ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Шанхай, 1934 год

—До свидания, Константин Павлович,— Александр положил трубку и посмотрел на изучавшую себя в трюмо обнаженную девушку. Заметив, что за ней наблюдают, Наталья привстала на носочки и подняла над головой согнутые в запястьях кисти. Легкая поросль на подмышках и лобке девушки отливала светлой медью. Улыбнувшись своему отражению, "балерина" уронила руки и, подхватив из вазы на столе виноградную гроздь, вернулась к постели.

"Рыжая,— тоскливо подумал Александр.— Рыжая-бесстыжая."

Женщины, чью голову украшали волосы "медного" цвета, всегда привлекали его внимание. С тех давних пор, когда тринадцатилетним гимназистом влюбился в рыжеволосую Лилию Андреевну, молодую жену артиллерийского поручика. Супруги снимали флигель рядом с домом Сашиных родителей в Туле. Во время летних каникул мальчик, запасшись потрепанным томиком Буссенара, часами просиживал в развилке старого ореха, поглядывая сквозь плотную листву в соседский дворик. Там на легкой кушетке под раскидистой сливой часто отдыхала в послеобеденное время его тайная пассия. В украшенном алыми маками ситцевом сарафане, скинув с маленьких ступней домашние туфли, изящно полулежала с дамским журналом в молочно-белых руках.

Иногда у соседей накрывали отороченной кружевами скатертью стол, ставили керосиновый самовар. Лилия Андреевна с выражением хозяйственности на лице расставляла чайный сервиз кузнецовского фарфора и хрустальные вазочки с вареньем. Если были гости — по преимуществу сослуживцы мужа в зеленых мундирах — на столе появлялся домашний пирог, бутылки с вином, а в руках хозяйки нередко звучала гитара. Будучи ревнивым мальчиком, Саша страдал, когда Лилия Андреевна громко смеялась над шутками мужчин… А ведь почти двадцать лет назад было, подумал он, присаживаясь на край постели. Рука мягко легла на теплое бедро Натальи. Гимназическая любовь, получив извещение о гибели мужа на германском фронте, по-деревенски спрятала роскошные волосы под черным платом и в начале семнадцатого уехала к родным в Самару. Прошло столько времени, а сердце бывшего гимназиста нет-нет, да и щемило от воспоминаний.

Через несколько дней после прибытия в Шанхай стало ясно, что заключение сделки затягивается и Александр заскучал. Его клиенты, двое тучных китайцев (представленных комиссионером как "мистер Пинг" и "мистер Ю"), работавшие на одного из "патриотически настроенных" генералов, взяли чемодан с образцами и удалились. Позвонить обещали несколько неопределенно — "очень, очень скоро". Дело предполагалось крупное и деликатное — контрабандная поставка партии пистолетов-пулеметов, и Александр решил не торопить покупателей.

Не зная, чем заняться во время образовавшегося досуга, он прибег к помощи визитки — одной из целой пачки, врученных его давним посредником, мистером Фангом. Предусмотрительный комиссионер, вежливо улыбаясь, обещал: "здесь телефоны на все случаи жизни". На большой, как игральная карта, картонке знаками шести языков сообщалось, что "по желанию клиента, заведение мадам Лихуа автомобилем доставит девушек в любую часть города".

Александр набрал указанный номер и продиктовал адрес своей гостиницы. Приятный женский голос на хорошем английском повторил для верности его слова и сообщил, что к мистеру Джонсону пришлют на выбор трех замечательных девушек. Не прошло и получаса, как ему позвонили из reception и попросили спуститься вниз. Молодой китаец в сером костюме ждал у регистрационной стойки. Они вместе вышли на улицу и сопровождающий распахнул дверцу большого закрытого автомобиля. Из салона выпорхнули не три, а целых четыре девушки в шелковых платьях — китаянки и рыжеволосая европейка.

В груди дрогнуло и Александр, не раздумывая, кивнул в сторону невысокой, хорошо сложенной европейки. Сопровождающий с коротким поклоном принял деньги, машина укатила, а клиент с проституткой прошли наверх — мимо нахмурившегося сводника-швейцара, чьи услуги остались не востребованными. В номере выяснилось, что рыжую зовут Наталья, она — русская и недавно перебралась в Шанхай из Харбина. Само собой, перешли на родной язык. Однако к некоторому разочарованию Александра, факт этнического родства оставил проститутку равнодушной. Заученно улыбаясь, она попросила разрешения закурить…

Интерес у Натальи к русскому мужчине появился, когда назавтра тот снова позвонил в заведение мадам Лихуа и заказал понравившуюся девушку на вечер и ночь. А когда, провожая утром к такси, сунул проститутке десятидолларовую бумажку, рыжая-бесстыжая откровенно обрадовалась и даже благодарно чмокнула в щеку.

Покупатели огнестрельного товара не обманули — позвонили через два дня. Но при непосредственном контакте мистер Джонсон услышал только ритуальный набор вежливых фраз, завершившихся очередной просьбой подождать. Сделка, из-за которой он приплыл в Шанхай, как часто случалось в нелегальном бизнесе, откладывалась. Впрочем, сейчас торговец только порадовался возможности задержаться в городе. И при следующей встрече с Натальей предложил ей полный "ангажемент" на время своего пребывания в Королеве Азии (1). Пообещав отдавать все деньги соплеменнице, в обход грабительского посредничества мадам Лихуа.

Поколебавшись, девушка согласилась и, придумав для "фирмы" неурочно начавшиеся месячные, стала приезжать в гостиницу каждое утро. Наталья сразу поняла, что более чем понравилась соотечественнику, но не спешила злоупотреблять его отношением. Присматриваясь к мужчине, она вела себя подчеркнуто скромно, не проявляя ни в чем инициативы.

Дни напролет они проводили в гостинице, занимаясь любовью. Вечером шли ужинать в ресторан, а потом обычно отправлялись в кино. Наталья обожала кинематограф, и меньше чем за неделю он посмотрел столько лент, сколько случалось за полгода у себя в Чикаго.

Александр прилег рядом и, отведя рыжие завитки, поцеловал девушку в шею. Наталья послушно отложила недоеденную гроздь на ночной столик. Но на поцелуй в пахнущие виноградом губы ответила вяло, а зеленые глаза оставались открытыми. Он поцеловал грудь и захватив зубами сосок, слегка сжал. Девушка едва заметно вздрогнула, еще раз куснув сосок, он вернулся к губам. Наталья обняла его, притянула к себе. Умелые пальцы скользнули вниз по его животу, помогли войти. Крепкие ноги нажали сверху на ягодицы…

После секса вместе приняли душ и, вернувшись в комнату, Александр заказал обед. Ждать пришлось не долго, через четверть часа в дверь номера постучали. Накинув халат, Наталья вышла из спальни в гостиную, чтобы впустить официанта с тележкой. Александр подписал счет и выдал заулыбавшемуся пареньку хорошие чаевые.

Молча пообедали.

Допив чай, Наталья отставила чашку и, порывшись в сумочке, достала коробку дамских папирос. Вставив тонкую папироску в желтоватый костяной мундштук, прикурила от зажженной Александром спички. Выпустила облачко ароматного, с горьковатым вишневым привкусом, дыма. Прошлась по комнате.

—Куда пойдем вечером?— спросил он.— Может быть, в дансинг?

—Нет,— девушка опустилась на кровать.

Скинув мохнатые тапочки, забралась с ногами на постель и уселась по-турецки.— Пойдем в кино. Но попозже, когда стемнеет.

Наталья не хотела показываться с ним в местах, где вероятность встретить девушек с "фирмы" была выше. Поясок шелкового, в пестрых драконах, халата разошелся и взгляд Александра невольно задержался на плоском загорелом животе и соблазнительном треугольнике под ним. Почувствовав нарастающее желание, мужчина поднялся со стула, но Наталья попросила:

—Давай чуть попозже. Лучше расскажи мне что-нибудь.

С шутливым стоном Александр повалился на постель.

—О чем рассказать?— спросил он, поворачиваясь к скалящемуся между лопаток Наталья шелковому дракону.

—О себе,— ответила девушка.— Ты вот обо мне все выпытал, а я о тебе совсем ничего и не знаю.

—Тогда спрашивай. Кстати, тебя я три дня допрашивал, прежде чем разговорилась. И рассказ твой,— Александр хмыкнул,— как в анкете: родилась, училась, работала машинисткой, теперь — в борделе.

Она пожала плечиками:

—Я интересно рассказывать не умею. "Девушкам" вообще полагается только слушать. И не мешать клиентам говорить о себе.

"А я не просто клиент",— чуть не сорвалось у него, но Александр вовремя сдержался. Наталья легла и, опустив голову на подушку, встретилась с ним взглядом.

—А расскажи мне сказку,— предложила она.— Я в детстве любила слушать — мне мама часто рассказывала. Ты умеешь?

—Не знаю, но могу попробовать. Только для моей сказки нужно… нужно…— он вытащил из внутреннего кармана пиджака, висевшего на стуле, портсигар.— Необходимо настроение. Особое.

В портсигаре лежали папиросы, которые он делал сам, набивая смесью слабого табака и бенгальской ганджи (2). Закурив, Александр несколько раз глубоко затянулся и вручил папиросу подруге:

—Держи. Старайся подольше не выдыхать дым.

Наталья принюхалась к специфическому запаху, взяла папиросу. Несколько минут курили, передавая самокрутку друг другу.

—Голова закружилась,— сказала девушка.

—Пройдет,— Александр затянулся в последний раз.— Ты какие сказки любишь — русские народные?

—Восточные,— Наталья закрыла глаза.— Как в "Багдадском воре" с Фербенксом.

—Ладно,— Александр загасил окурок.— Будет тебе восточная.

И, секунду подумав, начал:

—"Сказка о бедном юноше, глупом падишахе, коварном сыне водоноса… ковре-самолете и злых джиннах…".

Он устроился поудобнее, закинул руки за голову и продолжил немного нараспев:

—Дошло до меня, о прекраснейшая Шехерезада, что в славном городе Кабуле…

—Где это?— сонно поинтересовалась девушка.— В Турции?

—Не перебивай. Потом на карте посмотришь, если тебе интересно… Так вот, жил в Кабуле богатый бухарский купец по имени Абдалла, что означает "раб Аллаха". Был он правоверный мусульманин, мужчина умный и рассудительный. Торговал в своей лавке иноземными товарами. Индийскими и китайскими шелками, русскими спичками, британским табаком и даже американскими консервами. Товары у Абдаллы были первоклассные, цены невысокие, если не сказать, низкие. Поэтому целый день в его лавке толпились покупатели.

Среди других торговцев Абдалла славился добротой и щедростью. Когда знакомому не хватало денег, охотно ссужал в долг. Многие, не только купцы, но и королевские чиновники, полицейские стражники, охотно пользовались помощью бухарца в трудную минуту.

Был он вдов, а детей не имел. Некоторые приятели пытались сосватать ему своих дочерей и сестер, но Абдалла отказывался, отвечая, что собирается в скором времени совершить хадж (3). Негоже, мол, оставлять молодую жену, сразу после свадьбы, одну, без хозяина. Да и торговлю, которая идет так бойко, не бросишь на женщину. Друзья советовали взять в лавку приказчика, но рассудительный Абдалла отвечал, что в наше время опасно доверять постороннему человеку свое имущество. А иногда добавлял, что ждет приезда сына покойной сестры, чтобы передать ему на время хаджа торговлю.

Время шло, племянник не появлялся. Все уже перестали обращать внимание на слова Абдаллы о будущем хадже, когда однажды вечером, после того как дневной зной сменился живительной прохладой, в дом бухарца постучался прекрасного вида юноша…

—Это ты о себе рассказываешь?— бесцеремонно фыркнула Наталья.— Скро-омный… Хотя теперь понятно, почему ты обрезанный. А то я думала — и не похож вроде, а из евреев.

