"Елена Прекрасная" - читать интересную книгу автора (Алферова Марианна)

Глава 2. Райский уголок

Да, нуль-портал на планете Райский уголок был. Но это не облегчало жизнь путешественникам. Когда Платон шагнул из нуль-портала на зеркальный пол просторного зала, три охранника в сине-белой форме направили на него три «магнума» и хором взревели:

— Стоять!

Платон замер с поднятыми руками. Чип на багажном контейнере пропищал:

— Взрывчатки нет. Разрешение на ношение оружия имеется. Оружие опечатано и находится в багаже.

— У вас есть пропуск на планету? — спросил один из полицейских, но бластер не опустил.

— Нет никакого пропуска. Лицензия Межгалактического Археологического Общества есть, а вот пропуск…

— При чем здесь МГАО? На нашей планете нечего раскапывать. Вы будете отправлены назад за собственный счет, — сообщил полицейский, суровея с каждым словом. Его коллеги строили совершенно зверские рожи.

— Меня сюда вызвали! — повысил голос профессор Рассольников, и не менее гневно нахмурил брови в ответ. — Сержант Вил Дерпфельд хотел поговорить со мной как со свидетелем.

— А, Вил… — На физиономии старшего отразилось глубокое разочарование. И он наконец опустил свой «магнум». Его коллеги сделали то же самое. — Поль, свяжись-ка с сержантом Дерпфельдом и сообщи, что его свидетель явился. И пусть оформит пропуск по всем правилам хоть раз! А пока извольте пройти в силовую кабину и ждать там прибытия сержанта Дерпфельда.

Платона довольно бесцеремонно затолкали в прозрачный параллелепипед вместе с багажом. Вот дерьмо! Похоже на собачью будку… Не слишком ли часто эти будки стали попадаться на пути?

«Я — человек несуеверный», — поспешил напомнить себе профессор Рассольников.

Но еще он был человеком с чувством собственного достоинства. Облаченный в белый костюм с бледно-лиловым цветком «mamillaria blossfeldiana» в петлице, в белой шляпе, с тросточкой в руке, он уже представлял себя на набережной Райского уголка под испепеляющими взорами местных красавиц. А вместо этого пленение в тесной «собачьей будке». И парочка пожилых туристов пялится на него во все глаза, как будто он достопримечательность этой райской планеты. И копы перешучиваются, поглядывают в сторону «будки» и заключают пари. Держать себя непринужденно, насколько это возможно в его положении, — вот все, что можно пока сделать. Но попробуйте изобразить чувство собственного достоинства в силовой кабине!

Вил Дерпфельд не торопился прибыть в зал ожидания. Платон промаялся целый час, глядя сквозь прочнейший стеклопласт на роскошные стеклянные пирамиды Райского уголка в обрамлении какой-то почти ненастоящей буйной зелени. Деревья росли ярусами — пышные кроны сменялись переплетением лиан, чтобы внизу разостлаться цветущим кустарником. В яркой листве мелькали сочные оранжевые плоды, почему-то похожие не на фрукты, а на елочные игрушки. По мощеным разноцветным камнем аллеям прогуливались полуобнаженные парочки. И меж ними — полицейские в форме. Обилие полицейских… По штуке на каждого туриста. Платон всегда считал, что охрана должна быть незаметной. Если охрану выставляют напоказ, то либо не все ладно с самой системой охраны, либо у хозяина не все в порядке с психикой, и ему пора посетить психотерапевта. Или… Это какой-то особый шик — кичиться охраной?

Наконец Вил Дерпфельд явился. Этот начинающий полнеть белокурый гигант вовсе не торопился познакомиться со своим свидетелем. Однако пропуск принес. И профессор Рассольников был освобожден из временного плена. Пропуск был необычного вида — внешне полная иллюзия желтого лимона средних размеров с остреньким носиком. Его полагалось носить на шее, подвешенным на цепочке. Причем все время и так, чтобы было видно.

— На вашей планете все носят на шеи такие «лимоны»? — не поверил Платон и глянул на пожилую пару в зале ожидания. Никаких «лимонов» на них не было.

— Это временный пропуск. Если вы — член клуба, то «песня» вам ни к чему. Мы называем эту штуку песней. В случае нарушения правил она начинает мурлыкать какую-нибудь песенку-дешевку. И вас тут же хватают под белы ручки и ведут. — О работе «лимона» сержант рассказывал с видимым удовольствием.

— Что-то вроде желтой звезды, — уяснил Платон.

— А что такое желтая звезда? — не понял полицейский.

— Это не относится к делу.

— Объясните, что такое желтая звезда, — Вил посуровел. — Я требую.

Профессор объяснил. Причем не очень кратко. Говорил минут пятнадцать. Вил Дерпфельд слушал внимательно. Потом удовлетворенно кивнул:

— Теперь я это знаю. — Будто галочку поставил против «желтой звезды». — Едем в «Эдем». Это наш самый лучший отель. Знаете, что такое Эдем?

— Разумеется.

— Я тоже теперь это знаю. Выяснил в интернете, — поведал сержант с гордостью. — Дорогая штучка.

— Дорогая?

— Ну да, плата высока: всю жизнь не ругайся, баб не трогай, по морде никому не смей врезать, всяким неудачникам и лентяям помогай. И в награду номер с песнями и прочей дребеденью. Я предпочитаю номер с девочками.

«Тупица», — подумал Платон.

Полицейский глайдер ждал их на спецплощадке. У входа дежурил полицейский. На Платона коп посмотрел неприязненно, как на любой другой планете смотрят на арестованных. Нет, на арестованных, пожалуй, смотрят более дружелюбно. Обычно так на других планетах смотрят на осужденных. Причем на большие сроки и за что-нибудь мерзкое. Например, за кражу денег со счета пенсионного фонда служителей закона. Нетрудно догадаться, что причина тому — желтый лимон, висящий гирей на шее археолога.

— Я буду жить в «Эдеме»? — спросил Платон, усаживаясь на сиденье глайдера рядом с Дерпфельдом.

— Как же, разогнался! Полицейское управление оплачивает твое пребывание на планете, — сержант почему-то перешел «на ты». — «Эдем» нам не по карману. Так что мне велено приютить тебя в моей норе. А в «Эдем» мы летим потому, что именно там был убит Корман.

Выходит, погибшему по карману было проживание в «Эдеме». А ведь еще два года назад Фред не мог выложить на шахтерской планетке Адонис за комнатушку несколько кредитов. Но этими сведениями Платон не стал делиться с полицейским.

— Давно знаешь Кормана? — Тот уже начал допрос.

— Около трех лет. Он спас мне жизнь. — Теперь, когда Корман мертв, можно в этом и признаться без ущерба для самолюбия.

— У него были враги?

— Куча. Но обычно этим людям нечем было заплатить за выпивку в дешевой забегаловке, так что приобрести пропуск в здешний рай…

— Пропуска на нашу планету не продаются, — прервал профессора Вил Дерпфельд. — Сюда можно попасть только по приглашению, вступив в клуб друзей Ра-я. Теперь ты это знаешь.

— Тем более, глупо спрашивать о врагах, — пожал плечами Атлантида. И пожалел, что не остался на Кроне-3. Симбиоз с паутиной уже не казался таким ужасным. Паутина хотя бы не выказывает каждую секунду свое превосходство.

— Они могли попасть сюда по приглашению, — настаивал полицейский. Я… — он сделал заметное ударение на этом «я», — допускаю, что такое приглашение можно подделать.

Выходило, что начальство Дерпфельда таких допущений не делало.

— Хочешь сказать, что Корман был членом клуба? — удар по самолюбию был весьма ощутим. А профессор Рассольников никогда не скрывал ни от себя, ни от других, что он человек честолюбивый.

— Разумеется, и он, и его жена.

— Фред женился? — Платон был удивлен. В который раз.

— Ну да. Забронировал номер в «Эдеме» на весь период медового месяца. Бедняга потрахал женушку две недели, и его кокнули.

