"Обожествлённое зло" - читать интересную книгу автора (Робертс Нора)

ГЛАВА 10

Клер не поняла, что ее разбудило. Перед ее глазами не мерцало воспоминание сна, это также не было похоже на приступ страха после ночного кошмара. И тем не менее она очнулась от сна в кромешной темноте, каждый мускул ее тела был напряжен. В тишине она слышала лишь гулкие удары собственного сердца.

Она медленно расстегнула спальный мешок. Несмотря на то, что в нем было тепло как в коконе, ее ноги были холодны как лед. Дрожа, она потянулась за теплыми штанами, которые сняла перед тем как забраться в спальный мешок.

Она ощутила, что челюсти ее плотно сжаты, а голова склонена на бок. Она прислушивалась. К чему она прислушивалась? Она родилась в этом доме и успела свыкнуться с раздававшимся в нем по ночам стонами и шорохами, ей не надо было подпрыгивать при малейшем скрипе. Но по коже все еще бегали мурашки, мускулы были напряжены, она ловила каждый звук.

В беспокойстве она вышла в коридор и внимательно оглядела темное помещение. Там было пусто. Ну конечно, там было пусто. Но перед тем как стряхнуть леденящее напряжение с рук ей пришлось включить свет.

Свет, наполнивший комнату позади нее, лишь укрепил ощущение одиночества и того, что она проснулась посреди ночи.

– Мне нужна настоящая кровать. – Она говорила вслух, чтобы успокоить себя звуком собственного голоса. Выйдя в коридор, она потерла грудную клетку, как бы стараясь успокоить отчаянно бившееся сердце.

«Выпить чашку чая», – решила она. Ей надо спуститься вниз и налить себе чаю, затем свернуться калачиком на диване. Ей наверное спалось бы лучше, если бы она сделала вид, что решила просто вздремнуть.

Ей надо будет также включить отопление, о чем она забыла перед сном. Ночи весною прохладные. Вот поэтому ее и трясло от холода. «Отопление, радио, и побольше света», – подумала она. Тогда она заснет мертвым сном.

На верху лестницы она остановилась. Обернувшись, она уставилась на узкие ступеньки, ведущие на чердак. Четырнадцать потертых досок устилали путь к запертой деревянной двери. Это короткое расстояние, но ей еще предстоит его преодолеть. И все же она думала об этом с того момента, как вновь переступила порог дома.

«Нет, – отметила Клер, – она стала думать об этом задолго до того как вернуться в Эммитсборо, в дом, где прошло ее детство».

Возвращаясь в комнату за ключами, она двигалась скованно и осторожно, будто хватила лишнего. Ключи дребезжали в ее нетвердой руке, пока она поднималась по лестнице, гдядя на дверь наверху.

Эрни наблюдал за ней из темнени первого этажа. Сердце ударами молота отражалось в ребрах его тощей груди. Она спускалась к нему. Шла к нему. Его губы скривились, когда она повернула назад, потом появилась вновь, чтобы пойти на чердак.

Она хотела его. Она хотела, чтобы он следовал за ней в ту комнату, где произошла страшная смерть. Комнату полную секретов и теней. Его ладонь оставила полосу пота на перилах, когда он медленно стал подниматься.

В животе ее раздавалась острая и колющая боль, как если бы туда воткнули сосульку. Она усиливалась с каждым шагом. Воздух со свистом вырывался у нее из легких, когда она достигла двери. Ключи плясали в ее руке, так что ей пришлось опереться рукою о стену для равновесия, когда она вставляла ключ в замочную скважину.

– Тебе надо посмотреть правде в глаза. Клер,—сказал бы доктор Яновский. – Тебе надо воспринимать собственные чувства такими, какие они есть. В жизни часто бывает больно, а смерть – это частица жизни. – Да иди ты – прошептала она. – Что он мог знать о боли?

Скрип металлических петель сопровождал открывшуюся дверь. Из комнаты повеяло запахом пыли, холодом и застоявшимся воздухом. У нее защипало глаза. Она надеялась, не смотря ни на что, обнаружить едва заметное напоминание об отце. Призрачный аромат «Инглиш Ледер», которым он опрыскивался каждое утро, сладкое дуновение страстно любимых им вишневых конфет. Пусть даже горячее дыхание виски. Все поглотило время. Ничего кроме пыли не осталось. Это была самая страшная правда. Она включила свет.

В центре комната была пуста, пол ровно покрывал толстый слой серой пудры времени. Клер знала, что мать продала мебель из кабинета много лет тому назад. И правильно поступила. Но Клер хотелось, как же ей хотелось, провести рукой по исцарапанной поверхности отцовского стола или посидеть на потертом, скрипучем стуле.

