7

Карл зажал рукой рот Элизабет, заглушая ее вопль.

— Зачем тебе отсюда уходить, куда, для чего? — спросил он.

Впрочем, никакого ответа Карл не ожидал. Другой рукой он легонько толкнул вверх ее челюсть, придерживая рот Элизабет закрытым. Это давление причиняло ей боль. Понимая, что продолжать кричать было бы бесполезно, Элизабет прекратила эти попытки.

Удостоверившись, что она больше не намерена кричать, Карл отпустил се челюсть. По-прежнему стоя перед ней на коленях, он снова и снова повторял: «Все хорошо, все хорошо», словно напевая себе под нос.

Дожидаясь, пока она успокоится и перестанет трястись, он рассматривал ее, как музейный экспонат.

— А почему ты кричала? — снова спросил он, и его нежный голос был противоположностью той силе, которую он только что продемонстрировал.

Похоже, он вообще не был рассержен, а только ужасно смущен.

— Мне страшно, — ответила она, произнося слова медленно и спокойно, поскольку пыталась взять себя в руки. — Я не хочу находиться здесь.

— Ничего, захочешь, — сказал он, и теперь его голос становился дружелюбным. — Со временем ты еще будешь благодарна, что я привез тебя сюда. Уж я об этом позабочусь.

Элизабет не понимала, что это означает.

— Каким же образом? — робко спросила она.

— А таким, что буду с тобой очень хорошим. Эти слова были такими будничными. Элизабет казалось, что их вполне мог бы сказать какой-нибудь мальчик на первом свидании. Карлу же не было никакого смысла говорить с ней подобным образом. Элизабет была в слишком сильном замешательстве, чтобы отвечать.

Карл огляделся кругом. Он, похоже, и сам слегка нервничал, неугомонно теребя в пальцах кляп.

—Не бойся меня. Я не собираюсь причинять тебе вреда.

Элизабет осторожно посмотрела на кляп.

—А ты не собираешься снова заткнуть мне этой штукой рот? — спросила она.

—Нет.

Этот ответ удивил ее.

—Разве ты не боишься, что я могу снова закричать?

Он покачал головой:

—Думаю, это в любом случае ничего не изменит. Никого поблизости это не потревожит... Да и шансов маловато, что кто-то вообще услышит тебя.

—А почему же нет? Где мы? Куда ты меня привез?

—Успокойся, Элизабет. Теперь ты в безопасности. — Он встал и этаким горделивым жестом взмахнул руками. — Добро пожаловать в мой дом.

Элизабет впервые свободно посмотрела на свое новое окружение. Впрочем, смотреть-то особенно было не на что. В лучшие времена то помещение, в котором она находилась, возможно, было гостиной, но теперь это было потрепанного вида почти пустое пространство размером примерно с ее спальню. Слева от нее была входная дверь, а у стены, прямо перед Элизабет — изодранный диван с рисунком «в цветочек». Изо всех сил вытянув шею, она успела мельком увидеть стол и еще один стул, вроде того, к которому она была привязана. Все это, как и диван, похоже, было отвергнуто даже Армией Спасения[4]. Позади себя и немного правее Элизабет заметила кухонную плиту, за ней — какой-то сводчатый проход, который, как ей показалось, вероятно, вел в ванную или, быть может, в спальню. Единственное окно на стене рядом с дверью было заколочено старыми обшивными досками, пол же был потертым, перепачканным глубоко въевшейся грязью. Стены тоже были грязными, и на них не было никаких фотографий или разных личных вещичек, которые Элизабет могла бы рассчитывать увидеть в месте, именуемом кем-то своим домом.

—Где мы? — повторила она.

—В моем доме, — снова сказал он и добавил: — Впрочем, мне хотелось бы, чтобы ты привыкала считать его и своим домом тоже.

СВОИМ ДОМОМ?! Элизабет содрогнулась от отвращения. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь привыкнет к этой мерзкой лачуге.

—И сколько же времени ты собираешься держать меня здесь?

Карл улыбнулся:

—Всегда!

От этого заявления глаза Элизабет сами собой закрылись. Все это происходило слишком уж быстро. Но реальность становилась ясной. Всего несколько минут назад Элизабет смотрела в лицо смерти, теперь же перед ней была перспектива провести с Карлом всю оставшуюся жизнь. И она не знала, что из этого было хуже.