—Не перебивай, о болтливейшая,— нахмурился Саша.— Какая тебе разница о ком я рассказываю? Лежи себе и слушай — это же сказка. Хорошо, пусть будет — неизвестный юноша. Купец жил один, слуг не держал и сам вышел открыть дверь. Не сразу признал торговец в госте своего дорогого племянника Юсуфа. Но, обменявшись парой слов, удостоверился в родстве, обнял и расцеловал. До поздней ночи просидели дядя с племянником, беседуя за чашкой ароматного чая, рассказывая и расспрашивая. Утром Абдалла отвел юношу в свою лавку, познакомил с соседями-торговцами и некоторыми из клиентов. А на вечер в честь приезда дорогого родственника бухарец пригласил знакомых вместе отужинать. Ни один из приглашенных не отказался, и каждый принес с собой подарок. Купцы, стражники, чиновники, парочка ученых богословов из медресе — все собрались за богато накрытым дастарханом…

—За чем собрались?— девушка зевнула.

—Скатерть на полу за которой едят в тех краях,— пояснил рассказчик.— Так, продолжим… Юсуф сидел по правую руку дяди. Юноша он был скромный и большей частью молчал,— Саша с улыбкой покосился на соседку,— если старшие задавали вопрос, то отвечал с должным почтением… На следующий день Юсуф уже работал в лавке. Пока Абдалла беседовал с друзьями за кофе и нардами, племянник обслуживал покупателей. Ранее юноша торговлей не занимался, не все у него выходило гладко, но постоянные клиенты, видя старательность и почтительность Юсуфа, прощали ему маленькие промахи.

Вернувшись домой и совершив магриб — вечернюю молитву, Абдалла переодевался в старенький, невзрачный халат и отправлялся с сыном покойной сестры на прогулку по ночному Кабулу…

Кабул, 1928 год

За шесть лет жизни в столице Афганистана, уважаемый Абдалла Саидов изучил город, как свою лавку, где с закрытыми глазами мог отыскать любую вещь. Несмотря на слабое зрение, маленький торговец в очках шагал ночью по разбитым кабульским улицам также уверенно, как при свете дня. На всю жизнь Юсуфу запомнилась дядина фигура во время ночных прогулок, когда отступив из почтительности на шаг, он следовал за ней тенью. Круглое украшенное бородкой лицо Абдаллы было всегда обращено к звездному небу, пальцы заведенных за спину рук медленно перебирают сандаловые четки, а ноги в синих шароварах, заправленных в мягкие сапожки, ловко, почти неслышно ступают по земле. Время от времени, Абдалла останавливался и произносил: "запомни, здесь живет медник Али" или "это дом уважаемого купца Маруфа", или "вон там проживает мой хороший знакомый Хасан, секретарь министра иностранных дел". Казалось, нет в Кабуле улицы, где бы не жили дядины знакомые. Бывало, несмотря на поздний час, стучались в нужную бухарцу дверь и появившийся на пороге хозяин, вежливо поздоровавшись, приглашал гостей внутрь.

Сидя за чашечкой сладкого чая или крепкого кофе вежливо улыбающийся Абдалла внимательно слушал гостеприимного владельца дома, умело направляя беседу. В тот год, как и в двадцать четвертом, когда правитель своими реформами спровоцировал восстание в Хосте, главной темой большинства разговоров был падишах Аманулла-хан. Вернувшийся из поездки по заморским странам правитель, как видно, тронулся умом и, возомнив себя афганским Ататюрком (4), принялся рушить вековые традиции. Он отказался от звания падишаха и принял титул короля. Как вскоре выяснилось, это было только началом…

Новые законы сочиняли во дворце Амануллы быстрее, чем на базаре пекут лепешки в горячей печи. Всеобщая воинская повинность, новые налоги, запрещение носить традиционное для мусульман платье и предписание сбрить бороды. Последний указ привел к тому, что полицейские стали хватать на улицах ни в чем не повинных людей, не спешивших сменить халат на европейский пиджак или украсить голову шляпой. Поговаривали, что даже бухарский эмир-изгнанник, живший в Кабуле, не избежал полицейского внимания из-за своей чалмы и бороды. Скандал закончился тем, что Сейид Алим-хан обиделся на своего царственного собрата и как говорили, поклялся, что "ноги его не будет во дворце". Господин Саидов продолжал одеваться так, как одевались его достойные предки, смягчая ревностное отношение полицейских к службе щедрой рукой и приветливым словом.

Тем временем пугающие известия, одно страшнее другого, продолжали сыпаться на головы бедных афганцев. Королева Сурайя вслед за мужем впавшая в ересь, сняла чадру и призвала всех женщин последовать ее примеру. К счастью, большинство правоверных мусульманок не осмелились осквернить свои лица, открыв их нескромным взглядам чужих мужчин.

Указ же об отправке нескольких десятков юношей и девушек на учебу за границу едва не привел к восстанию. Правительству пришлось использовать солдат, чтобы разогнать возмущенных отцов, собиравшихся на защиту детей. С каждым днем обстановка в стране все больше становилась похожей на котел с водой, закипающей на костре из королевских указов. И пар человеческого возмущения, вырывавшийся из-под крышки, грозил ошпарить незадачливого повара. Из провинций чуть ли не ежедневно приходили сообщения о бунтах и убийствах королевских чиновников. Полиция хватала каждого, кто пытался возвысить свой голос против несправедливости Амануллы-хана. Дервиш (5), ремесленник, мулла (6)— все оказались беззащитными перед жестокостью утратившего разум падишаха.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения правоверных, стал указ о переносе выходного дня с пятницы на четверг. Многое могли вынести терпеливые афганцы, но только не попрание заветов пророка. По стране прокатились выступления, а муллы и улемы (7) призвав племена собраться на джиргу (8), потребовали, чтобы мусульмане перестали подчиняться падишаху-отступнику. К ним присоединили свои голоса эмигранты из Бухары и Туркестана, жившие в приграничных районах на берегах Амударьи. Они были возмущены договором, заключенным с большевиками во время недавнего визита короля в Москву. Вожди басмачей, десять лет с оружием в руках боровшиеся против кафиров (9), открыто называли Амануллу продажным безбожником и коммунистом.

Шанхай, 1934 год

Во рту пересохло и Саша замолчал. От папиросы и болтовни саднило горло. Он посмотрел на Наталью не выказывавшую интереса к рассказу. Девушка спала. Почувствовав обиду, он протянул руку, чтобы разбудить, но остановился. Желание продолжать "сказку" исчезло. Все равно дальше пришлось бы выдумывать, а настроение сочинять уступило место нахлынувшим воспоминаниям…

Кабул, 1928 год

Не меньше политики уважаемого Абдаллу интересовали дела купеческие. Цены на кабульских рынках, прибывающие со всех сторон света в столицу караваны с товарами, замыслы конкурентов занимали его изворотливый ум. Как заметил Юсуф, дядя организовал за некоторыми торговцами настоящую слежку, подкупал приказчиков и, пользуясь вовремя полученными новостями, перехватывал выгодные сделки, подняв или опустив цену на пользующийся спросом товар. Информаторы ежедневно навещали лавку бухарца, встречались с ним за сладким чаем в пропахших дымом и жареной бараниной дуканах (10), чтобы сообщить последние новости. Бритая голова Абдаллы чудесным образом вмещала в себя каждое услышанное слово, закончив беседу, дядя мог без ошибки повторить весь разговор от начала до конца.

Не оставлял без внимания хитроумный торговец и зачастивших с началом реформ в Кабул иностранных коммерсантов. Последнее время "mister Saidof", как называли его неверные, готовился к открытию двух транспортных компаний. Первая предназначалась для перевозки грузов автомобилями в Персию. Лично закупавший в Европе самолеты и грузовики, Аманулла-хан благоволил к любым начинаниям, связанным с техникой, и бухарец, решив не ограничиваться землей, занялся небом. Вместе с несколькими видными чиновниками он основал маленькую авиакомпанию. На полученный в британском коммерческом банке кредит закупили у большевиков первый аэроплан. Крылатую машину в разобранном виде вскоре должны были доставить по караванным тропам из СССР. Вместе с ней согласно контракту ожидались пилот и бортмеханик.

Благодаря своему знанию английского, немецкого и русского, Юсуф оказался незаменим в общении с неверными и часто покидал лавку для деловых встреч. Вскоре молодого человека уже хорошо знали во всех западных миссиях и советском посольстве.

Из множества людей, прошедших перед Юсуфом за первые месяцы жизни в Кабуле, больше всего ему запомнился некий "мистер Читракш", прибывший с караваном из Пишкека. Высокий и крупный индиец с оливковой кожей, пучеглазый и большеротый, в светлом европейском костюме, он оказался старым другом Абдаллы. Познакомились торговцы лет десять назад еще в Благославенной Бухаре. Встретившись вновь, индиец прижал дядю к пухлой груди и, моргая увлажнившимися от избытка чувств глазами, отвел в гостиную, где был накрыт богатый дастархан. Во время обеда мистер Читракш оживленно жестикулировал, от чего драгоценные камни в золотых перстнях, украшавших длинные пальцы, радужно вспыхивали. Беседа, которую он вел с Саидовым, была полна воспоминаний о делах прошлого и планов на будущее.

Индийский гость собирался в Пешевар и надеялся, что старый друг, связанный торговлей с вождями тамошних племен, поможет ему с налаживанием контактов. Вообще, исполненный энергии Читракш строил планы чуть ли не мирового переустройства. Энтузиаст многозначительно обещал бухарцу, что скоро, очень скоро в регионе начнутся эпохальные перемены. Близится решающий момент в истории Пешевара, Афганского королевства и возможно самой Индии. Золото и оружие из СССР, полученные по договору Амануллой, будут тем маслом, которое прольется на тлеющие угли двухвековой ненависти патанов (11) к англичанам. Поднявшись на борьбу под руководством Амануллы-хана, племена воинственных пуштунов отбросят британцев от границ вглубь Индии. А там угнетенные соплеменники Читракша только и ждут, чтобы восстать.

Абдалла выказал по-поводу услышанного сдержанный оптимизм. Рассказав индийцу о своих транспортных компаниях, предложил использовать аэроплан для переброски грузов и людей в зону свободных племен. Идея Читракшу понравилась. На ковре тут же расстелили карту и оба торговца по военному обстоятельно принялись решать, где в предгорьях Гиндукуша разместить для будущих операций транзитный лагерь со взлетно-посадочной полосой.

Ежедневно в лавке перед Юсуфом проходили десятки покупателей. К некоторым Абдалла требовал особого внимания. Одним из таких клиентов был отставной турецкий лейтенант Мустафа, застрявший в Афганистане после смерти Энвер-паши (12). Высокий и широкоплечий турок с худым скуластым лицом, украшенным черными закрученными, как у покойного командующего усами, появлялся на базаре раз в неделю. Оставив сопровождавших его разбойничьего вида молодцов снаружи, Мустафа проходил к дяде. Бывший офицер выказывал бухарцу большое уважение и чуть ли не военную субординацию. Во время встреч с купцом лицо турка принимало заискивающее выражение, как у собаки, выпрашивающей косточку с мясом.

Неспешно переговорив за неизменным кофе с хозяином лавки, бывший лейтенант вручал Юсуфу список необходимых товаров и вместе с ним шел в кладовые. Молодой человек, сверяясь с каракулями на листке бумаги, снимал с полок банки мясных консервов, отсчитывал обоймы с патронами к маузеровской винтовке, таскал к лошадям мешки с рисом и бидоны с керосином. Все это бралось в долг и дядя делал соответствующую запись в конторской книге. Мустафа с раздражающей назойливостью следовал за юношей по всей лавке, заглядывая через плечо, чтобы убедиться не ошибся ли племянник уважаемого Абдаллы. С каждым разом долг турка увеличивался, но вскоре ему представилась возможность частично расплатиться.

