"Тьма на ладони" - читать интересную книгу автора (Фудзивара Иори)14Как гласила табличка у лифта, отдел «Недвижимость» находился на «минус первом» этаже, под землей. Но не успел я выйти на лестницу, как тут же с кем-то столкнулся, потерял равновесие и упал. — Кого я вижу! — услыхал я над собой знакомый голос. — Папаша? Какого лешего ты тут делаешь? Я поднял голову. Взгляд уперся в куртку из черной кожи. Нами-тян? Я ухватился за протянутую руку и кое-как поднялся. Надо думать, видок у меня был будь здоров… Поблагодарив ее, я ответил: — Я тоже не прочь узнать, что ты здесь забыла. Она вытаращилась на меня, потом покачала головой: — Вон как… Похоже, мы притащились сюда за одним и тем же! Тебя же вот эти бумажки интересуют, не так ли? Она достала из кармана куртки два листа плотной бумаги, сложенные пополам, и протянула мне. — Это — выписка из домовой книги о здании, в котором мы арендуем подвал. А это — копия «паспорта» фирмы «Ёсинага». Удивившись, я снова оглянулся на таблички у лифта. И только теперь заметил: «2-й этаж — Регистрация юридических лиц». Выходит, и фирмы регистрируют здесь же… На обеих бумагах стоял штамп с иероглифом: «Заверено». Сначала я пробежал глазами ту, что касалась недвижимости. Задержал взгляд всего на одной строчке — и занялся «Ёсинагой». Здесь меня также интересовало лишь то, чего я не нашел в интернете. А конкретно — поименный список всех семи акционеров фирмы. И тут я сразу же наткнулся на одно любытное имя: Хидэки Кацунума. Быстро переписав все имена в блокнот, я вернул Нами-тян бумаги. — Ты ужасно догадлива, — сказал я ей. — Именно за этим я сюда и пришел. Но, скажи на милость, тебе-то они зачем? — Да Майк только сегодня о чем-то вспомнил… Ты же вчера отрубился, он тебя домой отвез. А когда вернулся, все себе места не находил. Дескать, давно надо было в этих бумажках что-то проверить, а он все забывал. Пока, мол, ты не пришел и ему не напомнил… Вот и попросил меня копии снять. — А сам куда делся? — Часа два назад звонил — сказал, что завтракает. Он у нас к мотоциклам не приученный. Когда срочно надо — я за него всегда съезжу, какие проблемы! — А я думал, на вашем здоровенном мотоцикле все больше он рассекает… — Да нет. Наш малыш не любит мотоциклы. Говорит, в Токио главное в метро разобраться — и больше никакой транспорт не нужен. — Здесь мы, пожалуй, с ним совпадаем. — Это как вам обоим угодно… Но ты, дядя, что-то совсем плохой. По-моему, тебя сейчас одного оставлять опасно. Может, заглянешь к нам, отдохнешь чуток? Мы же здесь недалеко, пять минут езды. А открываемся только в шесть, вот и поспал бы в уголочке. Я задумался. И правда, отсюда до Иигуры совсем недалеко. Сейчас три. Санада меня отпустил, торопиться некуда. Неплохо бы и прилечь ненадолго, пока совсем не свалился. А потом и обсудить с умными людьми кое-какие вопросы о недвижимости. — Ну что ж… Попробуем послушать твоего совета, — сказал я. — Тогда я сейчас поймаю такси. — Да я тебя на мотоцикле довезу! — Но у тебя же второго шлема нет. — Ничего, за пять минут нас поймать не успеют. А заметим полицию — соскочишь по-быстрому, и все дела… Я невольно рассмеялся. Вспомнил, как она делала разворот у перекрестка Роппонги. И, решившись, кивнул. Почему бы опять не окунуться в молодость? Лет тридцать назад я и сам неплохо рассекал на мотоцикле. Полицейские у посольства вряд ли обратят на нас внимание. Их дело — следить за безопасностью вверенного объекта. Она спрятала лицо под шлемом, оседлала свою махину и стиснула коленками бензобак. Каждое движение явно шлифовалось годами. Взревел мотор. Я пристроился на заднем сиденье, собрал остаток сил и ухватился за ее тонкую талию. Когда ездишь на мотоцикле вдвоем, самое главное — слиться с водителем в единое целое. Прижимаясь к ее худенькой спине, я чувствовал себя так, будто