"Страсти ума, или Жизнь Фрейда" - читать интересную книгу автора (Стоун Ирвинг)

4

В работе и практике установился размеренный ритм. Медицинский факультет принял его письменный отчет о поездке во Францию. Он прочитал доклад о гипнозе в Физиологическом клубе. Две главы книги Шарко, переведенные им, были опубликованы в венском «Медицинском еженедельнике». Общество психиатров пригласило Зигмунда прочитать лекцию о гипнозе; ободренный, он испробовал гипноз на итальянке, подверженной приступам, переходящим в конвульсию, всякий раз, когда она слышала слово «яблоко». Он чувствовал себя неловко и настороженно при первой попытке, а пациентка была либо ненаблюдательной, либо индифферентной. Когда наконец ему удалось ввести ее в легкий полусон, он предположил, что поскольку яблоко – неодушевленный предмет и не может напасть на пациентку или оскорбить ее, то при слове «яблоко» она должна вообразить свежеиспеченный пирог – струдель – в витрине пекарни. Он полагал, что это проницательное предположение, но пациентку он больше не видел и поэтому не мог утверждать, помогло ли оно ее выздоровлению. Когда он описал случай Брейеру, Йозеф воскликнул:

– Что, по–твоему, стало ее навязчивой идеей?

– Видимо, черви, Йозеф. Она, вероятно, откусила червивое яблоко. В Сальпетриере был случай мужской истерии: молодой каменщик по имени Лион увидел солитера в экскрементах, червь вызвал у него колики и дрожь конечностей. Через несколько лет, когда кто–то запустил в него камнем, ему вновь причудился солитер, и дело окончилось эпилепсией.

Брейер покачал головой, его лицо выдавало отчаяние.

– Наш организм – настолько сложная машина, что мог быть создан только гением. Высочайшее произведение искусства, как это доказал Микеланджело. А что мы с ним делаем? Сыплем в локомотив песок, пока колеса изойдут скрипом и остановятся.

– Под песком, Йозеф, ты подразумеваешь… идеи, образы, иллюзии, плод воображения?…

– Если бы я знал, что означает «песок», мой дорогой Зиг, то я был бы психологом, а не специалистом по полукруглым каналам среднего уха голубей. Птицы не шарахаются в страхе от червей, они едят их.

Второй месяц частной практики принес обнадеживающую сумму – сто пятьдесят пять долларов. Ему теперь было достаточно лишь слегка загипнотизировать себя, чтобы считать, что свадьба стала доступной. Марта согласилась с его соображениями; они назначили дату брачной церемонии на конец лета.

В последнюю неделю июня поступили плохие известия. Официальное правительственное письмо извещало, что первый лейтенант доктор Зигмунд Фрейд, резервист, с десятого августа призывается в армию на полный месяц службы. Австрийское военное ведомство опасалось возобновления прошлогодней войны между Сербией и Болгарией. Лейтенант Фрейд будет ответственным за состояние здоровья солдат во время военных маневров у Оломоуца.

Прошло семь лет после прохождения им годичного срока армейской службы в военном госпитале на улице Ван Свьетен, где он в свободные часы переводил книгу Джона Стюарта Милля. Он не был скандалистом, но сейчас метался по кабинету и прихожей, к счастью пустым в этот утренний час, извергая резкие слова, приходившие ему на ум, проклиная войны, военных, призывы, маневры… и, в частности, свое невезение. За те три года, что он работал в Городской больнице, было бы просто отказаться от армейской службы. К следующему году его должны были уволить вчистую.

– Почему именно сейчас? – вопрошал он. – Когда я только начал практику? Когда ко мне пошли больные, когда я стал зарабатывать на жизнь? Как я могу сейчас исчезнуть, отказаться от своей практики? Мне же придется начинать все сначала. Я не могу оплачивать помещение, находясь вдали от дома. Что делать со свадьбой? Я должен найти дом, куда поселить Марту. Проклятье!

Он надел шляпу, пересек муниципальный парк и обежал Ринг, вымещая свое отчаяние и ярость на тротуарных плитах.

К моменту возвращения его мозг был, образно говоря, весь в синяках, как и ноги; он устал, но не настолько, чтобы не написать Марте длинное письмо об обрушившемся на него несчастье. Она ответила спокойной запиской, советуя не бродить долго под жарким августовским солнцем.

Натянуто усмехаясь по поводу той легкости, с какой его невеста сбила с него спесь, он пошел к родителям и попросил Амалию достать из сундука старую униформу. Она пахла нафталином и была помятой, но все же сидела на нем вполне сносно. Парадный мундир светлого цвета застегивался от правого плеча на восемь серебряных пуговиц; темный воротник подпирал подбородок, широкие обшлага – в цвет воротника. Брюки были черного цвета, как и ботинки, шляпа высокая, круглая и темная с выступом впереди, на котором выделялся медицинский знак различия. Якоб, оплативший форму, сшитую по заказу, когда Зигмунду было двадцать три года, заметил:

– Мой Зиг хитер. Он достаточно ловок, чтобы его призвали в мирное время.