Может, Альфред женился на какой-нибудь очень богатой пожилой дамочке, которой лет двести. Биокоррекция ныне творит чудеса. Столетние красотки выглядят как сорокалетние. А ради того, чтобы числиться в первой сотне галактических миллиардеров, можно забыть про год рождения своей жены. Впрочем, строить теории — это по части полиции, хотя вряд ли этот тип мог придумать какую-то версию, если судить по высоте его лба. Платон с сомнением окинул взглядом голову полицейского. Лоб, впрочем, был не таким уж и низким. Если не сравнивать его размеры с размерами челюсти.

Глайдер опустился прямо на огромный пруд. Внизу скользили рыбки, колебались седые водоросли. Сама поверхность была, как стекло, антигравитационная пленка накрывала пруд невидимой крышкой.

— И где номер Кормана? — спросил археолог, оглядывая белоснежную колоннаду, окружавшую пруд.

— Все ЭТО его номер. — Вил сделал широкий жест. — Там бассейн. Вон там прогулочный парк. В конце галереи столовая…

— Мы будем обедать?

— Нет. — Казалось, Дерпфельд не понимал шуток. Интересно, как он общался с Корманом? Вероятно, они не были знакомы. К взаимному удовольствию. — Конгресс «АнтиФоменко» хотел снять этот номер для своей конференции, но устроителям он оказался не по карману. Им пришлось довольствоваться более скромными помещениями. А вот «фоменковцы» проживали здесь целых две недели. Как раз незадолго до прибытия вашего друга.

— Они тоже члены планетарного клуба?

— Устроитель конференции. Остальные получают песни.

— Песни? Ах, да! Временные пропуска.

— Кстати, мне понравилась их последняя теория: никакой цивилизации на Старой Земле никогда не было. Ее выдумали отшельники с Тау Кита. По-моему, в этом что-то есть.

— А цивилизацию Тай Кита выдумали на Старой Земле. Круг замкнулся, получился парадокс первичности, и теперь никто не знает, какая цивилизация ложная, а какая истинная. Может быть, вернемся к делу Фреда?

— Я знаю, что за день до смерти Корман отправил тебе посылку. Что в ней было?

— Обломок неизвестно чего. И никаких разъяснений. — Профессор Рассольников решил не сообщать о странной записке, а то придется рассказывать этому типу, кто такая Елена Прекрасная, Парис, Менелай и другие. Еще заставит читать «Илиаду» наизусть.

— Это «неизвестно что» при вас?

— В моем багаже.

— Нужен анализ. Не волнуйся, сперму и кровь не требую — только твой багаж.

— Сделать анализ можно. Если обещаешь сообщить мне результаты.

Дерпфельд стал думать. Причем думал довольно долго.

— Хорошо, если в данных не будет ничего секретного, так и быть, я наплюю на инструкции и намекну…

— В каком смысле — секретного?

— В секретном. А теперь глянь по сторонам и скажи, нет ли здесь чего-нибудь странного. Какой-нибудь заковыристой вещицы.

Они медленно шли по аллее, уставленной статуями из золотистого мрамора. Да, статуи золотистые, как лучи солнца на Старой Земле, а базы статуй из полированного черно-красного гранита. Поначалу Платон решил, что это голограммы. Но, коснувшись одной из мраморных красоток, убедился, что камень настоящий.

Аллея вела к одноэтажной вилле. Стеклянные двери раскрылись, и галерея вывела в просторный холл с мелким бассейном посередине. Пол был оригинален — прозрачной покрытие, а под ним — будто вмерзшие в лед человеческие тела — юноши и девушки, причем совершенно обнаженные. Разумеется, голограммы. Но производило впечатление. Все двери холла находились в режиме невидимости. Платон открыл ближайшую. Оказалось столовая. Круглая беседка с круглым столом посередине, и вкруг стола двенадцать стульев с золочеными подлокотниками. Вьюнки, усыпанные голубыми и белыми цветками, обвивали ажурные колонки.

— Можно узнать, что здесь собственно принадлежит Корману и что гостинице?

— Он купил мебель для этого номера.

Платон опустился на стул. Просто потому что почувствовал настоятельную потребность в поддержке. Дорогущий стул оказался не особенно удобным. Платон предпочитал сенсорные кресла, что приспосабливаются к своим седокам. Эти статуи и золоченая мебель так потрясли воображение профессора, что признание прозвучало как бы само собою:

— Я знаю, что два года назад господин Корман имел на счету двенадцать кредитов. Ровно столько, чтобы можно было не закрывать счет. А теперь… вот… эта мебель. Сколько же денег у него сейчас на счету? Разумеется, это тайна…

— Не тайна. Все те же двенадцать кредитов. Но продавцы мебели, как и прочего барахла, — драгоценностей, одежды, антигравитационного оборудования и косметики — считали твоего приятеля платежеспособным.

— Я хочу его видеть… То есть его тело.

— Не советую.

— Может быть, убит вовсе не он.

— Господина Кормана опознали, — веско заявил сержант.

— Не можешь предъявить его тело?

— Могу. Идем, раз тебе охота. Морг здесь. И хорошо, что с утра не ел.

— Где здесь?

— В номере. Этот номер «Эдема» предусматривает все, что может понадобиться современному человеку. Включая многоконфессиональную церковь, родильную палату, искусственную матку для взращивания зародыша и морг.

Блестящий ящик выкатился из холодильника и раскрылся согласно программе сам собою, ибо он был создан лишь для того, чтобы хранить и чтобы раскрываться, равнодушно демонстрируя содержимое. Голова Кормана в ореоле густых черных волос казалась почти живой. Запрокинутое лицо. Острый подбородок. Нос с горбинкой — горбинка у мертвеца сделалась чуть заметнее. Шея с острым кадыком. Широкие плечи, опять же худые, и руки очень длинные, покрытые густыми темными волосами. Но от ключиц до самого лобка тело имело вид освежеванной туши из мясной лавки начала двадцатого века — тонкие пленки красного на белых ребрах, ямина, прежде вмещавшая внутренности, и сероватая белизна позвонков под слоем запекшейся крови.

Платон отвернулся, пытаясь справиться с конвульсивными спазмами желудка. И кинулся вон из морга. Да, хорошо, что он не ел — желудочный бунт прекратился после нескольких глубоких вдохов.

— Зачем? — прошептал Платон, когда из морга неспешной походочкой вышел Дерпфельд. — Зачем его вскрывали? Неужто нет больше сканеров и…

— Тело нашли в таком виде.

— Где? В морге?

— Нет. В спальне. И никаких намеков на внутренности. Как будто их кто-то сожрал. И даже крови почти не было. Чистые простыни — лишь несколько капель вокруг…

— Его убили в другом месте, а тело перенесли, — Платон иногда почитывал детективы, все больше классику, про те времена, когда не было молекулярных анализаторов и детекторов правды в каждом полицейском участке. Ныне все загадки разрешаются сразу или не разрешаются никогда. Слишком тороплива жизнь: вчерашнее преступление становится фактом прошлого, разгадано оно или нет. Статистика говорит — раскрываемость семьдесят процентов. И значит, тридцать не раскроют никогда. Тридцать безнаказанных преступлений из ста запланированы. Статистика неопровержима. Странно даже, что Дерпфельд копается с этим делом. Видимо, процент семьдесят не достигнут еще на Райском уголке — и это объясняет все.

— Может быть, и так. Но это «другое место» пока не найдено.

— Что нужно от меня? — Платон чувствовал себя совершенно раздавленным. Если бы Вил Дерпфельд попросил его сейчас признаться в убийстве Кормана, он бы это сделал.

— Думал, ты что-то можешь прояснить. Зачем же я тебя притащил на Ра-й? Чтобы ты только ахал и блевал?

— Я не блевал.

— Но собирался. Честно говоря, я сильно разочарован.

— Я тоже. Мне надо зайти в бар и выпить.

— Пей, — милостиво разрешил полицейский. — Ты же не арестованный. Но выпивка за твой счет. И еще вопрос… — Дерпфельд чувствовал, что свидетель сейчас мягче воска и не торопился выпускать добычу. — Как у Кормана было со здоровьем? Какие-нибудь хронические заболевания?

