"Страсти ума, или Жизнь Фрейда" - читать интересную книгу автора (Стоун Ирвинг)

1

Игнац Шенберг дважды в неделю по пути из университета заходил к Зигмунду, чтобы поужинать вместе с ним. Друзья читали и просматривали бумаги при свете лампы. Игнац, мечтавший ускорить женитьбу на Минне, взвалил на свои плечи непосильный груз. Вечерами он становился бледным и беспокойным. Прослушав стетоскопом грудь и спину Игнаца и простучав ребра, Зигмунд сказал:

– Игнац, ты должен отдохнуть.

– На следующий год, Зиг, – устало ответил Игнац.

– Нет, именно в этом году.

Зигмунд решил навестить его братьев, с которыми частенько виделся благодаря многолетней дружбе с Игнацем. Алоис был в отъезде, а Геза пригласил его на ужин. Коренастый Геза с крупными чертами лица был работягой и давно считал, что книги – настоящие враги мужчины. Зигмунд порицал его за глупость и самодовольство и поэтому не стал тратить время на любезности.

– Геза, у Игнаца обостряется чахотка.

– Чего ты от меня хочешь?

– Денег. Столько, чтобы Игнац мог побыть несколько недель в горах.

– Почему я должен платить за него? Я гну спину, чтобы заработать гульдены. Зигмунд смягчил тон:

– Мы все должны следить за собой. Но Игнац особенно дорог.

– Почему он так дорог? Потому, что читает санскритскую поэзию? Голодный рот санскритом не накормишь.

– Если я смогу убедить Алоиса раскошелиться, ты добавишь денег со своей стороны? Я буду сопровождать Игнаца. Не хочу, чтобы он поехал в одиночку.

– Ладно, – проворчал Геза. – Дам. Разве я не давал? Зигмунд отвез Игнаца в Штейн–ам–Ангер в Венгрии, дав ему строгие наставления, как следить за собой. Задержавшись ненадолго дома, он получил от Йозефа Брейера записку с предложением посетить Флейшля. Флейшль мучился от боли: тонкая кожица после последней ампутации лопнула, и рана открылась. Брейер, захвативший с собой морфий, сделал укол. Они возвращались пешком через город душным июльским вечером, когда камни мостовой и зданий отдавали накопленное за день тепло. С Брейером заговорил какой–то мужчина, и Зигмунд отстал на несколько шагов. Подождав, когда подойдет Зигмунд, Йозеф сказал:

– Это муж одной моей пациентки. Его жена очень странно ведет себя в обществе, и он подозревает, что у нее нервное заболевание. Я вряд ли могу помочь, ведь такие случаи всегда принадлежат к секретам алькова.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросил Зигмунд.

– В алькове стоит брачная постель, в ней начинаются и кончаются нервные болезни.

Зигмунд немного подумал, а затем воскликнул:

– Йозеф, понимаешь ли ты, какой необычной представляется мне суть твоего заявления?

Брейер промолчал. Озадаченный Зигмунд шагал рядом с ним. «Секреты алькова» не были знакомы ему; он ощущал лишь потенциальную опасность для мужчины, которому надо ждать еще несколько лет собственного алькова. И поэтому не мог с ходу воспринять мысль, что супруги не всегда ладят в брачной постели. У них с Мартой все будет хорошо.

И все же… и все же… он вырос в Вене, пользующейся репутацией города, где самая большая свобода в Европе в вопросах секса. Он знал, что здесь имеются специальные дома с привлекательными молодыми проститутками и всегда доступны женщины полусвета – девушки по вызову. Более обеспеченные и менее серьезные из его приятелей – студентов университета быстро находили себе зюссе медель – красоток из деревни или из рабочих кварталов и содержали их как любовниц до окончания учебы. После этого их «возлюбленные», проронив несколько слезинок, быстро осушали глаза, вовремя приметив, кто из вновь поступивших станет их очередным любовником. Можно было договориться и с замужней женщиной о встрече: он заметил приподнятую бровь у шикарно одетой дамы в кондитерской Демеля; шепот мужчины, обращенный к одинокой женщине в кафе; он знал, что за этим последует встреча с плотскими наслаждениями. Если кого–нибудь захватят врасплох, то есть, конечно, опасность оказаться вызванным на дуэль возмущенным мужем; правда, дуэли редко имели фатальный исход.

Зигмунд Фрейд и его друзья знали о таких забавных сексуальных историях еще со времен гимназии, но сами не имели к тому ни средств, ни желания. Воспитанные в твердых моральных правилах Ветхого Завета, они верили в романтическую любовь, а скудные и редко достававшиеся им гульдены тратили на книги.

Самым важным для этих интеллектуальных книжных червей было время и умственное напряжение, которое они предпочитали отдавать учебе, дискуссиям, противоборству идей и философских взглядов. Доктор Зигмунд Фрейд, анатомировавший мертвых женщин, оставался невинным в чувствах к живым женщинам.

Вернувшись домой, Зигмунд и Йозеф расположились в кабинете Брейера наверху. Матильда приготовила им капусту в сметане.

