"Елена Прекрасная" - читать интересную книгу автора (Алферова Марианна)

Глава 10. Падение стены

Платон стоял перед стеной на острове Дальний. И в руках его был мощнейший резак, чудо современной техники. Резак мог проделать отверстие в несколько миллиметров и мог за час снести всю макушку горы. Чудная вещь! Умница Дерпфельд прихватил его на всякий случай. Однако Платону пришлось уламывать сержанта целых пятнадцать минут прежде, чем тот разрешил приметить резак здесь, на скале.

Итак, сейчас археолог разрушит стену и найдет свой пергамский алтарь. Свою гигантомахию. То, что сержант носит фамилию Дерпфельд — а Дерпфельд был когда-то знаменитым археологом — было всего лишь совпадением. Но совпадением высшего порядка, заранее утверждавшим близость истины.

Атлантида включил резак на малую мощность. Луч вошел в стену, как в масло. Через минуту плита с грохотом рухнула внутрь. Поднялась туча пыли. А в лицо Платону пахнуло смрадом. Археолог запоздало натянул на лицо респиратор. Огляделся. Жаль, что плита упала именно так. Теперь не определишь, был ли внутри какой-то рельеф. Платон шагнул в открывшийся зев пещеры и внимательно оглядел остатки стены. Две другие плиты опирались на грубо обтесанную поверхность скалы. Однако ширина выступавшей части была вполне достаточной, чтобы разглядеть внутреннюю поверхность камня. Плиты изнутри оказались совершенно ровными. Не было здесь никакого алтаря, никакой гигантомахии. Все вздор. Очередная мистификация Кормана.

Но, может быть, сама пещера скрывает нечто важное?

Профессор Рассольников включил мощный фонарь. Вглубь пещеры вела лестница из высеченных в камне ступеней. Атлантида стал спускаться. Очень медленно. Детектор на сервисном браслете показывал, что количество примесей в воздухе возрастает. Луч фонаря прыгал по стенам. И наконец уперся… Платон сначала не понял, что перед ним… какая-то серая масса с белыми вкраплениями. Наконец сообразил, что белое — это кости. Медленно спустился он еще на несколько ступеней. Прямо у его ног лежал череп. Археолог поднял. Череп был, несомненно, человеческий. В белой лобной кости зияла дыра. Платон осторожно положил череп на прежнее место. Взял другой. Бедный Йорик… то есть человечек… У этого была срезана вся макушка… Атлантида огляделся. Берцовые кости… острые ребра… позвонки… все было свалено в кучу. Когда-то тела лежали друг на друге. Тела людей — не эгейцев. Или… эгейцев? Когда-то жители Эгеиды были похожи на людей. Но уж больно хорошо сохранились с тех пор. Герметично закрытое помещение? Даже частицы плоти вон там присохло немного кожи, а там… Атлантида поднял еще один череп. И под ним полуистлевший кусочек искусственной кожи. Видимо, остаток ремня… Стер какую-то липкую на ощупь, жирную грязь… Сверкнула голограмма. Планета, кольцо, четыре звезды. Космофлот Лиги. Платон попятился. Споткнулся и едва не упал.

Как говорил Нако-май-кр-мо? Начнешь воевать, и IQ возрастет… Чистый подвиг уничтожения. Так вот, куда ведет цепочка фальшивых рельефов.

«Ничего себе повоевали», — пробормотал профессор Рассольников.

— Ты подписал нам смертный приговор, — услышал он за собой голос и обернулся.

В кресле-антиграве сидела Имма. В полумраке пещеры — свет падал через пробитую дверь — лицо ее казалось призрачным и светилось. Да, именно светилось — эгейские красотки используют светящуюся пудру из раковин глубоководных моллюсков.

— Что это значит? Откуда здесь эти скелеты? Это экипаж корабля? Экипаж «Елены Прекрасной»?

— Объяснять некогда. Надо бежать.

— Подожди… Я не могу так уйти…

— Выгляни наружу и сам все увидишь.

Археолог помчался назад к выходу. Выскочил на площадку. Внизу волновалась зелень острова. И по ней то там, то здесь бежали дорожки мелкой ряби.

— Это стражи спешат к нам, — пояснила Имма, подлетая на своем антиграве. — У тебя есть кресло?

— Есть… — механически отвечал Платон.

— Седлай его, и летим. И да поможет нам прилив!

Атлантида вскочил в кресло. В последнюю секунду догадался прихватить резак. Когда они поднялись в воздух, вслед им ударили с разных мест лазерные лучи. Однако стражи оказались плохими стрелками. Ни один выстрел не задел ни Имму, ни Платона. О том, чтобы преследовать беглецов, стражи не могли и думать: их кресла с трудом отрывались от поверхности, в то время как кресла Иммы и Атлантиды летели птицами.

Тем временем Имма, не обращая внимания на пальбу, нажала кнопку сервисного браслета:

— Крто! — выкрикнула она. — Беги!

И тут же отключила связь.

Они стали снижаться. Зарядов кресла надолго не хватит. Но далеко лететь и не было нужды: на маленьком островке Платона ждал глайдер. Почему-то археолог надеялся, что стражи не догадаются сюда заглянуть. Им повезло: глайдер был на месте. И Дерпфельд по-прежнему его охранял.

Все трое заскочили в машину, и глайдер взмыл в небо.

— Вы можете укрыться на базе Брегена, — предложила Имма. — А я должна найти Крто. — Она замолчала и посмотрела на археолога. — Но я сомневаюсь, что вас пропустят на базу. Слокс понимает, чем рискует. Да, уже поздно… Имма вздохнула и указала на пять или шесть синих глайдеров, летящих встречным курсом. — Нас не пропустят…

— Что произошло! Черт возьми! — Закричал Дерпфельд. — Кто-нибудь может мне объяснить.

— Нам нужно убежище, — бормотала Имма. — А я должна найти Крто. Да, решено… Я укрою вас на черной скале… Но сначала вы должны оторваться от погони. И выжать из этой посудины максимум…

— Посудина? — обиделся Дерпфельд. — Это новейшая модель. Ваши толстопузые красавцы в десятые спутники не годятся нашему летуну.

Вышло, однако, что годились — на свою службу безопасности Император не скупился. Глайдеры преследовали беглецов и если отставали, то очень медленно.

— Он черпают энергию из Океана, — сказала Имма. — Это наши специальные модернизаторы… Я слышала… — добавила она.

Дерпфельд стиснул зубы и скомандовал управляющему компу:

— Подъем…

Океан сразу исчез. Осталось только небо. Перегрузок не чувствовалось — работали компенсаторы, зато возникло легкое головокружение, пьяное ощущение нереальности и желание отстегнуть ремни и шагнуть…

Потом все вернулось — тяжесть и Океан внизу — разом.

Только глайдеры исчезли.

— Они запеленгуют нас, — предрек Атлантида.

— Нет… там, где я вас спрячу — никогда.

Имма рассмеялась совершенно по-человечески.

Глайдер подлетал к черной скале, торчащей из океана острым зубом. Волны обтекали утес, будто был он нереальностью, призраком: нигде ни намека на белую кипень прибоя. Глайдер стал спускаться. В черной скале вдруг возник черный проем. У вырубленного в камне входа сидели четыре неподвижных изваяния, по два с каждой стороны. И над входом распростерла крылья огромная птица, чем-то похожая на орла. Когда-то позолота украшала ее крылья. Теперь от золота осталось несколько крупиц. Люди спрыгнули на узкую площадку перед храмом, Имма вылетела в своем кресле, а глайдер помчался дальше на автопилоте. Через сотню километров он, взорвавшись, рухнет в воду над самой глубокой океанской впадиной. Имма надеялась, что их преследователи поверят в гибель беглецов. Хотя бы в первый момент.

Жаль машину. О ее потери придется еще составлять отчет полиции Райского уголка и долго обосновывать, что машиной надо было пожертвовать. Если, конечно, сержант Дерпфельд останется в живых.

— Разве они не могли проследить нашу высадку здесь? — недоверчиво спросил Платон.

— Черная скала — обиталище древних божеств, — заявила Имма. — Поэтому я и просила подвести глайдер как можно ближе. Поверхность скалы и зона в радиусе сотни метров не сканируется. А теперь идемте. Два дня нам придется пересидеть здесь.

Они вошли в галерею. Сразу стало темно. Свет из двери за их спиной не попадал внутрь — его как будто отсекало невидимое зеркало. Лучи фонарика выхватывали стоящих с двух сторон каменных гигантов. Они упирались головами в потолок. Круглые головы, широкие плечи, узкие бедра. Бесстрастные лица, похожие одновременно на человеческие и на эгейские, огромные выпуклые глаза. В лучах фонарика полированный черный камень блестел, и, казалось, глаза каменных стражей смотрят на непрошеных гостей вопросительно и строго.

Беглецы прошли несколько шагов и уперлись в ровную стену. Дальше пути не было.

— Это и есть твое убежище? — насмешливо спросил профессор Рассольников. — Не очень-то просторное.

Имма не ответила. Она пошарила рукой по стене. И что-то сделала — то ли нажала невидимую пластину, то ли что-то повернула. Что именно — Платон не понял. Но медленно поехала вверх массивная плита, и за нею открылась узкая галерея. Луч фонарика, метнувшись, потерялся в ее глубине.

— Идем! — кратко воскликнула Имма и первой влетела на своем кресле в галерею.

— Это ловушка! — сказал Дерпфельд. — Девица нас заманивает.

— Спроси, что он видел! — Имма вернулась и толкнула археолога в бок. — Ну, там, на скале, на острове… что ты видел…

— Скелеты… скелеты людей… Целое кладбище… И у первого черепа, который я осмелился взять в руки, была здоровенная дыра во лбу.

— Откуда там люди?.. Это… — Дерпфельд не договорил.

— Экипаж, — сказала Имма и медленно полетела по галерее.

Платон шагнул вслед за ней. Дерпфельд, поколебавшись, тоже. Дверь за их спиной закрылась. Они двинулись за Иммой. В свете фонариков сверкал отполированный черный камень с красными и зелеными прожилками. Стены были идеально ровными, а свод образовывал волну: то поднимался, то опускался, выписывая в местах встречи со стеной идеальные полукружья.

— Мы попались в ловушку, как крысы… — прошептал сержант.

«О да…» — мысленно поддакнул Платон. Что заставило археолога поверить Имме? Что? Ее льстивые слова, будто бы он, Платон, хороший парень, в отличие от Кормана? Или смесь отчаяния и ненависти в ее глазах там, в таверне?

Они шли и шли по коридору. И вдруг луч фонарика выхватил чье-то лицо — черное неподвижное, с застывшей улыбкой на губах. Лицо не эгейца, но и не человека. От неожиданности археолог чуть не закричал.

— Это бог Вта… — сказала Имма. — Мы пришли.

И, опустив кресло, в почтительном жесте коснулась рукой колен каменного бога.

Черная скала когда-то была святилищем Эгеиды. В те времена, когда эгейцы ходили по суше, и у них были ноги, как у людей, а пальцы еще не превратились в щупальца. Когда Океан прихлынул, все забыли о прежней жизни и прежних богах. И о глубокой галерее, в конце которой находилась тайная комната, где на скамье в абсолютной темноте сидели четыре бога, ожидая визитов эгейцев, тоже забыли. С богов сорвали драгоценности, сняли золотые головные уборы, ожерелья из изумрудов и браслеты из золота и ляпис глазури. Даже краска исчезла с их каменных тел. И они черные, недвижные, продолжали сидеть на скамье, сложив на коленях узкие ладони, не обращая внимания на все надругательства, глядя в никуда помертвевшими глазами, лишенными карбункуловых зрачков. Они ждали поклонников. Когда-нибудь эгейцы вернутся к своим богам. Когда-нибудь…

Боги умеют ждать, в отличие от людей. Ведь ожидание тяготит убегающим временем. А для богов время не имеет значения, они, вечные, ничего не теряют. Время будет всегда — оно не может иссякнуть. Так зачем же его жалеть? По времени можно плыть, как по Океану, и ждать своего часа.

Первым делом беглецы перекусили пивом и копченой рыбой. О чем еще может думать эгеец в минуту опасности? Конечно, о еде. Процесс поглощения пищи целесообразен. И люди, как эгейцы, торопятся перекусить, чтобы снять стресс.

— Ты тоже любишь покушать? — спросил Платон у Иммы.

— Конечно. Когда ешь, нельзя ненавидеть.

Логично. Во время еды думаешь только о себе — нельзя же ненавидеть себя. А то можно и подавиться. Или нажить язву.

— А другие ходы в этой горе есть?

Видимо, Крто с женой давно готовился к подобной заварушке, ибо держал на Черной горе припасы. Пища была не ахти. Пиво в банках да копченая рыба. Перспектива так питаться в течение двух суток Платона не веселила. Зато ожил вдруг профессиональный интерес и затмил все тревоги. Если они в старом святилище, то…

— Так есть здесь еще ходы?

— Говорят, есть. Но я не знаю других, — призналась она. Наверняка врала. — Знаю, здесь есть ловушки. — А вот это, скорее всего, правда.

Профессор прошелся по коридору, освещая стены фонариком, прощупал детектором — благо он был вмонтирован в молекулярный резак. Никаких пустот… Тут он вспомнил, что Черная скала не поддается сканированию и обозвал себя идиотом.

«Зачем я ищу тайные ходы, когда я должен искать пути спасения своей шкуры», — спросил сам себя Атлантида.

Он стал выстукивать стены. Скала решительно отвечала ему «нет». Все людские и все эгейские хитрости были здесь бессильны.

— Если разгадать состав этого камня, то можно заработать огромные деньги, — пробормотал Платон. — Вы не пытались продать кусочек кому-нибудь? — поинтересовался Платон у Иммы.

— Это святыня…

— Бывшая.

— Бывших святынь не бывает. — Каждое замечание Платона она тут же отбивала с уверенностью опытного бойца.

— А, ну да, конечно… И где же в этой святыни мы будем справлять естественную нужду? Можно узнать? Двое суток я не могу терпеть. У меня генетически уплотненная память, а вот мочевой пузырь совершенно нормальный.

— Здесь припасены герметичные специальные сосуды, — сообщила Имма.

— Надо же! Какая предусмотрительность. И они нам, людям, подойдут?

— Вполне.

— Откуда вы знаете?

Она фыркнула, замешкалась с ответом на секунду, потом пробормотала:

— Они универсальные.

— Скажите, Имма, почему вы решили нас спасти?

— Я спасаю не вас, а себя. — В темноте он не видел ее лица. Да и вряд ли подражательная мимика эгейца могла многое поведать человеку. — Я помогу вам, вы — мне и Крто. Только вместе мы сможем покинуть планету.

— Нам ничто не грозит. У нас пропуска и…

— Выкиньте пропуска в Океан, скормите броненосцам! — воскликнула она зло и торжествующе. — Вас теперь ни за что не выпустят. Слокс вас уничтожит. И меня, и Крто… Но мы все вместе можем устроить ему хороший тайфун.

— На что вы намекаете?

— Вы залезли туда же, куда и Корман… То есть в такое… — Имма передернула плечами. — Но Слокс — вы видели Слокса… Он не позволит, чтобы Лига Миров узнала о том, что вы видели.

— Можно объяснить как-то понятнее, без полунамеков? Что я нашел? Что это за захоронение? Погибший экипаж «Елены Прекрасной»? Что случилось?

— Понимаете… — голос Иммы дрогнул. Платон невольно поморщился, ожидая пронзительного писка. Но услышал лишь прерывистый вздох. — Не сейчас — ладно? Утром я все расскажу. Можно подождать до утра? — такой молящий шепот. Ну как отказать?

— Ладно, спим, — согласился сержант. — Я устал, как собака.

Спать пришлось на голом камне. Сны снились не самые радужные.

Во сне Платон увидел Кормана. Тот уселся на скамейку рядом с четырьмя каменными ограбленными богами и сказал насмешливо:

— А ты дурак, Атлантида. Неужели ты еще не понял. Ведь она сказала тебе: «Эта планета похожа на Старую Землю из космоса». Как она могла видеть из космоса эту планету и, тем более, Старую Землю, если она — простой страж и в космосе никогда не бывала? Но вспомни список личного состава. Кира Коробина — дочь марсианского инженера. Она-то вполне могла видеть Старую Землю в иллюминатор челнока и, возможно даже, могла летать туда. И потом что говорил Дерпфельд? Стражи не покидают остров — только Крто наведывается в Столицу. В этот раз Крто был в Столице без Иммы. И, скорее всего, в другие дни — тоже. Почему? Да потому что ей не нужна биокоррекция…

Профессор Рассольников проснулся. Ну конечно! Кира Коробина. Она же Имма. Не юная леди Эгеиды, которая почему-то обуяло навязчивое желание принадлежать к человеческой расе, как другие красотки мечтают о дорогой шубе или колье из бриллиантов. Она и была — человек. А вот Крто, несомненно, эгеец, но решил сменить ипостась. Видимо, из-за Иммы-Киры. Платон усмехнулся: неужели встречается такая преданность? Ну, прямо-таки история Хамматуты и Розы. Была такая история на заре Второй Конкисты. Будто бы человек влюбился в какую-то девушку местной расы. И все были против: Служба Безопасности Лиги Миров — вот уж воистину подлинный опекун каждого человека, — и местные вожди какой-то религиозной общины, и родители девушки… Чем все кончилось на самом деле — неизвестно. Но про Хамматуту и Розу сняты были десятки голографических фильмов, один другого слащавее. Вряд ли Крто видел хотя бы один. Эгеида — планета, изолированная от общего потока цивилизации. Здесь не смотрят голографов, литература в чести у изысканцев, но стражи не читают книг. Развлечения Столицы более декадентские. Воздушные шарики, морские горки и плесканье в бассейне. А те, кто занят разработками ископаемых на шельфе — развлекаются в свободное время все одинаково: таблетка само-само под язык, и ты в мире грез до следующего утра.

Платон разбудил Дерпфельда.

— Как ты думаешь, зачем Крто решил бежать с планеты? Не знаешь, конечно. А я знаю. Потому что Имма и практикант Кира Коробина с «Елены Прекрасной» — одно и то же лицо.

— Ты смеешься? — Дерпфельд не поверил. — Она — человек?

— Именно. И Крто тоже принял облик человека. Полностью. Ради нее. Как Хамматута для Розы… Имма, ты слышала легенду о Хаматтуте и Розе? — обратился археолог к их спасительнице. Он был уверен, что она не спит.

Но никто не ответил. Платон включил фонарь. У ног древних богов лежали они с Дерпфельдом. Имма исчезла. Чертова девчонка! И как она сумела удалиться совершенно неслышно?!

— Я так и знал. Мы в ловушке, — удовлетворенно заметил Дерпфельд. Бабам не верь — мой первый и единственный принцип.

— Как она выбралась? Я лежал поперек прохода, у самого выхода из норы, должен был услышать… Или… Объяснение одно. Из этой камеры есть другой ход. Имма легла спать у той стены. Значит, выход — там.