Вдоль стены стояли ящики, аккуратно обклеенные упаковочной лентой. Еще больше пыли, накопившейся за прошедшие годы, мягко пристало к холодным голым ступням Клер, когда она направилась к ящикам. Используя, все еще зажатые в руке ключи, Клер прорезала пленку и отогнула край.

Там был ее отец.

С наполовину радостным, наполовину грустным звуком она просунула руку в ящик и достала оттуда рубашку садовника. Она была постирана и аккуратно сложена, но пятна земли и травы остались. Она видела его, поблекшая хлопчатая ткань свободно болталась на тощем теле, пока он насвистывал сквозь зубы и ухаживал за цветами.

– Ты только взгляни на эти дельфиний, Клер. – Он улыбался и проводил костлявыми, перепачканными землею пальцами по темно-голубым цветкам с такой нежностью, словно он держал новорожденного. – Они вырастут даже больше, чем в прошлом году. Это тебе не куриная слепота по краям сада.

Она зарылась лицом в рубашку, делая глубоких вдох за вдохом. Она так отчетливо чувствовала его запах, как будто сидела с ним рядом. – Почему ты покинул меня так? – Раскачиваясь из стороны в сторону, она с силой прижала ткань с его запахом к коже, как если бы старалась вобрать в себя все, что от него осталось. Ее охватила ярость, горячие кольца которой сжимались вокруг уходившей печали. – Ты не имел права уйти от меня, когда я в тебе так сильно нуждалась. Черт бы тебя побрал, ты мне был нужен тогда. Папочка. О, папочка, почему?

Она опустилась на пол, и слезы хлынули из ее глаз. Эрни наблюдал за ней. Его тело было исполнено предчувствия и силы. Но вдруг темный восторг растворился, и на него накатила нежданная, нежеланная волна стыда. Он почувствовал, как стыд обжигает его лицо и шею, когда ее глубокие, надрывные стоны наполнили комнату. Он стал крадучись уходить, а тоскливые звуки преследовали его, пока он не перешел на бег.

Доктор Лумис сидел на стуле перед рабочим столом Кэма, аккуратно сложив руки на портфеле и сдвинув полированные ботинки.

Кэм задумался, мог ли следователь щелкнуть каблуками и смыться в Канзас или куда-нибудь еще, откуда он был родом.

– Так вот, я узнал, что покойный был вашим отцом…

– Отчимом, – поправил Кэм.

– Да. – Лумис прочистил горло. – Когда я выяснил, что он был вашим отчимом, я решил, что будет лучше, если я лично вам представлю свой отчет.

– Большое спасибо. – Кэм стал дальше читать отчет о вскрытии, одно слово мрачнее другого. – Это подтверждает версию об убийстве.

– Нет сомнений в том, что его убили. – Лумис поднял, затем снова опустил пальцы. – Вскрытие подтвердило мою первоначальную версию. Покойного забили до смерти. По обнаруженным нами осколкам костей и кусочкам дерева, я могу предположить, что использовались по меньшей мере две биты. Одна изготовленная из сосны, а другая – из эбенового дерева.

– Это означает, что в убийстве участвовали по меньшей мере двое.

– Возможно. Можно посмотреть? – Лумис взял фотографии, сделанные Кэмом на месте происшествия. Аккуратно сложив их вместе, он стал показывать их, словно это были семейные фото. – Видите след от удара под основание черепа? Это единственная рана с обратной стороны тела. Судя по оттенку кровоподтека ее нанесли до убийства. Это могло быть сделано для того, чтобы лишить жертву сознания. Теперь обратите внимание на запястья и лодыжки.

– Кто-то оглушил его ударом биты сзади. Затем его связали. – Кэм взял пачку сигарет. – До последнего мгновения он лежал плоско на спине.

– Именно так. – Довольный, Лумис почти улыбнулся. – Глубина ран и количество в них волосков ткани свидетельствует о том, что он отчаянно сопротивлялся.

– Вы согласны с тем, что его убили не там где мы его обнаружили?

– Совершенно определенно, согласен.

Кэм выпустил длинную струю дыма. – Мы обнаружили его машину. Оттуда исчез магнитофон, а вместе с ним пистолет и ящик пива из багажника. – Внимательно изучая Лумиса, он постучал сигаретой о пепельницу. – Людей убивали и не за такое.

– Действительно, убивали.

– Сколько подобных убийств проходит через вашу контору за год?

Лумис немного помедлил. – За восемь лет работы в этом графстве мне никогда не доводилось осматривать столь зверски избитое тело.

Кэм кивнул. Именно этого он и ожидал. – Я не думаю, что Биффа Стоуки убили ради магнитофона и ящика пива «Бадвайзер».

