"Алтайская повесть" - читать интересную книгу автора (Воронкова Любовь Федоровна)Этот день будет праздником!У подножия Чейнеш-Кая целый день не умолкали голоса: – Анатолий Яковлевич, а я так сажаю? – Анатолий Яковлевич, а это какой сорт – «ранетка»? – Анатолий Яковлевич, а «пепин-шафрановый» – какое яблоко? – А у моего саженца очень корешки длинные, в ямку не влезают!.. Анатолий Яковлевич, уже успевший загореть под весенним солнцем, с потным лбом и засученными рукавами, носился по всему участку. Показывал, как надо сажать, как расправлять корешки, как привязывать колышки… и тут же объяснял, что «пепин-шафрановый» – яблоко очень красивое, глянцевитое, а что вот эти саженцы – «Ермак – покоритель Сибири» – это яблоко очень хорошее в лежке, а вот эти саженцы – «китайка»: она совсем не боится мороза и крепка на ветках. Вокруг Настеньки, которая раздавала саженцы, толпились ребята: – Настенька, мне «пурпуровую ранетку» дай, у нее яблочки красные! – Мне «пепин-шафрановый»! – А мне «Ермака», «Ермака»! – А мне разных – и «Ермака», и «ранетку», и «янтарную»!.. Школьники совсем забыли, что такое усталость. Они бережно разбирали яблоньки, разминали руками землю у корней, привязывали к свежим колышкам тоненькие, шаткие деревца. Кроме яблонек, Анатолий Яковлевич привез из Горно-Алтайска несколько десятков смородиновых кустов и несколько сотен кустиков клубники «виктория». Все это тоже надо было немедленно сажать, пока не засохли корни… Вместе со школьниками работали и учителя: и Марфа Петровна, и Анна Михайловна, и старенький учитель математики, и Григорий Трофимович… Говор и смех весь день не умолкали под горой. И никто не замечал, что Чечек, чем-то очень огорченная, молча и без радости сажает свои яблоньки. Но Костя заметил это: – Что, бурундук, устала? – Вот ишо! – сердито ответила Чечек. – Не «ишо», а «еще»! – Ишо! – Вот так – заупрямилась! Устала, так отдохни. А злиться нечего, однако. Костя ушел. Чечек проводила его мрачным взглядом и принялась расправлять корешки своей четвертой яблоньки: у каждого ученика было их по четыре. Чечек осторожно присыпала корешки землей, пока Мая держала колышек, и потом долго и ласково своими теплыми руками приминала землю вокруг саженца. Но тонкие черные брови ее по-прежнему хмурились и пухлые губы выражали обиду. Сумерки застали школьников в саду. Огромная задумчивая Чейнеш-Кая со своим мохнатым венком на вершине словно устала целый день глядеть на эту суету: она погасила на себе все краски – лиловые и оранжевые оттенки камней, зелень трав, белизну берез – и накрыла сад своей голубой тенью. Но это не помогло. Долго еще перекликались голоса, гремели ведра – ребята бегали за водой на Катунь и поливали саженцы. Ведер в школе оказалось мало – на всех не хватало. Чечек, видя, что ей ведра не дождаться, побежала в деревню, к Костиной матери, и попросила у нее бадеечку. Оттуда она сразу прошла на реку, зачерпнула воды; рассеянно поднимаясь по тропочке к саду, шла и плескала воду, шла и плескала, обливая свое пестрое, с красными цветочками платье. Чечек подошла к своим яблонькам, приподняла бадейку, чтобы полить их. Вдруг какой-то зверек шмыгнул у нее из-под ног в густой куст боярышника. – Ай! – крикнула Чечек и с размаху поставила на землю бадейку. – Кто это? В сад с громким криком неожиданно вбежал сынишка Анатолия Яковлевича, маленький Сашка. – Алеша! Алеша! – закричал он что есть мочи. – Скорей! Твои кролики убежали! Алеша