Профессор Рассольников стал ощупывать стену — миллиметр за миллиметр. Луч фонарика шарил вверх и вниз. Безрезультатно. Ничего похожего на дверь…

— Это все из-за тебя, профессор, — зло проговорил сержант. — Из-за твоей дурацкой поездки на скалу. Я же был против!

«Разве»? — хотел спросить Атлантида, но удержался. «Застряв в лабиринте, лучше не ссориться», — говаривал философ Стато.

— Ты был белый, как мел, — ворчал сержант. — Помню, у пилота Эрпа была точь-вточь такая рожа, когда он глотнул на Малой Бургундии местного винца. Парень блевал сутки. Непрерывно. Когда я увидел твою зеленую харю, то решил: сейчас и ты начнешь блевать. Ну, думаю, дело плохо, если нашего бравого профессора так скособочило… Что ты там все-таки нашел?

— Склеп. И в нем — человеческие скелеты. И пряжку с голограммой космофлота. Получается, что экипаж не погиб вместе с кораблем.

— Какая-нибудь инфекция?

— Или отравление. Если у них не было при себе экотаблеток… Нет, не получается. При чем здесь отравление?! Я же сказал: у одного череп проломлен, у другого вообще снесло макушку.

У Платона мелькнула мерзкая догадка. Он был уверен, что сержант подумал о том же самом, но вслух не решился произнести.

— Но если Имма — человек, то она что-то знает…

— Да, конечно. Но у нее сейчас не спросишь.

Как же выскочила девчонка? Вот стерва! Платон вернулся по коридору к той двери, через которую они вошли. Как-то эта плита должна подниматься. Но как? Атлантида обшарил все камни. Ничего! Никакого намека на рычаг или пульт управления. Они умрут в этой черной норе, которая не поддается никакому сканированию, сложив глупые свои головы к ногам ограбленных богов.

— Боги! — догадался археолог.

Он помчался назад в комнатушку и принялся обследовать статуи. Какая часть тела должна иметь для эгейцев особое значение? Голова? Лицо? Глаза? Слишком высоко. В процессе метаморфирования жители Эгеиды утратили ноги. Быть может, они молили богов вернуть им прежний облик, и вновь наградить ходульками вместо хвостов, и обнимали колени богов… Да, да, колени. Платон обнял голени сидящего крайнего бога — кажется, это был Вта — и принялся ощупывать. И вдруг, о чудо, плита за спиной бога поехала в сторону, и открылся проход. Но там, в глубине нового помещения не было света. Только бархатная чернильная тьма. Абсолютная. Платон схватил фонарик и кинулся внутрь. Перед ним была квадратная нора, вырубленная в стене. Совершенно пустая. Лишь вниз уходил черный вертикальный ход. Платон осветил его фонариком. Дна не увидел. Зато увидел на стене углубления — одни под другими на двух противоположных сторонах. Человек здесь мог пролезть. А вот эгеец — вряд ли. Хвостом в такие ямки не упрешься. Однако — зачем эгейцу лезть? Спустился на кресле-антиграве — и порядок. И Платон последует их примеру.

Археолог притащил кресло-антиграв, повесил в воздухе над шахтой колодца и уже стал усаживаться, как кресло камнем полетело вниз. Платон едва успел ухватиться за край колодца. Хорошо — с той стороны, где были ямки для ног и рук. Встал, прижавшись к холодному камню. Но самого бросило в жар. М-да… на кресле вниз не спустишься.

— Вылезай! — посоветовал Дерпфельд, заглядывая в тайную нору.

— Ну уж нет! Спущусь вниз и погляжу, что там такое. Есть хотя бы чем заняться до возвращения нашей Иммы.

— Она не вернется.

— Вернется. Она прожила десять лет на Эгеиде и никому не сообщила о своем спасении. Почему? Подумай над этим, Вил. Это по твоей части. Тут интеллектуалом быть не надо. Надо всего лишь быть полицейским.

Археолог стал спускаться. Колодец был довольно широк, упираться руками даже при высоком росте профессору было неудобно. Одно неверное движение — и можно отправиться вслед за креслом. Не было даже страховки какой-нибудь примитивной мономолекулярной веревки… Вспоминая об этом, Платон испытывал неприятный холодок под ребрами. Несколько раз Атлантида пытался осветить колодец, но ничего не видел в глубине. Лишь появился какой-то запах… Неопределенный… похожий… как лучше сказать. Да, запах пыли. Как будто там внизу, была древняя библиотека. Свет фонаря метался по стенам. Нигде никакого лаза. Зато теперь в воздухе мельтешили пылинки. И пыль становилась все гуще. Платон стал кашлять и чихать.

И вдруг колодец кончился. Археолог, нащупывая очередную ямку, коснулся ногой чего-то мягкого. Он попытался встать на это внезапно появившееся дно, и почувствовал, как нога погружается… Платон направил луч фонарика вниз. Дно покрывал слой легкого праха. А кресла не было. Лишь серое облако поднималось вверх. Платон вновь осторожно тронул прах. И тут же нога стала уходить в серую вкрадчивую ватность. Археолог поспешно вернулся на ступеньки. Надо ползти наверх. Он сделал несколько шагов наверх и понял, что не может двинуться с места — силы внезапно его покинули. Так в нелепой позе застыл он над серым пыльным «болотом». Пот катился по лбу. Хотелось глотнуть воды, а воды не было. Профессор отдышался и заставил себя двигаться. Через силу. Без всяких сил. Раз, два… Он считал шаги… Наверняка пыльное дно уже далеко. Он направил луч фонарика вниз. Ничего подобного. Оно тут, рядом… В нескольких шагах. Еще несколько отчаянных усилий… Так и есть! Дно поднималось вслед за Платоном. Он замер и стал смотреть. Вскоре серая пыль коснулась его ног. Археолог стал спешно карабкаться наверх. Усталость исчезла…

А что если пыль вырвется из колодца и…

Археолог вдруг замер. Луч фонаря скользнул по стене. Платон остановил метание светового луча на знаке, высеченном на камне. Опять пучок восьмерок. Знак жизнь, ставший знаком смерти… Археолог коснулся рельефа. Одна из плит медленно со скрипом стала опускаться, открывая узкую горизонтальную галерею. А пыль уже легкой пеленой обволакивала щиколотки. Платон нырнул внутрь горизонтального хода и пополз. Тут же плита поехала наверх. А в колодце зарокотала, набирая силу, вода. Она лилась откуда-то сверху. Атлантиде почудилось рассерженное шипение: это вода, обрушившись на пылевое «болото», заставляла его медленно оседать. Через несколько секунд плита закрыла лаз, и все звуки смолкли. Работая локтями, археолог полз вперед. Проход был узкий, но вполне достаточный для человека. Эгейцу пришлось бы куда хуже: он бы непременно ободрал все бока, протискиваясь по галерее. Через несколько минут (или часов) Атлантида уперся в монолит, нажал и…

Вывалился наружу. Свет падал какими-то полосами. Пахло рыбой и пивом. Не сразу археолог сообразил, что лежит рядом со скамьей, на которой восседали боги. Крайний, Вта — или почудилось? — насмешливо кривил губы, насмехаясь над незадачливым человечком.

— Ну как? — спросил Дерпфельд. — Каковы успехи?

— Кресло я угробил.

— Что там было?

— Ловушка для непрошеного гостя. В каждой гробнице есть такая. Логично: грабитель начнет с крайней статуи. Посвященный обнимет нужного бога.

Однако такая мелочь не могла остановить профессора Рассольникова. Пусть Вта устроил ловушку, тогда следующий, безымянный, с волкоподобной головой и огромными рогами непременно будет более любезен. Надо лишь молитвенно обнять его колени. Несколько глотков пива, и… новый эксперимент.

В этот раз открылась комнатка, похожая на погребальную камеру. Посреди, оставляя проходы по краям не более полуметра, громоздился саркофаг с полукруглой полированной крышкой. Камень напоминал гранит и блестел в свете фонаря. Наверняка саркофаг был неподъемен.

Профессор Рассольников радостно потер руки. Занятное зрелище со стороны: человек заточен в таинственной скале, опасность нависла над ним, как каменный потолок, своей многотонностью, а он, глупый, хохочет от восторга… Он нашел… неведомо что…

Вот именно, что же это такое? Археолог огляделся. Луч фонарика заскользил по каменным стенам. Скорее всего, какое-то древнее захоронение. Примитивные рельефы на стенах хранили следы краски — и краски добытой из почвы. Вот красная охра. А эта желтая похожа на ту, что называют сиеной… Вот какой-то эгеец — еще в обличье сухопутном, коротконогий и с человекоподобными руками — правда длиннопалый, — лежит на плоском камне, свесив руки и ноги и откинув голову. Лучи светила падают на него сверху, и каждый луч, будто щедрая рука бога, подносит к носу и губам эгейца свой дар — уже знакомые восьмилистники. Символы жизни.

Атлантида отвернулся от рельефа и принялся оглядывать каменный саркофаг. Что это саркофаг, археолог решил сразу. Форма уж больно универсальная. Как форма ванны. Бронзовая ванна, найденная в Помпеях, была почти такой же, как современная. Все прочее — лишенные функционального смысла ухищрения. Так и саркофаг. Ведь это, прежде всего функциональная вещь, а все остальное — желание поразить воображение — людей ли, богов ли не важно…

Археолог погладил массивную крышку. Руками ее не поднять. И с помощью кресла-антиграва такую махину не сдвинешь — на рассчитано кресло на подобные тяжести. Впрочем, кресло у них осталось одно на двоих. И антигравитационных поясов и тросов с собой нет… Ничего нет. Есть лишь резак. А почему бы и нет? И, кстати — почему они кричат о безвыходности? Этим резаком можно вскрыть что угодно. Можно вырезать входную дверь и вырваться на свободу… Лишь бы знать, где крушить стену. Но ведь они знают.

Атлантида захохотал…

— Что с тобой? — Дерпфельд направил ему луч фонарика в лицо.

— Как ты думаешь? Что там внутри? Сокровища? Книги? Или ограбленный труп? — спросил Платон, обходя находку в третий или в четвертый раз. По наружной стене саркофага шли какие-то надписи и рельефы. Но некогда было их разбирать. Кто бы мог подумать, что «горячая точка»[6] может оказаться в этой скале?

— Ограбленный труп, — отвечал Дерпфельд — он был реалистом.

Платон притащил и настроил резак. Где лучше вскрывать? Там, где саркофаг шире? Или там, где уже? Ладно, что тут долго думать: где сужается, и начнем. Современный клей без швов скрепит крышку. Все равно массивные предметы не в чести у музеев, слишком дорога транспортировка по Галактике им подавай то, что может уместиться в чемоданчике и одновременно поразить воображение. Вот если бы…

И Платон отделил часть крышки. Отложив резак, он схватил фонарик и осветил внутренности… Поначалу в глазах его мелькнуло изумление… потом… Он запустил руку внутрь и… Извлек наружу форменный комбинезон. Да, да, обычный комбинезон, какие обычно носят военные астронавты. Не слишком больших размеров — взрослый эгеец вряд ли в него залезет. Только ребенок. Даже учитывая теорию подобия культур, такое изумительное совпадение — слишком невероятно. Платон оглядел находку. На рукаве сверкала голограмма Лиги Миров и ниже еще одна. «Космический линкор ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ».

Дерпфельд стал хохотать. Он так хохотал, что рухнул на обезображенный саркофаг и дрыгал ногами, он визжал, как эгеец, и под конец совершенно обессилел. Профессор отложил комбинезон в сторону и стал шарить внутри. Нашел ботинки — тоже невеликого размера и тоже армейские. За ботинками пошли какие-то мелочи: пакетик от конфет, вечная ручка, у которой кончились чернила, футляр электронной записной книжки. И все. Потому как дальше рука Платона не пролезала.

Разозлившись, он разрезал крышку на маленькие дольки и снял одну дольку за другой. Нашел бластер системы «Фараон», и длиннющее жемчужное ожерелье. Причем черные и розовые жемчужины чередовались. Такое ожерелье на аукционе Галакт-Кристи стоит целое состояние. Не долго думая, Платон хотел сунуть его в карман.

Но Дерпфельд остановил.

— По-моему у этого ожерелья есть хозяин.

— А нет такого закона, по которому я могу ожерелье забрать?

— Нет…

Профессор не стал спорить, положил ожерелье назад в саркофаг, мысленно пообещав не отправляться больше на раскопки вместе с копом.

Луч фонарика вновь пробежал по рельефам. Сколько им лет? Ясно, что они относятся к тем временам, когда эгейцы еще ходили по суше. Но ведь та, первая история Эгеиды тоже насчитывает не одну тысячу лет.

А теперь стоит проверить, какие тайны хранят другие боги.

Археолог вернулся в первую комнатку и обнял колени третьего бога. И тут же стену, у которой эту ночь спала Имма, поехала в сторону. Открылась новая галерея. В конце ее сверкал прямоугольник света. Наступил новый день. Десяток шагов, и пленники замерли у обрыва. Далеко внизу мерно катил волны Океан, не замечая священную черную скалу.

— Хватаем стульчак и спускаемся вниз, — предложил Дерпфельд.

— И далеко мы улетим на одном стульчаке? — пожал плечами Платон. Имма советовала переждать нам здесь пару дней. Вот и переждем. Эгейцы считают нас погибшими. Мы в безопасности. Сегодня или завтра Имма вернется с помощью.

— Ты слишком доверяешь женщинам. Она заперла нас в этой черной ловушке…

— Она — член экипажа «Елены Прекрасной». Она — человек. И будет помогать нам.

— Значит, ты решил ждать здесь два дня?

— Все равно на одном-единственном кресле мы далеко не улетим. А добираться вплавь до Северного Архипелага или до базы Брегена мне что-то не улыбается. Особенно после того, как я видел челюсти броненосца, вспоровшие спину Стато.

Доводы профессора оказались более чем убедительными. Дерпфельд выругался и выругался цветисто, однако вернулся в нору к богам. Уселись завтракать.

И тут среди кусочков сушеной рыбы они обнаружили белую личинку инфоголографа. Платон нажал кнопку. И зазвучал голос Иммы, и возникла голограмма. Инфоголограф был дешевенький и старый, голограмма то появлялась, то исчезала.

Думаю, вы обо всем догадались. И то, что я — человек. И то — что спаслась с корабля. Я прячусь на этой планете десять лет… Десять лет… Мне повезло… То есть я заставляю себя так думать, хотя порой хочется выть, как броненосцы, на луну. Слышали, как воют броненосцы? Мороз по коже… Океан спокойный, две луны в небе, и со всех сторон — вой. Я отправляюсь на берег и вою вместе с ними. Помогает.

Клянусь, я прошла всю глубину. До самого дна. Не до абиссали, нет, но до самой глубоководной впадины. Если останусь на Эгеиде хоть месяц, то сойду с ума и непременно себя выдам. Не могу больше быть здесь! Не могу! Как вам передать то ощущение предела, которое копится день за днем и наконец становится непереносимым. Главное — бессрочность мучения и одновременно — сознание, что жизнь могла быть совершенно иной. Только поймите меня правильно. Эта прекрасная планета. И эгейцы — я ничего не имею против каждого из них в отдельности. Разумеется, я не говорю о Слоксе и его веселистах. Эгеиду нельзя не любить? Почему нельзя? Не знаю… Но эта фраза, банальность, ее здесь слышишь постоянно и тоже начинаешь повторять… по инерции… и почти веришь… Поешь со всеми «вода, вода, рыба, рыба» и пытаешься заставить себя думать, как все. И к ужасу своему сознаешь: не получается… Сколько ни пой, сколько ни пей — вода не станет рыбой…

Впрочем, такое же чувство отчаяния у меня было, когда улетел Корман. А с тех пор прошел уже год. И я как-то сумела прожить этот год. Быть может, мысль, что я в очередной раз осталась жива, помогла мне протянуть еще столько. Не знаю… Он — археолог, ученый… я подумала: он поможет мне… А чем это кончилось…

Но надо начинать рассказ не с Кормана, а с самого начала.

Я долго боялась: говорить ли вам, профессор, о том, кто я… и стоит ли просить помощи… Я верила вам и не верила. Вы спасли Стато. Да, вы рисковали. Но готовы ли вы рискнуть ради меня? Кто я вам? Более чем никто… Да, сознаюсь, я пыталась украсть ваш пропуск. Была уверена: вам ничего не стоит его восстановить. Но явился Слокс, и я вернула пропажу. Видите, какая я хорошая… Но вам все равно на меня плевать.

Долгое время мне не снилось снов. А теперь снятся. И почти каждую ночь — наш корабль. Я вхожу в него, как в первый раз, и всех вижу. Капитана Эклскона, пилота Эрпа, Валентину… Они улыбаются и идут мне навстречу. И все протягивают руки. И я иду к ним… Бегу… И они бегут. А что дальше… дальше не помню. Обычно я просыпаюсь. Несколько минут лежу с закрытыми глазами и пытаюсь представить сверкающие огнями коридоры корабля, или просторную рубку… Но вижу лишь какой-то длинный туннель. Я иду по нему… И никак не мог вернуться назад, в сон…

Но обо всем по порядку.

Жизнь моя была нормальной, тихой, никаких особых препятствий на пути. Я с детства знала, что принадлежу к элите, пусть не самой высокородной, но будущее мое обеспечено и определено. Проблем никаких. Вернее, одна проблема: как понять, чего именно хочешь? Желаний слишком много. И все, почти все, исполнимы. И хочется чего-то уж совершенно невозможного. Недостижимого. Отец мой был инженером на Марсе. Я в свое время побывала на Старой Земле. Милая древняя колыбель цивилизации, каждое деревце и каждый цветочек обихожен и напоминает экспонат музея. Я запоздало поняла, что проговорилась, заявив, что наша планета (вот видите, я невольно говорю — «наша», как все здесь, на Эгеиде) похожа на Старую Землю. Удивительно, что вы, профессор, не догадались сразу. В голову не пришло, что под маской леди с Эгеиды может скрываться человек. Вернее, маски не было. Я выдавала лицо за маску… Это не сложно. Но я опять отвлекаюсь…

Итак, я поступила в академию космофлота и выбрала двухгодичный курс. Меня ждала практика и временное членство в экипаже корабля класса «Вечный бой». Два года учебы были замечательными. И хотя способности у меня отнюдь не блестящие, многие меня опережали — и девушки, и юноши, я им не завидовала. Одно только меня смущало… Да, да, я не сделала биокоррекцию. Это все отец, он любил повторять: человек, прежде всего, должен быть личностью. Ах, личностью, — решила я, — так значит, никакой биокоррекции. Дура! И вот, я опять отвлекаюсь. Простите. Но я как будто подвожу некий итог. А в этом случае трудно ни с кем не сводить счеты.

