"Счастливо оставаться" - читать интересную книгу автора (Измайлов Андрей)

Измайлов АндрейСчастливо оставаться

Андрей ИЗМАЙЛОВ

CЧАСТЛИВО ОСТАВАТЬСЯ

Повесть

...Пишешь, пишешь - как есть. Или, вернее, представляется, что так есть. Вот и пишешь.

Потом читают, читают. И говорят:

- Так не бывает!

- Бывает!- бросаешься в спор.- Еще как бывает! Массу людей знаю, с которыми именно так и было!- Убеждаешь, бия себя в грудь: - Да со мной самим же и было! Почти...

- Нет,- упорствуют,- не бывает так.

Тогда по-прежнему пишешь, пишешь, как есть. Но добавляешь рубрику: "Фантастика".

- А,- успокаиваются,- фантастика - другое дело.

В самом деле, не обвинять же фантастику в том, что ТАК НЕ БЫВАЕТ. На то она и фантастика. Более того! Читают, читают под этой рубрикой и говорят:

- Только почему вы. это фантастикой называете? Массу людей знаем, с которыми именно так и было, как тут написано! Да с нами самими же и было! Почти...

Вот и хорошо. Именно потому и пишу фантастику - ту, которая позволяет под новым углом зрения взглянуть на нашу сегодняшнюю жизнь со всеми ее проблемами, сложностями. Ту фантастику, которая позволяет эти проблемы и сложности преодолеть. Ведь для того, чтобы преодолеть, нужно, как минимум, рассмотреть

Именно фантастика дает такую возможность - заглянуть внутрь себя, поставить человека в такую ситуацию, где он проявляется весь какна ладони, где он может и должен принимать решения единственно правильные по его мнению, мироощущению.

Андрей Измайлов

СЧАСТЛИВО ОСТАВАТЬСЯ.

Что-то изобильно стало. Пространства много стало. Плохо стало. Целое одеяло, две подушки, простыней куча, вся тахта - и в моем распоряжении. Лежи себе как восточный пери на диване. Или пери - это она?.. В общем, лежи. И ведь действительно просторней стало, дышишь полной грудью. И руки раскинуть можно. Как на кресте. И хоть ногой за ухом почесать. А только почему все-таки плохо стало? Не так чтобы очень плохо, а как зуб. Его вырвали, а ты языком все нащупать пытаешься.

Ага! Жена ушла! Вспомнил! Поэтому и изобильно.

Она и раньше уходила. Только не всерьез, а по работе.

Работа у нее такая, что вечно по командировкам. И зачем вообще они нужны?.. Приезжает жена из командировки... Что, своих журналистов не хватает в Новгороде или там в Сидорове?!

Она всерьез ушла теперь. Привет, говорит, сцен не устраивай. Поживи, подумай. Заплати за свет. Светит Светик, светит ясный. Спой, Светик, не стыдись. Светка-конфетка. Свят, свят, свят...

А что думать? Денег нет и не предвидится. Дитяти тоже не предвидится. Отпуск предвидится - у меня в феврале, у нее в ноябре. Долгов - двести рублей, кредит, теща в гости собирается, Эрмитаж посмотреть.

Все как у людей. Про Лиду жена-Света явно не в курсе.

А если бы и в курсе была, то не поверила бы. Так что и здесь - как у людей. Если бы у нее кто-нибудь появился, так я бы сразу почувствовал. Это они комплексом мучаются - мы, мол, бабы, сразу чуем, если что не так. По идее уже лет пять как учуять должна. И ничего. А я бы понял сразу. Я так думаю...

Я это все не на тахте думаю. Я тахту вспоминаю потому, что спать хочу. Я в очереди стою. Просто мелочь комариная всю ночь жужжала и пикировала.

Хлоп-хлоп! Лицо уже болит, а они всё летают. И не спал. На самом деле комар мешал. А то про совесть еще есть версия, про раздумья над прожитым и пережитым. Так это все, как говорит друг детства-отрочества-юности-зрелости Петя Зудиков,- фуфель.

Потому что так даже лучше. Определенность - это вам не неопределенность. А то все времени нет выяснить, кто чем дышит, у кого что болит, кто о чем говорит.

Придешь домой - начинаешь изливаться. Понимаешь, мол, хлоридов в конденсате опять выше крыши, и с банками - туда-сюда, а времени - около трех часов. А этот идиот - интересно, есть у кого-нибудь начальник не идиот?- опять звонит! Переотобрать, говорит, пробу надо. Ну, я сцепился. Говорю... Да сними ты наушники!!! Муж тебе душу изливает! Чтоб тебе худо стало от этих последних известий! Счастье мое, что ты меня не слышишь!

Слышу, говорит, я все. Прямо так в наушниках и шпарит. Наугад. Ряженку, говорит, тебе там в холодильнике оставила. Целый стакан. Наша, говорит, тоже выдала! Вы что, -говорю ей, издеваетесь?! На летучке прямо так ей и говорю. Летучка у нас сегодня была, поэтому так поздно сегодня. И не кричи на меня! Говорю же - летучка была. А я вот такую передачу записала! Ну, под своей рубрикой: "Нетипичный случай".

А она говорит: "Ваш случай даже для нетипичного случая нетипичен!" Тут я... Ы-ых-хь! Убила бы!.. Чего ты надулся?! Я же объясняю-летучка была...

Ерунда какая-то! Никто ни с кем договориться не может и рассказать толком - тоже. Всё на потом оставляют. Или уж совсем развезет человека так ведь чуткими все стали, интеллигентными: запнется, умно в глаза глянет и говорит устало-устало. Мол, это уже меня понесло. Ну, бывает, не обращай внимания.

Да, дорогой ты мой! Если еще я на тебя внимания обращать не буду, то кто будет?! Телепатии, жалко, нет. Каждый думает, что она есть. И думает: "Какой ты глупый, что не понимаешь, и объяснять тебе - разве словами объяснишь?.! Не Тургенев ведь!"

И вот так бы жили и жили. И проницательно смотрели друг на друга. И думали: что же ты за дура-дурак!

И умерли в один день.

А так все на свои места встало. Жена-Света своими "антеннами" вроде что-то злободневное уловила и пропала. А мое место - между дамой в горошек и очкариком. Давка солидная, но корректная, ненавязчивая такая. Хвост у меня длинный - в двадцать человекоотпускников. Лето, юга, фрукты-овощи, толпы ненормальных. Если вдуматься, то птицы умней и логичней,- они зимой в жаркие страны улетают. Там зимой жарко. А летом зачем? Летом и здесь как на югах.

Так что один в очереди нормальный человек стоит - Виктор Ашибаев, химик-лаборант. У него начальник идиот, у него жена ушла, у него стресс, у него длинный выходной. Ему надо уехать подальше и там развеяться. Пеплом по ветру. С десяткой в кармане!..

Тоже, кстати, глупость умеренная, порывами до сильной. Как стресс так сразу уезжать! И как будто все должно лучше стать.

А что лучше? Ну, общий вагон. Трудовые, мозолистые пятки в проходе. И, как всегда, боковое место, а там ноги не влезают. И вода скучно-кипяченая, если попить. А если наоборот приспичит, то только на цыпочках, чтобы потом не хлюпало в тапках. Озонносажевый аромат. И где розетка "только для бритв 220 В", как раз ни одна порядочная бритва "220 В" не функционирует. А утром - уже приехали. И выжидай в тренировочных штанах на босу задницу, пока все мамы своим деткам зубки почистят, носики проковыряют, а потом и сами во все городское упаковываться начнут. И ведь с чадами в тамбур выходят - на испуг берут. Это тебе не автобус, попробуй места не уступить - ребенок оскандалится. И выкуриваешь с полпачки, хотя и не хочется. Но просто так стоять без дела у дверей этих как-то плохо. И в последние стометровки рельсов входишь, наконец, ногами "пистолетики" делаешь, стягиваешь подорожные штаны и натягиваешь подматрасные брюки. А стрелок на брюках столько, сколько раз на полке повернулся. А этих разов было много - все-таки жена ушла, и стресс. И брюки уже плиссе-гофре-кордоне. И только одна нога в брючине, а другая еще только в туфле и носке. А поезд-сволочь уже останавливается, а окно-сволочь, как всегда, не закрывается, а уже встречают, заглядывают, "ой!" говорят. И проводник-сволочь ручку трясет и на весь вагон надрывается: "Ты что, паря-сволочь! Веревку проглотил?!"

И куда за десятку уедешь? Ну, до Пети Зудикова.

А он - в ночную. А когда же тогда разговаривать, если не ночью? Не днем же!

Так что это дурная привычка просто - уезжать, как только стресс. Там плохо, где мы. И там не лучше, где нас нет. Все на одной Земле живем, в одной каше варимся. Одни космонавты вокруг колбасятся, сверху смотрят и говорят - красиво!

И пока я все это думаю, очередь впереди меня кончается, а сзади вдвое удлиняется. И очкарик меня по плечу стучит. И впереди уже нет дамы в горошек. А за плексигласом Мальвина в кудряшках голубых сидит и служебно-нежно глазищами хлопает.

Что, мол, молчишь, и улыбка - как у Бельмондо.

Только много вас таких за день. И говори-ка, дружочек, куда тебе надо. И пошлю я тебя туда посредством билета железнодорожного.

А мне уже никуда не надо. Я только себе говорю - нельзя падать в грязь лицом перед Мальвиной.

И тут же падаю в грязь лицом, говорю в динамик ее, на мыльницу похожий, обыкновенную глупость:

- Девушка! На Луну мне, в общем...

Но она и не замечает, что я упал в грязь лицом.

Щелкает своими тумблерами, в свои внутренние динамики бормочет. Потом кивает, поднимает глаза и говорит:

- В общем - нет. Есть в купейном. Будете брать?

Тут срабатывает этот самый рефлекс неприятия глупых положений. А когда он срабатывает, чаще всего оказываешься в еще более дурацком положении. Засыпаешь в автобусе, и тебя толкают на твоей остановке и спрашивают, не сходишь ли ты здесь? Но дверь вотвот закроется, а ты сидишь, как только что с ветки спрыгнул - толком еще не сообразил. И укоризненнодостойно говоришь: "Нет, спасибо. Я знаю. Мне на следующей". И едешь. И бежишь со следующей до предыдущей. А оттуда туда, куда уже бесповоротно опоздал. А там, может быть, в этот момент решается твоя судьба. И все это знаешь, еще тоскливо пробуждаясь в автобусе и чувствуя, как вместе с тобой пробуждается этот самый рефлекс.

Или идешь где-то в незнакомом. Уверенно и бодро идешь. И тебя предупреждают, что пропасть в ста метрах. Ты пожимаешь плечами и продолжаешь раскованно, энергично двигаться куда глаза глядят. И глаза глядят в пропасть через сто метров. И ты прыгаешь в нее солдатиком. Как будто сюда-то и шел, в пропасть и торопился.

Где-то, наверно, сработал рефлекс, когда я Светку решил сделать женой. И вот он, рефлекс, ещё раз сработал! Да посмотри ты на нее как нормальный человек на сумасшедшую! Спроси ты ее как нормальный человек: вы что, с ума сошли?! Или повернись кругом, закрой глаза - и мимо очереди быстрым шагом! В конце концов, первый и последний раз этих людей видишь! Но я говорю:

- Буду брать!

И Мальвина что-то вырезает, что-то пробивает, чтото протягивает в окошко и говорит:

- С вас девять пятьдесят. Отправление послезавтра в девять пятьдесят от Парка культурного отдыха.

И все. И улетела десятка неизвестно на что. Мелочь осталась на метро и газировку. Билет еще. На Луну.

Обыкновенный такой. На трамвайный похож. Даже цифр шесть - 323323. Счастливый вроде. И сверху крупно так - МИНЛУНТРАНС. Полетели, что ли?

Когда рефлекс перестает срабатывать, очень злишься на себя. Какая Луна?!! Двадцатый век!..

Хотя как раз в двадцатом веке на Луну слетать - раз плюнуть. Тем более что Мальвина в кассе за просто так деньги брать не будет. А за розыгрыш такого рода и с работы снять можно. Запросто!

И думаю я это, уже бредя по инерции в пространство. И пространство через полчаса оказывается Парком культурного отдыха. Я себя уговариваю, что пришел я сюда культурно отдохнуть. Хотя знаю, конечно, что не за тем я сюда пришел. И с души камень сваливается, когда вижу большие буквы: ПАРАД АТТРАКЦИОНОВ.

Ну, все понятно тогда. Только непонятно, почему аттракцион такой дорогой. И почему в центральных железнодорожных кассах на него билет продают. А может быть, один билет на всю программу?