Еще один день, проведенный в лавке, закончился по установившемуся обычаю для купца с племянником ужином в дукане одноглазого Зульфакара. Пожилой седобородый араб с черной повязкой, прикрывавшей пустую глазницу, больше походил на разбойника из "Тысяча и одной ночи", чем на владельца харчевни. Сходство со сказочным персонажем ему добавляла кривая джамбия (13) в серебряных ножнах, устрашающе торчавшая за шелковым кушаком. Несмотря на воинственное имя и грозный вид, Зульфакар (14) отличался мягким нравом. В свое время Абдалла помог ему освободиться из зиндана (15), где тот сидел за торговлю краденым. Теперь стоило Саидову появиться в харчевне, как коричневое, сморщенное, словно сушеный финик, лицо дуканщика расплывалось от приветливой улыбки. Стараясь угодить своему спасителю, Зульфакар готовил любимую Абдаллой курму (16) и сам прислуживал за трапезой.

В тот вечер к ужинавшим торговцам, поздоровавшись, подсел худой, как жердь, полицейский Джамаль. Он уже переоделся в цивильное: поверх длинной рубахи, на узких плечах топорщился клетчатый пиджачок, а из широких, белых шаровар торчали голенастые ноги в разбитых башмаках. Полицейский много лет курил гашиш, и младший сын Зульфакара, шустрый парнишка лет двенадцати, не дожидаясь приказания, принес ему кальян с кусочком "пенджабского".

Джамаль несколько минут молча курил, не обращая на окружающих внимания, пока его серое, плохо выбритое лицо не расслабилось, а из черных глаз не исчезло выражение беспокойства. Заказав себе лепешки с медом, полицейский на вопрос "все ли у него в порядке?" пожаловался бухарцу на "собачью" работу. Господин начальник полиции требует от подчиненных, чтобы хватали любого, кто осмелится поносить великого короля Амануллу-хана, составлять списки смутьянов. А как это сделать, если, куда ни глянь, каждый второй только и знает, что ругает его величество? Всем глотки не заткнешь. Причем большинство болтунов уважаемые люди, хорошие знакомые — правоверные мусульмане, которым надоело терпеть надругательство над шариатом (17)…

Абдалла жевал курятину и сочувственно качал бритой головой. От работы Джамаль перешел к домашним делам. Жена хворает, на детей вечно нет времени, и мальчики целыми днями пропадают на улицах, проказничают, дерутся со сверстниками. Не проходит дня, чтобы кто-нибудь из соседей не пожаловался отцу на сорванцов.

—Если я правильно помню, уважаемый Джамаль,— перебил торговец,— на следующей неделе у вашего младшенького, Али день рождения?

—Десять лет исполнится,— полицейский поднес стеклянный мундштук к бледным губам и затянулся.— Только мы не празднуем…

Абдалла ополоснул жирные пальцы в плошке с водой, тщательно вытер полотенцем. Достав из-за пазухи тяжелый кошель, отсчитал серебряные монеты и положил перед курильщиком.

—Здесь тридцать лир,— сказал он, ласково улыбаясь,— купите вашему мальчику подарок от моего имени. Жаль, что не смогу сам поздравить. Совсем нет свободного времени. Наверное, Али уже забыл дядю Саидова.

—Ну что вы, уважаемый Абдалла,— полицейский быстро сгреб монеты,— он часто о вас вспоминает. Да ниспошлет вам аллах удачу во всех делах и крепкое здоровье… Вы знаете, я как раз вспомнил… Когда шел со службы, то видел, что из дома Рустама Мухаммадзи… Если я не ошибаюсь, вы просили присматривать за ним? Так вот, у старика сегодня были гости. Какие-то приезжие.

—Наверное родичи,— сказал бухарец равнодушно, но Юсуф заметил, как в карих глазах дяди зажегся огонек любопытства.— Наконец-то решили навестить старика.

—Не знаю, кто они ему,— пожал плечами Джамаль,— приехали с караваном из Персии. Завтра утром уезжают дальше. Я не поленился, прошел за ними до караван-сарая, где они остановились. Думал, вам будет интересно.

Абдалла доверительно наклонился к собеседнику:

—Мне всегда хочется знать о конкурентах чуть-чуть больше, чем они обо мне. Я рассчитываю, мой дорогой друг, что вы и дальше будете рассказывать о всех последних новостях. Например, я хотел бы получать бумажку с именами болтунов на день раньше, чем ваш уважаемый начальник.

Еще несколько монет перекочевали из рук торговца в карман полицейского. Повеселевший Джамаль пообещал в следующий раз принести копию списка неблагонадежных. Дядя сделал Юсуфу знак собираться и, попрощавшись с блюстителем порядка, они покинули харчевню.

На улице с наслаждением вдыхая прохладный воздух, Абдалла повел племянника в один из кварталов, где селилась кабульская беднота. Люди там жили всякие, кое-кто промышлял воровством и район заслуженно пользовался дурной славой. Шагая рядом с задумавшимся торговцем, молодой человек, воспитанный беспрекословно подчиняться авторитету старших и не задавать лишних вопросов, ломал себе голову над тем, что понадобилось уважаемому купцу в такой трущобе? Переложив маленький браунинг из кармана шаровар в рукав халата, юноша бросал вокруг настороженные взгляды, следя не увязался ли за ними кто-нибудь подозрительный. Времена были лихие, дядя из-за своих торговых дел всегда носил при себе много наличных, и Юсуф, выходя из дома, брал с собой оружие.

Наконец, Абдалла, отлично ориентировавшийся среди бедняцких хибар, вывел сына покойной сестры на самую окраину к небольшому дому на берегу реки. Время близилось к полуночи. Юсуф устал от ходьбы и замерз, поэтому обрадовался, когда человек в старой солдатской шинели впустил их в теплое нутро дома.

Дядя, по-видимому, не раз бывавший здесь, уверенно прошел темным коридором, поприветствовав мужчин куривших, вокруг тлеющей жаровни в гостиной. Распахнув дверь, которой оканчивался коридор, Абдалла остановился на пороге маленькой комнаты. Слева от входа на стене висела тусклая керосиновая лампа. Под окном, завернувшись с головой в одеяло из верблюжьей шерсти, спал человек.

Услышав шум, мужчина заворочался и взъерошенная голова Мустафы, моргая закисшими глазами, уставилась на гостей. Притворив дверь за племянником, бухарец присел на корточки.

—Ассалам валейкум (18), лейтенант,— сказал купец.— Рад что ты на месте.

Ответив на приветствие, турок сел, прикрывая ладонью сведенный зевотой рот. Юсуф заметил, что из-под края его подушки торчит изогнутая рукоять револьвера.

—Мне нужна твоя помощь,— сразу перешел к делу Абдалла.— Два верных и очень надежных человека. Они понадобятся мне до самого утра.

Мустафа задумался и поскреб черную бровь длинным ногтем мизинца.

—Вчера вернулись Ахмет и Бога,— наконец сказал турок.— На обоих можно полностью положиться, эфенди (19). Ребята ловкие и смелые, в любом деле не подведут.

—Скажи, чтобы собирались,— приказал Абдалла.— Завтра, после зухра (20) приедешь ко мне в лавку: есть еще дело. Кстати, я с удовольствием выпил бы кофе.

—Слушаюсь, эфенди,— шаркая ногами, обутыми в персидские туфли, Мустафа вышел.

Из-за двери донесся его грубый командный голос: что-то на турецком. Вскоре сонный паренек принес бронзовую джезву (21), от которой по комнате пошел бодрящий аромат горячего кофе. Дядя разлил напиток по фарфоровым чашечкам, и Юсуф осторожно пригубил горячее. Кофе оказался самым горьким и крепким в его жизни.

—Пей до дна,— посоветовал Абдалла.— Спать сегодня не придется.

На вопрос племянника, что же они будут делать всю ночь, дядя ответил, что нужно нанести визит в дом старика Рустама. Мухаммадзи гостеприимством не отличается и войти придется без разрешения, перебравшись через стену.

Дядя строго смотрел на сына покойной сестры, словно ожидая возражений или расспросов. Молодой человек смущенно отвел взгляд и допил кофе. На этом объяснения закончились.

Выходя следом за купцом из дома, Юсуф не мог понять — сердце скачет так бешено от напитка или в страхе перед будущим "визитом"? Он и раньше знал, что в своих делах "бухарский дядя" далеко не так законопослушен, как думали о нем соседи по базару. Но то, что Абдалла лично совершает на дома конкурентов ночные налеты, оказалось для племянника неприятной новостью. К этому его не готовили.

На улице их ждали двое здоровяков в стеганых ватных халатах и войлочных колпаках дервишей.

—Удачи, эфенди,— сказал провожавший Мустафа.— Будьте осторожны.

—Не волнуйся,— дядя поправил съехавшие на кончик носа очки.— Завтра жду тебя в лавке. Не опаздывай.

Оказавшись у глинобитного забора, за которым в облетевшем саду прятался дом старика Рустама, бухарец шепотом растолковал людям Мустафы план предстоящего дела. Поодаль у соседского жилища, нервно озираясь, стоял Юсуф. Кривая и узкая улочка спала мирным глубоким сном. Время от времени на черном небе тучи закрывали серебряную монету луны, погружая переулок в непроглядную темноту. Наконец инструктаж закончился и Бога подставил своему товарищу широкую спину. Ахмет легко взобрался на невысокую стену и помог подняться приятелю. В следующее мгновение оба исчезли, по-кошачьи мягко спрыгнув во двор.

Ждать пришлось долго. Дядя несколько раз щелкал крышкой часов, поглядывая на фосфоресцирующие стрелки. Шел третий час, времени до рассвета осталось мало и, заразившись нетерпением племянника, Саидов нервно перебирал косточки сандаловых четок.

Наконец за стеной послышался шорох, негромкий условный свист и скрежет отодвигаемого засова. Скользнув вдоль стены, бухарцы протиснулись в приоткрывшуюся калитку. Впустивший Ахмет, прошептал:

—Все хорошо: старик и служанка лежат в своих комнатах связанные.

Кивнув, Абдалла быстро, почти бесшумно пошел по дорожке мимо корявых деревьев, отбрасывавших в свете выглянувшей луны причудливые тени. Сын покойной сестры старался не отставать.

Следом за подоспевшим турком нырнули в дом. Прошли в спальню, где на полу горела керосиновая лампа. С непривычки щурясь, Юсуф отошел к занавешенному покрывалом окну. Насупившийся Бога стоял около скомканной постели, поверх которой лежал связанный по рукам и ногам старик. Во рту Рустама Мухаммадзи торчала скрученная тряпка, заменявшая кляп, седые усы и бороду испачкала кровь из разбитого носа. Вытаращенные от ужаса глаза следили за налетчиками.

—Можете пока идти,— сказал Абдалла.— Поройтесь в доме, поищите что-нибудь для себя. Дверь прикройте.

Турки послушно вышли. Взяв лампу, Абдалла медленно прошелся по комнате, отбрасывая длинную ломаную тень. Старик Рустам с хлюпаньем потянул носом. Подойдя к нему, бухарец опустил лампу на пол и присел на корточки у тюфяка. Взял старика за руку чуть повыше стягивавшего кисти ремня. Вздрогнув, пленник замычал, пытаясь что-то сказать.

—Слушай меня очень внимательно,— начал Абдалла,— повторять я не буду. Сейчас я вытащу эту грязную тряпку и задам несколько вопросов. Ответишь честно — будешь жить. Соврешь — будем жечь пятки и резать шкуру на ремни. Выколем глаза…

Он вытащил импровизированный кляп. Рустам шумно и жадно задышал, закашлялся. Попросил воды.

