"Безжалостный убийца" - читать интересную книгу автора (Саберхаген Фред)

ГЛАВА 12

Время от времени Хоксмур впадал в такое состояние, когда любое напоминание о непосредственных обязанностях воспринималось им как безумно раздражающая помеха, отвлекающая от тайной работы. Даже загадочный берсеркер и опасность, которую он представлял для Женни, самого Хоксмура и создавших Ника людей, отступили куда-то на задний план.

Но обычно такое состояние длилось лишь считанные секунды, поскольку и исход экспериментов, и все надежды Ника на будущую мирную и свободную жизнь с Женни также зависели от исхода происходящей во внешнем мире борьбы. Если берсеркер победит, их обоих ждет лишь порабощение и уничтожение.

Так или иначе, но при малейшем удобном случае Хоксмур спешил вернуться в аббатство и присоединиться к своей возлюбленной. Обычно по прибытии Ник будил ее, поскольку, видя, как Женевьева несчастна, он завел обыкновение перед уходом погружать ее в сон, не спрашивая согласия. Женни никогда не возражала против этих промежутков вынужденного забытья. Во время встреч с Ником она продолжала упорно отказываться как-либо контактировать с «воображаемым миром» — который теперь был ее миром! — как Ник ни старался ее уговорить.

Хоксмур держал данное обещание и ни разу не только не переступил порога роскошной спальни Женевьевы, но даже и не заглядывал туда. Это была комната леди, и Ник уважал право Женни на уединение. Именно туда удалялась Женевьева, когда собиралась спать, и оттуда же она появлялась, когда Хоксмур стучал в дверь.

Во время бесед Ник часто расспрашивал Женевьеву о материальном мире, желая точно знать, чем именно он отличается от виртуальной реальности. Судя по объяснениям Женни, каталог отличий был весьма обширен.

Этот мир очаровывал и влек Хоксмура. Ведь Женни говорила о своем мире, делилась с Ником своими воспоминаниями и описаниями жизни в теле из плоти, опытом, которого у него никогда не было. Ник обнаружил, что под влиянием Женни он меняется все сильнее, с каждым днем, с каждым часом, и он наслаждался своими новыми мыслями и чувствами. Мир людей постепенно заполонил его грезы и стал казаться намного реальнее, чем когда-либо прежде. Хоксмур даже не думал, что так бывает.

В то же время его собственный способ существования, достоинства которого он так старательно расхваливал Женевьеве, начинал казаться Нику тусклым и однообразным. Ему уже было мало виртуальной реальности. «Разве это — жизнь? — настойчиво спрашивал Ник у себя, пытаясь рассматривать себя как часть того мира, в котором он обитал — обитал всегда. — Разве этого достаточно, чтобы быть живым?» Молниеносная скорость и точность электронного мышления и движения уже не казались достаточной компенсацией.

Бывали моменты, когда даже его любимое аббатство вызывало у Хоксмура лишь отвращение.

Когда на него накатывало такое настроение, Ник отправлялся бродить по кораблю и в поисках пути наружу забирался в самые дальние уголки станции.

Тем временем его тайная работа продолжалась. Подходящие зародыши, генотип которых даст Женни и ему именно те тела, которых они желали, которые будут приносить радость и им самим, и друг другу, все еще не были найдены.

Скользя по проводникам и композитным материалам, объединяющим исследовательское оборудование в единую сеть, поворачивая окуляры видеокамер и рассматривая стеклянные скорлупки с невидимыми зародышами, Хоксмур размышлял: интересно, каким опытом могут располагать протоколонисты? Могут ли они вообще приобрести хоть какой-то опыт — вялые, беспомощные, неспособные изменяться, почти неподвластные времени в своих статгласовых пробирках? Ник полагал, что десяток парализованных клеток вообще не способен что-либо испытывать. Но разве тут можно было что-нибудь утверждать наверняка?

Хоксмур не раз предлагал Женни отправиться вместе с ним исследовать большой мир, побродить по вселенной электронного оборудования станции.