Оказывается, ничего подобного. Аттракционов много, со всего мира понавезли. Выставка такая. Билеты и правда дорогие. Но не под десятку. И кругом люди прохаживаются с ухмылкой скептической. Мол, вот куда деньги уходят. И с этой же ухмылкой очередь занимают, выстаивают, потом садятся, ложатся, становятся, подвешиваются, проваливаются в эти аттракционы. Визжат, ухают, бледнеют, мужественно молчат, хихикают. И с такой же ухмылкой дальше идут.

И я дальше иду. Мимо "кресла-самосвала", "кордильерских горок", "электрического стула"... Мой билет на те билеты не похож.

А у домика одноэтажного я останавливаюсь. Он нарядный такой. В разный кирпич сложен - желтый, красный, желтый, красный. Над единственной дверью два аккуратных ноля. И картина, в общем, привычная.

Только дверь закрыта, а в ней на уровне глаз - окошечко вырезано. Там лицо с микрофоном, а под окошечком табличка:

ЗОНА ВЫСОКОГО ПЕРЕНАПРЯЖЕНИЯ. БОЛЬШЕ ОДНОГО НЕ СОБИРАТЬСЯ.

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ СОГЛАСНО КУПЛЕННЫМ БИЛЕТАМ.

МИНЛУНТРАНС.

Рефлекс пробуждается и требует полного игнорирования этой белиберды. Я себе же объясняю, что за кустами обязательно сидит группа резвящейся шпаны со своеобразным чувством юмора. Но лицо с микрофоном уже смотрит на меня. И смотрит недовольно.

И ведь МИНЛУНТРАНС написано! И какое право имеет эта рожа смотреть на меня недовольно?! Посадили тебя на место, деньги получаешь - вот и давай обслужи меня. Тем более у меня билет.

И я в окошко билет протягиваю и гадаю, что за аттракцион меня ждет на целые девять рублей пятьдесят копеек?!

Лицо берет билет, смотрит на свет и в микрофон говорит:

- Объявление надо читать! Согласно купленным билетам. А у вас не на сегодня, а на послезавтра. И без багажа не советую. Хоть пару вымпелов захватите. А то потом скандалить начнут: я не знал, да меня не предупредили, да что это за порядки!

Я, наверно, сразу понял, что никакой это не розыгрыш. А просто захотел узнать, как же это все? Весь процесс, так сказать. Технологию. Но лицо с микрофоном сразу поняло и сразу ответило:

- Капэпэ справок не дает! Проходите, товарищ! Больше одного не ообираться. Нас и так уже здесь двое. Если заметят - будут неприятности. Приходите послезавтра к девяти пятидесяти.

Обычно себя надо не то щипать, не то глаза зажмуривать. Чтобы проснуться. Но это ниоткуда взявшиеся суеверия. Потому что ни разу наяву не возникнет мысль - не сплю ли? А если и возникнет, то и без щипков сразу определяешь - не сплю. И у меня не возникает мысль про сон. А возникает мысль, что послезавтра я лечу на Луну.

И еще возникает мысль, что это даже не полет будет, а просто прыг в пространстве. Ноль-транспортировка - иного объяснения подобрать двум нолям под окошечком КПП невозможно. Один ноль - туда, другой - обратно. И еще возникает мысль, что когда вернусь - наградят чем-нибудь почетным. И по городам и странам прокатят. И Лиду можно будет с собой взять. И с ней по Венеции - в гондоле. И на площади с собором - голубей кормить. И на этой площади сфотографироваться, чтобы уже все поверили, что мы там были.

И еще возникает мысль, что с Луны я, пожалуй, не вернусь. Потому что с Лидой в Венецию мы не поедем и снова ограничимся прогулками на катерах по нашим каналам. И голубей будем кормить только у Исаакиевского.

Потому что Светкины "антенны" сразу на Луну среагируют. А я на Луне какая ни есть, но сенсация.

И не получится потихоньку. И шум будет. И Светка снова прицепится намертво. Ее и ценят-то за "антенны". Которыми она самое что ни на есть громкое раньше других улавливает. И еще за то, что в любой ерунде проблему откопает. Это в семье плохо, когда из-за каждого пустяка - проблема. А у них в редакции любят...

Так что от жены-Светы не отвязаться... А в гондоле втроем кататься?.. И у собора фотографироваться - опять все взвоют: "Монтаж! Монтаж!" И надоели эти все - и Пирайнены, и Целоватов, и Кузов, и недоростки Светкины, и сама она... Петя Зудиков вот только.

И Лида... Но с ними можно в телесвязи потрепаться.

Лида вот только...

И вот я думаю, что надо мне с Луны не возвращаться, а пока надо возвращаться домой. И там вымпелов наготовить и рубашку постирать.

Она неплохой, в принципе, человек. Психованный только. Но они все журналисты - психованные.

Судьбы растущего поколения, например, хорошо в газете решать. Но не на, дому же! На дому муж после смены есть хочет. И ему остатки "кирпича" с горчицей мало! А все остальное недоростки уже подмели. Хоть они и маленькие, но личности уже большие. И жрут эти личности - дай бог каждому! И конфликты у них с мастером пэтэушным, и любовь несчастная, и за побитого хулигана вместо ордена в милицию ведут, и на штаны с пуговичкой родители не выделяют. А со стипендии разве купишь? И лучше дверью хлопнуть и из дома уйти. И гордо переночевать у Светланы Аркадьевны. Тем более что можно и не ночевать, а на кухне по-взрослому за жизнь говорить. А Витя у нее в облаках витает, поэтому хмурый.

А Витя хмурый потому, что он после работы в ванну влезть хочет. А там посуда грязная. Та, что в раковину не поместилась. А мытье посуды не входит в комплекс трудового воспитания недоростков. Переколотят все.

И еще хмурый Витя за женой-Светой таланта педагога не признает и по ночам ее рядом видеть хочет, а не на кухне с блокнотом и недоростками. И даже под утро, если по делам сбегать, то штаны надевать. Ведь через кухню маршрут. А вид взрослого дяди в трусах нашу молодежь шокирует. Они такие чуткие и понимают, что зевает Витя в пять утра слишком демонстративно.

И глаза у него не слипаются, а он их так демонстративно закрывает, чтобы недоростков не видеть. И те сразу в себе замыкаются и молчат. А жене-Свете завтра до обеда надо два материала скинуть под рубрики "Они позорят нас" и "Ими гордится училище".

Но, слава богу, недоростков на Луну не берут. И все это кончится наконец-то! Тем более что жена-Света ушла. А с ней, соответственно, и вся ее богадельня...

Но!.. Но жены существуют не только для того, чтобы уходить, но и чтобы одолжения делать. А самое большое одолжение - вернуться к мужу с вопросом "Ну что, поумнел?". А с женой-Светой еще двоепацанка, которой старший брат-деспот жизнь поломал, и пацан, которого из школы турнули. За то, что он в кабинет биологии проник. Хотел, по его словам, "гадиков" из формалиновых банок повытаскивать, чтобы кого надо как следует пугнуть. А ему есть кого и за что... Но, уже будучи в кабинете, шаги услышал, и бежать некуда. Он марлю с учебного скелета содрал, скелет за шкаф пихнул, а марлю набросил и встал.

Учительница входит, в пробирках копается и боковым зрением видит скелет дышит! Она - бряк!..

Но мне все равно. Ведь в последний раз. И даже что пацанка Катя сегодня с женой-Светой вместе ляжет, а пацан Григорий на раскладушке. Тем более что мне Целоватов звонил и звал на мальчишник.

И жена-Света мне, как всегда, доверяет. И я могу у Целоватова до утра просидеть, если хочу.

И дома, как в Лондоне, туман. И курили бы хоть приличное что-нибудь, а то "Лигерос". И пацан Григорий уже после трогательных, по-бульдожьи хватающих за душу "Светлана Аркадьевна, может, вам помочь чем?" разворотил розетку и языком щелкает, головой качает. Мол, после того, что тут хмурый Витя до него наворотил, даже он бессилен. И женаСвета громко в потолок говорит: "Наконец-то настоящий мужчина в доме появился".

А пацанка Катя заливается горючими слезами, губы кривит, чтобы такая резкая складка образовалась, "Лигерос" сосет и на машинке одним пальцем стучит. Крик души. Но под копирку. Чтобы Светлана Аркадьевна могла всю глубину ее переживаний потом использовать:

"Здравствуй, Наташа!

ты прасти, что неписала! Дел по горло и вообще нечего писать. ВАЛЕРКУ ненашли зато чуть не изнасиловали в этом Красном Селе, вот так ну начну рассказывать как у меня дела, доехали хорошо, необошлось конечно бес приключений, привязались двое. это надобыло видеть. Ты непритстовляешь что это за народ наглый до придела, кароче все обошлось. Коля принял нас нормально. Нопотом он запритил нам ходить на танцы! Претстовляешь??? этот урод! запритил нам ходить на танцы! Наташа, у меня больше нет брата как это не обидно но это факт!

Если бы ты знала. как мне тяшко. Но, что делать.

Очень тебя прошу побольше бывай у мамы она ведь уменя одна устроилась в училеще на специальность электромеханик телеопаротуры и полифтам. Училеще хорошее. Претстовляешь в этом училеще 36 девчонок и 200 парней. Ужас какой. Знаешь в голове вертятся стихи Есенина С.

Пускай ты випита другим

Но мне осталось

Мне осталось

твоих волос стеклянный дым

и глаз осенняя усталость

О возраст осени! он мне

дороже юности и лета

Ты стала нравится вдвойне

воображению поэта

ну вот и все!!!

Досвиданье мой милый друг!

пиши мне по адресу: Главпочтампт, довастребование. Я живу у тетки одной ничего, попсовая в газете работает. Крепко целую. Катя!"

Не знаю, что у этой Кати в голове вертится, но Есенин перед ней раскрытый лежит, и она оттуда бессовестно сдувает. И еще говорит жене-Свете:

- Глан дело, вы слушайте чего, Светлана Аркадьевна! Он такой гад, и те тоже не лучше. А мама говорит, что я сама дура, а какое право у нее на меня ругаться? Даже Машка в училище ходит в джинсовой юбке. А те сказали - сами принесут, а пока деньги надо отдать. И Валька с Машкой их знают тем более. Они к ним на вечер приходили. Валька даже целовалась. А что? Сейчас можно. Глан дело, она целовалась, а мама меня хотела вести обследовать. А я что, дура? Не знаю - что можно, что нельзя? И когда кресло это увидела, вы слушайте чего, аж затряслась. А докторша, глан дело, говорит: не бойся, дурочка, это же не больно. А .я, глан дело, говорю: сама дурочка, что, я не знаю?! Только сами можете в этом кресле отдыхать. А она меня по шее стукнула и говорит: в кого ты такая уродилась! А я говорю: у папы нашего спроси, или у Грызлова своего-он должен знать. И дверью-р-р-р-раз!!! И уехала. А она, глан дело, брату уже все написала, и он тоже мне стал говорить. А пусть лучше на себя посмотрит. Воспитатель! Вы слушайте чего, алкоголик несчастный!

Пацан Григорий уже не в розетке, а у себя под ногтями отверткой ковыряет и готов Катю от всей шпаны микрорайона защищать. Жалко вот - брата Коли рядом нет. А то бы ему первому досталось. А жена-Света сочувственно кивает и по головке Катю одной рукой гладит, а другой - в блокнот строчит.

И я думаю, что разгоню-ка всю эту богадельню напоследок. А потом думаю - ладно уж, все равно на Луну улетать. К тому же телефон звонит. И Светка срывается к нему и кричит:

- Это меня! Это Балясин из журдома звонит.Она хватает трубку и ничего не понимает: - Какая Луна?.. В железнодорожных кассах?.. Нет, я его жена... Балясин, это ты дурака валяешь?! Как там в журдоме-то?.. Ну-ка прекращай!.. А зачем тебе Виктор?..

Да какая Луна, к чертовой матери!.. Ты же все равно с ним не знаком!.. Ладно, даю... Подавись!..- и трубку мне протягивает, как руку для поцелуя.

А в трубке высоцкий такой баритон уточняет:

- Ашибаев? Виктор? Пятьдесят первого?.. Вы брали билет на послезавтра?.. Да, на Луну. Да, в купейном. Да, на девять пятьдесят...

Я начинаю сразу бояться, что сейчас мне этот баритон Луну отменит и все по-старому пойдет. Все правильно-какой из меня космонавт без спецтренировок? Тем более медкомиссию последний раз проходил лет пять назад, когда в лабораторию устраивался...

