да, я так думаю. И больше никаких споров, – отрезает Белинда, отправляясь на кухню, дабы обозначить, что дискуссия окончена. – Ты застелила постель майору?

– Да.

– Как следует?

– Да, как следует.

– Ты положила чистые полотенца?

– Да.

– Хорошо. Не могла бы ты пройтись с веником по первому этажу?

Пока Мэри подметает, мать шествует по террасе с биноклем на шее. Она обходит свою собственность, как животное, метящее территорию, останавливаясь на выгодных позициях, чтобы ближе и тщательнее разглядеть, что происходит на той стороне холма. Она смотрит, как желтые строительные машины карабкаются туда-сюда по подъездной дорожке, покрывая ее слоями гравия. Ей виден поток маленьких белых грузовичков, которые завозят в дом деловитых людей. Пока она наблюдает, один из грузовиков застревает в начале подъездной дорожки. Белинда улыбается. Чем больше усилий прилагает водитель, чтобы выбраться из грязи, тем лучше она себя чувствует.

– Ты знаешь? – говорит она громко. – Знаешь, Мария, дорогая…

– Мм-м, – отвечает Мэри, сметая пыль и волосы с балкона.

– …пожалуй, участок вокруг бассейна надо почистить. Интересно, нам удастся заполучить сюда Франко сегодня днем? – Она поворачивается лицом к балкону с окном и к кухне. – Мм-м… Как ты думаешь, Мария?

– Думаю о чем? – бормочет Мэри, опираясь на швабру.

– О том, чтобы пригласить сегодня днем Франко. Чтобы он выполнил кое-какую работу.

– Ну хорошо, Франко, – колеблется Мэри. – Гм ,. Ну, если ты считаешь, что тебе это нужно.

– Мне правда нужно. От него ужасно много пользы. – Белинда снова отправляется к телефону, на ходу поправляя накладные плечи.

Пока громкий, ломаный итальянский матери дребезжит где-то на заднем плане, Мэри накрывает на террасе стол для ленча. И вправду с мастерством профессионала она ловко раскладывает ломти белого хлеба и сыра, расставляет тарелки с нарезанными помидорами. Загоревшая, порозовевшая со времени своего приезда, Мэри теперь разительно отличается от того прозрачного, будто из-под земли выкопанного существа, которое ее мать подобрала на станции почти месяц назад. Бегая вверх-вниз по лестнице, чтобы поменять простыни и разобрать постели в комнатах гостей, она окрепла и приобрела хорошую форму. Возя тяжелые подносы, нагруженные тарелками с недоеденными макаронами с сыром, нарастила мышцы на руках. Но эти перемены были едва уловимыми, постепенными, и Мэри не заметила, как они произошли. Она обратила внимание только на свой загар, золотистый и ровный, но все прочие случившиеся метаморфозы прошли мимо нее.

Впрочем, за последнее время многое прошло мимо нее. Изолированная от ровесников, ставшая домашней прислугой, Мэри провела большую часть прошлого месяца в собственном мире. Она сидела и слушала разговоры за ужином у матери. Она открывала рот, только чтобы ответить на вопросы, заданные непосредственно ей, и то лишь в том случае, если ее не опережала мать, которая, кажется, больше au fait, чем она сама, насчет сердечных и профессиональных дел дочери. По вторникам и четвергам является некоторое облегчение – Джулия, кузина Бьянки из соседней долины. Во время уборки дома она сплетничает с Мэри по-итальянски. Их веселая болтовня раздражает Белинду, и она пытается найти для Мэри другую работу, когда приходит Джулия. Итак, когда Белинда садится за стол для ленча и объявляет о том, что днем придет Франко, Мэри немного огорчена.

– Во сколько точно он сказал, что придет? – спрашивает она, отрезая ломтик сыра.

– Он пользовался часами, которые показывают все двадцать четыре часа. Поэтому никто не может быть уверен, какое время он имел в виду по-английски, не говоря уж об итальянском, – увиливает от прямого ответа Белинда и машет рукой. Она широко открывает рот и тянется навстречу своему бутерброду с сыром. – Но, – она жует, челюсти ее перемалывают пищу, рот раскрыт, еда смачивается слюной, – сегодня днем, в какое-то время, – заключает она.