—Подождешь,— бухарец жестом остановил двинувшегося с места племянника.— Воду получишь после того, как честно ответишь на вопрос. Но учти… я ответ знаю. Спрашиваю, чтобы проверить твою искренность. Если соврешь…— Абдалла взял старика за горло.— К тебе вечером приходил гость из Персии. Для кого он оставил письмо?

Сглотнув, пленник ответил, что письмо передали для брата покойной жены. Он живет под Кабулом. В селении… Голос Рустама оборвался: он захрипел, хватая воздух оскаленным ртом. С каждой секундой дядины пальцы все сильнее сжимали ему горло. Старик судорожно забился в постели.

—Придержи ему ноги,— Абдалла навалился на жертву.— Быстрее.

Стараясь не думать о том, что делает, Юсуф шагнул к постели и, опустившись на колени, зажал подмышкой костлявые лодыжки старика. Рустам страшно захрапел, налившиеся кровью глаза выпучились. Видя, что чуть-чуть и допрашиваемому придет конец, дядя разжал пальцы.

Срываясь с хрипа на кашель, несколько минут старик приходил в себя. Наконец, он обмяк, негромко застонал. Абдалла несильно шлепнул по лицу хозяина дома.

—Молчать,— сказал он.— Повторяю вопрос… Больше не врать, мое терпение кончилось. Для кого передали письмо?

—Для Ибрагим-бека (22),— выдохнул Рустам.— Правду говорю. Аллахом клянусь!

—Не кричи,— поморщился купец.— Ты прогневал бога и он не услышит твои крики. Но в этот раз ты сказал правду. Ты служишь Ибрагим-беку с прошлого лета… Куда ты спрятал письмо? Только не огорчай меня упрямством, пожалуйста.

Дядя вынул из широкого рукава халата короткий, острый нож. Показал пленнику. Тот мелко затрясся.

—Письмо здесь,— начал старик всхлипывая,— в комнате. Там у стены под ковром есть тайник. В левом углу.

Абдалла поднялся, подошел к стене и отвернул ковер:

—Здесь?

—Да, да,— затряс бородой Рустам.

Присев, бухарец поковырял кончиком ножа земляной пол. Нашел щель и поддел деревянную крышку тайника. Достал из него маленький медный кувшин с запечатанным горлышком. Сковырнув воск, вылил оливковое масло на пол. Заглянул внутрь кувшина и вытряхнул на ладонь алюминиевый футлярчик размером с указательный палец.

Абдалла вернулся к лампе и, рассмотрев футляр при ярком свете, раскрутил. Внутри оказался листок бумаги, свернутый в трубочку. Развернув письмо, торговец увидел знакомую ему тайнопись.

—Будем уходить,— сказал он племяннику.— Передай Ахмету, чтобы шел ко мне.

Выпустив ноги старика, Юсуф вышел из комнаты. Идя на свет масляной лампы, он отыскал воров в кладовой. Вдоль стен стояли открытые сундуки. Повсюду валялась одежда, рулоны тканей и медная посуда. На полу лежали два покрывала и Бога с Ахметом, деловито складывали на них отобранные вещи.

—Ахмет, тебя дядя зовет,— сказал Юсуф.— Заканчивайте с тряпками. Время идти.

—Сейчас, эфенди,— пробормотал турок.

Он торопливо свернул какой-то халат и добавил к своей куче. Привычно увязав краденое, вор потащил тюк из комнаты. Бога сунулся в сундук, стал торопливо выбрасывать из него вещи. На пол рядом с ногами Юсуфа посыпались какие-то бумаги, раскрывшись, шлепнулась книжка в кожаном переплете. Воспитанный в уважении к книгам, любивший читать молодой человек нагнулся за томиком.

Машинально взглянув на пожелтевшие страницы, он с удивлением увидел, что текст написан русскими буквами. Разобрав несколько строчек, заинтригованный Юсуф понял, что перед ним ежедневник какого-то русского. Заинтересовавшись находкой и стараясь отвлечься от мрачных мыслей, не покидавших его после ухода из дома Мустафы, он принялся листать страницы. Судя по датам, написано почти полсотни лет назад. На первой странице автограф:

"Дневник поручика Н-ского туркестанского стрелкового полка Владимира Бека"

В гостиной послышались торопливые шаги, и дядин голос резко позвал племянника. Вздрогнув от неожиданности, юноша захлопнул дневник и, поколебавшись, спрятал за полу халата. Будет что почитать в свободное время. Конечно, если оно появится. Поспешил на зов Абдаллы.

—Уходим,— приказал Абдалла, когда сын покойной сестры вышел к нему.

—А эти что… тут останутся?— поинтересовался Юсуф.

Глянув мимо племянника, бухарец ответил, что о турках беспокоиться нечего, сами о себе позаботятся.

—Без них дел полно,— выходя в сад, пробормотал Абдалла.

—А как же Рустам Мухаммадзи? Он же знает вас и в полицию побежит.

Услышав вопрос, торговец издал звук будто поперхнулся. Блеснув в лунном свете стеклышками очков, Абдалла сказал, что ему удалось убедить Рустама молчать о ночном визите.

—Он никому ничего не расскажет,— добавил дядя.— Можешь мне поверить…

Шанхай, 1934 год

Даже во сне лицо Натальи сохраняло привычное спокойно-равнодушное выражение. Некоторое время, борясь с желанием поцеловать, он наблюдал за спящей. С грустью думал, что похоже запутался, как муха в паутине. Еще на второй или третий день знакомства с бывшей машинисткой он с тревогой понял, что все время думает о ней. Стоило девушке уйти, как грудь заполняли тоска и беспокойство, исчезавшие только с ее возвращением. Вскоре Саше было мало одного секса. Его растущая с каждым днем страсть требовала ответного движения души Натальи, но разбивалась о маску, которую привычно носила женщина. А обострившееся восприятие невольно выхватывало из общения мельчайшие симптомы, свидетельствовавшие о безразличии к нему, как к мужчине. Заученные улыбки, имитирующие удовольствие стоны, рассеянный взгляд — опасной бритвой резали по воспаленным нервам.

Страстно целуя, лаская тело проститутки, он вопреки логике, желал в ответ такого же пыла, искренности в ее стонах нелепых своей нарочитостью. И внутренне сникал, когда его любовный восторг увязал, гас в ее профессиональном, механическом "танце". Оставаясь внешне спокойным, он в глубине души бесился от возникшей и усиливающейся с каждым днем зависимости. Малодушно опасался, что рано, или поздно Рыжая-бесстыжая попытается вить из него веревки. В глубине души прозревал, что не сможет ей ни в чем отказать. Все это было так некстати…

Не удержавшись, Саша поцелуем разбудил девушку и занялся с ней сексом. Сонная Наталья, постанывая, привычно перенесла его бурную атаку, и когда, разрядившись, мужчина сполз с нее, села на кровати.

—О-хо-хо-нюшки,— потянулась женщина, закурила папироску и пошла в душ.

За окном окончательно стемнело, и Наталья захотела в кино. Одевшись, они покинули гостиницу и, пройдясь в душном влажном воздухе по улице, купили в кассе "Серебряной звезды" билеты на два фильма подряд. Зашли в темный и полупустой зал кинотеатра. Давали мелодраму из современной китайской жизни, творение одной из многочисленных шанхайских студий. Мужчина быстро заскучал. В отличие от него девушка, замерев в кресле, с неподдельным интересом следила за событиями, разворачивавшимися на белом полотне экрана. Вскоре где-то на середине фильма Саша не выдержал, извинился и вышел из зала. Наталья не обратила на его уход никакого внимания.

Напротив кинотеатра имелся бар. Перейдя улицу и прозвенев колокольчиком над входной дверью, он обосновался в конце стойки так, чтобы через разрисованную витрину видеть вход в "Серебряную звезду". Кроме него и бармена, в маленьком помещении, где стены были заклеены яркими плакатами с рекламой коктейлей, сидели несколько человек: невзрачная китаянка и двое мужчин, судя по одежде, секретарша и клерки. Попивая из высоких бокалов вино, посетители чинно беседовали.

Александр заказал двойной мартини бьянко с ломтиком лимона и льдом. Возвращаться в кинотеатр не хотелось. Бездумно наблюдая за улицей, он медленно выедал лимонную дольку, смывая с языка сок горьковатым вермутом. Бокал неожиданно быстро опустел, и мужчина заказал следующий…

Он чуть не упустил момент, когда из фойе кинотеатра на ночную улицу вышла рыжеволосая девушка в зеленом шелковом платье с расшитым золотом ридикюлем в руках. Задержалась у залитого холодным электрическим светом входа, растерянно посмотрела по-сторонам. Саша соскочил с табурета и, ощущая легкое головокружение, прошел к двери, толкнул. Зазвенел колокольчик. За стойкой встревоженный неожиданной резвостью клиента бармен напрягся, готовясь броситься вдогонку: посетитель еще не заплатил за выпитый мартини.

—Я здесь,— Александр помахал рукой.— Наталья, иди сюда!

Увидев его, девушка сошла с тротуара. Следя за машинами, пересекла дорогу. Он встретил ее поцелуем в теплую щечку и предложил зайти в бар — посидеть, выпить. Наталья отказалась: поздно, пора возвращаться домой.

—Я тебя отвезу,— сказал Саша.— Сейчас возьмем такси.

—Сама доеду,— девушка вопросительно посмотрела на мужчину.

—Ах да,— он полез в карман пиджака за бумажником.— Минутку. Сейчас… Может вернемся в гостиницу?

—Я устала и хочу спать,— девушка посторонилась, пропуская шумную компанию итальянских моряков.— Завтра тоже будет день… Спасибо,— она спрятала деньги в сумочку.— Я пойду.

—Подожди,— увидев такси, Александр шагнул к дороге и подал водителю знак остановиться.— Сейчас поедешь.

Машина затормозила, шофер пугнул клаксоном какого-то пьяного, пытавшегося сойти с тротуара прямо под колеса. Прошуршав по асфальту шинами, автомобиль остановился рядом с мужчиной приобнявшим девушку за талию.

—Как фильмы?— Саша открыл дверцу такси.— Интересные?

—Да,— Наталья забралась на кожаное сиденье.— До завтра.

Александр наклонился и поцеловал в сухие губы. Включив счетчик, водитель-китаец терпеливо ждал.

—До завтра,— повторила девушка.— Па-па.

—Не опаздывай,— Саша выпрямился.— Буду ждать.

Наталья закрыла дверцу и беззвучно сказала адрес таксисту. Тот кивнул, и автомобиль укатил прочь, оставив после себя душный выхлоп сгоревшего бензина. Александр проследил за рубиновыми катафотами. Вернулся в бар на свое место в конце стойки. Задумчиво перебрал картонки с рекламой вермута из-под заказанных коктейлей.

—Желаете расплатиться?— осведомился бармен.

—Еще порцию мартини с лимоном,— попросил Александр.— Двойную.

Афганистан, 1928 год

Неделя, день за днем проведенная верхом, окончательно измотала Юсуфа. Спину нещадно ломило, горела огнем натертая седлом кожа. В отличии от Саидова, державшегося на коне с непринужденностью джигита, юноша впервые в жизни провел на лошади столько времени. Три дня на горной дороге в поисках подходящего участка для засады. Затем поездка к месту встречи десанта: пятидесяти человек в афганской форме из верблюжьей шерсти при четырех "льюисах" (23). И с ними обратно в горы.