Лумис снова сложил руки. – Я патологоанатом, шериф. И в этом смысле я детектив. Я могу указать вам причину смерти, приблизительное время смерти. Я могу определить, что жертва съела в последний раз и были ли сексуальные отношения с женщиной. Но мотив я определить не могу.

Кивнув, Кэм затушил сигарету. – Большое спасибо, что вы пришли с докладом только ко мне, к тому же так быстро.

– Не за что. – Лумис поднялся. – Тело было передано ближайшему родственнику. – Заметив выражение лица Кэма, Лумис почувствовал слабую симпатию. Слух быстро дошел до него. – Ваша мать заказала церемонию в похоронном бюро Гриффитса в Эммитсборо.

– Ясно. – «Она ни разу не попросила его о помощи, – подумал Кэм, – и твердо отказывалась от всех его попыток предложить свои услуги». Подавив боль, он подал руку. – Благодарю вас, доктор Лумис.

Когда следователь ушел, Кэм запер отчеты и фотографии в ящик стола. Он вышел на улицу и, поразмышляв секунду, решил не брать машину. Похоронное бюро было всего лишь в нескольких кварталах. Ему надо было пройтись.

Люди встречали его кивками и приветствиями. Даже не прислушиваясь, он знал, что отойдя на достаточное расстояние, они начинали шептаться и бубнить. Биффа Стоуки забили до смерти. В таком городке невозможно было держать в секрете столь выдающееся происшествие. Также не было секретом и то, что приемный сын Стоуки и городской шериф Кэмерон Рафферти был злейшим врагом покойного.

Слегка усмехнувшись, Кэм свернул с Мэин на Сансет. Когда офицер, проводящий расследование, и главный подозреваемый – одно лицо, то это само по себе примечательно и особенно потому, что офицерский чин представляет единственное алиби подозреваемого. Он прекрасно знал, что в ночь убийства Биффа он неторопливо потягивал пиво и читал роман Кунца. Будучи свидетелем собственных действий он мог бы исключить себя из списка подозреваемых. Но повод для городских сплетен был.

Всего лишь за несколько дней до убийства он подрался с Биффом и засадил его в камеру. И каждый посетитель бара видел какую ненависть они испытывали друг к другу. Рассказ об этом охватил город, словно лесной пожар, прокатившись от Допперовских лесов до Гофер Хоул Лэин. Это событие пересказывали и проигрывали за обеденными столами. В воскресенье знакомые и родственники из других мест узнали новость из телефонных разговоров по сниженному тарифу.

Это заставило его задуматься, не использовал ли кто-то еще столь удачное стечение обстоятельств.

Биффа убили не ради магнитофона в машине и не из-за пива. Но его убили преднамеренно и жестоко. И Кэм узнает, кто это сделал, несмотря на свою ненависть к Биффу. Он узнает, кто убийца.

Возле обветшалого белого кирпичного здания конторы Гриффитса собралась толпа людей. Некоторые общались друг с другом, остальные же ходили взад и вперед, наблюдая. Вдоль тихой улицы собралось такое количество пикапов и машин, что можно было подумать, будто намечается парад. Не успев дойти до места, Кэм заметил, что Мику Моргану с трудом удается навести порядок.

– Послушайте, вам здесь нечего делать, вдобавок это лишь расстроит миссис Стоуки.

– Слушай, Мик, его что с заднего входа внесли? – поинтересовался кто-то. – Я слышал это его так банда-мотоциклистов из Вашингтона разукрасила.

– «Падшие Ангелы», – встрял кто-то.

– Нет, это были наркоманы с другого берега реки. Все это сопровождалось мелкими, грязными высказываниями.

– Он снова напился и полез в драку. – Перекрикивая всех, высказал предположение Оскар Руди. – Башка у него раскололась как арбуз.

Несколько женщин, вышедших из расположенного по соседству салона красоты Бетти, высказывали собственные точки зрения.

– Он загубил жизнь бедняжке Джейн. – Обхватив руками выдающихся размеров бюст, и с горечью кивая головой, явилась собственной персоной Бетти. – Ей приходилось копить деньги по полгода, чтобы сделать химию. Да он даже не позволял ей пользоваться лаком для волос. Джейн нуждается сейчас в женском сочувствии. – Мин, волосы которой были утыканы розовыми бигуди, уставилась блестящими глазками в витрину похоронного бюро. Если ей удастся проникнуть внутрь первой, то возможно она сумеет мельком взглянуть на тело. А это наверняка будет интересно обсудить на следующем заседании женского клуба. Она локтями проложила себе путь сквозь толпу и направилась к двери.