– А, – говорит Мэри, разрезая пополам дольку помидора. – Полагаю, я в это время буду в доме готовить ужин или что-то в этом роде.

– В этом нет необходимости, – говорит Белинда, глотая и слегка закашлявшись. – Мы можем разморозить для майора что-нибудь готовое. Он в любом случае не заметит. Я хочу, чтобы ты помогла Франко.

– Да? – спрашивает Мэри, откладывая нож и вилку; ее щеки розовеют под загаром.

– Да, – фыркает Белинда. – Нужно перетаскать массу камней с дорожки, и ты можешь ему помочь.

– А-а.

– Я перенесу свой шезлонг к бассейну и буду управлять процессом оттуда. Я не могу оставить вас двоих наедине, – смеется она. – Кто знает, что может произойти?

– Не глупи, мам, – говорит Мэри, уставившись с тарелку.

В половину четвертого того же дня Франко шагает вниз по склону холма по направлению к Белиндиному бассейну в форме почки. На нем только джинсы и сандалии, над головой он держит тяжелый шезлонг. Белинда идет впереди него и кричит, подгоняет возгласами «bene», а Мэри ступает позади, любуясь каждым напряженным бронзовым мускулом на его прекрасной спине. Вырезанный, слепленный, вырубленный из самого блестящего и мягкого материала, – каждая мышца отчетливо видна, каждый мускул ясно очерчен, – Франко движется как пантера и выглядит как бог. Мэри буквально парализована его видом, так парализована, что забывает отвернуться, когда он ставит шезлонг на землю.

– Va bene cosi? – спрашивает он Белинду.

– О, bene, bene, bene! – звенит Белинда, топчась на месте и хлопая в ладоши от воодушевления, лицо ее расплывается в широчайшей улыбке.

– Bene, – соглашается он, вытягиваясь вверх. Выдыхает, проводит рукой по своим густым темным волосам и поворачивается, чтобы поймать взгляд Мэри, устремленный на него. – Bene, – кивает он и улыбается. – О'кей? – спрашивает он.

– О, да, очень… о'кей, – говорит Мэри, уставившись на свои ботинки и быстрым движением заправляя волосы за уши.

– Хорошо, – говорит он, встряхивая руками. – Это molto тяжелое, – объясняет он.

– Верно, – кивает Мэри.

От сладкого запаха его пота в голове чувствуется какая-то легкость. Его мужественность отравляет. Вообще-то в Джанфранко Бьянки отравляет все. Это большой, живущий полной жизнью Адонис долины – его красивая внешность, физическая сила и очаровательная улыбка завлекли почти всех вокруг.

Его прибытие в чей бы то ни было дом, виллу и, надо заметить, в тратторию Джованны всегда встречается ажиотажем и аплодисментами. Единственный неженатый сын, оставшийся в семействе Бьянки. Его отказ прочно осесть где-нибудь сводит мать с ума от огорчения. Франко счастлив проводить свое время, работая на ферме у отца или помогая обществу экспатриантов по дому. Его никогда не привлекали соблазны города или университет: он слишком интересовался девушками, чтобы учиться, провел подростковые годы, флиртуя в автобусе по дороге в Серрану, и провалился на экзамене в технический колледж в Поджибонси. Зимой он впадает в спячку, много работая на отца. Но летом, когда достаточно туристов и проблем с ремонтом, ему всегда есть чем заняться.

– Итак, – Белинда хлопает в ладоши, помня о том, что, как бы потрясающе Франко ни выглядел, его работа по-прежнему стоит ей больше десяти евро в час, – хорошо, Франко. – Она выдавливает из себя еще одну улыбку. – Laboro 85. Работать.

– Si, да, хорошо, синьора Смит. Где эти камни? – спрашивает он.

– Мария, дорогая, отведешь его к камням и скажешь ему, что делать? – говорит Белинда, в голосе ее звучит усталость. – А мне, пожалуй, нужно прилечь и подумать кое о чем.

Белинда расслабляется в шезлонге, а Мэри и Франко принимаются за перетаскивание огромной кучи камней, оставшихся с тех пор, как мостили участок вокруг бассейна. Они высились грудой вдоль склона холма в течение последних трех лет, и Мэри не понимает, что за необходимость перетаскивать их по полуденной жаре именно сегодня, но мать настойчива.

