"Восточная война [СИ]" - читать интересную книгу автора (Белогорский Евгений)

Глава III. Севастопольская страда на суше.

Диспозиция князя Меньшикова, которую он довел до сознания своих штаб-офицеров, собравшихся на совещании в палатке светлейшего по случаю предстоящего боя с противником, была такова. "Мы стоим, а неприятель нас атакует". Коротко и ясно, с тайными потугами на близость если не с Суворовым и Наполеоном, то уж явно с Кутузовым или принцем Евгением Савойским.

В принципе, в этой диспозиции князя можно было при желании найти зерно здравого смысла. Занимая выгодную позицию, при обычной оценке потерь атакующей стороны должны были составлять пропорцию 3:1, что позволяло не только обескровить врага, но при удобном случае и нанести поражение. Скорее всего, именно это он и имел в виду, однако с претворением теорию в жизнь у светлейшего князя были серьезные проблемы.

Неизвестно по какой причине, командование левым флангом, который согласно диспозиции светлейшего располагался на крутых горных вершинах, был поручен генералу Кирьякову, который постоянно находился в состоянии подпития. Когда Меньшиков объявил ему свое решение, тот, слегка пошатываясь, встал во весь фрунт и произнес историческую фразу:

- Не извольте беспокоиться Ваша Светлость. Шапками французов закидаем!     

Получив столь емкое и увесистое заверение, Меньшиков остался вполне, доволен своей задумкой и приказал ждать неприятеля на неприступных позициях. Сам Кирьяков, после совещания у князя даже не удосужился произвести диспозицию своих частей, поспешив по более важным для него делам. В итоге, на позиции левого фланга не было предпринято ничего, чтобы затруднить противнику продвижение в этом направлении, посчитав горный склон изначально неприступным укреплением. Не была разрушена  или завалена даже узкая  горная тропа, ведущая от подножья к вершине. Генерал веселился, а офицеры не посмели проявить инициативу, отлично помня, что она наказуема.   

Было уже около двенадцати часов, когда французские солдаты под командованием генерала Боске устремились в атаку. По общей диспозиции, французы наступали правым флангом, тогда как англичане атаковали левым флангом. Первым предстояло взойти на горную кручу, вторым перейти через мост на противоположный берег Альмы.

Едва только противоборствующие стороны стали сближаться, как сразу выявилось огромное превосходство ружей неприятельских солдат, над стрелковым вооружением русских пехотинцев. Вражеские стрелки, вооруженные штуцерами начинали свободно выбивать плотно стоявшие против них линейные ряды русской пехоты с пятисот, шестисот метров, тогда как они сами, могли наносить ответный урон только с расстояния ста - ста пятидесяти шагов.

Больше всего от вражеского огня доставалось пушкарям. Французские зуавы, буквально доставали орудийную прислугу своими смертоносными пулями, тогда как ядра и шрапнель, выпущенные в ответ, наносили врагу урон только на дистанции в сто десять, сто двадцать метров. С бессильным отчаянием смотрели артиллеристы генерала Кирьякова на густые ряды вражеской пехоты, которые быстро приближались к ним без всяких потерь. От ярости они скрежетали зубами и громко бранились видя, как раз за разом их дружные залпы уходили в сторону неприятеля без всякого толка. С нетерпением ожидали солдаты того момента, когда они смогут наконец-то отплатить смертью за смерть.

Позабыв обо всём на свете, не обращая внимания на роем летящие пули, русские пушкари не оставили своих позиций, выказывая полное пренебрежение к смерти. С лихим азартом обреченных бросались они после каждого выстрела к орудию, чтобы успеть прибранить его, и торопливо забить в ещё горячий ствол пушки новый заряд, прежде чем штуцерная пуля выбьет кого-нибудь из их рядов.

Вскоре настал черед и французов демонстрировать чудеса своей храбрости и настойчивости против русских ядер и картечи. Устилая крымскую землю своими синими мундирами, они упорно продвигались вперед и, несмотря ни на что, старательно держали ровность своих рядов.

- Вива ля император! - громко кричали седоусые сержанты, потрясая над своими головами, обнаженные шпаги, призывая  своих подчиненных к исполнению священной воли Наполеона.

- Вива ля Франс! - отвечали им французские зуавы, дружно отбивая ногами строевой шаг, готовясь в любой момент броситься в рукопашную схватку с противником.  

По мере приближения противника к русским позициям, пушки артиллерийских батарей, словно по мановению волшебной палочки стали замолкать. И это не было результатом  удачной стрельбы зуавов по орудийной прислуге. Молчание русских пушек заключалось в самой банальной причине, которая, тем не менее, сыграла роковую роль в этой битве. Охваченные азартом боя, многие орудийные расчеты,  просто истратили впустую весь свой боезапас, а когда бросились за зарядными ящиками, то оказалось, что они находятся далеко в тылу.  

Поэтому, когда синие мундиры вышли на рубеж последнего броска перед рукопашной схваткой, русским пехотинцам приходилось рассчитывать только на себя. Единичные залпы картечи, которые хоть и наносили урон врагу, никак не могли изменить общую картину боя. Но даже в таких условиях русские солдаты показали себя с самой лучшей стороны.

Стоя под убийственным огнем французов, они не дрогнули и не побежали, как на то рассчитывал противник, а, отвечая дружными ответными залпами, стояли ровными рядами, твердо выставив вперед свои трехгранные штыки.

Как не горячо любили французы своего императора Наполеона и Францию, как не подзадоривали своих солдат седоусые сержанты, но французская сила встретила достойного противника, за плечами которого так же стояло славное боевое прошлое и любовь к родине. В этой кровавой схватке потери обоих сторон росли, словно снежный ком. Люди ежеминутно гибли, сраженные выстрелом в упор, пронзенные штыками, или падали с разбитой головой от удара приклада, но перед этим они стремились любым способом нанести хоть малейший урон противнику, чтобы склонить чашу весов победы в свою пользу.  

Обе стороны были достойны победы, однако у подданных французского императора не было той твердой решимости умереть на поле боя, которая присутствовала у русских, и они начали отступать. Когда уже наметился основной перелом в рукопашном сражении, то по иронии судьбы ожили русские батареи, к которым подвезли долгожданный боезапас. Уцелевшие орудия щедро палили картечью по отступающему врагу, стремясь внести и свой скромный вклад в этот боевой успех.

Примерно такая же картина была и на правом фланге русских войск, которыми командовал генерал Петр Горчаков, но с той лишь разницей, что если штуцера французская пехота имела больше половины, то англичане были вооружены ими поголовно. Засев в зарослях виноградника по склону берега, не бывшие заранее уничтожены русскими, они методично расстреливали шеренги Брестского полка, который, выполняя диспозицию Меньшикова, прикрывал мост через Альму.

