"Сезон охоты на ведьм" - читать интересную книгу автора (Иванов Сергей Григорьевич)Глава 1. ЗВЕРИ В НОЧИ1. Пора в монастырьЕсли судить со стороны, рабочая неделя началась для Вадима как обычно, и с утра до позднего вечера его понедельник прокатился, словно по наезженной колее,— Вадим даже на тренировку сходил, хотя за уик-энд нагрузился достаточно. К сожалению, Юльки там не застал, а впрочем, сейчас ему было даже не до нее. И в лаборатории, укрывшись в персональном закутке, и на пути в зал, стиснутый бормочущими потными телами, и даже ворочая центнеры железа, Вадим не отрывался от своих мыслей, получивших наконец должный разгон. Прежняя суета, служебная и бытовая, теперь окончательно утратила смысл, а отступать перед накатывавшей лавиной событий было уже некуда: дальше — пропасть. “Я принимаю бой”,— твердил Вадим, как заклинание. Этого вы добивались? Даже и один я сумею попортить вам кровь, пусть каплю-другую,— но больше вам не погнать меня по своему кругу! Это хуже смерти, а ее, как выяснилось, я опасаюсь не слишком — во всяком случае, не той, которой вы можете мне угрожать. И потом, кто сказал, будто я один? Недовольных хватает, только оглянись. Пусть и не все готовы дойти до края, но даже временный спутник сокращает дорогу — а там, бог даст, пристроятся другие. Но сперва надо разобраться с тем, что уже знаю: разложить по ящичкам, переварить,— а для этого не мешает слегка потянуть время. Поиграем, поиграем… Вообразим себя глубоко законспирированным агентом (на службе у будущего?), для которого главное — не выделяться. А потому пусть все течет пока обычным чередом. Следя за собой и поглядывая вокруг, Вадим привычным маршрутом вернулся домой, в свою малогабаритную конурку, где у порога его встретил воспрянувший Жофрей, потягиваясь со сна и приветствуя беззвучным мявом. Наскоро Вадим покормил котейку рыбой, оставшейся от обеда, затем проведал на кухне мышь, аккуратно прикрыв за собой дверь, чтоб не увязался новый жилец. Ласковый-то он ласковый, однако потомственный хищник и в подвалах, наверно, не церемонился. Вообще, для полного комплекта здесь не хватает пса позубастей. (А вот про ящеров не будем — насмотрелись.) Перекусив остатками вчерашнего ужина, Вадим с трудом удержался, чтобы, вопреки обыкновению, не отправиться в гости к Тиму. Старина спец, пользуясь его же терминологией, не обладал значительной “оперативкой”, зато мог похвалиться недюжинным “быстродействием”, потому Вадим с охотой привлек бы Тима к нынешним задачкам. Но после двухдневного перерыва, как и ожидалось, тот не замедлил возникнуть сам, оживленный и настороженный, торжественно неся коробочку с пирожными, добытыми где-то по большому блату. Впрочем, его торжество поблекло, когда он увидел миску с отборным печеньем и баночку варенья, сунутыми Вадиму “на дорожку” гостеприимной Оксаной, дочкой лесного колдуна. — Так это ты с Юлькой запирался? — предположил Тим подозрительно. — Лопух! — отозвался Вадим.— Тоже мне, разведчик, “особый нюх”!.. Разве не видишь, что печенюшки делались на дому, не говоря о варенье? По-твоему, станет Юлька этим заниматься? — Чего не сделаешь от большой любви,— с облегчением возразил Тим. И тотчас развалился на диване, не замечая пугливого Жофрея, после первого же звонка укрывшегося за портьерой — от греха. Однако блюдце с остатками рыбы Тим разглядел. — Ни фига твоя мышь раздухарилась! — удивился он.— На людей еще не кидается? — Домовых прикармливаю,— ухмыльнулся Вадим, решив не выдавать кота, пока тот не обвыкнется с гостем.— Уж очень борзеют в последнее время! Он сходил на кухню поставить чайник, а заодно принес посуду. Сразу выложил пирожные на тарелку, чтобы гость по рассеянности не прихватил с собой. — Ладно, а теперь докладай,— нахально потребовал Тим.— Как прошел выходной? Хмыкнув, Вадим ответил: — Хреновей некуда, если честно. Однако с толком. — Ну? — подстегнул гость.— Я слушаю, слушаю!.. — Ты слыхал что-нибудь о деревенской жизни, Тим? Коровки там, козочки пасутся, птички поют или кукарекают, солнышко блестит… Слыхал? Так этого больше нет. — Ты побывал за городом? — догадался Тим. Вадим кивнул. — Может, даже добрался до границы? Он кивнул вторично. — И что? — Еще хуже, чем мы думали,— ответил Вадим.— Смотаться отсюда нельзя, разве только превратившись в студень. На Бугре какие-то заморочки — с гравитацией или, того пуще, с пространством. Нарушение пространственной однородности, представляешь? А со всех сторон нас окружает чужой мир, и с каждым днем он подступает все ближе. — Чужой — насколько? — Намного,— снова хмыкнул Вадим.— Как говорит мой приятель-крутарь, “мало не покажется”. Одни зверюги чего стоят!.. Хочешь взглянуть? — Только не надо меня стращать,— попросил Тим, пристально глядя на шевельнувшуюся портьеру.— Ты никого оттуда не прихватил? По-моему, возле окна кто-то прячется. — Сквозняк,— отмахнулся Вадим, вставляя дискетку в самодельный свой комп.