Но этот баритон мои мысли быстренько прочитывает:

- Так вот, вы только не волнуйтесь...

И я сразу мрачно отвечаю, что да-да, все понимаю.

Тем более если новость начинается со слов "вы только не волнуйтесь".

- Вы ведь спецтренировок не проходили?- продолжает голос.-А на медкомиссии последний раз были пять лет и сорок семь дней назад?.. Так вот, вы только не волнуйтесь... Наша группа ноль-эксперимента представляет такой-то институт. Это не секрет, но мы бы просили вас особенно не распространяться. А то нас съест институт такой-то. Интриги. Ну, вам это ни к чему... Так вот, вы только не волнуйтесь и не распространяйтесь...

Я скорбно шучу, что я ни то и ни другое. Только жене, друзьям, знакомым и сослуживцам.

Голос согласно кивает интонацией:

- Им можно. Но больше никому. Так вот, вы только не волнуйтесь.. По нашему методу ноль-перемещения можно совершать без специальных тренировок.

Главное - чтобы были добровольцы. Наша группа уже ставила эксперимент с хлореллой, членистоногими, позвоночными, беспозвоночными, двояко- и троякодышащими...

Голос еще говорит что-то научное про адаптацию организма перед ноль-транспортировкой, про доминанту в каждом живом организме. Про то, что эти самые доминанты в этих самых организмах по-разному проявляются при этих самых адаптациях. И что опасности никакой. И если я согласен на эту самую адаптацию, то вот он включает рубильник и просит не опаздывать послезавтра.

Я машинально говорю:

- Да-да. Конечно,- хотя сам машинально соображаю: какая-такая доминанта?!

Торопливо соображаю - что-то вроде основного признака. То есть не что-то вроде, а он и есть! Понятно!

Чтобы на Луне никаких неожиданных эксцессов. Чтобы заранее знать, чего от подопытного ожидать - в очищенном виде. Какой же это у меня основной признак?!

И что со мной приключится при этой самой адаптации?!

Вот сяду в лужу!.. Разве ж можно так?! Нельзя же так!

Хоть бы про анализы спросил! А вдруг... что-то не то?

Голос просит повторять за ним. Я повторяю: десять, девять, восемь... три, два, один, ноль! И еще говорю: поехали! Сразу чувствую себя идиотом глазами Светки.

И слышу:

- Совсем отключился? Опять в облаках витаешь? И что это за приятный женский баритон тебе названивает?

Говорит она это по инерции, а сама свои "антенны" на полную катушку расправляет и даже Катю по голове забывает гладить.

Я себя уговариваю, что мне ни в коем случае при ней и ее недоростках взлетать нельзя. Потому что "антенны" у жены-Светы чуткие, а языки у недоростков длинные. И на Луну мне тогда без проволочек не улететь.

Я враскоряку, как в шторм, бреду по палубе моей квартиры к двери и бормочу, что надо же, Целоватов дает, надо же, еще и по телефону, надо же, ничего, я ему выдам по первое число!

А в коридоре я надеваю не босоножки, которые мне Светка из Финляндии привезла,- они легонькие, а мне себя теперь контролировать нужно. Надеваю я ботиночки, в которых с лабораторией на картошку езжу.

Они тяжелее раз в пять.

А уже на лестнице я не вниз спускаюсь, а поднимаюсь этажом выше. И там по железным скобкам - на крышу. Отталкиваюсь от нее и неторопливым брассом лечу к Целоватову. И пока лечу, пока осваиваюсь, все размышляю: что же это такое во мне обнаружилось?!

Что за... доминанта? То ли мои ангельские наклонности наружу выперли? Но это вряд ли. Уж что-что, но не ангел. Даже при наилучшем к себе отношении - вряд ли. И крылышек нет. Какой же тут ангел, если без крылышек?.. А вдруг: мол, такой пустой, что даже безвоздушный?.. Ну, уж тут доминанта врет! Даже при наихудшем к себе отношении - вряд ли. Или адаптация овеществила Светкино "все время в облаках витаешь"? Или она просто пальцем в небо ткнула и попала?

Светка, в смысле. Насквозь, что ли, меня видит? И остальных тоже? В силу специфики своей работы... Вот интересно, как бы на ней адаптация отразилась? Какая доминанта? Глаза бы вот стали как рентген! Сущий кошмар! Одни скелеты кругом гуляют. Потому что насквозь... Хм, интервью с популярным скелетом! Нервы нужны!..

Нет, видела бы она меня насквозь, она бы и Лиду видела. И то, что не Целоватов сейчас звонил, тоже бы видела. Так я думаю. И еще думаю, что очень убедительно жене-Свете соврал,- мол, Целоватов звонил.

Целоватов и голос может изменить, и такое по телефону ляпнуть! Он вообще любит о политике говорить.

Потому что он водоплавающий - десять лет на торговом судне в загранку ходил. Коком. Еду варил, одним словом. И он очень любит рассказывать, как его списали за боевые заслуги.

Их судно, как он говорит, в порт зашло. В жарких странах. А там как раз полный разгул всякой преступности. И вообще напряженно. А он, Целоватов, как раз в город вышел. Вместе со старпомом, стармехом. Хорошая компания, крепкая. И вот им навстречу тоже крепкая компания попадается - но нехорошая. Целоватов их, компанию эту, сразу распознал по реакционной татуировке. Там все реакционеры такую носят.

И они агрессивные очень из-за неправильного воспитания еще с детства. Идут себе, глазами в разные стороны стреляют. А в принципе могут стрельнуть и из чегонибудь посерьезней.

Так вот, самый из них мордоворотливый подходит вплотную к Целоватову, старпому и стармеху и жестом говорит: "Разрешите прикурить". Тут наши жестами ему говорят: "Спичек нет". А спичек действительно нет - они ведь как раз и в город специально вышли, чтобы спичек купить, а то кончились... Тогда вся эта нехорошая компания залопотала: мол, даже спичек жалко! Мол, за что нас не уважают и в спичках отказывают! Сразу рассредоточиваются, ноги-руки в стороны расставляют, приседают - и так стоят креслами в рококошном стиле. Целоватов сразу понимает, что они из секты. У них там в жарких странах секта такая - исчезатели. По стенкам бегают. За ними погоня по коридору, а они прыгают, пятками прицепляются за потолок. А погоня с криками "Ура!" дальше пробегает.

Потому искоренить их никак невозможно. Трудно. Потому что никак не поймать.

Да, ну вот эти, значит, сели таким образом, а Целоватов кричит им, что флот не сдается. Он всем говорит, что три года каратэ занимался. И тоже садится рококошным креслом. Потом он, Целоватов, прыгает и двоих преступных реакционеров сразу вырубает. А третий уворачивается. И он, Целоватов, вместо того чтобы по животу исчезателю, прямо по пальме пяткой. И та сразу ломается. Но не пальма, а пятка. И наши ребята, махая пряжками, на себе Целоватова до судна тащат.

И судно сразу отходит. А исчезатели с берега долго ругаются, а потом исчезают. И кэп ему, Целоватову, суровый выговор объявляет за вмешательство. Но по глазам видно - гордится своим плавсоставом, пресекшим хулиганские действия разных там исчезателей.

А Целоватов сразу после рейса перестает быть плавсоставом. Кок со сломанной пяткой на судне - не кок. Но он, Целоватов, знает - не в пятке дело. И не хромает он теперь совсем даже. Просто списали, чтобы скандала и осложнений избежать, если кто его, Целоватова, в заграничном порту в лицо узнает. А потом иди доказывай, что хулиганы-исчезатели первые начали. Они-то исчезли!

Но когда от Целоватова жена ушла (мода, что ли, такая: от мужей уходить?!), она назло рассказала, как дело было. А она знает. Ведь на том же судне артельщицей работала. И Целоватов на самом деле пятку сломал. Только не героически, а по состоянию здоровья. В рейсе тогда. Шторм был. Они встали у причала. Жена целоватовская, артельщица, всем сухой паек выдала. Потому что сам Целоватов вдруг так укачался, что ни рукой ни ногой. А про готовку обеда и речи никакой! В пору на стенку лезть - до того худо Целоватову было. На стенку лезть он не стал, но полностью ориентацию потерял и вместо своей нижней на верхнюю полку забрался. Ночью очнулся кое-куда сходить надо. И не сообразил, где он, на какой полке. И в темноте пытался ногой шлепанцы нашарить. Но не нашел.

И полез рукой...

Так что я удачно про Целоватова соврал. И хоть у него тенор, а не баритон, но я ему скажу. И он неделю для конспирации баритоном будет говорить. Мужская солидарность!

Мне, кстати, уже приземляться пора - облака разгоняются и выше поднимаются. А мне и так не жарко, а повыше - еще холодней. Тем более если облака совсем разгонит, то хоть и темнеет, но видно еще хорошо.

А вдруг кто вверх посмотрит... Тем более что у метро я вижу Лешу Кузова. Леша Кузов ждет очередную даму, но уже надежду теряет. У него букет не то флоксов, не то дроксов, не то гладиолусов. Такие, в общем, мощные цветы. И он их держит завернутыми в газету головой вниз. Как битую птицу за"лапки. И значит, он уже не надеется на даму. Потому что очень изящные жесты любит. А когда цветы вниз головой, то это не изящно.

Я опускаюсь в какой-то многоэтажный колодец с тремя глухими стенками и одной, где почти все окна темные или в шторах. И довольно естественно из подъезда выхожу. И, как это у нас принято, руку за сто метров, чтобы пожать, выставляю. И кричу:

- Кого я вижу!!! Я перпетуумчика вижу!!!

И Леша Кузов начинает орать, как в атаку поднимаясь или когда наши гол забили. Это он так всегда радостно смеется. Основательно, не торопясь. Сначала долго ревет: "А-а-а-ар-р-р-р-р!.." И только потом, через полминуты, дальше: "...ха-ха-ха!!!" И женщинам это почему-то нравится. И еще им нравится, что он на Тургенева молодого похож. Прическа, борода, фигура.

Ну, копия - Тургенев. Только дурак. Ну, не совсем дурак, но не Тургенев.

А перпетуумом мы его все после Лиды звать стали.

Опять у Целоватова собрались. Я с Лидой, Пирайнены, сам Целоватов, конечно. И Кузов последним приходит.

Он стучится условно - я ему открываю. Он один нос просовывает и шепчет: "Татьяна здесь?.. А Наташа?..

А Мила?.. А Галина?.. Уф! Ну, слава богу!" И уже в полный свой волжский бас: "Вот, Лена, тот самый Ашибаев и есть. Тоже красивый экземпляр. Но дура-а-ак!и в атаку поднимается: А-а-а-а-ар-р-р-р-р-ха-ха-ха!"

Он вводит в комнату тихую такую девочку. Но красивую. Как Снегурочка. И опять орать начинает:

"Сколько вкусных вещей!!! Не иначе как краденое!!!".

И снова в атаку поднимается. И глазами показывает, что если кто из татьян-наташ-мил-галин все же нагрянет, то за Снегурочкой-Леной один из нас ухаживать должен. В общем, старый, отработанный прием. И он вообще-то на меня в упор смотрит. Но я сажусь рядом с Лидой и даю понять. Но Кузов сразу не соображает и сразу впечатлениями делится:

- "Легенду о динозавре" смотрели?

Нина Пирайнен и Вадя Пирайнен в унисон говорят:

- Естественно! Вот ужас-то!

А естественно - потому, что фильм тогда еще на широком экране не шел. А Пирайнены снова где-то вырвали два билета на просмотр и долго потом рассказывали, какая это ерунда коммерческая, со смаком описывая подробности съедания. И всё сожалели, что выставкой Глазунова пожертвовали ради "Динозавра".

Но Кузов им долго сожалеть не дает и в своем ключе орет:

- Ага!!! Ужас!!! Такие ноги откусил, гадина!!!и снова наши гол забили, и Кузов в атаку поднимается.

Но тут Лида наклоняется к свечке прикурить, и волосы у нее покачиваются, как огонь в мультфильме.

Кузов сразу орет:

- Ребята!!! Она красавица!!! Я хочу иметь от нее детей!!!

И Снегурочка-Лена черепашкой голову в плечи втягивает и жалко улыбается,- мол, я понимаю, у вас так принято шутить. Но шутить у нас так не принято.

А Леша Кузов не шутит вовсе, про Снегурочку-Лену сразу забывает. Он считает - чем нахальней, тем верней. И он вообще-то прав, как его собственный опыт показывает. Но Лида прикуривает, подходит к Кузову и змеем-горынычем из ноздрей весь дым в красивое бородатое лицо Леши Кузова выдыхает. И говорит:

- Эх ты! Перпетуум в кобеле...