обнимаю ребенка. Ну и картинка, подумал я. Оторванная девица в шлеме и кожаной куртке везет куда-то лохматого потрепанного старикашку… Но она лишь обернулась и невозмутимо спросила: — Ты хоть раз на мотоцикле катался? Ну, тогда нет проблем! У нее-то и правда никаких проблем не было. А о том, что проблемы могут быть у меня, я сказать постеснялся. Мы рванули с места и за какие-то несколько секунд разогнались до восьмидесяти. Забитый машинами перекресток срезали наискосок, не сбрасывая скорости, под наклоном градусов в шестьдесят. Уж не знаю, как выражаются сейчас, но в мои годы это называлось «целоваться с асфальтом». Разметку на дороге она видала в гробу, и клаксоны машин злобно выли нам вслед после каждого поворота. Уже через полминуты я был весь в холодном поту. Если я не вылетел из седла, то лишь по одной причине — когда-то я ездил так сам. Тем не менее стоит признать: насчет времени она не лукавила. Не прошло и пяти минут, как мы подрулили ко входу в «Кагами-билдинг». Она поставила мотоцикл на подножку и обернулась. — Ну, как самочувствие? — Чуть с ума не сошел. Забыла, сколько мне лет?! Майка в баре не оказалось. — Малыш сегодня задержится, — пояснила Нами-тян, выстраивая в ряд сразу несколько стульев. Затем она принесла откуда-то толстое одеяло, постелила сверху. Получилась отменная лежанка. Как только меня уложили, я сразу куда-то поплыл. Усталость растворялась в волнах, и тело становилось все невесомее. — Поспи пару часиков, — услышал я ее голос. — Как проснешься — зови… Я кивнул ей и отключился. Вдруг очнувшись, я испуганно взглянул на часы. Слава богу! Всего полпятого. Значит, я провалялся не больше часа. На всякий случай я решил измерить температуру. Но не успел достать из кармана градусник, как откуда-то вдруг раздалось: — Тридцать девять ровно. Я тоже купила градусник! Я повернул голову. За стойкой в одиночку сидела Охара и разглядывала меня в упор. При виде моей удивленной физиономии она весело рассмеялась. Я сел и протер глаза. Что происходит? — Какого черта ты здесь делаешь? — Где-то я уже это слышала… Что-то вы, шеф, в последнее время зацикливаетесь. От простуды, что ли? Я кое-как поднялся на ноги. Если я и зацикливаюсь, то далеко не в последнее время, подумал я. Но вслух ничего не сказал. После отдыха тело уже не казалось таким тяжелым. Я подошел к стойке и присел на табурет рядом с ней. — Когда ты пришла? — Только что. Причина отлучки — сами видите: «анализ торговых точек». — А как поняла, что я здесь? — Ну, вы же сами у меня их визитку видели! Вот и подумайте. Я пытаюсь до вас дозвониться, а вы «вне зоны действия сети». Поскольку телефон вы никогда не отключаете, где вас искать — догадаться нетрудно. Набрала этот номер. Так и есть! Я обреченно вздохнул. — А хозяева где? — На кухне, готовят бар к открытию. А вас мне доверили. — И все-таки зачем ты сюда притащилась? — Но вы же сами сказали, что до конца все расскажете. Да не «когда-нибудь», а «скоро»! К тому же мало ли что подумают, если найдут вот это на вашем столе… И она выложила на стойку газету с некрологом Исидзаки. Ту самую, из которой я вырвал статью. — Сперва хотела найти у кого-нибудь такую же… Но надо было сюда бежать, вот я с собой и забрала. Зачем вам понадобилось рвать газету? Ничего от этой девчонки не спрячешь, подумал я. За пару лет, что мы проработали вместе, она научилась предугадывать чуть ли не любые мои мысли и действия. Мы куда больше напоминали друг другу партнеров, нежели начальника и подчиненную. И уже через полмесяца эти отношения прекратятся. Возможно, хотя бы из благодарности к такому партнеру стоит быть пооткровеннее. — Да все эта чертова видеозапись…— сказал я. — Кажется, я догадался, кому и зачем понадобилось это снимать. Она подняла брови и уставилась на меня. — Но предупреждаю: это только