— Погоды-то уже портятся — к ночи. Лучше смотри сюда! Нехотя Тим отвернулся от портьеры и уставился на экран, где уже проступали фотографии. Брови его медленно поползли вверх, глаза округлились — как и рот. Зато лицо удлинилось еще больше. — Откуда это? — спросил он, когда сумел вернуть отвисшую челюсть на место.— Боже, ну и уродины! — У приятелей переснял,— ответил Вадим.— А еще нескольких видел живьем и, уж конечно, не в клетке. Попадаются-то самые безобидные. — Ну да, мотыльки — вроде этих,— кивнул Тим на экран и покачал головой: — Черт меня раздери! — А представляешь, если они станут наведываться в город? — Если уже не наве… Портьера снова затрепетала, и из-за нее застенчиво выбрался Жофрей, исподлобья глядя на остолбеневшего Тима. — Surprise,— пояснил Вадим, довольный произведенным эффектом.— Знакомьтесь, господа! Внезапно Тим расхохотался, теперь сам напугав котейку — тот опасливо попятился обратно, за спасительную портьеру. — Так вот он, таинственный разоритель рыбного блюдца! — сказал Тим, вытирая проступившие слезы.— Уф… Мне следовало догадаться. Вадим поднял Жофрея к плечам, и тот с удовольствием там разлегся, прищуренными глазами поглядывая на всех сверху вниз. — На воротник тебя, мерзавец! — пригрозил Тим, таская его за пушистые щеки.— Так меня перешугать, а? Однако вскоре оставил кота в покое и снова озадаченно воззрился на экран. Отрывисто спросил: — Чего еще узнал? — Ты скопируй дискетку,— предложил Вадим.— Там есть почти все. — А чего там нет? — Например, моих домыслов. Но они тебе и ни к чему, верно? — А еще? — Я уже говорил: в этом проглядывает система. Кто-то взялся за губернию всерьез, и касается сие не только горожан. Чтоб ты знал, большинство сел уже недоступно для наземного транспорта, и чего там деется, не ведают даже крутари! Добавь сюда шуточки с гравитацией: пресловутый Бугор,— затем суперновые плазмопушки и вездеходы-ходульники, эти новые материалы, прущие из всех щелей, загадочные вставки в тивишниках… — Хорошо, и куда всё ведет? — Погоди,— сказал Вадим, услышав на кухне свист. Быстренько смотавшись за чайником, он залил кипятком насыпанную в заварник смесь, тоже подаренную Оксаной. — Я уверен в одном,— произнес Вадим затем.— Чтоб удержаться у власти, наши задолизы пойдут на сговор с кем угодно — хоть с дьяволом. — Ну да, только мистики нам не хватало!.. — А что есть мистика? — сразу спросил хозяин.— Всё, что выходит за пределы наших знаний? Так ведь пределы-то очень тесные! — А чем не устраивают тебя, скажем, обычные зачуханные марсиане? — спросил Тим.— Ну, или ладно, пусть это будут каллистяне, обставившие нас на сотню-другую лет. Чем они-то тебе не угодили? — Тоже в детстве Мартыновым ушибся? — усмехнулся Вадим.— “Каллистяне”, “Звездоплаватели”, эники-бэники… Мало собственных утопий, подавай инопланетные, причем на блюдце! Без пересадки из сумеречного настоящего в солнечное будущее. Ну да, когда-то и я с надеждой вглядывался в небо,— но если мы и дождались, то кого? Уж никак не коммунаров, и я даже не уверен, что из-за облаков. — Конечно, из-под земли! — огрызнулся Тим так обиженно, будто у него отбирали игрушку.— С рогами и хвостом, да? — Но ведь что такое каллистяне, подумай! Довольно простенькая, хотя и премилая экстраполяция наших тогдашних надежд — от которых ныне остался пшик, как ни печально. Если коммунизм состоится, то на каких-то иных принципах или на ином материале, качественно отличном от нынешнего. — На суперменах, что ли? — фыркнул щупляк. — На суперлюдях,— возразил Вадим,— в которых человечности будет куда больше, чем в теперешних. И связи между ними станут куда прочнее, хотя свободней. — Все это лирика,— отмахнулся Тим.— Вечно нас заносит в крайности!.. Пока что даже демократия нам не светит — выбраться б из дерьма, и то ладно. — Можно подумать, ты знаешь способ!.. — Что упираться надо — ты уже понял,— сказал Тим.— Но перед тем как определить способ, не мешало бы разведать цель, разве нет? — И заняться этим ты предлагаешь мне,— догадался Вадим.— Для кого ж я буду стараться: для себя, для тебя,— на чью мельницу стану лить? Или, как тот Ихтиандр, буду нырять за жемчугом, а распоряжаться станут другие? Хватит темнить, Тим! Ты ж знаешь: вслепую я не работаю. И плевать на ваши субординацию с конспирацией — накушался этим при прежней и нынешней властях. Пока не состыкуюсь с вашими заправилами, не вызнаю цели, хрен вы от меня чего дождетесь!.. — Погоди, Вадик, ну погоди! — Тим закрестился, ошеломленно смеясь: — Свят, свят, свят… С чего ты на меня напал? Что ты несешь, какая организация! Ты чего, Вад? — Про организацию ты сам сказал,— заметил Вадим.— А я, может, имел в виду вашу лабораторию. Ты кому лапшу вешаешь, суслик? — “Я не суслик, я барсук”,— машинально отозвался Тим и спросил с беспокойством: — Тебе и вправду чего известно? Но я ж никогда… — Просто я тебя знаю,— оборвал Вадим.