Репейников бросился из сада. – Тише! Тише! – кричали на него со всех сторон. – Яблоньки – гляди! Налетишь – сломаешь! Алеша ничего не слышал. Он ринулся в сарай, где стояли кроличьи клетки. Одна была приоткрыта: кролик перегрыз веревочку на дверце и убежал. А за ним убежали и еще три. Алеша в отчаянии оглянулся кругом. Одного он увидел сразу – кролик жевал травку у садовой изгороди и пошевеливал длинными ушами. Он был очень доволен, что может побегать в вечерней прохладе по росистой траве. Алеша подкрался к нему и, с размаху упав на землю, схватил кролика, запер в клетку и побежал в сад: – Ребята, еще три кролика бегают! Ловить надо! – Ай, они все наши яблоньки погрызут! – завопили девочки. – Они все яблоньки попортят! И со всех сторон посыпались на Алешу упреки: – Вечно у него кролики убегают! – Кроликовод тоже! – Только их кормит да гладит, а углядеть не может!.. Кролики шмыгали по саду то тут, то там. Ребята гонялись за ними, кричали и еще больше пугали их. Не обошлось без несчастья: неуклюжий Андрей Колосков упал и сломал яблоньку Катеньки Киргизовой. Катенька старалась поставить сломанную верхушку, но верхушка падала, и Катенька громко плакала: – Мою самую дорогую, пепиновую-шафрановую, сломали! Двух кроликов поймали, а третьего нигде не могли найти. Алеша ходил по саду, заглядывал под каждый кустик и у всех спрашивал: – Тут не пробегал? Не видели? – А я знаю, где кролик сидит, – тихонько сказала Чечек Мае Вилисовой. – Где? – живо спросила Мая. Чечек кивнула на куст боярышника: – Там притаился. – Что же ты молчишь? – удивилась Мая и тотчас закричала: – Алешка, сюда! Он здесь притаился! Куст окружили, и Алеша схватил кролика. – Теперь все, – сказал он. – Уж попались, так теперь из моих рук не вырвутся! Ребята вокруг засмеялись: – Да сколько раз в твои руки попадались, а то и дело по улице бегают!.. Вечер темнел. Небо гасло за спиной Чейнеш-Кая. Ребята медленно, не торопясь пошли из сада, очень усталые и очень веселые. Все было посажено, все было полито – пусть приживается! – Этот день для нас очень большой, – сказал на прощание Анатолий Яковлевич. – Мы заложили сад, первый сад в нашей округе! Давайте запомним это число – двадцать седьмое апреля! – И пусть это будет наш юннатский праздник, – подхватила Марфа Петровна, – праздник сада! И в будущем мы каждый год будем праздновать этот день! – И не учиться? – крикнул Семушка из шестого класса, известный ленивец. Все засмеялись. – А Семушке только бы не учиться! – Нет, учиться все-таки будем, Семушка, – с улыбкой ответил Анатолий Яковлевич, – но будем в этот день делать юннатские доклады, будем отмечать наши юннатские успехи и производить новые посадки… Постепенно и в колхозе сад заложим, и у каждого двора яблонь насажаем, и в полях лесозащитные полосы вырастим… Да, столько еще у нас с вами работы и радостей, ребята, что и жизни нашей, пожалуй, не хватит! Чечек побежала к Евдокии Ивановне, понесла бадеечку. Желтый Кобас попрыгал вокруг нее, похватал за платье, но Чечек только отмахнулась от него: – Ну тебя, Кобас! Не лезь ко мне, а то стукну! – Входи, входи, Чечек! – ласково встретила ее Евдокия Ивановна, принимая бадейку. – Сейчас свет зажгу. Наших-то мужиков еще дома нету. Чечек молча уселась на лавке. – Ты что невеселая, или устала? – спросила Евдокия Ивановна. Она щелкнула выключателем, и мягкий свет озарил ее розовое улыбчивое лицо и светло-русые колечки волос, вьющихся около ушей. – Я не устала, я