У Кузова слезятся глаза. И дым, пробираясь в зарослях бакенбардов, вверх ползет. Очень занимательная картинка - стоит себе Кузов дурак дураком и дымится.

Он сразу перестает хотеть детей от Лиды и начинает ее не любить, но уважать. И в который раз в атаку поднимается по случаю того, что наши гол забили.

Ржет в свойственной ему манере. Говорит, что на минуточку заскочил посмотреть, как мы тут?

Ну, мы тут хорошо... И они вместе со СнегурочкойЛеной уходят. И в следующий раз Кузов уже всегда один.

А теперь он основательно встряхивает мою руку несколько раз, как у водокачки. И орет, что у него деньги чешутся и мы с ним кое-куда пойдем, распряжемся, тряхнем антресолями. А флоксы-дроксы с собой заберем. И если там, куда пойдем, никому не подарим, то Лиде подарим. Все равно ведь я к ней пойду. Он, Кузов, уже в курсе про Светку. Что: да-а-а, бывает же!

А может, все и к лучшему! Светка все равно такая мне пара, как он, Кузов,- вождь племени хрум-хрум. И теперь стоит по такому поводу сходить и отметить.

И хотя я отвечаю Кузову, что не пью, не курю, сушу репутацию, он все равно ведет меня в ресторан по имени "Угол падения".

Мы садимся прямо под плакатом-чеканкой "При ресторане работает бар по изготовлению и продаже коктейлей". Я не понимаю, почему столик свободный, когда кругом - битком. А потом понимаю, что Кузов заранее столик заказал, чтобы даму очаровывать. Но дама очаровываться не пришла. И теперь за этим столиком сижу я. И коленками за крышку этого столика цепляюсь. Сидеть неудобно - все к потолку тянет взлететь. Но столик утяжеляется всякими заказанными блюдами. Кроме того, столик придавливается локтями Леши Кузова, который сразу становится нормальным - ведь не дама перед ним сидит, а друг Витя.

И можно не ржать утробно и пошлости не говорить, а, как всякий нормальный человек в ресторане, поплакаться в жилетку другу Вите. Мол, вот живешь себе, живешь. И замечаешь, что с каждым годом на улицах все больше и больше красивых женщин. И думаешь: с чего бы? А потом понимаешь, что это просто старость наступает. И процент красивых женщин всегда одинаков. Но то, что еще вчера казалось селедкой под шубой, сегодня глядится заграничной обложкой... А то, что у Леши Кузова дома - так это для шика. Или шока.

В зависимости от дамы. А дома у Леши Кузова на самом видном месте машинописная копия "Веток персика", исчирканная птичками. И плакаты. И календари. Оттуда. Целоватов подарил.

Кузов плачется в жилетку, а я думаю: чего меня занесло сюда и чего меня потом к Целоватову занесет?!

Что я - Целоватова не видел, не слышал? Или Кузова того же? Что он никакой не перпетуум в кобеле, а действительно влюбляется по уши. И честно предлагает жениться. И что он совсем не нахальный, а совсем наоборот застенчивый. И когда пакости говорит, то сам краснеет. Только не видно. Из-за бороды. Он ее специально отрастил, чтобы не видно было. И социологи всё врут - никто из татьян-наташ-мил-галин-лен замуж не хочет. А хочет погладить Кузова по голове и ласково оскорбить: "Глу-упенький ты мой!" А он каждый раз переживает, что теряет хорошего человека.

Не какую-нибудь из этих... Этих-то кругом полно. Но уж в них-то он не влюбляется.

И я говорю:

- Слушай, Кузов! Покажи мне настоящую... Ну, из этих. Я давно хотел увидеть!- потому что кузовское нытье мне надоедает. И потом! Я действительно давно хотел увидеть.

Но Кузов не хочет показывать, а хочет еще поныть:

- Отстань!

Но я не отстаю:

- Ну, покажи! Они, говорят, бывают здесь...

И мы еще долго так говорим:

- Пей кофе. Остынет.

- Тебе жалко, да?

- Отстань, я сказал!

- Я никогда не видел настоящей... Ну, из этих...

- Уникум!.. Вот и пей кофе!

- Ну, покажи! Ну, хоть одну! Ну, где?!

Кузов чувствует, что я инициативу перехватил и уже не отдам. Он тяжко вздыхает и делает широкий жест рукой вокруг:

- А вот...

И рука его замирает на полпути. И взгляд тоже.

Взгляд натыкается на столик. Там сидят две. И даже я, при всей своей неискушенности, вижу: они не из этих...

А Кузов и подавно видит. И в одну из них моментально влюбляется. И выжидающе на меня смотрит. Но я красиво приставать не умею. Опять же к Целоватову надо, а приставать - дело долгое, а последствия не только долгие, но и непредсказуемые... И вообще...

Поэтому я вру:

- Они же некрасивые!

Кузов мудро говорит:

- Не бывает некрасивых женщин, бывают просто разные вкусы! Ты у Вади Пирайнена спроси про его Нину-он тебе ее охарактеризует так, что решишь: либо у него с глазами не все в порядке, либо с головой. А эти... Они такие же некрасивые, как я вождь племени хрум-хрум!

Кузов хватает флоксы-дроксы, но уже не как битую птицу, а как надо подарочным букетом. И он с улыбкой на ширину плеч идет к тому столику. Девицы - сразу как грибы-дождевики. Только пальцем тронь - взорвутся. Но Кузов их пальцем, конечно, не трогает.

У него опыт. Он кладет руку на край стола, упирается глазами в потолок и с выражением вещает:

- Магомет сказал!..

И тут же выдает завитушную восточную мудрость - одних придаточных штук десять. Я Кузова сто лет знаю, и все сто лет он ни разу не повторился, когда на моих глазах к дамам приставал. И восточный вариант - экспромт чистой воды! Уж я-то его изучил, и то...

А девицы и вовсе оттаивают и раскрыв рот глядят в раскрытый рот Кузова. Он заканчивает мудрость неопределенным комплиментом, закрывает рот и замечает, наконец-то, что за столиком, оказывается, кто-то есть!.. Изящно макает флоксы-дроксы в вазу для салата и говорит:

- Нравится, как сказал Магомет?

И девицы только кивают. Кузов протягивает руку через столик и представляется:

- Будем знакомы! Магомет!

Девицы хлопают в ладошки, восхищаясь нестандартным подходом.

Я тоже восхищаюсь. Но начинаю опасаться за Лешу Кузова. У него за спиной появляются двое в туго обтянутых водолазках. И обтягивать водолазкам есть .что. Водолазы стоят у Кузова в тылу. И плечи у них на уровне Лешиной макушки. А интеллект у них на уровне табуретки. Потому что при дамах надо держать себя в руках. А они держат в руках Лешу Кузова и хором рычат:

- Ты, борода! Забыл, как хабарик в глазу шипит?!

Они, конечно, так шутят. Но мне неприятно, что они так шутят. И руки у них лопатами. И если этими лопатами - да по лицу... А Кузов не перестраивается. Рассчитывая на острую интеллектуальную недостаточность собеседников. Он тычет пальцем в свой непонятный значок на пиджаке и говорит, что из молодежной газеты, что проводит социологический опрос, хотят ли девушки от восемнадцати до тридцати замуж. И говорит еще этим двум водолазам:

- Вот вы, например, девушки, хотите?

Водолазы нависают над Кузовым, как волк из "Ну, погоди!". И рычат. И мне хватает времени освободить коленки. Они, водолазы, долго рычат. Я отталкиваюсь, стукаюсь головой о рифленый потолок и пикирую на Кузова. Хватаю его под мышки, снова отталкиваюсь и роняю оба ботиночка моих картофельных по одному на каждого водолаза. И Мефистофелем вылетаю из ресторана в окно с ФаустомКузовым. Прямо-таки классически! Исчезаем мы в дыму, который всегда наверху скапливается. Вдобавок Кузов выдает свое "А-а-ар-р-рха-ха-ха!". Он щекотки боится.

А приземляюсь я с Кузовым в Парке культурного отдыха. Но не нарочно, а просто Кузов тяжелый.

А Парк культурного отдыха - рядом. Леша Кузов сразу становится задумчивым, говорит:

- Ты меня, Ашибаев, знаешь! Я суровый реалист. И ни во что такое не верю. Пока сам не убежусь. Или убедюсь. Потому я по идее должен сей момент кричать: чур, чур меня! В этом роде. Но ты меня, Ашибаев, знаешь. Я этого делать не буду. Так что давай рассказывай! Только быстро. А то от случившихся переживаний возникла у меня одна наболевшая проблема, и я бы сбегал во-он к той будочке. А то вместе сбегаем?..

Он показывает в темноту, а там это самое... КПП.

Откуда мне послезавтра на Луну...

Я говорю, что у тебя, Кузов, нервы. Что тебе бы, Кузов, выспаться. Что домой бы тебе, Кузов, а я как раз провожу. Что ну никак нам, Кузов, к будочке той не надо. И потом хулиганье всякое в таких будочках вечером собирается.

Чувствую, что несу ерунду, но придумать сразу ничего не могу: не на работу же опоздал, а Кузова на себе вынес из ресторана. По воздуху. И он молиться на меня должен, а то кончились бы его похождения по причине искривления носа, открученности уха и подбитости глаза. А кому он такой нужен?

Но он не молится на меня, а, насторожившись, анализирует мои интонации и скандирует:

- Ха-чу в буд-ку! Ха-чу в буд-ку!.. Друг страдает, а ты?! Ты мне такой же друг, как я вождь племени хрум-хрум! Нет, Ашибаев, я бы с тобой не пошел в разведку!

И он марширует к этому самому КПП. Печатая шаг, как на показательных выступлениях. Я понимаю, что его не удержать, что Леша Кузов почуял Нечто.

И я иду за ним в разведку. Думая, чего же мне не хватало?! Неуправляемого Кузова мне не хватало!

А я-то мучаюсь: чего, думаю, не хватало?!

Но до будочки мы не доходим. Между нами и будочкой возникает старичок. На нем треух, белый халат.

Поверх халата - тулуп. На лице у него очки "два ноля". И борода совковой лопатой. Борода эта растет куда-то вбок и почти целиком лежит у старичка на плече нутриевым воротником. Еще на руке у него красная повязка с белыми буквами "СТОРОЖ". Старичок старательно окает, шамкает, ишькает. Самым грозным тоном:

- Ну-тко, шли бы вы, молодежь, своей дорогой! Ишь разгулялись тута. Ночь ишь уже. Ходют тута в одних носках, потом начальство лаяться начинает. Снова, говорит, ты, Арматурыч, дрых. Значица, снова подшипники епонские ктой-то снял с аттракциона. А может, сам и снял! И загнал кому! Ишь чегой-та говорят! А на кой мне подшипники?! Что, Арматурыч - скупидон какой?! Давай, молодежь, гуляй! А то щас в караулку звякну. И сведут куда следует! Ходют шантрапа, ишь, в одних носках! А этот еще и бороду отрастил. Ишо борода была бы, а то кустики одни!

Старичок очень старается, но сразу видно, что он очень старается, чтобы его за сторожа приняли. Поэтому и треух, и тулуп не по сезону, и выговор старорежимный, и борода на плече, А Леша Кузов оскорбляется за свою бороду и официальным басом орет:

- Ну-ка, Арматурыч, покажи-ка документ! Откуда я знаю: может, ты хулиган какой?! Что-то я у себя в штате не припомню сторожа с таким отчеством. И одет не по форме, и небрит! Это мне, начальнику твоему, дозволено бороду носить - как это ты сказал?- кустиками. А тебе нельзя, раз ты сторож! Согласно циркуляра! Ты что? Согласно циркуляра не ознакомлен?! А вот я сейчас у товарища завкадрами спрошу, откуда такой сторож у нас! И почему этот сторож согласно циркуляра не ознакомлен!- и через плечо на меня показывает. Вот, мол, товарищ завкадрами тут.

А сторож пытается спастись и продолжает под псевдодеревню:

- Ах ты ж! Батюшки! Самый что ни на есть лепший начальник! Не признал в сумереках! И товарища завкадрами не имели счастья ранее любоваться! А он в носках! А я тута объекты импортные стерегу и слышу: крадутся! Коли ж то начальник лепший, то пожалуйста! Но к будочке, значица, все одно не пущу. Устав есть. И еще дула - она шибко-сильно-больно-многогромко пуляет! И ежели кто к импортному аттракциону подойдет, то пульну. И хоть ты самый что ни на есть лепший начальник, но шуметь не надо. От крика мотор у меня останавливается. И будешь через весь парк меня волочь, "скорую" вызывать, компенсацию платить. Потому, что травма производственная...- сторож говорит тихим, придушенным голосом и глазами шныряет, шума боится.