догадки! Стопроцентной уверенности у меня пока нет. — Ну что ж. Давайте вместе гадать! Я оперся локтем о стойку. Оттого ли, что я хоть немного поспал — но жар отступил, и голова наконец-то работала как положено. — Как ты вчера сказала? «Извлечение прибыли — основа маркетинга»? — Ну и что из этого? — Что бы ни планировал человек — он прежде всего думает, какую выгоду из этого извлечет. Какая выгода может быть от рекламного ролика? Или ты продаешь свой товар, или улучшаешь свой имидж, верно? За стойкой вдруг появилась физиономия Майка. — Ничего, если я рядом посижу? Слышу, вы интересные беседы ведете… — Валяй! — махнул я рукой. — Только в нашей беседе, если начала не знать, сам черт ногу сломит. — Ну так расскажи сначала! Я покачал головой: — Тут, понимаешь, проблемы совести одной важной персоны… Не слишком чистое белье, чтобы на людях полоскать. — Понял, — кивнул парень без тени улыбки. — Больше вопросов нет. Он повернулся, чтобы уйти, но я окликнул его: — Кстати, Майк! Может, пива нальешь? Пока твоя сестричка меня на мотоцикле катала, у меня все кишки пересохли. Майк обернулся, с трудом скрывая улыбку: — Ого… Ну ты крут! Лично я только раз с ней ездил. Больше ни за что не соглашусь! — Та же ерунда. Но теперь придется лечиться от стресса, поэтому пива я у тебя еще много раз попрошу. Если и правда рядом посидишь — скучать не придется. Охара хитро улыбнулась. Майк кивнул и с невинным лицом достал из-под стойки чистый бокал. Пивная струя зашипела, и я заговорил дальше: — Так вот, Охара, вопрос на засыпку. Какая у нас основная формула успешной рекламы? — «Си-эс-пи»? Я кивнул. Охара подняла брови, явно гадая, к чему я клоню. Стоит признать, я и правда начал издалека. Как в этих чертовых поисках, так и в своем рассказе. — Как известно, процент известности со временем падает, — продолжал я. — А потому его нужно с самого начала увязывать с финальной схемой реализации. Это базовый принцип, не так ли? Но даже если известность стопроцентная, а притягательность на нуле, — черта с два ты что-либо продашь! На свете сколько угодно товаров, названия которых я знаю прекрасно, но никогда не куплю. Взять, к примеру, женские прокладки. Мужик в них не только притягательности, но и смысла никакого не видит! — Я слыхала, бывают исключения, — вставила Охара. — Говорят, ими пользуются мужчины, страдающие геморроем. Я невольно рассмеялся. Майк поставил пиво на стойку передо мной и тоже усмехнулся. Наверно, представил, как это может выглядеть на самом деле. Я поднес бокал к губам, и тот сразу же опустел наполовину. — Не знаю, конечно, что там за исключения,.. — сказал я. — Но если бы тот ролик запустили в эфир — кто, по-твоему, от него бы выиграл больше всего? — Судя по вашему рассказу, уж никак не «Антик», верно? — Попробуй заменить товар человеком, — подсказал я. Охара задумалась на несколько секунд. — Ах да! — осенило ее наконец. — Ёсиюки Ёда? Уж его-то процент известности сразу бы подскочил! Значит, весь этот монтаж изготовили для него? — Полагаю, да, — кивнул я. — Видеоряд, как он спасает жизнь ребенка, мог иметь лишь одну конкретную цель: сделать его героем. — Но зачем? Какой смысл продавать свое имя таким странным способом? Он ведь даже не звезда шоу-бизнеса… — Сегодня в газете я нашел одну любопытную статью. Я полез в карман и выложил перед Охарой бумаги. Она выудила из пачки газетный обрывок и пробежала его глазами. Подняла голову, кивнула: — А ведь верно! В этом году выборы в Палату советников. Их раз в три года переизбирают. Простым большинством голосов… Так что же, этот Ёда в кандидаты собрался? Она снова опустила голову, прочитала статью внимательнее и вернула мне. Я снова взглянул на заголовок: «Бомба в Парламенте: приоритеты — экономическим реформам!» Буквально в статье говорилось следующее: — С одной