Несколько раз Женевьева в нерешительности застывала на пороге, уже почти собравшись покинуть успокаивающую иллюзию аббатства и поплыть по электронным схемам. Но потом она решила, что это абсолютно неприемлемо, и в дальнейшем со страхом и отвращением отклоняла все подобные предложения.

— Если я вернусь когда-нибудь в настоящий мир, я вернусь туда человеком. Подтекст этих слов — то, что его самого Женни человеком не считает, — больно ранил Хоксмура. Но Ник сказал себе, что нельзя упрекать Женни за слова, произнесенные в момент душевного расстройства.

С точки зрения Женевьевы, виртуальная реальность уже была достаточно плоха. А одна лишь мысль о возможности выйти в совершенно чуждый мир оптэлектронных микросхем сильнейшим образом грозила разрушить самоидентификацию Женни как человека.

Бывали минуты, когда, несмотря на все преграды и трудности, Хоксмур был почти уверен в успехе, уверен, что им удастся найти или создать тела для себя. В другие же моменты Ника одолевал страх, и ему начинало казаться, что его ухаживание за Женевьевой, несмотря на все обнадеживающие моменты, обречено на неудачу.

Как-то Ник неуклюже попытался выразить обуревавшие его чувства и сказал Женевьеве:

— Когда-нибудь… Это самое мое заветное желание — что когда-нибудь мы с вами будем счастливо жить вместе.

Они бродили по травянистому двору аббатства, в котором Женни впервые взглянула на созданный Хоксмуром мир. Это было одно из тех мест, в котором Женевьеве было легче всего почувствовать себя человеком.

— Ах, Ник! Дорогой Николас… Если бы только это сбылось…

— Но прежде всего нужно добиться, чтобы вы снова получили тело. Я помню об этом. Я делаю все, что в моих силах.

— Я уверена, что вы стараетесь, Ник. — Женни смотрела куда-то мимо своего кавалера, в тот мир воспоминаний, который никогда не будет принадлежать ему, куда он никогда не сможет за ней последовать. — Но иногда… иногда меня охватывает отчаяние…

Прежде чем ответить на эти слова, Хоксмур задержался и незримо кое-что отрегулировал в сфере контроля, в том месте, которого Женни не могла видеть — или, скорее, куда она упорно отказывалась заглядывать. И все же старая надежда Хоксмура — на то, что Женевьева, возможно, научится быть счастливой с ним, — еще не угасла окончательно. Если затея с телами провалится… Потом Николас настойчиво произнес:

— Дайте мне руку.

Женевьева довольно охотно подчинилась. И с удивлением воззрилась на странную картину: протянутая рука Ника прошла через ее руку.

— Вы чувствуете? — спросил Хоксмур. — Конечно же, не чувствуете. И я тоже ничего не ощущаю. Когда вы впервые появились здесь, это был предел моих возможностей.

Женни содрогнулась:

— Не делайте этого больше! Это ужасно! Я начинаю чувствовать себя привидением.

— Хорошо. Я просто хотел показать вам, напомнить вам, какого успеха мы уже добились.

Леди ничего не ответила.

Ник ненадолго отвлекся и снова изменил настройку. Потом он опять взял Женевьеву за руки. На этот раз Женни подала руку явно против желания, и Нику пришлось мягко придержать ее за запястье.

На этот раз ощущение прикосновения вернулось.

— Так лучше?

— Пожалуй, да. — При взгляде со стороны казалось, что их иллюзорные пальцы крепко сцепились и способны были пройти друг через друга не больше, чем одна каменная глыба через другую. Под стиснутыми пальцами на коже проступили белые пятна.

— Можете надавить сильнее, если хотите.

— Мне больно. — Ник мгновенно разжал пальцы.

— Простите, любимая, я не хотел причинять вам боль. Впредь вы просто не будете ее чувствовать. Я с самого начала позаботился, чтобы вы не могли ощущать физическую боль. Но возможно, именно в ее отсутствии кроется причина того, что осязательные ощущения кажутся вам недостоверными.

— Ник… — Неожиданно оцепенение отчаяния снова сменилось мольбой.

