"Сожженные мосты. Часть 7 [СИ]" - читать интересную книгу автора (Афанасьев Александр)Аэропорт Варамин ВечерАэропорт Варамин был занят боевиками одним из первых, потому что здесь стоял запасной самолет шахиншаха — четырехдвигательный германский Юнкерс, вроде как военно-транспортный, но с VIP-салоном. Захватив аэропорт, боевики расстреляли диспетчеров и немногочисленный персонал — тех, кто не успел разбежаться, а потом от избытка чувств открыли огонь по ни в чем не повинной крылатой машине, вымещая на ней всю свою злобу. Сейчас самолет стоял в особом ангаре, он не загорелся — но пострадал изрядно и требовал серьезного ремонта. После этого началась вакханалия грабежа — больше ни на что у боевиков не хватило ума. Вскрыв все, что только можно вскрыть — а аэропорт использовался в основном для срочных грузовых перевозок по воздуху — они взяли то немногое, что им показалось ценным, а все остальное подожгли. Ценное они стащили в небольшое здание аэровокзала, создав там своего рода штаб-склад награбленного, туда же стащили все компьютеры с вырванными проводами и прочую технику. Разгромили оборудование в диспетчерской вышке (на их беду она стояла отдельно). Они нашли туалет — но тот был со смывом, и они так и не научились им пользоваться. Когда начало переваливаться через край — они начали испражняться на пол в туалете, а когда там не стало хватать места — они стали гадить и в других комнатах… Иногда ученые задаются вопросом — какая форма правления лучше для страны? По этому поводу разгораются жаркие дебаты, эмоции перехлестывают через край, пишутся статьи в газеты. Почему-то принято думать, что самая лучшая форма правления для страны — демократия. Демос кратос — правление народа, по-гречески. Почему-то когда люди говорят про демократию и про ее исторические корни — они забывают, что в той же Древней Греции избирательными правами пользовались, по разным оценкам от одного процента населения до десяти. То есть это никак нельзя называть властью большинства — это власть меньшинства или даже абсолютного меньшинства. Просто правитель здесь получался не единоличный — царь, король, шах — а коллективный, маленький правящий класс, и, наверное, это было правильно. Видимо, древние греки понимали, что правление исходя из воли народа, приводит к большой беде. Очень большой беде… На часах — если это можно было так назвать — стоял молодой часовой по имени Муртаза, ему было всего девятнадцать лет. Он был из Тегерана… верней не из Тегерана, а из Захедана, персидского захолустья. Так получилось, что строящейся персидской промышленности нужны были рабочие руки, нужны были рабочие руки на простые, тяжелые работы типа рытья оросительных каналов. Причем, зарплатой привлечь людей было нельзя — в Персии люди были очень не мобильны, привязаны к родным местам. Шахиншах никогда не отличался деликатностью в решении подобных проблем — молодых людей просто отнимали из семей, перебрасывали в столицу, где были ремесленные училища или просто — направляли на работы. Платили минимум — но предоставляли для жилья что-то типа казарм и кормили. Не так, кстати, плохо кормили, в том числе мясными блюдами, которых в нищем Захедане многие только по праздникам и видывали. Вот в этой среде — оторванных от дома, брошенных в совершенно непонятную и чуждую им, враждебную среду молодых людей — и находили себе богатый улов ловцы человеческих душ, посланные Махди. Тем более что они владели некоторыми запрещенными психотехниками, гипнозом, а молодые люди были в массе своей очень религиозны, потому что окраины любой страны всегда богобоязненнее центра. Мастера, сами вышедшие из таких же слоев жестоко смеялись и издевались над пацанами, потому что нет более жестокого хозяина, чем бывший раб, а на Востоке жестокость — вообще изощренна и безгранична. А посланцы Махди объясняли, что как только Махди выйдет из сокрытия — все будет общим, и все