— Никаких… Насколько я знаю, конечно. Были травмы… В экспедициях всегда что-то случается… Но он тут же о них забывал. Впрочем, у него не было ничего серьезного. — Археолог напряг свою генетически уплотненную память. — Если не считать случая в замке Семи башен. Кормана завалило в подземелье и раздробило ногу. Доктор Ежевикин его заштопал. Симпатичный такой старикан. У него был один недостаток: он все время поучал нас по всем вопросам.

— Вы брали с собой доктора? В экспедицию — доктора?.. Это же безумные бабки!

— Доктор Ежевикин — искатель приключений. Как я, как Корман. Ездил, так сказать, из любви к старине.

В первые дни знакомства профессор Рассольников считал Кормана чистым служителем чистой науки — точной копией образа сумасшедшего ученого. Образа, который уже более десяти веков не сползает с экранов компов, голографов и с электронных страниц упрямо не желающих умирать книг. У Кормана никогда не было дома ни на одной из самых захудалых планет, он таскал свой старенький научный комп в кейсе, ел что попало, и даже к женщинам был равнодушен. В том смысле, что Фред не делал различия между живыми женщинами и андроидами для сексуальных услуг. Но однажды Корман признался Платону — кажется, они выпили тогда изрядно после провала очередной экспедиции — так, вот, дилетант Корман признался своему другу профессору Рассольникову, что мечтает стать богачом. Да, да, очень-очень богатым. Галактическим миллиардером. И когда-нибудь на какой-нибудь планете он отыщет такое…

Что именно он должен отыскать, Фред не сообщил, многозначительно замолчав на полуслове. Но видимо знал, что искать, если в свадебное путешествие отправился на Райский уголок. Тогда к словам приятеля Платон отнесся, как к очередной шутке. Но, видимо, это был тот единственный случай, когда Фред говорил серьезно.

Все это обдумывал Атлантида, заказав порцию «Черной собаки» в баре. Великолепная золотая текила, кока-кола без химического привкуса, кубики льда и настоящая вишенка. О цене лучше не спрашивать. Профессор пил в одиночестве — Дерпфельд отправился в полицейский участок. В баре царил полумрак, лишь столик светился. Постояв несколько минут, пока играла тихая музыка, и кружились под потолком разноцветные светильники, столик медленно поднялся в воздух и поплыл на улицу, как будто ему надоели отделанные темными панелями стены, зеркальный пол и низкий потолок. Стул с Платоном последовал за столиком. Их что-то связывало — программа чипа или дружественная паутина. Биосистемы обычно надежнее, но профессор предпочитал добрую старую электронику. И стол, и стул выплыли в синие небо так плавно, что из бокала не пролилось ни капли. Столик со стулом скользнули меж пышных макушек местных пальм и опустились возле бассейна с изумрудной водой. Полупрозрачная раковина шезлонга парила в полуметре над песочным напылением дорожки.

Сидящая в шезлонге женщина улыбнулась Платону.

Как описать ее красоту? Своеобразная? Необыкновенная? Поразительная? Роскошная? Ни один эпитет не подходил. Все вместе слишком перегружали образ. Нарисовать, изваять — вот первое, что приходило в голову при виде этого тела. А потом — приступ отчаяния — не суметь. И никто не сумеет. Тут нужен Фидий или Лисипп. Все лини, все формы безупречны. В каждом изгибе плавность. Веки не просто прикрывали глаза, они их обводили, прочерчивая контур — никогда профессор прежде не видел таких глаз. Тонкие лепестки ноздрей были созданы резцом скульптора — иначе не скажешь. Такой овал лица бывает лишь у очень юных особ. А губам не нужен контурный карандаш, сама природа обвела контур этого рта. Брови не требовали ни коррекции, ни подкрашивания — линия была идеальной — волосок к волоску. Серебристая чешуя напыленного купальника прикрывала тело незнакомки до колен. Но сквозь прозрачную чешую можно было разглядеть и розоватые холмики сосков, и темный треугольник внизу живота. Линии ее тела были так же идеальны, как и лицо. И никакой искусственности. Ноги длинные, но длина соразмерна с телом; талия тонкая, но не кажется перетянутой невидимым шнурком; груди упруги, но не напоминают втиснутые под кожу теннисные мячи.

Красавица меланхолически отколупывала чешуинки купальника и бросала их в воду. При этом время от времени она проводила рукой между ног, но этот жест не выглядел вульгарным — при ее красоте ей позволительно было делать все.

— Платон Атлантида, — представился археолог и слегка приподнял шляпу. При этом он не мог оторвать взгляда от роскошных золотых волос незнакомки после купанья они немного спутались, их кольца завились в беспорядке. Невольно хотелось запустить пальцы в эти пряди…

Несколько секунд она его внимательного разглядывала. Разумеется, она заметила все, и то, что костюм слегка помят, и цветок кактуса в петлице, и дурацкий лимон на шее.

— Я слышала о тебе, и слышала что-то очень хорошее. Но что — не помню… — она разыгрывала дурочку, и ей это шло. — Или я слышала о каком-то другом Платоне?.. Впрочем, неважно! Как ты относишься к платонической любви, Платон?

— Равнодушен…

— Разве ее нет?

— Под платонической любовью философ Платон имел в виду любовь мужчины к мужчине, которая не заканчивается физической близостью. Так что я отношусь к подобным эмоциям равнодушно.

— Елена, — представилась она. И замолкла многозначительно, ожидая, что он воскликнет: «Елена Прекрасная!» Но он промолчал. И этим немного разочаровал ее и озадачил. — Елена Корман, — добавила она. — Молодая вдова. — И при этом ни на секунду не омрачилась. — Мы недавно поженились с Альфредом.

Она? Дерпфельд сказал, что Корман женился… Но… эта красавица… Невероятно… Такая красотка подошла бы для молодого галактического миллиардера. Ясно, что она знала себе цену — тут уж сомнений никаких. И вдруг эта Елена рядом с худым угловатым Корманом, страдающим хроническим безденежьем — самым страшным заболеванием нашего мира.

— Поздравляю… — проговорил Платон хриплым голосом… И не отрываясь, смотрел на серебристый купальник. Все меньше и меньше оставалось на нем чешуинок. Тут только сообразил, что с венчанием поздно поздравлять.

— С чем поздравляешь? С вдовством? — усмехнулась Елена. Зубы ее были белым белы. Казалось, они светятся.

— Поздравляю себя с тем, что увидел вас, — вывернулся профессор Рассольников.

— А-а… — она одобрительно махнула ресницами. Улыбка дрогнула в уголках губ. Еще одна чешуинка купальника полетела в изумрудную воду.

Платон решил не задавать лишних вопросов. Не испытывал желания. Пусть Дерпфельд допрашивает Елену Прекрасную. А он…

— Не хочешь искупаться? — предложила она. — Вода чудесная. Ласковая. Улыбчивая вода.

Повинуясь ее приказу, шезлонг медленно поплыл над водой. Елена соскользнула в бассейн без плеска — ее идеальное тело вонзилось в изумрудную воду стрелой. Платон последовал за ней — прямо в костюме. Под водой он попытался обнять ее восхитительное тело, но она ускользнула. Пока Платон всплывал на поверхность, успел потерять шляпу и сбросить пиджак.

— Только пиджак не теряй! — крикнула она и взмыла из воды прямо в раковину шезлонга — золотой поясок вокруг талии оказался антигравитационным шнуром дискретного действия.

— Богиня! — крикнул археолог, рассекая воду и устремляясь за неспешно плывущим шезлонгом.

— Я жду вас в холле, — небрежно бросила она через плечо, и раковина шезлонга помчалась быстрее.

