Год Трех Отважных Духов, середина лета

Тот день ничем не отличался от остальных. На небе были все те же самые тучи, такой же щедрый стол, мечта любого гурмана — пучок жесткой травы, волчьи потроха и березовый сок. Нубил уже несколько дней как пришел в себя, вызванная Али-травой лихорадка постепенно отступала, но силы афганца возвращались очень медленно. Он уже мог садиться, но еще не мог встать — приходилось несчастному рабу терпеть, что не он, а его хозяин оказывает заботу. Эдвард был уже не тем наивным британским офицером, как в первые дни — он несколько раз выходил за городские стены, недалеко, по известным маршрутам, но все же. Он даже сам попробовал Али-траву — крошечный кусочек, с разрешения Нита, просто чтоб на себе почувствовать, что пришлось испытать Нубилу. Почувствовал. В полной мере. Легкость, окрыление, когда любая работа вызывала радость, хотелось одеть крылья, и улететь куда-то за облака. Разбитость, тоска, ноющая боль в каждом мышце, состояние, когда кажется, что все беды мира обрушились на твою голову. И от этой боли не уйти, не забыться — ее можно только вытерпеть. А ведь доза была в сто раз меньшая, что пришлось принять Нубилу — не удивительно, что раб так долго не мог отойти. Нета вчера вытребовала очередную сказку, на этот раз как рыцарь и дева-воин с помощью скипетра власти проникли в подземный склеп кодуна-лича, где тот как раз приносил в жертву сто прекрасных дев, и пока дева-воин сражалась с мертвецом, рыцарь нашел и разбил сферу, в которой была заперта вся его сила.

Нит несколько дней как вернулся с охоты, и сегодня должен был принять участие в Большом Совете — сходке самых авторитетных охотников. Как таковой, верховной власти у Верных Псов не было, распорядок их жизни был настолько четко регламентирован обычаем, что каждый и так знал, что ему делать. Даже распределением обязанностей никто не руководил — если у кого-то получалось хорошо работать с металлом, он помогал кузнецу, пока сам не становился кузнецом, хорошо строить — строил. Что и где — тоже никто не решал. Все устройство города напоминало огромный улей с сотами, пчела не знает, что такое правильный шестиугольник, у нее нет рабочего плана и распорядка дня. Можно было заранее сказать — тут будет жилой дом, тут — мастерские, тут — склад, тут — дом воды. Кто в них будет жить? А кто поселится, тот и будет, кому с кем удобнее жить, тот с тем жить и будет. У Верных Псов отсутствовало понятие семьи, хотя каждый знал, кто его отец и мать, но в одном поколении все считались друг другу братьями и сестрами. Люди спокойно уходили и приходили, если устраивало — жили так, не устраивало — искали другое место. Все ремонтные работы тоже происходили спонтанно, а если какой из домов забывали — об этом напоминал ведун. Делили добычу, готовили, да все Верные Псы делали по обычаям, потому им и не нужен был единый вожак. Но иногда возникали особые вопросы. Торжественные, давать имя молодым, важные, решать, в каком направлении дальше нужно вести охоту, непредвиденные, сильное наводнение или новая болезнь. Тогда собирался Большой Совет.

Это было единственное время, когда вечно кочующие группы охотников сходились в городе. Теперь Эдвард уже мог примерно оценить общую численность Верных Псов — чуть больше тысячи. Из них две трети женщины всех возрастов, и две трети еще не имеющие полного имени дети. А значит взрослых охотников было очень мало — порядка сотни, треть от трети, и именно на их плечах лежала защита и выживание города. Высокая смертность — только за одну охоту, когда Нит нашел Эдварда, Верные Псы потеряли двух неплохих охотников и одного молодого парня, компенсировалась только еще более высокой рождаемостью — каждый год рожали все женщины от четырнадцати до тридцати, и в первые месяцы осени город Верных Псов должен был напоминать огромные ясли. Эдвард этого еще не застал, но по рассказам своих новых знакомых мог примерно представить такую картину… До весны доживала половина младенцев, а дальше — как получится. Уже в четыре-пять лет ребенок считался достаточно взрослым, чтоб не держаться за материнский подол, а самому принимать решения.

