"Страсти ума, или Жизнь Фрейда" - читать интересную книгу автора (Стоун Ирвинг)

4

Весенние недели 1887 года летели быстро. Любовь Марты и его собственный дом принесли ему столько личного счастья, что он даже помирился с Эли Бернейсом, подспудно осознавая, что продолжал находиться в ссоре со своим замечательным шурином без достаточных оснований. Женитьба и прием в сообщество медиков сняли его нервозность и устранили самоуничижение, равно как и стремление к быстрым и легким решениям, какие он окрестил «самовозгоранием славы из горелки Бунзена и микроскопа». Его тело и ум работали синхронно, излучая упорство и энергию. В годы помолвки с Мартой он чувствовал боль повсюду, где мог ее чувствовать безденежный романтичный молодой человек. Отныне отпали разговоры о переезде в Манчестер, Нью–Йорк, Австралию. Он пересмотрел свои жизненные планы; поскольку он не смог к тридцати годам, к этому внушительному возрасту, добиться намеченного, он сделает это к сорока. Если он будет все еще находиться в процессе поиска к сорока годам, то обратит внимание других специалистов на свою работу в пятьдесят лет. Несмотря на то, что он ранее сказал Марте, что к славе не стремится, он все еще хотел высечь свое имя на скале, но он примирился с тем, что ногтями этого не сделаешь.

С наступлением теплой погоды они стали проводить воскресные дни и праздники в Венском лесу, устраивая пикники среди цветов запоздавшей весны на свежем воздухе, бодрящие, как австрийское молодое вино, и любуясь панорамой, открывающейся с Леопольдсберга: рыжевато–серые крыши Вены и возвышающиеся над этим морем черепицы и печных труб покрытые зеленой патиной купола церквей, извивающееся русло Дуная со сверкающей под солнцем водой, горы со снежными вершинами там, где Альпы уходят в Италию.

Энтузиазм Марты был неисчерпаем. Она поднималась на соседние холмы, отыскивая лучший вид, доставала завтрак из плетеной корзинки, вскрывала бутылки и пила газированную малиновую воду: ее щеки покрылись румянцем, глаза светились радостью, она сливалась с природой, ибо в ее чреве зрел ребенок. Во время долгих вечеров она сидела с Зигмундом в его кабинете, читала свежие романы, а он занимался составлением обзора медицинских изданий для венского «Медицинского еженедельника». У него появилась привычка рассказывать ей за завтраком новости, почерпнутые в «Нойе Фрайе Прессе».

– Первая полоса целиком посвящена сообщениям из Англии о кризисе кабинета после отставки лорда Черчилля. На второй странице рассказывается об образовании в Праге немецкого клуба; наше правительство питает сомнения относительно его мотивов. А вот здесь – дискуссия в ландтаге о парламентском законе, принятом в прошлом году, об обязательном образовании в возрасте от шести до четырнадцати лет; в провинциях родители не хотят, чтобы дети находились так долго в школе. Носорог убил мужчину в Берлинском зоопарке. А другой мужчина покончил жизнь самоубийством, считая, что так будет удобнее для всех…

Доктор Зигмунд Фрейд добился заметных успехов благодаря умелому применению электрической аппаратуры. Все больше времени он отдавал процедурам электротерапии. Он довольствовался скромным вознаграждением, а поскольку пациенты уходили от него, чувствуя себя лучше, то распространилась молва о его искусстве. Справочник по электротерапии доктора Вильгельма Эрба был у него всегда под рукой; он перечитывал предписания Эрба о «гальваническом» и индуктивном «фарадеевском» электричестве, постепенно достигая мастерства в управлении аппаратами и инструментами, полезными для невролога; обучался измерению того, что Эрб именовал «абсолютной силой тока», использованию реостатов, электродов, применению закона Ома, имея в виду обеспечить наилучшее воздействие на нервные ткани кожи и мускулов, головного и спинного мозга, для лечения ипохондрии и болезней половой сферы.

Он сумел отложить некоторую сумму денег на расходы, связанные с рождением ребенка, и для оказания помощи родителям, чтобы Якобу не приходилось тревожиться по поводу временной безработицы. Установилось лето с его зноем, палящим солнцем и белыми облаками, бегущими по небу, расцвеченному красками Тьеполо.

Жители Вены часами сидели в открытых кафе, отделенные от прохожих лишь цветочными горшками, стоявшими на тротуаре, листая газеты и журналы, предлагавшиеся вместе с кофе: «кофе – пища для плоти, газеты – для души», заказывая один за другим стаканы с водой. По венскому обычаю, на стакан клалась чайная ложечка как знак готовности принять посетителя, даже если он ничего больше не заказывает. Горожане приводили своих детей и внуков в утопавший в цветах городской парк порезвиться, а заодно и послушать романтические вальсы в исполнении оркестра или же загорали на солнце в нижней части Бельведера. Насморки прекратились, кашель заглох, невралгия исчезла, неврозы скрылись с глаз. Венцы покидали свой город для отдыха в Зальцбурге, Берхтесгадене, Кенигзее и Тумзее. Даже семья Пуфендорф отправилась в свой горный домик в Баварию, где высокие горы успокаивающе действовали на фрау Лизу.