Платон проснулся посреди ночи. Кровать была необъятна. Вся — пена. И в пене обнаженное тело Елены Прекрасной. Свет падал полотнищами, чередуя тьму со светом изумрудного оттенка. Не Луна — ибо у планеты Райский уголок нет спутников — искусственное освещение. Но светильник, парящий в высоте, казался самой настоящей Луною. Только эта Луна никогда не убывала — На Райском уголке всегда полнолуние. Ночи оборотней и влюбленных.

Платон поднялся. Ночь с вдовушкой была… как бы это выразиться… Ошеломительной. Платон прикинул, куда направиться первым делом: в туалет или в столовую. Решил, в туалет. Туалет в номере огромный, как кабинет ученого. Напротив унитаза — полка с электронными книгами в пластиковых обложках. Платон оглядел коллекцию: наверняка она заказана Корманом. Хотя, кто знает, может быть, и Еленой Прекрасной. За тысячу лет непрерывной эмансипации женщины с трудом выучились читать в туалете. Профессор выбрал единственную книгу по археологии «Находки Эгейского моря» и опустился на унитаз, который любезно принял форму его тела.

«Эгейское море… Планета с множеством архипелагов, раскиданным по огромному Океану. Теплый Океан богат фауной и флорой, разумные местные существа — эгейцы — проводят большую часть жизни в воде. Дышат воздухом. Считается, что когда-то на Эгеиде было восемь материков, и разумная раса обитала на суше. Но после изменения климата жители Эгеиды ушли в море. (См. Теорию о жителях Атлантиды)».

— Бред! — сказал Платон вслух. — Ушли в море и вырастили себе плавники?.. Я слышал эти байки раз сто. Обычная направленная мутация…

Археолог не успел больше ничего прочесть, ибо унитаз любезным тоном сообщил: «Вы беременны». Платон вскочил. Так и есть — под ним «разумный» толчок. Их давным-давно извели почти всюду. А вот на Райском уголке оставили. Этот бирюзовый шпион спешно анализировал любые выделения организма и автоматически сообщал по электронной почте эскулапу, чем вы больны или можете заболеть. По почте же несчастный пользователь туалета получал рекомендации, рецепты на лекарства и внушительный счет. Мода на подобные туалеты держалась несколько сотен лет. Кризис разумных туалетов случился после того, как одна зловредная дама посетила двенадцать своих подруг, и у каждой опорожнила мочевой пузырь не в унитаз для гостей, а в «разумный» унитаз хозяйки. Все двенадцать подруг тут же получили сообщение о том, что у них — «венерины зубки» — мерзкое венерическое заболевание, пришедшее неведомо с какой планеты — ни одна не претендовала на честь считаться родиной болезни. Дело в том, что промежность за две-три недели зарастала острыми полипами, похожими на зубы, и сношение с больной дамой оказывалось так сказать чревато… Ходили легенды, что эта болезнь свирепствовала на Старой Земле в древние времена, но эпидемия прекратилась так сказать естественным путем, так как половые партнеры-мужчины уже не могли никому ничего передать. А следы о той эпидемии сохранились в мифах о красавицах, имеющих зубы в промежности и обычаи многих первобытных народов укладывать в первую ночь в постель с невестой друга жениха. С вполне понятной целью обезопасить альфа самца от потери достоинства. Согласно монгольским легендам Чингисхан умер после ночи с такой зубастой красавицей. Хотя историки твердят, что престарелый завоеватель упал с лошади, но миф о роковой роли «венериных зубок» находит своих сторонников.

В современном мире любовные утехи обычно не заканчиваются столь плачевно — вживленные презервативы служат надежной защитой. Так вот, те несчастные дамы, узнав о страшном диагнозе, были в шоке. Особенно, когда получили счет на лечение и предложение внести первый взнос в сумме двенадцать тысяч кредитов. Одна слабонервная старая дева выпрыгнула из окна.

После этого фирме-производительнице унитазов всучили многомиллионные иски… Унитазники сопротивлялись и предлагали пожертвовать несколько кредитов на поиск антибиотика против «венериных зубок». Средство от той болезни нашли, а мода на «умные» толчки прошла. Но на Райском уголке почему-то решили унитазы-шпионы оставить. У миллиардеров свои причуды. Однако Корман перепрограммировал свой так, что, получив отрицательный результат анализа на беременность, разумный унитаз сообщал: «Вы беременны» трагическим голосом. У Кормана всегда было специфическое чувство юмора.

Оценив шутку, Платон решил, что пора отправиться в столовую и выпить. Ужин накануне был очень не плох, но не столь поразителен, как великолепные чертоги. Блюда лишь назывались изыскано. Мясо оказалось суховатым, паштет грубоват, салат — пересолен. В кухней ресторанов Ройка не шло ни в какое сравнение. Но выбор вин был отменным. Хотя Платон, как всегда, отдавал предпочтение текиле. А что, если остаться здесь недельки на две и отдохнуть под видом свидетеля на великолепных пляжах, в роскошном номере, за который неведомо кто заплатил — не Корман же с его двенадцатью кредитами. И главное, в обществе суперкрасотки Елены.

Теорию новую не создашь, но черт с ней, с теорией. Разве Платон не заслужил отдых?..

Он вошел в столовую. Сказал: «Свет!»

Свет загорелся. За столом сидел гость. Маленький старичок с растрепанной седой шевелюрой, темными очень умными глазами. Нос картофелиной выделялся на загорелом морщинистом лице. Перед гостем стояла тарелка с жареным цыпленком. Платон сразу узнал старика — за те годы, что они не виделись, доктор Ежевикин почти не изменился. Даже манера одеваться была прежней: белая рубашка, пиджак или куртка непременно с броским рисунком. Сейчас добавилась лишь одна деталь: желтый лимон-пропуск на цепочке. Ежевикин, как и Платон, не был членом клуба. Старик уплетал цыпленка за обе щеки. Увидев Платона, он энергично замахал руками, приглашая профессора к столу, и продолжал обгладывать куриную ножку. Атлантида достал из бара бутылку текилы. Общество Ежевикина его не особенно радовало: более приставучего типа он не встречал во всей Галактике.

— Хочешь предложить мне выпить? — спросил старик, промакивая салфеткой губы. — Так вот, дружок, кажется, ты забыл, что я давно не пью ничего, кроме минеральной воды.

— Но появилась привычка есть в темноте?

— Да… так как-то спокойнее. Бедняга Фред…

Платон уселся за стол.

— Да, я помню — вы сохранили Альфреду ногу, когда того завалило в обломках.

— К сожалению, теперь Фреду я уже ничем не могу помочь, — вздохнул Ежевикин. — Хотя он прожил дольше, чем эта бедная птичка. Говорят, есть целые планеты-птичники. Там слой спрессованного навоза толщиной несколько метров.

— Ерунда. Вымысел Гринписа. Теперь повсюду умеют хозяйствовать. Ныне предпочитают сбалансированную сельскохозяйственную схему.

— Вы бывали на таких планетах? — Платон всегда обращался к Ежевикину «на вы».

— Нет… на них обычно нечего раскапывать.

— Вот и не говори, пока не увидишь! — Ежевикин строго повел пальцем из стороны в сторону перед носом Платона.

— Как погиб Фред? — спросил Атлантида. Тема спрессованного птичьего дерьма его не очень волновала.

— Умер. Его нашли в спальне. На собственной постели. Не на той, на которой ты трахал эту шлюшку Ленку. Есть вторая спальня. Ее опечатали, и несколько раз просматривали, просвечивали, разбирали по молекулам. Но ничего не нашли, кроме следов самого Кормана, и естественно, его супруги. И ничего криминального. Никаких орудий убийства. Его наверняка прикончили в другом месте, а труп перетащили.

— Жаль парня. Но я думаю, что загадки должен разгадывать Дерпфельд. Он справится.

— Он? Если ты потеряешь лимончик, что болтается у тебя на шее, даже его этот осел Дерпфельд не отыщет. Заказать тебе цыпленка? Жестковат и немного подсох. Но есть можно. Принесут через пятнадцать минут.

— Нет…

— А зачем тогда сюда прибыл, если есть не хочешь? Тебя вызвал Фред?

— Ну вроде того.