Элизабет заставила себя снова открыть глаза и посмотреть на Карла в надежде открыть причину, стоящую за этим безумием. Однако вряд ли по выражению его лица можно было обнаружить больше того, что уже было известно Элизабет. Глаза его были серьезными, в них не было видно ни малейшего намека на безумный либо совершенно отсутствующий взгляд, который, по мнению Элизабет, должен был быть у того, кто достаточно спятил, чтобы похитить другого человека. А морщинки вокруг глаз и то, как были завернуты вниз уголки его рта, тоже предполагали нечто другое — выражение безмерной тоски, которое Элизабет помни­ла по больнице, тоски, сути которой она не могла понять.

— Зачем я здесь, почему? — спросила она.

— Потому что я люблю тебя. — Ответ его был мгновенным, а голос — почти детским, это простенькое заявление он промолвил так, словно оно было очевидным.

Элизабет не могла поверить, что он говорит искренне. Как он мог ее любить? Он же не знал о ней вообще ничего. Или знал? Элизабет с сожалением признала, что он сумел выяснить, на каком автомобиле она ездит и когда уходит с работы. Сколько же он еще узнал, следуя за ней по пятам по всей больнице?

Нет-нет, она .этого не понимала и не желала оставаться здесь достаточно долго, чтобы это выяснить. Сейчас на уме у нее было только одно — спасение. Внимательно рассматривая комнату, она отчаянно пыталась придумать какой-нибудь план. Окно было заколочено плотно, и ей пришлось предположить, что и окна в задней части дома загорожены таким же образом. Но вот дверь держалась на запоре только с помощью замка и цепочки. Ей понадобилось бы всего-то несколько секунд, чтобы прорваться через эти преграды. Но, для того чтобы сделать это, она должна была отвлечь внимание Карла. Да, это было бы трудно, поскольку Элизабет сомневалась, что он выпустил бы ее из поля своего зрения. Но она должна была попытаться.

Впрочем, никакой план спасения, разумеется, невозможно было даже начать осуществлять, пока она не добьется, чтобы Карл развязал ее. Но когда она попросила его сделать это, ответ был таким:

— Пока что нет.

На это у Элизабет не нашлось ответа, и она немного помолчала. А потом ей пришло на ум очевидное решение.

— Карл, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал поласковее, — мне надо сходить в ванную.

Какое-то мгновение он выглядел смущенным, словно не запланировал такой возможности, когда привязывал ее к стулу. А потом его лицо расслабилось.

— Ладно, — согласился он. Обойдя стул, Карл снял узы, стянутые вокруг ее тела.

К удивлению самой Элизабет, она улыбнулась, благодарная, что получила даже такую вот свободу движений. Почти непроизвольно Элизабет первым же делом наклонилась вперед и коснулась головой собственных коленей, чтобы разогнать кровь в затекшей спине. Ах, как приятно было снова подвигаться! И что было еще более важным — Элизабет понимала, что все мышцы ее тела должны сработать как положено, если ей придется спасаться бегством.

Но Карл заготовил ей сюрприз: он развязал не все. После того как Элизабет распрямилась на стуле, он, потянув, поставил ее стоймя, но руки и ноги ее при этом по-прежнему оставались связанными. А потом он подхватил ее на руки и понес в сторону двери в ванную. Он снова поставил ее на ноги и только после этого все-таки снял с нее веревки, не переставая крепко держать ее, пока Элизабет не оказалась внутри комнатки размером со стенной шкаф. После этого он стремительно закрыл за ней дверь. Что ж, Карл ничуть не рисковал, развязывая ее, поскольку сбежать из этой крошечной комнатки без окон было невозможно.

«Но во всяком случае он предоставляет мне уединение», — подумала Элизабет, пока Карл дожидался ее снаружи. Лишившись свободы, она теперь понимала, что любую победу, какой бы малой она ни была, следует хранить и лелеять. Если она и не сделала ничего другого, то ей по крайней мере удалось убраться с этого стула. И, что было еще важнее, она могла передвигаться, ничем не сдерживаемая. Элизабет помахала руками в разные стороны, чтобы усилить кровообращение, и посгибала ноги, изумляясь тому, какие замечательные ощущения могут доставлять эти простые движения. Она оставалась в ванной как можно дольше, пока Карл не принялся стучать в дверь. И тогда, понимая, что от сопротивления ничего хорошего не получится, Элизабет появилась из ванной и позволила ему снова связать себя.

Когда Карл нес ее обратно в гостиную, Элиза­бет повернулась к нему и спросила:

—А не могу ли я теперь посидеть на диване? Ее глаза смотрели на него с безграничной надеждой. Карл пожал плечами.

—Не вижу причин для возражения.