стороны, фантастика, — сказала Охара. — С другой стороны — почему бы и нет… Но с чего вы решили, что «молодой талантливый экономист» — это именно Ёда? — Да ничего я не решил! Говорю же, это всего лишь гипотеза… Просто я в последнее время, кроме Ёды, ни о каких «молодых талантливых экономистах» особо не слышал. Вот и задумался. Особенно после того, что Майк вчера рассказал… Несмотря на то что прозвучало его имя, у Майка и мускул не дрогнул на лице. Парень лишь потягивал свое пиво, мурлыча какую-то песенку. — И что же он рассказал? — Что единственное развлечение его отца в Лос-Анджелесе — давать интервью журналистам. Все финансисты, топ-менеджеры, экономисты только этим и забавляются. Потому что это — самое подходящее средство, чтобы заявить о своем существовании на весь белый свет. Однако в случае с рекламой на коммерческом телевидении — дело совсем другое! Об этой разнице я сразу задумался, как с Майком поговорил. Потом ты напомнила об извлечении прибыли. А сегодня эта статья на глаза попалась… В общем, так все и сошлось. — ? — Я уже говорил о женских прокладках? Так вот. Возможно, тебе мои пояснения — что Будде проповедь, но на всякий случай напомню. Каким бы известным ни был товар — его реклама должна быть четко привязана и к полу, и к возрасту основного потребителя. Что же получается, если вместо товара рекламируется человек? Сколько бы этот Ёда ни торчал в телевизоре — людей, всерьез интересующихся экономикой на его уровне, все равно кот наплакал. Можешь назвать это дискриминацией, но ни молодежи, ни домохозяйкам его имя сегодня ничего не говорит. А все они — потенциальные избиратели… Но ведь та же самая молодежь и те же домохозяйки — целевая аудитория «Антика»! И если выпустить такой ролик в эфир, может родиться новый народный герой. Та же формула «Си-эс-пи», только схема продаж превращается в сценарий предвыборной кампании. — Значит, ролик — это попытка продать его имя? Поднять его имидж до уровня «государственной задачи номер один»? — Кто его знает… Но если действительно так, то сроки выбраны очень толково. Выборы назначены на июль. Исидзаки потребовал, чтобы ролик изготовили до конца марта. То есть к началу голосования популярность профессора Ёды как раз достигла бы пика. — Но как это можно проверить? — Не знаю… Наверно, никак. — А если позвонить в газету? — Куда? В читательский отдел? А они тебе скажут: «Сверх того, что написано, мы комментариев не даем». Да и этот генсек, Норио Сато, вряд ли называл кому-либо имя Ёды. По крайней мере сейчас, когда о выборах еще никто не говорит… — Но, судя по этой статье, именно Сато мог бы ставить на Ёду, как на беговую лошадь! Для чего и сочинил весь этот сценарий! Девушка явно разгорячилась. — Погоди, — осадил я Охару. — Скажем так, это лишь одна из возможных версий. Вообще-то, подобный ход мысли у генсека одной из лидирующих партий — штука почти невозможная. — Но давайте представим, что вы правы, — сказала Охара, понизив голос. — Кому еще могла прийти в голову такая идея? — Как раз на этот счет у меня особых сомнений нет. Кроме нашего президента, пожалуй, больше и некому. У моей собеседницы отвисла челюсть. — Исидзаки? — Такой план мог придумать только профессионал от рекламы. Загвоздка в том, что самому Исидзаки это просто-напросто ни к чему. И если все это правда — вывод напрашивается только один: его каким-то образом запугали. Охара склонила голову набок. Но секунд через пять решительно кивнула и заговорила — короткими фразами, тщательно подбирая слова: — Исидзаки сходится с Дзюнко Кагами. Его супруга еще жива. Какие-то люди, пронюхав об этом, начинают его шантажировать. И принуждают его разработать идею с видеозаписью. Вы доказываете, что недостатки в монтаже могут привести к разоблачению. Тогда весь план отменяют, а запись велят уничтожить. Опасаясь, что