— Ты жить не можешь без интриг или заговоров, Тимушка, это у тебя в крови — скажешь, нет? В средние века, при каком-нибудь дворе, тебе б цены не было, и угодил бы ты в графья либо на плаху. Сейчас правила иные, для них ты мало подходишь — вот и маешься. Нынешняя система тебя выдавила — значит, ты непременно станешь под нее копать и, конечно, не в одиночку: ты ж не я. А кто сейчас в оппозиции? Пожалуй, немногие из спецов да вольные творцы — если не считать крутарей. Но последних ты убоишься, а среди прочих тебе самое место. Вопрос в том, на что годятся твои заговорщики? — Ну чего ты от меня хочешь? — с тоской вопросил Тим.— Злыдень! — Я? — удивился Вадим, вынимая из компа дискетку.— Абсолютно ничего. При условии, что и ты ничего от меня не ждешь. Он спрятал дискетку в ящик, насмешливо наблюдая за напряженным лицом приятеля. Поинтересовался: — Думаешь, здесь и оставлю? Ага, разбежался!.. Я ж насквозь тебя вижу, забыл? Насвистывая, Вадим достал из ящика, будто из ларца с сюрпризами, давешний предплечный брус, снятый с убитого Шершня, и принялся сосредоточенно его разбирать, время от времени поглядывая на Тима. — Чего это? — воспылал тот, падкий на подобные штуковины, как и любой нормальный мужик. — Оружие,— ответил Вадим.— Я назвал его иглометом. Пуляет вот этими спицами, по отдельности либо пачками, почти бесшумно. Убойная сила чудовищная: доспехи прошивает, точно картон. — Дальность? — Для города — вполне. — И откуда? — От верблюда,— отрезал Вадим,— двугорбого. Так и выложу тебе все!.. Честный обмен, забыл? — Значитца, так,— решившись, сказал Тим.— Сейчас я дискеточку приберу, да? А завтра, ближе к вечеру, сведу тебя кое с кем. Идет? — А не врешь? — Слово! В самом деле, Вадим ощутил его искренность. Беда в том, что завтра Тим с той же убежденностью сможет пообещать прямо противоположное. Отличная штука — искренность… если уметь ею пользоваться. Вадим снова достал дискетку, задумчиво повертел. — Да на,— он бросил дискетку Тиму,— подавись! — “Вот теперь тебя люблю я”,— бодро сказал тот.— А чего станешь делать дальше? Я ж вижу: ты нацелился на что-то!.. Оказывается, за тридцать лет знакомства и он наловчился проницать Вадима. — Во-первых, пора перестать уповать на забугорного барина,— заговорил Вадим.— На фиг мы сдались ему, сам подумай? Во-вторых, главные события здесь происходят ночами,— значит, придется менять режим, благо и так почти не сплю. В-третьих, надо разобраться наконец с мясорубками, пока они не захлестнули город. — Кажись, ты на что-то намекаешь? — На то, что их становится многовато для одиночек, даже для целой банды маньяков. Но вытворяют это именно люди, хотя и странные. Загородное зверье тут ни при чем: оно б не оставляло трупов — только кровь да немного костей, самых неудобоваримых. А если убийства массовые, значит, убийц много и с каждой неделей становится больше, словно распространяется эпидемия. Вспомни Варфоломеевскую ночь, когда весь город будто сошел с ума, превратившись в маньяка!.. Правда, в Париже это случилось сразу, зато и прошло быстро, а наша крыша съезжает помалу — но, видимо, напрочь. Каждый начинает искать жертву по силам, упражняясь пока на девицах да на таких вот бедолагах,— Вадим подергал задремавшего Жофрея за свисающий хвост.— А что будет, когда шакалы станут сбиваться в стаи? Впрочем, вряд ли им это позволят,— спохватился он.— У них другое предназначение: стадное,— кого-то ведь надо доить? А в сторожа определят нынешних волков. — Крутарей, что ли? — Может, их,— согласился Вадим.— А может, они сами накопят силенок и подомнут управителей. К твоему сведению, эти ребята прекрасно знают, чего хотят, и умеют своего добиваться — в отличие от спецов. Только сперва они разберутся между собой — а похоже, у наших крутарей слишком много гонора и азарта, чтобы договориться мирно. В Чикаго бы это еще прошло, но не у нас. — Все-таки с чего ты начнешь? — спросил Тим. — Как раз с убийств. Помимо прочего они могут вывести на куда более масштабные вещи. — А самих мясорубок тебе недостаточно? — Я понимаю: ужасна каждая смерть; — ответил Вадим.— Но даже тут уместны сравнения, хотя бы количественные. Сейчас не до эмоций — нужен беспристрастный анализ этого кошмара. А для анализа мне не хватает данных. Не знаешь, через кого можно разжиться? Наверно, это не так и трудно: вряд ли такая информация засекречена. — Как понимаю, ты делаешь заказ? — Только не надо интересоваться оплатой — хватит с меня крутарей! — Ага, хлебнул! — позлорадствовал Тим.— Не боись, здесь возьмут не звонкой монетой, даже не камушками — натурой. В смысле: тебе — данные, с тебя — выводы. Подходит? Отчитываться будешь каждый вечер. А я стану к тебе наведываться, благо к этому привыкли. Вадим поглядел на него со снисходительной усмешкой. — Мне это нравится! — сказал он.— Уже требуешь с меня отчета. Давно не командовал — соскучился? Хоть маленький, да начальник! — А вот роста касаться не будем,— отшутился малыш, все же смутясь.