– Ну, миссис Атертон, мэм, вам туда нельзя.

– А ну отойди, Мик. – Она замахнулась на него тыльной стороной увесистой руки. – Почему это мне нельзя, я дружила с миссис Стоуки еще до того как ты родился.

– Почему бы вам не закончить прическу, миссис Атертон? – Кэм выступил вперед, преграждая ей путь. С его появлением все разговоры стихли, перейдя на тихое бормотание. Он изучил толпу глазами, прищуренными на солнце. Здесь собрались друзья, с некоторыми из этих мужчин он возможно пил пиво, кто-то из этих женщин останавливал его на улице, чтобы узнать время. Теперь большая часть из них отворачивалась. На противоположной стороне улицы, прислонясь к стволу дерева, куря и улыбаясь ему, стояла Сара Хьюитт.

Мин стала срывать бигуди. В ажиотаже она про них забыла, но теперь было поздно. – Вот что, Кэмерон, мне совершенно безразлично, как я выгляжу в такую минуту. Я всего лишь хочу оказать поддержку твоей матери в трудное время.

«Да ради того, чтобы поглумиться над ее страданиями за маникюром или на улице,, ты из нее все соки выжмешь», – подумал он. – Будьте уверены, я передам ей ваши соболезнования. – Он медленно всматривался в лица, в глаза. Некоторые отворачивались, остальные разглядывали посветлевшие синяки на скуле и вокруг глаза Кэма. Синяки, оставленные Биффом всего лишь несколько дней назад.

– Я уверен, что маме потребуется ваша поддержка на похоронах. – Боже, как ему хотелось закурить. Выпить. – А теперь, я буду вам благодарен, если остальное вы предоставите семье.

Они разошлись, некоторые к автомобилям, остальные поплелись на почту или на рынок, где можно было получше обсудить происшедшее.

– Прости, Кэм. – Тяжело вздохнув, Мик Морган извлек из кармана пачку жевательного табака «Ред Индиан».

– Не за что извиняться.

– Его внесли сзади. Оскар внутри чинил туалет. Этого было достаточно. Старый хмырь не мог не растрепать обо всем. – Мик набил табак за щеку. – Они здесь все из любопытства собрались. Еще пара минут, и я бы их не удержал.

– Я знаю. Мама там?

– Говорят, что да.

– Сделай одолжение, присмотри немного за участком.

– Нет вопросов. – Языком он поудобнее положил жвачку. – Ах… очень сожалею о твоем несчастье, Кэм. Если ты хочешь передохнуть пару дней, побыть с матерью, мы с Бадом можем тебя заменить.

– Спасибо большое. Но мне кажется, я ей не нужен. – Он уверенно направился к двери, на которой висело небольшое медное кольцо.

Войдя внутрь, он окунулся в приторный запах гладиолусов и лимонного освежителя воздуха. В задрапированном красной материей коридоре была почти церковная тишина. «И почему только они всегда используют красный цвет в похоронных бюро? – подумал он. – Этот цвет ассоциируется с удобствами?»

Красный плюш, темное дерево, толстый ковер и резные светильники. В высокой вазе на блестящем столе красовался букет из увядших гладиолусов и лилий. За ними лежала кипа визитных карточек.

В ВАШЕМ ГОРЕ—МЫ С ВАМИ

Чарльз Гриффит и сыновья

Эммитсборо, Мэриленд основано в 1839 г.

«Реклама стоит свеч», – подумал Кэм.

На второй этаж вела покрытая ковром лестница. Комнаты для обозрения. «Увеселительная сторона болезненной традиции», – подумал он. Кэм не мог понять, почему людям нравится глазеть на трупы. Может быть он не понимал этого, потому что на его долю пришлось слишком много подобных зрелищ.

Он вспомнил как взбирался по этим ступеням ребенком, чтобы взглянуть в мертвое лицо своего отца. Его мать всхлипывала, ступая впереди него, в объятиях мясистой руки Биффа Стоуки. Теперь Кэм думал, что времени с переездом Бифф не терял. Майка Рафферти еще в землю не закопали, а Стоуки уже наложил руки на его вдову.

И вот круг замкнулся.

Засунув руки в карманы, Кэм пошел дальше по коридору. Двойные двери главного зала были закрыты. Немного посомневавшись, он постучался. Через несколько мгновений, дверь тихо отворилась.

Чак Гриффитс стоял с грустным видом в одном из своих пяти черных костюмов. Гриффитсы были могильщиками в Эммитсборо больше ста пятидесяти лет. Сын Чака уже проходил обучение, чтобы возглавить семейный бизнес, но в свои сорок, Чак был в лучшей форме.