— Были новые планы на счет раскопок?

— Возможно. Но ими Фред не успел поделиться.

— У парня было много планов. Не удивительно, что его убили. Надеюсь, у тебя есть подходящая версия? Ну, ты понимаешь… — Ежевикин подался вперед и шепнул: — Кто убил Кормана?

— Не знаю. А вы… знаете?

— Версия есть. И у Дерпфельда есть. И у тебя она скоро появится. Вся сложность не в версии, а в том, как поймать убийцу. Как взять его за жопу. Сомневаюсь, что у Дерпфельда это получится. Эти твари очень хитры. Я пару раз с ними сталкивался… — Ежевикин загадочно улыбнулся. — Уж если они Фреда завалили, то тебя наверняка обведут вокруг пальца. И Дерпфельда тоже. Я бы на вашем месте был очень осторожен. Впрочем, Фред осторожничал, а что толку? И охрана не помогла. Скажу по секрету: охрана — видимость. Я всегда говорил, что все охранники на всех планетах зря хлеб едят!

Платон поднялся. В болтовне Ежевикина, как всегда, практически не было никакой информации. Он болтал ради того, чтобы болтать, и каждый раз обычно на одну и ту же тему. Неэффективность охраны, людская глупость, экскременты — вот его любимые темы. В разговоре Ежевикин непременно затрагивал все три, а, исчерпав, опять шел по кругу. И так до тех пор, пока собеседник не отваживался на бегство.

До рассвета еще далеко, но спать не хотелось. Вернуться в спальню и разбудить Елену и… Нет, лучше отложить венерины забавы до утра, когда над изумрудным морем начнет вставать солнце Ра-я. Профессор Рассольников направился в кабинет Кормана. Комнату не опечатали.

Свет в кабинете загорался автоматически. И оглядывая совершенно голые стены, полупустой книжный шкаф и стеллажи, а так же совершенно чистый стол, Платон понял, что недооценил местную полицию. На всякий случай он зачем-то открыл по очереди все ящики. Но мало что нашел. В верхнем сохранились две пачки визитных карточек с эмблемой «Эдема» на настоящей плотной бумаге. Одна, упакованная в пластик. Другая — распечатанная. Именно на такой Корман написал свое послание. Все карточки были чистые, кроме одной — в середине пачки. На ней рукой Кормана был записан стих:

Видимо, полицейские не подумали, что в блоке чистых карточек может лежать одна с надписью. Платон положил исписанную карточку в карман. Корман обожал цитаты из Гомера, когда они с чем-то соотносились. С каким-то событием или… Наверняка, Альфред планировал загадать еще кому-нибудь хитрую головоломку, да не успел.

С чем могли соотноситься эти две строчки, профессор представить не мог. Разве что Корман намекал на собственную близкую смерть. Если он ее предвидел, конечно. Но, скорее всего, речь шла о чем-то другом. Но о чем? Чья погибель?

Закончив обследование стола, археолог перешел к книжному шкафу.

В шкафу — электронные книги. Но и так ясно, что библиотека несколько поредела после обыска. Ничего интересного: приключенческие «искалки» с видеоблоками, интерактивные детективы, немного классики. Кроме книг на стеллажах осталась лишь коллекция раковин с планеты Эгейское море. Несколько раковин были огромными — больше метра в длину, лихо закрученные спирали с острыми шипами, одни голубовато-серые снаружи, другие золотистые, с прихотливым коричневым узором от сиены жженой до умбры жженой, и все непременно палевого оттенка внутри с огненными лессировками по краю. Коллекция разнообразная. Но такие сувениры не редкость на перекрестках Галактики: магазины галактического интернета предлагают наборы раковин в первой тысяче своего ассортимента.

Платон взял одну, осмотрел. Привез их Альфред или купил в качестве сувенира, когда у него появились большие деньги? Археолог осмотрел вторую раковину — побольше… потом третью… На третьей почудилась какая-то надпись. Профессор поискал цифровую лупу. Нашел на стеллаже. Нет, лишь почудилось. Всего лишь дефект — в раковину врос какой-то осколок. Говорят, раковины с планеты Эгейское море светятся, если опустить их в воду. Платон прихватил с собой три самые большие и отправился в холл. Опустил эгейских «красоток» в мелкий бассейн. Они тут же стали светиться. Две — красноватым светом, одна, самая большая, голубым. Красиво. Надо будет показать Елене. Хотя ее вряд ли можно поразить такой незатейливой забавой.

Атлантида вышел в сад — подышать сладким предутренним воздухом. Солнце уже всходило, и мир был полон восторженных предчувствий. Предчувствия, разумеется, не сбудутся. Но это не имеет значения. На Райском уголке хотелось изъясняться высокопарно. Поэтому Платон всегда относился к любой форме Рая настороженно: за пребывание в райских кущах всегда требуют непомерную плату, как верно заметил Дерпфельд. Наверняка парень не такой идиот, каким старается казаться. Но люди обожают принимать маску за подлинное лицо.

Прохлада обволакивала, не вызывая дрожи. Ровно подстриженная трава блестела мелкими бусинками росы и серебрилась. В прохладе растворялось все — жар тела, тревога, нехорошие предчувствия. Женщина — настоящая, не андроид — в бело-голубой форме служительнице отеля расставляла на лужайке заказанную на нынешний день мебель. Женщине было за сорок. Милашка. На Райском уголке не встретишь некрасивых женщин. Все — красавицы, начиная с прислуги и кончая миллиардершей. Но то не естественная красота, ибо Рай неестественное место.

Расставляя стулья, женщина в бело-голубой униформе заученно улыбалась. Почему ей не пристегнули белых ангельских крылышек на спину? Да, да, крылышки непременно нужны. И еще нужен антигравитационный пояс. Ангелочек-прислуга…

Не смешно.

— Вы были знакомы с Альфредом Корманом? — спросил Атлантида.

— Нам не положено говорить о клиентах. — Возможно, женщина тоже принимала таблетки антиправды — голос ее звучал так ровно, будто она рассуждала о погоде на Райском уголке — а здесь погода всегда изумительная.

— Этот клиент мертв. А я должен найти убийцу.

Ее взгляд уперся в висящий на цепочке лимон.

— Разве вы — коп? — Она недоверчиво покачала головой, продолжая улыбаться. На полицейского профессор Рассольников был явно не похож.

— Я — частный детектив. И — кстати — убийца разгуливает на свободе. Вам не страшно? — Платон вдруг подумал, что все обитатели Рая должны быть трусливы. Ведь героизм — это всегда до Рая. А здесь подвиги ни к чему.

Женщина нахмурилась.

— Незадолго до его смерти… часа за четыре… или около этого. Я видела господина Кормана в саду. Он сидел в этом кресле. — Она положила руку на спинку садового кресла из настоящих деревянных реечек. — И он спросил меня: снятся ли мне сны? Я сказала: «Да». «Хорошие?» — «Я принимаю таблетки „Райский сон“». — «Я тоже принимаю. Но не помогает. С первого дня, как я здесь, мне снится такое…» — он замолчал.

— Что именно ему снилось?

— «Красная полоса, — сказал он. — Красная бесконечная полоса». Он был бледен, как мел, несмотря на загар. Он боялся.

Корман боялся собственных снов? Невероятно… Здесь все невероятно… А существует ли вероятность в Раю? И какие сны должны сниться здесь? Быть может, в самом деле только ужасные?

Альфред говорил о красной полосе. В хрустальном лабиринте они вели такую от входа в надежде, что она их выведет. Но не вывела. Красная полоса… Полоса раздела… Нет, не надо строить пока теории. Рано.

Елена вышла к завтраку в шелковом пеньюаре, не напыленном, а из удивительно тонкой и легкой ткани. На ощупь ткань была, как лепесток розы, и переливалась, меняя цвет от лимонного до ярко-розового. Никогда прежде Платон не встречал ничего подобного.