На этот раз причина Большого Совета была торжественная — сразу шестеро молодых парней прошли инициацию (кого-то там убить на охоте, Эдвард толком не разобрался), и теперь просто светились от счастья — мудрые старшие им дадут настоящее, взрослое имя! Нит был, оказывается, среди Верных Псов почти легендой, хоть это никак не чувствовалось в повседневной жизни, но его ловкость, удачливость и особый дар уже при жизни становились преданием. И хоть Эдвард не входил в Большой Совет, его тоже пригласили наблюдать за церемонией. Но она должна была начаться чуть позже, а пока — обычный рабочий день. Эдвард уже неделю как трудился на "кухне", где, к удивлению для самого себя, во всю полноту раскрылся талант повара — сказались полтора года совместной жизни с Элис, которая честно пыталась научить капитана готовить, не доверяя желудок своего любимого Нубилу. Тогда не получалось, зато теперь Эдвард радовал Верных Псов настоящими деликатесами — оказывается, даже из старого жилистого кабана и нескольких корзин сорной травы вполне можно приготовить нечто необычное. Эдвард вспоминал званные приемы в родовом поместье Гамильтонов под Эдинбургом, и старался повторить те кулинарные шедевры, если не содержанием, то хотя бы формой — для Верных Псов было откровением, что еда бывает не только съедобной, но и красивой.

Но до "работы" Эдварду дойти так и не удалось. Его отвлекли странные, непривычные звуки — частые щелчки, как будто стреляют очередями из лука, и глухие удары, как падает с высоты нечто тяжелое. И тут же все охотники, свободные, занятые делом, и даже спящие, дружной волной при полном параде бросились в сторону городских стен. Как только они успели за секунду накинуть свои легкие тканевые туники-доспехи и вооружиться? Даже при боевой тревоге по уставу британской армии положено больше времени на подготовку. Эдварда с собой, естественно, никто не звал, но напряженные сосредоточенные взгляды не могли его оставить равнодушным. В Эдварде проснулся офицер: он не может оставаться в стороне, когда гражданское население под угрозой, и даже если его помощь не понадобится, он должен знать, что происходит. В крайнем случае постоит сбоку. Живя в городе Верных Псов, парень не только работал, спал, ел и рассказывал сказки — он учился сражаться, как сражаются Верные Псы. Особой, легкой манерой, тут академические уроки фехтования были скорее помехой, в бою без правил любой из местных мальчишек за минуту заколол бы чемпиона Британии. Учился пользоваться мечом и луком, чувствовать специально сплетенные для него доспехи, учился не отражать удар, а уходить от него — среди хищников Мертвых Земель почти каждый был физически сильнее человека, и даже при скользящем ударе мог сломать оружие и руку. Получалось средне, но, по крайней мере, в открытом бою он бы не был больше обузой. Без плазменной пушки, без углепластиковых боевых костюмов особой прочности, в плетеных из веток ивы доспехах с примитивным железным мечом — сталь была слишком дорога, чтоб переводить ее на оружие — пародия на дикаря из дешевого голографического фильма, а не представитель одного из древнейших дворянских родов Британии. Тем не менее, здесь воевали именно так, и воевали успешно. Там, где лучшие британские солдаты погибали тысячами, охотники Верных Псов прошлись бы без потерь, для них это легкая прогулка.

Когда одетый и снаряженный Эдвард добрался до городских стен, еще ничего не началось. Охотники стояли плотной группой, но их напряжение было не страхом, а готовностью к бою. Кем бы ни был пока еще незримый враг, Верные Псы были готовы к встрече — сотня таких воинов любому может дать отпор. Осталось только понять, что на этот раз несет им угрозу. Нит был далеко, в самом центре толпы, потому Эдвард обратился к Рону Седому — истребителю лет двадцати пяти, по меркам Верных Псов — почти старику, одному из самых сильных и авторитетных воинов, с которым сдружился две недели назад на вырубке деревьев в миле от городских стен.

— Рон, что происходит? Почему вы все собрались здесь?

— Они пришли. Пока защитники еще справляются, но их слишком много. Они прорвутся через стены, и тогда мы их встретим.

Загадочные они — те самые не имеющие имени существа, которые убили Элис. Тогда в горячке боя Эдвард даже не успел их толком рассмотреть, да и старался как можно реже вспоминать те минуты. Но теперь настало время познакомиться с самыми опасными хищниками Мертвых Земель, которых Верные Псы искренне считали первыми врагами всего сущего. Если с другими видами можно жить бок о бок, то их — только уничтожать. До последнего. Истреблять, пока последний из них не исчезнет с лица планеты…