В детстве он в прозекторской чувствовал себя столь же привычно, как и на бейсбольном поле, где он был выдающимся питчером. Для Гриффитсов смерть была бизнесом, и хорошим бизнесом. Чак мог позволить семье двухнедельный отдых каждый год и раз в три года покупал новую машину жене.

У них был симпатичный дом на окраине города с подогреваемым бассейном. Люди часто подшучивали над тем, что смерть построила бассейн.

В качестве тренера малой лиги Эммитсборо, Чак представал громким, неукратимым и стремящимся к победе. В качестве единственного в городе устроителя похорон, он был грустным, немногословным и полным сочувствия. Он немедленно протянул широкую, натренированную ладонь Кэму.

– Хорошо, что пришли шериф.

– Мама здесь?

– Да. – Чак быстро оглянулся. – Никак не могу ее убедить, что в сложившихся обстоятельствах, лучше выставлять закрытый гроб.

Неожиданно в сознании Кэма вспыхнула отвратительная картина того, что осталось от лица Биффа. – Я поговорю с ней.

– Пожалуйста, входите. – Он жестом пригласил Кэма в сдабоосвещенную наполненную цветами комнату. Из скрытых динамиков тихо звучала музыка. Какая-то мягкая и успокаивающая мелодия. – Мы тут чай пьем. Пойду принесу еще чашку.

Кэм кивнул, потом подошел к матери. Она сидела прямо на диване с высокой спинкой, рядом с ней лежала упаковка бумажных носовых платков. На ней было черное, не знакомое ему, платье. Он подумал, что она, должно быть, одолжила его или попросила купить кого-то из подруг. Она крепко стиснула чашку. Джейн так крепко сжала колени, что Кэм подумал, что ей должно быть больно. У ее ног стоял небольшой раздувшийся чемодан со сломанным замком.

– Мама. – Кэм сел рядом с ней и вскоре осторожно положил руку ей на плечо. Она не взглянула на него.

–Ты пришел на него посмотреть?

– Нет, я пришел побыть с тобой.

– Не стоит. – Голос у нее был холодный и твердый, как камень. – Я уже хоронила мужа.

Он убрал руку, и ему пришлось бороться с собой, чтобы не сжать ее в кулак и не ударить с силой по сверкавшему кофейному столику. – Я хотел помочь тебе с приготовлениями. В такие моменты сложно принимать решения. Да в добавок все это дорого. Я хочу оплатить все счета.

– Зачем? – Она подняла твердую, как скала, руку, глотнула чаю, опустила руку вновь. – Ты ненавидел его.

– Я предлагаю помощь тебе.

– Биффу бы твоя помощь не понадобилась.

– Он что, все еще руководит твоей жизнью? Она резко повернула голову, и ее покрасневшие от многочасовых всхлипываний глаза прожгли его.

– Не смей говорить о нем плохо. Он умер, забитый до смерти. Забитый до смерти, – повторила она страшным шепотом. – Ты здесь представляешь закон. Если ты хочешь помочь мне, то найди убийцу моего мужа. Найди его убийцу.

Чак прочистил горло, входя в комнату. – Миссис Стоу-ки, может быть вы хотите…

– Больше не надо чая. – Она встала и подняла чемодан. – Больше ничего не нужно. Я принесла одежду, в которой я хочу, чтобй его похоронили. А теперь отведите меня к мужу.

– Миссис Стоуки его еще не подготовили.

– Я прожила с ним двадцать лет. Я посмотрю на него такого, какой он есть.

– Мама…

Она рванулась в сторону сына. – Уходи отсюда. Думаешь буду смотреть на него, если ты будешь стоять сзади, зная, как ты к нему относился? С тех пор как тебе исполнилось десять, ты заставлял меня стоять между вами, выбирать между вами. И вот он умер, и я выбираю его.

«Ты давно выбрала его», – подумал Кэм и отпустил её.

Оставшись один, он снова сел. Он знал, что ждать ее бессмысленно, но ему необходимо было побыть еще здесь, прежде чем выходить на улицу, где все будут таращиться и перешептываться.

На столе лежала Библия – кожаный переплет стал совсем гладким от бесчисленных рук, через которые она прошла. «Интересно, мать нашла в ней хоть какое-то успокоение».

– Кэмерон!

Он поднял взгляд и увидел в дверях мэра.

– Мистер Атертон.

– Не хочу мешать в трудное для вас время. Заходила моя жена. Она считает, вашей матушке может пригодиться поддержка.

– Она с Чаком.

– Понятно. – Он шагнул было назад, потом передумал. – А я ничего не могу для вас сделать? Я знаю, люди всегда говорят, что в такое время, но…– Он передернул тощими плечами, вид у него был смущенный.