Не лучшим образом обстояли дела у Владимирского и Бородинского полка, стоявших чуть далее своих товарищей. Их линейные ряды так же страдали от штуцерного огня англичан, которые выжимали из своего преимущества максимум выгоды, выкашивая русских солдат, при этом, не неся потерь.  

Как и в случае с французами, русская артиллерия ничем не могла помочь своей героической пехоте, обозначив своё присутствие оглушительной пальбой, от которой было минимум толка. Единственным отличием общей картины боя, было то, что пушкари правого фланга быстро поняли всю бесперспективность своего занятия и, убедившись, что их выстрелы не причиняют противнику урон, сами прекратили огонь, в ожидании своей минуты.

Спасение пришло со стороны английской гвардии, которая, выполняя приказ генерала Кинглэка, раньше времени двинулась в атаку на мост. Видимо решив, что противник уже основательно обескровлен или желая первым получить бремя славы, англичане ринулись в бой и тем самым заставили своих стрелков прекратить убийственный огонь.  

Бой разгорелся не на жизнь, а на смерть. Рыжеусые Томми и Бобби, отчаянно хотели доказать русским дикарям своё полное превосходство над ними, во славу своей любимой королевы Виктории и дорогого лорда Пальмерстона. Выкашивая штуцерными залпами русских солдат и добивая уцелевших стальными штыками, они желали делом разрешить исторический вопрос, который почти сорок лет стоял поперек горла у всей английской нации, кто же был главным победителем Наполеона. Однако русские упорно не желали разбегаться при виде алых мундиров гвардии, её медвежьих шапок и полосатого флага. У них было своё мнение.

Трижды Владимирский полк ходил в штыковую атаку против английских гвардейцев и, потеряв больше половины своего состава, отбросил врага на исходные позиции, отбив захваченные было врагом свои знамена.

Не менее славно и действовал Бородинский полк. Так же как и его соседи, он трижды ходил в штыковую атаку и сумел не только отразить натиск врага, но даже отбросить врага за реку, в плотную подойдя к холмам, на которых располагался штаб лорда Раглана. Знай об этом бородинцы заранее, они бы, несомненно, атаковали его невзирая ни на какие потери и могли бы изменить весь ход битвы. Однако, попав под густой штуцерный огонь вражеских стрелков, они лишь прекратили преследование бегущих англичан и отошли на исходные позиции.  

Казалось бы, успех был на стороне русских войск, но зуавы генерала Боске смогли внести перелом в битве тогда, когда этого никто не ожидал. Мелкими отрядами они двинулись на штурм горных круч генерала Кирьякова и, к своему удивлению, обнаружили, что горный склон никто не защищает. Генерал Кирьяков посчитал, что  сама природа делает этот фланг его позиции неприступным и поэтому, ограничился выставлением наблюдательного поста из двадцати казаков.

Когда зуавы без потерь поднялись по крутой горной тропинке наверх, они легко смогли справиться с растерявшимися казаками, после чего в атаку устремилась линейная пехота, а за ними потянули свои орудия французские артиллеристы. За короткое время они смогли поднять свои пушки и развернув их прямо на тылы русских полков, только-только отразивших фронтальный натиск неприятеля.

Не теряя ни одной минуты французы обрушили губительный огонь шрапнели на стоявшие поблизости батальоны Белостокского полка, с каждым залпом основательно выкашивая их ряды. Не имея приказа от генерала Кирьякова о каких-либо действиях, солдаты и офицеры мужественно стояли на одном месте, глупо погибая из-за нерасторопности своего командира.

Едва только Кирьякову донесли о появлении французов на его левом фланге, как генерал сначала впал в ярость, не поверив гонцу, а когда явственно заговорили французские пушки, впал в прострацию, повторяя только одно слово: "Не может быть". Так прошло несколько минут, пока полковник Циммерман не обратился к генералу с предложением отдать приказ об атаке врага, чем поверг Кирьякова в ужас.

- Атаковать!? Да вы сума сошли! Оставаться здесь смерти подобно! - вскричал тот и, вскочив на коня, не сказав ни слова, устремился в тыл, предоставив офицерам своего штаба самостоятельно принимать решение, что делать дальше.

Едва только командир постыдно бежал, как вслед за ним поспешили все остальные, бросив солдат и офицеров, стоявших на передовой, на произвол судьбы. Один только полковник Циммерман решился послать своего ординарца корнета Симочкина в обреченные на смерть войска левого фланга с приказом об отступлении.

Было уже ближе к вечеру, когда, презирая пули и разрывы вражеских ядер, гонец достиг расположения Белостокского полка.

- Генерал приказал отходить на Качу - успел проговорить храбрый ординарец, как штуцерная пуля французов угодила ему в бок, и кривясь от боли он сполз на землю, подхваченный солдатскими руками.

- Отходим, отходим! - горестно разнеслось в рядах белостокцев, которые были готовы идти в штыковую атаку на врага, не взирая на его пули и шрапнель. Ещё можно было все исправить и если не одержать победу, то оставить за собой поле боя, однако бегство Кирьякова ставило жирный крест на все эти возможности.

Заметив движение в стане русских, французы немедленно предприняли новую атаку, желая  полностью сломить левый фланг русской армии, обратив их в повальное бегство.

- Вива ля император! - вновь громко раздались призывные крики сержантов и офицеров, указывающие солдатам остриями своих шпаг, направление новой атаки.

- Вива, Вива! - отвечали им солдаты, перестраивая на ходу свои поредевшие ряды, перед решительным броском в штыковую атаку.  

Видя, что противник намеривается фронтальной атакой уничтожить отступающие батальоны, офицеры передней линии обороны приняли героическое решение, которое как нельзя лучше продемонстрировало врагу силу русского характера. Все они остались на своих позициях, чтобы ценой собственной жизни, спасти отступающих товарищей.  

С полным спокойствием и деловитостью, русские пушкари неторопливо забивали заряды в жерла своих орудий, намериваясь дать свой последний бой. Громкие угрозы в адрес врага вперемешку с матом неслись из рядов поредевшей пехоты, угрюмо сжимавшие свои ружья. И бой, который случился на берегах Альмы, этим  вечером  был поистенне маленьким чудом.

Наступающие французы буквально устлали своими телами подступы к русским  пушкам, которые палили, не переставая до того момента, когда разъяренная пехота все-таки ворвалась на их батареи. Но и тогда бросив бесполезные орудия, артиллеристы капитана Храпова, с банниками на перерез бросились на врага, поддержанные своей пехотой.

Столь яростное сопротивление русской пехоты не только позволило батальонам отбросить врага на исходную позицию, но даже в порядке отойти в направлении Качи, оставив на поле боя врагу всего три подбитых орудия.