Первая тварь в совершенно противоестественным прыжке перемахнула через высоченные стены, а за ней, одна за другой, последовали ее товарки… И закипел бой… Первые несколько секунд Эдвард был в стороне, и успел рассмотреть своих врагов — его чуть не вырвало. Более отвратного существа парню еще не доводилось видеть. Метровая серая крыса с тигриными лапами, облепленная пузырящейся слизью, хвост-змея с тяжелым острым лезвием на конце, маленькие прикрытые роговыми пластинами глазки, змеиный язык, крокодилья пасть с тремя рядами акульих клыков, и самое мерзкое — пара шевелящихся щупалец, которые торчали с двух боков и жили своей жизнью. Существо, которое просто не может возникнуть в процессе эволюции, плод больного воображения кровавого маньяка, Господь такого не мог сотворить. Машина, созданная убивать. Такому действительно не место ни под солнцем, ни под облаками, и даже на имя оно не заслуживает. Люцифер плененный, владыка ада, до конца времен застывший над Лондоном, прекраснее этого чудовища — он хоть и страшен, но гармоничен, а это… Прямой вызов мирозданию и здравому рассудку, но чем-то очень знакомый…

Додумать свою мысль Эдвард не успел — за первой тварь последовала вторая, третья, четвертая… Как бы ни старались защитники, они повалили толпой, и вовсе не собирались сражаться по-мужски. Они стремились в центр города. Туда, где женщины, дети, безобидные, беззащитные, и единственным препятствием на их пути была жалкая кучка людей. Которая вовсе не горела желанием приносить в жертву своих дочерей и жен. Верные Псы стали стеной, и пока жив последний охотник — им никогда не пройти в город…

Бой был страшным. Скорости, которые Эдвард даже не мог себе представить, охотники прямо в упор выпускали очереди стрел, истребители принимали на себя удары когтей и клыков, чтоб ответить смертоносными выпадами. Следопыты, на первый взгляд самые бесполезные в бою, все это координировали — только их "зрение" позволяло Верным Псам хоть как-то ориентироваться в этом адском бульоне. Но Эдвард этого не видел. Он сражался наравне со всеми, его охватил странный боевой азарт, который можно назвать холодным: не опьянение, а кристальная четкость, когда чувствуется каждая слизистая ворсинка на теле врага. Эдвард не видел бой в целом. Он не видел, что другим охотником приходится его постоянно прикрывать, не видел, что, когда их стало слишком много, Верные Псы начали организованно отступать, и на неслышный призыв отозвались молодые — мальчишки одиннадцати-пятнадцати лет, которые только и ждали этой минуты доблести. Эдвард не видел Нита — охотник опять, в который раз, потерял свой лук и меч, и то, и то было сломано их ударами, и теперь сражался одним лишь стальным кинжалом, семейной реликвией. Эдвард не видел, как не выдержал ритм боя Рон Седой — его сердце билось с перебоями, сок жизни вытекал полноводной рекой, но опытный истребитель просто не мог позволить себе умереть, и потому сражался, голыми кровоточащими руками вырывая щупальца своего врага. Эдвард ничего этого не видел. Как и когда-то, на лесной поляне, был только он, противник, и тот, кто прикрывает со спины — тогда это была Элис, теперь — все Верные Псы, весь народ, ставший ему новой семьей. Точным ударом распоров брюхо твари и отпрыгнув от брызнувшей во все стороны ядовитой крови — зеленая густая жидкость просто не могла быть ничем, кроме яда, он уже двигался дальше, отражая своим мечом направленный в спину какого-то следопыта удар. А через миг и сам с трудом увернулся, пропустив движения клинков на хвосте в дюйме от тела, чтоб в следующую секунду перерубить чью-то лапу. Ему казалось, что тело стало легким, меч невесомым, а движения намного быстрее, чем он привык. Тогда, в прошлый раз, чудовищ не смогли остановить плазменные пушки, гранатометы и ГКРы, а лишь доблесть солдат и чудо, теперь помогли мечи, луки и город. Лишь потом Эдвард понял, что в горячке боя время для него действительно замедлило свой ход, воздух стал плотнее, а стремительные ядовитые клыки не поспевали за хрупким человеческим телом — город заступился за своих детей. Он не мог остановить врагов, убить их — он и так изрядно проредил их ряды, лишь каждый четвертый перебрался через стены, а остальные так и остались там, сраженные защитниками. Но он помогал своим детям, как мог — давал последний вздох тем, чье сердцу уже остановилось, давал возможность видеть не только глазами, быть быстрее, сильнее и точнее, чем могут быть люди.