будут молиться Аллаху, и никто не посмеет надсмехаться и издеваться над братьями своими. Когда началось — а началось без них, это был успешно завершившийся, но очень тщательно подготовленный военный заговор — они тоже выступили. Им дали оружие, они столкнули в оросительные каналы и перебили всех мастеров и инженеров, пусть среди инженеров были и русские, и инженеры были большей частью не такими, как мастера, они были образованными и не унижали их. Просто в пацанах, за время их пребывания вне семьи взрастили одновременно и коллективизм, потому что работу надо делать вместе, они трудились каждый день, и становились единым организмом — а заодно и ненависть. Ненависть ко всему, что выше их, ненависть к тому, чему их не научили, к тому, что они не могут освоить. Вот этим пацанам, необразованным, темным и страшным в своей тупой злобе дали оружие и сказали — можно! И они пошли убивать. Их нельзя осуждать. Нельзя осуждать собаку, которая не прошла курс дрессировки, не послушалась хозяина и кого-то укусила. Нельзя осуждать пацанов, оторванных от семьи, которых ничему не научили, даже не попытались дать какого-то образования — а просто бросили их работать подобно рабам. Стоит ли осуждать их за то, что они ворвались в город Тегеран, довольно европеизированный, и принялись… даже не грабить, больше поджигать. Они строили водоводы, канализацию и оросительные каналы для жителей этого города, и получалось, что жители этого города эксплуатировали их. А теперь им дали оружие и волю, и они убивали жителей этого города по праву сильного и вооруженного, и уничтожали все, что не могли понять, и что могли использовать потом против них. Именно они приняли основной удар окруженных в городе частей Гвардии Бессмертных и погибали, но убивали их, отдавая за гвардейца по пять, десять, даже двадцать своих жизней. Они поверили Махди, и Махди не солгал — он вернул им свободу и страну, в которой они жили. Теперь Махди сказал, что на севере и западе лежат богатейшие земли, и если они пойдут туда — эти земли покорятся им. Они не знали ничего про русских, про то, что русские сильны, и русские не привыкли отступать. Махди это знал, и планировал использовать их как таран, бросив потом на обессиленных русских перешедшие на его сторону полицейские и жандармские части, нанося при необходимости и ядерные удары по обороняющимся. Махди лгал — но он лгал умело, искусно — и ему верили… Муртаза с автоматом, из которого он знал только один вид огня — длинными очередями — стоял у башни диспетчерского центра в наказание — что-то не понравилось эмиру, и он отправил его сюда, стоять всю ночь. Он был таким же как и все, ничем не отличался, он даже не знал, почему вместо того чтобы воевать они стоят здесь, он знал только то, что все неверные враги и их надо убивать. Вот и все… Но те, кто выступил ему навстречу из темноты, не были неверными. Этих двоих — они шли от ангаров — он заметил тогда, когда они пошло совсем близко, потому что одежда на них была черной. Это была одежда мусульман, он видел такую. На каждом из спокойно идущих к нему — они не бежали, не пытались на него напасть — людей была черная чалма. У одного из них за спиной видела длинная винтовка. — Аллаху Акбар! — крикнул один из них, когда Муртаза задергался, попытался взять на изготовку автомат. Красная точка замерла на лбу молодого боевика. — Кто вы? Почти неслышно хлопнул выстрел. — Йархамукя-Ллаху[65]… — сказал Бес. Двое спецназовцев моментально оказались у двери диспетчерского центра, Бес схватил сползшего по стене боевика за ноги и потащил в темноту. Араб страховал его. — Чисто! — Чисто! — отозвался Араб. Серьезного сопротивления не ожидалось — на закате поле облетел небольшой беспилотник, размером с птицу, и спецназовцы выяснили, что противник на сей раз им попался совершенно несведущий в военном искусстве, просто вооруженная банда грабителей и мародеров. Бандиты