– Вообще-то надо бы, чтобы кто-то отвез ее домой, когда здесь все окончится. Она не хочет, чтобы это был я.

– Я охотно ее отвезу. Люди реагируют на горе по-разному, Кэмерон.

– Так мне говорили. – Он поднялся. – У меня тут отчет о вскрытии. К завтрашнему дню я сниму вам копию и передам все остальные бумаги.

– О, да, – Атертон слабо улыбнулся. – Должен сказать, я никак не приду в себя.

– Вам их надо будет только подшить. Скажите, мэр, есть в школе банды? Крутые ребята не объединяются?

Лицо Атертона – лицо прилежного учителя – пошло складками, брови сдвинулись.

– Нет. У нас, конечно, есть обычные смутьяны и бала-мутчики, случаются драки в коридорах, из-за девчонок или во время игры в мяч. – Его задумчивые глаза расширились. – Вы же безусловно не считаете, что Биффа убили дети?

– Надо же мне откуда-то начинать.

– В школе Эммитсборо, шериф… Кэмерон… у нас нет даже проблемы с наркотиками. Вы же это знаете, случается, мальчишки иной раз разбивают друг другу носы, а девчонки выдирают волосы, но ничего и близкого к убийству нет. – Он вытащил старательно сложенный носовой платок и промокнул верхнюю губу. При одной мысли об убийстве он покрывался потом. – Я уверен, вы обнаружите, что повинен в этом кто-то не из города, какой-то чужак.

– Как-то это не вяжется, чтобы чужой человек бросил тело там, где мальчишки многие годы ходят вброд. И чтобы чужак столкнул с дороги машину как раз в том месте, мимо которого каждый вечер проезжает Бад Хьюитт.

– Но… кто бы это ни был… Я хочу сказать, разве это не подтверждает моей точки зрения? Едва ли они хотели, чтобы тело быстро нашли.

– Не уверен, – пробормотал Кэм. – Я благодарен вам, мэр, за то, что вы отвезете домой мою мать.

– Что? Ах, да. Рад помочь. – И все еще прижав носовой платок к губам, Атертон стоял и смотрел вслед Кэму – в глазах его появился страх.

Безумная Энни стояла перед машиной Кэма и похлопывала по капоту, словно это был домашний пес. Она нахваливала его – такой блестящий, синий. В навощенной поверхности даже видно было ее отражение, если пригнуться. Она хихикнула.

Мик Морган заметил ее из окна кабинета шерифа. Покачал головой и распахнул дверь.

– Эй, Энни, Кэм взбесится, если ты заляпаешь своими пальцами всю его машину.

– Она красивенькая. – Тем не менее она провела грязным рукавом по капоту, стирая следы. – Я ее не обижу.

– А что ты не пойдешь к Марте поужинать?

– У меня есть сэндвич. Элис дала мне сэндвич. На белом хлебе, с рыбой под майонезом.

– Она молодцом. – Кэм сошел с тротуара. Прогулка пешком из похоронного бюро не улучшила его настроения. Но при виде Энни, поглаживавшей его машину, он заулыбался. – Как дела, Энни?

Она перевела на него взгляд. И затеребила пуговицы на блузке – звякнули браслеты.

– Можно мне прокатиться на твоем мотоцикле?

– Он сегодня не со мной. – Он увидел, как у нее оттопырилась нижняя губа – эта детская гримаска выглядела такой жалкой на немолодом лице. – А не прокатимся на машине? Хочешь, отвезу тебя домой?

– А я могу сесть впереди?

– Само собой.

Он нагнулся, чтобы взять ее сумку, но она схватила ее и прижала к себе.

– Я сама могу нести. Это моя. Я сама могу ее нести.

– Ладно. Залезай. Ты умеешь пристегиваться?

– Ты мне в прошлый раз показал. Показал мне. – Взгромоздившись на сиденье и взгромоздив на колени свою сумку, она высунула язык и принялась за работу. И вскрикнула от удовольствия, когда затвор ремня щелкнул в пазу. – Видишь? Я сама все сделала. Все сама.

– Вот и хорошо. – Сев в машину, Кэм сразу опустил стекла. Хорошо, что вечер был теплый и с легким ветерком, а то Энни уже несколько дней не мылась.

– Радио!

Он отъехал от тротуара.

– Вот эта кнопка. – И он указал на кнопку, зная, что Энни самой захочется ее повернуть.

Раздался рок Билли Джоэла, и Энни захлопала в ладоши. Браслеты заскользили вверх и вниз по ее рукам.

– Я эту песню знаю. – И стала подпевать, а ветер трепал ее седые волосы.