В конце практики мне предстояло лететь на «Елене Прекрасной». О таком полете любой практикант мог только мечтать. В училище мне все завидовали. По-хорошему. Поздравляли. Наверное, и у вас случалось такое: только вообразишь, что вот, час твоего прилива, а тебе кто-нибудь выскакивает наперерез и седлает идущую к берегу волну, а ты захлебываешься в пене. В этот раз прилив оседлал перед моим носом Эрп. Я лишь шагнула на борт корабля, а он уже выскочил наперерез. Месяцем раньше явился, а кажется всегда тут был. И к тому же пилот, а я была всего лишь практикантом. Легко и ловко почти без усилий, он оттеснял мне всюду, не только во время работы, но и на досуге, и в кают-компании. Где бы я ни встала, он всегда вставал впереди, и я видела только его спину. А другие видели — его. Не знаю, как у него это получилось, но вскоре я стала чувствовать себя чужой на корабле, несмотря на то, что все были вежливы со мной и как будто доброжелательны. На меня никто не обращал внимания, я всем мешала, ученые держались своим замкнутым кружком, экипажу не было до меня дела, я общалась лишь с компом, собирая информацию о близлежащих обитаемых планетах.

Помню, как-то я сказала:

— Когда я стану пилотом…

Эрп рассмеялся, не дав мне закончить фразы:

— Ты? Да я скорее стану президентом Лиги Миров, чем ты сядешь в кресло пилота.

Но это так, к слову. Теперь вспоминая те дни, я понимаю, что надо было наплевать на поведение Эрпа и не замечать его стараний. Ведь это огромное счастье — попасть на такой корабль, пройти по коридору, постоять на пороге научного центра, и быть на несколько минут допущенной в рубку, чтобы пройти идентификацию и подать команду живущему где-то под трехслойной броней неистребимому мозгу корабля. Все эти годы меня порой и спасала только эта мысль: корабль помнит меня… И я когда-нибудь сяду в кресло пилота.

Что за авария приключилась с кораблем, не знаю. Но внезапно вспыхнули синие лампы тревоги, взвыли сирены и «Елена» всем велела забраться в защитные капсулы. Кажется, был взрыв. Корабль дрожал, все в нем трещало переборки, корпус… Стены пульсировали, как живые, будто волна за волной катилась по сверхпрочным материалам. Но они тут же восстанавливались, затягивались трещины, по шпангоутам стекали струйки катализаторной жидкости. Помню — я окаменела. Лежала в капсуле и смотрела на эти пульсирующие стены и капли влаги на переборках — будто пот выступал на теле корабля от запредельных усилий. Я ни о чем не думала в тот момент — не могла. Я как будто была в одном времени, а корабль в другом. И мы относительно друг друга перемещались…

Перегрузки были страшные. Кто не успел забраться в компенсационную камеру, погиб. Но даже в камере мне казалось, что желудок ворочается в горле. Все тело сделалась неподъемным, шея одеревенела. Будто невидимая рука давила и давила все сильнее. Если бы я могла кричать, я бы визжала от ужаса. Но я рта не могла открыть. А потом удар… И все прекратилось. Прошло несколько минут… Мне показалось, что в живых осталась я одна на незнакомой планете… представила… выхожу и…

И тут раздался голос капитана Эклскона: всем собраться в спасательном отсеке. Я выбралась из защитной капсулы. Столкнулась с Валентиной. Она специалист по космическому излучению, член научной группы. Мы иногда беседовали. Она чуть-чуть свысока на меня смотрела, как будто ей известно нечто такое, что мне, глупышке, никогда не понять. А тут мы разрыдались и обнялись, будто всю жизнь были самыми близкими подругами.

— Как я рада, что ты жива… Так рада… — повторяла Валентина. Знаешь, я первым делом подумала о тебе. Ты — еще ребенок… Семнадцать лет… У тебя вся жизнь впереди!

Экипаж собрался в спасательном отсеке. Все, кто остался в живых… нас было тридцать два человека. Восемь женщин… вместе со мной…

Капитан держался великолепно. Как будто он не катастрофу пережил, а прошелся по палубе и узнал от бортового компа, что на обшивке пара вмятин от метеоритов.

— Думаю, вы убедились, что корабли класса «Вечный бой» недурно сработаны, — сказал капитан с улыбкой. — К сожалению, нам придется его оставить. Таковы инструкции. Поскольку мы совершили посадку на цивилизованной планете, входящей в состав Лиги Миров, пребывание экипажа более получаса на корабле такого класса недопустимо.

— Как здорово! — кричала я Валентине. Говорить спокойно не могла. Сколько можно всего рассказать… И какой замечательный отчет…

Но какой к черту отчет! В суматохе я потеряла свой миникомп. Напрасно искала… И не найдя, разрыдалась. Эрп, глядя на мои слезы, презрительно усмехнулся… Тем временем аварийный отсек уже оторвался от корабля… И тут в иллюминаторы все увидели плотную синеву. И яркие желтые черточки и… Синева светлела. Небо…

И вдруг кто-то крикнул:

— Море! Мы упали на дно моря.

Подъем был довольно быстрый. Вот уже спасательный отсек вынырнул из воды, как пробка, и закачался на волнах.

— Компьютер сообщает, что к востоку от спасательного блока суша, любезно проинформировал нас капитан.

— Как называется планета? — вдруг спросил кто-то.

Мы только сейчас сообразили, что даже не знаем, где опустились.

— Эгейское море, — сказала Валентина. — Ты что-нибудь знаешь о здешнем климате? — обратилась она ко мне. — Ты ведь изучала обитаемые планеты.

Ну да! Я изучала, но все данные внезапно вылетели из головы напрочь. Я чувствовала себя полной идиоткой.

— Название хорошее, — промямлила я. — Думаю, здесь должен быть теплый климат и можно вволю плескаться в волнах.

— В такие минуты надо заниматься самоорганизацией и медитацией, снисходительно заметил Эрп.

Вскоре ночь спустилась на планету, но двигатели отсека исправно работали, к утру мы были на суше. Твердь! Обожаю это слово, хотя на Эгеиде оно звучит как ругательство. Островок в теплом Океане, песок на берегу яркий, золотой, изумрудные волны лизали берег. Будто ласкались. А на макушке зеленая шапка леса. Краски столь яркие, что порой невозможно смотреть. Приборы давно сделали анализ воздуха и воды, и мы знали, что можем выйти наружу, не надевая скафандров.

Все выбежали на берег и принялись кататься по песку. Многие разделись и полезли в Океан купаться.

Я подошла к капитану и попросила:

— Поручите мне составление отчета по аварии корабля. Я смогу…

Почему-то была уверена, что он согласится.

— Я с удовольствием, Кира, — улыбнулся Эклскон. — Но пилот Эрп уже получил это задание. Ты можешь ему помочь.

Я отошла в сторону и уселась на песок.

— Эй, Кирюха! Ты я, вижу, здорово перетрухнула! — смеясь, Эрп подошел ко мне. — Не волнуйся, капитан уже послал просьбу о помощи к местным властям. Через пару часов нашей свободе придет конец. И долой скафандр. Или вид без скафандра ужасен? Ничего, мы скромно закроем глазки.

— Отвяжись.

— Тогда иди пиши отчет по практике, а то получишь неуд! — Эрп побежал купаться.

Люди — удивительные существа. Одним словом они умеют заставить свет померкнуть, а море из бирюзового превратить в черное.

— Черт возьми! Выходит, мы робинзоны всего на два часа? — возмутилась Валентина. — А я всегда мечтала попасть на какой-нибудь островок, не тронутый цивилизацией и устроить там оргию местного масштаба.

Все полезли купаться. Как будто боялись, что местные власти могут запретить купанье. А я пошла вверх по тропинке. Не знаю, почему я ушла от всех. Может, потому, что чувствовала себя чужой на этом корабле? И еще злилась на Эрпа. Наверное, в моем поступке было много детского. Пусть, когда явятся спасатели, меня поищут — отдельно от прочих. Хоть так обратить на себя внимание. Конечно, глупо. Уважительнее капитан Эклскон ко мне относиться не станет.

Но быть глупой иногда полезно…

Я не сразу поняла, что иду по старинной дороге. Она мощеная — камень к камню. По краям росли какие-то ярко-зеленые растения с синими душистыми цветами. Я принялась их рвать, и вскоре набрала целую охапку. Запах пьянил. Голова кружилась. Пальцы и руки у меня стали липкими. Вокруг с шумом кружились какие-то светло-коричневые жуки с золотыми крыльями. Решила идти, не останавливаясь. Раз это дорога, она меня куда-нибудь выведет. И вывела. Я увидела старинный домик, сложенный из каменных блоков. Стены метра три высотой, крыши нет, окна узкие. Вернее, не окна, а какие-то провалы… И вместо двери — пролом в стене. Я вошла. Почему-то не испытывала страха. Может быть тому причиной — яркая природа, виноцветное море, небо прозрачное и чистое, и яркий блеск здешнего светила… Или запах синих цветов? Голова кружилась все сильнее…

Итак, я вошла в домик. И поняла, что тут живут. Вернее, совсем недавно жили. В углу было звериное ложе из полусгнивших листьев. Рядом груды разноцветных раковин. И в центре стоял большой металлический кувшин. Я спешно выскочила назад. Меня охватил страх. В таких условиях человек или другое разумное существо жить не может. Только… какое-нибудь полудикое чудовище.

Я остановилась. В просвет между деревьями виднелся золотой лоскут пляжа. К месту нашей посадки спускался самый обычный четырехместный глайдер. Раскраска у него зеленая с белым. Бросив собранные цветы, я кинулась бежать по тропинке. Ног я не чувствовала. Мне казалось, что при каждом шаге я отталкиваюсь от тропинки и лечу… Через пять или шесть таких летящих шагов споткнулась и полетела вниз.

Идиотка! Зачем я забралась на эту кручу?!

Катилась вниз и кричала.

— Подождите меня, подождите меня! Я здесь!

А потом обо что-то ударилась, и мой стремительный спуск закончился. Но во время удара я не почувствовала боли. Только очень сильно закружилась голова. Будто кто-то вывернул сознание, как винтик, из моей пустой головы.

XXХ.

Очнулась я в комнатке, похожей на ту, в которую забралась самовольно. Но только в этом домике имелась крыша, да и все было как-то аккуратнее, приличнее, что ли. Хотя тоже — бедно и убого. Стены из каменных блоков и те же узкие окна. Я лежала на полу на охапке сухих листьев, рядом со мной стояла раковина, наполненная водой. И чуть подальше на подставке из какого-то красноватого металла вечная лампа с тусклым зеленоватым светильником внутри. Развалины, запах гниения, колкие листья под боком. И эта вечная лампа, о шар которой билась огромная фиолетовая бабочка.

Попыталась встать, но голова закружилась, и я опрокинулась на листья.

— Кто здесь! — крикнула я. И только закричав, смертельно испугалась.

Поняла вдруг, что уже стемнело, и значит — прошло немало времени. Глянула на сервисный браслет. Так и есть — продрыхла пять часов… Где же спасатели?

И почти сразу услышала тихое тарахтенье. Вход был широк и прикрыт циновкой. Тогда я впервые увидела эгейца. Уже потом я узнала, что этот отличался от остальных во всем — и внешностью тоже. Во-первых, кожа оливкового цвета — у эгейцев она гораздо темнее, во-вторых, у него росли волосы на голове. У аборигенов это атавизм. Руки его были в функциональных перчатках, стареньких, в заплатах. Нашлепки клея громоздились одна на другую. Тело закрывал черный бронежилет устаревшего образца, а ноги… Ног у эгейца не было. Вместо ног я увидела хвост, заканчивающийся раздвоенным плавником. При желании (правда, очень большом) он мог ползти или даже прыгать, поднявшись вертикально. Но лишь по песку, а по камням такое передвижение практически невозможно. Зато в воде эгейцы чувствовали себя великолепно.

Но я опять забегаю вперед…

— Как ты? В голове боль? — спросил он на вполне приличном космолингве. Хотя отчетливо произносил в основном согласные, а гласные зачастую перевирал. Но я его понимала. Страх сразу прошел.

— Болит… — призналась я. — Но есть хочется.

Он принес мне на пластиковой тарелке (с трещиной и порыжевшей от времени) кусок нежного мяса, обсыпанного какой-то зеленью. Потом выяснилось, мясо — это местный моллюск, а приправа из водорослей. Я вмиг проглотила все, не спрашивая, что ем. Эгеец тоже ужинал — правда, ел не с тарелки, а из раковины. Второй пластиковой тарелки у него не нашлось.

— Меня зовут Кира. А тебя? — Я решила, что должна проявить массу дружелюбия. Нас так учили в академии. Был такой предмет: космопсихология…

— Крто… — представился он. И у него задергался нос. Я сразу догадалась, без подсказки, что это признак смущения.

— А где остальные? Где все?

Крто молчал, только нос дергался все сильнее.

— Остальные где? Где?!.. — Я начала кричать: мне показалось, он не понимает, что говорю. Но он понимал все прекрасно и без крика.

— Их отбытие на глайдере два часа назад, — наконец прошептал он.

— Куда?

— Наверное, в Столицу.

— А как же я?

— Отдых здесь…

— Наш корабль потерпел крушение. Ты знаешь. Нам нужна помощь. Мне нужна помощь… Мне плохо…

— Отдых здесь, — повторил он, но смотрел не на меня, а в пол. И нос у него опять дергался.

Я расплакалась. Опять не повезло! Всех-всех повезли в Столицу, с ними встретится кто-то из главных, Эрп вылезет вперед, наверняка даст интернетчикам интервью, капитан представит экипаж. Их голограммы будут мелькать на сайтах интернета… Им наверняка будут показывать местные красоты, а я… Я тут. В какой-то мерзкой, воняющей рыбой хижинке, на подстилке из листьев и водорослей.

— Позови кого-нибудь. Сообщи, что я здесь. Сейчас! Немедленно!

— Кому?

— Капитану Эклскону… — и вдруг я осеклась. Представила реакцию капитана. Когда ему доложат о том, что я потерялась и… Он вежливо поставит меня на место. Спросит: «Куда же ты отправилась, девочка?» Какой позор! Я стиснула зубы. И решила: нет уж, сама выберусь. Пусть Эрп дает интервью. Чего мне тревожиться? Наверняка за нашей «Еленой Прекрасной» через пару дней явятся спасатели, все острова вокруг наводнят интернетчики, будут плавать по морю на катамаранах, блюдце информсети повиснет в небе платиновым несияющим солнцем. И тогда я тоже дам интервью…

XXХ

Утром узнала, что теперь я — пленница. Двери в доме не было — только циновка над входом — и запереть меня Крто не мог. Зато приковал массивной металлической цепью к подпирающему потолок каменному квадратному столбу. Проснувшись, я обнаружила эту цепь. Она давала мне возможность ползать по полу вокруг столба. На раковине рядом мой тюремщик оставил кусок какой-то жратвы. Я не стала ее рассматривать — поддала ногой и все опрокинула в песок. Раковина разбилась. Я ругалась. Кричала. Никто не отзывался. Если не считать криков каких-то животных в лесу. Потом пели какие-то твари, потом гудели… Самого Крто не было, он вернулся лишь к полудню, освободил меня и сказал:

— Я не зло для тебя. Но для твоей безопасности тебе лучше так. И молчание. И быть тихо… — Его космолингв в те дни был далек от совершенства.

— Что мне угрожает? Или кто? — Он не ответил. Нос у него дергался. Свяжись со Столицей и сообщил, что я здесь. Немедленно… — Я даже топнула ногой. Цепь меня взбесила.

Крто провел рукой горизонтальную черту. Нетрудно догадаться, что это жест означает «нет», причем «нет» категоричное.

— Рыба вкусная, — сказал он и выкинул испорченный обед за дверь вместе с осколками раковины.

— Почему ты меня держишь здесь? — Я чуть-чуть не вцепилась в его жесткие волосы на макушке. Очень хотелось.

— Из-за Слокса. — Он сказал об этом Слоксе странным тоном. И шепотом. Будто опасался, что Слокс может его услышать. Не обязательно заканчивать факультет инопланетной психологии, чтобы догадаться, что этого Слокса Крто смертельно боится.

— Кто такой Слокс?

Крто долго молчал. А потом выдохнул:

— Веселист…

— Кто?

— Веселист. Он веселист императора… — голос Крто леденел от ужаса.

Я расхохоталась. Страх Крто казался мне забавным.

— Ну и что из того?

— Твои друзья на веселье у императора.

— А потом? — я почувствовала смутную тревогу.

— Потом они — назад, сюда.

— Когда?

— Скоро…

— Значит, я их увижу?

— Да.

— Но я не увижу Столицу! Ты был в Столице?

— Нет.

Я обиделась и легла на охапку сухих водорослей лицом к стене.

Будь я чуть поумнее, я бы догадалась… Хотя впрочем, все мои догадки не имели значения. На Эгеиде все равно: знаешь ли ты много или не знаешь ничего. Умен ты или глуп. Ты одинаково беспомощен. Все решает твоя близость к начальству.

Но об этом потом…

Утром Крто сел в свое тарахтящее кресло, усадил меня на колени и вдвоем мы понеслись вниз с горы, не разбирая дороги, сквозь заросли. Ветви хлестали нам в лицо. Надо отдать должное Крто — он прикрывал мою голову, оберегая от ветвей и лиан. С разгону мы ухнули в море. Крто избавился от кресла и поплыл — одной рукой держа свой стульчак, другой — меня. Тогда-то я увидела его руки без перчаток — пучки гибких и сильных щупальцев, похожие веревки жгуты… Мне стало не по себе. Сразу представилось, как он меня душит… Я попыталась оглядеться. Вокруг никого. Море, волны — совсем небольшие. Вода теплая… Крто нырнул, увлекая меня за собой. Под водой он плыл очень быстро. И все же у меня в легких кончился воздух, невыносимо хотелось вздохнуть… Воздуха! И тут мы вынырнули под низким зеленым сводом грота. Откуда-то сверху сочился призрачный свет. Блики играли на камнях. Лицо Крто из оливкового сделалось зеленым. Он буквально вытащил меня из воды на камни.

— Здесь… до моего возвращения. И — ни звука.

Нырнул обратно в море. Бесшумно рассек воду, скользнул в глубине тенью и исчез.

Я поняла, что меня ищут. И если крикнуть, если позвать на помощь услышат и найдут… И я кричала. Вопила изо всех сил, пока не осипла. Но никто не приходил. Никому не было до меня дела. Это походило на банальный галактический сериал: «Пленники планету Тау»… Вы наверняка его видели. Там в начале каждой серии героиня пыталась удрать, и в конце серии ее ловили… мне наскучил сюжет на третьем или четвертом эпизоде. Может быть, потому что степень интерактивности была очень мала: нельзя убраться с планеты. А я с детства терпеть не могла клетки.

И вот, представьте… я вдруг стала участницей подобного сериала. И не было кнопки, которую можно нажать, чтобы изменить сюжет. Зритель полностью во власти автора… Да нет, я не зритель, а компьютерный клон, который должен играть эту дурацкую роль… Но я не желала подчиняться управленцу сериала.