«Шелк планеты Тарантул», — сообразил Атлантида. На самом деле это не шелк, а паутина местных пауков. Причем окраска натуральная. Паутина встречается удивительных оттенков. Ибо пауки не прячутся, не пугают, а привлекают жертвы. Мухи и бабочки стремятся умереть в объятиях хищников. Их яд вызывает экстаз. Несколько часов экстаза, пока убийца пьет кровь. За это не жалко отдать короткую мушиную жизнь. Экстаз, пережитый жертвой, добавляет яркости паутине, сотканной пауком. Ничто в этом мире не пропадает зря.

— Фред бывал на планете «Эгейское море»? — спросил как бы между прочим Платон.

Завтрак был скудноват: яичница с искусственным беконом и бутерброды с изумрудной икрой и кофе. Кофе жидкий, икра пахла чем-то синтетическим.

— Почему вас это интересует?

— Я нашел в его кабинете коллекцию раковин с Эгеиды. Вот и спросил.

— Да, кажется, был… — Елена положила в рот ложечку изумрудной игры. — Завтракай, Тони. Пока нас с тобой не выставили из этого шикарного номера.

— Все говорят, что ваш муж был богат.

— Да, был. И я так считала. А когда его убили, выяснилось что на счету Фреда осталось двенадцать кредитов. Занятно.

Не слишком ли часто упоминают эти двенадцать кредитов все, кому не лень? Профессор отметил про себя, что ему начинает нравиться роль частного детектива.

— Однако вас не попросили уехать.

— Номер оплачен на месяц вперед. А вот питание — нет. Но люди нынче стали альтруистами. Никто не позволит умереть бедной вдове с голода в этих роскошных апартаментах. Так что мне приносят поесть. Не самое лучшее. То есть то, что обычные клиенты есть ни за что не будут. Пересоленная икра или пережаренное мясо. Если я не смогу заплатить, они позволят мне убраться. Если смогу — слупят бешеные деньги за эту вонючую икру. Вы замечали, как мало в мире хороших поваров.

— Как и хороших археологов, — ввернул Платон. — Фред Корман был хорошим археологом.

Она с силой оттолкнула от себя хрустальную вазочку, та упала и разбилась. Икра забрызгала пол и ноги Атлантиды: он сидел за столом в одних шортах. Да еще пропуск-лимон на цепочке.

— Он был трусом! И все время чего-то боялся. Вскакивал по ночам. А когда я попросила перевести пару миллионов на мое имя, как разорался! Бог мой! Он бегал по холлу в одних трусах и визжал, как резаный. Пришлось звать старика Ежевикина, тот его успокаивал, прыскал какой-то аэрозоль. Представляете, молодой здоровый парень, а из страха держал личного врача и платил ему бешеные деньги. За что? За то, чтобы тот сидел целый день, ничего не делая, и разгадывал дурацкие шарады. И каков результате? Фреда прикончили, а денежки исчезли. Может, ты знаешь, куда Фред дел свои денежки? — зло спросила Елена.

— Не знаю. — Профессор вертел в руках свой лимон-пропуск. — Если твои дела так плохи, зачем же сидеть здесь и питаться пересоленной икрой?

— Зачем? — Елена изумленно глянула на археолога. — Неужели не понимаешь? На Райский уголок не часто удается попасть. Думаю, здесь найдется парочка холостяков, которые тяготятся своим одиночеством. — И, заметив, что Платон насторожился, она расхохоталась. — Не бойся, милашка, люди с лимоном на шее меня не интересуют. Днем я стараюсь общаться лишь с членами клуба. Однако они очень осторожны. И прежде чем забраться к кому-нибудь в постель, стараются заключить любовный контракт: мол, не обязуюсь и ответственности не несу… А я человек стихийный и терпеть не могу контракты. Ах, если бы ты, Тони, оказался миллиардером!

Она глянула на профессора очень выразительно: так удав глядит на кролика, с которым решил устроить симбиоз. А Платон решил, что в отсутствии миллиардов тоже есть своя прелесть. Во всяком случае, забираясь в постель к очередной красотке, не надо оберегать свой счет и всякий раз заключать любовный контракт. Платон тоже предпочитал стихийный порыв. Особенно, без серьезных последствий.

— Профессор Рассольников! — взревел Дерпфельд, появляясь на пороге столовой. — Что ты делаешь?

— Завтракаю, что же еще? — Платон стряхнул с колена комок изумрудной икры. — Ты завтракал? Я знаю, у копов всегда проблемы с питанием. Как и у археологов. Присоединяйся. Икра дерьмовая, но у меня есть экотаблетки.

Сержант оставил щедрое предложение без внимания.

— Откуда взялись раковины в бассейне?

— Я их положил. Взял из кабинета Кормана и опустил в воду.

— Зачем? — Взгляд Дерпфельда буквально сверлил Атлантиду.

— Эгейские раковины светятся в воде. Вот я и решил немного украсить холл. По-моему, вышло неплохо.

— Иди сюда! — Дерпфельд энергично взмахнул рукой. — Скорей же!

Профессор пожал плечами, но последовал за полицейским. Две раковины лежали на камнях, окаймлявших бассейн. А третья, самая большая, светящаяся голубым, осталась в воде.

— Смотри! — Дерпфельд ткнул пальцем в голубую раковину. — Да смотрите же внимательно!

Платон наклонился над бассейном. На фоне голубого красным горели буквы.

«Десять миллиардов кредитов — цена Джи-джиду».

Сердце в груди археолога аж подпрыгнуло… Десять миллиардов. Да, с такими деньгами можно хоть всю жизнь бездельничать на Райском уголке. Черный археолог, как и любой кладоискатель, по неписаному кодексу непременно оставит своему собрату сообщение на развалинах: «Здесь я нашел золотой клад, а ты не найдешь ни хрена». Чтобы незадачливый коллега глотал слюну, изучая надпись. Сообщение на раковине предназначалась именно Атлантиде. Десять миллиардов… У профессора потемнело в глазах — будто он одним залпом осушил полную чашу яда. Качественный яд — прожег до самых печенок. Яд тот зовется завистью, и противоядия от него до сих не найдено. Что толку убеждать себя: я лучше, я умнее — от этого яд доставляет лишь больше мучений. Если рассудить честно, то Корман трепло, ничтожество, дилетант. Так нет же, отыскал какой-то неведомый Джи-джиду и… И его убили. Но это так, это последствия. Сначала он получил миллиарды. А что отыскал профессор Рассольников? Много чего. Только в итоге каждый раз получал в награду солидную фигу.

Нет, не стоит отравлять себя завистью. Лучше треснуть Фортуну по гнилым зубам и включиться в игру, предложенную шутником Фредом. И в этот раз уж наверняка выиграть.

Что же подразумевал Корман под названием Джи-джиду?

Нетрудно предположить, что клад был найден на планете Эгейское море раз Корман оставил свое послание на раковине. Но что за клад? И куда делись деньги? И почему в интернете не было никаких сообщений о находке?

— Нашел десять миллиардов? Клад? — спросил профессор Рассольников скорее у себя самого, чем у Дерпфельда. — И что такое Джи-джиду? На каком это хоть языке? Может, на эгейском, раз это раковины с Эгейского моря? Ты не знаешь эгейского?

— Пока нет.

— Я тоже. Кстати, там, в кабинете среди пустых карточек я нашел одну с запиской. Поначалу не придал ей значение, но теперь она кажется мне очень важной.

Платон процитировал записку:

— Ну и что это значит? — Дерпфельд ждал немедленных объяснений.

— Это Гомер. Цитата из восьмой песни «Одиссеи». Гомер… Эгейское море. Тут явная связь.

— Отлично. Теперь я это знаю. Это как-то связано с убийством?

— Возможно, это связано с кладом, который Корман нашел… на Эгеиде? — высказав предположение, Платон внимательно глянул на Дерпфельда.

— Клад на Эгейском море. Смерть в «Эдеме». И между ними послание Гомера. Ничего не понимаю, — чистосердечно признался сержант. — Но связь есть?

— Связь есть, — подтвердил Платон. — И Альфред Корман чего-то или кого-то смертельно боялся.