— Рад, что вымахал, да? — Запомни, Тимка, если еще не понял: ни в какие организации я входить не собираюсь — я вне любых стай, даже самых возвышенных!.. И что за компашка у вас, если даже за неумеху вроде меня хватаетесь, точно за соломинку? Наверно, сплошные теоретики? — По-твоему, мы должны объявить набор боевиков? — огрызнулся Тим.— Так они либо в крутари, либо в репрессоры подались — вот там есть где развернуться и чего наварить!.. К нам-то зачем идти? — А у самих, что ли, кишка тонка? Да уж, это не салонные игры — тут правила жестче. Не пожалели бы, что ввязались. — Как будто у нас есть выбор! — И мне выбирать особенно не из кого,— согласился Вадим.— Сойдет за неимением. — Ну спасибо. — Да подавись! Оба одновременно ухмыльнулись, расслабились и наконец приступили к чаепитию. Немедленно пробудившись, Жофрей спустился Вадиму на колени и стал из-под его руки деликатно принюхиваться к пирожному, интересуясь: чем это угощаются тут — без него. — Ты-то при чем? — проворчал Вадим, однако сунул коту немного крема на пальце.— На, дурачок, травись. Тот осторожно лизнул, затем неожиданно смахнул все, щекоча палец шершавым розовым язычком. — Ишь ты — удивился Вадим и порцию повторил. Сметя и это, котейка удовлетворился и снова заснул, теперь у хозяина на коленях. Наверно, Жофрей решил лечиться от побоев сном, а также усиленным питанием. — Что, Юльку с тех пор не видел? — небрежно спросил Тим, прихлебывая душистый чай. — Козел старый,— сказал Вадим,— все-таки раскатал губу!.. Нет, даже на тренинг не явилась. — Что ли и мне заняться? — предположил Тим, задумчиво трогая себя за пузико.— Внутри я — Аполлон! — Да уж никак не Сократ. Думаешь, там мало Аполлонов? — Так ведь я ж еще и забавный! Женщины это любят.— Тим вздохнул и добавил: — Как правило. — Что, очкарик, влип? — позлорадствовал Вадим.— Не все ж тебе сердца разбивать — походи и сам с разбитым. — Хорошо быть молодым — а, Вадька? Ты-то как огурчик. — Хорошо быть здоровым. И умным. — И красивым,— подхватил Тим.— И сильным. И богатым… Ничего не пропустил? — Он снова вздохнул.— Между прочим, что за чай? — спросил вдруг.— Совершенно необычный букет — никак не угадаю сорт.— Тим мнил себя знатоком чая, а впрочем, действительно разбирался в этом неплохо.— Хотя заваривать не умеешь,— добавил он мстительно.— Учишь тебя, учишь!.. — Из потусторонней травки,— объяснил Вадим и усмехнулся: — В самом деле, я не шучу. Кстати, можешь прихватить щепотку — твоим теоретикам на исследование. Не все ж им задания раздавать. — Тебе, пожалуй, раздашь: где сядешь, там и слезешь… Кстати, не слыхал? — сказал Тим неожиданно.— Гога пропал. — Гога? — вскинулся Вадим.— А черт!.. Откуда знаешь? — Да уж знаю. На работу не вышел, в общаге никаких следов. Все как обычно. — А семья? — Говорят, он отправил своих погостить к жениному дяде, в глухомань. Теперь вряд ли вернутся. — Сужается круг, а? — спросил Вадим мрачно.— И кто их только наводит!.. Не пора ль и тебе, Тимушка, менять дислокацию? — Кому я сдался, господи!.. — Ах, Гога, Гога… Как он-то влетел? Ведь просчитывал на десять шагов. — Может, просто слинял под шумок? — предположил Тим.— А придет время — снова всплывет? — Дай-то бог. Тим скоро ушел, умяв две трети пирожных и основательно приложившись к печенью. С собой унес дискетку, а также образцы чужеродной травы и осколки звериного панциря, отщепленные пулеметом Гризли. Черт знает, может, в той странной компании сыщется хотя бы один приличный биолог? И химик. Конечно, и хороший психолог не помешает. А социологи, экономисты? Господи, отпусти меня на волю!.. Что там сегодня по ТВ? Итак, что имеем? — размышлял Вадим, механически перекладывая стопки белья со шкафных полок на диван. Странности все прибывают — чем дальше, тем быстрей. Причем неизвестно, где их больше: снаружи или внутри. Или это связано? Ну вот чем, к примеру, располагаю я? Во-первых, идеально настроенной и сбалансированной нерво-системой, вдобавок подкрепленной разросшимся Это еще не внепространственные закоротки, однако реакцию ускоряет едва не вдвое. К тому ж любые подсмотренные движения я усваиваю сразу и накрепко, будто переписываю из чужой памяти,— с помощью того же Во-вторых, подправленным омоложенным телом, абсолютно здоровым и способным к регенерации — невиданно быстрой, точно у вампиров. При этом к крови меня не тянет, а садизм душу не греет, как полагалось бы. В-третьих, странной способностью к озарениям: будто время от времени я углубляюсь душой настолько, что ощущаю Абсолютное Знание. Информационные поля, чтоб им… В-четвертых, очень похоже, Обнажив в шкафу приборную панель, Вадим включил приемник и пробежался настройкой по частотам, вылавливая станции, еще доступные его приборам. Теперь он представлял, почему с каждым месяцем все меньше становится спутниковых программ и отчего удлиняется мертвый период на пике ночи, когда не ловится ни одна,— это нарастает крутизна подбугорных склонов. Уже нетрудно прикинуть