Ведь можно выбраться из грота. Плавала я неплохо. Но ничего не вышло: слишком долго пришлось блуждать под водой, а вокруг густая зеленая хмарь. Так и не найдя выхода, я повернула назад. И вдруг поняла, что не могу вернуться в грот. Я наткнулась на стену. Вновь повернула. И вновь стена. Воздух в легких давным-давно иссяк — целую вечность назад. Я вновь повернула назад и… в последний момент очутилась в гроте. Выползла на камни и расплакалось. Больше всего меня бесило то, что не понимаю происходящего. Нелепый сюжет! Где кнопка интерактивного изменения? Почему нельзя крикнуть: «Выключить!» И я окажусь вновь на пересадочной базе. Или еще лучше — дома, на Марсе и… Отец сидит в кресле и рассуждает, не слетать ли нам в отпуск на планету с тропическим климатом. Мама заказывает по интернету новую мебель. Наверняка будет жуткое уродство… Вечером столик в философском кафе. И на каждый довод моего оппонента я отвечаю: «За это надо бить морду!»

Наступил вечер. В гроте стало темно. Крто не возвращался. Он оставил мне лишь флягу с водой и кусок рыбы, завернутый в листья морской капусты. Я заснула, придумывая поворот сюжета совершенно невозможный.

Утром я уже не пыталась бежать — меня охватила апатия. Лежала на камнях, опустив руку в воду и пытаясь удержать влагу в горсти. Изо всех сил пыталась. Но вода все равно просачивалась. Почему человек не схож с водой? Почему любая стена его останавливает?

Крто появился вечером.

— Что случилось? Меня искали? Капитан прислал за мной? — я была уверена, что услышу «да».

Крто провел в воздухе щупальцем горизонтальную черту.

— Ты можешь объяснить?

— Можно. Но не теперь.

Он нырнул в воду и потащил меня за собой. И вдруг я вырвалась из его щупальцев и повернула назад. Не знаю, что со мной в тот миг произошло. Но мне вдруг захотелось умереть. То есть сделать первый шаг к смерти и увидеть… Что? Почудилось, что там, за стеной зеленой воды меня ждет освещенная синими огнями рубка корабля. Надо лишь пробиться сквозь воду, глотнуть ее, вдохнуть, и уж тогда…

Крто ухватил меня за волосы и поволок за собой. И спас. Мы вынырнули на поверхность. Соленая вода текла у меня из носа и изо рта. Было больно. Я не протестовала и не благодарила. А он не попрекнул, вообще ничего не сказал — лишь пронзительно взвизгнул. Притащил меня назад в хижину и показал сшитый из грубо выделанной кожи морского льва мешок, отдаленно напоминающий его собственный хвост.

— Мешок для ног. На лицо и руки — краска. На голову — платок. Старое кресло за пять кредитов — для тебя… сегодня купля. Системы антиграва на нем нет. Но езда сносная. Мотор… работает.

— Послушай…

И тут я услышал рокот далекого взрыва. Крто вздрогнул всем телом. Еще один взрыв. Он опустил голову. Мне показалось, что он побледнел. Особенно нос.

— Твои друзья завтра здесь… Их… привезут, — сказал он шепотом. Будь осторожна.

— Я их увижу?

— Можно, если ты…

— Да, конечно, да!

Я страшно волновалась. Не знала, что и думать. Почему Крто меня прятал? И почему отпустит именно завтра? И что скажет капитан? И остальные. Наверное, этому Крто кто-то пригрозил, он испугался, и меня завтра отпустит.

День тянулся, как путешествие от планеты к планете на досветовой. Я вооружилась молекулярным резаком (он барахлил и давал лишь один импульс из трех) и упаковкой полу засохшего бытового клея, и кое-как подправила свой «хвост». Зачем этот маскарад? Но Крто слишком уж серьезно относился ко всему. Ладно, ладно, я попытаюсь сыграть роль местной уроженки. Почему бы и нет? Будет даже забавно, если капитан меня не узнает. Хоть так повеселимся, если в Столице побывать не довелось.

Крто появился вечером. Принес банку пахнущей рыбьим жиром красной краски и нарисовал на лице и руках моих пятна. Потом помог заползти в хвост, закутал с головы до ног обрывками вонючей кожи.

— Много что случится. Но всегда лицо неподвижно. Запомни неподвижно, это маска. Такое у всех мнение.

Потом вытащил из огромной раковины-сундука маску — грубое подобие человеческого лица с отверстиями для глаз, носа и рта — и натянул на себя. Я уселась во второе кресло, и мы полетели. Вернее, это Крто летел, а я больше ехала по камням. Мотор моего стульчака чихал и хрипел. Меня подбрасывало на каждом уступе. Чудом я не вылетела из кресла и не врезалась в огромное дерево. Лес кончился внезапно. Перед нами открылось плато, застроенное небольшими домиками из плохо отесанного камня. Домики сбились вокруг большой площади. Когда-то здесь был большой город. Но за сотни лет почти все дома превратились в развалины, буйные растения оплели стены, повсюду висели лимонные и сиреневые грозди летающих цветов. У края плато, той, что примыкала к лесу, находился полукруглый бассейн. Со скалы в него стекал говорливый ручеек. Переполняя бассейн, вода бежала по узкому каменному желобу и текла наискось через плато — в море.

У бассейна в кресле сидела старуха и смотрела остановившимся взглядом на бегущую воду. Рядом резвились двое малышей — мальчик и девочка.

Драная старушечья маска свисала лохмотьями на щеках. У детей рожицы были выкрашены красной или желтой краской, которая к вечеру успела подсохнуть, и теперь осыпалась чешуйками. Крто подлетел на своем кресле к пожилой эгейке.

— Приветствую тебя, Скко. Это Имма, — сказал он, крепко сжимая мою руку. — Она молодая из стада, теперь — у меня. — Он говорил, разумеется, на своем языке, но я уже начала кое-что понимать. К тому же Крто некоторое время спустя пересказал мне этот разговор.

— Отнимут, — заявила старуха, демонстрируя свою подкрепленную годами мудрость.

— Отнимающих нет. Я — страж. Всем известно: я — страж.

— Поверь — отнимут… — фыркнула старуха. — Невидаль — страж! Здесь тебе не острова Блаженства. Со стадом нет спора. У стада — сила.

Со старухой Крто не стал спорить, мы пересекли площадь и покатились по дороге в гору. С обеих сторон дороги шли густые заросли. Здесь было уже совсем темно. Крто включил фонарик: слабый зеленоватый свет запрыгал по камням. Какая-то тень мелькнула впереди…

— Стато! — окликнул Крто и направил эгейцу луч фонарика в лицо.

— Это она? — спросил Стато.

— Она…

— Не наша — сразу видно.

— Видно тебе — другим нет.

— Нужно спешение. Глайдер скоро.

Мы карабкались наверх. Мое кресло время от времени застревало в камнях. У Крто в кресле был антиграв, он тащил меня на буксире, помогал выбираться из ям. Наконец мы остановились на площадке перед отвесной стеной. Закатные лучи освещали камни и окрашивали их в розовый оттенок.

— Вон они, — сказал Крто и ткнул перчаткой в сторону моря.

Я смотрела, но ничего не видела. Лишь, когда глайдер оказался у берега, я различила сигнальные огни. День угас, и окраска глайдера потемнела — под цвет моря, еще не черного, но уже темно-синего.

Глайдер завис над площадкой, перегретым воздухом пахнуло из нагнетателей. Знакомый запах машины. Вдруг пригрезилась мне рубка, освещенная синими огнями. Я на секунду прикрыла глаза. Глайдер все висел над нами. Эгейцы что-то кричали. Вдруг из брюха посыпались большие белые в красных полосах рыбины. Они шлепались на площадку и оставались лежать неподвижно.

Эгейцы вновь завизжали. Я — вместе с ними. От ужаса. Ибо поняла, что это тела людей. Это были мои друзья. Экипаж «Елены Прекрасной». И все они были мертвы. Без одежды, нагие. И кожа то ли ободрана, то ли… Они были совершенно не похожи на живых… Смерть так ужасно их переменила… Одно из тел упало рядом со мной. Я увидела сожженное красное лицо — будто с него кожу содрали… и руки, и грудь… и так до пояса… Не могла понять — кто это. И только визжала…

Я еще плохо управляла креслом и Крто толкнул меня в спину. Я отлетела к зарослям, и здесь меня стало неостановимо рвать. Потом Крто очутился рядом.

— Что будет дальше? — спросила я, прячась в кустах. Выйти из зарослей и увидеть вновь то, что происходит на площадке, я не могла.

— Склеп на горе — для них.

Я поняла, что ненавижу всех эгейцев. Всех, без исключения.

XXХ.

Ночью я не могла спать. Закрывала глаза — и тут же видела мертвые тела, похожие на огромных рыбин. Никого конкретно я не узнала… но это были они… Все? Я не знала. Периодически меня вновь начинало рвать. Утром Крто принес комок водорослей и дал пожевать. Кошмар отступил. Я заснула. Это были водоросли само-само, содержащие сильнейшие наркотик, они разрослись на старом шельфе после того, как растаяли льды на полюсах. Вечером, проснувшись, я нова попросила водоросли, но Крто не дал.

— Зачем ты повел меня туда? Зачем? Неужели нельзя было…

— Видеть их — твое хотение.

— А ты хотел меня напугать!

— Да. Ты неосторожна. Словам слуха нет… Так слушайся смерти.

— Что мне делать…

— Моя самка до прошлого гона со мной, но в гареме на островах Блаженства лучше — всем известно. Она там теперь. Мой рассказ Скко: ты новенькая, из молодняка, их на островах в это время много. Скко поверила. Здесь со мной ты — без опаски… Маску тебе… перчатки… купить… неотличима станешь… — с глаголами у эгейцев в космолингве трудности. В их языке глаголов практически нет. Действия нет… Но это так — отступление.

— Если бы я была с ними, меня бы убили? — Могла бы не спрашивать. — А если меня найдут здесь? Узнают, что я человек и найдут?

— Тогда и тебе, и мне смерть.

— Как они умерли?

— Не знаю. Знаю только, что сюда тела для похорон после веселья. Обычно — наших, эгейцев. Людей — впервые. Но у стражей разговор, что смерть для всех в Столице.

— Зачем?

— Все дело в IQ… Когда наша жестокость достигнет людской, мы достигнем вас по IQ.

— Что за бред!

— Таков разговор Слокса. Об этом у всех вокруг разговор. И у всех вера.

— Но ведь это карается законом! Надо сообщить Службе Безопасности Лиги Миров.

— Как?

— Через интернет.

— На острове нет интернета.

— А где есть?

— Нет знания.

Мы сидели и смотрели друг на друга.

— Но почему! — закричала я и вскочила. — Что мы такое сделали?! Что?!

— Ради вас убийство нашей планеты, — отвечал Крто каким-то невозможно спокойным голосом. — Грабеж и убийство планеты ради людей.

— Так не грабьте!

— Если бы…

— Что мне делать?

— Ждать.

Поутру мы летали над островом в его кресле, и он показывал вдалеке на юге на равном расстоянии белые фонтаны. Это компания Брегена взрывала старый шельф, извлекая оттуда металлы. Периодически вода вскипала белыми бурунами, и на поверхность выпрыгивал огромный цилиндрический контейнер. Несколько эгейцев подплывали к нему, хватались за лямки и волокли за собой. Было что-то доисторическое, дикое, в этой сцене.

— Немедленно убраться с этой планеты, — закричала я. — Выпусти меня… Выпусти!

— Я тоже не прочь. Но это невозможно. На остров-космодром можно лишь по специальному пропуску. А у меня такого пропуска нет. Может, будет возможность для его покупки. Но нескоро. Не сейчас.

— Тогда пусть эта планета погибнет, — прошептала я с ненавистью.

— Может, этому и быть. Но тоже не скоро. Не вся глубина еще пройдена.

XXХ.

Я все время думала о погибших и мысленно называла их «друзья». Но ведь мы не были друзьями. Даже чуть-чуть приязни между мной и остальными не было. Только вежливость. И это почему-то меня особенно печалило. То, что на самом деле я не имею права говорить о них — «друзья». Мне мерещилось, что в их гибели есть и моя вина. Я виновата, в том, что никого из погибших не любила.

Три месяца мы с Крто жили однообразно и тихо, добывая с помощью грибов-сборщиков золото из морской воды. Мы развешивали кусочки грибницы на сплетенных из водорослей сетях. Вернее — развешивал Крто. Как любой эгеец, он легко мог находиться под водой минут десять. Грибы росли и постепенно адсорбировали золото. Потом мы их собирали — крошечные живые самородки, выжигали в печи и выгребали золотую золу. Способ был безотходный, но трудоемкий. Говорят, кто-то из эгейцев предлагал Брегену именно так добывать металлы, но был прогнан под насмешки и улюлюканье.

Платили нам такие гроши… Мы ничего не покупали. Ели жареную рыбу и моллюсков, пили самодельное пиво из водорослей. Морской салат служил добавкой к нашему столу. То, что росло на островах, эгейцы в пищу не употребляли. Когда я сорвала какой-то плод, похожий на апельсин, Крто ударил меня по руке. Все, дарованной сушей — табу. Я из вредности все-таки съела тайком такой «апельсин» и мучилась поносом три дня.

Крто сказал, что кредиты нам нужны для взятки его начальнику, чтобы нас с Дальнего перевели на остров Вдохновения или на остров Очарования — в центр Северного архипелага. «Острова Блаженства, — Крто говорил о них чуть ли не каждый день и добавлял: — Тебе понравится!» А я думала лишь об одном: есть на этих островах связь с Галактикой или нет?

Он больше не приковывал меня к столбу — куда я могла убежать. Я боялась на шаг отойти от него. Вдруг Императору снова захочется повеселиться? И Слокс пришлет на Дикие острова своих ищеек за добычей? Из эгейцев я почти ни с кем не общалось, кроме Крто и Стато. Стато тоже был стражем. Годами ровесник Крто, он всегда держал себя как подчиненный. Даже не подчиненный, а слуга, раб… Но без тени принужденности, а так, добровольно, лишь по страстному порыву души. И грибы-самородки, выращивая и собирая, он отдавал Крто, не претендуя на долю…

Как-то спросила… я уже могла спросить на эгейском…

— Почему ты не работа на себя?

Стато удивился. Искренне.

— Зачем? Каков у меня одного сбор? Ерунда. А так сбор Крто — полная большая раковина золота (мера веса, немногим меньше килограмма) — хорошая взятка. Ему перевод на острова Блаженства. А потом у него зов для меня. У Крто верность для меня.

Стато знал, кто я. Только он и Крто. Я стала учить Стато космолингву. Стато ленился, и я почти ничего не понимала из того, что он говорит. Зато речь Крто совершенствовалась день ото дня.

XXХ

Однажды к нам в гости зашла (вернее, заехала на своем старом-престаром стульчаке) Скко. Старуха оглядела наше сомнительное жилище с нескрываемой завистью. Попробовала, какова постель из сухих водорослей, накрытая дурно выделанной и дурно пахнущей шкурой морского льва.

— У тебя хорошая постель, Крто, — сказала она с завистью.

— Убийство зверя — моих щупальцев дело, — заявил страж не без гордости. Не лгал — мы ели мясо три дня, а остатки Крто отвез в деревню и там эгейцы пировали за его счет.

— Скоро соединение лун, — сказала Скко.

Крто кивнул. Им обоим было понятно, о чем идет речь. Мне — нет.

— У меня двое внуков, Крто. Двое — это редкость. — Старуха помолчала. — Как бы мне определить их на остров Детства?

— Не всем счастье бывать там. Я сам с рождения только здесь.

— Не прошу навсегда. Только на время слияния лун. Как всегда, будет баржа. Посадка и отъезд. У Бппа для ее детей места. И у Емко место для ее детеныша. А я… У меня нет денег… — Она пискнула.

— Не я ведаю пропусками, — сказал Крто.

— Но у тебя свои деньги.

Крто рассмеялся. Смех у него был отвратительный — когда он смеялся, в горле что-то булькало. Как будто Крто тянуло блевать. Впрочем, другие эгейцы смеялись точно так же.

— Деньги… О чем ты говоришь, Скко? Кто на Дальнем дает деньги в долг?

— Внуки совсем маленькие… — Скко вновь издала писклявый звук и тут же зажала рот одним из щупальцев.

Крто секунду раздумывал.

— Накануне приведи ребятишек ко мне. Я их спрячу. — Старуха опять пискнула. — У меня нет пропусков для малышей, — повысил голос Крто. — Но убежище тут. Хорошее место, там их ни за что не найдут.

Скко вдруг подпрыгнула на своем стульчаке. Десяток щупальцев изобразили в воздухе какой-то хаотический танец. У старухи все щупальца были разной длины. Два или три укоротились за долгую жизнь наполовину.

— У тебя что, склеп для прятанья?

— Именно. Там есть потайное место. Никто из стада его не знает.

Скко высунула язык и издала харкающий звук.

— В склепах лишь мертвоеды. Эгейцам нет входа в склепы.

— Никто их там не тронет.

— Трупоед! Я всем расскажу, что ты трупоед! Страж-трупоед! Тебя из стражей вон!

— Денег я не дам.

— Трупоед, — прошипела старуха и укатила на тарахтящей своей развалюхе.

— Старая сплетница! — разгневанно бросил ей в след Крто. — Собирала раковины на берегу всю жизнь, потому что броненосец откусил ей хвостовой плавник. Потом приглянулась одному из стражей, и родила ему пятерых детей. Но они лишь пополнили стадо и не смогли даже стать стражами. И ее дочь тоже здесь и родила близнецов. Что ж… Коли хочет, пусть прячет детей сама. Но в другом месте детей всегда находят… Всегда. А в склепе — нет. Склеп самое надежное место.

— А что, трупоед — это позорное прозвище? — спросила я, хотя и так все отлично поняла из разговора.

— Трупоед — это никто. Но не страшно. Пусть болтает. Через пять дней нас здесь уже не будет.

XXХ

Через четыре дня вечером я услышала тревожный трубный звук. Мы как раз рассыпали по раковинам последнюю партию золотой золы, и Крто, ужасно довольный собой, рассказывал, как удачно дал взятку. То есть с самой процедурой дачи взятки на нашем островке, как и всюду на Эгеиде, нет проблем. Вопрос лишь в том, кому давать и сколько. Крто дал нужную сумму архонту Северного архипелага. Архонт как раз прибыл на Дальний с инспекцией. И теперь нас переведут на остров Вдохновения. Крто будет стражем там. И более того, меня тоже зачислят в стражи. У меня появится отличное кресло с настоящим антигравом. И он купит мне новую маску и перчатки, и меня уже никто не заподозрит ни в чем… Крто улыбался. С некоторых пор он стал улыбаться, подражая мне. Совершенно человеческая беспомощная улыбка на лице эгейца. Будто маски, которые они так обожают. Я велела ему посмотреть в зеркало. У нас был осколок, который я отыскала на развалинах. На зеркале сохранился даже кусок оправы из ракушек. Крто глянул в осколок зеркала, но не нашел в своей улыбке ничего странного.

— Мне нравится, как люди улыбаются…

И тут этот трубный звук. И сразу второй, третий… Крто стала бить дрожь.

— Думал, они появятся послезавтра… И мы успеем.