— Что?

— …А вы не можете сделать хоть часть меня настоящей? Добыть где-нибудь кровь и ткани и сделать ну хотя бы мой мизинец настоящим, осязаемым? Пусть даже это будет связано с болью…

Некоторое время Ник обескураженно молчал, а потом снова попытался объяснить:

— Единственное материальное твердое тело, которое может существовать в этом аббатстве и вообще в нашем мире, — это полифазный материал, из которого делаются некоторые части виртуальных помещений — любых виртуальных помещений. У премьера и его подчиненных-людей есть определенное оборудование, которое они могут использовать, если захотят прогуляться по аббатству. Полагаю, если мы с вами в этот момент будем включены, то вполне можем встретиться с ними где-нибудь здесь.

— Но вы же говорили, что здесь нет настоящих людей, кроме нас двоих.

— Я сказал, что не могу их создать, и я действительно этого не могу. Но при определенных условиях люди, которых вы называете настоящими, могут получить возможность войти сюда, в мой мир. Мой и ваш. Но это может произойти только по их инициативе — понимаете?

— Думаю, да. Значит, я все-таки могу встретиться здесь, в вашем аббатстве, с кем-нибудь из настоящих людей?

— Да, если мы заложим программу аббатства в десякуб, — но я думаю, что вы этого не захотите.

— Нет… Нет, не захочу.

— Может, попробуете еще раз потрогать меня?

Женни неохотно протянула руку. На этот раз ощущение прикосновения показалось ей более реалистичным, чем когда-либо прежде.

— Так лучше, любовь моя?

— Да, немного.

— Я уверен, что вы помните по раннему этапу вашей жизни прикосновения других людей к вашей руке. И я мог лишь представлять, на что это должно быть похоже. Но теперь я получил доступ к станционному банку медицинских данных и уточнил свои представления. Теперь я смогу перепрограммировать нас обоих так, чтобы приблизиться к новым представлениям. Мне бы очень помогло, если бы вы говорили мне, когда те изменения, что я вношу, приближают ваши ощущения к ощущениям плотской, физиологической реальности.

Леди Женевьева безмолвствовала.

— Вы знаете, как соприкасаются человеческие руки, — настойчиво повторил Хоксмур. — Когда я добьюсь такого же ощущения — пожалуйста, скажите мне об этом.

— Пожалуй, сейчас оно совпадает, — неохотно признала Женевьева. — Или почти совпадает. То есть мне кажется, что оно почти совпадает. Или, возможно, мне так кажется только потому, что вы… — Неожиданно Женни оборвала фразу.

— Потому, что я — что?

— Потому, что вы как-то перепрограммировали меня, так что я теперь считаю правдой то, что мне подсказывает программа! Если вы скажете, что от человеческого прикосновения должно появляться именно такое ощущение, значит, так оно и будет мне казаться.

— Я не делал ничего подобного! — Ник вложил в это восклицание все свои оскорбленные чувства. Потом он умолк. Конечно, он не собирался этого делать. Но раз уж он начал потихоньку корректировать программу, может, и вправду стоило бы предпринять такую попытку?

На некоторое время эта мысль засела в каком-то уголке сознания Ника. Какие бы удовольствия материального мира ни ждали их впереди, здесь, в его мире, настало время перейти от простых прикосновений к невероятному проекту, к попытке рассчитать, оценить и запрограммировать все радости плотской любви.

Но сейчас, когда леди так настороженно и неохотно соглашалась даже на легкие прикосновения, любая попытка продвинуться вперед будет обречена на неудачу — Хоксмур отлично это понимал.

Время от времени Хоксмур проводил кое-какие тесты, надеясь побольше узнать об этих запутанных процессах. Когда он убедил Женни, что эти тесты необходимы, чтобы получить как можно больше сведений для ее будущей перезаписи в тело, она тут же с радостью согласилась.