Впрочем, на самом деле Мэри не замечает ни жары, ни тяжести камней: она работает с одним из самых красивых в долине помощников! Ах, если бы только она могла взглянуть ему в глаза!

В первые десять минут никто из них не говорит ни слова. Камни тяжелые, а Белинда постоянно дает распоряжения, указывая короткими пальчиками с розовыми ногтями на высящуюся груду. Но потом она обмякает и откидывается на подушки. Спустя еще минут пять до Франко и Мэри доносится сопение, а потом и раскатистый храп. Теперь, когда надзиратель ушел с поста, они расслабляются. Франко ловит взгляд Мэри, проходя навстречу со своим тяжелым грузом. Его темные глаза с густыми, загибающимися ресницами сверкают. В следующий раз, как их пути пересекаются, его рот расплывается в широкой белозубой улыбке. Во время третьей встречи он подмигивает ей, и Мэри удается коротко улыбнуться в ответ. На четвертый раз он делает вид, что камень слишком тяжелый, и тащит его, как старик. Мэри ухмыляется. Потом он наконец кладет камень на землю, вытирает лоб сильной рукой.

– Fa caldo, – вздыхает он. – Давай отдохнем.

Мэри кладет свой камень рядом и выпрямляет спину.

– Ты прав, – говорит она, стряхивая волосы с плеч, – очень жарко.

– Итак, – говорит он, доставая из заднего кармана брюк маленькую оловянную коробочку с табаком. – Тебе хорошо отдыхается? – Он кладет на свою широкую ладонь тонкую полоску сигаретной бумаги и насыпает туда табак. Франко привык общаться с туристами и женщинами-экспатами d'un certain age 86, и у него хороший английский, разве что несколько ограниченный темами «Отдых» и «Погода».

– На самом деле у меня тут не отдых, – говорит Мэри, краснея от замешательства, – ведь она впервые разговаривает с Франко. – Я приехала сюда, чтобы работать на свою мать. – Она смеется.

– А, да, конечно. – Франко сдвигает темные брови; он, кажется, недопонял шутки. – Синьора Смит.

– Да, – говорит Мэри.

Франко наклоняется вперед, изучая ее глазами. В это время он облизывает сигарету по всей длине кончиком языка. У Мэри пересыхает во рту, в желудке образуется тяжесть, она отводит глаза.

– Синьора Смит, – говорит она медленно.

– Она как дикий поросенок, – смеется он, изображая ее храп. – Ну, знаешь, cinghiale 87.

– А, да, дикий кабан, – соглашается Мэри, заходясь в тихом, беззвучном возбужденном смехе. Она дотрагивается до его предплечья и вдыхает острый, сладкий запах его кожи.

– Но, знаешь, она симпатичный человек. – Он прикуривает свою самокрутку и глубоко вдыхает облачко дыма, а потом выдыхает его одной стороной рта. – Хочешь? – спрашивает он, протягивая ей свою влажную, облизанную, обсосанную сигарету.

– Мм-м, спасибо, – говорит Мэри, берясь за влажный кончик и вставляя его между губ. Она затягивается, полуприкрыв глаза. Влажная бумага обжигает кожу. Щеки покрываются румянцем, глаза блестят, дыхание учащается. Она кашляет только один раз – когда затяжка бьет в легкие, и выдыхает тонкую ленточку дыма между раскрытых губ.

Франко пристально смотрит на нее. Взгляд его темных глаз медленно перемещается вниз по ее лицу. Его притягивает ее рот. Ее веки опущены. Он не отрывает глаз от ее губ. Он делает шаг ближе. Его руки медленно двигаются к ее бедрам. Мэри не шевелится. Она просто не может. Стоит с сигаретой в одной руке, а вторая безвольно висит вдоль тела. Она ждет. Подбородок ее вздернут, губы раскрыты.

– Ты куришь? – раздается возглас с шезлонга. – Мэри!

Франко и Мэри отпрыгивают друг от друга. Она бросает сигарету на землю. Он наступает на нее, поворачивается и улыбается.

– Buon giorno, синьора Смит, – говорит он, легкой походкой направляясь к ней и расставив руки в стороны, как будто собираясь обнять давным-давно пропавшего двоюродного брата. – Хорошо поспали?

– Франко, Франко, – щебечет Белинда, поправляя свою майку, – я что, проснулась и застала ваш перерыв?