Он свернул на Оук-Лиф-лейн. Проезжая мимо дома Клер, он автоматически замедлил ход, но Клер в гараже не было.

Энни перестала петь и нагнула голову, чтобы видеть дом Клер.

– Я видела свет на чердаке.

– Никакого света на чердаке не было, Энни.

– Раньше был. Я не могла заснуть. А по лесу ночью гулять не могу. Ночью в лесу нехорошо. Шла в город. И на чердаке был свет. – Она крепко зажмурилась: воспоминания мелькали перед ее мысленным взором. Кто-то кричал? Нет, нет, не в тот раз. В тот раз она не пряталась в кустах и не видела, как пробежали мимо мужчины и уехали. Пробежали и уехали. Ей понравился ритм этих Двух слов, и она принялась их напевать.

– Когда ты видела там свет, Энни?

– Не помню. – Она принялась крутить ручку, открывающую окошко. – Как ты думаешь, мистер Кимболл поздно работал? Он иногда поздно работает. Но он ведь умер, – вспомнила она и обрадовалась, что не запуталась. – Умер и похоронен, так что не мог он работать. Дочка его вернулась. Дочка с такими красивыми рыжими волосами.

– Клер?

– Клер, – повторила Энни. – Красивые волосы. – Она завернула прядь своих волос вокруг пальца. – Она уехала в Нью-Йорк, а теперь вернулась. Мне Элис сказала. Может, она ходила на чердак, искала своего папу. Но его ведь там нет.

– Нет, его уже нет.

– Я тоже искала мою мамочку. – Она вздохнула и принялась перебирать свои браслеты, проводя пальцем по серебряному, с выгравированными буквами. – Я люблю гулять. Иной раз целый божий день гуляю. И нахожу всякое. Хорошенькие вещички. – Она протянула ему руку. – Видишь?

– М-м-м-м, – но мысли его были заняты Клер, и он не обратил внимания на серебряный браслет с выгравированным на нем именем «Карли».

Клер умирала от застенчивости, шагая к боковому входу в аккуратное двухтажное кирпичное здание. «Вход для больных», – невесело подумала она и вздохнула. Но она ведь идет к доктору не для обследования и не для лечения насморка. Ей просто необходимо увидеть его, установить еще одно звено в цепи, ведущей к отцу.

Но воспоминания прокрались, воскрешая в памяти картины детства: как она сидела в приемной доктора, где пахло лимоном и висели картинки с утками и цветами, читала потрепанные книжки из «Золотой библиотеки», затем старые экземпляры журнала «Семнадцатилетние». Как входила в кабинет, садилась на скамью с мягкой обивкой и говорила «а-а». Как ее награждали воздушным шариком, независимо от того, плакала она или не плакала, когда ей делали укол.

Здесь все успокаивало: и запах свежескошенной травы, и блеск заново положенной весною краски на оконной раме, и тихий голос, нестройно что-то напевавший.

Она увидела доктора: он полол клумбу с лилиями. Садоводство было его страстью. Доктор Крэмптон разделял эту страсть с ее отцом. Она скрепляла их дружбу, невзирая на то, что доктор был намного старше Джека Кимболла.

– Эй, док!

Он быстро распрямился, слегка сморщившись от боли в спине. Круглое лицо его просветлело. Из-под обвислых полей старой шляпы на плечи волной спускались седые волосы. – Она подумала, что он похож на Марка Твена.

– Клер, а я все думал, когда же ты меня навестишь. В тот раз у Джейн мы не успели заново познакомиться.

– Элис сказала мне, что вы теперь работаете только полдня и в течение недели. Я и решила наведаться к вам, когда вы не будете заняты.

– Я и не занят. Просто обихаживал мои лилии.

– У вас чудесные цветы. – Ей было немного больно смотреть на них и вспоминать, как доктор и отец рассуждали насчет подрезания и удобрения. – Как всегда.

Хоть она и улыбалась, он увидел в глазах ее тревогу. Врач в маленьком городке привык выслушивать не только больного, но и его проблемы. Он похлопал по каменной ограде и присел на нее.

– Составь старику компанию. Хочу послушать, чем ты занималась.

Она села с ним рядом и немного рассказала о себе.

Оба они знали, что так ей лече будет приступить к тому, что она пришла ему сказать или о чем спросить.

– Так что мама и Джерри через пару недель вернутся в Вирджинию. Ей там нравится.

– Раз уж ты так далеко заехала, наверное, ты навестишь их, прежде чем возвращаться назад.

– Возможно. – Опустив глаза, она счистила пятнышко с брюк. – Я рада, что она счастлива. В самом деле рада, что она счастлива.

– Еще бы тебе не радоваться.