Вслед за ними, были вынуждены оставить свои позиции и полки генерала Гончарова. Стойкость и мужественность русских войск так поразила британского фельдмаршала Раглана что, он не только не попытался организовать преследование отступающего врага, но, даже опасаясь возможной ночной атаки, до самого утра продержал своих солдат в полной боевой готовности.

Аналогично этому действовал и французский маршал Сент-Арно, который, несмотря на явный успех своих полков с занятием высот, больше не предпринимал попыток преследования противника.

Если бы наши генералы во главе с Меньшиковым знали, как их опасаются союзники, они бы возможно не были бы столь поспешны в своем отступлении, которое с получением известия от Кирьякова, превратилось в паническое бегство. Светлейший князь был ничуть не лучше своего любимца.

Страх от поражения на Альме, так сильно ударил в голову светлейшему князю, что тот, боясь быть отрезанным противником от своих главных сил, не заезжая в Севастополь, направившись прямиком в Бахчисарай.

Только присутствие в Севастополе личного посланника царя, заставило Меньшикова,  не доезжая двух верст до города остановиться и вызвать к себе адмиралов Корнилова и Нахимова, а так же самого Ардатова, для извещения о своем  поражении в битве и о возложении на Корнилова  верховного командования в Севастополе.

- Господа, мы потерпели ужасное поражение - отрывисто произнес князь - их проклятые штуцера, выбили половину моего войска! Видели бы вы только эту адскую картину! Просто уму не постижимо, что они делали с нами! А потом эта шрапнель с высот. Она просто выкашивала линейные батальоны за рядом ряд, за рядом ряд и мы ничего не могли поделать. Пришлось спешно отступать, чтобы сохранить хоть что-нибудь! Иначе мы все бы там полегли!

Было хорошо видно, как трудно Меньшикову было говорить. Светлейшего князя постоянно била внутренняя дрожь и ему стоило больших усилий держать себя в руках перед своими собеседниками. Постепенно Меньшиков справился с собой и принялся раздавать указания.

- В столь чрезвычайной ситуации, государственные интересы требуют моего незамедлительного присутствия в Бахчисарае, откуда господа, собрав все наши силы в один кулак, мы попытаемся в дальнейшем разгромить врага. Хотя если говорить честно, я не исключаю возможность, что нам придется оставить Крым.

Стоявшие перед Меньшиковым адмиралы и Ардатов с удивление взглянули на светлейшего князя, который, испугавшись, что его, перебьют и начнут спорить, торопливо продолжил свою речь.

- И так господа, вместе с армией я покидаю Севастополь и возлагаю обязанности командира гарнизона на господина вице-адмирала Корнилова - объявил свой приказ Меньшиков, стараясь при этом не смотреть в удивленное лицо моряка.

- Слушаюсь Ваше Высокопревосходительство! - Корнилов вытянулся в струнку перед князем.

- Надеюсь, Михаил Павлович, вы не против подобного назначения? - с тревогой поинтересовался князь у царского посланца.

- Нет, Ваша Светлость. Вполне одобряю - коротко ответил Ардатов.

- Вот и славно! - обрадовался Меньшиков, ожидавший, что Ардатов будет всячески противиться его выбору, настаивая на кандидатуре Нахимова.

- Приказываю вам, Владимир Алексеевич, защищать город до последнего солдата и матроса, как это завещал генералиссимус Суворов. Приказ и все необходимые инструкции я пришлю с нарочным, немедленно, как только прибуду в ставку, - важно произнес светлейший, радуясь тому, что так удачно развязался с нелюбимым им флотом, с молчаливого согласия Ардатова, которого в настоящий момент он больше всего опасался.

- Ты прямо со мной, Михаил Павлович, или собрав вещички, догонишь по дороге? Если будешь собираться, то я оставлю тебе эскадрон для охраны, но только прошу тебя, поспешай. Не ровен час, противник нагрянет.

- Я Ваша Светлость пока остаюсь в Севастополе, так как не получил приказ Государя Императора, об его оставлении.

Запыленное и усталое лицо Меньшикова моментально превратилось в маску хищной птицы, готовой броситься на своего обидчика. Несколько секунд светлейший князь буравил Ардатова тяжелым взглядом, а затем с трудом выдавил из себя прощальные слова - Как вам будет угодно - после чего вскочил в походную карету и умчался в спасительный Бахчисарай.

Ардатов поднял свою правую руку и трижды перекрестил карету князя, что вызвало слабое подобие улыбки на губах Нахимова. Он расценил этот прощальный жест посланника по-своему и был недалек от истины.

- Какова численность гарнизона Владимир Алексеевич? И каково положение с обороной? - спросил Ардатов адмирала, едва только карета князя скрылась из глаз.

- Восемь резервных батальонов господин генерал. Однако это не самое худшее. На сегодняшний момент оборонительных укреплений в районе Северной стороны практически нет и, если враг ударит в ближайшие два дня, Севастополь падёт  - ответил бледный от отчаяния Корнилов.

- Но ведь весь город вместе с солдатами уже целых два дня работает на них, не покладая рук? Я сам видел орудийные башни с готовыми орудиями? - искренне удивился Ардатов.

- Увы, Михаил Павлович - вступился в разговор Нахимов - то, что вы видели, это лишь некоторые участки обороны. Самой же полноценной обороны пока не существует. Согласно оценке майора Тотлебена, а я полностью доверяю его мнению, для создания укреплений способных выдержать хотя бы один полноценный штурм, нам потребуется две недели минимум.

- Так что, ваше превосходительство, может вы зря не вняли совету князя и не покинули Севастополь, пока этому есть возможность - осторожно спросил Корнилов, но тут же осекся от властного взгляда Ардатова.

- Я уже сказал Меньшикову, повторю и вам, господин адмирал, что не получал приказ об оставлении Севастополя, куда я прибыл по именному распоряжению императора. И оставлять его на милость врагу не собираюсь, подобно некоторым партикулярным лицам, приславших мне сегодня письмо с просьбой обратиться к маршалу Сент-Арно о мирной сдаче города. Не желаете ли ознакомиться, Владимир Алексеевич? - гневно выдал Ардатов. - Вижу, не желаете. И правильно делаете, хотя на досуге, если будет время, ознакомьтесь, занимательное письмишко.

- Полноте, Михаил Павлович, - вступился за покрасневшего  Корнилова Нахимов - Владимир Алексеевич просто выразил опасение за вашу жизнь и более ничего.

- Благодарствую, Павел Степанович, за заботу о моей персоне, но я уже стар прыгать зайцем от любой опасности подобно светлейшему князю - произнес Ардатов. Между собеседниками возникла напряженное молчание, которое первым прервал царский посланник.