вся история может выплыть наружу и привести компанию к краху, президент решает покончить с собой… — Такую версию я тоже продумывал. В ней самое слабое звено — Дзюнко Кагами. В последние годы они уже могли бы пожениться официально. Его измена жене — дело прошлое, тут особо не пошантажируешь… В общем, не знаю. На этом моя мысль останавливается. — И все же в этой версии я уверена. И могла бы поставить на нее все свои деньги. — Это еще почему? — Да потому что никаких других версий не остается! Простой метод исключения. Сколько ни думай, эта запись могла быть изготовлена с единственной целью — продать имя Ёсиюки Ёды, так или нет? А если в это не верится, так не вы ли сами сказали: в наших газетах каждый день полно новостей, которым никто не верит, и что с того? Логически-то все сходится! — Как сказать. Если не знаешь, куда деньги потратить, лучше угости меня пивом. А насчет логики — есть тут одна неувязочка, на которую тебе даже школьник сразу укажет. Куда ты денешь человека, который может доказать, что запись — фальшивка? — Киэ Саэки? — Ну да. — Но как раз ей-то и угрожает опасность! Иначе зачем бы Исидзаки прятал ее в отеле? Она ведь призналась, что опасается журналистов! — Может, и так… Не знаю, не знаю. — Да что с вами, шеф? Ни с чем соглашаться не желаете! — Я всего лишь высказал свои подозрения. Пока у нас не будет доказательств, дальнейший разговор не имеет смысла. К тому же не факт, что, найди мы эти доказательства, нам станет понятна истинная причина самоубийства. А это — единственное, что я хотел бы знать. Политика меня не интересует. Я и не голосовал-то ни разу в жизни. — Но если вы хотите доказательств, почему бы не встретиться с ним самим? С этим Ёдой, то есть… — Я с ним уже общался по телефону. Он сказал, что лично с Исидзаки не знаком. Ничего другого он все равно отвечать не станет, так что для встречи даже повода нет. Или ты можешь придумать, ради чего он тратил бы свое драгоценное время на полубезработного старика? Охара взяла со стойки распечатку с личными данными профессора Ёды. — «Выпускник экономического факультета, университет Токио. В восемьдесят первом году поступил на службу в корпорацию „Ниппои-Буссан". В восемьдесят восьмом уволился, уехал в Калифорнию и поступил в университет Беркли, где получил степень кандидата наук и несколько лет читал лекции. С девяносто пятого снова в Японии, преподает в университете Эдо. Большой список научных работ. В качестве финансово-экономического эксперта активно выступает в прессе и по телевизору…» Блестящее резюме! — Ну, с таким блестящим резюме и кретинов на свете хоть отбавляй… Хотя, конечно, не мне о том рассуждать. За стойкой опять вырос Майк: — Эй! Вообще-то, я разговоры клиентов слушать не люблю, но… Вы позволите вмешаться? — Э-э, Майк, погоди! Если уж на то пошло, я сам у тебя хотел кое-что спросить. Мой вопрос поважнее будет. Зачем я сюда и пришел вообще-то. — Нет уж, давай-ка я первый! По-моему, вам это будет интересно… Можете принять это за светский треп, но мой папаша когда-то читал лекции в Беркли. Годика этак до девяностого. Получал за это, правда, раз в сто меньше, чем сегодня… Охара изумленно вытаращилась на Майка и лишь через несколько секунд овладела собой. — А этот ваш Ёда, как я понимаю, стажировался там в конце восьмидесятых, верно? В те годы «пузырь» раздулся до предела[32], по всей Японии денег скопилось до чертиков, все фирмы только и делали, что посылали сотрудников на учебу за границу. В штатовских вузах японские клерки целыми табунами получали магистров… — Майк, — перебил его я, — а среди знакомых твоего отца кто-нибудь еще преподает в Беркли? — Да наверное! Хочешь, я ему позвоню? — Он поднял руку и посмотрел на часы. — У них, кажется, еще полночь не наступила. — Если это несложно — считай, я твой должник. Вопрос