Командир отряда, коренастый мужик с квадратными усиками на крупнослепленном и загорелом до черноты лице знавал "дядю" по работе в Туркестане. В дороге они ехали бок о бок, негромко беседуя о политике и старых знакомых. Изнывая от жары, молодой человек плелся следом на своей каурой лошадке. Здесь в горах лавка и дом в Кабуле казались ему самым уютным местом на земле.

Письмо Ибрагим-беку, которое захватили в доме покойного Рустама Мухаммадзи, "дядя" расшифровал. В нем один из многочисленных друзей лидера басмаческого движения сообщал об отправке в ближайшие дни отрядам повстанцев каравана с боеприпасами. Там же имелся подробный маршрут, по которому должны были проследовать грузовики со снарядами и динамитом. Машины будут сопровождать двое инструкторов-сикхов — артиллерист и сапер, сержанты британских колониальных войск.

Письмо передали в советское посольство на радиостанцию. Через некоторое время получили ответ: "караван — перехватить, груз и сопровождающих — уничтожить". Руководство САВО (24) опасалось, что получив боеприпасы, отряды Ибрагим-бека предпримут рейд через госграницу. Разработку и осуществление операции поручили Абдалле. Раздраженный тяжелой задачей, свалившейся как снег на голову, сообщив друзьям-торговцам, что уезжает к умирающему родичу в Мазари-Шариф, Саидов запер лавку и дом. Прихватив с собой "племянника", выехал из Кабула.

Командование, решив отработать в предстоящей операции высадку воздушного десанта на дальних расстояниях, настояло на применении авиации САВО. Требовалась подходящая площадка для посадок аэропланов и Абдалла, ощущая на себе большую ответственность, эти дни почти не спал, в неимоверном количестве поглощал крепчайший кофе и совсем загнал помощников. Одуревший от усталости и недосыпания Юсуф только поражался выносливости "бухарца". Саидов почти не слезал с коня и сумел за считанные дни выбрать наиболее подходящее место с такыром (25) для посадки крылатых машин. Через границу дали знать о том, что готовы принять "посылку" и получили подтверждение…

Целый день, пугая загнанных во двор полуразрушенной крепостцы лошадей, в небе над долиной ревели моторы заходящих на посадку, взлетающих "Юнкерсов-13". Нервничавший не меньше коней Юсуф вместе с четырьмя подручными успокаивал табун, переходя от одного животного к другому. Гудение аэропланов неожиданно остро оживило загнанный в глубины памяти страх, который молодой человек считал давно изжитым.

В двадцатом году еще совсем мальчишкой он сбежал из дома в поисках приключений и подвигов. Скрыв "не пролетарское" происхождение, первый, но не последний раз в жизни изменив фамилию, Юсуф вступил добровольцем в 1-ый Тульский стрелковый полк. Через несколько недель, едва научившись обращаться с винтовкой, он отправился в грязной теплушке на польский фронт — нести в Европу свободу и власть Советов. Участвуя в Походе на Варшаву, попал с товарищами под бомбежку. Эскадрилья польских аэропланов, управляемых американскими пилотами, накрыла их батальон на марше в поле неподалеку от какого-то местечка… Рев двигателей и дробный стук пулеметов над головой, короткий, пробирающий до мозга костей вой авиабомб и сразу удары взрывов. Свист осколков, казалось летящих прямо в спину удирающему, как заяц, Александру. Изуродованные, посеченные железом и обожженные трупы товарищей. Неглубокие воронки, из которых несло пироксилиновой гарью.

После налета, собрав мертвецов, торопливо зарыли тела там же у дороги. Построившись в колонну, подгоняемые взводными, пошли дальше…

Оказывается, ничего из памяти не исчезло навсегда, и теперь при подлете каждого нового аэроплана по спине пробегали нервные мурашки. И возникало острое желание забраться куда-нибудь в укрытие.

Место для засады Абдалла выбрал хорошее: отрезок горной дороги между двумя поворотами. Относительно прямой участок широкого караванного пути и уходящий от него вверх к серому небу, пологий склон. На нем и расположились, укрываясь за валунами и чахлыми кустиками, бойцы десанта. Через несколько сотен метров дорога вновь делала крутой изгиб. Внизу, за обрывистым краем, на дне глубокого ущелья шумела на камнях горная речка.

Коней стреножили и оставили пастись под охраной пяти человек в большой долине за полверсты от места засады. На поворотах оборудовали пулеметные гнезда: по два "льюиса" в каждом. Остальные красноармейцы, вооруженные кавалерийскими карабинами, рассыпались вдоль склона. Приготовления завершились перед самым рассветом, и кто-то из стрелков задремал, воспользовавшись передышкой.

Юсуф вместе с "дядей" и командиром устроился за грудой камней шагах в ста от второго поворота. Абдалла, одетый вместо привычного халата в афганскую солдатскую форму, привалился спиной к серому валуну. Закрыв глаза, он рассеянно поглаживал пальцами зарубки на потертом прикладе винтовки, оснащенной снайперским прицелом. Его приятель, присев рядом на корточки, курил папиросу. Постреливая внимательными глазками по склону, командир негромко рассказывал о том, как в прошлом году вместе с женой и детьми ездил к родичам под Киев, в отпуск. Рыбалка, грибы, поля с пшеницей и цветущими подсолнухами. Две недели великолепного ничегонеделания…

Шум двигателей, как и рассчитал Саидов, послышался около девяти утра. До этого, ведя под уздцы навьюченных ишаков, по-дороге прошли двое афганцев и проехала нагруженная мешками арба. Юсуф увидел, как оживившись, "дядя" снимает предохранительные крышечки с прицела и вставил в свою "мосинку" снаряженную обойму. Дослал в патронник верхний блеснувший медью патрон. Положил ствол винтовки на камень и завозился, устраиваясь поудобнее.

—Я стреляю первый и только потом ты пускаешь ракету,— напомнил Саидов командиру отряда.

Тот кивнул и взвел курок черной с нелепо толстым стволом ракетницы. В это время из-за поворота показался головной грузовик. За ним второй, третий… Машины ползли с интервалом метров в двадцать. Над штабелями ящиков, закрепленных тросами, дрожали брезентовые тенты. В кабинах сидели по двое человек, а над дощатыми бортами кое-где торчали головы в тюрбанах. Наконец, последний шестой грузовик выехал на дорогу.

Слева от юноши прогремел винтовочный выстрел. Лобовое стекло первого грузовика осыпалось и водитель ткнулся лицом в руль. Туго, раскатисто бабахнула ракетница и в голубом холодном небе зажглась огненно-красная звезда. За спиной Юсуфа и спереди на правом фланге загрохотали пулеметы. По всему склону хлопали винтовки.

Попавшие под огонь машины теряли управление, съезжали с дороги, останавливались. Лобовые стекла разлетались вдребезги, лопались шины, выбрасывая пыльные фонтанчики воздуха. На дверцах и крышах кабин возникали прошитые пулеметами "узоры". Один из грузовиков, чей водитель в агонии отвернул руль вправо, съехал с дороги и, наскочив передним колесом на большой камень, застрял над обрывом. Сидевшие в кузовах охранники соскакивали на землю и пытались спрятаться за автомобилями. Но никто из них так и не успел пустить в ход свое оружие.

Целясь по кабине предпоследнего грузовика, Юсуф выпустил все пять пуль, перезарядил. Поискал глазами подходящую мишень, увидел осторожно высовывающегося из-за колеса человека и выстрелил. Заметил, как пуля разметала на дороге камешки рядом с целью. Передернул затвор, выбросив стреляную гильзу.

Мужчина выскочил из укрытия и со всех ног бросился к повороту. Буквально через мгновение в грудь беглеца, сбив с ног, ударила пулеметная очередь. Юсуф машинально выстрелил, промахнулся и убрал указательный палец со спускового крючка. Бой, или вернее сказать, избиение завершилось. Минут через десять после того, как прозвучал выстрел Саидова, положивший начало расстрелу колонны, стрельба стала стихать сама собой. Первыми, расстреляв по полному диску, замолкли пулеметы, затем один за другим, прекратили огонь стрелки.

Изрешеченные грузовики застыли вдоль дороги, около них в нелепых позах лежали убитые.

—Пойду, проверю,— командир отряда вытащил наган и зашагал вниз по склону.

Почти сразу за ним потянулись остальные красноармейцы. Саидов опустил винтовку и надел защитные колпачки, потом спрятал оружие в кожаный чехол. Юсуф дождался, когда он закончит возиться с ружьем и, пропустив "бухарца" вперед, пошел следом. С дороги доносились возбужденные голоса: из-под грузовика извлекли живыми двух водителей, а из канавы тащили за руки контуженного в голову патана.

Пока начальство решало, что делать с пленными, трупы убитых и раненых обыскали. Собрав документы, принесли Саидову. Несколько человек, обученные подрывному делу, занялись минированием машин. Молодой заместитель командира десанта подошел доложить, что потерь в отряде нет, противник же потерял — девятнадцать человек убитыми и восемь тяжелоранеными. Три человека взяты в плен.

—Ну, что прикажешь с ними делать?— спросил командир, рассматривая трясущихся от страха водителей в запыленных куртках и патана с оцарапанным пулей лбом.— Может они нужны тебе?

Он покосился на Абдаллу, изучавшего собранные бумаги.

—Шофера — индийцы,— сказал "бухарец".— Их заберем с собой. Пусть с ними в штабе поработают, может расскажут что-нибудь интересное. Остальных… Раненых и контуженного в расход.

—Слышал?— спросил командир отряда у помощника.— Исполнять.

—Есть.

Вытащив наган из рыжей кобуры, молодой командир не спеша проверил все ли гнезда барабана заполнены патронами. Приняв позу стрелка целящегося в мишень, направил револьвер на патана, которого двое солдат держали за связанные руки. Молодой пуштун обвел растерянным взглядом собравшихся перед ним людей. Державшие парня красноармейцы подались в стороны.

—Забрызгает,— нахмурился один из них.

—Не боись, я аккуратно,— пообещал помощник командира и нажал на спуск…

Шанхай, 1934 год

Автомобильный выхлоп на дороге под окнами гостиницы отразился во сне грохотом выстрела. Проснувшись, первые несколько мгновений Саша не мог сообразить, где находится. В глаза бил яркий дневной свет, рубашка, которую не снял, промокла от пота. В затылке болезненно постукивали злые молоточки похмелья. Хотелось пить.

—Напиваться не хорошо,— пробормотал Саша укоризненно.

Плохой сон, приснившийся под утро, вызвал из памяти события шестилетней давности. Тогда на каменистой горной дороге прогремел револьверный выстрел. Пуля из нагана вошла молодому пуштуну точно между черных бровей и увязла в мозгу. Почти одновременно, выпустив пленного, красноармейцы шагнули в стороны. Ноги мертвеца подломились и он безвольно повалился вперед.

—К черту все это,— произнес Александр.

Стаскивая рубашку, трусы, носки, он прошел в ванную комнату. Холодный душ освежил и прогнал расслабленное состояние, и головная боль ослабла. Но ощущение беспокойства, неясной тревоги, вызванное нехорошим сном-воспоминанием, осталось.

Выйдя из душа и набросив халат, Саша отыскал в чемодане порошок аспирина. Гримасничая, проглотил, запив теплой водой из графина. Полегчало и захотелось есть. Он посмотрел на часы: четверть двенадцатого. Где-то в это время обычно приезжала Рыжая-бесстыжая.

Переодевшись во все свежее, Александр спустился в reception и попросил прислать горничную убраться в номере. Пока он разговаривал со служащим в вестибюль гостиницы вошла Наталья. Сегодня на ней было облегающее фигуру и доходящее до колен платье из красного в лиловых цветах шелка.

—Привет,— девушка подошла.

Саша легонько поцеловал ее в накрашенные губы и поинтересовался, как она спала. Пожимая плечиками, Наталья ответила, что хорошо. Спросила, почему он внизу.