Сущая мелочь, но именно она и принесла победу. Эдвард так и не понял, что произошло — просто в один прекрасный момент они закончились, и как-то так оказалось, что Верные Псы смогли выдержать эту атаку, почти не понеся потерь. Больше сотни крысино-тигрово-крокодило-осминожьих тел, их тел, никто не собирался подсчитывать это зеленое месиво, и всего пятеро погибших людей — Рон Седой, истребитель, его сердце не выдержало горячки боя, Кар Цветок, следопыт, он был недостаточно ловок, удар их когтей раздробил ему колено, так что он не смог увернуться, когда кто-то из них "взорвался" и облил его с ног до головы своей ядовитой кровью. И трое молодых, они пришли на помощь старшим, и теперь имя получат только в голубом мире. Точнее двое молодых, и…

Эдвард не верил. Смотрел, видел, но не верил — ему хотелось выколоть себе глаза, чтоб эти два подлых существа не причиняли опять эту щемящую боль. Ему хотелось сойти с ума, уничтожить весь этот мир, и заставить тех, кто сотворил все это, страдать точно так же, как страдал он. Еще этой ночью он рассказывал ей сказку про рыцаря и деву-воина, еще утром они простились, и Нета нежно улыбнулась ему и погладила по небритой щеке. Молодая девчонка, младшая сестра, в сплетенных на скорую руку ивовых доспехах, с мечом, который он сам выковал и подарил ей дней десять назад. Мертвая. Она так хотела почувствовать себя героиней сказки, девой-воином, которая рука об руку со своим любимым побеждает врагов. Она хотела жить, любить и быть любимой, всегда хотела быть чем-то большим, чем машиной по производству детей. Она мечтала посмотреть мир, и боялась, что Верные Псы будут над ней смеяться, не такая, как все, Нета… Ей бы еще играться с куклами, целоваться на первых свиданиях и гулять под луной, а она лежит в луже собственной крови… Мертвая. Красивая, милая, с застенчивой улыбкой, которую не смогла стереть даже смерть, ей было не место в этом бою, она погибла, не успев даже дотронуться до своего первого врага. Погибла счастливой. Всю свою жизнь она искала сказку, а нашла смерть — смерть пришла через ночные разговоры, чтоб разлучить Эдварда с еще одним близким человеком. Сначала Элис, теперь Нета… Одна пошла за ним в ад, потому что так любила, что не могла бросить, вторую он сам привел на плаху, хоть ведун и предупреждал, что слова творят реальность даже в большей мере, чем может себе представить человек, и мы должны нести ответственность за свои поступки. Теперь он жив, он — победитель, вокруг радостные лица, Верные Псы поздравляют друг друга и смеются, счастливые, что битва оказалась выиграна столь малой ценой. А Нета больше никогда не услышит сказки, никогда не увидит солнце, не станет девой-воином и не найдет своего рыцаря… Она лежит у его ног… Мертвая.

— Теперь ты понимаешь, — Нит незаметно подошел со спины, не обращая внимания на настроение своего друга — для Верных Псов гибель Нетакой ничего не значила. Человек, который мало того, что не использовал свой дар, отказывался рожать детей, так еще и полез не в свое дело — в их понимании это был закономерный и заслуженный результат, и никто не собирался скорбеть о ней больше, чем о других, достойных, героически погибших воинах.

— Что понимаю? — Эдварду не хотелось сейчас ни о чем говорить, но слова выходили сами, помимо его воли.

— Понимаешь, кто наши самые страшные враги. Помнишь, я задал вопрос — как может человек желать зла другому человеку? И ты сказал, что человек — самое страшное существо во вселенной. Теперь ты видел их. Скажи, как может человек желать зла другому человеку, когда в мире под облаками существуют они? Теперь ты понимаешь, что нет никого, страшнее их, во всей вселенной?

— Есть, Нит, — Эдвард глубоко вздохнул. Горячка боя и потеря Неты — он еще не успел с ней свыкнуться, и когда не смотрел на землю, ему казалось, что это все было лишь плодом больного воображения, а девушка уже ждет его дома, ждет, когда он расскажет ей очередную сказку, как рыцарь и его верные друзья победили несметные полчища самых кровожадных в мире чудовищ. — Мне горько признавать, но есть.

— Но кто? Кто может быть страшнее, чем они?

— Те, кто их сотворил, Нит. Люди.

Картинка из учебника по истории… Глава "Война Апокалипсиса"… Параграф "биологическое оружие"… Карандашный набросок… Белая мышка, ажурные крылышки-щупальца, хвост трубой, хитро щурится и скалится своими острыми зубками на злобного язычника-татарина, который в панике бросает свой автомат и убегает… Тогда Эдвард пририсовал мышке клыки побольше — ему показалось, что такое милое создание просто не могло быть хорошим оружием, и его нужно было сделать чуть страшнее… Теперь эти самые клыки убили Нету, до этого — Элис, а самой главной тварью, как всегда, оказался человек. Не чужак, а свой, британец, верный слуга Иисуса и короля, он умер два столетия назад, а его творения до сих пор приносят людям боль и страдания…