— На меня он не произвел впечатления испуганного человека. Хотя, была одна странная вещь… Я встречался с ним несколько раз. Он хотел пригласить на Райский уголок то одного своего приятеля, то другого, просил оформить пропуска. И, кстати, залог вносил тут же, по первому требованию. А залог велик… Но всякий раз отменял приглашение.

— Меня он тоже хотел пригласить? — с улыбкой спросил Платон, уверенный, что услышит в ответ «да».

И ошибся.

— Тебя — нет! — заявил Дерпфельд. — О тебе речи не было.

Платон не ожидал, что это его заденет. Но задело. Какая мелочь! Какая чепуха… наплевать! Профессор Рассольников вернулся в столовую и налил себе текилы.

— Твой Корман — сволочь! — сказал он с улыбкой Елене.

Один глоток, и тут же обида показалась смешной и нелепой.

— Он и тебя надул? — вдовушка расхохоталась. — Он всех надул. Но никто не посмеет удалиться. Мы все на поводке. Будем плясать вокруг его выпотрошенного трупа. Где вы, пропавшие миллиарды? Ау! Кстати, ты знаешь, что полиция Райского уголка обещала заплатить один процент от найденных денег? Нет? Значит, и тут тебя надули. — Она поднялась. — А с меня копы взяли расписку, что я согласна на этот грабительский процент.

— Я собирался поведать профессору об обещанной награде. — Дерпфельд уселся за стол и принялся метать в рот ветчину — кусок за куском.

Елена удалилась. Шелковистая паутина ее пеньюара шелестела при каждом шаге. Дерпфельд перестал жевать и провожал взглядом красотку. Ткань сверкала, подчеркивая каждую округлость тела.

— Хороша, дрянь. И главное, не поддельная… — Дерпфельд спешно глотнул и едва не подавился.

— А ты был женат, сержант?

— Был. Однажды. Когда еще служил в военном флоте Лиги. Милашки из баров мне не нравились — слишком потасканные и сплошь — дешевая биокоррекция. Вот я и решил отыскать девочку в брачном агентстве. Я тогда не знал, что искательницы мужей заказывают себе компьютерное омоложение это гораздо дешевле биокоррекции. Так что по тахионной связи со мной общалась двадцатилетняя очаровашка, а на встречу прибыла столетняя старуха, сумевшая наскрести сотню кредитов на реставрацию лишь титек и мордашки. Кожа на шее у нее была, как видавшая виды обивка кресел межпланетного челнока, задница — сплошные бугры… — Дерпфельд содрогнулся. — Она содрала с меня неустойку — тысячу кредитов плюс деньги на обратный перелет. С тех пор я предпочитаю пробовать товар на ощупь. А твой дружок Корман хапнул первосортный экземпляр.

— Дружок Корман… — передразнил Платон. — Меня не было в списке гостей.

— Зато он упомянул тебя в статье о посещении хрустального лабиринта. Статья затерялась на одном из сайтов МГАО и обнаружилась совершенно случайно, когда я запустил программу возвращения отправленных в архив сайтов. Из всех неархивированных разделов статья была изъята. Не было ее и в личном компе Кормана.

— Ты не пытался восстановить стертые файлы?

— Корман механически уничтожил часть памяти. Но вы же были с ним в лабиринте. Что там особенного произошло?

Платон рассказал. Сержант слушал внимательно. Что-то просил повторить, задавал наводящие вопросы. Ничего интересного. Абсолютно ничего.

— Может, он что-то особенное упомянул в статье?..

— Он сообщил куда меньше, чем ты. Но что-то он хотел скрыть. Весь вопрос — что…

«Не строить теории, — вновь одернул себя Платон. — Гипотеза появится сама… Надо только подождать».

Ждать он терпеть не мог.

Сообщения о раскопках на планете Эгейское море были скупы и однообразны. Где там можно найти клад в десять миллиардов? Гробницы? Нет никаких гробниц на Эгеиде. Храмы с сокровищами? Про храмы есть глухие упоминания. Каждый известный род эгейцев имел своего собственного бога и свое святилище. Их развалины встречаются повсюду. Еще сохранились общие храмы Восьми материков. По храму на каждом из крупных архипелагов.

«Согласно некоторым данным в храмах Эгеиды находятся уникальные алмазы. Лишь алмаз свыше пяти тысяч карат достоин был богов Эгеиды. Так что знаменитый „Куллинан“ — крошка по сравнению с храмовыми сокровищами планеты. Самые уникальные сокровища таил храм Северного материка, который теперь находится на Северном архипелаге».

Кто знает, может Корман стащил из храма пару таких камешков? Жаль, Платона не было рядом. Пришел, взял, рассовал по карманам. Чушь, конечно… Но кто знает… Грабить храмы для черного археолога — привычное дело. Вся проблема в том, что такие действия не находят понимания у аборигенов.

«Развито изобразительное искусство»… — Это сообщение ничем не подтверждалось.

Развито искусство… Как будто искусство — это земледелие или производство пластиков.

А вдруг что-нибудь уникальное? Вот именно — что-нибудь! Культура Эгеиды считается второсортной. Каждая планета высоко ценит лишь собственное и презирает чужое. Чтобы иметь цену галактического масштаба, надо принадлежать к признанным цивилизациям. Эгеида такой милости не удостоена. Да она и не претендует, не рекламирует себя. Напротив, таится. Кое-что предъявляет, но как будто стыдливо. Вот данные по раскопкам на Южном архипелаге: несколько десятков примитивных золотых вещиц, украшения из раковин, ларцы из лазурита. Да, золото на планете есть. Но сколько золота надо вывезти на десять миллиардов, если нынче цена на галактической бирже пять с половиной кредитов за одну тройскую унцию.

М-да… На себе не унесешь — это точно.

Известный специалист по Эгеиде советовал вести раскопки на новом шельфе. Именно там и только там, доказывал он, погребены сокровища планеты. В затопленных дворцах остались уникальные произведения искусства и сокровища царских фамилий. И, главное, — родовые храмы, которых бесчисленное множество. Там ждут своего часа бесценные артефакты периода Восьми материков.

Но если Фред разграбил чей-то личный храмик и обогатился на десять миллиардов, то почему бы и Платону не заняться тем же? Профессор Рассольников ощутил привычное волнение. Запах сокровищ! Он его чувствовал.

«Это глупая шутка!» — хотелось крикнуть Платону, пока Дерпфельд излагал ему свой план. Но не стал кричать. Потому как полицейский не шутил, а вполне серьезно предлагал профессору Рассольникову вести раскопки на планете Эгейское море. Раскопки за счет полиции Райского уголка. Предложение не столько заманчивое, сколько удивительное. Обычно раскопки черных археологов финансируют авантюристы и сумасшедшие. Никак не полиция. Кажется, подобный патрон у Платона Атлантиды объявился впервые.

— Но зачем?!

— Работа под прикрытием. Слышал?

— Может быть… — начал, было, профессор.

— Мы изображаем археологов, внедряемся в среду и собираем материалы, — принялся излагать план действий сержант. — Все ниточки тянутся к этой планете. Там был найден клад. И убили Кормана жители Эгейского моря — это точно. Нам лишь надо отыскать улики. И узнать, что он нашел. Как только мы это узнаем, то поймем, кто убийца.

— Чего тут понимать? За десять миллиардов любой прикончит любого.

— Да? — Дерпфельд нахмурился. — Значит, и ты мог убить Кормана?

— Мог. Но, во-первых, я не знал, что он разбогател, а во-вторых, был далеко.

— Да? Надо проверить твое алиби. А то вдруг, в самом деле — твоих рук дело.

— А может — это ты? Сам ты что делал в момент его смерти?

— Ладно, я снимаю обвинения… Корман знал, что его убьют. Он не отдыхать прибыл на Райский уголок — прятаться, учитывая закрытость планеты и совершенную охрану. Но все равно эгейцы его убили.

— Почему ты решил, что именно жители Эгейского моря? — Профессор Рассольников не скрывал сарказма. — Из-за раковин?