—Да вот, позавтракать собрался,— пояснил Саша.— Составишь компанию? Все равно сейчас в номере уборка.

Наталья согласилась на чашечку зеленого чая и мед. В ресторане гостиницы сели за столик в углу зала, подальше от окон. Александр сделал заказ официанту. Оглянулся по сторонам: практически пусто, официанты в черных костюмах и белоснежных манишках стайкой пингвинов скучают у стены, да за одним из столиков сидят двое пожилых мужчин с газетами в руках. Перевел взгляд на свежее, загорелое, чуть присыпанное веснушками лицо Натальи. С трудом удержался от нового поцелуя.

Девушка достала папироску. Подошел официант, щелкнул зажигалкой. Наталья прикурила и выпустила в сторону струйку ставшего уже привычным, с горьковатым вишневым привкусом, дыма.

—Я сегодня не надолго,— сказала она.— Часа на два, не больше.

—Не понял,— Александр внутренне напрягся.— Что случилось?

Делая паузы и рассеянно глядя мимо собеседника, Наталья пояснила: утром к ней заезжал человек от мадам Лихуа. Сообщил, что сегодня фирма обслуживает вечеринку в доме одного "очень важного человека, миллионера". Все девушки должны выйти на работу.

—Но ты же предупредила их, что заболела,— возмутился Саша.— И мы договорились, пока я в Шанхае…

—Он меня видел,— перебила Наталья.— Мне надо было лежать в постели… Например, в гипсе,— она скорчила гримаску,— чтобы мадам оставила в покое. Это очень важный заказ для фирмы.

—Так может мне стоит сломать тебе руку?— серьезно и зло спросил Александр.— Мы же договорились.

На лице проститутки появилось выражение тревоги.

—Пойми, дорогой, если я не пойду сегодня,— медленно и ласково, словно мать, успокаивающая закапризничавшего ребенка, заговорила Наталья,— то мадам прогонит меня. Даст знать во все городские фирмы. Меня потом не возьмут ни в одно приличное заведение. Еще и неустойку придется платить.

—Я заплачу тебе за сегодняшний день вдвойне,— упрямо сказал Саша.— Придумай что-нибудь. Откажись, не езди…

—Ты меня не слышишь,— Наталья нервно загасила окурок в бронзовой пепельнице и вставила в мундштук новую папироску.

Принесший чай официант предупредительно щелкнул зажигалкой. Дождавшись, когда он уйдет, девушка сказала:

—Я не могу не поехать. Тут дело не в том, сколько ты заплатишь. Для тебя… Ну не побудешь со мной весь день, так завтра я опять приеду. Что изменится? И потом… Вечеринка у мистера Лю… Это очень серьезно. Я не могу отказаться,— Наталья решительно тряхнула рыжими волосами.— Нет. Не могу.

Она зачерпнула ложечкой мед и запила чаем. Лицо утратило свое обычно равнодушное выражение, ожило, но зеленые глаза по-прежнему смотрели мимо Александра.

—Хорошо,— подумав, сдался Саша.— Два часа, так два часа. Только завтра останешься на ночь.

—Да,— Наталья мельком взглянула на циферблат дешевых женских часиков.— Договорились.

Отправив девушку на такси из гостиницы, Александр задумался, чем ему заняться. Нехороший сон, совпавший с пробуждением, похоже задавал тон всему дню. Торопливый секс с Натальей, еще более отстраненной и холодной, мысленно витающей неизвестно где, не доставил мужчине удовольствия. А с отъездом Рыжей-бесстыжей нахлынула тоска. Одиночество стало таким острым, что Саша ощутил почти физическую боль в груди.

—С-сучка,— сказал он бессильно.— Да пошла ты…

Зло подумал что она действительно скоро пойдет. Именно туда, куда посылает. Злость мгновенно угасла, осталась боль.

Пытаясь придумать себе занятие, позвонил мистеру Фангу. В конторе комиссионера не оказалось. Перебирая в уме доступные развлечения, дансинг, кино, игорные дома, сразу вспомнил о Константине Павловиче. Господин Луговой — старожил Шанхая и единственный знакомый русский в городе. Владелец антикварного магазина и старинный корреспондент нескольких европейских и северо-американских газет. Один из постоянных авторов "Шанхайской зари" (26) и член русской национал-социалистической партии, перекочевавшей из Харбина после передачи города большевикам.

С господином Луговым он познакомился в Шанхае, тот приехал в гостиницу забрать посылку. Известный торговец древностями мистер Финкельштейн хороший знакомый Саши по Чикаго узнав о предстоящей поездке в Китай, решил воспользоваться оказией. Попросил передать коллеге по бизнесу три золотых статера (27) времен Филлипа Второго, отца Александра Македонского. Монеты, заказанные для одного из китайских нуворишей, стоили больших денег, и мистер Финкельштейн, не желая доверить их почте, предпочел воспользоваться Сашиными услугами.

В благодарность за помощь Константин Павлович устроил молодому человеку ознакомительную экскурсию по городу на автомобиле. Шанхай произвел на приезжего далеко неоднозначное впечатление своей азиатской пестротой и поразительным контрастом между зажиточными кварталами сеттльментов (28) и китайскими трущобами. Чего нельзя было сказать о новом знакомом Саши. Луговой понравился американцу.

Несмотря на двадцать лет разницы в возрасте, отличия в характере и воспитании, оба русских оставили друг у друга приятное впечатление. Господин Луговой взял "американца" под опеку и пока на горизонте не появилась рыжеволосая проститутка, виделся с ним каждый день. Как журналист проявлял большой интерес к международной политике, будущему несчастной большевистской России и расспрашивал о жизни в республике Советов. Склонность пропагандировать свои идеи еще больше толкала пожилого антиквара к молодому человеку. Но господин Луговой был достаточно тактичен и ненавязчив. Прожив бурную жизнь, имел в своем багаже множество интереснейших историй. Саша с любопытством слушал его воспоминания о Трансваале (29) и войне с китайскими боксерами (30). Как человек, активно участвующий в политической жизни Шанхая, Луговой любил рассказывать и о современных китайских делах, в которых, казалось, сам черт ногу сломит.

Мысль встретиться с Константином Павловичем пришлась Саше по душе. Он протелефонировал в антикварный магазин. Хозяин оказался на месте и, судя по оживившемуся голосу, искренне обрадовался звонку. Договорились вместе пообедать через час в "Царевне", дорогом русском ресторане неподалеку от авеню Жоффра.

Александр, которому не сиделось на месте, пришел туда первым. Предупредив метрдотеля, что ждет гостя, направился к стойке бара пропустить аперитив. Несмотря на обилие русского декора порядки в "Царевне" господствовали космополитические. То же касалось и большинства посетителей. Среди них преобладали китайцы, слышалась английская, французская речь. Бизнесмены, моряки в мундирах военных и торговых флотов всего мира, соблазнившись русской экзотикой, сидели за накрытыми столами, обслуживавшимися официантами в косоворотках, шароварах и лакированных туфлях.

Русские, как рассказывал господин Луговой, в "Царевну" ходили не часто, так как предпочитали заведения менее помпезные и более дешевые. Вообще из того, что Саша успел услышать от нового шанхайского друга, русская община в международном городе занимала далеко не последнее место. Более тысячи различных фирм, предприятий, магазинов открыли русские беженцы, наводнившие Королеву Азии после победы большевиков в гражданской войне и конфликта на КВЖД (31). На авеню Жоффра — центральной улице французской концессии русские вывески попадались чаще других, и со всех сторон звучала русская речь. Но эмиграция есть эмиграция, жизненного успеха на чужбине добивались единицы, большинство же вело жизнь самую обыкновенную, стараясь сводить концы с концами от жалования до жалования.

—К вам пришли,— метрдотель неслышно возник сбоку от молодого человека.— Константин Павлович ожидают.

Александр прошел к столику в глубине зала, где уже стоял шанхайский старожил. Высокий за малым три аршина роста, широкоплечий — косая сажень в плечах, господин Луговой гвардейской выправкой не отличался. Сильно сутулясь, внимательными серыми глазами бесцеремонно разглядывал посетителей сквозь очки в старомодной оправе. Лицо, украшенное седеющей бородкой и закрученными усиками а-ля Столыпин, выглядело сосредоточенным. Увидев молодого приятеля, он расплылся в добродушной улыбке и шагнул навстречу, протянув для рукопожатия на удивление изящную кисть, которую не портило отсутствие мизинца.

—Добрый день, Саша,— сказал он негромко и с чувством.— Рад вас видеть. Куда же вы запропастились?

—Bussines, Константин Павлович,— Александр ответил на рукопожатие и поправился:

—Дела.

Они присели за столик сервированный фарфоровой посудой и хрусталем. Метр протянул каждому из гостей многостраничное меню, украшенное замысловатыми виньетками, жар-птицами и женской головкой в кокошнике.

Молодой человек сразу же вернул свой экземпляр:

—Полностью полагаюсь на ваш выбор, Константин Павлович. Я тут и десятой части блюд не знаю.

—Не беспокойтесь, Саша,— антиквар внимательно читал меню,— я вас не подведу… Значит так, любезный Симон Сергеевич, принесите нам для начала водки. Граммов триста. Пирожков на закуску с телячьей печенкой, яйцом и луком, грибочков маринованных. Маслят. Икорки черной…

Господин Луговой в отличие от американского приятеля через пайковые "прелести" "военного коммунизма" (32) не проходил. Изобилие в еде воспринимал, как должное, и не глазами бывшего голодного студента Рабоче-Крестьянского института Восточных языков. Поэтому заказывал предстоящий обед долго и со вкусом. Обсуждал выбор блюд с метрдотелем, как заказчик с подрядчиком планируют строительство будущего дома. Пока добрались до десерта расторопные официанты, следуя знакам своего шефа, уставили закусками скатерть и разлили водку из запотевшего графина по рюмкам.

Константин Павлович наконец отпустил метра и, сутулясь над столом, окинул внимательным взглядом принесенную снедь. Оставшись доволен осмотром, взял в руку, на кисти которой поблескивал старинный золотой браслет, рюмку. Саша последовал его примеру. Выпили за встречу и закусили горячими пирожками со сложным фаршем.

—Вкусно,— то ли спросил, то ли подтвердил Константин Павлович.— Так куда же вы пропали, мой друг? Только собрался познакомить вас с друзьями — нашими соплеменниками, а вы исчезли.

Серые глаза добродушно уставились на молодого человека сквозь прозрачные, как водка, стекла.

—Бизнес…— начал было Александр, но не удержался и по-старой, русской привычке выложил приятному, но малознакомому, в общем-то, чужому человеку о сердечном недуге, сразившем его на прошлой неделе.

Сотрапезник слушал внимательно, даже перестал есть. Узнав о профессии рыжеволосой пассии молодого приятеля, чуть слышно вздохнул.

—Такие вот пироги,— Саша со смешком откусил от пирожка с яйцом и луком.— Сам себе вызвал на голову… Не знаю, как и быть теперь.

—Давайте выпьем,— Константин Павлович кивнул официанту.— Любовь это прекрасно, Саша. Выпьем за вас и ваши чувства.

—Благодарю,— Александр проглотил водку.— Но в моем случае… Любовь к профессиональной проститутке это глупо, бессмысленно и ненормально. Наверное, со стороны выглядит и вовсе смешно.

—Не занимайтесь самоедством,— Константин Павлович погрозил указательным пальцем.— Конечно, есть в любви к… падшей женщине нечто юнкерское, из романов. Купринское что ли… Но… А вы уверены, что это любовь? Не просто страсть, увлечение?

Александр пожал плечами:

—Когда Наталья рядом — мне хорошо. Стоит ей уехать, как меня всего разрывает на части.