Кузов это прекрасно видит и сначала на весь Парк культурного отдыха в атаку поднимается, а потом снова дурака валяет:

- Ты как со мной разговариваешь, древность ушастая! Сошлю на пенсию будешь своей дулой колхозных вредителей пугать! Во как заговорил! Как вам это нравится, товарищ начальник завкадрами?! Ты у меня по-другому заговоришь! Запоешь! Так запоешь!

Кузов выпячивает грудь, руки-ноги растопыривает и снова на весь парк гремит:

- Ел-л-ла Мар-р-ру-уся фр-р-рукты немыты!!! И завелись у нее пар-разиты!!! Почему борода не по уставу?! Долой!!!

Он хватает сторожа за нутриевую бороду, и борода эта остается в кулаке. А сторож сразу снимает очки, скидывает тулуп. И я узнаю лицо, которое днем на меня хмуро из окошка смотрело. Это лицо угрожающе шепчет "Ну, ладно! Ну, хорошо!" и бросается на Кузова.

Лицо попадает Кузову головой в живот. Леша Кузов говорит "Ох!" и падает. А лицо поворачивается ко мне и все так же шепчет:

- Ну ладно! Ну, хорошо! Товарищ Ашибаев! Шпионов, значит, приводим! На такой-то институт, значит, работаем!

Я взмываю вверх и застреваю в ветвях. Кое-как выбираюсь и сажусь на сук. И мы так беседуем дальше.

Только сыра у меня в зубах не хватает. Я объясняю, что это не из института, а Леша Кузов из нашей лаборатории. Так что он одновременно и знакомый, и друг, и сослуживец. А им же можно рассказывать. А я и не рассказывал ничего. А что Кузов неуправляем, я не виноват.

Лицо начинает мне верить и говорит:

- Ладно! Слезай, товарищ Ашибаев. И давай друга твоего в КПП затащим. И адрес его давай. Сейчас я вас обоих ноль-транспортирую. Только никому об этом. Перемещения в пределах города запрещены категорически. Пока что... Тоже мне-лепший начальник! Маскируйся тут, как последний... Придет в себя скажешь что-нибудь. Ну, что с перепою показалось... или... не знаю. Сам расхлебывай... Стой! Клади его. Надо тебе, товарищ Ашибаев, глаза завязать. Извини. Порядок такой. Вот послезавтра можно будет уже не завязывать. Про вымпелы не забыл?.. Ага, заноси... Боком давай, боком. А ты ориентируйся! А ну не подглядывать!.. Так. Вот и стой здесь... Ну, вот! Забормотал! Сейчас очухается. Держи его за руку. Крепко... Щелк, щелк! Фр-р-р!

Я стою и держу Кузова за руку. Он приходит в себя, говорит разные слова и встает потихоньку. А я говорю:

- Давай, давай! Нажимай! Или что там у тебя! Скорей, ну!

Кузов совсем уже стоит и говорит:

- И куда тебя, Витенька, нажать? И что это за фокусы? Объясни, сделай милость, не откажи в малости. И тряпку сними - не до жмурок. А куда этот хмырь безбородый подевался? Он такой же сторож, как я вождь племени хрум-хрум. Поговорить бы с ним накоротке.

Я снимаю тряпку. На ней написано "СТОРОЖ".

Я вижу лицо Кузова. Оно у него как у следователя. Но немного обалдевшее. У меня, чувствуется, тоже. Потому что стоим мы взявшись за руки. Этакая картинка "Восход солнца". Но не у моря, а в коридоре кузовской квартиры. И пялимся мы не на этот самый восход, а на календарь настенный. Не наш календарь. Ну, в кузовском духе. С мулаткой... Мечта у Кузова - вот с такой мулаткой познакомиться.

Но лица у нас обалдевшие не из-за календаря - он нам порядком надоел,а из-за перемены обстановки.

Парка культурного отдыха на кузовский некультурный коридор. Я-то знал, но думал, что будет как-то поособенному. И ничего особенного. Кроме Леши Кузова, который подозрительно на меня смотрит и говорит:

- Ты меня с этим сторожем еще сведешь. И учти! Мне все не показалось. Прекрасно я вас там в садике слышал. И тебя на ветке видел. Что на руках меня пронесли - за то спасибо. Но если ты мне все сейчас не расскажешь, то я найду институт такой-то и все им расскажу. Давай-давай! Он же сказал: друзьям можно. Друг я тебе или нет?! Так что там наш сторож сторожил?

Я начинаю мямлить про Светку. Ушла, мол, сам знаешь. Про кассы железнодорожные. Про Мальвину в окошке... Тут природа берет свое, и наш перпетуум в кобеле настораживается и просит описать Мальвину подробней. Я так и делаю. И Кузов орет:

- Вот она! Вот она! Это ее я каждую ночь во сне вижу! Если сплю! Ты меня с ней познакомишь! Или я Светку с Лидой познакомлю.

В общем, шантаж. Но мне-то все равно. На Луну же. Я отвечаю Кузову, чтобы он приходил ко мне завтра вечером попрощаться, и там он все узнает. Но Кузов хочет прямо сейчас все узнать.

Но тут природа снова берет свое. И Кузов кидается по делу, до которого его в Парке культурного отдыха не допустили. И что-то мне сквозь дверь говорит. А я быстро выхожу на балкон. И оттуда лечу к Целоватову.

Я влетаю к Целоватову в форточку. А он спит. И от него недавно ушли гости. Потому что на столе скатерть.

А на скатерти пятна и тарелки. А в тарелках - остатки салата. А в остатках салата - окурки. Я опускаюсь в кресло, кладу себе на колени целоватовские гантели и думаю, что наконец-то и поспать можно. И мешать некому. Целоватов обычно спит с увлечением. А Трюльник на крыше какой-нибудь женится. У него сезон.

Целоватов привез его из-за рубежа и сказал, что это подарок. Зарубежный Трюльник вроде специально был натаскан на железо. .И вынюхивал в джунглях склады c оружием, которые разные реакционеры закапывали. А у Целоватова дома он воровал со стола ножи, вилки, ложки. И прятал в самые неожиданные места.

Он таким же образом гантели у меня с колен мог бы утащить. Он здоровенный. И вообще больше на собаку похож. Мы с ним друг друга не любим. Он меня к Лиде ревнует. Но местные кошки от него без ума, так что до утра он наверняка не вернется.

Я, успокоенный, решаю перед сном глянуть газетку. Тем более там Светкин репортаж. "Когда стреляет руководство". Про сдачу норм ГТО из мелкашки среди итээровцев. Я шуршу газетой, и Целоватов возьми да проснись.

Он смотрит на меня, на газету и говорит:

- Вот, вот! Прочел, да?! Опять гады зашевелились!.. Да-а!!! Сегодня что?! Среда?! Ах ты ж! В пятницу - заседание Совета безопасности!- Очень озабоченно он это говорит. Без него, конечно, Совету безопасности ни за что не собраться! Это сразу видно. И он покачивает головой, как будто ферзя зевнул: - Ничего! Им, гадам, в Совете безопасности врежут!

И еще он вспоминает, что раньше гады пикнуть боялись, а теперь нахватались всякой техники и выпендриваются! Век-то какой! Технократический! Обцивилизировались! Даже эти исчезатели с татуировкой. Ну, он, Целоватов, рассказывал. Раньше ведь, чтобы только одного растатуировать, часа четыре требовалось. А теперь у них конвейер. На доске заказанный орнамент делают, потом по контуру гвозди вбивают, чтобы с другой стороны вылезли. Валик в краску - и по гвоздям.

К плечу или там к животу или еще куда доску с гвоздями приставляют, сверху пристукнут - и готово. А потом, знаешь, такое на пресс-конференции заявляют...

Я киваю головой и дремлю себе потихоньку. Потому что сто раз слышал. И про то, какую Целоватов сырую рыбу ел в Японии,-и какие большие клопы в Ла Скала.

И как он в игорный дом зашел из любопытства, а там все во фраках, смокингах, цилиндрах. Но играют не в карты или там в рулетку. А в наш пристеночек, чикубуку, самовар. В лянгу еще. Это когда штуку такую, на бадминтоновый волан похожую, ногой подкидывают - кто больше.

Но Целоватов перестает рассказывать про тлетворный Запад. И говорит, что моя жена-Света ему звонила, все пыталась выпытать про какую-то Луну и кассы железнодорожные.

Я понимаю, что все это преамбула. Понимаю, что Целоватов будет выпытывать у меня про какую-то Луну и про кассы железнодорожные. Я, конечно, засыпаю тут же. И разбудить меня, ну, никак невозможно! Одно только средство есть. И средство появляется. Трюльник! Он возникает тоже через форточку, видит у меня на коленях гантели, издает баскервильный вой. Трюльник делает два прыжка: один - ко мне, второй - от меня. И от меня уже не порожняком, а с гантелями в зубах. Я еще успеваю удивиться, как обе гантели в его пасти поместились. И воздушным шариком несусь вверх, под потолок. А оттуда уже другим шариком, который на резинке,- к полу. И опять вверх. И снова вниз.

И наконец замираю где-то посередине. Трюльник роняет гантели на ногу Целоватову и, заметив во мне новое качество, прыгает, пытается по мне вскарабкаться. И сначала сдирает с меня один носок.

И вцепляется в мой свитер сзади. И я плавно опускаюсь. Ведь Трюльник увесистый.

Целоватов кричит: "Ой, нога моя, нога!" Но я вижу, что ему больно, но не очень. Он просто, пока лелеет свою многострадальную ногу, обдумывает, как бы ему не выглядеть идиотом. И хотя полным идиотом выгляжу я - с Трюльником на спине и в одном носке,- но у Целоватова тоже срабатывает рефлекс неприятия глупых положений. И он ищет выход. Ведь всю заграницу облазил, каратэ занимается - а тут Ашибаев вдруг летать начинает. И Целоватов находит выход.

Довольно логичный с точки зрения его зарубежного опыта. Целоватов говорит:

- Один вот тоже в Бомбее летал. На рынке. За деньги. Только он еще виражи умел и мертвую петлю.

Я говорю, что умею и виражи, и мертвую петлю.

И он продолжает, что всегда верил в нашу науку.

И еще тогда в Бомбее подумал, до чего неэкономно, неразумно те на рынке левитацию используют. И еще тогда подумал, что если бы нам такое, то мы бы такое!..

И он, Целоватов, рад за меня, что мне первому поручили. И про суть поручения он, Целоватов, не спрашивает. Понимает, как это серьезно. Я сразу развеиваю его надежды на мою откровенность и подтверждаю, что да, он правильно понимает. И это очень серьезно.

Целоватов обижается, но делает вид, что не обижается. Он предлагает свою консультацию и долго мне рассказывает, что если сзади накинутся, то надо делать то-то и то-то. А если исчезатель нападет, то надо ребром ладони вот сюда, а потом дать два предупредительных выстрела в голову.

И меня снова клонит в сон. Говорю, что знаю. Нас обучали.

Целоватов конспиративным голосом говорит:

- В железнодорожных кассах?

И когда я не сразу соображаю и удивляюсь, он сразу переходит на отеческий тон:

- Ладно, ладно!.. Операция "Луна", значит?..

Я говорю, что вот-вот. Именно. Операция "Луна".

И мне перед операцией надо хорошо отдохнуть. Целоватов снова все понимает. Качает своей лысой головой.

И еще пытается сбагрить мне Трюльника. Насовсем.

Трюльник мне будет просто необходим. Ведь на реакционеров натаскан. Я говорю, что Трюльника не возьму.

Как же Целоватов тут без него будет. И стряхиваю Трюльника на колени хозяину, залетаю на антресоли, где Целоватов матрасы хранит для гостей. Зарываюсь в них и засыпаю, бормоча, что еще завтра поговорим.

Мол, перед поручением дали день для прощания с родными и близкими. Целоватов умиляется, что я его причислил к лику родных и близких. И я еще несколько предсонных минут слушаю про козни, происки, нестабильность, исчезателей, беготню по потолку...

В таких случаях полагаются длинные сны с нереальностями. Но мне за весь день нереальностей хватило, и я сплю без снов...