сроки полного затмения эфира. Здешний климат к тому времени изменится окончательно, а губернией завладеет чужая природа. И что начнется затем? Как по расписанию, каналы вырубились, и Вадим со вздохом отключил приемник. Спрятав приборы за стопками, принялся наводить в квартире марафет, стараясь не слишком скрипеть полом. Но не успел он убрать со стола и вымыть посуду, ссыпав крошки разгулявшемуся к ночи мышонку, как в дверь опять постучали. Для подтверждения глянув на Жофрея, сейчас и не подумавшего прятаться, Вадим безбоязненно открыл и пропустил внутрь Алису, красавицу губернского масштаба, тоже что-то притаранившую в клюве своим домашним любимцам. Конечно, Вадиму было приятно видеть ее, всегда цветущую и ухоженную,— но не слишком ли она зачастила сюда? Проводить каждую ночь с ведущей дикторшей Студии, наверное, лестно, однако хлопотно. К тому ж Алиса не из тех, кто согласится делить Вадима с кем-то или чем-то,— рано или поздно потребует его целиком. А что он сможет дать? Однако сейчас за ее избыточной живостью Вадим ощутил неладное и отправился ставить чайник, по мере сил разыгрывая из себя радушного хозяина. Потискав котейку, тоже на диво безропотного, Алиса водрузила на столик сумку и принялась раскладывать по тарелкам отборные продукты, будто явилась спасать их от голодной смерти,— при этом не забывая потчевать заинтригованного Жофрея лакомыми кусочками. Кажется, он наконец дождался кошачьего рая — за столько месяцев страданий! — “Я к вам пришел навеки поселиться”? — не удержался Вадим, наблюдая за ней с растущим беспокойством.— Или, по-твоему, я выгляжу настолько изможденным? Мать, остановись!.. Я же только из-за стола. И котейку пожалей — куда ему столько? — Было б о чем горевать,— пожала плечами Алиса, убирая опустошенную сумку на пол, а сама с ногами забираясь на диван.— У нас этого добра!.. — Ну да, “что тут пить”? — качая головой, подтвердил Вадим.— То-то мне приходится так воевать за твои бока. — Вот и восполнишь калории,— сказала она равнодушно.— А нет, так выбрось. — “Пропадай моя телега!” — возгласил Вадим.— Ладно, подружка, чего стряслось? — Марк меня избил,— ответила Алиса тем же спокойным голосом.— Впервые за все время. Причем, обрати внимание, не тронул ни лица, ни груди — помнил, мерзавец, где служебный инвентарь, все рассчитал. А как обзывался, ты б слышал! — Чуть помолчав, она добавила: — Знаешь, теперь я его боюсь. Вадиму сделалось настолько мерзко, будто он провалился в сортирную яму. Бог мой, с тоскливым недоумением подумал он, ну что за дерьмо — вонючее, первостатейнейшее!.. Зачем же они сами в него лезут? Нравится ходить извоженными с головы до пят? — И что? — спросил он.— Ты-то чего собираешься делать? — Что я могу? — безнадежно сказала Алиса.— Ни квартиры, ни пайка приличного. Я ж только диктор, а за популярность нам не приплачивают. Придется терпеть. — Может, поговорить с ним? — предложил Вадим, с отвращением представляя, как станет метелить Марка по сытым скулам, срывая с них кожу, кроша зубы.— Вдруг подействует? — И думать не смей,— испугалась Алиса.— За ним теперь столько стоит: вся Крепость! Он же “золототысячник”, забыл? Только хуже будет — обоим. Тебя прищучат, а на мне Марк потом отыграется. — Дерьмо! — выругался Вадим, жалея, что не хватает решимости на большее.— И все они там. “Золототысячники”, мать их!.. Ладно, ты прихватила свои мази? Давай подлечу. Выпростав женщину из халата, Вадим разложил ее на диване и стал прощупывать синяки, чувствуя, как с пальцев стекает целительное тепло, расплываясь по нежной плоти, растворяя болезненные уплотнения. При серьезных ранениях это вряд ли бы помогло, но для мелочевки хватало. — Помнишь, каким он был после Отделения, когда все пошло наперекос? — бормотала Алиса примятыми губами.— В подушку рыдал, у каждого прощение вымаливал, в окно бросался. Еле оттащили тогда — окровавленного, скулящего. (“Весь израненный, он жалобно стонал”,— пробормотал Вадим.) А как в мужья напросился, помнишь? Измором же взял: дождался, пока влетела в трудную полосу и растерялась по малолетству,— тут Максик и случился рядом, приголубил. — Обычная тактика этих паучин,— поддакнул Вадим.— Главное — не стесняться просить. И давить, давить на жалость, пока не уступят. Вот и достаются им лучшие девы. Зато потом на тех отыгрываются так, что остаются одни оболочки. Встречал я таких. Он продолжал что-то говорить, рассказывать, вспоминать — безмятежно ровным, даже заунывным голосом. При этом не прекращал обрабатывать ее болячки, постепенно, по мере их устранения, переключаясь на обычный массаж, уже потребный Алисе как наркотик. Совершенно обмякнув, она распласталась ничком, даже глаза прикрыла, словно утешилась наконец. А на лице проступало блаженство, почти равное страданию. — Ей-богу, чтоб испытать такое, не страшно пройти через побои,— разомлевшим голосом пролепетала женщина, когда самозваный лекарь завершил процедуру — Ты кладезь, Вадик! Это куда круче прежнего. Теперь бы еще… Черт возьми, братик, за столько лет можешь хоть раз сходить мне навстречу! — распаляясь, воскликнула она.