—Мне кажется, вы несколько преувеличиваете,— заметил антиквар.— Вы симпатичный и обеспеченный человек. Немало повидали. Женщин у вас, я думаю, тоже хватало. Ведь так?

—Я не Дон Гуан,— потупился Александр.— Все понимаю, Константин Павлович, но вот… Не могу и все. Сто раз себе говорил, что ничего хорошего из этого выйти не может.

—Не стоит делать поспешных выводов,— глаза Лугового блеснули.— Что из чего выйдет, никто заранее не знает. Не ошибается только тот кто ничего не делает и не чувствует. Мне тяжело объективно судить о вашей страсти, так как я — человек домашний: женат четверть века. Счастливо женат. Моя Ольга — замечательная женщина. Можете мне поверить рядом с ней, другие femines меня не интересуют. Впрочем, многолетнее супружество, дети, дом — это другое. Хотя,— Константин Павлович смущенно улыбнулся,— признаюсь вам — в молодости, до женитьбы я был весьма влюбчив…

"Рядом с Натальей меня тоже не интересуют другие женщины",— подумал молодой человек. Ему уже стало стыдно за свою несдержанность и начало покусывать раскаяние за откровенность перед случайным знакомым.

—Все проходит,— говорил Константин Павлович, берясь за рюмку.— Если ваши чувства случайны, то вскоре жизнь все расставит по своим местам. Если нет, то… Все будет зависеть от вас.

Выпили за будущее.

—Э-э,— замялся Луговой,— но, как вам кажется, Саша, ваша пассия не собирается… эксплуатировать чувство к ней? Не заметили такого?

—Вроде бы нет,— нахмурился молодой человек.— У меня временами впечатление, что я для нее просто не существую. Пустое место. Обычный клиент.

—А вы пробовали быть для вашей Натальи кем-нибудь еще?— в голосе антиквара послышалась укоризненная нотка.— Я думаю, что бедная девушка была бы рада, если бы вы… когда окончательно убедитесь в своих чувствах… Если бы вы изменили ее жизнь к лучшему. Не думаю, что ей нравится нынешняя работа. Впрочем, здесь в Азии успешная куртизанка вполне респектабельна и пользуется уважением. Азиаты проще, чем мы — европейцы и христиане, смотрят на такие вещи.

—Я не думал о браке,— рассеянно сказал Александр.— Вы считаете, она согласится?

Константин Павлович испытующе посмотрел на молодого человека. Вздохнул. Поправил длинным пальцем с ямочкой от перьевой ручки дужку очков.

—Думаю, что согласится,— сказал он.— Каждая женщина, каких бы свободных нравов она не была, в глубине своей души мечтает о семье, детях, доме. Это природное… Но не торопитесь и не забегайте вперед. Любовь с первого взгляда, как у вас коварное чувство.

Официанты принесли горячее и за столом началась перестановка. Константин Павлович замолчал, наблюдая за суетой. Наконец все успокоилось. Выпили водки и принялись за жареного, откормленного по особому рецепту гуся.

—Я вот о чем подумал,— сказал Луговой и промокнул салфеткой губы заблестевшие от жира.— Дома терпимости во всем мире, а особенно здесь в Шанхае связаны с криминалом.

—Я никого не боюсь,— помрачнел Александр.

—Не сомневаюсь. Но я не о том, что вам кто-то угрожает. Ваша пассия, если сама решит уйти от своих нанимателей, может оказаться в затруднительном положении. Вы захотите ей помочь и наломаете дров. Поэтому,— Константин Павлович покачал указательным пальцем,— если вам понадобится помощь, не таите в себе, звоните мне в любое время дня и ночи. Когда-то я оказал немалое содействие в создании Русского полка муниципальной полиции Шанхая. А один из полицейских инспекторов французского сеттльмента Иван Всеволодович Боярышников мой старинный друг. Если хотите, он наведет справки о вашей рыжей подруге. Ведь может статься, что у нее были нелады с законом?

—Это меня не волнует,— отмахнулся Саша.— Спасибо за предложение, Константин Павлович. Но я не буду форсировать событий. Вдруг все пройдет само-собой

—Может и пройдет,— сказал антиквар с сомнением.— Но рассчитывайте на мою помощь.— Мы — русские, изгнанные из нашей многострадальной Родины,— в голосе Лугового слышался искренний пафос,— должны во всем поддерживать друг друга. Разобщенность белого движения уже один раз погубила Россию. Губит и здесь в эмигрантской среде, где каждый вынужден в одиночку бороться за жизнь. Нужда, чужой мир… многое толкает наших соплеменников на преступления. Эх, Саша, насмотрелся я на чужие изломанные судьбы. Сколько хороших людей опустилось, пало ради куска хлеба на самое дно.

Выпили за русских, за тех, кто не сломался на чужбине, кто нашел в себе силы устоять. Разговор перешел на политику. Константин Павлович, как всегда увлекся, принялся рассказывать о многочисленных политических течениях в среде русских эмигрантов в Шанхае и Китае. Больше всего он говорил о русском фашистском движении, на него Луговой возлагал свои надежды. По его мнению, это ядро, тот центр, вокруг которого в недалеком будущем должна сплотиться разбросанная по всему миру русская эмиграция.

Александр быстро утратил интерес к беседе, так как политика и судьбы русской эмиграции его давно не волновали. "Устраивайся в жизни сам и, если сможешь, будь счастлив",— подумал он. Так что энтузиазм и жар, с которым собеседник вел свои речи, пропали втуне. Молодой человек поддался вновь нахлынувшей тоске и лишь внешне, только из вежливости, выказывал интерес к словам Константина Павловича. А проклятая ревность все терзала сердце и напрягала мозг бесполезным поиском выхода из сложившейся ситуации.

Чтобы хоть как-то бороться с нахлынувшей меланхолией, в надежде на кратковременное облегчение Саша легко, рюмку за рюмкой глотал холодную водку. Лекарство оказалось излишне действенным и к десерту его окончательно развезло. Антиквар, сокрушенно качая головой — "виноват, не уследил", отвел молодого человека в туалетную комнату. Холодная вода заструилась на коротко остриженный затылок…

Залитый во время процедуры отрезвления кафель, на котором Сашины ноги скользили, словно на льду. Забрызганное водой зеркало и сухие полотенца из рук предупредительного служителя… Наконец в голове Саши прояснилось.

—Что-то мне не по себе,— неуверенно сказал он.— Поеду-ка я в гостиницу.

—Да, да,— поддержал Константин Павлович.— Вам надо отдохнуть. Езжайте и проспитесь. Завтра я позвоню вам.

Луговой провел молодого человека на стоянку такси. Посадил в машину и, назвав адрес, вернулся к десерту с чувством исполненного долга. В авто Сашу укачало и сильно мутило, а с лица водителя всю дорогу не сходило напряженное выражение. Наконец, клиент расплатился, покинул "форд" и нетвердой походкой направился к дверям, которые предупредительно раскрыл швейцар. Сунув монетку в обтянутую перчаткой ладонь, Александр прошел к стойке и взял в reception ключ от номера.

Неожиданно на лестнице накатило воспоминание-картинка о том, как поднимался сегодня утром вместе с Натальей. Наваждение было настолько сильным, что молодой человек застыл и, с минуту покачивая головой, стоял, глядя под ноги на синюю ковровую дорожку. Впереди его ожидал номер, прочно связанный с Рыжей-бесстыжей. Кровать, на которой они еще недавно лежали, ее халат в ванной комнате, аромат духов и папиросок… Александр скрипнул зубами от одиночества и жалости к самому себе.

—Какого черта,— сказал он громко.— Так дальше не пойдет…

Он вернулся к швейцару. Старый прощелыга сразу понял в чем дело и, перейдя с клиентом на доверительный шепоток, сообщил:

—Господин, если захотите, я все устрою, через четверть часа у вас будут отличные девочки.

Александр сунул ему пятерку и расположился в глубоком кресле в холле. Над головой вентилятор с мягким гудением разгонял густой воздух, а в затуманенном сознании мелькали злорадные мысли о том, что на Наташке "свет клином не сошелся".

Из трех китаянок, появившихся благодаря посредничеству швейцара, Саша выбрал молоденькую, остриженную под мальчика брюнетку в синем цветастом ципао (33). Мило улыбаясь и односложно отвечая на вопросы, девушка выпила с ним в баре виски с содовой. Глядя на ее крупную, подчеркнутую натянутым шелком грудь, Александр сильного желания не ощущал, но решил, что разнообразие ему не помешает.

Поднялись в номер. Пока проститутка раздевалась, Саша принял душ. В дверь осторожно поскреблись.

—Входи,— сказал молодой человек, подставляя лицо под струйки горячей воды.

—Мне к вам?— спросила девушка, указывая пальчиком на ванную.

—Залазь,— он окатил голую китаянку водой из душа.— Поплаваем.

Закрываясь с деланным испугом и громко хихикая, девушка забралась в большую ванну, надежно стоявшую чугунными лапами на кафельных плитках. Маленькие руки обхватили Сашу и скользнули вниз. Большие груди прижались к мокрой спине.

—Подожди,— молодой человек повернул переключатель, пустив из бронзового крана гулкую струю горячей воды в ванну.— Сейчас, сейчас,— он неловко развернулся.

Наклонившись, поцеловал в напомаженные губы. Помял пальцами упругие груди, покусал коричневые соски.

—Давай, вниз,— он слегка надавил на плечи девушки.

Проститутка опустилась на коленки. Ее губы коснулись Сашиного живота, защекотали поцелуями кожу. У Саши слегка задрожали колени и поползло вверх напряжение куда-то к затылку. Он положил ладони на черные, блестящие от воды, волосы китаянки…

Вылазить из горячей воды не хотелось, оставаться одному не хотелось. Ки, как звали проститутку, по его просьбе сходила за бутылкой виски и сэндвичами. Потом, опустив в воду полные ножки, она сидела на бортике ванной, пьяно улыбаясь, со стаканчиком в руке. Саша чокался с ней и пил, забывая закусывать. Целовал в смешные складки на животике, потом шумно, с брызгами стащил в воду. Прижал к себе и стал рассказывать прямо в розовое ушко, не обращая внимания на то, что говорит на русском:

—Время утратило свое плавное течение…

Кабул, 1928 год

Время окончательно утратило свое плавное течение для Юсуфа и "брата его матери". События в политической жизни королевства продолжали стремительно развиваться. Работавшие, не покладая рук, "дядя" с "племянником" чувствовали, что в любое мгновение в стране может произойти взрыв. Им же, как опытным саперам, предстояло сделать так, чтобы взрывная волна ударила в нужном направлении.

Прибыл купленный в СССР аэроплан, а вместе с ним двое летчиков: пилот Валерий Филимонов и бортмеханик Серега с далеко не воздушной фамилией — Черепаха. Пока в ангаре Кабульского аэродрома шла сборка доставленного "Р-1", Юсуф потратил несколько часов драгоценного времени на новых служащих. Оба летчика в одинаковых драповых пальто и кепках, не до конца отошедшие после тяжелых караванных путей, выглядели разочарованными. Заграничная командировка в таинственное восточное королевство обернулась для русских пейзажами азиатской нищеты и отсталости. А этого добра они успели насмотреться в Туркестане (34). Да и Кабул в глазах приезжих коренных петербуржцев никак не выглядел столицей из "Тысяча и одной ночи": дворцы, даже королевские, удручали своей невзрачностью, не говоря уже об остальной архитектуре. Кроме того, Филимонов и Черепаха знаниями иностранных языков и мусульманских обычаев не отличались. Юсуф с трудом втолковывал в белобрысые головы, что ситуация в стране критическая, иностранцев и большевиков не терпят: можно выйти на прогулку и не вернуться. Пилот с бортмехаником недоверчиво щурились, скалили прокуренные зубы и ссылались на московский инструктаж и советские газеты, где писали, что "афганцы — братский народ".