– Но недостаточно умен, чтобы уклониться от призыва, – парировал Зигмунд.

– Ты можешь месяц понаслаждаться в деревне, – сказала Амалия. – Посмотри, как ты побледнел от больничного воздуха.

Спорить с военным ведомством бессмысленно. Следовало подчиниться неизбежному. Самый лучший месяц для врачей в Вене – октябрь, когда венцы после летнего отдыха в горах возвращаются, устраиваются в своих апартаментах и решают, что следует обратить внимание на болезни, которые беспокоили их еще весной, но о которых не хотелось думать в предвкушении славного лета в горах. Ему следует назначить день свадьбы сразу же после увольнения из армии. Затем они отправятся в двухнедельное свадебное путешествие и к первому октября вернутся в Вену. К этому моменту он должен иметь помещение, чтобы немедленно возобновить практику.

Последующие несколько дней он рыскал по Вене в поисках свободного помещения, отвечающего требованиям медицинского кабинета. В Вене супружеские пары, особенно лица свободных профессий, предпочитали проводить всю жизнь в одной и той же квартире. Нужно было выбрать такую, чтобы его родителям было удобно посещать его. Квартира должна быть в престижном районе, иначе могли подумать, что доцент доктор Зигмунд Фрейд – неудачник. Роза осмотрела около дюжины свободных помещений; Амалия и Якоб бродили по улицам, рассматривая вывески и объявления. Квартиры попадались либо слишком большие, либо слишком маленькие, либо неудобные, либо чересчур дорогие.

Лишь к середине июля он нашел подходящее помещение. Только что было закончено строительство многоквартирного дома около Ринга по заказу императора Франца–Иосифа. Архитектором был некий Шмидт, спроектировавший импозантную ратушу Вены. Арендная плата была умеренной, комнаты – большими, здание имело красивый внутренний дворик, а лестницы украшены орнаментами, милыми сердцу венцев. И все же двенадцать привлекательных квартир пустовали! Этот дом искупления был построен на месте Рингтеатра, сгоревшего в чудовищном пожаре 8 декабря 1881 года, когда погибло почти четыреста венцев. Напоминание об этом событии было настолько болезненным и печальным, что люди отказывались въезжать в этот современный и красивый многоквартирный дом в Вене.

Дом отвечал запросам Зигмунда: выгодное расположение – всего в квартале от университета, Обетовой церкви с ее парком и на расстоянии одного–двух кварталов от Городской больницы. Когда смотритель провел его по апартаментам на первом этаже в угловой части дома, выходящей на обсаженный деревьями торговый бульвар Марие–Терезиенштрассе, Зигмунд нашел, что они идеально спланированы. Аренда стоила больше, чем можно было позволить себе в настоящий момент, но он рассудил: «Все стоит дороже, чем я могу себе позволить сейчас!» На деле же, если подсчитывать по реальным венским ценам, помещение сдавалось за половинную стоимость. Зигмунд не мучился угрызениями совести, въезжая сюда; представившуюся возможность нельзя упустить.

Он написал Марте, не скрывая мрачные подробности трагического пожара. Он спрашивал, согласна ли она переехать в дом с такой славой; по его мнению, он стал бы прекрасным местом для начала их совместной жизни и для практики. Марта быстро сообщила о своем согласии по телеграфу. Она также согласилась с тем, что он и Роза обставят квартиру, взяв за образец то, что Зигмунд видел в Гамбурге. Благодаря подаркам тетушек и дядюшек Марта располагала приданым, оценивавшимся в две тысячи долларов. На эти деньги можно было обставить помещение, приобрести прочную мебель для гостиной, столовой и спальни. Роза должна прислать ей образцы ковров и занавесей. Она вышлет деньги, как только потребуется оплата. Столовую посуду, серебро, стекло и постельное белье покупать не нужно – будет много подарков от семьи Бернейс и от семьи Филиппс, от Фрейдов и друзей Зигмунда.

Зигмунд боготворил свою невесту за ее спокойный, деловой разум, но иной была его будущая теща. Он получил письмо от фрау Бернейс, которая только что узнала о намерении Зигмунда жениться на Марте в середине сентября, а не в конце года и всего лишь после шестинедельной частной практики. Письмо было подобно самой большой взбучке, какую он когда–либо получал. Фрау Бернейс писала о «безрассудстве» поспешной свадьбы, называла его непрактичным, а также иррациональным, безответственным и бесконечно глупым!