"Красная палата" - читать интересную книгу автора (Сухов Федор Григорьевич)

ПУТЬ В СИБИРЬ

Так уж получилось, опять перед неведомой дорогой Марковна обременила свои руки еще одним младенцем. Она сидит с ним в телеге вместе с другими детьми — пятилетним Прокопием, девятилетним Иваном, восьмилетней Агриппиной. Позадь телеги Аввакум и его единомышленник поп Лазарь, в некотором отдалении — колодники с клеймеными лбами и вырванными ноздрями.

 Колодники (Затягивая песню.) Свяла травушка, свяла на поле — Студена роса пала на поле… Все-то утицы летят на полдень, Один селезень летит на полночь. Навстречь селезню облака плывут, По земле они низко стелются, Частым дождичком льются-капают, Придорожное гасят деревце. Навстречь селезню холода идут, Нестерпимыми бьют морозами, И не дождичек — снеги падают, Плачут, белые, под полозьями. До костей продрог бедный селезень, Опустил себя в снеги белые, Притаил себя в тихой берези, Спрятал крылышки оробелые. Растопился снег, располоводился, Угомону нет, нету удержу… Серокрылая вернулась вольница, Утица окликивает утицу. Утица окликивает селезня, Только селезень не откликается… Никнет травушка, никнет шелестно Над дорогою над ухабистой. Марковна (Успокаивая младенца.) Растревожили, расковелили. Аввакум Внутренности вынули. Поп Лазарь                         Гляди, Ливень надвигается. Аввакум                         Не ливень — Камни заворочались в груди. Камнями заплакала земля, Валунами горько прослезилась, Паутиной пал на зеленя, Расхолстился по полю зазимок. Поп Лазарь А ведь вправду сделалось свежей. Аввакум Есень расходилась по дорогам, В небо поднимает журавлей, Распускает языки сорокам. Улетают в небо жорова, Вертихвостят бесперечь сороки, Тронутая морозью трава Ловит чьи-то пасмурные вздохи. Не твои ли, Лазарь? Поп Лазарь                         Не мои, Хлюпкого не оброню я вздоха, Верю в свет врачующих молитв, В зори, восходящие с востока, Верю в кровь распятого Христа. Аввакум А рябина-то как полыхает, Красные ее уста Как красно глаголют над лугами! Надо всей заречной стороной Красные уста глаголют. Опьяняет радостью земной Жарко полыхающая горечь. Поп Лазарь Что-то Марковна шумит. Пойду Сведаюсь. Аввакум             Поди проведай. Бедная, весь день на холоду И без завтрака, и без обеда. Один из колодников (Приближаясь к Аввакуму.) Волей аль неволей волочишь, На полночь свои пожитки тянешь? Аввакум От волков бегу да от волчиц… Неуемными стучу костями, Коий день без роздыху стучу. (Помолчав.) Отдохнут измученные кости, Скажут свое слово палачу. Колодник На погосте? Аввакум               Нет, не на погосте. Час придет — и позовет труба, Мертвых и живых она разбудит. И — ни господина, ни раба, Равноправные воспрянут люди. Даже царь и тот уже не царь, Так себе, плюгавый мужичишка, Может, малость повидней с лица, А душой — такой же коротышка. Да и нету у царя души. «Где она, твоя душа-то?» — спросит Тот, кто правде истинной служил, Кто вот эти выпестовал рощи, Кто вот эти расстелил луга, «Где она, твоя душа-то?» — спросит. Колодник Ты овчиной волка не пугай, Поземнее говори, попроще. Прямо говори: когда конец Нашим бедам, нашим тяжким мукам? Аввакум Сам бедую. Колодник               Сам-то на коне И небось идешь с набитым брюхом? Аввакум Бестолочь глаголешь. И глаголь. Брюхо-то, гляди-ко, как набито. (Показывает пустой живот.) Конской не умять его ногой, Никакое не возьмет копыто. Колодник По дороге извелся? Аввакум                       Одна Нас с тобой умаяла дорога, До Сибири довела она, До царева довела острога. Колодник А Сибирь-то, где, Сибирь? Аввакум На твоих ногах она, Сибирь-то. Порешил кого? Кого убил? Колодник Замышлял великое убийство, Самого царя хотел убить. Аввакум Как ты? На кого ты замахнулся? Колодник Может, меньше стало, может быть, Наше лето не знавало б гнуса… Комаров да мошек не терплю, От царя все комары да мошки. Аввакум Плюнь на них. Колодник                   Поди-ко плюнь… (Получает удар нагайкой от неожиданно налетевшего конвойного.) Конвойный (Угрожая Аввакуму.) Уноси свои святые мощи! Аввакум (Догоняя свою телегу.) Не понять — в себе аль не в себе? Будто и в себе и не в себе он. От царя все комары… Сробел, Обессилел и умом и телом. А идет куда-то, а бредет… Сам куда иду, куда бреду я? В студень нестерпимый, в лед Волочусь бедуя, голодуя. Жертвую, и не собой — тобой, Марковна, тобой пренебрегаю. Где он там? Какой он там, Тобольск? Припаду ли я к его дыханью? И не припаду, не добреду… (С ужасом оглядывает одиноко белеющие человеческие кости.) Нет! Свои доволочу я кости, Неминучую оборочу беду В жарко полыхающие грозди. В гроздь рябины я оборочу, Кровь свою в рябине я услышу, — Не отдамся в лапы палачу, Не предамся никакому шишу! И тогда-то на всю Русь она, Кровь моя, всполошно возглаголет, Будет всякому она слышна, Жарко полыхающая горечь. До царя до самого дойдет, Самого царя она разбудит, Распешнит безмолвствующий лед, Усмирит безумствующий студень! Светлая возрадуется Русь, Возликует звонкими ручьями, Я и сам не удержусь, прольюсь, Сладкими возрадуюсь слезами!