— Неужто никогда тебя не попробую? — Вот мы и снова в форме! — сказал Вадим, шлепнув по ее роскошному заду, чтобы пригасить страсти.— Если б от побоев оставались только синяки… Так чего ты еще не пробовала, извращенка? Что-то там с “братиком”, да? Оч-чень интересно. Смеясь и всхлипывая, Алиса вскинулась с дивана и побежала в ванную, даже не убоявшись холодного душа. Освеженная и остуженная до гусиной кожи, вернулась в комнату, нырнула в приготовленную Вадимом постель и сразу принялась за чай, уже разлитый по чашкам, ревниво выспрашивая, откуда взялось домашнее печенье да из чего сделано варенье, и заверяя, что сама бы управилась не хуже. Потом стала жаловаться на изменившиеся Студийные порядки, на прогрессирующий дебилизм передач, которые она, к счастью, не смотрит и не смогла бы смотреть — настолько они смахивают на бредни “развитого социализма”, уже тогда отдававшие маразмом. Но сейчас, когда подобный идиотизм должен бросаться в глаза, на Студии в упор этого не замечают, будто забыли все напрочь,— а может, только делают вид. Самое странное, что и публика не возбухает, словно ее приучили к такой отраве, постепенно наращивая дозу,— даже полно восторженных отзывов. И это не официозная статистика: Алиса судит по своим приятелям и знакомым, а им какая выгода врать? Но более остальных оборзел сам Главреж, наша неувядающая звезда, уже перетрахав на Студии все, что движется (“И что вещает с экрана?” — невинно вставил Вадим), включая большинство мальчиков — от сорока лет и ниже. А уж старлетки в его кабинете кувыркаются штабелями, особенно с наступлением ночи. И откуда такая потенция в его возрасте? — похоже, у него не опускается никогда. Кстати… Вадиму-то, конечно, плевать, но ведь и Марк стал домогаться ее каждый вечер, перед уходом на службу (“Разве не знал? Они теперь работают ночами”.),— это Марк, который раньше лишь по праздникам на что-то отваживался!.. И не ухмыляйся, пожалуйста, мне от этого никакой радости: все равно что на кол надеваться. Он ведь даже не пытается разогреть,— хоть сама загодя смазывайся кремом!.. Ну что ты все хмыкаешь? Думаешь, приятно, когда тебя используют в качестве раздражителя, вроде ствола с дуплом или пластиковой куклы,— лишь бы отстреляться? Это только противно… и больно. Потом, разве Марк один такой? Да все вокруг будто с цепей посрывались и кинулись метить территорию собственной спермой. Или на них служба так действует? Представляешь, каждую ночь раскручивать эти дурацкие игры: кто там кого и на какой кривой обскачет,— в самом деле можно озвереть!.. Но что поделать: все равно мужчины должны в это играть — иначе какой смысл? — Метить территорию? — с усмешкой спросил Вадим.— Верно схвачено, в самую точку. Только это повадки кобелей, а не мужчин. — Разве есть разница? — А разве нет? Ты еще не ощутила ее собственным нутром? Или тебя очень тянет на несгибаемый сук Главрежа? — Бр-р-р,— содрогнулась женщина.— От него в холод “так и кидает”. Нет, правда, Вадичек, силы-то в нем, может, много, зато тепла нет совсем. Весь прохладный, точно лягушка, а сук и вовсе ледяной. — Избавь от деталей,— брезгливо поморщился Вадим.— Ударилась, понимаешь, в воспоминания. Еще за мемуары засядь! — Может, у него это возрастное — а, братик? — предположила гостья.— Вот когда ты меня лечил, я ж чувствовала, какие у тебя горячие пальцы. А когда спали рядом, так и полыхал жаром. — Точно жар-птица, да? — проворчал Вадим смущенно.— “А во лбу звезда горит”. — Я серьезно!.. — Это не та теплота,— пояснил он,— не градусы. Во всяком случае, не только. — Потому мне и хочется побывать на, твоем суку,— заключила Алиса. — Для сравнения или чтоб согреться? Боюсь, разочарую. — А ты не бойся,— вкрадчиво сказала она.— Пугливый какой… Вадим понял, что пора сворачивать с этой темы, скользкой, точно каток,— пока женщина не принялась за него всерьез. И где гарантии, что на сей раз он устоит? Конечно, Алиса — не его стиль, однако другие варианты еще хуже (за единственным исключением). А с возрастом на подобные вещи смотришь шире — в смысле, уже не так привередничаешь. — Ладно, ты напилась? — спросил Вадим грубо.— Давай-ка приберу — баиньки пора. Собрав на поднос посуду и почти не тронутую еду, он ретировался на кухню. Посуду свалил пока в раковину, а продукты выложил на кухонный стол и принялся было сортировать по срокам хранения, но тут же притормозил, брезгливо сморщась. Посредине стола зацепенел здоровенный, обалдевший от такого изобилия таракан и только угрожающе шевелил усами, видимо, не зная, с чего начать. Покачав головой, Вадим осторожно ухватил усача пинцетом и уронил за окно, оставив без угощения. Иди-иди, погуляй на просторе — и без тебя хватает иждивенцев. Но те хотя бы братья по классу: млекопитающие! Разобравшись с дарами и ополоснув чашки, Вадим вернулся в комнату. Алиса дремала, поплотней закутавшись в одеяло, а теплолюбивый Жофрей уже пристраивался под ее пышный зад, рискуя оказаться погребенным при первой же смене позы. Прогнав дурашку в ноги, Вадим разделся и с опаской лег рядом с женщиной, стараясь не разбудить. Однако Алиса, конечно, сразу надвинулась на него, а частью и привалила, будто тянулась к теплу не хуже Жофрея. Или давешних болотных пиявок. Не странно ль, что ее соседство навевало на Вадима сонливость? Но тут в дверь снова стукнули — если костяшками, то очень и очень деликатными, явно не мужскими. — Черт,— пробормотал Вадим.