Марта заметила по поводу семейных трудностей:

– Профессор фон Штейн частенько говорил моему отцу: «Вы не богаты и не бедны, если судить по недельным или месячным заработкам; однако суммируйте все доходы к концу года, тогда увидите, дееспособны вы или стали банкротом».

– Хорошо экономистам: они знают много истин, которые неведомы нам, врачам.

Она успокаивающе похлопала его по плечу:

– Я научена быть бережливой, когда это необходимо. Ты даже не подозреваешь, как мало я трачу.

Осенью, зная, что вскоре Марта не сможет выходить из дома, чета Брейер спросила семью Фрейд, не захотят ли они в следующий понедельник вечером посмотреть «Эдипа–царя» Софокла в старом Хофбургтеатре на площади Микаэлер.

– О, Зиг, мы сможем пойти? – умоляла Марта.

– Да, мне бы очень хотелось посмотреть пьесу. Взгляни на состав исполнителей, объявленный в «Винер Экстра–блатт»: Роберт играет Эдипа, Шарлотта Рокель – его супругу Иокасту и Халленштейн – Креонта. Это превосходные актеры. Марти, я не перечитывал «Эдипа» с того времени, когда изучал греческий язык в гимназии, но помню, что это глубокая, волнующая пьеса. Ты уверена, что она не повредит тебе в твоем положении?

– А что такого со мной? – вспыхнула она.

В понедельник они пошли пешком к Брейерам на легкий ужин. Брейеры жили недалеко от театра. До того как пробило семь часов, Зигмунд сдал в гардероб женские накидки. Матильде удалось приобрести билеты в первый ряд. Когда они заняли свои места, Зигмунд повернулся и посмотрел наверх, вспоминая, как часто он довольствовался четвертым ярусом, потому что там места стоили всего гульден. Он вытащил из кармана тонкую книжицу «Эдип–царь» на греческом языке, которую захватил с собой, и прочитал несколько строк. Поднялся занавес, и зрителям предстал жрец Фив у алтаря перед дворцом Эдипа, окруженный толпой детей. Появился царь Эдип и спросил жреца, почему он и дети собрались как просители. Жрец рассказал о страшном бедствии, обрушившемся на Фивы: в полях погибает урожай, начался падеж скота, матери бесплодны, а младенцы умирают на улицах. Эдип ответил на это, что послал брата Иокасты – Креонта к Аполлону в его пифийский храм, чтобы узнать, как можно спасти город.

В этот момент возвращается Креонт и сообщает, что, как объявил Аполлон, на их землю пала кара за вину в убийстве.

И перед зрителями раскрылась трагическая история. При рождении Эдипа оракулы предсказали ему, что он убьет своего отца и женится на своей матери. Его родители, взволнованные предсказанием, отдали ребенка пастуху, чтобы тот унес его в горы и оставил там умирать. Однако пастух ослушался и отдал его в отдаленный Коринф. Там его усыновили царь Коринфа со своей женой, и он вырос как их сын. Возмужав и узнав о предсказании, Эдип бежал от мнимых родителей из Коринфа. По дороге он повстречался с несколькими путешественниками, и старый человек ударил его по голове. В отместку Эдип убил его. Придя в Фивы, он узнал, что город находится в беде, его защитница Сивилла загадала загадку, которую надлежало решить. Эдип разгадал ее, спас город и в признательность за это был провозглашен королем Фив. Он женился на Иокасте, вдове убитого при таинственных обстоятельствах царя Лая, и имел от нее детей. Во дворец привели слугу Лая, вернувшегося в Фивы. Эдип узнал, что старый путник, которого он убил, был царь Лай. Считая себя сыном короля и королевы Коринфа, он радуется прибытию вестника из Коринфа, а тот сообщает ему, что его отец Полиб умер от старости; таким образом, вроде бы отпала одна часть предсказаний оракула. Однако Эдип все еще напуган и спрашивает Иокасту:

Иокаста отвечает:

Посыльный из Коринфа признается затем, что он был тем пастухом, который принес Эдипа ребенком в Коринф. Эдип решает найти первого пастуха.

Иокаста восклицает:

Когда Эдип настоял на своем и послал на поиски первого пастуха, Иокаста молит:

Убитая горем, она убегает во дворец. Приводят старого пастуха, и он открывает правду: Эдип – сын Лая и Иокасты.

Эдип проклинает человека, сохранившего ему жизнь:

Иокаста повесилась. Эдип снял ее тело и золотыми брошками, скреплявшими ее одежду, выколол себе глаза. Две его дочери, Антигона и Йемена, увели его, слепого, решившего бродить по свету ради искупления.

Когда опустился занавес, четверо друзей сидели, глубоко потрясенные, затаив дыхание. Йозеф предложил перекусить в кафе «Центральное». Был погожий, мягкий вечер. Пройдя длинным, а затем небольшим кварталом, они вышли на Херренгассе. Поскольку Брейеры были завсегдатаями кафе, официант знал, что они едят и пьют после театра. Иозеф объяснил Марте, почему венцы так любят кафе «Центральное»: в нем процветала «туфта», то есть присваивание незаслуженных титулов. Любой мужчина в очках именовался доктором, имевший степень доктора назывался профессором, а обладавший званием профессора возводился в аристократа с приставкой «фон».