ничего не знали о том, что надо выставлять посты, что надо проводить периодические переклички и проверки постов, что надо, чтобы посты страховали друг друга. Увы, они выяснили и то, что ВПП заминирована… Араб, соблюдая осторожность, повернул ручку двери и открыл ее, Бес вскинул пистолет-пулемет ПП-71К[66] с глушителем и лазерным прицелом, красная точка прицела побежала по загаженным стенам. Оба они опасались растяжки — но ее не было. — Двигаемся! Прикрывая друг друга, они двинулись по винтовой лестнице, не успели дойти до половины — как сверху послышался топот шагов. Бес поднял один палец. Сверху спускался еще один боевик, по пояс голый, с длинной бородой, лет сорока — но с короткоствольным автоматом. Увидев в темноте двоих, но, заметив, что на них чалмы он промедлил долю секунды… но потом все же понял. — Аллах Акбар! Пуля бросила боевика на ступени, он тяжело упал на ступени лестницы как подрубленное лесорубом дерево и замер. Больше сопротивления не было. Дверь в диспетчерский зал была распахнута — видимо боевик очень торопился. В самом зале — засохшая кровь на полу, разбитые стекла, гильзы, разбитые видимо прикладами мониторы. Посреди всего этого сюром смотрелась большая, неизвестно откуда взявшаяся кровать — двуспалка. Омерзительно воняло… — Чисто. — Один-одиннадцать, задачу выполнил, потерь не имею. У противника минус два — доложил по рации Бес. — Один-одиннадцать принято. Вопрос, вы на позиции? — отозвалась рация. — Положительно, позицию занял — отозвался Бес. — Принял, один-одиннадцать начинайте работать. Группы пойдут по вашему сигналу. — Так точно. Араб снял с плеча старую, добротно сделанную СВД с устаревшим ТГП-В на стволе и ночным прицелом, подошел к разбитому остеклению, осмотрелся. Задача захвата диспетчерской вышки была приоритетной, потому что она господствовала над местностью, с нее можно было вести обстрел больше, чем на двести градусов, простреливать все поле. Он должен был максимально облегчить задачу тем, кто пойдет за ним, выбить, прежде всего, расчеты группового оружия, самые опасные. Они видели две скорострельные зенитки, способные «работать» и по наземным целям и три расчета крупнокалиберных пулеметов. Со своей позиции он мог подавить обе зенитки и два пулемета и намеревался именно этим сейчас и заняться. Бес тем временем обеспечил тыл — поставил растяжку на лестнице, да не простую, а хитрую с двумя гранатами, потом перевернул кровать и завалил ею дверь, чтобы никто неожиданно не вошел. Потом он нашел место — и привязал там длинный, способный выдержать триста килограммов нагрузки канат со стальным сердечником. Это их запасной выход, если их прижмут — а лестница сюда ведет единственная — то они выбросят канат в окно и спустятся по нему. После этого, Бес достал из рюкзака прибор наблюдения, представлявший собой ночной прицел с лазерным дальномером и четырехкратной увеличивающей насадкой. Араб уже прошелся по кругу, отпихивая осколки стекла и гильзы и осторожно вынимая остатки остекления из рам, чтобы не мешали. — Все… — Давай справа. — Почему справа? — Потому что не слева… Типичное препирательство перед началом — чтобы немного сбросить напряжение. Бес положил довольно массивную наблюдательную систему на остаток рамы, сам встал на колено. Араб пристроился рядом. Мир, состоящий из разных оттенков черного и серого, исчез, залитый зеленым светом… Зенитка располагалась там же, где они ее и видели — на позиции, обнесенная мешками с песком и неизвестно откуда взявшимися валунами. Электронно-оптический преобразователь чуть искажал картинку, а увеличивающая насадка это искажение увеличивала. Зеленую муть на мгновение прорезала яркая линия лазера — и тут же погасла… — Зенитная установка. Стволами на север. Наблюдаю одного, курит. Дальность шестьсот десять. Других членов расчета не наблюдаю… Араб скрипнул зубами. Так стрелять нельзя. — Оставим. Дальше. Оба они