- Вот ты говоришь, что чудес не бывает! А я недавно прочла в одном итальянском журнале... "Альбо"... Да, "Альбо"! Что достаточно трех таблеток, чтобы половину своего веса сбросить. И фотографии там же. Две. Одна - до таблеток. Вторая - после. Просто небо и земля! И адрес магазина, где эти таблетки можно спокойно купить. Чудо настоящее! А у нас? Если заболеешь, то не то чтобы таблеток, но и бюллетеня не допросишься! Раньше хоть придешь, объяснишь, что с тобой,- и на воды посылают, в Швейцарию или в Кисловодск на крайний случай! А теперь говорят"Бегайте вокруг дома. Трусцой!"

И она даже не ждет от меня сочувствия. Она просто говорит. Главное для Нины Пирайнен, что мысль высказана. И мысль, с ее точки зрения, неординарная.

Про чудо, про итальянский журнал... И спорить неохота. Объяснять ей про чудо из магазина неохота.

И доказывать, что она итальянского языка не знает, тоже не хочется. Знаю я логику Нины Пирайнен. Логика ее алогична.

Нина Пирайнен, как всегда, в своем черт те в чем.

И это черт те что все сплошь плюшевое и кожаное. Но Нина Пирайнен сама шьет плохо. А в ателье отдавать - она уверена, что там все испортят. И она всегда шьет сама. Поэтому кожаный диван, перешитый на джинсы, сидит на ней восточными шароварами. Нина Пирайнен получает деньги в кинотеатре, где должна рисовать афиши. Но вместо этого она болеет. И этим гордится. Болезнь аристократическая, с иностранным названием. И ну никак на Нине Пирайнен не отражается, а повод для беседы дает. И еще дает повод четыре раза в месяц брать бюллетень на неделю. Вадя Пирайнен ей этот бюллетень выписывает. Так как у него в поликлинике никто эту болезнь вылечить не может.

Потому что обнаружить ее очень трудно, почти невозможно. И Вадя Пирайнен вечно работает в ночь, чтобы днем попасть на премьеру, на вернисаж, на закрытый просмотр, в запасники, в букмагазин, в бюро экскурсий.

Нина Пирайнен выявила, что болезнь у нее от нервов.

И единственное, что нужно,- это положительные эмоции. Поэтому Пирайненов можно только рано утром застать.

Я прихожу рано утром в целоватовских лыжных ботинках. Вадя сразу уходит колдовать на кухню. Я понимаю, что чая мне не избежать. А чай у Пирайненов всегда хороший. Как в плацкартном вагоне. И я сижу в знаменитом пирайненовском кресле. Очень уютном, удобном, глубоком кресле специально для гостей - с подлокотниками, подзатыльниками. Жду знаменитый пирайненовский чай, который индийский. Но не московский индийский, а индийский индийский. И слушаю знаменитую пирайненовскую истерио-установку пополам с Ниной Пирайнен. Получается даже квадро.

Из установки - птичье щебетанье вперемежку с барабаном. И Нина Пирайнен со своим щебетом очень вписывается. Она прерывается только чтобы обратить внимание на особо удачное щебетанье. И головку установки назад переставляет. Чтобы я по достоинству оценил. Я оцениваю по достоинству и зеваю. А Нина Пирайнен рассказывает, как она эту пластинку выцарапала.

Там очередь громадная была. А ты представляешь, Ашибаев, что это за пластинка, если за ней очередь из сплошных иностранцев?! И ее чуть было один швед не опередил. Но она руку вытянула прямо через прилавок и с витрины последнюю взяла. Это же самое последнее слово в музыке!

Я с ней соглашаюсь - про себя самыми последними словами про эту музыку думаю. Но пластинка заканчивается, а про чудеса мы уже поговорили и про музыку тоже. А Нина Пирайнен не может допустить пауз и заливается гомерическим кашлем. Начинает рассказывать про свою аристократическую болезнь. Про светило медицины, которое ее осматривало и заявило, что медицина тут бессильна. И она, Нина Пирайнен, свято верит, что это так. Хотя здорова, как физкультурный плакат. У нее очень поджарый загорелый вид всегда.

Тип вечной туристки. Еще у нее большой запас энергии - она его преобразует в речь, если не бегает по культурно-художественным дефицитам.

В ответ на ее гомерический кашель из кухни выходит Вадя Пирайнен с заварным чайником со средний самовар и говорит:

- У каждого народа свой чай. Вот мы, например, пьем индийский!..

Он разливает чай в специальные чашечки для гостей, кладет сахар в специальные блюдечки для гостей.

Говорит, что еще есть специальное варенье для гостей.

Но чай с вареньем мешать - только продукт портить.

Но он может мне положить, если я хочу.

Я, конечно, говорю, что, конечно, не хочу. Зачем же продукт портить?! И, как всегда, в пирайненовской сервизной обстановке чувствую себя в бабочке. Пью очень вкусный чай, который всем хорош. Только в нем немножечко варенья не хватает.

Вадя Пирайнен рассказывает про букмагазин. Как пришел - и шепотом: "Акутагава есть?" А ему: "Что именно?" - "Что-нибудь". А ему: "Есть!" Тут-то Вадя, совсем как свой, спрашивает: "Что именно?" И ему шепотом: "Смотря за сколько". А он уверенно руку за букиниста протянул и у него из-за спины двухтомник вытянул. И уже не шепотом: "Как за сколько? За номинал!" А тому уже деваться некуда. Но теперь Ваде в этот букмагазин дорога заказана. Но Акутагава того стоит. Я соглашаюсь, но думаю, что Акутагаве не повезло. Пирайнены, конечно, книги под обои не подбирают. И все, что достают, прилежно читают. Но именно прилежно. До седьмого пота. Чтобы быть на волне и в курсе. И удовольствие от чтения они получают похожее с магазинным грузчиком, который только что шаланду с ящиками разгрузил. И с гордостью думает: вот какой я молодец, один управился!

Мне самому ни Акутагава, ни Гессе, ни Фриш, ни Джойс не нравятся. А нравятся Дюма, ОТенри, Стругацкие. Но упаси боже признаться в этом Пирайненам.

Потому что есть аристократия, и есть плебс. И пока я закатываю глаза и цокаю языком по поводу модных занудных книжек, я аристократ. А заикнусь про Дюма - плебс. А в сервизной пирайненовской обстановке плебсом быть неуютно.

Потом Вадя рассказал, как он в антикварном у одного недоумка ведро для шампанского перехватил. Тот уже в кассу шел и все бурчал, что вот ведь буржуи были - шампанское ведрами пили. А Вадя через голову этого недоумка деньги в кассу просунул. И теперь вот у них ведро для шампанского есть.

Я думаю: как Пирайнены с ведром этим мучаются.

Ведь есть же холодильник... А теперь надо из него лед выгребать, колоть, в ведро складывать. И шампанское в это ведро вставлять. А кто из нас шампанское пьет, кроме как в Новый год? Но я знаю, что Пирайнены будут и лед колоть, и шампанское покупать... Главное - ни у кого ведра нет, а у них есть.

Потом Нина Пирайнен рассказывает про театр греческий, который на гастролях был. И она прорвалась.

И на сцене все не как у нас, и говорят три часа погречески. Ничего, конечно, не понятно. Но все понятно.

Такое непередаваемое ощущение.

А я театр не люблю. Там в первом действии по пьесе пол моют. А в третьем действии уже десять лет прошло.

А пол мокрый. Не верю. И антиквариат не люблю, и шампанское ведрами, и музыку с заскоками, и книжки заумных. Я только чай индийский индийский у Пирайненов люблю. Но чай уже кончается. И Пирайнены собираются на выставку какого-то итальянского ориенталиста или орнитолога. Мазирелли. И меня из вежливости зовут с собой.

Я прощаюсь и говорю, чтобы они приходили сегодня вечером попрощаться. В отместку за Мазирелли говорю. Мол, уезжаю кое-куда. И Пирайненам такое даже не снилось. Не сдержался все-таки...

Они говорят "ну-ну". Только неуверенно говорят.

Они такое от меня впервые слышат. И настораживаются. И говорят, что обязательно. И на ориенталиста своего идут. Или на орнитолога. Кто их разберет. А я к Лиде иду. Могу, конечно, к Лиде и полететь. Но день уже на улице. И люди. И облаков нет. Небо чистое.

...Я тогда со Светкой первый раз серьезно сцепился из-за ее богадельни. И сказал: либо я, либо богадельня! Она сказала: богадельня! Она мартино-иденовский групповой эксперимент проводит, и судьбы молодежи ей дороже личных интересов. Тем более что на месяц вперед три проблемные статьи запланированы.

И я пошел к Целоватову. В жилетку плакаться. Не очень-то и хотелось плакаться, но я-то понимал, что очень Целоватова обижу, если он вдруг узнает не от меня: Ашибаев с женой-Светой расплевался. Поэтому я все-таки пришел.

А вместо Целоватова открывает дверь Лида. Только я тогда еще не знал, что это Лида. Просто красивая рыжая женщина. Такая красивая, что я остолбеневаю.

И стою на пороге.

Она усмехается. Не знаю, откуда у женщин умных такая усмешка. От матриархата, наверное, осталась.

Когда все мужчины детьми были - детьми, которых надо воспитывать, глупости их терпеливо выслушивать.

И делать не так, как эти неразумные дети хотят, а наоборот: как надо! И у не очень умных женщин такой усмешки нет. У Светки, например, нет. А у Лиды есть.

Я все смотрю на нее и смотрю. Она говорит:

- Все уже собрались.

Я говорю:

- А-а-а...- И на Лиду смотрю.

Целоватов заглядывает в коридор и говорит:

- А-а! Уже познакомились?!

- Нет,- Лида отвечает.- Просто смотрим друг на друга.

- Ну, и как первые впечатления?- спрашивает Целоватов.

И я вспоминаю, что ведь к Целоватову пришел.

И он именно здесь живет. И если Лида дверь открывает, то все понятно...

Лида снова усмехается и говорит:

- Очень приятные.

А я соображаю, что это она про первые впечатления.

Еще она успокаивающе мне говорит:

- Мы с вашим другом вместе в рейсы ходили...

Я думаю, что не хватало еще, чтобы мои мысли ктото читал. И сразу вспоминаю: я небритый, лохматый, грязный. И печать интеллекта на моем лице нечеткая, размытая. И чувствую себя, как однажды на демонстрации,- все кругом в костюмах, шляпах, а я в майке, трусах и со спортивным флагом.

А тут еще Нина Пирайнен в коридор впархивает и причитает:

- Витю-у-уша пришел! У-у-у-у, в каком ты виде! Правильно Светлана говорит, что ты в облаках витаешь!

И я жалею, что Пирайнен не умеет мысли читать.

И придется ее, газель безрогую, вслух послать. А Лида мне на ушко:

- Эта тощая корова еще не газель.

Потом поворачивается к Пирайнен и очень дружелюбно ей:

- Пойдемте, Ниночка, нашим мужчинам кофе приготовим.

Они уходят на кухню, а мы с Целоватовым уходим в комнату, где еще Вадя Пирайнен сидит. Как всегда, выбритый. Запашок польского одеколона и "Винстона".

И как всегда, он с женой принес что-то итальянское в бутылке. И как всегда, делится впечатлениями. На этот раз о Рерихе. Я по привычке делаю лицо "везет же! а мне никак не выбраться!..". Но Целоватов вдруг Вадю перебивает:

- Она с научниками работает. Меня вот списали.

Сам знаешь за что. А она все работает. А сейчас после рейса три месяца гуляет. Ее на судне все золотой рыбкой зовут. Только она никому еще три желания не исполняла. Наоборот! Каждый сам старается ее желания угадать и исполнить. Только не получается...

И мы молчим и сосредоточенно курим. Вадя говорит:

- Да-а-а... Вот такой вот Рерих получается...

Но тут из кухни появляется Лида. С Ниной Пирайнен и с кофе. А на кухне жену Вадину, видимо, занесло.

И по моему поводу. Потому что она заключает кухонный разговор с Лидой тем самым человеком, в котором все должно быть прекрасно, ну и так далее...

Я быстренько прослеживаю ход ее мыслей и понимаю, что началось все с моей небритости и помятости.

Лида между тем разливает кофе и роняет увесистую сентенцию:

- Бывает, идет человек. У него воротник грязный, ботинки без шнурков, пуговицы нет. Все - на него пальцем. А он такой потому, что голова в этот момент работает. И ему просто не до всего. А эти мальчики парадные... Все вроде у них застегнуто...

И она чуть пожимает плечами. А увесистая сентенция падает на Вадю Пирайнена, и он из последних сил выдавливает:

- А цветовая гамма у Рериха как ни у кого.

И на лице у него цветовая гамма как ни у кого.

...А три желания она и мне исполнять не стала.