– Всего лишь решили немножко отдохнуть, – говорит он. Его большой и указательный пальцы близко сходятся, чтобы показать минимальный промежуток. – Совсем немножко отдохнуть.

– Хорошо, – говорит Белинда резко, ее маленькая ножка ступает на траву. – Потому что ты знаешь, как сильно я ненавижу лодырей.

– Да-да, – смеется Франко, как будто понимает, что она хотела сказать.

– Итак, Мария, – говорит Белинда, все еще улыбаясь Франко, – надеюсь, я не видела тебя с сигаретой?

– Нет.

– Хорошо, отлично. Насколько вы продвинулись с камнями?

– Мы вон там, – говорит Мэри. – Примерно на половине пути, я думаю.

– Супер, – говорит Белинда. – Давай продолжай, дорогая, а я заберу Франко в сад. У меня там есть небольшая проблема с моим фиговым деревом, и мне нужна его помощь. Пойдем со мной, Франко, – говорит она, делая знак розовым пальчиком.

– О'кей, синьора, – отвечает он, широко улыбаясь. – Все, что пожелаете.

– Все, что пожелаю? – Белинда кокетливо улыбается и встряхивает каштановыми волосами. – Ты пожалеешь о том, что сказал это, Франко, правда пожалеешь.

Франко и Белинда уходят вниз по склону холма, оставляя Мэри при ее «каменных» обязанностях. Но она не против. Она ходит туда-сюда, с новыми силами таская тяжелые глыбы. На лице ее – улыбка, в походке – твердость. В конце концов, камни не слишком тяжелые. Может ли быть, что Франко собирался ее поцеловать? Она ему нравится? Мужчина, который может получить любую женщину в долине, обратил на нее внимание ? Она не может этому поверить. Как давно никто так не смотрел на нее. На самом деле никто никогда раньше так на нее не смотрел. Последним мужчиной, имевшим на нее какие-то виды, был Джереми, специалист по работе с клиентами. Это было на рождественской вечеринке больше полугода назад. И даже тогда он всего лишь лапал ее на заднем сиденье такси после того, как выпил шесть коктейлей «Сноуболл». Какое-то время терся своим гнутым, не до конца вставшим пенисом по ее ляжке, а потом заснул с открытым ртом – вот и все, а потом она высадила его на вокзале «Виктория», к последнему поезду домой. Но Франко не такой, как английские парни. Прежде всего он настоящий мужчина. Он тип охотника-собирателя, который умеет сделать что угодно своими руками. Он умеет делать вещи, умеет чинить их. Он сильный. Он обходительный. Он такой, какими были все мужчины, пока не открыли компьютер и духи «Клиник». Мэри все равно, сколько тяжелых камней она должна перетаскать. По правде сказать, она могла бы заниматься этим целый день – и ничего не почувствовать.

Она заканчивает вскоре после пяти. Франко уже ушел. Он подмигнул ей, когда проходил вверх по склону холма. Белинда, кажется, более чем удовлетворена диагнозом, который он поставил ее фиговому дереву: все, что ему нужно, – это немного больше заботы и внимания, и тогда оно будет плодоносить, как все остальные в долине. Белинда, кажется, взбодрилась не меньше дочери. Появления Франко в «Casa Mia» оказалось достаточно, чтобы привести обеих женщин в отличное настроение. Белинда решает отпраздновать воцарившуюся в душе легкость, поставив Рассела Уотсона на CD-проигрыватель и включив на полную громкость «Nessun dorma!»; при этом она дирижирует оркестром, держа руку на подлокотнике любимого кресла своего бывшего мужа.

Мэри решает принять длительную горячую ванну, обычно она не позволяет себе такого удовольствия, поскольку потом ванну придется чистить, дабы оставить ее готовой для любых гостей.

В половине восьмого Мэри и Белинда сидят на террасе. На кухне размораживается chilli con came 88, в руке у каждой из них – стакан с выпивкой. Они наблюдают, как огромное красное солнце намеревается скатиться за холм.

– Во сколько приезжает майор? – спрашивает Мэри.

– Кто знает? – говорит Белинда, глядя на часы. – Но если его здесь не будет в ближайшие десять минут, полагаю, мы можем начать заниматься ужином. Я не стану его ждать.

– Ты думаешь?