же не устала! – ответила Чечек. – И Кенскин думает, что я устала! И еще думает, что я злюсь. А конечно, злюсь, когда обманывают! – У Чечек задрожал голос, и она сердито насупилась. – Э, вот как? Обманывают? – удивилась Евдокия Ивановна. – А кто же это обманывает тебя, Чечек? – Все, все! И Анатолий Яковлич и Кенскин! – И Константин? Ну подожди, мы ему сейчас зададим жару, пускай только придет! – А я уже пришел, – отозвался Костя из кухни. Он вошел в горницу и чуть-чуть удивленно посмотрел на Чечек. – А за что же это мне жару, однако? – За что! – крикнула Чечек. – А за то, чтобы не обманывал! – Чтобы не обманывал?.. – Ну да! А как будто не знает! Притворяются все! Сказали – яблоньки будем сажать, а сами… Чечек вдруг громко заплакала, облокотившись на стол и закрыв лицо ладонями. Костя поглядел на Чечек, поглядел на мать – и снова на Чечек: – Ну, что же? Сказали – будем сажать яблоньки, так и посадили!.. – А, посадили! А какие же это яблоньки? Ты думаешь, я не знаю, какие яблоньки бывают. Яблоньки все в белых цветах и в розовых – все в цветах. Я же думала: полная машина белых цветов, а это какие-то прутики. На них даже листьев и то нету! Думаешь, если я из тайги приехала, то и не знаю ничего? А я вот знаю! Костя усмехнулся: – Вот так, покричи еще. А я пока пойду руки вымою. – И он пошел в сени к рукомойнику. Мать засмеялась. – Ох, Чечек! – сказала она со смехом. – Ох, бедняжка! Да кто же тебе сказал, что яблоньки сразу цветут? – Все говорили! И девочки наши говорили, что у яблонек розовые и белые цветы. Да я и на картинке видела… А они – вон какие! – Да у этих тоже будут цветы – не сразу же! Ведь эти прутики еще не яблоньки, они еще яблоневые детки! Чечек посмотрела на нее мокрыми черными глазами: – А тогда почем они знают, что это яблоньки? А может, это осины какие-нибудь? – Так ведь их же у Лисавенко из яблочного зернышка выращивали. А из яблочного зернышка осина вырастет разве? Евдокия Ивановна рассмеялась, Чечек улыбнулась тоже. А когда Костя, умывшись, вошел в горницу, она соскочила с лавки ему навстречу. – Кенскин, – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – ты скажи – только говори правду! – ты мне скажи: а наши яблоньки все-таки будут цвести белыми цветами? Ну когда-нибудь будут? – Конечно, будут, – ответил Костя. – А как же? Придет время – и зацветут. Ты этот первый цвет увидишь. – А ты? – А я – нет. Меня уже в нашей школе не будет тогда… – И, слегка отстранив Чечек рукой, Костя сказал: – Мама, а что это отец не идет? Ужинать бы… – Сейчас соберу… – сказала мать. – Садись, Чечек! Чечек, усевшись за стол, задумчиво глядела на Костю: на будущий год его уже не будет здесь!.. А Костя, подвигая к ней поближе хлеб и масло, сказал: – Ну что, накричалась? Все выложила? Эх ты, бурундук. Как чуть что, так уж и плакать. А еще тоже – в пионеры собралась! – А я и не плачу! – досадуя на прорвавшиеся слезы, ответила Чечек. – Я са-авсем и не плакала, это просто слезы выскочили. Буду я плакать, вот еще! Вскоре пришел отец. Стали ужинать. После ужина Костя долго рассказывал о том, что он увидел в Татанаковском логу: о яблонях, стоящих бессчетными рядами, о склонах, заросших смородиной, о ягодных плантациях… И особенно подробно рассказал он о яблоньке, которую видел в теплой ложбине, о том, какая красивая и нарядная она стояла – вся белая и вся розовая… Отец внимательно слушал Костю и тихо повторял: – Да. Видно, время меняется. Время меняется… |
|
|