Диван был чересчур мягким и бугристым, но в сравнении со стулом это была просто роскошь. С этой удобной позиции ей была видна остальная часть дома, которая была такой же однообразной, какой и казалась раньше. Теперь Элизабет была в состоянии изучить кухню — крошечную комнатку, вмещавшую допотопный холодильник, газовую плиту, побитую раковину и открытые полки там, где следовало бы быть шкафчикам. Они были пустыми, если не считать пары дешевеньких пластиковых тарелок и нескольких консервных банок.

Элизабет почувствовала, что в животе у нее забурчало. Последнее, что она ела, было шоколадной плиткой, да и то еще примерно в четыре часа дня. Она была голодна. Ужасно голодна. Но она не стала просить у Карла что-нибудь поесть. Ей вообще не хотелось просить его о чем бы то ни было. Ничего ей от него не нужно! Кроме собственной свободы. Карл подтянул стул и расположился на нем в полуметре от дивана. Он просто сидел и ничего не говорил. Одного лишь наблюдения за Элизабет было достаточно, чтобы поддерживать улыбку на его лице. Элизабет была страшно обеспокоена его постоянными нежными взглядами, но старалась не показывать этого и до поры до времени вообще ничего не говорила.

Ей надо было подумать. Она ведь рассчитывала на эту уловку с ванной и была расстроена, что это провалилось. Элизабет размышляла, что же она сделала неправильно, пока не сообразила, что Карл не доверял ей. «Это, должно быть, из-за того крика», — решила она. Но этот вывод мало к чему ее привел. У нее не было ни малейшего представления о том, как заставить его доверять ей и удастся ли ей вообще такое. Элизабет понимала только, что доверие ей надо будет зарабатывать, и, следовательно, для этого потребовалось бы время. А вот времени-то у нее и не было. Она отчаянно рылась в мыслях, выискивая способ вырваться на свободу. И некий план понемногу стал приобретать очертания. Это было делом совсем непростым, однако иных шансов у Элизабет просто не было.

— Карл, можно я спрошу кое о чем? — Он кивнул, и девушка продолжила: — А почему ты любишь меня?

— Потому что ты добрая. И потому, что я нравлюсь тебе.

— А почему ты считаешь, что нравишься мне? Ну, ты же единственная во всей больнице, кто заботится обо мне.

— Ты говоришь про тот случай, когда я помогла тебе с подносом?

То, как просияло лицо Карла, лишь в этот миг помогло Элизабет сообразить, что та их короткая встреча, по всей вероятности, стала для Карла одним из счастливейших эпизодов во всей его жизни. «Ах, как же это печально», — подумала она, и сердце ее прониклось сочувствием к этому несчастному человеку. Но тут она прервала эти мысли в самом зародыше. «Да ведь этот бедный, несчастный парень похитил тебя, дура ты этакая! Он же отнял тебя у всех твоих родных и близких!» — ожесточала себя Элизабет. Нет-нет, сейчас она никак не могла позволить себе испытывать к нему сострадание, пока ее собственная жизнь была под угрозой. Элизабет набрала в легкие побольше воздуха. Она должна сохранять спокойствие и осторожненько вести эту беседу точно в нужном ей направлении. В этом была ее единственная надежда на освобождение.

— Карл, — сказала Элизабет, — я помогла тебе в тот день, потому что ты мне нравишься, — она заставила себя выговорить эти слова. — Я всегда добра к людям, которые мне нравятся. А что ты думаешь об этом? Ты хочешь быть добрым ко мне?

— Да, — ответил Карл так легко, словно это было для него очевиднее всего на свете.

— Означает ли это, что ты не хочешь причинить мне вреда?

— Так ведь я уж тебе это сказал.

— А что бы ты почувствовал, если бы узнал, что причиняешь мне боль?

—Ох, я и опечалился бы... — Степенный голос Карла слегка дрогнул.

—И тебе бы захотелось как-то исправить это?

—Aгa...— А потом, начиная понимать, он спросил: — А тебе больно, что ли?

—Да, Карл. — Элизабет протянула к нему руки. — Вот от этих веревок больно.

—Но я же очень старался... Я не завязывал их слишком туго.

—О, это я понимаю, и я очень тебе признательна за такое внимание. Только это не меняет того факта, что теперь у меня разболелись руки. Эти веревки прямо жгут мне кожу. У меня там останутся следы, такие уродливые красные пятна. Неужели ты и вправду хочешь, чтобы мне было больно?

—Ну, конечно же, нет, Элизабет. Я ведь люблю тебя.

—Тогда не мог бы ты снять их с меня? С моих рук и ног?