Он втянул в себя воздух. Глянул на меня исподлобья. Потом кинулся к огромной лиловой раковине углу, где хранил самое ценное. Достал бластер, вставил дополнительную батарею.

— Опп-пять веселье? — Теперь я тоже задрожала, вспомнил про то веселье на площадке у скалы.

Он чиркнул по воздуху горизонтально щупальцем. Нет! Это не веселье, это другое.

— Садись в кресло, и бежим! — он уже достал свое.

— Куда?

— В… — он осекся. И несколько секунд молчал. А мне почудилось целую вечность. — Нет, не надо… Не бежим. — Он положил кресло на прежнее место и огляделся.

— Надо прожить эту ночь. Камни! — закричал он. — Завалим вход.

Мы вдвоем стали перекатывать камни и наваливать их в дверном проеме. Камней — вернее остатков фундаментов — повсюду было в избытке. Но Крто пришлось вылезли из своего кресла, тело его тут же сделалось неуклюжим. Он ползал по камням, громко сопел от натуги и ругался, когда ранил о камни нежную кожу на боках и брюхе. Наконец в дверном проеме возникла довольно прочная баррикада. Сверху осталась лишь небольшая щель, Крто помог мне забраться внутрь и сам с трудом протиснулся следом. Мы сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на щель.

— Может, они и не придут… — шепнул Крто. — Первую ночь они часто проводят на берегу. Если в стаде достаточно самок.

Теперь, когда мы бросили ворочать камни, я услышал далекий рев где-то внизу, на пляже. Рев все нарастал. Стоголосый, тысячеголосый… У меня озноб пробежал по спине. И вдруг раздался уже совершенно чудовищное рычание, и следом жалкий визг — похожий на визг щенка, которого бьют.

Крто прислушивался. Он тяжело дышал. Маски на нем не было. И я видела в полутьме — светили разом две луны, — как морщится в беспрерывной волне гримас его лицо. Я вцепилась в его плечо мертвой хваткой. Мне казалось: я тону в море, а он утес… Я заплакала.

— Тихо… — шепнул Крто. — Стадо здесь.

Так прошел час, второй… Рев слышался непрерывно, то усиливаясь, то ослабевая. Однажды звуки приблизились: за стеной началась возня, пыхтенье, потом грозное рычание… крики… И вновь визг. Потом смолкло. Остался лишь тот дальний рев, похожий на сильный прибой. Крто немного успокоился. И даже задремал. Я тоже заснула.

Так миновало еще два часа…

И тут за стеной послышалось шлепанье. И хруст камешков, будто кто-то тащил мешок по заброшенной тропинке. Я поняла, что это ползут эгейцы, волоча по склону свои грузные тела. Представила, как им неудобно карабкаться наверх. Крто мгновенно очнулся и вложил мне в руку что-то вроде короткого меча. Вернее, один клинок, рукояти не было. Часть клинка была замотана полосой кожи морского льва. Я отшвырнула клинок. Крто поднял и вновь вложил мне в руку.

— Если что — бей в горло. Не жалей. ЗА ЭТО никто не судит. Тридцать ближайших дней никто не судит. Любого. Всех… можно… даже веселистов.

— Крто! — раздался снаружи голос. — Самку нам.

Они говорили на эгейском. Но я уже понимала. В том числе слово «самка». Его-то я слышала часто.

— Здесь нет самки. Неужто не чуешь?

— По заверению Скко — есть.

— Она моя, — крикнул Крто. — Проваливай!

— Ты — отшельник, Крто. Самку — нам.

— Я — страж. — Он уже не говорил — рычал.

И ему снаружи рычали в ответ:

— Может тебе и гарем положен?

— Я — страж. Она моя женщина.

Эгейцы загоготали. «Женщина» на их языке слово устаревшее, романтическое. Как если бы Крто назвал меня «мадонной» на космолингве. Тех, снаружи, слова Крто чрезвычайно позабавили. Их был четверо или пятеро.

— Нам… — рычали они, хохоча. — Или тебе смерть.

Кто-то снаружи навалился всем телом на баррикаду. Навалился, но не смог проломить.

— Уговори их уйти… — взмолилась я.

— Уговорить? Как?! Если эгеец не может сам убрать фаллос внутрь своего тела, а рядом самка, разговаривать с ним бесполезно.

«Самка» — это я. Чушь… Я — человек. Они — эгейцы!

— Я — человек…

— Самка человека. Эгейцы неприхотливы.

Последовал новый дар. Один из камней скатился внутрь. В просвете явилась голова. И тогда Крто выстрелил. Туша свалилась наружу.

— Тебе смерть! Разрыв на части! — ревели снаружи.

— У меня в «фараоне» две батареи, и все… — признался Крто. — Только бы не подоспели остальные.

Нападавшие отступили. Видимо — совещались. На подмогу к ним никто не спешил. Рев доносился не только с берега, но и со стороны деревушки.

— Стадо пошло в деревню. Как всегда, — шепнул Крто.

— Может, сесть на кресла и удрать? — предложила я.

— Куда? Пропуска на остров Вдохновения нам выдадут только утром.

Он вдруг засмеялся. Разумеется по-эгейски. То есть издал мерзкие булькающие звуки.

— В чем дело? — мне очень не понравился его смех.

— Архонт Пло знал, что стадо прибудет сегодня ночью. Он надеялся, что получит деньги, а выполнять обещание уже не придется… И во второй раз продаст пропуск. А может — в третий. Может, он не мне одному продал.

— Он знает, кто я? — странно, но я престала вдруг бояться, будто перепрыгнула через какой-то барьер. И теперь стала наблюдателем, очевидцем, уверенным, что мне позволят досмотреть действо до конца.

— Нет, конечно. Но он знал, что у меня есть женщина.

Крто всегда называл меня на космолингве «женщина». И на своем языке тоже.

В хижине полумрак, мы перешептывались, стражи за стеной — тоже.

— Они уйдут?

— Нет… ни за что. Это беда всех окраинных островов. Во время гона стада молодых, которые ищут самок, крушат все на пути. На островах Блаженства живут солидные самцы с гаремами — туда стаду хода нет. А тут им никакой преграды. Самки, не попавшие в гаремы, тоже плывут сюда. Но таких немного… Гораздо меньше, чем самцов. Из-за них драка.

— Но я же человек…

— Ты женщина. И вполне для этого подойдешь.

Он говорил на космолингве. Вряд ли те, за стеной, его понимали. Но их не волновали разговоры. Они рычали, собирая силы для новой атаки. Крто ожидал нападения со стороны двери, но неожиданно боковая стена лопнула, будто взорвалась, и внутрь ввалилась туша молодого эгейца. Без маски и перчаток с лентами щупальцев вместо рук, он почти не походил на человека. Крто выстрелил. Луч бластера угодил в мощный загривок, немного поджарил сало — только и всего. Почти сразу же обрушился еще один кусок стены, и сразу двое полезли в нашу хижинку. В этот раз Крто стрелял удачнее, у нападавшего срезало кусок головы. Я даже не зажмурилась и не почувствовала тошноты. Лишь сердце колотилось, как сумасшедшее. Кажется, остальные нападавшие не заметили потери. Ну, грохнулась туша и застыла недвижно — так можно перевалить через нее и рваться к добыче. Взревев, молодой здоровяк обрушился на Крто всем телом. Страж встретил его грудью и потеснил. Глухое шмяканье тел, рев, хрип. Противники сплелись друг с другом ленами щупальцев, каждый пытался захлестнуть другому горлу и задушить. Второй из уцелевших эгейцев кинулся ко мне. Я забыла про меч, который дал мне Крто. Я вообще обо всем забыла. Ужас туманом заволок мозг. Я заорала и прыгнула куда-то в сторону: к счастью на мне не было маскарадного мешка, имитирующего эгейский хвост. Такого проворства эгеец не ожидал. Я вскочила на тело убитого, пробежала по нему, как по мосту, и вырвавшись из полностью разрушенной хижины. Бежать? Я не знала, куда. Да и ночью не побегаешь по горным склонам — вмиг провалишься в ямину или сорвешься с крутизны. И хотя на востоке уже пробивалась лимонная полоска, и быстро светлело, я не осмелилась мчаться по горным склонам. И тут мой взгляд упал на дерево подле хижины. Дерево! Я влезла по ветвям со скоростью обезьяны и расположилась на развилке. Надеялась, что эгейцы не умеют лазать по деревьям. И не ошиблась. Пыхтя и хрипя от натуги, эгеец выбрался через пролом в стене и принялся биться телом о ствол дерева, надеясь стряхнуть меня вниз, как грушу. Я вцепилась в ветки. Как я завидовала в тот момент цепким щупальцам Крто. Мои пальцы — казалось мне в тот момент — ни на что не способны. Все плыло у меня перед глазами. И тут рухнул угол и без того разрушенной хижины. И наружу вырвался Крто. Не знаю, куда он дел свой бластер. Может, потерял, как я потеряла меч (глупое предположение, но мне хотелось оправдаться в собственных глазах). Крто подскочил сзади к здоровяку, захлестнул сразу несколько щупальцев вокруг горла и принялся душить. Лицо Крто исказилось от натуги. Морда его противника налилась черной кровью.

Я зажмурилась. Уже было совсем светло, и мне не хотелось видеть, как наливаются кровью и вылезают из орбит глаза умирающего эгейца, как из черной пасти вываливается розовый язык. Наконец услышала грузный шлепок, и ствол дрогнул в очередной раз. Я открыла глаза. Темная туша громоздилась у подножия дерева, будто обнимала впившиеся в камни корни.

— Теперь пора. Летим, — сказал Крто деловито. — Архонт Пло отдаст мне пропуска, и мы отбываем с острова. Сейчас!

Мое старенькое кресло упавшие камни разнесли на мелкие осколки. Но нам повезло: стульчак Крто не пострадал. Вдвоем мы забрались на него. Впрочем, как объяснил мне Крто — не велика потеря. Все наши потери невелики, ибо впереди потерь куда больше: кресла, как и прочий хлам, придется бросить на острове. С собой можно взять лишь одежду, драгоценности, маски, пропуск и примитивные эгейские сервисные браслеты сервисяги. И все. Просто потому, что тащить с собой баржу во время гона глупо и опасно. Вот если б мы успели отбыть за несколько дней до начала сезона безумия, драк и секса, тогда смогли бы прихватить весь скарб. А теперь — только самую малость, иначе нам не доплыть до Северного архипелага. Драгоценностей у нас не было, одежды практически тоже, если не считать маскарадный костюм, который делал меня похожей на юную леди Эгеиды. Так что главное наше сокровище — пропуск на Северный архипелаг, который еще предстояло получить.

Когда мы летели над побережьем, то желтый песок пляжа издалека казался заваленным черными валунами: это молодые эгейцы оккупировали остров, и число их все увеличивалось: в волнах виднелись там и здесь торчащие из воды головы. После ночи приключений на пляже царил покой, лишь в двух или трех местах самцы затеяли потасовку. В нескольких местах песок из золотого сделался оранжевым от крови.

— В период гона наш остров подвергается такому нашествию. Весь год молодняк работает на добыче руды на старом шельфе. Там слишком глубоко, и многие погибают. Но сейчас у них отпуск и они прибывают на Дикие острова. Несколько раз, случалось, они прорывались и на острова Блаженства, но обычно стража их не пропускает. И вот они здесь…

Крто резко оборвал свой рассказ, и я не стала его спрашивать, что происходит дальше. Я вновь почувствовала нестерпимое отвращение к жизни Эгеиды. И мне захотелось прочь отсюда. Навсегда. Вон! Но я не знала, как вырваться. И пока следовала за Крто.

XXХ.

Все стражи явились в маленький форт на берегу. Все — кому довелось уцелеть в эту ночь. И Стато был здесь. И архонт Северного архипелага Пло.

Пло был неприятно удивлен и раздосадован нашим появлением.

— Ты? — только и воскликнул он, когда Крто вплыл в его конторку на летающем кресле.

И оглянулся — за окном маячила голова здоровяка-стража. Тот покачивался в своем кресле из стороны в сторону, и то появлялся в оконном проеме, то исчезал: время было неспокойное: стадо на острове, и можно ожидать, чего угодно.

— Именно я. Пришел за пропуском. — Крто старался говорить как ни в чем ни бывало.

Он оставил меня за дверьми, в крошечной приемной. Самка в маске сексапильной красотки с длинным белокурыми волосами рассматривала в зеркало свои набухшие груди. Груди были настоящие. Самка поглядывала на меня подозрительно. Да и немудрено. Мое лицо и руки она приняла за дорогую косметику. А по эгейским стандартам я выглядела очень даже ничего. То есть просто красавицей.

Из-за двери доносилось лишь невнятное бормотанье, да изредка — громкий писк и крики. По-эгейски я понимала плохо. Но Крто потом так ярко и в лицах описал эту сцену, что я могу воспроизвести ее в мельчайших деталях.

Итак…

— Честно говоря, есть небольшая проблема… — Архонт Пло куснул зубами нижнюю губу — что у эгейцев служит обычно признаком раздражения. Дело в том, что пропуска не готовы. Не успел.

— Я подожду, — отвечал Крто спокойным тоном. — Здесь. — Он вел себя так, как будто не понял уловки начальника. И приход стада на несколько дней раньше — всего лишь досадная случайность.

— Но я занят. У меня дела. Возвращайся к себе, неси службу…

— Нести службу во время гона? Ты смеешься, архонт. — Крто засмеялся. Пло поморщился — смеяться в присутствии начальника было недопустимой вольностью. Но Крто было уже плевать. На все плевать. — Ты же прекрасно знаешь, что во время гона охранники слагают свои полномочия, они или присоединяются к стаду или бегут отсюда. На остров Волка или дальше — кому как повезет. Сегодня и тебя здесь не будет.

— Присоединяйся к стаду, а как только я получу пропуск…

— У меня женщина. Я не могу ее бросить.

— Послушай, всем нам приходится жертвовать…

— Нам? — переспросил Крто. — Хорошо, я с тобой. Ведь ты возьмешь с собой самку? И я возьму. И у тебя есть глайдер. Отправимся вместе. На острове Волка я подожду, пока ты достанешь пропуск. Но до острова Волка мы вместе.

Как раз это не входило в планы архонта.

— Ну как же… Я планировал и…

— Тогда дай мне пропуск.

— Тебя перехватят в Океане.

— Кто? В Океане никто друг друга не трогает — это закон Эгеиды. Единственный закон, который пока выполняется. Ибо за этим стоит инстинкт. Драка идет на камнях. На суше. Дай пропуск. Или я не оставлю тебя.

Архонт Пло огляделся, прикидывая, что лучше: выполнить просьбу (или требование) Крто или позвать на помощь стражников и велеть расправиться с непокорным. Однако стражи неохотно убивают стражей, даже низшего ранга. Вот если бы Крто был из стада…

И Пло, поколебавшись с минуту, кряхтя и сопя, достал из раковины пропуск на двоих на остров Вдохновения.

— И еще мне нужна батарея для бластера.

— Ну уж это — как второй прилив.

— Если бы ты выдал мне пропуск раньше, я бы не истратил две батареи в эту ночь. — Предостережение Крто звучало зловеще. Если он расстрелял весь заряд, то скольких он убил? А ведь в эти дни на Диких островах не судят за убийство. Даже за убийство стражей. И архонтов — тоже. Так что безопасность Пло отнюдь не гарантирована. И он швырнул непокорному стражу батарею.

— До острова Вдохновения добирайтесь сами. На свой глайдер я тебя не возьму. У каждого теперь своя волна.

Думаю, Крто и не настаивал. Архонт был не так глуп, чтобы не заметить, что «женщина» стража принадлежит совсем к другой расе.

XXХ

— Мы спасены, — шепнул мне Крто, появляясь в приемной.

Он усадил меня на свое кресло, и мы отбыли. Часть пляжа была отгорожена заборами из металлической сетки. Два металлических луча, оберегая от стада кусок суши, уходили в море. За сеткой по золотому песку ползало несколько черных туш. Один эгеец с ревом постоянно кидался на сетку и успел раскровенить себе грудь. Остальные вели себя более осторожно. Но это пока светло. С наступлением темноты стадо ничто не остановит.

На берегу нас ждал Стато. Он был без маски — потерял. И потому, защищаясь от лучей, натер лицо красной глиной.

— Отбываете? — он жалобно заглянул в глаза Крто с видом побитой собаки.

— Я тебя вызову, — пообещал Крто.

— До нового гона хорошо бы…

— Постараюсь.

Где был Стато в эту ночь? Рыскал со стадом в поисках самки? Или прятался в горах? Он был взрослым самцом, ему вряд ли что угрожало. Но все может быть… Маску он потерял.

Мы вошли в море… Он плыл за нами.

— Я вас провожу. А то вдруг… Говорят и в море у берегов теперь опасно. Стаду плевать на старые обычаи. И даже на инстинкт.

Он плыл и плыл.

— Возвращайся, — велел ему Крто. — А то до темноты не успеешь.

— Еще немного…

— Стадо… — напомнил Крто.

Но преданный страж плыл с нами еще долго. И лишь когда светило стало скатываться к горизонту, повернул назад.

XXХ

Покинуть остров Дальний — еще не значит спастись. На Эгеиде практически нет кораблей, если не считать барж, построенных на других планетах в обмен на добытые металлы.

В Эгеиде все покупается на стороне. Для барж тягловой силой служили сами эгейцы. Если бы мы оба были эгейцами, то смогли бы воспользоваться подводным поездом. Но без подводного снаряжения мне никак было не добраться до воздушной капсулы. А подводного снаряжения на Эгеиде не достать. Во всяком случае — на острове Дальний. Так что к месту нового назначения Крто должен был отправиться вплавь. Для него это не составляло труда… А вот для меня… Несмотря на то, что все последние месяцы я много плавала, с коренными жителями планеты я соревноваться не могла. Море было их стихией, они месяцами могли жить в его волнах. Это то существование, которое вел Крто, было противоестественным и неудобным. Быть стражем — значит, большую часть жизни испытывать противодействие чуждой стихии. Не плавать, а сидеть в кресле-антиграве, или царапать кожу о камни суши, ползая на брюхе и отталкиваясь руками-щупальцами и хвостом. Быть стражем — это обгорать на солнце до страшнейших язв, что разъедали кожу до кости. Но быть стражем это значит иметь возможность пробиться на острова Блаженства. И Крто добыл для нас этот пропуск.

Итак, мы отправились вплавь к этим далеким остовам, которые мне почему-то мнились как обиталища душ умерших, светящиеся зеленым призрачным светом, покрытые белыми деревьями и населенные бестелесными обитателями.

Самыми опасными был первый день пути: здесь нас могла перехватить целая группа самцов из стада, запоздалых скитальцев, торопящихся принять участие в гоне. Или изгоев, которых выставили с других островов. Такие банды в два-три десятка особей не редкость. Все это Крто объяснил много позже. А пока я плыла, держась за одно из его щупальцев, и была уверена в полной своей безопасности. К тому же большую часть дня рядом с нами был Стато. Сменяя Крто, он тащил меня на буксире. Потом, когда Стато повернул назад, я вдруг сразу поняла, как устала.