– Ну, у меня не отель, – говорит Белинда. – Это престижный пансионат, и гости здесь ведут себя так, чтобы было удобно мне, а не им.

– Я знаю, но…

– Когда я говорю, что время заезда – не позднее семи пятнадцати, я не шучу. Это все есть в новых проспектах.

– Ты еще не разослала их. – Мэри делает глоток вина.

– Да, – фыркает Белинда, – но номинально это все есть в новых проспектах. А что толку создавать правила, если я в конечном счете сама их нарушаю? Это выглядит несколько глупо, тебе не кажется ?

К счастью для майора, он приезжает в ближайшие десять минут и избавляет Белинду от неудобной необходимости нарушать правила, а самого себя – от аналогичной неудобной необходимости вести машину всю дорогу до Поджибонси: туда Белинда отправляет любого, кто доставляет ей неудовольствие или не вписывается в ее режим.

Находясь в кухне, смешивая себе третий джин с тоником, Белинда слышит, как хлопает дверца машины.

– Они здесь! – объявляет она Мэри, кивая на дверь. – Можешь пойти встретить и поприветствовать их. Для тех, кто приезжает повторно, мы не устраиваем официальной вечеринки в честь прибытия, зато они получают десятипроцентную скидку.

К тому времени как Мэри, выйдя из дома через парадную дверь, проходит подъездную дорожку, майор уже успевает стащить чемоданы с багажника на крыше.

– Добрый вечер, Мэри, моя дорогая, – говорит он, бросая чемодан и идя ей навстречу, чтобы поздороваться. На нем шорты цвета хаки, бежевые гольфы до колен, сандалии и кремовая рубашка «Аэртэкс»: кажется, будто он только что вернулся с военных действий в Заливе. Если бы не излишки веса в области талии, не короткие, толстые, белые ноги и не ямочки по обеим сторонам колен, майор мог бы сойти за представителя регулярной армии.

Вокруг головы у него полоска светло-русых волос, он стоит прямо и держится с бычьей решительностью коротышки.

Его жена, миссис Пэтриша Честер, по крайней мере на четыре дюйма выше мужа, она стройна и изящна. У нее стального цвета кудряшки (химическая завивка украшает любую женщину ее возраста) и очень толстые очки, делающие лицо похожим на мордочку опоссума. На ней бледно-фисташковая блузка в цветочек и подходящие брюки, смятые наподобие веера между ногами; она выглядит немного усталой от переезда.

– Хорошо доехали? – спрашивает Мэри, направляясь к одному из чемоданов майора, что поменьше. Она нагибается, следя за тем, чтобы ее ягодицы находились подальше от шаловливых пальчиков майора. Этот человек по-прежнему не может побороть искушения по старинке ущипнуть за задницу, как в прошлом году, например.

– После туннеля под Монбланом все было чудесно и превосходно, – говорит майор, облизывая свои довольно толстые, мокрые губы.

– А, хорошо, – отзывается Мэри, быстро выпрямляясь.

– Хорошо, – поддакивает майор. – Пошли, Пэт, давай займем свое жилище, пока еще не стемнело.

– Майор! Дорогой мой! Миссис Честер! – Белинда выходит из дома, выждав подходящий промежуток времени, с приятной, приветливой улыбкой на лице, адресованной гостям. – Как чудесно видеть вас! Как мило с вашей стороны вернуться в «Casa Mia»! Мне хочется расцеловать вас! И так я и сделаю! – Белинда тепло целует своих гостей в обе щеки, при этом от нее пахнет джином. – Добро пожаловать! Добро пожаловать! Добро пожаловать, дорогие гости!

– Спасибо, Белинда. Приятно возвращаться сюда. – Пэтриша моргает за толстыми стеклами очков.

– Как приятно, что вы оба снова здесь, Пэтриша. Вы – практически семья, – с воодушевлением заявляет Белинда.

– Ну, мы с Пэт, конечно, же, хорошо ориентируемся здесь, – кудахчет майор, подбирая чемоданы ловким движением человека, привыкшего таскать вещевые мешки. – У нас прежняя комната, Белинда?

– Конечно, ваша обычная комната, майор, дорогой, – улыбается Белинда, руки ее сложены в молитвенном жесте. – Вниз по лестнице и… гм…

– Налево, – подсказывает майор.