И когда я ей потом говорил, что развод - лучший выход для нас со Светкой, она говорила "да". Но когда я продолжал про нас с ней, она гладила меня по голове и говорила "глупенький ты мой". Точь-в-точь как мне Кузов жаловался про своих. И я сообразил, что не она мои, а я ее желания исполняю.

Еще мы бродили по ночному лесопарку. А лягушки перебегали нам дорогу. И она их не боялась. Визуально, во всяком случае. А я хотел ее все-таки напугать и предложил поймать парочку. И она сказала "давай, попробуем!". И еще вспомнила про зоолога со знакомого научно-исследовательского судна. И сказала:

- Поймаем и подарим Алевтине Никитичне. Она их любит. Она из них чучело сделает.... - Помолчала.

И не как декларацию, а просто вслух подумала: - Почему-то мы всегда хотим сделать чучело из того, кого любим...

Еще она не любила целоваться и говорила, что не умеет. Ну честное слово, не умеет!.. А когда Трюльник, завидев ее, бросался к ней на шею и облизывал щеки, она говорила:

- Ну, Трюша! Ну, успокойся! Все бы тебе лизаться... Ну, какой ты после этого мужчина?!.- Она умела показать тебе, что ты свалял дурака, не ущемляя легендарного мужского самолюбия...

И еще мы кормили голубей у Исаакиевского. И как это ни банально, голуби клевали у нее с рук. А потом мы ждали автобус. И она говорила, что наш идет.

А я говорил:

- Это же троллейбус! У него рога.

- Это просто женатый автобус,- поясняла она.Каждый автобус после женитьбы становится троллейбусом.

И еще я говорил ей:

- Ну, скажи, ну. Скажи. Ну, пожалуйста. Ну, соври мне...

И тогда она говорила:

- Я тебя люблю.

И еще она уходила в плавание на три месяца, на полгода. И классическая книжная ситуация была шиворот-навыворот.

А когда я прихожу и звоню, то там за дверью в коммунальном коридоре слышны шарканья, чихания, шмыганья. Но не слышно ее тишины, с которой она всегда подходит. И у меня в голове сваривается, что коммуналка полна соседей, но Лиды нет. И правильно - я ведь к ней днем еще никогда не приходил. Я нажимаю на все кнопки подряд, слышу перезвон. Знаю, что никто так и не подойдет. Но что Лиде будет сказано про бандита, который своим хулиганством испугал ребенка, поднял с кровати инвалида и прочее...

А ребенку второй десяток пошел, и он устраивает милые шутки: собирает по всей квартире будильники, штук семь-восемь. Заводит с интервалом в несколько минут и прячет в своей комнате под кровать, за книги, на шкаф. И его бабка, когда пробивает час, хватается за сердце с интервалом в несколько минут. А дитя довольно ржет. А у инвалида две руки, две ноги и всё на месте. Но ему три зимы тому назад на голову сосулька упала и разлетелась в брызги. Для него это - как воздушным шариком. Но он отлеживался и стенал, пока всех не приучил к своей инвалидности. И еще он тщательно скрывал, что подбросил в туалет подшивку "Крокодила" за целый год. А квартира-то коммунальная..." И был большой скандал.

И я, расстроенный, что Лиды нет дома, домой идти не хочу. И иду в кино рядышком, где и отсижусь. А там и Лида вернется.

Кино называется как-то вроде "Брам и Трам". Это, оказывается, братья. И они об этом понятия не имеют.

Один из них, Трам, в хорошем смокинге, бабочке, усиках, прилизанных волосах. Он говорит очень рассудительные вещи гнусным, слащавым голосом. И сразу видно, что он мерзавец каких много. Вернее, каких мало. Потому что мерзавцы преимущественно не очень глупые люди. А этот - очень. Но на фоне брата Брама выглядит мудро. Брат Брам в каком-то нижнем белье, лохмат, говорит как с трибуны даже с любимой собакой. И верит каждому слову Трама. А тот, естественно, говорит одни гнусности: про брамовских друзей, про брамовскую невесту, про брамовскую собаку. Тут Брам случайно убивает Трама и женится на собственной матери. Но, конечно, не подозревает об этом. И мать, конечно, тоже не подозревает. Один брамо-трамовский дед подозревает и начинает бегать по пустыне, хватать за руки многочисленных родственников и кричать благим матом: "Ты не внук мне больше! Долой с глаз моих! Лю-у-уди!!! Он обесчестил мою дочь!!!"

Нашел о чем кричать на всю пустыню!

В общем, трогательная такая история. Школьноинститутская орава прогульщиц, завсегдатаев дневных сеансов выходит из кино с зареванными глазами.

И я выхожу. И снова у Лидиной двери на все кнопки давлю. Лиды снова нет. Я очень сержусь. Но не на Лиду, а на соседей и на кино. И решаю, наконец, пойти домой. Там все равно уже собрались все, меня ждут.

А мне еще до семи надо успеть в наш универсам и занятый у Целоватова четвертак разбазарить. Я успеваю до семи, покупаю на весь четвертак все, что можно купить на весь четвертак.

Но полоса неудач продолжается. И когда набираю полные руки, когда под мышками даже держу продукт, когда уже подхожу к кассе... Ведь говорила же карга при входе: "Берите корзину!" Говорила! Умоляла!..

Да-а, не взял. И у кассы баллон томатного сока скользит из рук, падает на кафельный пол. Звук - как от выстрела. И лужа красная как от выстрела. Но у нас образцовый универсам - никто даже не вздрогнул.

Только карга умоляюще сказала в потолок, вроде как бы и не мне: "Берите корзину!" Не беру корзину из принципа - ведь вроде как бы и не мне сказано. А , беру я еще баллон, иду к кассе. И тот же фокус с выcкальзыванием повторяется еще раз. "Берите корзину!"

Я беру корзину, иду уже изученным маршрутом.

Гружу третий баллон сока и все остальное туда. Мертвой хваткой держу корзину за ручку, расплачиваюсь-таки за все про все. И уже на выходе корзина гадко крякает и, оставив в моем кулаке ручку, громко брякает об пол. И с последним баллоном у меня лопается последнее терпение. Я страшным голосом говорю: "Ах, так?!!" Грозно трясу ручкой корзины и на весь универсам умоляю: "Не берите корзину!!!" Мне говорят сбоку служебным голосом: "Гр-ражданин!" Тогда я ухожу, чтобы не связываться. А то еще сложности возникнут, на Луну не пустят из-за некорректного поведения...

Я очень сержусь на все и всех с универсамом в довесок.

А еще на жену-Свету! Которая конечно же рубашку мне не погладила и вымпелов не наготовила. Тем более я ей об этом и не сказал вообще. А если бы и сказал, ничего бы не сделала.

Целоватов встает с потолка, где дожидался меня в позе рекламной вамп, сметает с себя штукатурку, высоко подпрыгивает, почти доставая головой пол. Еще он голый по пояс и весь в татуировке. Исписан как сортир! Он радостно вопит:

- Явился, пропащая душа! Сейчас тебе жена устроит веселую жизнь! - Он фальшивит и просто хочет смягчить удар.

А удар в том, что у Светки зверские глаза, зверская прическа. А из этой прически - зверские рога! В полметра, антилопьи такие! Или телевизорные. Но дело не в рогах, а в Нине Пирайнен. Которая встречает меня невиннейшим взглядом. А взгляд у нее такой, когда она... как бы это... друзей закладывает. И я понимаю, что по поводу Светкиных рогов Нина уже сочувственно поделилась впечатлениями о Лиде.

Нина с Вадей сидят единым фронтом в самом дальнем углу комнаты. Чтобы я если и кинул в них чемнибудь, то не попал. И они прямо из своего угла мне руки подают. Вместе. Здороваются, одним словом.

И руки их тянутся через стол, огибают Светкины рога и прилепившегося к потолку Целоватова.

Я холодно пожимаю оба шлагбаума и думаю, насколько глубоко сидит в нас этот самый рефлекс неприятия глупых положений. Ведь когда я еще летать стал, то не ошалел, не обалдел, не офонарел. То есть все это было, конечно. Но высоцкий баритон сказал ведь по телефону про адаптацию. И наступаешь каблуком на свои инстинкты, боясь что-либо не так сделать. Как первый раз в ресторане - играешь завсегдатая, и как бы над тобой официант ни издевался, все принимаешь как должное. Лишь бы никто не догадался, что ты в первый раз...

И это все - саблерогая жена, исчезатель Целоватов, Пирайнены со своими ручищами - я рефлекторно принимаю не моргнув глазом. Лишь бы новый период адаптации не сорвать. А то на Луну так и не скрыться будет от всех от них. Только адаптация адаптацией, но про Лиду-то зачем трепать было?! Или чтобы уж все корни сразу рвать?..

Но еще и дверь открывается, и следом за мной в комнату входит бородатый представитель племени хрум-хрум. Я почему-то именно так их представлял. Он с порога радостно орет моей жене-Свете:

- Све-етик! Никому ни слова о наших интимных отношениях!

Я думаю, что все! Что хватит с меня! Как там Целоватов объяснял: ребром ладони вот сюда, а потом сюда? Пусть Светка про Лиду уже знает - это ее личное дело! Но чтобы всякие представители хрум-хрум в мою квартиру врывались и такое вот жене моей говорили - это мое личное дело! И я сейчас этому хрумхрум...

Но бородатый хрум-хрум вдруг разрешается ржанием:

- А-а-ар-р-р-рха-ха-ха!!!

И Леша Кузов такой загорелый, что даже фиолетовый, звякает сеткой об стол и сокрушается:

- Ни на минуту нельзя одну из любимых женщин оставить! Сразу агрессивные типы вокруг начинают увиваться! И говорить, что они - муж! Ну-ка, Ашибаев, повейся, повейся вокруг нее! Ты же умеешь, мы знаем! А ты такой же муж, как я вождь племени хрумхрум! Значит, и правда муж!!! А-а-ар-р-р-рха-хаха!!! - и зубов у него во рту - не счесть! Хрум-хрум и есть!

А Светке страсть как не хочется быть несчастной и обманутой. И она предпочитает не верить в Лиду.

Хотя верит, конечно. Потому улыбается сквозьзубно и шутит. Она своеобразно шутит. Нацеливает на меня свои антилопьи сабли и сюсюкает:

- У-у-у! Идет коза рогатая, идет коза бодатая! Кто по девкам шляется! Кто дома не ночует! Забодаю, забодаю!

Действительно, это очень смешно и щекотно, когда пальцами забадывают. И то в определенном возрасте, из которого я определенно вышел - и давно. Но если собственная жена носится за тобой по комнате и делает вид, что ей весело, а сама норовит пришпилить мужа к стене, то начинаешь впадать в панику, бегать по малогабаритной комнате, сшибая стулья, перепрыгивая через поваленную посуду... И не сразу вспоминаешь, что бегать не обязательно, а можно и улететь запросто!

И наконец вспоминаешь, улетаешь к потолку. И на нем распластываешься. Закрыв глаза и голову накрыв руками, как после взрыва. И Целоватов садится рядом, небрежно Светкины рога отгоняет и увещевает:

- Уймись, Свет! До чего мужика довела! Проткнешь ведь! Потолок потом шпаклевать! Крепись, Ашибаев! Я тебя не оставлю!

Светка перестает подпрыгивать, отдувается и пыхтит:

- Я тебя, Витя, тоже не оставлю! Ишь придумал! И хоть бы словом! О таком промолчать!

Уже я, кажется, все понимаю. Но хватаюсь за соломинку - думаю: о чем таком, собственно, промолчать? О Лиде? Что мне - докладывать надо было?! Но соломинка обрывается.

- Первые! - продолжает голосить жена-Света.Самые первые! Ноль-транспортировка! Сенсация! А о жене ты подумал?! Ведь это же мой хлеб!!! Скажи спасибо Балясину! Он мне от журдома спецкомандировку оформил. А то убила бы! Я пока этот институт нашла, мозоль натерла! На ноге... Она даже про Лиду забывает. И резонно забывает. Ведь тоже на Луну летит. А там Лиды не будет. Так сказать, что было, того не было! А рога и не рога вовсе, а ее антенны знаменитые. И я ей об этом кричу с потолка, чтобы успокоилась: мол, доминанта это, а не то, что она подумала. Она тогда совсем про Лиду забывает и начинает своими рогатками даже гордиться.

И Целоватов говорит, что берет надо мной шефство.

А то я в облаках витаю. Еще на Луне глупостей наделаю. А дело здесь тонкое. Кто его знает, какая там на Луне обстановка? Но он, Целоватов, проследит и меня так не оставит. И хорошо, что у него, у Целоватова, книжка морская была. С которой везде без очереди.