Маска и перчатки Крто, а так же бластер и мой хвост-чехол были сложены в сумку и пристегнуты Крто на спину. Когда диск светила коснулся кромки Океана на горизонте, и вода сделалась золотой, Крто стал выпрыгивать из воды, оглядываясь: нет ли поблизости других эгейцев. Крто легко мог выпрыгнуть из воды на метр или больше, сделать полный оборот и вновь, подняв фонтан брызг, врезаться в воду.

Поверхность Океана оставалось пустынной, и мы плыли дальше. Крто старался изо всех сил. Греб и греб. Мне казалось, я плыву на буксире легкого катера. Однако Крто несколько лет был стражем. А страж не может сравниться в быстроте плаванья с добытчиком, который почти всю свою жизнь проводит в Океане, тогда как страж — обитатель суши, хотя и купается каждый вечер — (без этого кожа его одеревенеет и высохнет).

Но нам везло. Никто нас не преследовал. Никто не замечал. И мы все дальше и дальше уходили от нашего острова в надежде, что никогда туда не вернемся. Ночь мы провели в Океане. Крто спал. И я спала, припав головой на его плечо. Он обвился вокруг меня своими щупальцами, чтобы во сне я не соскользнула в воду и не утонула. Проснувшись, мы поплыли дальше. Я вдруг стала мечтать о возвращении, о том, как появлюсь на базе космофлота и стану рассказывать о своих приключениях… Я дам показания. Я обвиню веселиста Слокса перед трибуналом Лиги. Мысленно я уже входила в зал судебных заседаний… Вообще это в моем характере: минуя все трудности, сразу думать о конечном результате. В тот день я барахталась в Океане, а в мыслях уже была среди пилотов, только что вернувшихся с практики. И мой отчет зачитывал куратор… и все поглядывали на меня с нескрываемым восхищением. А когда мы вышли из зала, меня ослепило — это фотоавтоматы, посланные самыми известными интернетизданиями, торопились заснять мою физиономию для своих сайтов…

Я моргнула несколько раз, но продолжала видеть только этот слепящий режущий глаза белый свет. На фоне белого разбегались в разные стороны красные и зеленые шестеренки.

— Прикрой веки. Солнце отражается от воды и тебя слепит. На море штиль, — сказал Крто.

Я не видела даже, куда мы плывем.

— И скоро твой остров Вдохновения? — Я была уверена, что прямиком оттуда смогу покинуть Эгеиду.

— До Вдохновения нам сразу не добраться. Переночуем и отдохнем на острове Волка. Там стада не бывает… Обычно. Туда бегут стражи. Не очень приятное местечко, но лучше чем наш Дальний…

Если Крто говорил, что место неприятное, значит на самом деле место мерзкое.

Днем мы немного отдохнули и перекусили. Крто перевернулся на спину, и неподвижно качался на волнах. А я вновь положила голову ему на грудь. И так мы дрейфовали около часа. Кажется, Крто спал. Чтобы солнце его не сожгло, он налепил на лицо маску. Обычно люди говорят про эгейцев — морда. Я говорю — лицо… Лицо Крто. Даже без маски оно напоминало немного человеческое. Особенно глаза…

После полудня мы поплыли дальше. И почти сразу мы столкнулись с двумя эгейцами — они форсированным темпом плыли к Дальнему, изрядно выдохшись по дороге. На боку одного из них зияла огромная красная с белым дыра. (Белое это сало, как не сразу догадалась я). Крто заметил их первым — все-таки он страж. Заметил и вытащил бластер из кожаного мешка. Но стрелять пока не стал. Те двое как будто не заметили нас и проскользнули мимо. Однако этот маневр не обманул Крто. Мы проплыли еще сотню метров и вдруг Крто выпрыгнул из воды. Два оборота в воздухе, потом нырок. Удар хвостом — и Крто вновь на поверхности.

— Эти двое следуют за нами, — шепнул он. — Продержись немного на воде… пока я… к ним…

Он нырнул и исчез. А я осталась в одиночестве посреди Эгейского Океана. А что если Крто не вернется? Мне почудилось, как все местные хищники устремляются ко мне. Псевдоакулы и броненосцы — о них я уже кое-что знала, правда, пока исключительно по рассказам Крто. Страх был еще умственный, я сознавала опасность, но ужас не проник в мою душу. Я плескалась в теплых волнах. И…

Вода фонтаном вспенилась подле меня. Я взвизгнула… Рядом со мной вынырнул Крто. Он ничего не сказал, а я не спрашивала. И мы поплыли к острову Волка. Мне все сильнее хотелось покинуть этот мир.

XXХ

На острове Волка нас встретил стражи. У кромки воды они болтались взад и вперед в своих креслах, издали наблюдая за плывущими к берегу.

У острова, отсеченная морем грядой рифов, располагалась мелкая лагуна с теплой водой. Крто оставил меня здесь, среди серебра резвящейся рыбной молоди, а сам, работая хвостом, поплыл к берегу. На мелководье я кое-как натянула на ноги хвост и замотала голову куском черной кожи морского льва. Пока Крто разговаривал со стражами, я сидела на камнях. Попуск, выданный Пло, произвел впечатление, и нам позволили выбраться на берег и даже занять один из пустующих гротов.

— Я сказал, что ты повредила щупальца, и потому мы плывем очень медленно, — шепнул Крто.

— Они не спросили, почему мы не воспользовались подводным поездом?

— Нет. Многие боятся поезда. И потом, если радиан давно не чистили, можно застрять в туннеле и задохнуться.

Мы устроились на нашей временной квартире почти с комфортом. В углу нашлось просторное ложе из сухих водорослей. Один из стражей дал нам лампу с вечным фитилем, и какой-то странный черный сверток, издающий протяжные нудные звуки — местный музыкальный агрегат. На Дальнем подобной роскоши не встречалось. Мы медленно приближались к центру цивилизации. Я растянулась на ложе и зарылась в сухие водоросли. Мне не требовалось изображать, что я смертельно больна: так я устала за прошедшие трое суток. И провалилась в сон.

Очнулась вскоре. Вернее, так показалось. Наверняка прошло несколько часов. Сквозь сон я слышала голоса. Говорили уже довольно громко, но не было сил разлепить веки.

Вернее, громко говорил гость, а Крто уговаривал его: тише, тише… И вдруг я поняла, о чем они говорят. Сон улетучился.

— Стражам на диких островах всегда — только дефективные самки. Где и когда у стража нормальная самка? У твоей броненосец откусил щупальца? Ну и ну… Слушай… я тебе сотню кредитов…

Мне показалось, что гость пьян.

— Проваливай, — сказал Крто.

— Слушай, стадо отбило у меня самку…

— Проваливай…

— Ты страж, я — страж… — в горле у гостя забулькало — он хохотал.

Такого непочтения Крто снести не мог. Он скрутил щупальца в жгут и хлестнул гостя — по глазам. Тот завыл…

— Ты что! Ты что!

— Благодари агатодемона Эгеиды, что ты страж. А то бы…

Разумеется, на своем языке покровитель Эгеиды назывался иначе. Но его эквивалент на космолингве звучал именно так. Впрочем, этот эквивалент ввел первый представитель Лиги Миров на Эгеиде — видимо, как и Корман, большой поклонник Древней Греции. Агатодемон, Добрый демон… С годами я научилась молиться ему, хотя и не верила в доброту этого божества.

Гость убрался.

— Что ему было надо? — спросила я, делая вид, что не поняла их разговора.

— Так… спрашивал, нет ли чего выпить, — отозвался Крто.

— Послушай, я у тебя навсегда в долгу… — у меня задрожал голос. Наверное, мне не надо было говорить. Потому что эта фраза показалась Крто признанием в любви. Признательность на Эгеиде — высшее чувство — выше любви и дружбы. Сказать, что признательна эгейцу, все равно то сообщить человеку: один твой взгляд приводит меня в экстаз. Тогда я не знала всех тонкостей взаимоотношений этого мира…

Крто судорожно вздохнул.

— Правда? Я тоже тебе признателен…

— За что? — изумилась я.

— За то, что ты есть.

Разве за это можно быть признательным? Или можно?

Крто придвинулся ближе. Свет вечного светильника придавал его лицу бронзовый оттенок. Глаза его расширились и в глубине вспыхнули синие огоньки. Мне стало не по себе.

— Ты моя женщина… — он сказал «женщина» на своем языке. Я поняла.

Я даже не сказала ему «нет», восприняла его признание-требование с покорностью рабыни. Как нечто предрешенное. Секс с инопланетянином — это из дешевых романов, которыми полнится интернет, и прочтение которых ценится менее кредита. «Он обхватил ее своими щупальцами, их тела слились…» Эти историйки называют «битками», ибо информации в каждом из них не больше одного бита.

XXХ

Раздался хрип, сип… изображение и звук пропали.

— Так… Тут она кое-что стерла! — оживился сержант Дерпфельд. Давай-ка восстановим.

— Зачем? Раз она не хотела…

— Я слушал все эти розовые сопли столько времени… И вот когда мы подошли к клубничке, мне показывают кукиш? Ну уж нет…

— Ты же заявлял, что не любишь межпланетную клубничку.

— Когда?.. С чего ты взял?..

Дерпфельд вставил в инфоголограф капсулу восстановителя программы. Изображение не появилось. Хрипело и сипело теперь меньше, но отчетливо можно было разобрать лишь отдельные слова…

— Оставь… Видишь, не хочет говорить…

Но Дерпфельд был упрям. С час или больше возился он с инфоголографом, и все же восстановил звуковую часть стертой записи.

XXХ

Да, так… Капризуля, воображавшая себя принцессой, превратилась в жалкую рабыню, которая ублажает своего господина и держится за него, ибо без господина она не значит сама по себе ничего. Кто бы мог подумать, что так легко принцесса превращается в рабыню… Так легко смиряется и довольствуется, и не хочет уже ничего более, и не стремится…

Даже наедине с собой не могу решить, люблю я Крто или ненавижу. Мой выбор вынужденный — и это отравляет. Никого другого просто нет… Он лучше других… Он и сравнение с людьми выдержит… А, может быть, я изображаю любовь, чтобы прикрыть романтической пленкой желание близости во время гона?

XXХ

— Черт знает что! А где же секс? — возмутился Дерпфельд. — Ради чего я возился два абсолютных часа?

— Я же сказал — не восстанавливай запись, — усмехнулся Платон.

XXХ

На рассвете, наскоро перекусив моллюсками, мы отправились на пляж — к вечеру мы должны были прибыть на остров Вдохновения. Двое стражей наблюдали за нами издалека. Один из них был нашим ночным гостем: я узнала его по свежей отметине на морде. Крто дополз по сухим водорослям до полосы песка и остановился.

Сначала я не поняла, в чем дело, а потом увидела, что песок сделался кроваво-красным: весь пляж заполонили мелкие крабы. Едва Крто приблизился, как тут же два или три крабика вцепились ему в бок острыми клешнями. А их на песке копошились тысячи… ползти по песку к воде было безумием. Стражи наблюдали за нами издали, но не делали попытки приблизиться.

Крто пополз к стражам. Они о чем-то говорили несколько минут. Ясно, что он просил у них одно из кресел-антигравов, которые эти стражи-непереселенцы предусмотрительно прихватили с собой на остров. Ведь им еще возвращаться на свои дикие острова. А стадо, устав от любовных игр, пускается грабить пустые хижины. Хорошо, если удастся найти хотя бы целые стены своего жилища.

Однако неуспех переговоров можно было предсказать: ясно, что стражи не пожелают помогать своему более удачливому товарищу бескорыстно. И поскольку один из стражей несколько раз переплел меж собой щупальца «рук» перчаток он не носил — то я поняла, что речь идет обо мне и об «услугах», которые я должна оказать этим двоим в обмен на кресло-антиграв. Крто отказался. Даже издалека я видела его энергичный жест. «Нет»! Он махнул в воздухе щупальцами, будто крикнул. Я криво усмехнулась, глядя на него. Не всякий бы человек проявил столь завидное благородство. Но это ничуть не возвысило его в моих глазах. Все равно он не человек.

А стражи взмыли в воздух на своих кресла и… Одного из них Крто успел ухватить за щупальца, рвануть вниз и грохнуть о камни. Кресло разлетелись на куски, и эгейцы сцепились в ярости. Второй же полетел ко мне. Бежать! Но куда? Огляделась, ища, где бы укрыться. Невдалеке были какие-то развалины. Я скинула свой дурацкий хвост и помчалось. Наверное, это зрелище изумило стража. Однако он продолжал преследовать и приближался… Когда он был уже рядом, я отпрыгнула в сторону. Он промахнулся, не сумев дотянуться своими щупальцами до меня. Но на валунах особенно не попрыгаешь, я споткнулась, больно ушибла колено. Однако жалеть себя было некогда. Я вскочила и кинулась под арку полуразрушенного строения. Помню длинную сложенную из одинаковых каменных блоков стену и в ней узкие одинаковые прорези. Блеск светила сквозь эти древние оконца или двери. И фиолетовые тени на белых камнях. Стук крови в ушах. Хрип иссякшего дыхания. Наконец я увидела, что впереди тупик — глухая каменная стена. Пришлось юркнуть в ближайшую щель, что справа — сюда туша эгейца на кресле никак не могла протиснуться. Он не рассчитал, впечатался следом и застрял. Я очутилась на узком карнизе. С одной стороны стена, с другой обрыв — внизу метрах в десяти валялись обломки упавших сверху камней. Сорвешься отсюда и конец. Я прошла по карнизу. Он вскоре обрывался. И в стене — ни одного оконца. Выхода назад не было. Только через щель, сквозь которую я только что выскочила и которую теперь намертво запечатал эгеец. Он захохотал никогда прежде это бульканье не казалось мне столь отвратительным — и потянулся ко мне щупальцами. Я попятилась по карнизу к самому краю скалы… А он тянулся ко мне… Казалось, щупальца его имели способность удлиняться до бесконечности. У меня не было никакого оружия. Неожиданно камень, за который я держалась, зашатался, как молочный зуб, и выпал из кладки. Я едва не упала. Удержалась чудом. И тут же ударила этим камнем по щупальцам эгейца. Он заревел. И попытался хлестнуть меня — но достал лишь самым кончиком. Но этого было достаточно: удар вспорол мне кожу на плече. Я попыталась вновь ударить его камнем и промахнулась. Тогда я отступила еще на шаг, и едва не сорвалась со скалы. Камень я отпустила и теперь держалась двумя руками за старинную кладку. А камни в ней шатались… Я вновь поглядела вниз… Неужели нельзя спуститься? Скала была отвесной. Ни уступов, ни пологого склона, лишь несколько трещин рассекали ее по вертикали. Нет, тут не пройти… Сорвусь — и тогда неминучая смерть. Я стала медленно отползать назад, к щели, где застрял мой преследователь. Жить хотелось. Несмотря ни на что хотелось жить. Подумаешь, невидаль… Ночью меня трахал один эгеец, днем поимеет другой. Какая между ними разница? Ну, разве что этот крупнее и может кости переломать — этакая туша… И тут щупальца эгейца меня захватили. Я вцепилась в какой-то выступ. Но силы были слишком не равны. Он — в десятеро сильнее, и оторвал меня от скалы, как ребенка… Он скалил зубы, будто собирался укусить, и попытался протиснуться назад вместе со мною. Но не тут-то был. Он застрял в проеме и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Напрасно он дергался и хрипел: туша его была защемлена намертво. А каменные блоки дверного проема не уступали отчаянным усилиям. Он бился так с минуту. Но потом… Глаза его налились кровью. В углах рта выступила слюна, превратилась в густую пену и побежала по подбородку. Он ухватился за мой армейский ремень и рванул к себе. Ремень лопнул, пряжка оторвалась и полетела вниз. Однако его любовным утехам опять же мешал проем — нижняя часть туловища осталась на той стороне и никак не могла протиснуться дальше. И все, что ему удалось — это обмазать слюной мне лицо и облить струей спермы мои колени. Я закричала от отвращения и вцепилась ему в глаза ногтями. Он отпустил меня, и я полетела вниз. Но пролетела лишь пару метров, судорожно пытаясь за что-нибудь ухватиться. И ухватилась. За какую-то веревку. Я подняла голову, не понимая, кто протянул мне спасительный канат. И тут сообразила, что в расселине застрял высохший на солнце труп эгейца. А веревка, за которую я держусь — ставшее похожим на прочный канат щупальце мумии. Так я висела и раскачивалась. И меня — поверите ли — разбирал идиотский смех. Знаете, о чем я потом жалела… Что тот эгеец, застрявший в проеме, не понимал, что я смеюсь.

А тем временем…

Расправившись с первым противником, Крто полз по камням, раздирая кожу в кровь. Преданный Крто. Я ненавидела его преданность. Он дополз. Он всегда и всюду сумел доползти — настырный. Крто задушил эгейца, разрезал тело бластером и вырвал куски из узкого проема. В эти дни смерть разрешена. Смерть самок и самцов. Вся Эгеида занята гоном. Лишь на островах Блаженства царит добропорядочное благообразие. Там все чинно и мирно. Там слишком много самок в гаремах и достаточно стражей, чтобы отогнать стадо от берегов. Вот формула здешнего блаженства: стражи и самки. Простите, что говорю об этом так зло.

Крто протянул мне скрученные жгутом щупальца и вытянул меня наверх. А потом вновь начал кромсать бластером тушу обидчика. Видимо, считал, что мне досталяет удовольствие смотреть, как лопается кожа и наружу выползают белые пласты жира. У меня это зрелище вызывало тошноту. Я представляла, что у Крто тело точно такое же: темная кожа, а под ней толстый слой белого жира.

К сожалению, в пылу погони страж разбил свое кресло, когда застрял в узком дверном проеме. Ясно было, что до воды путь нам по-прежнему отрезан. Но и оставаться здесь мы не могли: срок действия пропуска на остров Вдохновения истекал через двое суток. Не говоря о том, что неведомо, как поведут себя остальные стражи после столь немилосердной расправы над их собратьями. Если крабы не уберутся с пляжа, то нам придется возвращаться на Дальний. Кредиты на взятку Крто копил пять долгих лет. А стадо появится на Дальнем ровно через год.

— А в море крабы тоже кусаются? — спросила я.

— Иногда. Но в основном они опасны только на берегу.

Я бы могла добежать до воды. Я бы успела. Но что мне делать в море одной без Крто? И куда плыть? Придется остаться на острове на ночлег. Нет, ни за что! Надо как-то пробраться мимо крабов… Построить мост? Накидать камней? Я обошла развалины виллы. Сооружение это так и не было достроено еще в те дни, когда материки Эгеида были местом для постоянного житья, а не временным пристанищем для секса и деторождения. Стены виллы со временем срослись в одно целое с серо-коричневыми скалами. Я остановилась возле обломка трубы. Серая толстостенная труба предназначалась для подачи воды, а теперь полуразрушенная, служила жилищем сотням крабов.