- У вас, господа, сейчас очень много забот по обороне города. Надо много взвесить и решить, и поэтому я не смею вам мешать. Для меня, Владимир Алексеевич, сейчас очень важно знать: где находиться враг, и что он замышляет. С вашего разрешения я займусь разведкой. Слава богу, Меньшиков оставил в моем распоряжении два эскадрона казаков, с помощью которых я и буду действовать. Разрешите идти? - деловым тоном спросил граф Корнилова.

- Да, конечно, - торопливо ответил новоиспеченный командующий гарнизона, продолжая краснеть.

- Честь имею. - Сказал Ардатов и махнул рукой адъютанту, чтобы подавал лошадь.

- Будьте осторожны, Михаил Павлович. Вы нам нужны.- Бросил ему в спину Нахимов и граф согласно кивнул головой, покидая адмиралов. Чувствуя обиду Корнилова за брандерную атаку, проведенную вопреки воле адмирала, Ардатов решил, дабы не порождать ненужные внутренние склоки, предоставить ему полную свободу действий.

Первые сообщения о местопребывании противника стали известны только к середине следующего дня. Их привезли конные разведчики-казаки, которых Ардатов послал в дозор, едва стало известно о поражении на Альме. Переждав день, союзники стали осторожно выдвигаться к реке Бельбек, постоянно ожидая внезапного появление свежих войск Меньшикова. Однако этого к их огромной радости не произошло, светлейший князь прочно обосновался на реке Кача, южнее Бахчисарая и не собирался атаковать врага.

Осмелев и узнав от татар, что Меньшикова в Севастополе нет, союзники незамедлительно перешли к более активным действиям, решив захватить главную базу русского флота на Черном море.

В том, что русские без боя не уступят Севастополь, среди союзников не сомневался никто. Весь вопрос состоял в том, с какой стороны следовало атаковать город - северной или южной? По этому поводу в палатке командующего объединенными силами маршала Сент-Арно  вспыхнуло яростное обсуждение. Генерал Канробер стоял за северный вариант, предлагая разом покончить с осиным гнездом противника, пока тот ещё не пришел в себя от поражения на Альме. Лорд Раглан стоял за южный вариант штурма, указывая, что в этом случае союзники могут справедливо рассчитывать на огневую поддержку кораблей объединенного флота, чьи орудия если не сметут русские батареи с лица земли, то наверняка заставят замолчать большую их часть.

- Если же мы не сможем взять город с первого удара, а я, как трезвомыслящий человек, не исключаю такой возможности, то через балаклавскую или иную бухту, мы сможем получить морем для продолжения войны новые силы и провиант в нужном количестве - подытожил свою речь лорд.

При упоминании о провианте, которого у союзников было крайне мало, многие из офицеров, в душе согласились с доводами Раглана, но только не генерала Канробера.

- Согласно сведениям, полученным от перебежавших к нам татар, Севастополь крайне плохо укреплен с северной стороны. В ваших словах, господин фельдмаршал, есть свой резон и логика, но зачем нам садится в длительную осаду, когда все можно решить сразу одним ударом?

- Я полностью согласился бы с вами, генерал, если бы наши войска в последнем бою не понесли ощутимые потери. В нашем нынешнем состоянии это очень большой риск - парировал выпад француза Раглан.

- Кто не рискует, тот не бывает победителем - не соглашался Канробер. - Подумайте, один удар и мы уже в этом году захватим Севастополь, чтобы затем очистить от русских Крым и Кавказ! Разве не ради этого мы сюда прибыли по приказу императора?

Оптимизм француза и его страстная вера в удачу сильно поколебали доводы британца, и тот поспешил ответить.

- Крым, Кавказ и по возможности Украина. Все мы хорошо помним главные пункты нашего большого стратегического плана войны, и я только за его выполнение. Но вот что случится, если вдруг окажется, что укрепления у русских все же есть, и вместо незащищенных пригородов нас встретят траншеи, полные солдат и батарей с орудиями. Лишенные огневой поддержки своих кораблей, мы вряд ли сможем взять город, а если и возьмем, то уже ни о каком дальнейшем ведении боевых действий не может быть и речи.

Оба спорщика выжидательно посмотрели на лежавшего в кровати маршала. Ещё до высадки в Крым, Сент-Арно, как и многие другие военные экспедиционного корпуса, болел дизентерией, которая основательно подкосила его силы. Сильно страдая от обезвоживания организма, маршал был вынужден проводить совещание, лежа в кровати, возле которой стоял ночной горшок.  Измученный непрерывным урчанием в кишках и дикими спазмами, больше всего на свете он хотел заснуть, но железная воля старого солдата не позволяла ему расслабиться в ответственную минуту.

- Ваши споры совершенно напрасны господа - хрипло произнес больной, с трудом приподнявшись от множества подушек, заботливо подложенных за его спину адъютантом - и решить, кто из вас прав или нет, можно только узнав, ждут нас русские на своих северных укреплениях или нет. Поэтому приказываю отправить конную разведку к Севастополю или добыть эти сведения иным путем. Как хотите.

- Но так мы потеряем массу времени, а для врага каждый час подарок! - попытался возразить Канробер, но маршал был непреклонен.

- В словах лорда Раглана есть много здравого смысла и логики. Привезите мне сведения, что моих солдат не встретят фугасы и шрапнель, и я тут же отдам приказ о штурме Севастополя. Тут же, но не минутой раньше! - выкрикнул маршал и в изнеможении опустился обратно на подушки.

Выслушав волю своего командующего, присутствующие на совещание офицеры уже собрались расходиться, как полог палатки откинулся и внутрь торопливо проник адъютант Раглана майор Даунинг.   

- Прощу прощение господа, но только, что в наш лагерь прибыли татарские беженцы из-под Севастополя. Они говорят интересные вещи - произнес запыхавшийся майор. Он взял небольшую паузу, чтобы вдохнуть воздуха, чем самым вызвал сильный гнев у Канробера.

- Ну и что дальше!? Докладывайте, черт вас подери!!!

- Перебежчики говорят, что русские ждут нас на своих северных позициях генерала.

- Ерунда! Два дня назад те же перебежчики говорили мне, что северных укреплений Севастополя не существует. Не могли же они, возвести батареи, оснастить их орудиями  и отрыть траншеи за столь короткий срок!

- Успокойтесь генерал! - осадил своего оппонента лорд - что ещё говорят перебежчики?

- Для усиления своих северных батарей, русские полностью разоружили три корабля. Туда же направлены все флотские экипажи, а сами корабли с целью недопущения прорыва нашего флота в гавань Севастополя, затоплены на входе в бухту.