– Я и не представляла себе, что будет так тяжело. – Голос ее дрогнул, сорвался. Ей пришлось сделать два глубоких вздоха, чтобы взять себя в руки. – Вчера вечером я поднялась наверх. На чердак.

– Клер! – Он взял ее руку и ласково зажал в своих ладонях. – Не надо было тебе ходить туда одной.

– Я ведь уже больше не ребенок, который боится привидений.

– Ты всегда будешь дочерью своего отца. Ты все еще тоскуешь по нему. Я это понимаю. Я тоже тоскую по нему. Она судорожно вздохнула и продолжала:

– Я знаю, каким добрым другом вы ему были. Как вы старались помочь, когда он начал пить. И как вы не отвернулись от нас, когда разразился скандал.

– Друг не поворачивается спиной к друзьям в тяжелые времена.

– Некоторые поворачиваются. – Она выпрямилась и улыбнулась ему. – Но не вы. Только не вы. Я надеюсь, вы по-прежнему остались его другом и поможете мне.

Голос ее звучал напряженно, он насторожился, но не выпустил ее руки.

– Клер, ты приходила сюда с тех пор, как начала ходить. Конечно, я тебе помогу. Ради Джека. И ради тебя самой. – Я так себе напортила в жизни.

Брови его сдвинулись.

– Как ты можешь такое говорить? Ты же весьма преуспевающая молодая женщина.

– Скульптор, – поправила его она. – В этом я действительно неплохо преуспела. Но как женщина… Вы же, наверно, слышали: я была замужем и разошлась…– Легкая смешинка вспыхнула в ее глазах. – Да ну же, док. Я ведь знаю, как вы не одобряете развод.

– Как правило – не одобряю. – Слегка задиристо произнес он, не желая, однако, звучать помпезно. – Клятва – это клятва, так я понимаю. Но не такой уж я закостенелый, чтобы не понимать, что порой бывают… обстоятельства.

– Этим обстоятельством была я. – Она нагнулась и выдернула травинку, которая росла у стены. – Я недостаточно его любила, не могла быть такой, какой ему бы хотелось. Да не могла, наверно, быть и такой, какой сама хотела. Вот все и испортила.

Он поджал губы.

– Я бы сказал, что не от одного а от обоих зависит, будет брак удачным или рухнет. Она чуть не рассмеялась.

– Поверьте, Боб ни за что бы с этим не согласился. И сейчас, оглядываясь на наш брак, да и на другие отношения, которые у меня были или которые я пыталась завязать, я понимаю, что все время чего-то недодавала.

– Если ты так считаешь, то должна представлять себе и почему это происходит.

– Да. Я… мне необходимо понять, как он до этого дошел, – вдруг выпалила она. – О, я знаю насчет пристрастия и знаю, что алкоголизм – это болезнь. Но все это общие слова, а речь идет о моем отце. Он же был моим. И мне необходимо понять, чтобы я могла…

– Прости его, – тихо произнес Крэмптон, и Клер закрыла глаза.

– Да. – Вот этого, только этого она не могла сделать, сколько ни старался Яновски. Но повиниться в этом здесь, когда ее рука лежала в теплой руке ближайшего друга ее отца, было не так мучительно.—Вчера вечером, когда я поднялась туда, я поняла, что так его и не простила. Я так боюсь, что никогда не прощу.

Крэмптон помолчал, вдыхая запахи сада, вслушиваясь в пение птиц и легкое шуршание листвы под весенним ветерком.

– Мы с Джеком говорили не только о мульче и жуках в те долгие вечера. Он говорил мне, как гордится тобой и Блэйром. Но ты была ему особенно дорога, как ты понимаешь, наверно, как дорог был Розмари Блэйр.

– Да. – Губы ее немного дрогнули. – Я знаю.

– Он хотел для тебя всего самого лучшего. Он хотел дать тебе весь мир. – Крэмптон вздохнул, вспоминая, сожалея. – Возможно, он хотел слишком многого и потому допускал ошибки. Я знаю, Клер, все, что он делал правильного или неправильного, все концентрировалось вокруг любви к тебе. Не вини его в том, что он оказался слишком слаб. Даже в своей слабости он прежде всего думал о тебе.

– Я не хочу ни в чем его винить. Но столько воспоминаний. Они переполняют меня.

Он внимательно посмотрел на нее своими серьезными глазами.

– Бывают такие ситуации, когда не надо возвращаться назад, как бы тебе ни хотелось. Возвращаясь назад, можно не залечить рану, а только причинить себе еще большую боль.

– Я это понимаю. – Она посмотрела вдаль, поверх аккуратно подстриженной лужайки. – Но я не могу продвигаться вперед, док. Не могу, пока не дознаюсь.