Иозеф продолжал свои объяснения:

– Если бы некоторые из моих больных не принадлежали к богатым семьям, они оказались бы в твоей палате вместо моей консультационной. В каждом городе есть своя бродячая группа неврастеников, бегающая от врача к врачу в надежде на чудесное излечение мнимой болезни. Блуждающая кучка с мигрирующей болью! Сегодня в голове, завтра в груди, на следующей неделе в коленной чашечке. Бесполезно изгонять боль из плеча или из кишок; это монстр, который появляется так же быстро, как быстро удаляет его врач. Но почему? Где причина? Тысячи умных, здоровых мужчин и женщин почему–то нуждаются в болезни, в чувстве боли. Вчера ко мне пришел новый пациент – мужчина средних лет, занимающий важное положение в финансовом мире Вены. Когда он идет по улице, ему кажется, что его окружают монстры, гномы, летучие мыши. Они пролетают мимо него и кружатся вокруг головы. На заседании вместо лиц своих помощников он видит чертей и других существ из потустороннего мира. Его дело процветает, его жена и дети здоровы. И тем не менее он живет в мире страха. Я вижу, чем он страдает, но от чего он страдает? – Йозеф покачал головой в знак удивления и отчаяния. – Скажи, Зиг, кого вы приняли в эти дни в палату?

– Например, Иоганна, холостяка тридцати девяти лет, бывшего клерка франко–австрийского банка. За несколько недель до того, как он попал в больницу, у него начала развиваться забывчивость, невоздержанность дома и на публике, паническое беспокойство, из–за которого он вставал в четыре часа утра и бегал по городу, покупал ненужные вещи, совершал бессмысленные кражи. Сегодня разбил несколько окон в палате, а когда я спросил его, зачем он это сделал, он ответил: «Мой брат – стекольщик, и ему нужна работа. Мой отец был стекольщиком и умер в возрасте семидесяти одного года, а моя мать жива и чувствует себя хорошо. Она ходит по городу восемнадцать часов в день. Я пришел сюда, чтобы посмотреть картины. Тут нет сумасшедших, лишь приятные люди. Питание и обслуживание превосходные. Я напишу об этом в газету. Я говорю на пяти языках, я сказочно богат. Я повешусь, если меня вскоре не заберут отсюда. Я дам вам миллион гульденов. Ступайте к биржевому маклеру и купите ценные бумаги по списку».

– Классические симптомы. Безумие, переходящее в идиотизм, – заметил Йозеф.

– Затем есть пациент, с которым я разговаривал вчера в приемном покое. Он был спокойным во время осмотра, но, как только подготовили койку, влез на окно и грозился прыгнуть через стекло. Пришлось поместить его в изолятор. Он сказал мне: «Я не знаю, почему я здесь, я абсолютно здоров. Восемь ночей я не мог спать. Я постоянно мечтаю о мадонне. Я видел ее в своей постели. Часть мира погибла, обезьяны стали людьми и будут людьми управлять. Посмотри, разве ты не чувствуешь, как из твоих мозгов, исходит солнце? Оно вытягивает мои мозги, высасывает их…»

Поразмышляв некоторое время над случаями, приведенными Зигмундом, Брейер сказал:

– Психиатрическая клиника всегда была перевалочным пунктом для дома умалишенных. Мы не видели еще самых тяжелых случаев. Совсем плохие попадают в руки полиции, и их отправляют в тюрьму. Те самые, что проходят по графе «моральное безумие».

– Подобные тем, которых пытался защищать Крафт–Эбинг в германских судах?

– Да. Садисты, закалывающие ножом женщин на улицах, – они обычно наносят удар в предплечье или в ягодицы, и при этом у них происходит извержение семени; фетишисты, которые режут на куски женское платье или крадут носовые платки, чтобы при мастурбации выливать в них семя; мужчины, выкапывающие мертвецов, чтобы иметь с ними половое сношение; гомосексуалисты, пойманные в общественных туалетах во время непристойного акта; извращенцы, одевающиеся, как женщины, и пристающие к мужчинам; эксгибиционисты, обнажающие свои половые органы в парках и в театрах; флагелланты, истязающие кнутом друг друга; женщины, занимающиеся оральным половым актом… Тебе повезло, Зиг, что ты не имеешь дела с этими случаями морального безумия.

Зигмунд мрачно покачал головой:

– Теплые ванны, успокоительные лекарства, отдых на курорте. Мы даем им на несколько дней или недель отпущение грехов. Но мы не можем оперировать мозг, как Бильрот оперирует внутренние органы, удалять больные участки и сшивать края ран. У нас нет хины против такой лихорадки. Мы не можем запретить им сахар, как делаем с диабетиками, снять нагрузку с ног, пока не пройдет воспаление. Анатомия мозга еще не подсказала нам ни одного способа лечения.

Йозеф встал и прошелся по комнате.

– Зиг, я умышленно спросил о больных в психиатрической палате. Ты не сможешь зарабатывать на жизнь анатомией мозга, как бы тебе ни нравилась работа в лаборатории. Ты не сможешь зарабатывать на жизнь на безумии, если только не примкнешь к твоему другу Гол–лендеру в организации частного санатория. Ты должен просто перейти в четвертое отделение к доктору Шольцу и заняться нервными болезнями.