Гул удивления и недоверия вихрем пронесся по палатке маршала, но он немедленно был пресечен лордом Раглана.

- Это действительно так, господа - подтвердил слова майора британский фельдмаршал - я  получил сведения о затоплении русскими кораблей час назад и не решился довести их до вашего сведения, посчитав их малоубедительными и нуждающиеся в проверке.

- Но может быть перебежчик специально подослан русскими!? - не сдавался Канробер - его надо хорошенько проверить и допросить с пристрастием.

- Это уже сделано господин генерал - быстро произнес Даунинг. - мы обратились за помощью к нашим турецким друзьям и они удостоверили личность перебежчика. Это Али-Хасан, один из лидеров непримиримых крымских татар. Он давно сотрудничает с турецкой стороной, и говорить о его сговоре с русскими просто смешно.

Француз ещё пытался найти весомые контраргументы против сведений, принесенных перебежчиком, но измученный маршал вновь приподнялся от подушек и решительно произнес, пресекая возможность Канроберу продолжать спор:

- Решено господа, приказываю идти на Балаклаву. Да поможет нам Бог.

Как оказалось в последствии, союзники совершили большую ошибку, отказавшись от нанесения удара по слабым, северным позициям города. Перебежки ошибочно приняли бурную деятельность Тотлебена по возведению укреплений за их готовность к отражению штурма и тем самым серьезно изменили почти весь ход войны.

Ударь союзники по Севастополю сразу, и трудно было бы предполагать, выстоял бы город под ударами их войска, а если бы выстоял, то какой ценой и как долго бы длилась его героическая оборона. Так это или иначе, но в лице лорда Раглана судьба преподнесла русским  щедрый подарок.

Конные разведчики непрерывно докладывали Ардатову о передвижении главных сил врага. Они наблюдали за противником издалека. Когда стало ясно, что враг выбрал южное направление, и будет двигаться по горным дорогам, Ардатов отправился к Корнилову с предложением атаковать врага, выгодно используя выпавший шанс.

К удивлению графа, адмирал вежливо выслушал его предложение, поблагодарил за ценные сведения и : отказал.

- Вы в праве обижаться на меня  ваше превосходительство, но дать вам солдат для проведения боевой операции с сомнительным результатом никак не могу.

- Но ведь таким образом мы сможем не только выиграть время, но и задержать врага, нанеся ему определенный урон, тогда как у него каждый солдат на счету - не сдавался граф.

- Ничем не могу помочь. У меня они тоже все на счету и других нет - отрезал Корнилов.

- Жаль. Очень жаль, Владимир Алексеевич, что мы так и не нашли общего языка - разочарованно произнес Ардатов.

- Мне тоже очень, Михаил Павлович, но никак не могу - сдержано произнес Корнилов, ожидая продолжения неприятного для себя разговора, Ардатов не стал давить на адмирала.

- Всего доброго! - устало произнес Ардатов, медленно направляясь к выходу из кабинета Корнилова.

- Всего доброго - растеряно ответил моряк, не ожидавший, что царский посланник так просто отступится от своего предложения.  

Возможно, Ардатов и поступил бы точно так, как и ожидал от него Корнилов, продолжая оказывать давление, ссылаясь на своё положение и упирая на близость к императору. Это делал бы любой другой на его месте царский посланник. Однако, получив отказ от моряка и увидев его праведные глаза, Ардатов вдруг осознал, что в глубине души уже был готов получить подобный ответ.

Как и светлейший князь,сам ранее бывший командующим Черноморского флота, был против проведения атаки брандерами, так и Корнилов, отрицательно относился к нападению на  пехоту союзников из засады, считая невозможным принесения нового в устоявшиеся каноны ведения войны.

Осознав этот досадный антагонизм судьбы, Ардатов решил действовать на свой страх и риск, ограничившись только силами казачьей сотни, которую Меньшиков выделил ему для охраны собственной персоны. И вновь, как и в реализации своих морских идей, граф сознательно сделал ставку исключительно на добровольцев.

К огромной радости Михаила Павловича ни один из казаков не отказался от участия в деле, после того как он громко и во всеуслышание объявил донцам о своих намерениях. Все они, как один, шагнули вперед, не задержавшись ни на секунду для раздумья.

Не желая вновь обращаться к Корнилову с уже отвергнутой им просьбой, в противодействие врагу Ардатов решил ограничиться имевшимися в его распоряжении остатками от пороховых запасов, оставшихся в его распоряжении после атаки брандеров. Как только взрывчатка была погружена на лошадей, граф немедленно покинул Севастополь, выехав в сторону Макензеевых гор.

Хотя солнце и щедро припекало своими осенними лучами людей, залегших на горных камнях, казаки конвоя все же заботливо подстелили Ардатову теплую лошадиную попону, не понаслышке зная коварство этих холодных камней. Вот уже несколько часов как граф  вместе с несколькими добровольцами находились в засаде среди крымских гор, терпеливо выслеживая свою долгожданную добычу.

Внизу по каменистой дороге вереницей ползли солдаты неприятеля, держа курс на Балаклаву оставляя в стороне от себя севастопольские укрепления. Держа в руках большой бинокль, привезенный ему в подарок из Пруссии,  Ардатов внимательно разглядывал вражеское войско.  Благодаря чудесам оптики оно было от него на расстоянии протянутой руки.

Уверенные в своей безопасности французы и англичане шли по горной дороге без особой предосторожности, удовлетворившись высылкой одного авангарда, полностью проигнорировав выставление бокового охранения. Убедившись в отсутствии русского заслона на пути следования основных сил, разведчики дали добро на движение, и вскоре вся разноцветная масса союзнического войска поползла мимо затаившегося Ардатова.

Граф отчетливо видел в окуляр бинокля устало бредущих французских солдат с заброшенными за спину ружьями, обливающихся потом англичан, толкающих постоянно застревающие пушки и зарядные ящики, а так же одиноких всадников, медленно двигающихся среди разноцветной пехотной массы. С помощью умело заложенной в скалах мины можно было в любой момент уничтожить идущих внизу вражеских солдат, обрушив на них смертоносную лавину. Никак не менее роты вражеских солдат попадет под каменный поток, навсегда оставшись под грудой щебня и скальных обломков. Казаки, хорошо знающие эти места выбрали самое удачное место для подрыва и, затаившись в тени скал, терпеливо ждали сигнала от Ардатова, который основательно выискивал среди вражеских солдат свою главную цель.  

В какой-то момент граф был готов отдать приказ, на подрыв мины, завидев батарею полевых пушек, однако, воздержался, решив, что большой роли подобная потеря в планах врага не сыграет. Михаил Павлович терпеливо ждал появление какого-нибудь штаба, уничтожение которого внесет серьезную дезорганизацию в рядах противника.