перешли на новую позицию, словно танцуя какой-то сложный танец. — Две цели. Первая — дальность семьсот, ДШК. Два члена расчета. Спят, наблюдаю обоих. Вторая — идущий человек, дальность пятьсот… семнадцать. — Человек. Наведи. — Дальность пятьсот двадцать. Четыре деления влево от ДШК. — Вижу. Винтовка лязгнула — именно так, лязг сработавшей системы перезарядки был слышнее, чем звук подавленного глушителем выстрела. Человек, шедший к пулемету, вместо очередного шага упал с размаху вперед и больше не шевелился. — Есть. Цель ДШК, левее две цели, спят. — Вижу. Винтовка лязгнула. — Есть. Второй зашевелился. Винтовка снова лязгнула. — Есть. Не двигается. Больше целей нет. Перешли к следующему сектору. — Цель — ДШК, два члена расчета. Две цели, стоят. Семьсот. Это был не ДШК — скорее зенитная установка на базе ДШК. — Засек. Делаю. — Подстраховать? На всякий случай у Беса кроме личного оружия был и автомат — с глушителем ТГП-А и ночным прицелом, правда, без увеличивающей насадки. — Нет. Наблюдай. Винтовка лязгнула — раз, второй, третий, четвертый… — Двое упали. Третий на сидении наводчика левее! — Вижу… Винтовка снова лязгнула — дважды. Боевик на сидении наводчика был первым, кто понял, что происходит что-то не то, но выстрелить он не успел, хотя надо то было — давануть на педаль спуска и все. — Все цели сектора поражены. Целей нет. Переместились к соседнему. — Автомобиль АМО, в кузове зенитная установка. Расчет не наблюдаю… Триста одиннадцать, у ангаров. Араб выругался. Обе ЗУ, получается — живы. — Выйди на связь. Пусть они берут эту установку. Мы ее сделать не можем. По установленным правилам снайпер сам никогда не сидел на связи, чтобы не отвлекаться. Если снайпер отвлекается на радиообмен — задача, скорее всего, выполнена не будет. Бес вышел на связь. — Один-одиннадцать. Подавили пулеметы два и три. Золушки[67] подавить не можем, не видим расчеты. Предлагаем взять установку два, она мобильная. — Мы прикроем… — негромко подсказал Араб. — Главный, мы прикроем группы захвата, как понял. — Вас понял — Тихонов оценил ситуацию, и понял, что как бы дальше не складывались события — неповрежденная ЗУ на автомобильном шасси им может сильно пригодится — дайте нам десять минут и прикрывайте. — Вас понял… Араб примерно прикинул ситуацию. — Берись за автомат, прикрой штурмовую группу. Я возьму на себя ЗУ, сниму их, когда они засуетятся. — Один? — Один. Справлюсь. Исполняй. Бес начал готовить автомат. Араб сменил магазин в винтовке, аккуратно убрал порожний — пара патронов там все-таки осталась. В зеленой мути прицела мелькнули тени, кто-то вскочил в кузов, где ждала своей минуты зенитная установка, кто-то открыл дверь машины. Ни звука, ни крика, ни выстрела — кто был в машине, умер от ножа. Не самая худшая смерть для муджахеддина, каждый из них говорит, что победа и шахада для них равны. Значит — и в этой стычке каждый получил то, что хотел, экстремисты шахаду, русские — целую, неповрежденную пулями зенитную установку. Кого-то выбросили на бетонку из кабины, заработал двигатель. Темные тени бежали по бетонке. Машина тронулась с места, покатилась от ангаров… Араб выстрелил, целясь по какому-то ящику, пуля громко ударила по нему — и над бруствером из мешков с песком появилась голова ничего не понимающего моджахеда. Араб нажал на спуск второй раз, а потом и третий. Брызнуло, голова разлетелась… Еще один муджахеддин решил, что дело плохо и с низкого старта рванул удирать — первый выстрел Араб смазал, второй перевернул моджахеда, он покатился по земле и затих. Араб на всякий случай выстрелил еще раз. Экстремисты, сидевшие у третьего и последнего пулемета, увидели едущую в их сторону машину — но эту машину они видели, и раньше это была их машина, и они не задали себе вопроса, а кто-то и с чего решил ездить по бетонке ночью. Не доезжая до них, машина резко развернулась — и два ствола зенитной установки, способной