— Нет, из-за вида трупа. Так разделывают труп, прежде чем бросить в море, только жители Эгейского моря. Это их почерк.

— Религиозный обряд?..

— Что-то вроде этого.

Платону не нравилась эта версия. Она была поверхностной, слепленной наспех. И потому не убеждала.

— Кстати, я выяснил, что означает «Джи-джиду», — сообщил сержант. — С эгейского на космолингв можно перевести как «прозрачность», «невидимость», «алмазность».

— «Алмазность»? Что такое «Алмазность»? Может, «алмазов»? То есть записка гласит: «Такова цена алмазов». — Платон сделал усилие, подавляя невольное волнение. И опустил глаза, старательно разглядывая пол. Он знал, что глаза у него сейчас предательски блестят.

— Может быть… — согласился Дерпфельд. — Эгейский, как мне сказали непростой язык, вряд ли Корман знал его досконально. Решил блистануть и ошибся.

«Нет, — подумал профессор. — Не похоже, что Корман так „блистанул“. Но алмазность… алмазы — это где-то рядом. Надо только, чтобы коп не догадался».

— Кстати, готов анализ моего осколка? — спросил он небрежно. — То есть осколка, присланного Корманом.

— Готов, разумеется. Результатец странный. Хотя ничего секретного. Это кусок композита. И он подвергся воздействию высоких температур. И него штампуют гробы для перевозки жмуриков в космосе. Сам знаешь, гробы держат в негерметичном отсеке и потому… Родственники не любят, когда физиономия трупа немного поджаривается или распухает.

Кусок гроба… Вот мерзавец! Итак, это очередная шутка Кормана. Разбогател, заполучил красавицу-жену и решил подшутить над другом. В самом деле, смешно: Корман на Райском уголке, Платон — на Кроне-3 в обществе френдов и защитной паутины. Отыскав клад стоимостью в десять миллиардов, можно позволить себе какие угодно шутки.

Затея Дерпфельда и его начальства Платону совсем не нравилась. Но отказаться он не мог. Отказаться — это признать, что Корман был умнее, догадливее и… талантливее. Алмазность… алмазы… Дудки! Атлантида разгадает эту загадку, и шутнику Корману не удастся над ним посмеяться даже с того света.

Профессор Рассольников не питал никаких иллюзий на счет щедрости полиции: из списка оборудования — причем весьма скромного — Дерпфельд тут же вычеркнул половину. От фрахта космолета сержант отказался, заявив, что их вместе со всем имуществом доставит до нужной пересадочной базы полицейский челнок.

— Кстати, не думай, что получить лицензию на археологические работы было так просто. Единая лицензия на Эгеиде не действует. Необходимо разрешение местных властей с одной стороны, а с другой — виза Службы Безопасности Лиги Миров, — сообщил сержант.

— Они-то при чем? — подивился Атлантида. — Разве эта планета находилась в зоне военных действий?

— Нет, никогда. И, кажется, на самой Эгеиде давным-давно не воюют. Но разрешение Службы Безопасности требуется.

— Если так, то Корман получил и то, и другое? Или он…

— Проник тайком? Я тоже сначала так думал. Нет, он действовал официально. А лицензию ему помог получить доктор Бреген. Глава филиала галактического концерна «Гибрид». Теперь ты это знаешь.

— «Вся таблица Менделеева в нашем кармане», — вспомнил Платон слова рекламы.

— Именно… Точно сказано — у них в кармане. У них полгалактики в кармане.

— В молодости ты были антигалактистом?

— Нет… — ухмыльнулся сержант. — В молодости я был военным пилотом и ругался только с начальством. Антигалактистов в космофлот не берут. И что ты все ворчишь?

— А не ворчу — я шучу. Как Корман. Он всегда шутил. И вот теперь сыграл с нами свою последнюю шутку. Кстати, мы должны договориться заранее, как будем делить найденные сокровища. Таков обычай искателей древностей.

— Я не кладоискатель, а полицейский. — Тон сержанта сделался суров. И все найденные сокровища поступят в распоряжение полицейского управления Ра-я.

— А нам? — изумился Платон.

— Нам — приз за найденные миллиарды Кормана.

Профессор Рассольников нахмурился. Ну, раз так… То ни полицейское управление, ни сержант не получат ничего из того, что найдет Платон Атлантида.

Профессор Рассольников был не настолько наивен, чтобы поверить, что можно соперничать с полицией на равных. Да, Вил Дерпфельд сыграл неплохо роль идиота-копа из пятисотсерийного компьютерного шоу. Но поскольку он не учился в высшей политической актерской школе, а пользовался простенькой инструкцией, которую можно найти в интернете, да собственными способностями, то от его игры разило дилетантизмом за парсек. Ну что ж, профессор Рассольников тоже может сыграть наивного ученого, который верит в нерушимость договоров и страшно удивлен тем, что его так открыто пытаются надуть.

— Да, да, мы теперь партнеры, сержант! — бормочет наивный профессор. — Но почему-то партнеры неравноценные. Ты не ознакомил меня с конфискованными материалами убитого. А там может быть скрыта важная для меня информация.

Дерпфельд пытался ускользнуть, доказывал, что в материалах нет ничего интересного, но Платон не уступал. Пришлось предоставить в распоряжение археолога диск с копиями конфискованных материалов. Ничего интересного там, в самом деле, не было. И главное — не осталось отчетов о работе на планете Эгейское море. Были только две карты. Первая — реконструкция недавнего прошлого планеты, когда на Эгеиде существовали восемь материков. Но после того как произошло потепление, растаяли полярные льды, и уровень Океана поднялся, над водой остались лишь многочисленные острова. Совсем другой рельеф демонстрировала вторая карта. Новый шельф, возникший после затопления, был отмечен жирной штриховкой. Кроме этой штриховки никаких особых значков не было. Над островком «Дальний» к северо-западу от Северного Архипелага стояла надпись «Пергам».

Был еще дневник, который Альфред вел, но всего несколько дней и только в самом начале экспедиции. Записи обрывались загадочным словом «Крто»… А потом — ни строчки. На раскопки ему было отпущено два месяца. Корман же пробыл на планете месяц и три дня, и покинул Эгейское море. Согласно данным полиции при нем не было никакого багажа. Если не считать личных вещей и коллекции раковин.

И все. Не густо.

Пергам? Что Корман подразумевал под этим? Библиотека? Пергамент? Алтарь? Гадать пока бесполезно, слишком мало материала. Но то, что ни первое, ни второе, ни третье, можно быть уверенным. Альфред Корман не загадывал простых загадок. Ассоциации у парня возникали самые невероятные.

Попытка восстановить утраченные записи дневника ничего не дала.

«КРТО…» — что значат эти четыре буквы?

Платон попытался связать Пергам с буквами — «КРТО». Но никак не связывалось.

Оставив материалы Кормана в покое, профессор заказал новую модификацию подводного костюма-адаптера, несколько землесосов для подводных работ и два кресла-антиграва модели «антигеморрой». На Эгеиде кресла-антигравы очень популярны.

Полицейский корабль оказался примитивной летающей тюрьмой.

Со скоростью черепахи он перебирался с планеты на планеты, наполняя свои трюмы преступниками, сбежавшими из-под залога подследственными и безденежными, начинающими карьеру копами. Молодые копы все были необыкновенно жирные, с одышкой, и во время болтанки, когда генераторы искусственной гравитации работали в переходном режиме, блевали все разом, будто по команде.

Шланг сборника «блевантина» у одного из кресел лопнул. И тут как раз напрочь вырубились все генераторы гравитации. Комья густой желто-рыжей массы закружили в воздухе…

— Я сейчас кончу… — завопил один из арестованных в обезьяннике.

Генераторы включились, причем с тройной перегрузкой, и комья блевотины градом обрушились на будущих копов.

А из-за решеток клеток неслись однообразные реплики на счет задниц охранников и таящегося в них наслаждения. Из Ра-я профессор Рассольников сразу же попал в ад.