Так мимо места засады проходили и проходили вражеские пехотинцы, всадники и пушкари, а огромная груда камней все молчала. Солнце сильно припекало спины сидевших в засаде охотников.  Ардатов уже дважды пил воду из обтянутой войлоком фляжки, но упорно ждал своего часа и, наконец, дождался.

Вот в стеклах его бинокля вначале мелькнуло несколько всадников, одетых в цвета французского триколора, а затем появилось несколько повозок. По сидевшим на козлах рядом с кучерами офицерам, граф сразу определил, важность этих повозок. В них никак не могли перевозить провиант, запас пороха и пуль или канцелярию. Ардатов моментально почуял присутствие большого начальства, только оно может себе ехать с относительным комфортом в подобных условиях.

- Только девок не хватает - подумал про себя граф и сейчас же уловил на заднем плане обзора маленькую повозку, явно принадлежавшую женщинам.

- Вот теперь порядок, а то, как же без баб генералам воевать - чуть слышно проговорил граф, но чуткое ухо лежавшего рядом с ним казака уловило его слова, и по бородатому лицу прошла чуть заметная улыбка.

Понаблюдав ещё несколько минут за медленно приближающимся обозным отрядом, Ардатов не отрываясь от окуляров бинокля, обратился к казаку.

- Сигналь, Дорофеич, пусть палят шнур и накрывают этот обоз.

Слева что-то чуть зашуршало, и вот уже солнечный зайчик проворно заплясал на каменных валунах, возле которых притаились главные запальщики. Стремясь сэкономить время на отдаче приказов и их исполнение, Ардатов остановился на сигнальных зеркалах, с которыми имел определенный опыт в прошлую турецкую войну. И опыт, и погода не подвели царского посланца и вскоре Дорофеич, которому Ардатов вручил свою походную подзорную трубу, радостно доложил: - Пошло!  

Дело действительно пошло. Запаленный казаками огонь стремительно побежал по запальному шнуру, неотвратимо отсчитывая оставшиеся мгновения чей-то жизни. Ардатов лихорадочно переводил взгляд то на обоз, то на едва заметный огонек, мелькающий среди камней.

Возможно, отблеск подзорной трубы или огонь запального шнура выдал присутствие русских на горных вершинах,  один из ехавших впереди обоза поднял тревогу, властно вскину вверх руку, призывая прекратить движение. Возницы быстро исполнили команду всадника, лихорадочно натягивая свои вожжи. Все замерли, не понимая причины тревоги растерянно шаря глазами по скалам в направлении указанном всадником.

Неожиданно со скалы гулко ударил одиночный выстрел, это у одного из сидевших в засаде охотника не выдержали нервы. Поднявший тревогу всадник качнулся, на его синем мундире проступило пятно алой крови и, пошатнувшись, он рухнул на землю, сброшенный из седла испуганного выстрелом коня.  

- Аллярм, аллярм! - раздался дружный крик и в это мгновение, нависшие над обозом горные кручи окутались густыми клубами взрывов, ужасным грохотом обрушив вниз всепоглощающую лавину смерти.     

Несколько человек успело соскочить с козел и броситься в сторону, спасаясь от надвигающегося на них каменного вала, но все, кто находился внутри повозок, были обречены. В одно мгновение обоз был полностью стерт с дороги и на том месте, где он до этого находился, чудом, избежавшие смерти люди увидели огромные завалы из бесформенных каменных глыб.

Вместе с обозом под камнепад попали с десяток всадников и взвод охраны, которые сразу, по объявлению тревоги, сгрудились возле повозок, согласно своему боевому расписанию. Почти все они были либо задавлены скальными осколками, либо сильно покалечены.

Вслед за взрывом, с горных склонов дружно ударили ружейные залпы засевших за камнями охотников. Выставив вперед самых метких, граф Ардатов приказал остальным заряжать ружья, чтобы тем самым вести более частый огонь, чем противник.

Благодаря этой новизне, стрелки, засевшие на горных кручах, палили почти непрестанно по разноцветным фигурам. Испуганно мечущиеся внизу среди камней они падали на чужую каменистую землю, щедро орошая её своей кровью во славу французского императора и английской королевы.

Охваченный боевым азартом граф вместе со своими казаками тоже принял участие в сражении, ведя меткий огонь по врагу. Больше всех от пуль Ардатова досталось кавалеристам, которых он по старой памяти выбивал с особой тщательностью.  

Однако против русских выступали самые лучшие пехотинцы Европы, которые быстро пришли в себя и, укрывшись за камнями и прочими импровизированными укрытиями, вступили в бой по всем правилам военного искусства. И тут в очередной раз русские солдаты почувствовали свое техническое отставание от противника. Если в начале боя высота гор и близость солдат противника еще позволили охотникам Ардатова наносить врагу заметный ущерб, то теперь русские пули почти не долетали до отошедших союзных пехотинцев. Англичане же и французы благодаря своим нарезным штуцерам могли свободно вести ответный огонь, засекая русских стрелков по их вспышкам.

Вражеские пули стали все чаще и чаще проноситься над головами охотников или выбивать каменную крошку из укрывавших их скал. Вот один из добровольцев уткнулся лицом в камень и замер в неуклюжей позе. Вот по горным склонам поползла цепочка вражеских солдат с явным намерением обойти засевшую в горах засаду.

- Уходим, Дорофеич! - крикнул казаку Ардатов, и в этот момент одна из вражеских пуль отскочив от скалы, причудливым рикошетом попала в голову Дорофеичу. Тот негромко ойкнул и стал медленно сползать вниз, привалившись к серой поверхности скалы оставляя на ней кровавый след.

- Ах ты, черт! - выругался Ардатов и, выхватив из ослабевшей руки казака сигнальное зеркало, быстро послал сигнал остальным охотникам. Отдав приказ, граф наклонился над казаком и с радостью обнаружил, что у того только пулевая контузия и касательное ранение, вызвавшее обильное кровотечение.

- А ну давай, бери! - приказал Ардатов своему второму помощнику, и вдвоем они снесли бесчувственное тело вниз, где стояли их кони. С трудом погрузив в седло раненого Дорофеича, Ардатов и казак быстро покинули место засады. Сделано это было очень вовремя, потому как через восемь минут туда уже ворвались французские зуавы, горящие страстным желанием поквитаться с врагом.  

Ардатов не зря пролежал в засаде, удерживая свою руку от нанесения удара по маловажным целям. Терпеливо выжидая нужный момент, граф нанес расчетливый удар прямо в сердце союзной коалиции. Под каменный завал попал походный штаб союзников во главе с самим маршалом Сент-Арно.