– Правильно, налево, – говорит Белинда. – Совсем как в прошлом году.

– Вам помочь с сумкой, миссис Честер ? – спрашивает Мэри.

– О нет, дорогуша, – отвечает Пэт, взгляд ее похож на совиный. – Это для вас и для вашей мамы. Кое-какие скромные подарки с родины. Ну, знаете, всякие мелочи, без которых вы просто не сможете жить дальше.

– Подарки? – оживляется Белинда с щедрой улыбкой принимающего дары. – Как мило! Но правда, не нужно было.

– Ну что вы, – говорит Пэт. – Как вы уже сказали, мы – практически семья, а я и мысли допустить не могу, что поеду навестить кого-нибудь из родственников и не привезу им при этом какой-нибудь безделицы.

– Право, не стоило, – говорит Белинда, грозя пальцем одной руки и хватая сумку другой. Она быстро отходит в сторону, как собака, получившая кость. Относит сумку в кухню и, перевернув ее на бок, высыпает содержимое: оттуда вываливаются коробка английского чая для завтрака, помадка, банка сухого молока, овальтин 89, упаковка десерта «Ангельское наслаждение», какие-то печенья, способствующие пищеварению, баттенбургский пирог, баночка приправы «Мармит», маринад «Брэнстон пикл», кусок мягкого чеддера и несколько упаковок молочного шоколада «Кэдбери».

– Боже, – бормочет Белинда, отламывая кусок шоколада и целиком запихивая его в рот. – Какая куча английского мусора! – Она ест с такой скоростью, что на глаза наворачиваются слезы. – Честно говоря, – хрустит она, подхватывая баттенбургскии пирог и нюхая его через обертку, – я уже даже не помню, какой у всего этого вкус. – Она отрезает себе большой кусок пирога вместе с пакетом, отламывает покрытый розовым марципаном квадратик и отправляет его в рот. – Мм-м, мм-м… – Она отламывает еще два белых квадратика. – Мм-м, мм-м…

– Все радости дома, да? – говорит чей-то голос, так громко и так близко от Белинды, что она в шоке подскакивает, поперхнувшись.

– Пэт! – говорит она, открыв рот и демонстрируя его содержимое. – Я вас не заметила! – Она глотает. И делает движение головой и плечами, чтобы протолкнуть непережеванный ноздреватый ком в горло. – Вы застали меня врасплох!

– Я окликнула вас, но, полагаю, вы были так поглощены рассматриванием всех этих сувениров из дома, что не слышали меня, – объясняет Пэт, сопровождая свои слова помаргиванием.

– Да-да, это очень мило с вашей стороны… Вы нашли свою комнату в порядке? – осведомляется Белинда, поправляя юбку и медленно пытаясь вытеснить эту женщину из своей кухни.

– Она в том же месте, что и в прошлом году, – подтверждает майор, проходя через балкон с окном на Белиндину террасу, и встает, руки за спиной, любуясь видом.

– А, вот и вы, майор. – Белинда улыбается сквозь окно кухни, стряхивая с губ крошки тыльной стороной ладони. – Все в порядке?

– Для меня этот дом имеет форму корабля, – говорит майор, оборачиваясь. – Скажите, что это за новое заведение строится на другой стороне долины? Не помню его в прошлом году.

– А, это, – говорит Белинда. – Оно принадлежит одной американке.

– Как ужасно! – говорит майор. – Какая вы бедняжка!

– Я знаю, – кивает Белинда. – Я беспокоюсь, как бы она не нарушила атмосферу в нашей долине. Ведь она уже разрушает фрески в своей часовне.

– Правда? – говорит майор. – Кошмарные люди эти американцы. Я знаю, они были нашими союзниками в войне, но я действительно считаю, им не следует путешествовать. Они не умеют ценить культуру. – Он качает головой, будто хочет избавиться от неприятных мыслей. – Так вам понравился провиант?

– Провиант? А, да, конечно, еда, – говорит Белинда. – Очень мило.

– Армия марширует при помощи желудка, – настаивает майор, баюкая свое брюхо. – И честно говоря, в последнее время я с трудом передвигаюсь без микроволновки, без «Брэнстона» и тем более без маленькой баночки «Ангельского наслаждения».

– «Ангельское наслаждение»? – говорит Мэри. – Гм… как интересно заглядывать на кухню.