— Чего не терплю, так это накладок. — Может, не открывать? — спросила Алиса, тотчас проснувшись. — На такой стук я открываю всегда. А вдруг пришли за помощью? Сорвавшись с дивана, он натянул шаровары и распахнул дверь, уже предвкушая, кого увидит. В самом деле, перед входом стояла Юлька, вымокшая насквозь, даже слегка припорошенная снегом,— притом что облачена была в знакомый сарафанчик и босоножки на шпильках. Естественно, трясло ее, точно под током, а фразы, которые Юля пыталась сложить побелевшими губами, расшифровке не поддавались. Сейчас она мало походила на того шаловливого прелестного полуребенка, из образа которого старалась не выходить,— скорее на недоутопленного котенка. Молча Вадим втянул ее в квартирку, придерживая за локотки провел на кухню, где тотчас стянул с гостьи мокрое платье и принялся растирать продрогшее тело снизу доверху, не жалея дефицитного спирта,— пока девочка не перестала дрожать. По счастью, спасительный чан, обогревавший его квартирку ночами, уже дымился от пара, а запасов кипятка в нем хватало, чтобы наполнить ванну почти горячей водой. Так что через пяток минут Вадим смог уложить туда девочку для окончательного согревания, повесив отжатый сарафан сушиться над газом. Затем присел перед ванной на корточки, продолжая и в воде разминать ее покорную плоть. Юля глядела на него распахнутыми глазищами, почти не мигая, и от этого растерянного взгляда, вопиющего невесть о чем, хотелось спрятаться. — Я могу остаться? — внезапно спросила она.— Хотя бы на ночь. — Что, в ванне? — изобразил удивление Вадим, лишь бы не закряхтеть от неловкости.— А не утонешь? — У тебя там тетенька, да? — поинтересовалась Юля с ехидцей.— Согревает твои старенькие кости. Ну так второй бок свободен? Мне хватит, я не жадная. Помещусь — тютелька в тютельку, дяденька в тетеньку. А девонька тем временем поучится плохому. Она пыталась выдерживать обычный тон, однако голос предательски вздрагивал, будто в любой миг мог сорваться в рыдания. — Ладно, хватит показухи,— сказал Вадим.— Что случилось? — Ничего,— равнодушно ответила Юля.— Все прекрасно, маркиза!.. Если не считать, что меня пытался изнасиловать собственный папуля. Не удержавшись, Вадим присвистнул: “Ни фига себе!” — А что? — продолжала девочка.— Он ведь такой большой босс-с-сяк, почему не позволить себе — кто ему чего скажет? Вообще, откуда знать, может, он для того меня и зачал? Видел же, наверно, что маменьки надолго не хватит. Я представляю, как потрудилась она для его взлета, если и меня он уже пробует подсунуть… соратничкам. — Ты не придумываешь? — осторожно спросил Вадим.— Все ж отец, какой-никакой. — Так что же? Надо будет, он еще настрогает. Сейчас столько бесхозных тёлок — на все вкусы! — Средневековье какое-то,— пробормотал он расстроено.— Махровое средневековье, ей-богу. — Ну почему обязательно средневековье? — возразила Юля.— Мой папенька обожает поминать книжицы про светлое будущее, умиляется тамошним порядкам до слез,— а себя, по-моему, втайне считает его полпредом в настоящем. Ну не повезло человечку, поспешил родиться!.. Как тебе такой коммунарик, а? Комарик-коммунарик… У нее опять задрожали губы, словно от холода, и, чтоб не заплакать, девочка принялась хулиганить, брызгая на Вадима водой. Немного успокоясь, добавила: — Это как у крестоносцев, знаешь? Можно мочить, грабить, насиловать, но если предан Богу, теплое местечко в раю тебе уготовано. Не Бог, а крестный отец какой-то, пахан воровской!.. — Ну что, он вот так прямо на тебя набросился,— спросил Вадим,— ни с того ни с сего? — Вот так прямо,— подтвердила Юля.— Явился среди ночи — лицо чужое, руки ледяные, глаза пылают. И если б не твой презент, от колдовских щедрот… Знаешь, я ведь давно с ним не пересекалась: днем он отсыпается, ночью пропадает. — И с чего все они заделались полуночниками? — удивился Вадим.