Зигмунд вытащил взятый им экземпляр «Эдипа–царя» и принялся перелистывать книжку, переводя вполголоса с греческого на немецкий.

– Йозеф, кое–что смущает меня, – признался он. – Не сложилось ли у тебя впечатления, что Иокаста знала с самого начала, что она вышла замуж за собственного сына?

– Нет… О! Но она осознала истину раньше Эдипа. Поэтому она и покончила с собой.

– Но несколько раньше в пьесе Эдип рассказывает Иокасте о своей встрече с Фебом, который предсказал:

– Да, – прервал Йозеф, – но Иокаста не могла из сходства злых предсказаний сделать вывод, что Эдип ее сын. Она полагала, что он умер ребенком в горах.

Зигмунд листал текст, тогда как Йозеф жевал слоеный пирожок со сливовой начинкой.

– Но когда прибыл посыльный, чтобы рассказать Эдипу о смерти его отца Полиба, и Эдип еще тревожится по поводу второй части предсказания, Иокаста говорит:

Мне кажется, что она делает хорошую мину при плохой игре.

– Это не доказывает, Зиг, что она знает.

– Тогда подумай о следующем, – настаивал он. – Ио–каста отсутствует, когда пастух опознает Эдипа как ее сына. К этому времени она уже повесилась!

Вмешалась Марта:

– Я вижу, к чему клонит Зиги: даже если Иокаста узнаёт правду, она делает все, что в ее силах, чтобы не раскрывались их отношения.

Йозеф подвигал своей бородой, словно она это делала самостоятельно:

– Согласен, видимо, она была захвачена врасплох. Могло ли быть так, что Иокаста знала, но лишь подсознательно?

– Думаю, так, Йозеф: она жила длительное время с сознанием этого, свыклась с этим и с необходимостью любой ценой сохранить брак.

Матильда спросила спокойно:

– Господа, не является ли это вольным анализом классической греческой драмы?

– Нет, Матильда, – сказал Зигмунд, – это также и современная драма.

– Но каким же образом? У нас нет богов на Олимпе, нет сыновей, которым предстоит преступное общение с матерью… и пролитие крови отца родного. Это было давно и столь же далеко от нас, как путешествие Язона в поисках золотого руна.

– Все великие произведения литературы универсальны; если у них отсутствует такое качество, то они забываются, а это значит, что «Эдип–царь» современен. Генрих Шлиман обнаружил Трою пятнадцать лет назад и при раскопках прошел через наслоения девяти городов, построенных один над другим. До этого только Гомер верил, что Троя существовала.

– В таком случае ты думаешь, что в «Эдипе–царе» захоронено девять городов? – спросил Йозеф.

– Я не знаю. Но послушай эти строки, сказанные слепым пророком Эдипу:

– Ух! – воскликнула Марта. Зигмунд взглянул на нее с тревогой.

– Ребенок лягнул меня. Думаю, что удар нацеливался в отца.

Все засмеялись; Зигмунд – с легким чувством смущения.

Марта подстраивала свое расписание к Зигмунду; она решила, что родит в воскресенье, когда ее муж будет свободен от пациентов и от работы в больнице. Она проснулась в три часа утра – начались первые схватки. Зигмунд спросил, не нужно ли пойти за доктором Лоттом и акушеркой. Она ответила:

– Подождем.

В пять часов он уже не мог ждать спокойно. После беглого осмотра доктор Лотт сказал: «Роды протекают очень медленно, займут день и ночь».

Марта была спокойной. Она решила обойтись без анестезии. После полудня боли усилились, и она стонала, каждый раз извиняясь за свое поведение. В половине восьмого вечера доктор Лотт сказал:

– Ребенок не выходит. Думаю, что придется наложить щипцы.

Зигмунд взглянул на жену. Это было опасно, больше для ребенка, чем для матери.

Сами роды заняли двадцать пять минут. Хотя в комнате было прохладно, Зигмунд чувствовал, как по его лицу бежит пот. Марта шутила по поводу своих мук, и это забавляло доктора Лотта и акушерку. Когда вышел ребенок. Марта сказала, что чувствует себя хорошо, съела тарелку супа, внимательно осмотрела дочь и, убедившись, что она нормальная и не имеет травм, крепко заснула.

Зигмунд, измученный и счастливый, держал свою дочь, которую они решили назвать Матильдой в честь Матильды Брейер, взвесил ее – в ней было семь фунтов, нашел, что она кричит приятным голосом, и положил ее в детскую кроватку, заметив:

– Вроде тебя не расстроило твое большое приключение. В полночь он пошел в кабинет и написал о случившемся фрау Бернейс и Минне, закончив письмо словами:

«Я прожил с Мартой тринадцать месяцев и никогда… не видел ее столь прекрасной, простой и доброй, как в этот критический момент, исключающий фальшь».

Дети приносят счастье. На следующее утро его приемная была полна пациентов.