Частью этих тестов было изучение последних событий жизни Женевьевы — в смысле, жизни в материальном мире, — которые сохранились в ее памяти. На самом деле Женни не могла понять, какой полезный опыт можно из этого извлечь. Вспоминать последнее, что произошло перед гибелью ее физического тела, Женни не хотела. Последним событием, которое произошло в ужасные минуты, предшествовавшие смерти мозга, была перезапись сознания, а тело тем временем лежало на койке медотсека. В то время она не понимала, что с ней на самом деле творится. Ее гаснущее сознание даже не заподозрило правды.

Последнее, что Женевьева помнила совершенно точно, — это как Ник спас ее, вынес с разбитого, гибнущего корабля. Тогда она думала, что ее действительно спасли, в обычном смысле этого слова. Женни помнила, как в пассажирский отсек шагнула закованная в скафандр фигура и защищающим жестом заключила ее в объятия. И помнила, какое облегчение испытала, целуя своего спасителя.

Она призналась Нику, что у нее до сих пор сохранилось беспокоящее, какое-то неуютное воспоминание о странной пустоте внутри шлема. Эта картина снова возникла перед ее внутренним взором и тут же исчезла, словно стертая очередным потоком информации из кратковременной памяти.

Ник задумался: а может, процесс перезаписи, отчасти происходивший после того, как главные системы тела Женни перестали функционировать, — перекачка информационного содержимого клеток, уже начавших гибнуть миллионами, — сам по себе имел тенденцию восстанавливать краткосрочную память, которая в противном случае была бы уничтожена?

Хоксмуру никак не удавалось убедить Женевьеву отважиться хоть на минутку покинуть ее виртуальное убежище и выйти в более будничный мир — мир микросхем. Женни проводила все свое время в пределах Вестминстерского аббатства, в одиночестве или в обществе Ника. Аббатство было таким огромным, что Женни не могла отделаться от ощущения, будто на пристальное изучение, которого это место, несомненно, заслуживало, уйдут годы субъективного времени. Внутри комплекса зданий и вокруг него было множество вещей, которые Женевьеве хотелось как следует рассмотреть и подумать о которых хотелось, и еще большее количество вещей, которыми она непременно бы заинтересовалась, если бы не зацикленность на своем нынешнем положении.

Удаляясь в свою комнату, Женевьева нетерпеливо и беспокойно ожидала, когда же Ник принесет ей свежие новости. Иногда она ложилась спать, зная, что проснется при появлении Хоксмура. Каждый раз, когда Ник появлялся, Женни встречала его. Иногда она издалека слышала звук его шагов. А однажды, когда Женни проснулась и вышла из комнаты, Хоксмур просто материализовался, возник из воздуха рядом с ней.

Такой трюк он проделал только раз. Женевьева немедленно заставила Ника пообещать, что он никогда больше не будет так пугать ее и выкидывать такие нечеловеческие фокусы.

Во время этих визитов, обычно вполне мирных, пара чаще всего проводила время в монастырском дворе. Леди тосковала по солнцу, но, когда Ник сказал, что они легко могут отправиться куда-нибудь в другое, более солнечное место или, точнее, создать его копию, Женни не согласилась. Хоксмур мог с той же легкостью заменить характерный для Британии уровень освещения тропической яркостью, но и это Женни не устроило.

— Нет, дорогой, не нужно этого делать. Неужели вы не понимаете? Если обстановка вокруг меня будет меняться с такой скоростью, как вы предлагаете, я окончательно утрачу ощущение реальности.

Всякий раз, когда Женевьеве надоедала приглушенная, замкнутая красота монастыря или когда программа, действующая по принципу генератора случайных чисел, вдруг запускала дождь вне расписания и небо над двором серело, а лица и руки гуляющих людей покрывались налетом влаги, Женни радовала эта иллюзия неподвластной контролю природы. Тогда они отправлялись внутрь, бродить по мрачноватым глубинам аббатства, или скрывались от дождя и уныния в местах, которые Ник называл Иерихонской гостиной и Иерусалимской палатой — старинные, непонятные названия некоторых помещений в жилой части, чья вневременная, нематериальная роскошь до странности не сочеталась с древней каменной кладкой стен.