делать несколько выстрелов в секунду глянули на моджахедов… Аллах Акбар! Позиция третьего пулемета разлетелась в огненных брызгах… Два человека упали на колено напротив основного здания аэропорта, где были сконцентрированы боевики, многие из которых сейчас спали. У каждого на плече был спаренный огнемет Шмель весом двадцать два килограмма. — Бойся! Шаровые молнии одна за другой ударили в здание, до которого было метров восемьдесят — и оно взорвалось пламенем изнутри. Выжить в аду, где температура две тысячи градусов в эпицентре невозможно — никто не пошел проверять, если живые. Живых после Шмеля не бывает. Аллах Акбар! Пост на въезде в аэропорт был уничтожен точным выстрелом Шмеля, после чего несколько автомобилей, подержанных внедорожников русского и германского производства въехали на территорию аэропорта. Над головным, почти невидимый ночью, развевался на ветру флаг Джихада — шахада… — Господин подполковник, территория аэропорта зачищена, сопротивление противника подавлено. Потерь нет. Подполковник Тихонов на мгновение включил подсветку в часах. На полчаса дольше, чем он рассчитывал. — Диспетчерская в каком состоянии? — Разгромлена. Как Мамай прошел. — Приступайте к разминированию. На полосе выложить дорожку из ХИС для самолетов, после того как закончите разминирование. Вы назначаетесь командиром группы охраны, приказываю обеспечить периметр, не допустить подхода сюда новых сил боевиков. — Есть! — Всем, кто свободен — ищите тягачи. Нужно столкнуть неисправную технику и самолеты с площадок. Приступаем! Через полчаса небо на севере уже полыхало — над Тегераном шел бой, оборона ПВО пыталась противостоять массированному налету. Русские избрали опасную, но действенную тактику — группы спецназа вырезали передовые посты ВНОС и оседлали перевалы Эльбурса. После чего русские штурмовики и бомбардировщики над Каспием переходили на сверхзвуковой полет и как ангелы ада, вырывались в воздушное пространство Тегерана, мгновенно нанося удары. Заранее обнаружить их не могли, потому что мешал Эльбурс — а когда самолеты отбомбились — сбивать их было уже поздно. В ту же ночь, три эскадрильи стратегических бомбардировщиков и столько же — штурмовиков — обрушили сокрушительный удар на пограничную зону Персии и часть Междуречья, захваченные боевиками Махди, за одну ночь высыпав на их головы несколько тысяч тонн бомбового груза. На шестом шоссе — Багдад-Басра, ставшем рокадном[68], крупная группировка Русской армии, включавшая в себя до полутора тысяч единиц бронетехники, ждала приказа об общем наступлении. Полки штурмовой авиации, базирующиеся на севере Междуречья и восемь самолетов Громовержец — готовы были их поддержать с воздуха, добивая уцелевших боевиков. Одновременно с самолетами — действовала артиллерия. Специально для этого — в Междуречье доставили шести и восьмидюймовые прицепные гаубицы — непосредственно поддерживать огнем наступающие войска они не могли, но если их поставить на стационарные позиции, да еще вдоль железной дороги на Басру, по которой можно боеприпасы подвозить… Темно-серый самолет, не зажигая огней и ориентируясь исключительно на цепочку химических источников света, выложенную по обеим сторонам только что разминированной полосы, тяжело плюхнулся на бетон, двигатели взревели на реверс, поднимая тучи пыли. У самого конца ВПП его ждала машина, в кузове которой стоял солдат, держащий в руках две палочки, светящиеся мутно-желтым светом. Солдат помахал палочками, приглашая следовать за ним — и темно-серый гигант послушно последовал за ним. У здания аэропорта, где что-то еще тлело — самолет остановился, постоял немного — потом дрогнула, пошла вниз хвостовая аппарель. В едва освещенном десантном отсеке самолета, способном вместить железнодорожный вагон — ждала своего часа самоходная саперная гаубица, с шестидюймовым главным калибром. На полосу садился второй самолет… |
|
|