Легкомысленное окно

Гедымин Анна Юрьевна — поэт, лауреат нескольких литературных премий. Живет в Москве.

* *

*

Я засыпаю,

когда отцветают звезды,

Светлеет небо,

а в доме еще темно,

И окна ближние,

по-утреннему серьезны,

Смотрят прямо

в мое легкомысленное окно.

Проснешься за полдень,

вся жизнь никуда не годится...

Но в пыльной Москва-реке

купола сияют вверх дном...

И думаешь: Господи!

Спасибо, что надоумил родиться

В городе,

где такой пейзаж за окном!

Такой синий,

такой золотой и белый!..

Теперь, судьба моя,

ты, без промаха и стыда,

Карай, обманывай —

что хочешь со мною делай,

В душе залатанной

эта музыка — навсегда.

И даже если

смерть все-таки существует, —

Все относительно! —

она щемяще мала,

Как памятник временный,

пристроченный к Москве на живую,

Как зыбь на воде,

отражающей купола...

* *

*

Или тепло перешло все границы,

Или мороз проявил мягкотелость,

Только — взгляни: возвращаются птицы.

Родины захотелось.

Вроде бы любят, каются вроде,

Но в холода забывают приличья

И — улетают.

Глаза отводит

Грешная стая птичья.

Их бы прогнать!

Но в лесах наших темных

Любят заблудших и непутевых.

Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий.

Мешкаю на пороге.

Защитник Отечества

Мелкий, щуплый, мучимый половым вопросом,

Никогда не любимый теми, о ком мечталось,

Он стоит на плацу под дождем, забирающим косо,

И уныло прикидывает, сколько ему осталось.

Как ни верти, до дембеля — без недели два года.

Целых два года добродетели защитного цвета.

За которые если что и улучшится — так только погода,

Или вдруг старшина подорвется... Но не будем про это.

Поговорим о противнике. На него надо много дуста,

А дуст теперь в дефиците, чтоб ему было пусто.

На старшину же требуется лишь немного тротила,

А при достаточной меткости — одной бы пули хватило...

В общем, защитник Отечества пребывает в подсчетах.

(“Я вернусь, мама!”) И подсчетов — до черта.

Что будет дальше? —

К арифметике ограниченно годный,

Он все равно выживет, средь тревог и побудок,

При врожденном умении держать удар на голодный

Или — реже — впрок набитый желудок.

*    *

 *

Остался от дуба такой пустяк! —

Обугленный кратер,

весь в ложных опятах.

Но видно сразу:

силен был костяк,

Вон сколько мощи в корнях-лопастях!

И торс неохватен

в бугристых пятнах.

Нет-нет — по ошибке — в траву падет

Тень ствола.

Отплакавшие похоронно,

Ветра по привычке смиряют лёт

Там, где задерживала их

его крона.

И так же

струи дождя чисты,

Его омывающие среди лета,

И так же чахнут

уродливые кусты,

Которым из-за него

не хватало света.

*    *

 *

Ты для меня

Больше, чем беда,

Больше, чем вода

В пересохшей округе.

Ты для меня —

И шальная толпа,

И лесная тропа,

И друзья, и подруги.

Давай

Сядем, как в детстве, в трамвай,

Чтобы лужи и брюки клеш!

Давай

Ты никогда не умрешь!

Лучше уж я...

И стану для тебя

Солнцем над головой

И лохматой травой

У ограды.

Чтоб все подруги твои

И все супруги твои

(И даже мама твоя)

Мне были рады.

*    *

 *

А у сына — твое

выраженье лица, движенья,

Лишь от осени —

желтоватая прядь.

Каково мне, выбравшейся

из вражьего окруженья,

Обернуться — и вновь

перед прошлым своим стоять!

Даже страшно смотреть,

до того вы видитесь оба

В одном лице.

Вот ведь каверзное волшебство!

Каково мечтавшей

любить этот облик до гроба

В самом деле до гроба

обреченной любить его!

Подрастает подсолнух.

В нем растенье и солнце — двое.

Горизонт так отчетлив,

словно впрямь он — последний край...

“Отпусти! Отпусти!” —

умоляет сердце седое.

Воспаленная память

заклинает: “Не отпускай!..”

*    *

 *

И пасмурный ветер

потрогать влажной щекой,

И с нежностью вспомнить ночлег —

подобие крова,

И вновь устремиться туда,

где в траве за рекой

Гуляет рыжая

лоснящаяся корова.

И даже если

нерадостная пора —

Такая, что, Господи,

не приведи нашим детям,

Все равно каждый вечер

мечтать дожить до утра,

А значит — верить в бессмертие,

как кто-то верно заметил.

И вдруг однажды,

стоя вот так, в пальто,

С десятком лисичек,

найденных здесь же, на кромке поля,

Оказаться внутри звездопада,

хотя никто

Не просил щедрот у небес,

а только глазел, не боле.

А звезды стекают под ноги,

как вода.

И не надо особых навыков

в предсказанье,

Чтоб увидеть дальнейшее:

вздрогнешь и, как всегда,

Вспомнишь детство, паром...

И — не загадаешь желанье.

*    *

 *

“Пожалуй, не люблю, — сказал, —

но не грусти:

Других я не люблю

значительно сильнее.

Возьми, что нажил я,

коль сможешь унести:

Закаты над рекой,

неполных лун камеи,

Заначенный экспромт —

тот, что на черный день,

Уверенность в себе

(в ней все — одна бравада),

Бессонниц благодать,

а ежели не лень —

Возьми и жизнь саму,

мне ничего не надо”.

И вспомнила рассказ

о мастере мостов:

Без отдыха и сна,

иной не зная страсти,

Он строил дивный мост.

Когда был мост готов,

Созвал всех горожан

счастливый дряхлый мастер.

Он им сказал: “Не зря

был я судьбой храним!

Я завершил свой труд!

Труд жизни! Неужели!..”

И он прошел свой мост.

И рухнул мост за ним...

...И я, как мастер тот,

своей достигла цели...

*    *

 *

Что ни мгновенье —

то неверно понятый знак:

Сны на пятницу,

в марте — мороз под двадцать...

О чем ни задумаешься,

из всего выходило так,

Что нам с тобой не расстаться.

Но ошибка выявилась.

Понуро стою,

Одинокая двоечница,

в ожидании приговора.

Господи,

приемлю волю Твою!

Но не так же скоро!

Журавли над сопками:

“Се ля ви! Се ля ви!”

Нашу лодку скрипучую

умыкнули в полночь с причала.

Приметы меняют вектор,

ибо конец любви

Есть зеркальное отраженье

ее начала.