В этой жилой части Ник, никогда не отказывающийся от попыток достичь наибольшего правдоподобия — как для того, чтобы предвкусить жизнь человека во плоти, так и для того, чтобы успокоить Женни, — поместил виртуальных роботов обслуги, подающих им виртуальную же пищу и напитки. Процесс еды и питья, похожий на тот, который Женни помнила по материальной части своей жизни, утолял голод и жажду — или вызывал изменения, казавшиеся им аналогом утоления настоящего голода и жажды, насколько она помнила это ощущение.

Не то чтобы Женевьева во время пребывания в аббатстве на самом деле испытывала голод или жажду или хотя бы уставала до изнеможения — точно так же, как не испытывала она и боли. Ник неусыпно заботился о том, чтобы жизнь Женевьевы протекала с наибольшими удобствами. Потому он оставил ей лишь размытое подобие плотских ощущений.

Постепенно Женни поняла, что в таком образе жизни недостает многих вещей, тонких, неуловимых, не настолько очевидных, как дыхание или прикосновения. Это вызвало у Женевьевы беспокойство. Она никак не могла точно вспомнить, что же это за недостающие ощущения и чего же еще она лишена.

— Ник, я не могу описать тебе все, чего здесь недостает. Но на самом деле тут не хватает очень многих деталей настоящей жизни.

Конечно, Ник удивился — каким глупым он иногда бывает! — и заинтересовался. Он был одновременно смущен, заинтригован и задет за живое.

— И что это за детали? — настойчиво поинтересовался он.

— В том-то и дело! Я не знаю, я лишь чувствую, что чего-то не хватает! Если бы я знала, чего именно… — Женни махнула рукой и стиснула кулаки, дав наконец выход раздражению.

В конце концов Женевьева сумела подобрать слова, чтобы описать хотя бы один из недостающих компонентов реальной жизни.

— Здесь, в нашем мире, как вы называете это место, нет ничего достаточно прочного. Все скоротечно, преходяще, в любой миг готово измениться. Вы, я, дождь, камни, небо — все-Мне кажется, — возразил Хоксмур, — что в мире, который вы называете настоящим, тоже нет ничего неизменного. Даже наши тела, если мы их получим, со временем износятся и разрушатся.

— Но не скоро, Ник, очень не скоро! А пока у нас будут тела, мы будем настоящими. Тем временем мысли Женни зацепились за камни аббатства, как за нечто такое, что хоть отчасти предлагало некую длительность, баланс между постоянством и непрерывным изменением. В этом было что-то утешительное.

Однажды Женни поинтересовалась у своего кавалера, встречался ли он когда-нибудь с кем-нибудь еще из электронных людей.

— Нет. Если, конечно, не считать вас и экспертных систем наподобие Фрейи или Локи, нового телохранителя босса. Но это совсем другое дело.

— А что собой представляет этот Локи?

— Как бы вам объяснить… В общих чертах характер совпадает с моим, но гораздо более параноидальный. Что еще… Локи подвижен и силен — в том смысле, в каком может быть силен оптэлектронный человек.

— У вас с ним хорошие отношения?

— Не очень. Полагаю, у него ни с кем нет хороших отношений. Локи не для этого создан.

Как-то раз Ник, чтобы сделать Женни сюрприз, не предупредив ее, добавил к звуковому оформлению аббатства весьма реалистичные звуки бегущей воды — это не считая шума дождя. То был шум потока, и он становился тем громче, чем ближе Женни подходила к западному входу. Женевьева никогда прежде не открывала эти двери. Теперь же Хоксмур распахнул их перед ней, и Лондон исчез. Осталась лишь небольшая речушка с мостиком из замшелых камней. За мостиком начиналась тропинка, ведущая в глухой лес.

— Нет, Ник. Нет. Закройте дверь. Я не хочу никаких развлечений. Единственное, что мне нужно, — это…

— Да, я знаю, любовь моя. Я знаю, чего ты хочешь, и делаю все, что в моих силах, чтобы достать это для тебя.