Но долго расслабляться летунам все равно не пришлось. Самолет собрали быстро: через неделю Филимонов совершил свой первый полет в холодном осеннем небе над Кабулом. Он приглашал Юсуфа лететь вместе с ним, но молодой человек, продолжавший со страхом относиться к аэропланам, решительно отказался. Что не спасло его в самом ближайшем будущем от участия в воздушной разведке над предгорьями Гиндукуша. Саидова известили, что одно из племен не прочь терпеть за золото и винтовки на своей земле небольшой лагерь чужеземцев. Передать первый взнос и осмотреть местность для будущего аэродрома должен был "сын покойной сестры".

Захватив карту с дядиными пометками, Юсуф пришел к пилоту в номер общежития на территории советского посольского городка. Они обсудили план и дату предстоящего полета, после чего зашли в буфет. Филимонов взял бутылку сухого вина, а не желавший расставаться со своей легендой "бухарец" купил чай с пирожными. Сели за столик в пустом и прохладном зале.

Мандражировавший в ожидании будущего полета Юсуф принялся расспрашивать об трудностях, которыми может сопровождаться их экспедиция. Сидевший напротив пилот пил зеленоватое вино и курил едкую папиросу. Отвечал на вопросы "афганца" кривя влажные, толстые губы и не скрывал, что страх молодого человека перед полетами для него никакая не тайна. Явно преувеличивал предстоящую опасность, а после второго стакана принялся со множеством подробностей, одну за другой описывать авиакатастрофы, которые якобы наблюдал собственными глазами.

—… крыло отлетело и Ваньку Северного, когда аэроплан об землю шмякнулся,— прихлебывал вино Филимонов,— из кабины выкинуло. Потом тело в ста шагах нашли — все косточки переломаны. Башкой о камень так треснулся, что мозги в кашу. Кровавую. А вот еще случай был…

Юсуф медленно ел приторные пирожные. Обжигаясь, запивал горячим чаем и чувствовал, как нервные мурашки пробегают по вспотевшей спине. Даже, если поделить рассказы болтливого пилота на двое, то опасность будущего рейса выходила немалая. Лететь-то придется над неизвестными горами да и какая еще погода будет… К несчастью предстоял не гимназический экзамен по латыни — сказаться больным не получится.

—Здравствуйте, Танюша,— к буфетной стойке подошел пожилой мужчина в дорогом черном пальто и каракулевой шапочке.— Заверните мне десяток ваших замечательных эклеров для Мариночки. И дайте кофе по-венски, пожалуйста. Посижу у вас с четверть часа.

—Сию минуту, Владислав Игоревич,— отозвалась пожилая буфетчица.— Давненько вы нас не навещали. Совсем забыли.

—Что поделаешь,— отозвался посетитель, близоруко присматриваясь к пилоту и Юсуфу,— далековато к вам добираться. Да и не приглашаете,— он улыбнулся.

—Что вы такое говорите, Владислав Игоревич,— всплеснула полными руками женщина.— Мы всегда рады видеть вас. Дня не проходит, чтобы не вспоминали.

Заметив взгляд старика, Филимонов приподнялся на стуле и громко поздоровался:

—Добрый день, Владислав Игоревич.

—Добрый день, товарищ авиатор,— мужчина подошел к столику.— Как освоились на новом месте?

—Нормально,— широко улыбнулся Филимонов.— Не составите компанию?

Владислав Игоревич внимательно посмотрел на Юсуфа.

—Если ваш друг не возражает…— начал он.

—Ну что вы. Рад буду познакомиться,— Юсуф поспешно поднялся, протянул одну из своих визиток и, поклонившись, назвался:

—Юсуф Аббассов — переводчик.

—Владислав Игоревич Пурятинский, дипломат в отставке,— с достоинством произнес мужчина.— Танюша, будьте любезны, принесите мой кофе сюда! Люблю общаться с молодежью.

Выяснилось, что седоусый с гвардейской выправкой дипломат познакомился с пилотом пару дней назад в шахматном уголке "красного клуба" при совпосольстве. Оба любили шахматы и сыграли несколько партий. Сейчас за столом договорились о новой встрече, чтобы продолжить на днях. От древней игры разговор перескочил на политику, советско-афганские отношения. Причем, Владислав Игоревич проявил к Юсуфу большое внимание, интересуясь его мнением, как представителя туземной молодежи, о королевских реформах. В ответ господин Аббассов восторженно отозвался о его величестве и выразил полное одобрение новой политике, обещавшей превратить Афганистан в передовую страну.

Буфетчица принесла кофе и завернутую в золотую бумагу коробку с эклерами, перевязанную розовой ленточкой с пышным бантиком.

—А вы — сладкоежка, Владислав Игоревич,— пилот вылил в стакан остатки вина из бутылки.— Вот не подумал бы.

—Это для моей дочки Марины,— улыбнулся бывший дипломат.— Она у меня любительница…

—А где вы ее прячете?— нагло спросил Филимонов.

—Хотите познакомиться?— весело перешел в атаку Владислав Игоревич.— На следующей неделе у меня соберутся на ее именины несколько старинных друзей. Думаю, она будет рада познакомиться с молодыми людьми.

—Я, как комсомолец, не признаю именин,— начал пилот,— но, чтобы сделать приятное молодой девушке… Куда и когда придти?

—Минутку,— Владислав Игоревич вынул потертый бумажник, извлек две визитные карточки.

—Кстати, господин Аббассов,— он повернулся к Юсуфу,— моя дочь будет рада познакомиться с таким передовым представителем современной афганской молодежи, как вы. Она редко, где бывает, поэтому новые знакомства ей не помешают,— он проставил на визитках карандашиком дату и время.— Прошу. Будем рады.

—Очень любезно с вашей стороны,— Юсуф спрятал карточку и поклонился.— Извините, но мне пора. До встречи, господа.

Пилот с бывшим дипломатом попрощались, и молодой "бухарец" отправился дальше по своим делам. Вечером он показал "дяде" визитку Пурятинского. Абдалла поинтересовался, при каких обстоятельствах они познакомились. Выслушав ответ, сжато, но насыщенно прокомментировал:

—Любопытный старик. Из царских дипломатов. Создал свою агентурную сеть… После Октябрьского переворота перешел на сторону большевиков, был полпредом. Одно время, чуть ли не всей политикой здесь заправлял, с турками и немцами вовсю работал. Потом зарвался. Дали по шапке и отстранили. Говорят, под суд хотели отдать…

—Почему здесь живет?— поинтересовался Юсуф.— Или продолжает работать?

—Нет,— Саидов отрицательно покачал головой.— Боится возвращаться. Знает, что рыльце в пушку. У него имеется любопытный архив. Много интересных документов, досье на разных людей. Хотел с ним в Европу уехать, но из Москвы на афганцев давят, чтобы не выпускали. Вот и сидит.

Абдалла ненадолго задумался и добавил, что контакт с Пурятинским терять не следует. Юсуфу нужно сходить к нему домой и попытаться разведать, чем "дышит" старик.

—Дочка у него не родная,— припомнил "дядя".— Сейчас ей лет семнадцать-восемнадцать. Говорили, что подобрал где-то совсем маленькой сироту. Я даже раньше думал, что он, как наложницу, ее использует. Но выяснил, что за дочку держит, очень любит и во всем потакает. Воспитал, как русскую барышню. Ладно, сходишь к ним познакомишься.

Первый полет закончился ничем. Замерзая в открытой кабинке, Юсуф провел шесть самых неприятных часов в своей жизни. Постоянная вибрация и тряска, от которой все время казалось, что аэроплан вот-вот развалится. Когда "Р-1" попадал в воздушные ямы, то сердце молодого человека проваливалось вместе с машиной. Желудок же, наоборот, устремлялся вверх и застревал где-то в глотке. В лицо пассажира, наполовину скрытое очками-консервами, непрерывно бил ледяной ветер, на расстоянии вытянутой руки проплывали густые серые облака, а внизу тянулась складчатая коричневая местность. Слева гораздо ближе, чем хотелось бы видеть, возвышались черные горы с белыми снежными вершинами.

Помимо неприятных ощущений полет не принес Юсуфу никаких других результатов. Прокладывая курс, пилот сделал ошибку в расчетах и они так и не отыскали нужное селение. Пришлось через два дня вылететь снова. На этот раз поселок оказался там, где ожидалось. С полсотни домишек были разбросаны по склону горы. В нескольких километрах от него виднелась подходящая для посадки площадка. Филимонов показал рукой в черной перчатке с раструбом, что идет на снижение.

Приземлились удачно, если не считать того, что, когда колеса крылатой машины ударились о землю, зубы Юсуфа клацнули, до крови прикусив язык. Сплевывая алую слюну, он вылез из кабины и поспешно отошел от аэроплана. Руки и ноги продолжали вибрировать, несмотря на отсутствие тряски. Наконец, пилот заглушил мотор, и вокруг "Р-1" воцарилась тишина.

—Ну и что будем делать?— спрыгнул на землю Филимонов.

Мягко ступая меховыми унтами, в кожаной куртке, перетянутой ремнями, с летной сумкой и деревянной кобурой на боку пилот подошел к мочившемуся в сторонке Юсуфу.

—Ждем,— молодой человек кинул взгляд в сторону селения.— Скоро появятся.

Филимонов огляделся вокруг и закурил папиросу. На его широком полном лице появилось покорное даже меланхоличное выражение.

—Если нас захотят "шлепнуть",— вытянув толстые губы трубочкой, он пустил колечко сизого дыма,— то сбежать не сможем. Может, зря двигатель заглушили?

Юсуф запахнул халат.

—Все будет хорошо,— сказал он.— Мы сюда не воевать прилетели. Договоримся по-хорошему.

Но в первый день договорится не получилось. Когда из селения подъехали и окружили место посадки полтора десятка вооруженных всадников, Юсуф произнес условленную фразу. По-видимому его признали, но лица туземцев по-прежнему остались хмурыми, а глаза с нескрываемой враждебностью следили за чужаками. Мужчина в полосатом халате и лохматой шапке, со старинным ружьем, висевшим поперек груди, сказал, что вождь племени вчера уехал. О возможном появлении крылатой машины они предупреждены, и хан приказал, чтобы те, кто прилетит на ней, сидели на месте и ждали его возвращения.

Расстроившись задержкой, Юсуф спросил, когда должен вернуться глава племени. Ему ответили, что завтра. Ну, это было еще терпимо. Торс молодого человека сжимал кожаный пояс набитый серебряными монетами. "Придется таскать их на себе еще целые сутки",— подумал Юсуф.

Больше он с горцами не говорил. Отъехав на несколько десятков метров, они устроились сторожить гостей. Филимонов сходил к ним и попытался расположить к себе пуштунов с помощью папирос, которые щедро раздавал из большой коробки. Туземцы папиросы брали охотно, но дружелюбнее не становились и вопросы, которые пилот читал им с бумажки игнорировали. В конце-концов летчик пробормотал:

—Дикие они,— и ушел к костру, грелся котелок с водой для чая.

Быстро стемнело. Юсуф вызвался дежурить первым. Филимонов прилег у огня, завернулся в кошму и вскоре беспечно захрапел. "Бухарец" сидел рядом, поглядывал в сторону двух больших костров, за которыми о чем-то беседовали афганцы. Ничего интересного там не происходило. Подбросив в огонь дров, молодой человек достал захваченный в дорогу дневник, который подобрал в доме покойного Рустама Мухаммадзи. Он давно хотел заняться этими записками, но в Кабуле совершенно не было свободного времени. Легко разбирая твердый и четкий почерк неизвестного русского офицера, он стал читать.