– Только вот не думаю, что какой-нибудь местный Джонни Форенджер может как следует приготовить мусс, – заявляет майор.

– Ну, я могу приготовить его для вас сегодня вечером, – говорит Мэри. – Я и подумать не могла, что кто-нибудь еще захочет… что есть для кого готовить.

Через час все четверо сидят внизу, на террасе, под сладко пахнущим жасмином и жимолостью, ужинают chilli con came и клубничным «Ангельским наслаждением». Майор все время разговаривает. Белинда делает вид, что слушает, а он тем временем потчует ее и Мэри всеми своими семейными новостями за год: начиная с новой блестящей теплицы и нового конька на крыше у ближайшего соседа до погибших анемонов и вероятности его выдвижения на окружные выборы. Майор кошмарно увязает в деталях. Прямой, как палка, он сидит в кресле, запястья едва касаются стола, кисти рук напряженно висят в воздухе, – время от времени он делает паузу, чтобы набрать воздуху и молча поздравить себя с тем, как хорошо он развлекает дам. Его жена сидит молча, моргая за толстыми очками.

– Итак, – говорит майор, осушая стакан довольно крепкого красного вина, которое Белинда купила во время специальной акции в супермаркете, – что вы намерены предпринять по поводу американки?

– Я не знаю. Что вы имеете в виду, майор? – спрашивает Белинда, опираясь подбородком на ладонь.

– Ну, что вы намерены предпринять в связи с тем, что она разрушает роспись на стенах? – интересуется он, проводя ложкой по краю вазочки, зачерпывая последние остатки «Ангельского наслаждения».

– Ах да. Ну, я начала писать жалобу.

– Отлично, – отвечает он, делая выпад вперед ложкой. – Сколько подписей?

– Ну, я только что начала, – повторяет Белинда.

– Хорошо, – настаивает майор, – сколько уже набрали?

– Гм… Ни одной. Ну, одну, если включить Мэри, которая подпишет, не так ли, дорогая?

– Что? Да, конечно, – говорит Мэри; мысленно она снова у бассейна: перетаскивает каменные глыбы с красавцем Франко. – Как скажешь, – говорит она, проводя рукой вниз по разгоряченной шее и вдоль плеча. – Я не возражаю.

– Значит, одну, – говорит Белинда с оптимизмом. – Две, включая меня саму. Может быть, вы двое тоже подпишете?

– Миссис Смит! – говорит майор, он выглядит помпезным и потрепанным. – Это будет честью и удовольствием. На самом деле я считаю своим долгом подписать! И моя жена тоже.

– О да, – соглашается Пэт.

– Ну вот, майор, – говорит Белинда, – уже четыре.

– Боюсь, однако, с этим мы войны не выиграем.

– Ну, полагаю, что нет, – многозначительно посмеивается Белинда. – Но это – начало.

– Так это действительно война? – спрашивает майор.

– Ой, – говорит Белинда.

– Я так и думал. – Майор заговорщически дотрагивается до своего красного носа. – Когда человек видел столько сражений и побывал на стольких фронтах, как я, у него появляется особое чутье на конфликты. Он может чувствовать напряжение в воздухе. И я узнал обо всем этом, как только упомянул о новом доме. Напряжение было.

– Ну, она открывает конкурирующий пансионат, а когда ставятся под угрозу ваши скромные доходы… – пытается объяснить Белинда.

– И поскольку мы ваши постоянные клиенты, наш долг – помочь вам в этом сражении, – подхватывает майор. – Мне следует обучить вас тактике. Нам нужно выяснить, каковы их слабые места, и разработать наилучший план атаки. Узнать про них все и побить их в их собственной игре. Вам знаком этот дом? Были ли вы в тылу врага?

– Не вполне, – признается Белинда.

– Ну, это нехорошо, – говорит майор, качая головой. – Это совсем нехорошо. Нельзя действовать без надлежащей рекогносцировки.

– Но у нее завтра вечеринка, – объявляет Белинда.

– Превосходно, – говорит он. Потом откидывается в своем кресле и ухитряется крепко ущипнуть Мэри, наклонившуюся, чтобы убрать его вазочку. – Пэтриша, дорогая моя! Кажется, мы прибыли как нельзя более вовремя.

Его жена улыбается и моргает.