стоит так: не помнит ли кто-то из его друзей в Беркли японца по фамилии Ёда? Все-таки из телевизора о человеке мнения не составишь… Он кивнул и пошел за телефонной трубкой. Я осушил свой бокал до дна. — Насколько я понимаю, — сказала Охара, — надеяться тут особо не на что? — Не скажи. Академическая система в Штатах японской не чета! Это у нас сдаешь дипломы один за другим как заведенный — и получаешь автоматом магистра, а затем и кандидатом становишься. В Америке дело другое! Там сперва кладешь год-два на магистратуру, потом еще лет пять-шесть на аспирантуру. Но главное — это совершенно разные уровни подготовки. Средний японский профессор по сравнению с американским магистром — все равно что пиво: и на пять процентов не тянет. Японцев, претендующих на кандидатскую степень, и так по пальцам пересчитать, а из них половина еще и вылетает в процессе учебы. Вот и выходит, что японский кандидат наук — существо слишком редкое, чтобы его не помнили. Тем более если он у них еще и лекции читал… — Ого. Здорово вы в этом разбираетесь, шеф! — Это все Какисима. Его уроки. — Директор Какисима? — Он самый. Он, правда, в Колумбийском университете стажировался, в Нью-Йорке. Но в свое время подумывал бросить фирму и поступить в аспирантуру… Болтая в трубку по-английски, к стойке вернулся Майк. Из его речи я не понял ни слова. Наконец он отключился и повернулся ко мне. — Отец сказал, три-четыре старых знакомца в Беркли еще работают, — сообщил он. — Обещал спросить, скоро сам перезвонит. — Уж прости, что напрягаю… — Да ну, не бери в голову. — Ну ладно, пока мы ждем, вот тебе мой вопрос. На самом деле, я бы сам не догадался в «паспорт» компании заглянуть. Но раз уж ты у нас такой спец по недвижимости, почему сразу не проверил, что у них в регистрации написано? Он жизнерадостно рассмеялся: — Да я, понимаешь, теоретик все больше. А на практике, можно сказать, тугодум. Как-то и в голову не пришло… — Ну вот. А мне из-за тебя на сестричкином мотоцикле пришлось кататься! — Ну, стихийные бедствия — штука непредсказуемая. С каждым может случиться… Так, значит, бумаги ты уже видел? — Видел. Ты был почти прав: это здание приобретено в ипотечный кредит за десять с половиной миллиардов[33]. — Ну да. Только я одного не понял. Что такое «Тиоэфу»? — Да я и сам не пойму. В этой стране, видишь ли, названия из иностранных букв официально не регистрируют. Всё заставляют в катакану переделывать. И чтоб ни точек, ни запятых… Похоже, это какое-то сокращение — «Т. О. F.» или вроде того. Я завтра на работе в справочнике посмотрю. — Погодите! Вы о чем? — вклинилась Охара. — Да мы тут документы на недвижимость проверяли, — улыбнулся ей Майк. — В девяностом году это здание приобрела фирма «Ёсинага». В ипотечный кредит с пометкой «Тиоэфу». Как и сказал наш дядя—за десять с половиной миллиардов. Но уже через три года старую сумму кредита перечеркнули, под ней вписали новую. С той же самой пометкой — «Тиоэфу». И здание стало стоить уже тринадцать миллиардов[34]. И это в девяносто третьем, когда все цены на недвижимость обвалились, как в пропасть! — Но что это значит? — Вот об этом я и хотел спросить у Майка, — вздохнул я. — Ей-богу, в этой исправленной сумме какой-то подвох… — Ну, еще бы! — поддакнул Майк. — Если это не подвох, то что вообще такое подвох? Заметим, что и дефолт, и обвал цен начались примерно тогда же! — Так, и что же получается? — А то и получается, что дело пахнет криминалом. Два с половиной миллиарда иен[35] ниоткуда возникли! — М-да… — пробормотал я, и тут зазвонил телефон. Односложно отвечая, Майк принялся торопливо записывать что-то на бумажку. Наконец он поблагодарил собеседника и выключил трубку. — Ну что, нашелся один! Мужик, который у этого Ёды был «эдвайзером»… Как это по-здешнему — завкафедрой, да? Тед Элмс. С отцом, похоже, на короткой ноге. Говорит, что, пока не спит, будет ждать звонка. Сам поговоришь? — Да ты что? Я по-английски ни в зуб ногой! Охара протянула руку: — Ну, давайте поговорю! Все-таки я получше Майка в ситуации разбираюсь… У меня отвисла челюсть. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы Охара разговаривала по-английски. Заглядывая в бумажку, она как ни в чем не бывало набрала номер, выждала несколько секунд — и затараторила на таком английском, что я чуть не свалился с табурета. Глядя на меня, Майк покатился со смеху. — Если будет сдавать на «Тоэйк»[36], баллов восемьсот пятьдесят отхватит, не напрягаясь! — «Тоэйк»? А сколько там максимум? — Девятьсот девяносто. Но для учебы и работы в Штатах достаточно семисот. Болтая по телефону, Охара то и дело смеялась. Похоже, нашла с собеседником общий язык. Вплоть до шуток. Предоставив дело ей, я попросил еще пива. — Послушай, Майк! — Да? — Должен признать, что ты ужасно симпатичный молодой человек. Аж страшно делается. — Сейчас от скромности помру… Но, если честно, я такой далеко не со всеми. — Но с нами ты возишься, как наседка с цыплятами. С чего бы, а? — Да как тебе сказать… По-моему, мы с тобой одного племени. — Одного племени? — Ну да. Я от здешнего народу по цвету отличаюсь. Вот и ты такой же. Я, конечно, не о цвете кожи говорю. Ты внутри по цвету другой. Он налил еще пива и мне, и себе. Охара продолжала трещать по-английски, как заправский радиодиджей. — Кажется, заканчивают, — наконец сказал Майк. Охара отключила трубку. Первым делом я, конечно, поинтересовался, откуда у нее такой отменный английский. — Ходила на курсы, — скромно ответила она, и я подумал, что директор этих курсов может смело плакать от счастья. Охара перешла к делу. — Этот профессор Элмс — очень приветливый старичок, — сообщила она. — И веселый к тому же. Очень подробно мне все рассказал. «Эдвайзером» у Ёды он проработал с девяносто первого года по девяносто третий. На мой вопрос, что этот Ёда за человек, он ответил так: «Ну, достаточно талантливый, достаточно веселый… С окружающими ладил достаточно неплохо… Ни заклятых врагов, ни ярых поклонников не имел…» Еще немного помялся да и закончил: «В общем, человек достаточно приличный». А когда я спросила, что бы он сказал, если бы Ёда стал большим японским политиком, он ужасно развеселился. «Надеюсь, уже от одного присутствия в японской политике достаточно приличных людей ее самочувствие заметно улучшится». Ну, то есть профессор считает, что японской политикой занимаются — Полностью согласен с господином профессором. — Но по-настоящему сильное впечатление Ёда произвел на него только однажды. — Когда же? — В девяносто втором году, когда в Луизиане застрелили японского студента. Помните, громкое дело было? Парнишка решил попугать друзей на Хэллоуин, но перепутал дом, и хозяин застрелил его из винтовки. Семья погибшего только через два года добилась, чтобы убийцу посадили. А поначалу суд признал его невиновным… Так вот. Сразу после этого и по Си-эн-эн, и по спутниковому телевидению японцы на чем свет стоит ругали американский закон, из-за которого у обычных граждан скопилось столько оружия. И только Ёда в своих передачах держался очень спокойно, будто ничего ужасного не произошло. Профессор Элмс вообще хорошо разбирается в японских реалиях. И поэтому страшно удивился, когда Ёда в одном из выступлений вдруг заявил, что в детстве сам не раз забавлялся стрельбой из пистолета… — Хм-м? — промычал я, протягивая к ней руку. — Одолжи-ка мне трубочку! — Куда это вы звонить собрались? — Наконец-то захотел пообщаться с профессором Ёдой. — С чего это вдруг? — Гиперсуперновость. Похоже, процент якудзы в наших рядах несколько выше, чем я думал. Это тебе не пять процентов, как в пиве. Здесь уже, скорее, русской водкой попахивает… |
||
|