— Не иначе сверху моду спустили. Ему вдруг пришло в голову: а не придумывает ли Юля? Проще говоря, не врет ли? Сколько б его ни ловили на доверчивости, Вадим продолжал даже заведомую ложь принимать за чистую монету. И только затем, вспоминая о прежних обманах, начинал исподволь прощупывать собеседника. И что за радость: дурить голову такому лоху? Впрочем, истории обеих гостий стыкуются настолько, будто они сговорились,— что вряд ли. — Ничего,— пригрозила Юля,— он у меня попляшет. Я такое ему устрою!.. — Зачем? — спросил Вадим. — Чтоб ему было плохо,— повела девочка плечом. — Зачем? — повторил он. — А почему я должна спускать? — Что ты за других переживаешь: как бы кому сделать хуже. Лучше о себе подумай. — Но если мне хорошо, когда ему плохо? Он еще заплатит — за все! — Ты что, сильней его,— спросил Вадим,— или умнее? Куда ты лезешь? — И все равно я ему устрою: ткну харей в собственное дерьмо!.. — Можно быть либо стервой либо дурой,— попытался рассердиться Вадим.— Объединять в себе обеих — накладно. Когда на тебя разогнался бульдозер, разумней убраться с его пути. — “Разумненький Буратино”,— сказала Юля.— Живешь тихо, не высовываясь, в свое удовольствие. По ночам трахаешь кого захочешь, благо дурочек вокруг полно — стоит по головке погладить да мослами потрясти. Ты — кобель, да? Кобелино!.. — “Ума нет — считай калека”,— заметил он.— Не понимаешь, что заступила на чужую территорию? Твоя свобода кончается возле моего носа! — Это самая выступающая твоя часть? — Если не считать груди. — Но ведь для избранных ты оттопыриваешь еще кое-что? И как тогда насчет свободы? — Слушай, солнышко,— заговорил Вадим,— я ведь не обязан перед тобой оправдываться. Потому что, слава богу, у меня хватило ума…— Он заставил себя притормозить, почувствовав, что избыточно многословен, а значит, именно оправдывается.— Короче, тут нет криминала,— решительно сказал он.— Алиса — давняя моя приятельница, а здесь ночует потому… — Ну понятно! — перебила Юля.— Почему по старой дружбе не перепихнуться разок-другой? Никому от этого не хуже, а для здоровья полезно. Опять же теплее вдвоем!.. Что, не так? — Она отрывисто засмеялась.— Потрахаться, чайку испить, снова потрахаться, обсудить постановку или передачку, еще раз потрахаться под задушевную беседу — а все это вместе называется встречей друзей, да? — Теперь ты и вправду меня рассердила,— болезненно улыбаясь, сообщил Вадим.— А делать это не стоило: больше я не стану тебя щадить. — Сейчас уписаюсь с испугу!.. — Я понимаю, тебе плохо,— продолжал он.— Но ты хоть что-то сделала, чтоб избежать неприятностей? Либо как-нибудь их побороть? Ты умеешь только скандалить и ныть. Мечешься от билдеров до воображенцев, вертишь хвостом перед юнцами и стариканами, страдаешь из-за отсутствия смысла — но кто за тебя станет его добиваться? Даже любить по-настоящему ты не умеешь: чуть что — лапки кверху. И все вокруг виноваты — только не ты!.. Старый мудрый… дурак, сказал Вадим — уже себе. Что ты несешь? Кто и когда хотел знать о себе “всю правду и ничего кроме”? Кому она вообще нужна? Однако отступать было поздно. И Юлька уже смотрела на него иначе, хотя спрятаться от ее взгляда хотелось по-прежнему. — Ну почему ты такой? — спросила она. — Собственно, какой? — Блаженный, что ли. Ты безопасен и надежен, рядом с тобой расслабляешься. Но остальные-то другие, и каково после тебя возвращаться к ним — ты подумал? Вот если б ты брал под крыло на все время… — Я бы, может, и брал, да размах крыльев не позволяет,— сказал Вадим.— И пойдет ли это на пользу? Во всяком случае, я никому свое общество не навязываю. — Это что, предложение убираться? — Ни в коем разе! — испугался Вадим очередной неловко выстроенной фразы. (Сколько раз обжигался!) И что они такие мнительные — слова нельзя сказать, чтоб не извратили! Да еще из всех мыслимых толкований выберут самое для себя оскорбительное и будут стоять на нем вмертвую, сладострастно поворачивая воображаемый нож в воображаемой ране, точно завзятые мазохисты. И все попытки выправить ситуацию будут ее усугублять, словно им вправду доставляет наслаждение себя мучить, а через себя и его — виновного в неуклюжести, но уж никак не в злом умысле. А девочка уже выбиралась из ванны, разбрызгивая воду. — Слушай, прекрати! — потребовал Вадим.— Что за детство, в самом деле? Не отвечая, она наспех обтерлась, выскочила в прихожую и стала вколачивать маленькие ступни в босоножки. На всякий случай Вадим перекрыл вход на кухню, где сушился ее сарафанчик. Все-таки придется оправдываться, подумал он, уже готовый смириться. Правда, не с моими талантами этим заниматься, и вины за собой особой не вижу, но куда денешься? Эх, грехи мои, грехи… Однако Юля не дала ему даже такого эфемерного шанса. — Я позаимствую твой плащ,— сухо сообщила она, сдергивая с вешалки дождевик.— При случае верну. — Ты что надумала? — заволновался Вадим.— Эй, ты куда? С ума сошла — там же ночь!.. Молча она устремилась к выходу. Разведя руки, Вадим попытался ее задержать, но Юля попросту отпихнула его в сторону, и конечно, он не решился применить против девчонки силу, хотя мог вздернуть ее за шиворот, точно котенка. А Юля уже исчезла за дверью. Господи, будет мне покой? — в отчаянии подумал Вадим. Пора и мне в монастырь, как Ларисе,— вот там смогу наконец предаться раздумьям и творчеству. Черт, хоть разорвись!.. |
||
|