На следующий день, когда они поднялись на самый верх северной башни, Хоксмур указал на Темзу, поднявшуюся от прилива. Ее было неплохо видно, если знать, куда смотреть. Посмотрев за здание парламента (так назвал его Ник), Женни без труда нашла широкую извилистую реку, в точности совпадающую видом с описаниями. За завесой виртуального дождя в отдалении виднелись лондонские башни, явно более поздней постройки, чем аббатство.

Но все было без толку. У Женевьевы хватало сил выносить свое нынешнее состояние лишь благодаря способности в любой момент погружаться в сон одним лишь усилием воли. Женни бессчетное количество раз пользовалась этим убежищем, но часто, проснувшись, обнаруживала, что не чувствует себя отдохнувшей, вне зависимости от того, сколько длился сон. Самое большее, на что могла надеяться Женни, — это продлить процесс временного выключения, просто входя в свою спальню и впадая в постепенно усиливающуюся дремоту.

Оставшись наедине со своими мыслями, пока Женни снова погрузилась в сладкий сон, — во всяком случае, Хоксмур надеялся, что ее сон действительно сладок, — Ник убрал со своего виртуального тела одежду и теперь обнаженным стоял перед электронным зеркалом, действующим во многих измерениях. Ник сам изобрел это зеркало. Оно не могло существовать в обычном пространстве, но зато здесь одновременно показывало Хоксмура спереди, сзади, с боков, сверху и снизу.

Знания Ника о человеческой анатомии и о том, какие формы, размеры, устройства и ткани тела обычно считаются желательными, были почерпнуты им не только из банка данных, но и непосредственно из наблюдений за поведением людей. Ник наблюдал за ними и в этом путешествии, и в предыдущих, причем наблюдал и в такие моменты, когда сами люди были уверены, что сейчас их никто не видит.

До введения в строй Локи тайное наблюдение Хоксмура распространялось и на премьера, особенно когда Варвара Энгайдин делила с Дираком комнату и постель.

Но в лице Локи Дирак приобрел удобное средство держать Ника на расстоянии, когда его присутствие было нежелательно, и вызывать его, когда в том появлялась нужда.

Ник почти убедил себя в том, что его познания в человеческой любви уже куда значительнее, чем просто теоретические. С момента своего создания — первые воспоминания Хоксмура относились к тому моменту, когда он осознал себя и ощутил, что может контролировать большую часть яхтенной электроники кончиками своих электронных пальцев и делать все, что захочет, — так вот, с этого момента ему неоднократно представлялась возможность наблюдать за самыми интимными биологическими действиями и хорошо знакомых ему людей, членов команды, и гостей яхты. Несомненно, для воспроизведения сексуального возбуждения, любви и удовольствия требовалась невероятно сложная программа, но Хоксмур гордился тем, что не существовало программистской задачи, которая оказалась бы ему не под силу.

Но в то же самое время Ник чувствовал — он полагал, что наиболее точно это ощущение описывается словом «инстинктивно», — что неистовое стремление Женевьевы обрести тело в чем-то глубоко правильно. Вполне возможно, что в его мире действительно очень многого не хватало. Он ведь исходил только из своего собственного опыта, ограниченного рамками электронной вселенной, единственной, в которой он мог существовать. События, которые люди называли «радость», «любовь» и «удовлетворение», обладали куда большим потенциалом, чем тот, который Ник или любое другое существо могли бы самостоятельно запрограммировать. Чтобы полностью познать эти явления, нужно было получить их извне. Женни понимала, что это такое, — но что могла дать ему Женни в своем нынешнем состоянии?

«До тех пор пока у нас нет своих тел: мы не более чем призраки», — как-то сказала она Хоксмуру. А в их мире никакие раз сказанные слова уже не могли быть забыты.

С тех пор как Дирак осмелился высадиться на станцию и во время боя потерял, в числе других, и Фрэнка Маркуса, прошел стандартный год.

Нику до сих пор не удалось уговорить Женни удовольствоваться каким-нибудь из тех зародышей, которые он предлагал ей на выбор. Проект выращивания тел для них двоих завис на неопределенное время.