Догадка шевельнулась. То ли голограмма из учебника, то ли какой-то исторический боевик. Когда еще и антигравитации не было…

— Крто, ты можешь катить эту трубу перед собой?

— Зачем?

— Передавим ею крабов и пройдем к воде.

— Ты умница… Признателен…

Эгейцы не умеют плакать. Они пищат, когда испытывают слишком сильные эмоции. Эмоции, которые невозможно скрыть. Когда невыносимо. Когда предельно. Счастье ли гнев, или ужас… все равно — невыносимо. И Крто в тот момент тоже пискнул. Он легко вскинул щупальцами обломок трубы и швырнул вперед. Труба покатилась. Десяток крабов, неосторожно попавшиеся под каток, были тут же расплющены о галечник или впечатаны в песок. А из трубы сыпались мелкие красные крабы и разбегались в разные стороны. Я рассмеялась — забавно было смотреть, как неуклюже, но необыкновенно быстро они ковыляют по песку. Но если они удирают с такой прытью, то и вернуться могут.

— Трубу надо катить быстро, — предупредила я.

— Не забудь свой хвост… — напомнил он.

О, его способность даже в самых отчаянных накальных ситуациях заботиться о мелочах. В будущем она помогла ему продвинуться. Тогда же меня вдруг разозлила его мелкая расчетливость, его предусмотрительность, которой я не могла не следовать, но которая меня почему-то унижала. Я подобрала изрядно потрепанный чехол-хвост и, зажав его под мышкою, побежала вслед за Крто по расчищенной им дороге. Я подумала: а вдруг меня кто-то увидит здесь на берегу? Да плевать… Они останутся здесь, на Диких островах… А меня ждут острова Блаженства. Я обернулась и погрозила пустынному побережью Волка кулаком. К счастью, никто из людей не мог видеть, как унизительно, нелепо и смешно одновременно я сейчас выгляжу. Клянусь, я так и подумала к счастью… А уж потом осознала, как кощунственно это звучит — пусть только в мыслях… Все равно. «К счастью, друзья мои умерли»… Хотя мы и не были друзьями… Но я их любила, клянусь…

Поначалу все шло неплохо. Труба трамбовала дорогу к воде. А самых наглых и дерзких крабиков я расстреливала из бластера и находила в этом даже некоторое удовольствие — настроение было подходящее. Но потом эгеец выдохся, труба катилась все медленнее. А как только Крто остановился передохнуть, крабики кинулись в атаку. Луч бластера метался из стороны в сторону, чаще спекая песок в белые сосульки, чем поражая нападающих. Пять или шесть тварей впились эгейцу в бок. Боль подхлестнула Крто, и он вновь покатил свою трубу, двумя свободными щупальцами отрывая впившихся в кожу тварей. Я бежала следом и стреляла. Уже не для самообороны, а для самоуспокоения, — глупо, конечно, было так расходовать единственную батарею, добытую с таким трудом, но я не умела в критических ситуациях рассчитывать с присущей Крто педантичностью.

Когда мы наконец достигли воды, бока Крто кровоточили от укусов. Кровь в воде опасна. Запах ее за много километров привлекает псевдоакул и броненосцев. Броненосцы… Как-то я видела тело эгейца, которое притащили на остров после того, как его клювом разделал броненосец. Вместо груди у бедняги зияла кровавая воронка… Впрочем, тогда я точно не знала, какую опасность представляют эти твари. Здоровый и сильный эгеец может ускользнуть от них. Но раненый, да с двуногой тварью на буксире беззащитен. (Мне доставляло странное удовольствие думать о себе так презрительно), не ускользнет даже от самого слабого хищника. Вся надежда была на то, что возле острова Волка хищников нет — все они перекочевали к диким островам — к Дальнему и Серебристому — туда, где высадились стада, и где каждый день и каждую ночь кипят нешуточные битвы, откуда слабаки спасаются бегством, а трупы задавленных детенышей течение уносит в Океан. Там добыча легка, жирна и встречается часто. Слишком часто, чтобы поджидать неведомо кого возле пустынных рифов Волка.

XXХ

Расчет наш оказался верен. Хищники нами не интересовались. Если не считать какого-то наглого акуленка, который рискнул увязаться следом, но исчез после первого же выстрела. Тогда-то Крто и сказал мне, что моя пальба практически оставила нас безоружными. Если бы акуленок не ретировался так поспешно, то получил бы легкую и жирную добычу. Легкая добыча — это я. В весовом и во всех прочих смыслах. Ну и жирная — Крто… впрочем, он признался, что мог попытаться ударить акуленка ножом — у него был самодельный нож. Однако шансы на победу в таком сражении псевдоакулы и эгейца не велики.

И все же мы достигли островов Блаженства. И — странно — пропуск, выданный жуликом Пло, оказался подлинным, и мы были допущены к жизни и охране этого заповедника тихой и приятной жизни. Крто пришел в восторг при виде этих крошечных домиков и многочисленных бассейнов. Мне они тоже показались весьма приличными после нашего дикого существования на Дальнем. Но разве могли эти убогие строеньица сравниться со столицей Марса, великолепным Градивом?[7]

Гон вскоре закончился. На Эгеиде воцарилось спокойствие. Эгейцы вновь превратились в благодушных мирных существ, потерявших всякий интерес к самкам до следующего года и до следующего гона.

Первое поручение стражам — а Крто был зачислен в сержанты, а я рядовым, было посещение острова Волка. До острова мы летели на глайдере охраны, а потом вокруг острова скользили над Океаном в новеньких креслах-антигравах, чувствуя себя почти всемогущими. Пятнадцать эгейцев-работяг тянули на прочных тросах плывущую по волнам тяжелую баржу. Сильная волна ее перевернула, она пошла ко дну вместе с эгейцами, прикованными к ней намертво, и стражам пришлось со дна доставать трупы.

Остров был пустынен. Стражи со своими самками покинули его. К берегу прибивало лишь трупы самцов, убитых во время гона, и крошеные трупики подростков-эгейцев, задавленных и растерзанных самцами стада. Столь грозные недавно, самцы ныне тихи и незлобивы, и разбившись на десятки и сотни, возвращаются на шахты Брегена ишачить на старом шельфе, где будут погибать десятками каждый день из-за слишком большой глубины. Но более тихого и более безответного стада трудно сыскать.

Стражи летали над островом и собирали растерзанные, уже начавшие разлагаться трупы.

— Это внуки старухи Скко, — сказал Крто, зависая над двумя распростертыми на гальке телами. Они напоминали два темных куля, набитых чем-то мягким — Надо будет сообщить старухе. А то тела заберут на утилизацию, и никто не узнает, что они погибли. А старухе причитается по десять кредитов за каждого.

— Почему ты не дал ей денег? — спросила я зло.

— Я предлагал ей спрятать ребят. Место надежное. Только я его знал. Да еще Стато. Но Стато не тронул бы детенышей. Он — страж. Все годы она бы укрывала их там до времени взросления.

— Как я поняла, прятаться в склепе унизительно…

— Я сам прятался в этом убежище все детские годы. Моя мать попала в гарем на острова Блаженства. А меня оставила на Дальнем. Я отыскал это место в скале. Разумеется, я никому не говорил о том, где скрываюсь во время гона. Никому, кроме своего друга Стато. Мы прятались вместе. Ты же знаешь Стато. Он до сих пор держится за мой хвост…

— Почему ты не сказал ей об этом?

— Чтоб весь остров узнал? Чтобы меня презирали и кликали трупоедом? Меня бы тут же выперли из стражей. Упрямая старуха сама погубила внуков.

— Но у тебя были деньги. Эти дети могли бы жить!

— Тогда мне не хватило бы на взятку архонту Пло. И мы бы погибли. Оба. А эти ребята — на следующий год. Потому что гон повторится не раз и не два, пока они вырастут…

— Они уже не вырастут, Крто…

— За что ты злишься на меня? А? Хочешь, чтобы я исправил жизнь Эгеиды? Это не в моей власти. Так было и будет всегда. Это закон стада. Биологический закон.

— Но ведь вы разумные существа! Вы могли бы что-то сделать.

— Мы и делаем. Детей и подростков увозят в детский интернат на время гона. Многих потом не находят — самцы поодиночке проникают и туда.

— Почему не всех?!

Крто отвернулся и стал смотреть на бегущие к берегу волны.

— Одно время стали увозить всех. И даже самок, которые не хотели стать добычей стада. В те годы стадо после долгого и тяжкого труда на шельфе высаживалось на пустые острова, где им доставались лишь старые или покалеченные самки. И тогда стадо ринулось на острова Блаженства. Стражи не смогла их сдержать. Весь период гона продолжалась оргия насилий, грабежей и убийств. А когда эгейцы вернулись в Океан, весь берег был завален трупами. После этого император в ярости дал приказ об отстреле части стада. Их выкупил филиал «Гибрида». И отправил на разработку старого шельфа. На глубине, на которую эгейцы могут опуститься, но с которой уже не могут всплыть. Назад не вернулся никто.

— Хочешь оправдаться передо мной?

Крто энергично взмахнул в воздухе рукой — новая перчатка производила впечатление почти настоящей человеческой руки.

— Уж если перед кем мне и оправдываться, то только перед своими. Ибо я постоянно нарушаю их законы… Я — трупоед, я выбрал тебя. За одно это веселист Слокс может меня уничтожить. А о твоих нормах и обычаях я мало что знаю.

XXХ

После стольких испытаний, унижений, усилий и боли достижение цели. Если бы я была уроженкой Эгеиды, то эти достижения обернулись для меня безмерным счастьем. Но я пришла из другого мира. Внешне острова Блаженства напоминали планетку дешевого отдыха, куда отправляются покутить стесненные в средствах практиканты, начинающие космоплаватели и чиновники низших разрядов. Мало удобств, мало развлечений, и лишь теплое море да морепродукты — от которых меня уже начинало мутить — вот все блага островов Блаженства. То, что казалось Крто бесценным даром, было в моей прежней жизни малостью, доступной каждому. Как если бы парень-практикант пообещал пригласить меня в роскошный ресторан, а привел в дешевую забегаловку. Но для Крто, выросшем на Дальнем, острова Блаженства были подлинными островами Блаженства. Он ожидал моего восторга, признательности, восхищения его подвигом. В первый момент я искренне была ему благодарна. Он спас мне жизнь, остров Вдохновения показался мне островом Покоя. Координатор наделял стражей домами, и мы поселились в небольшом домике с бассейном на берегу Океана. Чтобы окунуться в белую кипень прибоя, надо было лишь сбежать вниз с обрывистого берега. Да вот беда: отныне я не могла бегать.

Это открытие привело меня в отчаяние. Что же, я так и буду день за днем сидеть на этом стульчаке, похожем на старинные инвалидные кресла, которыми когда-то пользовались люди. Я, молодая, совершенно здоровая девчонка. Ведь я могу бегать! Могу кувыркаться, могу…

Стоп! Зачем я рассказываю вам все это!

Прошло несколько недель… или месяцев? Точно сказать не могу… У меня появилось ощущение, что я сижу в большом чулане и смотрю на мир сквозь крошечную дырочку. А Крто обживался. Крто притаскивал в наш чулан одну хламину за другой и восторгался приобретениями.

— Крто, я хочу послать письмо родителям через интернет… что я жива.

Я каждый день заново осознавала: жива! И пыталась понять, что означает — это «жива». Восторг… первый восторг быстро прошел, и появилась смутная тревога.

Крто был без маски. И я увидела, как побелел у него нос. Я уже знала, что это значит.

— У тебя есть связь через интернет? — настаивала я.

Он замотал головой. Этот жест был человеческий — он перенял его от меня. Но я заметила, что у эгейцев на островах Блаженства в ходу была человечья мимика, особенно, у тех, кто они носил человеческие маски.

— Связь только у архонта. И то она вся перлюстрируется. Как только ты сообщишь…

— Я могу иносказательно.

Он взвизгнул — пронзительно, так, что заложило уши.

— Нет! Сам адрес тебя выдаст. Понимаешь?

Я еще не понимала. Лишь чувство тоски усиливалось.

— Что же мне делать?

— Давай подождем и не будем рисковать, — предложил он. — Случай непременно представится. Будем ждать…

Случай представился, хотя и не для меня. Через год на архипелаге во время гона погибли два стража и координатор острова Вдохновения. Два десятка обезумевших самцов из стада пытался прорваться на архипелаг. Крто во время схватки занял место координатора. Но чтобы занять его пост официально, опять пришлось давать взятку. Все наши накопления за этот год пошли на подкуп. Пришлось еще занимать. Эгейцы нашего положения не пользуются услугами банков — все занимают друг у друга. Берут у равных себе, никогда — у начальства.

Став координатором, Крто тут же вызвал с Дальнего Стато. Я вспомнила собачье умиление во взгляде и жаркие шепот: «Не переживу…»

Но пережил. И вот — достиг.

Явившись на острова Блаженства, Стато бухнулся на землю, набил рот камушками и стал их жевать. Кровавая слюна текла по подбородку, но он жевал и жевал, пока не разжевал камни в песок, а потом выплюнул эту кровавую массу в подставленные щупальца Крто. Это была клятва вечной верности. Отныне жизнь Стато принадлежало Крто безраздельно. Древняя форма. Архаика. Так же, как слово «женщина».

— И ты тоже давал такую клятву кому-нибудь? — спросила я у Крто.

— Я? Нет… Я давал только взятки. Это надежнее. А клятву можно нарушить — в любой момент.

— И Стато ее нарушит? — мне был неприятен его цинизм.

— Нет… Стато — не выдаст. Но Слокс давал клятву верности предыдущему императору. А потом перерезал ему горло. Говорят нынешний — жевал камни Слоксу. Говорят, так…

— Я тоже должна жевать камни — для тебя… — в моих словах был вызов. И Крто прекрасно его понял. Но сделал вид, что не заметил.

— Ты сразу же сломаешь себе зубы.

Я тоже была уверена, что Стато никогда не выдаст. А Крто?

Стато стал вскоре помощником Крто и завел себе самку — ростом с меня, но в три раза толще. Она так и лоснилась от жира. Постоянно искала дружбы со мной, а я не знала, куда от нее скрыться, и от ее однообразного непрерывного лепета.

— Сетки на окнах… золотые сетки на окнах… я хочу сидеть в доме с золотыми сетками… хочу сидеть в красоте. Могу я сидеть в доме, и чтобы было красиво? И бассейн чтоб с подсветкой. Мы должны хоть немного пожить по-настоящему… Ведь правильно я говорю? — она требовали немедленной поддержки своего желания иметь бассейн с подсветкой. От этого лепета меня тошнило.

— Крто, зачем эгейцам гарем, если гон раз в году? А потом покой, равнодушие.

— Равнодушие? — удивился Крто. — Что такое равнодушие?

Я попыталась объяснить.

— Потом — чатто, — сказал он. — У вашей цивилизации, основанной на человеческих эмоциях, нет такого понятия. Если использовать космолингв, этот термин можно перевести как послелюбовь. Или нет, скорее, междулюбовь.

— А гаремы и стадо? Разве это имеет отношение к любви?

— Это дань Океану. Океан порождает стадо. А остатки культуры чатто цепляются за архипелаги.

XXХ

Вскоре я могла думать лишь об одном: как вырваться из этого мира. Рассказывала Крто о других планетах. Он слушал очень внимательно. Поначалу мне казалось, что мы можем покинуть Эгеиду вместе. Надо лишь получить пропуск и добраться до космопорта. Однако вскоре стало ясно, что план этот очень опасный. Если кто-то пронюхает, что я находилась на борту «Елены Прекрасной», меня тут же уничтожат. И Крто вместе со мной.

Впрочем, как я поняла — хотя и не сразу — Крто не стремился покинуть планету. Его карьера была удачной и скорой. Быть может, странное чувство ко мне было причиной. Когда другие тратили средства на гарем, он довольствовался лишь моим обществом. В замкнутом мире островов Блаженства мы были слишком уж непохожими на других. Многие объясняли это провинциальностью Крто, его неумением понять размах мира избранных. Но снисходительное отношение не мешало карьере. Он вскоре стал заместителем архонта. (Пло к тому времени погиб — кто-то из столичных врагов выпустил на него червя).

И, наконец Крто — архонт Северного Архипелага. Одно печалило Крто: у нас не было детей. Впрочем, достаточное количество кредитов могло устранить и это проблему: любой опытный генетик мог создать — пусть и искусственно нашего потомка. Мало ли метисов на звездных путях. Но для этого надо как-то выбраться с планеты. Крто заикнулся об этом своем плане. И мне не хватило ума поддакнуть ему, лишь бы добиться своего и покинуть Эгеиду. Ведь только вне Эгеиды у нас могли бы быть дети. А я ляпнула, будто пальнула в лоб из бластера:

— Не желаю, чтобы у меня родился уродец-полукровка. Изгой.

Уже сказав это, я поняла, что смертельно обидела его и одновременно захлопнула перед собственным носом стальные ворота. Крто побелел — не только нос — все лицо. Он сидел неподвижно, будто окаменел. А потом вдруг издал пронзительный визг — у меня заложило уши. Агатодемон! Зачем я это сказала! Он понял, что здесь на Эгеиде, он может быть для меня единственным. Но в мире людей он превратится в урода. И в том, другом мире, любой человек — или почти любой — будет для меня желаннее, чем он, эгеец. Несомненно, именно так он истолковал мои слова. О детях Крто больше не заговаривал. Мои неуклюжие попытки как-то загладить ту смертельную обиду он как будто не замечал. Однако способность Крто в самой отчаянной ситуации выискивать прозаическое решение выручила его и на этот раз. Он понял, что не должен выпускать меня в тот, другой мир. Зато сам он может стать — но только для меня — похожим на человека, и хотя бы поэтому желанным. И он повел очень тонкую интригу. Всякий раз сообщал о каких-нибудь трудностях, которые препятствуют нашему отъезду. Не сразу я заметила, что трудности эти слишком уж хорошо объяснимы и чудовищно неодолимые. А Крто сотворил себе сначала подлинное лицо вместо маски, потом настоящие руки… Он объяснял это модой дворца и тем, что намеривался перебраться в Столицу. Но вскоре я поняла, что никаких шансов очутиться в Столице у Крто нет. Он как бы достиг своего предела. Он был слишком провинциальным, чтобы влиться в ряды изысканной публики, что плескалась в столичных бассейнах. Когда я поняла, что Крто и не планирует покинуть планету, случился страшный скандал.

— Чего ты хочешь? Умереть? — спросил он. — И меня утопить с собой?