Когда каменные нагромождения были удалены с повозок, то перед глазами спасателей предстала страшная картина. Все тело французского маршала представляло одну огромную кровоточащую рану за исключением лица. Сент-Арно был ещё жив, когда извлекли из-под обломков фургона, но говорить не было сил. Из его посиневших губ слетали только стоны и хрипы, которые с каждым вздохом становились все слабее и слабее. Это потом трубадуры газетчики красочно расскажут всему миру, как умирающий маршал последним усилием разбитых рук благословил лорда Раглана на дальнейшую борьбу с русскими варварами, символически вручив ему власть над союзным войском к всеобщему умилению солдат коалиции. Но славный маршал не произнеся ни слова, поскольку явно не понимал и не осознавал всего с ним происходящего. Прибывший к месту обвала лорд Раглан только закрыл потускневшие глаза своему боевому товарищу, торжественно пообещав отомстить врагу за его смерть.  

Вместе с Сент-Арно под камнепадом погибло восемь офицеров маршальской свиты, и трое получили серьезные ранения, включая принца Наполеона. Кроме этого от камней погибло двадцать восемь нижних чинов и получило увечье различной степени тяжести сорок шесть человек. Из конной охраны штаба погибло двенадцать кавалеристов, и семь получили тяжелые ранения.

Всего же, в результате обстрела колоны  у противника было убито двенадцать и ранено пять офицеров, а так же пятьдесят восемь и тридцать семь нижних чинов соответственно. Притом, что со стороны нападавших было двое погибших и трое раненых.   

В этот день охотники еще дважды нападали на неприятельские колоны, добавив к общему числу потерь противника еще семьдесят два человека убитых и раненых. Хорошо ориентируясь на местности, охотники быстро выходили к заранее выбранным местам засад и внезапно атаковали врага. Получив первое боевое крещение, охотники более не вступали в длительную перестрелку, ограничившись энергичным обстрелом солдат противника. Как только эффект внезапности проходил и зуавы с Томми отходили от шока, охотники поспешно отступали не доводя дело до оружейной дуэли.

Кроме обстрела врага из ружей, охотники энергично проводили обрушение камней и осыпей на пути противника. Больше, к сожалению, под каменный обвал никто не попадал, но затруднения на пути продвижения союзников они создали основательные.

После совершения налета охотники удачно отрывались от высланных за ними солдат, но возвращаясь домой после третьей атаки, казаки столкнулись с отрядом вражеских кавалеристов, высланных лордом Рагланом за ними в погоню. На их счастье, встреча произошла в довольно узком месте горной дороги, и не все конные могли принять участие в схватке. Казаки очень умело воспользовались этой ситуацией, пока передние ряды бились с врагом, задние спешились и, взобравшись вверх по горным кручам, стали обстреливать неприятельских кавалеристов.

Столь неожиданный маневр, предпринятый казаками, полностью решил исход дела в их пользу. Стреляя с близкого расстояния по скученному плотными рядами врагу, русские почти каждым своим выстрелом наносили ощутимый ущерб стоявшим без дела кавалеристам противника. Возможно, что британцы предприняли бы аналогичный шаг по отношению к казакам, но в числе первых жертв их обстрела оказался командир отряда капитан Бартон. Лишившись командира, британские кавалеристы не долго сопротивлялись врагу и ради спасения своих жизней они решили благоразумно отступить.

Русские в этом бою понесли самые большие потери за все время нападений на союзников, четверо убитых и двое раненых, тогда как потери британцев было трудно подсчитать. Почти всех своих погибших они увезли с собой, за исключением двух человек, что пали в самом начале рукопашной схватке и их тела, изрядно истоптанные лошадиными копытами, было трудно поднять. Они так и остались лежать на каменистой дороге, в качестве ужасного трофея русских.  

Когда вечер спустился на крымскую землю, весь лагерь союзников был объят светом от многочисленных факелов и костров. Медики спешно готовили тело погибшего маршала к перевозке на родину. Ограниченные в средствах и возможностях, они остановили свой выбор на старом и давно испытанном средстве, транспортировке тела в бочке с винным спиртом. Точно таким же образом на свою родину были доставлены тела знаменитых адмиралов Нельсона и Поля Джонса, умерших вдали от родных берегов.

Лорд Раглан, в руки которого перешло общее командование союзными войсками, опасаясь ночного нападения, приказал выставить двойные караулы, но ночь прошла спокойно. Когда взошло солнце, и горнисты сыграли побудку, многие союзники вздохнули свободно и обратили молитвы к Богу с благодарностью за то, что он удержал русских в эту ночь от нападения на лагерь. Ударь неприятель по союзному лагерю и к Балаклаве наверняка бы вышли жалкие остатки "великой армии".

Возобновив движение по дороге к морю, наученный горьким опытом лорд Раглан приказал выставить сильное боковое охранение и при движении постоянно поддерживать связь между собой.

К новому удивлению союзников русские более не стали нападать на их войско, ограничившись организацией двух завалов на дороге. Возле каждого из них, союзники подолгу стояли, теряя драгоценное время которое было так необходимо для защитников Севастополя. Завидев каменный завал, солдаты вначале отправляли к нему разведку, затем, убедившись, что за камнями нет вражеских стрелков, ждали, когда к завалу с боков подойдет охранение на случай внезапного нападения русских охотников. И только потом начинали разбор преграды.

Как лучшее доказательство правоты действий Ардатова, требовавшего вывести как можно больше войск на горные дороги, послужил подвиг роты греческих добровольцев, которые самостоятельно защищали свой город от англичан, выбравших это селение в качестве своего основного место базирования.

Едва только передовые английские отряды подошли близко к  Балаклаве, то они были остановлены метким огнем засевших среди камней греческих стрелков. Целый час шла ожесточенная перестрелка, пока не подошли основные силы англичан и не подтянули пушки. Спасаясь от вражеского огня, стрелки отступили в старую крепость, где имелись мортиры и продолжили сопротивление. На помощь сухопутным силам подошли английские корабли, которые, выстроившись в боевую линию, открыли мощный огонь по маленькой крепости. Неравная дуэль продолжалась до тех пор, пока у защитников Балаклавы не кончились снаряды. Только тогда англичане пошли в атаку и смогли захватить крепость. У греков было сорок человек убитых и 60 раненых, которых англичане захватили в плен. Со стороны противника потерь было в два раза больше.

Допрашивая захваченного в плен капитана Стефана Стамати, англичане удивлялись его храбрости и отваге. Отвечая на вопрос, почему он сражался против всей армии, капитан ответил, что так велел ему долг. А своей спокойной сдачей в плен он навлек бы гнев начальства и презрение врага.