—Так ты от меня тогда уйдешь.

—Нет-нет, не уйду, — пообещала Элизабет.

—Но ты же кричала!

—Мне очень жаль, что мои крики потревожили тебя. Я просто испугалась. Я же не знала, для чего ты привез меня сюда, и думала, что ты хочешь сделать мне больно.

—О, нет-нет, такого я б никогда в жизни не сделал.

Элизабет энергично закивала:

—Да, теперь-то я это понимаю. Больше я тебя не боюсь. Ты мне нравишься, Карл. Так ты не развяжешь меня? Ну, пожалуйста...

Карл не отвечал.

—Я не уйду, — настаивала она на своем. — Да и куда мне уходить-то? Я ведь совершенно не имею представления, где я нахожусь.

Карл ничего не говорил довольно долго. Кажется, он не был уверен, как ему поступить. Элизабет восприняла его колебания как обнадеживающий признак: он явно думал, не развязать ли ему свою пленницу, а это приблизило бы ее на один шаг к свободе.

В конце концов он заговорил, но голос его был полон сомнения:

—А ты... ты уверена?

—В чем?

—В том, что не уйдешь от меня?

—Так я ведь уже тебе это пообещала. Я не уйду от тебя, Карл.

Внутри у Элизабет все так и пело, в ее сердце понемногу разгорался оптимизм. «Сейчас он это сделает! Сейчас он это сделает!»

Мысленно она уже спланировала свой побег. Поскольку он совсем не отходил от нее, она решила, что ее единственный шанс добиться успеха кроется в элементе внезапности. В тот самый момент, когда Карл развяжет ее, она должна пулей ринуться к двери. Элизабет рассчитывала на то, что он на мгновение будет ошеломлен ее поступком, ну на какие-то несколько драгоценных секунд, которые ей понадобились бы, чтобы взломать этот замок.

Внутренне Элизабет все еще дрожала, но теперь она уже чувствовала себя лучше, чем в начале этого тяжкого испытания. Этот план действий давал ей надежду. Она молилась Господу, чтобы Он дал ей отвагу довести свой план до конца, и старалась не задумываться над тем, что может произойти, если у нее все сорвется. Эти возможности были слишком устрашающими, чтобы даже и думать о них.

Между тем Карл добросовестно выполнял то, что обещал Элизабет: он не хотел и дальше причинять ей боль. Опустившись на колени, он развязал веревки, опутывавшие ее руки. Она сразу же почувствовала, как кровь снова хлынула в ее ладони. Карл молча принялся за ее лодыжки и в считанные секунды снял веревки и с них. Элизабет напряженно наблюдала за ним. Вот он, ее шанс освободиться!

Когда он собрал веревки в руки, она стрелой спрыгнула с дивана и в неполные три широких прыжка добралась до двери. Усилием воли заставляя успокоиться дрожавшие пальцы, она отстегнула цепочку, а Карл тем временем только еще начинал соображать, что происходит.

— Элизабет! — закричал он, вскакивая, чтобы помешать ее побегу. — Элизабет, нет!

Она открыла засов и распахнула дверь, которая сейчас приведет ее на свободу. Это будет совсем недолго. Элизабет не сомневалась, что, едва оказавшись снаружи, она сможет сбежать от этого неповоротливого молодого человека.

И тут у Элизабет перехватило дыхание. В считанные секунды перед тем, как Карл схватил ее, она почувствовала себя так, словно кто-то окунул ее в холодное как лед, безбрежное море, из которого не было спасения. Да, на спасение у нее не было ни единого шанса. И в это мимолетное мгновение Элизабет впервые осознала, что ее план был совершенно бесполезным.

За той деревянной дверью, которую она открыла, была еще одна дверь, примерно в метре перед ней, причем она была окружена тем, что когда-то, вероятно, было в своем роде внутренним крылечком, но теперь все это было заколочено. Да она никоим образом и не смогла бы добраться туда вовремя.

Ухватив Элизабет под мышки, Карл толкнул ее обратно на диван. Элизабет не оказала сопротивления. Он был гораздо крупнее и сильнее ее, так что драться с ним было бы совершенно бесполезно. Это только лишний раз доказало бы ужасную истину: Карл полностью контролировал положение. И она не могла сделать ничего, чтобы помешать ему.

Все это не сулило Элизабет ничего хорошего, Карл был разгневан на нее и на диван ее швырнул с силой человека одержимого. И вот теперь его глаза сверкали от гнева, и он двинулся к ней.

«Ну вот и все, — подумала Элизабет, изо всех сил зажмуриваясь. — Это конец».