Я поняла, что он не уступит. И стала искать другие выходы. Оставаться здесь я больше не могла. Изображать хвостатую леди, катиться кресле-антиграве, следить за собственной мимикой, превращая живое лицо в маску, и иметь возможность доверять только Крто да еще Стато… Постоянное ощущение стиснутости, замкнутости, ощущение, что меня этот мир тихо переваривает, превращая в ничто… Мир Эгеиды… Как описать вам его? Здесь не из чего выбирать. Здесь может быть только одна судьба, другой не дано. Здесь нет вариантов, развилок, здесь исключены любые «если». Если бы наш корабль не потерпел крушение, я бы могла стать пилотом на военном корабле, или выбрать работу на пересадочной базе, перейти в гражданский флот, наняться в частную фирму, или бы осесть в какой-нибудь колонии. Тысячи и тысячи планет на выбор. Одни мерзкие, другие получше, много прекрасных… Если бы… По ночам, я лежала без сна и представляла, как безумно много «если» существует в мире за пределами Эгеиды. А утром, напяливая кожаный хвост, маску и перчатки и садясь в кресло-антиграв, в очередной раз убеждалась, что сколько бы усилий я ни приложила, здесь никакие «если» не осуществимы. Там — тысячи планет, а здесь — один островок, с которого некуда деться. А раз так, то виноцветное море может вызывать лишь ненависть, и даже преданность Крто, в конце концов, станет отвратительной. Что может быть тяжелее, чем день за днем заставлять себя жить по правилам, которые ты не принимаешь, день за днем втискивать себя в жизнь, которая вся от начала до конца глубоко противна твоему существу. И вечерами петь со стражами «вода, вода, рыба, рыба…»

Всему есть предел — и способности к самонасилию — тоже. Я поняла, что далее так жить больше не могу.

Кстати, я говорила о море… я могла лишь любоваться его игрой на рассвете и закате, следить за его буйными волнами — и только. Купанье в море для меня оказалось запретно — ведь кто-то может заметить, что я человек. Я в море, в родной стихии эгейцев — существо чуждое, уязвимое. Плесканье в бассейне — это, пожалуйста. Море — нет. Лишь несколько раз Крто возил меня на глайдере к удаленным островам, и там, уверенная, что скрыта от посторонних глаз, я могла позволить себе погрузиться в волны Океана. Самое чудесное, самое восхитительное на Эгеиде — Океан — и тот оказался мне не доступен.

XXХ

Однако совершенно неожиданно я обнаружила, что Эгеида не так отвратительна для людей, как казалось мне поначалу.

Сколько лет прошло к тому моменту? Да это и не важно. Помню точно: Крто уже стал архонтом. А я как страж осматривала гостиницу. Залетела на кресле в холл и вижу: на циновках вокруг бассейна лежат пять женщин. Настоящие… неегейские… все голые, истомленные…

— Откуда! — только и выдохнула я.

Молодая женщина, дебелая, лет девятнадцати с плоским румяным лицом и пшеничными волосами до талии неспешно поднялась и направилась ко мне. Я глядела на нее во все глаза… У нее были налитые груди, заметный животик и рыжие волосы на лобке. Как эти женщины попали сюда?.. Женщина протянула мне сотню кредитов.

— За всех, — сказала она. — Мы здесь на период гона. Вчера самцы уже приходили. Сегодня — опять придут.

— Ваше пребывание незаконно… — пробормотала я.

— Ну конечно! А сотня кредитов за что?

— И опасно…

— Через три дня придешь — еще сотню кредитов получишь…

— Я уже во второй раз на Эгеиде, — сообщила худенькая брюнетка. — В первый раз была на Южном архипелаге. Гон… — проговорила она мечтательно и тронула язычком ярко накрашенные губы. — Нигде такого нет… Чтоб меня провалиться в черную дыру — нигде!

Я смотрела на голых красоток. Они прибыли в отпуск — развлечься. И сейчас лежали на циновках, ломали плитки шоколада, грызли морские орешки, о чем-то переговаривались, хихикая, ждали своих кавалеров…

— А назад? Как вы полетите назад?

— Нас по списку заберет стюард. Ему — главная плата.

Брюнетка поднялась и помочилась в бассейн: выйти в туалет ей было лень.

Что, если заплатить стюарду? В последний день… узнать, когда у них последний день… И… вместе с ними бежать с планеты.

Я выбралась из гостиницы, поглощенная этими мыслями. А вокруг на креслах уже кружило пять или шесть эгейцев-подростков, отпрыски островных стражей. Известие, что в гостинице открылся бесплатный бордель, распространилось по архипелагу мгновенно. Глаза у молодняка горели, по подбородкам текли струйки слюны. Наиболее нетерпеливые заглядывали в двери. В дешевых драных перчатках у каждого — по дешевой шоколадке, купленной тут же, в ларьке гостиницы… Как только я вылетела на улицу, изнутри, видимо последовал какой-то знак, и молодняк рванулся внутрь.

Я решила, что явлюсь в последний день гона, прихватив с собой все полученные от красоток кредиты, и покину вместе с ними планету. Но ничего не вышло… Через три дня, явившись за очередной мздой, я обнаружила гостиницу опустевшей. У бассейна в кресле сидел Крто и следил за работой насоса, откачивающего воду. Бассейн был почти пуст.

— А где женщины? Они обещали мне платить… — спросила я делово.

— Вот как? Тебе? А почему я ничего об их прибытии не знаю? Кажется, я еще архонт архипелага.

— Я думала… раз они платят… — я попыталась прикинуться дурочкой.

— Они платят! А что дальше? У них поддельные пропуска. Считай, что этим шлюшкам безумно повезло, если их выпустят с планеты.

— А если не выпустят?

— Это дело стюарда, который составлял список.

— Зачем ты откачал воду?

— Когда в гостинице останавливаются люди, они всегда мочатся в бассейн. Не знаю — почему, но это всегда так.

Я была уверена, что Крто выдворил этих женщин из-за меня — чтобы я не могла убежать вместе с ними. Не знаю, удалось ли им покинуть Эгеиду или нет. Но на Северном архипелаге они больше не появлялись.

XXХ

Но к кому обратиться за помощью, если Крто не на моей стороне? И поняла, что вся надежда на Брегена. Если мне удастся связаться с ним, он поможет мне бежать с Эгеиды. Ведь он — человек! Я стала искать встречи. Какой-то местный праздник (я до сих пор в них путаюсь, ибо праздников множество, и все они скучные) проходил на Северном Архипелаге, и я уговорила Крто послать Брегену приглашение. Тайком от Крто умудрилась приписать строчку: «Мне нужна ваша помощь. Речь о жизни и смерти». Я хотела написать, кто я, но потом передумала. Побоялась. Думала — и так он должен явиться. Но Бреген не пришел. Видимо, жизнь и смерть архонта и его женщины — для него такая малость! Как я ждала того вечера… просто места себе не находила. В каждом вновь прибывшем ожидала увидеть главу филиала. И когда поняла, что он уже не явится — удалилась в наш дом и разразилась слезами. Кстати, я даже не могла плакать на Эгеиде при всех — только тайком в своей комнатке. Ведь эгейцы никогда не плачут.

Потом на Северный архипелаг прибыл Слокс. И уж на его приглашение Бреген, разумеется, откликнулся. Глава филиала был мил, очарователен, доброжелателен. Само обаяние… Я, рискуя каждую секунду быть раскрытой, пробралась к нему и шепнула:

— Я — человек…

Он не услышал. Он говорил в эту минуту с кем-то из высокопоставленных эгейцев. А вокруг сновали работники компании «Гибрид» — и все они были люди. Но на меня никто не обращал внимания. Может, поговорить с кем-нибудь из них? Нет, нельзя. Защитить меня сможет только Бреген.

— Я — человек… — повторила, когда мы остались с ним на мгновение наедине. Неужели мне повезло? Он смотрел мимо меня и мило улыбался.

— Я — человек…

Бреген кивнул и отошел. Пропустил мои слова мимо ушей? Или не понял? Или просто не желал слышать? Решил — нелепая шуточка. Разве мог он допустить, что этот парик, перчатки, хвост и кресло — часть маскарада и, под маской есть что-то настоящее… Я вдруг усомнилась. А что если… да, что если я уже не имею право называться человеком? Что если по статусу я существо Эгеиды? Ведь я — женщина Крто…

— Я человек, — прошептала, теряя всякую надежду.

Но нельзя же было кричать об этом в присутствии Слокса. Он тут же уничтожит и меня, и Крто. А Бреген не слышал. Его окружили милые девицы. Одна красивее дугой. Люди. Настоящие. А я с этим клоунским хвостом, похожая на русалку из дешевого представления по телеголографу… Как я могла тягаться с ними?! Как намекнуть ему, что я знаю тайну «Елены Прекрасной»?

После этого я еще несколько раз видела Брегена. Но его всякий раз окружали эгейцы и люди. Слишком много ушей. Слишком много внимательных глаз. Пыталась с ним заговорить. Но он меня не слышал. Не в прямом смысле конечно. Я была уверена, что даже среди людей Брегена есть кто-то, работающий на Слокса. Бреген вежливо улыбался, вежливо кивал мне, даже кидал несколько ничего не значащих фраз. Но зачем мне его милые улыбки? Я ждала спасения… Он был всемогущим, а не сделал ничего.

Я представляла, как на этой планете появился Бреген. Увидел это море, зеленые архипелаги. Белые птицы и белая пена на гребнях волн. Белые кучевые облака, ровными стадами плывущие к горизонту. О чем в первую очередь он должен был подумать? Что попал в рай. А что он сделал? Отравил шельф. Были миллионы различных животных, а осталось триста тысяч видов. Только и всего.

А потом появился Корман…

…

В этот момент внутри инфоголографа что-то захрипело, изображение пропало и больше не появлялся. Однако голос звучал.

Итак, Корман. Этот был полной противоположностью Брегена. Он казался милым, доступным. Заговорить с ним ничего не стоило. И мне казалось, он понимает каждое слово. Он постоянно шутил. Он очаровал меня — буквально. Я лишь ждала удобной минуты, чтобы рассказать ему о случившемся и попросить помощи. Пусть не немедленной. Но он без труда свяжется с управлением флота и передаст мой рассказ. А уж Лига Миров меня спасет.

Почти месяц Корман вел раскопки на старом шельфе около острова Волка, а я изнывала, ожидая. Считала каждую минуту, не могла усидеть на месте, стала раздражительной, взрывалась по малейшему поводу, намеренно с каким-то наслаждением говорила Крто гадости. Он что-то заподозрил. Однако мысли его пошли, видимо, по иному сценарию. Он стал подозревать, что я влюбилась в Кормана. И стал ревновать, отчаянно, мелочно, следя за каждым моим шагом. Но мне было плевать. Меня уже понесло. Я хотела вырваться из своего плена. Жить так, как я жила, долее невозможно, ибо это не жизнь, это ад. И за это я была готова заплатить любую цену.

И вот случай представился. Корман вернулся с раскопок вместе со Стато и устроил пирушку в нашей таверне. Крто в тот момент вызвали на другой остров — там нашли полсотни не утилизированных тел. А эгейцы следят за этим строго. Ибо каждое такое тело может стать источником страшнейшей эпидемии.

Корман был щедр, хозяин выносил одну бутылку пива за другой, все стражи захмелели. И вот во время пирушки я все рассказала Корману. Я не пила. Была совершенно трезвой. А он пил, но не пьянел.

— Так я и поверил, милочка. Все твари теперь выдают себя за людей. Даже лягушки с планеты «Грязное болото».

— Я — человек!

— Докажи. Ведь это нетрудно.

— Как?

— Переспи со мной… Уж в постели я точно разберусь, кто ты на самом деле.

Можете презирать меня. Да, можете презирать… Но я согласилась. Девять лет заключения… Я была готова на все…

И мы в нашем доме… Да, все произошло в доме Крто…

Теперь я уверена, что Корман поверил мне сразу. А все его требования «доказать» — дешевый крючок, на который я, глупая рыбешка, попалась.

— Как ты милочка живешь с этим хвостатым эгейцем? — спросил Корман «после». — С этим тюленем?

О боги Эгеиды! О всемогущий Агатодемон! Какое презрение послышалось в его голосе. Как будто я тешила с собакой свою похоть. Я была ни жива, ни мертва. Лепетала что-то…

А противнее всего, что он имел право смеяться над моей глупостью… Но сидя в сытой тюрьме не умнеешь — вот в чем беда. Я была все той же семнадцатилетней девчонкой, упавшей с неба.

— Но ты передашь мой рассказ? Ты сообщишь, что я жива? Ты поможешь? — торопилась я спрашивать. Мой голос дрожал. — Они найдут корабль… Меня спасут…

Он оделся.

— Разумеется, передам твой рассказ. Послушай, и как у них секс… А? Ведь я слышал, эгейцы могут заниматься этим только раз в году. Зато месяц подряд и почти непрерывно. А потом снова жди. Понимаю, ты — голодная. Я тоже голодный. Так что я вынужден был уступить… Но… — он брезгливо скривил губы. — Только один раз. Больше не проси.

Мне хотелось бросить в него чем-нибудь тяжелым. Но я сдержалась. Я все еще надеялась… Идиотка!

XXХ

Голос невидимой Иммы дрожал. И у Платона явилось подозрение, что она специально испортила изображение, чтобы в этот момент рассказа, ее не видели, а только слышали. Они сидели в темноте, ибо старались экономить энергию фонаря и слушали женские признания.

— Когда эта дуреха вырвется со своего острова Блаженства, — заявил Дерпфельд, — первым делом ей надо найти парня с большим членом и оттянуться по всем правилам.

XXХ

На другое утро явился Крто. Кажется, он сразу понял. И то, что я ему изменила. И то, что Корману известно о корабле и моем спасении. Крто не сказал мне ничего. Ни упреков, ни воплей. Хотя я ожидала скандала. Он погрузился в бассейн и лежал неподвижно, время от времени поливая голову водой. Уже не эгеец, еще не человек. Каждый год он делал биокоррекцию, сначала лицо, потом руки… Скоро он полностью станет человеком… внешне. Но что это изменит?

Только к вечеру Крто выбрался из воды и спросил:

— Он обещал помочь тебе бежать?

— Да… — ответила я. И вдруг усомнилась — обещал ли? А в самом деле — обещал ли?

— Хорошо…

Больше Крто не сказал ни слова. Я стала упрекать его, я кричала:

— Ты обещал мне, что мы убежим… А уже столько лет… Чего мы ждем? Я больше не могу… я устала…

Он не ответил. А я почувствовала себя подлой тварью.

«Ладно, — мысленно я пообещала себе, — уеду с планеты только с Крто».

Да и как же иначе: оставить его здесь, если тайна «Елены Прекрасной» откроется, для него равносильно смерти.

Я думала, что ждать обещанной помощи придется несколько месяцев. Ожидание… каждый день неподъемен, как огромный валун. Мне стало не хватить воздуха. Утром я просыпалась с чувством, что завтра не наступит уже. Я не жила, а волочила свое неподъемное тело из прошлого в никуда. Потому что будущего у меня не было. Вместо будущего была глухая стена. Я упиралась в нее всем телом и передвигала. Каждую секунду вновь и вновь. Так появлялось настоящее, перетекая в прошлое. Каждую секунду мне казалось, что сил не осталось, что больше не могу, я сейчас упаду и… И почему-то не падала. И упиралась вновь в проклятую стену. И двигала ее. Но знала, что так дольше повторяться не может. Не может, и все… А жизнь почему-то не прекращалась. Времени было плевать на стену и на меня, оно катилась куда-то…

Ожидание продлилось лишь два дня. Если бы дольше — я бы не выдержала. Когда явился Корман, я чуть не кинулась ему на шею. Не из любви, а потому, что вообразила: мучениям конец. Но он явился не ко мне — а к Крто. Меня попросили уйти наверх, на крышу. И Альфред мило сообщил, что архонт должен заплатить ему сто тысяч кредитов, если хочет, чтобы Корман молчал и не сообщал Слоксу, кто я на самом деле. Наверху, на крыше я все слышала. Крто оборудовал для меня там солярий. Здесь я устроила себе маленький садик. Кое-какие цветочки, довольно неприглядные и бледные, в старинных глиняных горшках: их полно на новом шельфе, и Стато после каждого купания приносил для меня какую-нибудь мелочь. И вот я лежала на крыше и слышала, как Корман шантажирует Крто.

И Крто как-то совершенно спокойно ему говорит:

— Я ожидал, что вы придете. Но ведь Имма — человек. Она вашей расы. И вы готовы выдать ее из-за ста тысяч? Ее же убьют.

— Хочешь сказать, смешная сумма? Это точно. Я бы потребовал и миллиард. Но знаю, больше из тебя не выжать. Итак, сто тысяч, и будешь дальше трахать ее весь ближайший месяц гона.

Я не видела лица Крто. Не знаю, что он почувствовал в ту минуту. Эгейцы — мягкие существа между слияниями лун. Но не Крто. Уж его никак нельзя назвать добряком.

— Если Слокс узнает правду, то это и твой смертный приговор, продолжал Корман. — Но поверь, я человек слова. Если скажу, что не выдам, то не выдам.

— Хорошо, вы получите сто тысяч… Но только если немедленно после этого покинете планету.

— А вот так не пойдет. Не тебе, хвостатому, указывать мне, что делать. Десять тысяч — это для меня тьфу… Стал бы рисковать из-за такой малости. Это для вас тут в вашем утопленном мире десять тысяч — огромная сумма. Но не для человека Галактики. Я намерен еще получить десять миллиардов с императора — за тайну «Елены». А сто тысяч мне нужны лишь для того, чтобы нанять охрану из людей Брегена и обезопасить себя со всех сторон. Твоя самка мне все разболтала: и где лежит спасательный блок корабля, и где замурованы тела. Я скажу Слоксу, что нашел все это во время раскопок. Нечаянно. И если император не хочет, чтобы Эгеиду выперли из Лиги Миров, если не хочет, чтобы шельф до последнего атома ободрали в уплату за устроенное увеселение, то…

Он не договорил — Крто набросился на него… Послышался шум борьбы. Крто был куда сильнее любого человека. Я впрыгнула в кресло и понеслась вниз. Но не успела. Услышала крик боли и увидела Кормана, бегущим среди зарослей бибука перед домом.

Когда я скатилась вниз, Крто корчился на полу возле бассейна, а Корман уже был далеко. У Крто в трех местах было прожжено плечо — Корман стрелял из своего «арминия» в упор, пока Крто не разжал свои пальцы… Если бы архонт не прошел биокоррекцию, если бы у него по-прежнему были щупальца, Корман не сумел бы ускользнуть. Но человекоподобными руками Крто не смог его так быстро задушить.

— Он вернется… — прохрипел архонт. — Он без денег не уйдет.

Я помчалась за Стато. А Стато помчался ловить морских зайцев.

И Корман вернулся. И получил все, что хотел.

Запись кончилась.

Профессор и Дерпфельд сидели в темноте. Никто ничего не говорил.

— А знаешь, этот Крто нормальный парень. Хотя и содрал с нас столько кредитов ни за что… — задумчиво проговорил Платон Рассольников.

— Имма приняла тебя за профессора психоанализа, а не археолога, хмыкнул Дерпфельд.

— Думаю, она приняла меня за человека. Ну а если серьезно, то эти записи она надиктовала давно — не для нас — для себя. Потом немного откорректировала, кое-что стерла и оставила нам для прослушивания.

— Если бы твой дружок Корман остался жив, ему бы за его фокусы грозило лет десять на планете Алькатрас и конфискация имущества, — сделал свои выводы сержант.