Ардатову о подвиге балаклавской роты стало известно от трех беглецов, которые горными тропами прибыли в Севастополь со знаменем греческого батальона. Поблагодарив храбрецов за службу и верность, граф немедленно отправил депешу в Петербург императору с просьбой наградить храбрых греков.

Когда союзное войско под командованием лорда Раглана овладело Балаклавой, пред ними открылось море с кораблями родной эскадры, и крик радости в едином порыве охватил всё английское войско. Истово и радостно кричали солдаты и сержанты, офицеры и генералы, кричал даже сам лорд Раглан, вернее кричали их пустые желудки, которые вот уже второй день подряд получали втрое урезанный походный рацион.

Благодаря нападению русских брандеров на эскадру, большая часть провианта взятого с собой в Варне пошло на дно, что поставило под угрозу саму высадку на вражеский берег. Маршал Сент-Арно рискнул продолжить выполнение плана в надежде поживиться провиантом на территории врага и жестоко проиграл. Русские выметали перед десантом все под чистую, оставляя врагу только камни, траву и в небольшом количестве воду.

Не окажись в балаклавской бухте прибывшего из Константинополя транспорта с провизией, скоро союзная армия, без всякого сомнения, могла в полной мере испытать ужас голода, который некогда испытала на себе "великая армия" Наполеона Бонапарта при отступлении из Москвы по смоленской дороге.

Когда во Францию пришли вести о занятии войсками экспедиции порта Балаклава и смерти Сент-Арно, император Наполеон моментально развил энергичную деятельность. Погибший маршал сразу получил место в знаменитом Пантеоне, а вместе с ним и титул герцога Балаклавского.

Вначале Наполеон хотел присвоить Сент-Арно титул Крымского или на худой конец Севастопольского, но мудрые советники тут же посоветовали императору не торопить события, поскольку ни Севастополь, ни тем более Крым ещё не являлись французскими владениями или хотя бы не были заняты союзными войсками. Поэтому повелитель французов был вынужден остановиться на маленькой рыбачьей Балаклаве, ведь не давать же маршалу титул с названием простой крымской речушки.

Вслед за покойным Сент-Арно награды щедрым дождем полились на живых участников похода; за мужество при высадке, за победу на Альме, за мужественный горный поход и за взятие Балаклавы. Последнее решение, моментально вызвало глухой ропот несогласия в рядах экспедиционных сил, поскольку хвастаться победой над горсткой неприятельских солдат, считалось в рядах не совсем уместным.

Это впрочем, не сильно потревожило совесть французского владыки, он твердо держался принципа делать хорошую мину при не очень удачной игре, а лучшее средство для военных чинов всегда были награды, тем более что по большому счету их было за что награждать.

В русском стане положение тоже было далеко не столь блестящим; как бы того хотелось царю и его окружению. Поражение на Альме было холодным душем для "шапкозакидателей" типа генерала Калмыкова, которые жили исключительно иллюзиями войны 1812 года. Все, и в первую очередь император, увидели, что русский генералитет "не совсем" готов к  войне с такими сильными соперниками как французская и британская империя.

Одновременно с поражением  в Крыму, тревожный звонок прозвенел и на Балтике, хотя и не столь угрожающе как на юге. Исполняя пожелание своих правительств, англо-французская эскадра под командованием адмиралов Непира и Персиваля вошла в просторы Балтийского моря и напала на русские военные укрепления Аландских островов, являющихся первой линией русской обороны на пути к Кронштадту.

Благодаря численному превосходству сил неприятеля аландские укрепления пали, и русские войска были вынуждены отступить в глубь Финляндии, оставив острова в руках неприятеля. Однако большего успеха союзные адмиралы добиться не смогли. Вопреки их надеждам, после падения Аландов финны не подняли массовое восстание против русских, а Швеция не спешила вступать в войну, на что очень рассчитывал лорд Пальмерстон.

Именно храбрость и стойкость русских солдат и офицеров, которую они проявили при обороне Аландских укреплений, а не роковое стечение ряда обстоятельств, как это объявила на своих страницах "свободная западная пресса" были истинной причиной столь скромного результата похода кораблей союзного флота. Желая поднять свой несколько подорванный престиж в глазах соотечественников, адмиралы Непир и Парсеваль торжественно объявили, что в будущем году они обязательно войдут в Финский залив и полностью уничтожат русский флот в Кронштадте, сожгут Зимний дворец - официальную резиденцию русского императора.

Это заявление адмиралов немедленно породило шквал всевозможных газетных карикатур, которые изображали русского царя и его семейство в качестве толпы бездомных погорельцев. Другие горячие головы вообще изображали памятник Петру I с английским и французским знаменем в руке, в знак захвата Петербурга союзным десантом.

Скромным светлым пятном на темном фоне крымских неудач была смерть французского маршала Сент-Арно. Погиб самый талантливый и наиболее энергичный из всех союзных военачальников. Обладавший неоспоримым авторитетом, как среди французских, так и английских генералов, Сент-Арно вполне заслуженно именовался среди своих товарищей "последним кондотьером", что как нельзя лучше и полнее характеризовало его.

Как только в столице стали известны все подробности смерти французского маршала, государь решил немедленно отметить это событие, несмотря на подковерную возню Меньшикова и Нессельроде. За своё усердие на море и на суше граф Ардатов был награжден орденом Владимира  I степени и десятью тысячами рублей к огромному недовольству его скрытых  и явных  государственных завистников.

Для Ардатова, как впрочем и для всего Севастополя, это было единственным радостным известием пришедшим из Петербурга. Светлейший князь Меньшиков, несмотря на бездарное поражение в битве на Альме все же сохранил за собой пост командующего русскими войсками на юге России и продолжал бездарно управлять ими. К огромному сожалению графа, император Николай  не был готов к радикальным изменениям в руководстве армии.  

К высокой оценке своих деяний сам Михаил Павлович отнесся вполне спокойно. Когда Ардатов  узнал о своем награждении столь высоким орденом, то немедля отписал государю, что тот чрезмерно балует его своим вниманием, забывая при этом об истинных героях войны, без которых все замыслы Ардатова остались бы на бумаге. Вместе с письмом был приложен подробный рапорт и список особо отличившихся охотников добровольцев и описанием их подвигов.

Пока данное представление на севастопольских героев дожидалось своего высочайшего рассмотрения в Петербурге, Михаил Павлович решил сам лично произвести награждение охотников, благо его положение и звание вполне позволяли сделать это. Поэтому, собрав в своей резиденции всех  участников рейда на врага, граф от своего лица поблагодарил всех за службу и лично выдал наградные деньги каждому из охотников, включая и погибших, благо, имеющие в его распоряжении казенные суммы, позволяли это сделать незамедлительно, не дожидаясь указаний из Петербурга.