Витражный осколок

Буковская Тамара Симоновна родилась в Ленинграде. По образованию филолог. Поэт, автор статей по проблемам современного изобразительного искусства. Сотрудник Всероссийского музея А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге. Автор шести поэтических сборников и многочисленных публикаций в отечественных и иностранных журналах.

                           *      *

                               *

Какое время живет в наших домах —

настоящее, прошедшее, будущее?

Плюсквамперфектные лестницы

в Коломне — с зияющими провалами

лесчатки, но пахнущие пирогами

с визигой, щами, антоновкой и

довоенной, той, до 14 года, жизнью,

ведут вниз и наверх уже не выводят.

Лестничные площадки с недобитыми

витражами в высоких окнах — равно

не помнят гимназистов, реалистов,

фэзэушников, лишенцев, орденоносцев…

Разве что гвоздем выцарапанную фразу:

“Забыл ключ — ушел гулять. Вернусь поздно!”

Памятник ушедшей эпохи, ушедшей жизни.

Наши слова разлетелись по ветру, наши

старания выучить “темный язык” — тщетны.

В комнатах — пахнет пылью, старостью,

предсмертным потом — и сквозняки

холодного лета не могут вытеснить

этот тяжелый комнатный дух,

он один — наше настоящее. Он уйдет

вместе с нами коридорами вечности,

лестницами давнопрошедшего — в подвал,

где пахнет сырыми дровами,

в неразделимой братской участи

сваленными грудой на каменном,

известняковыми плитами выложенном полу…

Останется ключ от двери, тень от окна

на давно облупившейся стене, рубиновый блеск

витражного осколка, широкий подоконник

с консервной банкой для окурков, почтовый ящик,

кнопка звонка… И гвоздем выцарапанная на стене

надпись: “Сейчас вернусь. Подожди…”

Июнь 2001.

                           *      *

                               *

Не побрезгуй — поживи!

Выдохни и охни —

что ж мы, Господи, одни?

Сдохли все? Оглохли?

Только снег да черный мрак —

мука расстоянья,

и не видит Божий зрак

глубины отчаянья.

И такая нагота

сердца, и такое

жа-ло-ст-ли-во-е

нутро, что не успокоить,

белым снегом не застлать,

не заспать, не скинуть,

разве что забыть, как звать,

в белом поле сгинуть…

3.1.2002.

                           *      *

                               *

Снег картонный,

воздух жесткий,

наждаком дерет

гортань.

Смех гортанный,

возглас хлесткий,

нож на кой берет

в карман?

Дух железный,

нож карманный,

жаркий выдох —

выход — вот!

Вот те на!

Нарочно, что ли?

Дверь раззявлена,

как рот!

Выйди вон —

а там такое,

что душа

не разберет

слово Господа

простое

и прозрачное,

как лед…

7.1.2002.

                           *      *

                               *

Елкой больше

не пахнет,

и к веткам

орехи в фольге,

мандарины

и крымские

яблоки ниткой

никто не привяжет.

Остались игрушки,

еще довоенные, —

вата, фольга,

остов из проволоки,

картонные дирижабли,

летчики, парашютисты,

стеклянные бусы…

Шар серебряный.

Шар золотой.

Елкой не пахнет…

9.1.2002.

                           *      *

                               *

Пахнет гнилью, и солью, и йодом

под чухонским застиранным сводом,

где тебе равно наплевать —

ять вернуть или ё потерять.

Ах ты Господи! Тянет теплом.

С жизнью вечной — похоже — облом…

А стишком ли, балладой ли, одой

ты родня — бузине, огороду,

дядьке в Киеве, прочему сброду

да Маркизовой луже, где броду

сроду не было. Чуешь породу?

Пахнет йодом, и гнилью, и солью —

как в больнице — смертью и болью,

как на кладбище — жизни тщетой,

за оградой ее — нищетой.

Под белесым, залатанным сводом

пахнет потом, и кровью, и медом.

Пахнет морем, и рыбой, и гнилью —

человеческой малою былью.

Под застиранным, латаным сводом

пахнет гнилью, и солью, и йодом!

Апрель 2001.

                           *      *

                               *

Человек

как рука

пятипал,

пятиост,

голова

в небесах,

ноги

чуют погост,

на все стороны

крест —

ост ли, зюйд,

норд ли, вест,

но прошедшие

ГОСТ

лягут здесь

в полный рост.