А то бы он, Целоватов, точно без билета бы остался.

Операция "Луна"! Хр-хо! В железнодорожных кассах!

Знает Целоватов эти операции! Еще когда он с исчезателями сцепи...

И бородатый хрум-хрум, то бишь Кузов, говорит, что Мальвина эта в окошке - ничего себе! Но сначала упиралась: нет больше билетов, нет их! Но отразимость у Кузова очень маленькая, через час Мальвина растаяла. Жаль с ней расставаться, но он уже выяснил: на Луне такие девочки!!! Там притяжение меньше, и-ноги у них дли-и-инные! И загар там - во! Все - как мулатки!

Я думаю: какие там могут быть девочки?! На Луне?!

Но Кузов возражает, что если и нет, то он-то найдет!

И зубами многочисленными блещет! Красивый экземпляр, но дура-а-ак...

А Пирайнены таинственно молчат, ни гугу - где билеты откопали. Мол, места знать надо. А места они знают, это точно! И как же им такую роскошь упустить, как на Луну слетать?! Никто не летал, а они летят!

И адаптируются все очень логично. Целоватов наконец-то исчезателя на практике демонстрирует. Кузов со знанием дела вещает, что мулатки как раз предпочитают представителей хрум-хрум. Жена-Света антеннами по сторонам водит и уже что-то улавливает, глазами блестит. Пирайнены, не вставая, с самой верхней полки книги достают. И ручищи у них то вытягиваются, то сокращаются.

Нина Пирайнен хихикает и говорит:

-Я как Гелла! Помните "Мастера"?!

Кузов хихикает и говорит:

- Ага! Только та полегче одета была!

Нина Пирайнен говорит:

- В момент! - и хватается за пуговичку перешитого дивана.

И Вадя Пирайнен сжимает кулак и очень быстро проносит его через всю комнату к носу Кузова. И Кузов предвкушающе орет:

- Загрызу! А-а-ар-р-рха-ха-ха-ха!

Светка чует антеннами, что грядет мужской серьезный мордобой, и кричит: "Ведь весь аромат улетучится!" Это она кофе имеет в виду. Все хватаются за емкости, обжигаются, прихлюпывают и говорят, что у Светки прямо-таки талант! Что там... ну там... только Светку будут к кофе подпускать, а больше никого!

Я понимаю, что они уже крепко посидели, до кофе очередь дошла. А еще завтра они вместе со мной на Луну летят. И неспроста Лиды не было. И был "Брам и Трам". И корзина из рук валилась. Такие, значит, знаки...

И Пирайнены наперебой рассказывают, что кофе лучше всего в сауне пить. Они были как-то в одной такой. Кофе по черт знает каковски, а потом попариться. Тем более веники!!! Мечта! Импортные! Не березовые какие-нибудь. А японские! Бамбуковые! До костей пробирают. И кофе, и веник.

И Целоватов сосредоточивает наше внимание на себе, сбегая по стенке. Говорит, что там, в жарких странах, кофе пьют с перцем. А он, Целоватов, привык - с сахаром. И в одномотеле просыпается. Кругом жалюзи, никелировка-полировка, кнопки. Сервис! Он, Целоватов, на кнопку нажимает, и девица появляется в наколке. Он, Целоватов, говорит совсем без акцента на жаркостранном диалекте, что ему кофе и, пожалуйста, без перца, но с сахаром. А девица по заказу сообразила, что он, Целоватов, иностранец. А там не любят иностранцев. Никаких. Не то что у нас. И она приходит, во-от такую чашку несет - дымится, только с плиты. И аромат! Девица спрашивает: "В постель?" Целоватов говорит: "Да!" Она тогда одеяло отгибает и всю чашку выплескивает прямо ему на ноги! Зараза реакционная!

И бородатый хрум-хрум, то бишь Кузов, говорит, что сидели один раз в кочегарке ночью. С одним кочегаром, кандидатом наук. И кандидат позвонил у него там не то сестра, не то медсестра. И две пришли и с собой банку растворимого принесли. И кочегар себе такую дозу отсыпал, что ночью надел черные очки и пошел в неосвещаемый подвал уголь разгружать...

И Светка вспоминает, как перевоспитывала методом от противного одного недоростка. И он от этого кофе плевался как верблюд. А потом очень полюбил.

В смысле, кофе...

В общем, обычная застольная беседа, которая уже идет на убыль. И мне становится нехорошо. То ли от болтовни, то ли от кофе хваленого (Светкиному кофе, между прочим, до Лидиного кофе - семь лет топором плыть...). А может быть, все от сознания, что лечу я на Луну не один, а со всей этой компанией. Я пытаюсь разобраться в своих впечатлениях. И вылетаю на свежий воздух. Никто не замечает. А я ложусь на спинку и гребу к Лиде. На ветерке я относительно прихожу в себя и из всех причин своего "нехорошо" выбираю групповой ноль-эксперимент...

Я начинаю маяться. Ведь на Луну хочется. Но со всеми этими - не хочется. Я решаю, что, конечно, не полечу. Но потом решаю, что ведь один раз в жизни бывает такое. И билет уже есть. И что полечу!.. Но потом представляю, что Луна Луной, но на Земле останутся Лида и друг Петя Зудиков. А на Луне - Светка, Кузов, Целоватов, Пирайнены. И со Светкой надо будет мириться. Ведь Лиды не будет и богадельни тоже. И мы со Светкой будем жить крепкой дружной семьей. По книжкам в космос только самых морально устойчивых посылают. Ну, про всех остальных тоже ясно. Мы должны будем стать сплоченным, нерушимым коллективом - метеоритами не разбить!

...А Лида на коммунальной кухне творит кофе. Не варит, не готовит, а творит. У Пирайненов помешательство на чае, а у Лиды - на кофе. И обычно она творит его, сначала спрашивая: на сколько чашек? И как раз по количеству чашек варит, то есть творит. И вот я смотрю теперь на нее сквозь окно. Она творит кофе на две чашки. Она всегда знает, когда я приду.

Я подлетаю вплотную к окну, стучу в стекло. Она оглядывается. А я начинаю руками размахивать как крылышками - вот, мол, летаю... Лида усмехается в нос, щелкает шпингалетами и впускает меня на кухню. И говорит, чтобы я ей минуточку не мешал,-кофе сбежит.

Я даже оскорбляюсь за свои летательные способности. Ну, ладно! У меня рефлекс неприятия глупых положений, у наших всех! Но у Лиды ведь его точно нет! И быть не может. Никогда она в глупые положения не попадает просто-напросто.

Она снова мои мысли прочитывает и говорит:

- Звонил перпетуум в кобеле. Сказал, что тебя надо ждать. И что я увижу тако-ое!.. Это и есть обещанное такое?

Я говорю: ага! И говорю, чтобы она не думала,-это завтра уже кончится. Она отвечает, что летай на здоровье! Только лампочку не разбей - соседи между собой передерутся. Дефицит.

Соседи уже дерутся. Их из разных комнат слышно.

Хотя стенки старые и толстые. И расстояние от кухни до комнат по коридору - стометровку можно отрабатывать. Просторная квартира. В ней раньше советник жил тайный. А теперь живут явные скандалисты. И мы с Лидой слышим: "Я тебе всю молодость отдала! А ты свет в туалете не гасишь!"

И еще много чего разного слышим.

Главное, я их всегда только слышу. И ни разу они мне на глаза не попадались. Только по Лидиным рассказам про ее соседей и знаю. Она их тоже никогда не видит. У нее способность какая-то не встречаться с соседями и меня с ними не встречать. Ничего особенного здесь нет. Бывает так часто.

Вот двое назначают свидание и точно в назначенное время в назначенное место приходят. И не встречаются.

А потом горячо доказывают друг другу, что они там были. И подробности совпадают. Если круг мелом обвести, где стояли, то и границы круга совпадут... Но каждый из них уверен, что другой врет. И этот феномен так и остается неразгаданным.

А Лида ставит кофе на поднос, еще много всяких бутербродов. Показывает глазами: пошли. И мы идем по кольцу Мёбиуса. Потому что никого не встречаем.

Хотя только что в коридоре стадионный шум был.

И соседи уже мирятся. Из-за одной двери слышно: "Ты не думай! Это я только снаружи такая твердая. А внутри я мягкая по натуре..."

Лида вполголоса говорит:

- Подушка в ящике...

И. коридор безмолвствует.

И сама Лида тихая сегодня. Она вообще тихая. Но сегодня особенно. Мы пьем кофе. Она не спрашивает про мои летания. Только усмехается. И я не рассказываю. Потому что надо было в железнодорожных кассах про нее подумать и ей тоже билет взять. Занять у того же Целоватова еще и взять. Сразу как понял, что это не розыгрыш. А то получилось, что я не только от этих всех сбегаю, но и от Лиды. А от нее я как раз сбегать не хочу. Но на Луну все-таки хочется. И сбегаю я туда с теми, от кого сбегаю. А Лида остается. И она говорит:

- Ну, не терзайся. Ты есть ты, и делаешь все так, как только ты и делаешь.

Я вздрагиваю. Чтениям мыслей тоже должен быть предел! Говорю ей, что не понимаю, о чем она?

Лида отвечает, что она про меня со Светкой. Что все еще войдет в свою колею. И ссориться мы со Светкой перестанем. И будет у нас с ней опять дружная, крепкая семья.

Я конечно кричу, что, ты ж понимаешь, только этого и жду! Только об этом и мечтаю!.. А сам размышляю, что Лида, конечно, не про наше со Светкой, а именно про мой завтрашний побег. Мучительно размышляю, как Лида обо всем догадывается? И размышления эти у меня на лбу написаны. Фиолетовыми несмываемыми чернилами. Я жду, чтобы Лида мне на помощь пришла.

Но золотая рыбка так ни одного моего желания не исполняет и говорит:

- Поздно уже... Завтра ведь тебе чуть свет вставать. А мне еще рубашку твою гладить. Только сначала постирать.

Мне не хочется, чтобы она рубашку. Хочется, чтобы она меня погладила. По голове. Потому что плохо мне от всей получившейся ерунды. И я в этой ерунде не виноват вроде. А она все-таки получилась.

Лида гладит меня по голове и еще раз говорит:

- Поздно...

И я говорю:

- Ну, скажи! Скажи мне.

Она молчит.

И я говорю:

- Ну, пожалуйста!.. Ну, соври мне!

И она говорит:

- Я тебя люблю...

И потом уже, когда все кончается, я думаю, что никто никогда так и не напишет про это, чтобы не соврать. А может быть, все просто потому, что золотая рыбка Лида.

...Она уходит стирать мою рубашку. Я сплю.

...Лида сидит в кресле, подтянув ноги к подбородку.

Ждет, когда я проснусь. Я просыпаюсь, и уже утро. На спинку стула накинута моя рубашка. Чистая и выглаженная.

Я забываю себя контролировать и резво выпрыгиваю из одеяла. Инстинктивно накрываю голову руками, сразу вспомнив, что потолок в комнате у Лиды лепной.

И будет очень больно.

Я стою, зажмурив глаза. Жду, когда треснусь головой об потолок. Но потом открываю глаза и вижу: где стоял, там и стою. И не взлетел никуда!

Лида вздыхает и говорит:

- Нервотрепыш ты мой!.. Безвоздушный. Пей кофе и собирайся. Опоздаешь.

Я начинаю понимать, что адаптация кончилась.

А если кончилась, то, значит, все в полном порядке! Не подкачала доминанта! И с такой доминантой меня на Луну пустят! И я действительно опоздаю, если мне не поторопиться. Только Лиде-то откуда опять все известно?! И я спрашиваю:

- Куда опоздаю?

Лида отвечает:

- Как куда? На работу. Или ты хочешь такой случай упустить... как на работу сходить?.. Да и мне пора собираться.

Я снова спрашиваю:

- Куда собираться?

Лида снова отвечает, что на работу. Я думаю, что на работу - значит, она опять в рейс уходит. И могла бы хоть вчера сказать. Но я ведь сам ей ничего не сказал про Луну. А если бы она вчера и сказала, то что бы изменилось?

И я начинаю ей завидовать. Хотя я-на Луну, а она - если кусочек заграницы захватит, то в лучшем случае - на сутки. Ночь в порту, и снова вода.

А с другой стороны, что я на этой Луне не видел?!

Камни лунные видел. На выставке. Пейзажи лунные видел. По телевизору и в кинохронике. Светку, Кузова, Целоватова, Пирайненов тем более видел. Век бы их не видеть!

А с другой стороны, камней на память можно собрать. В кинохронике покажут. И по телевизору. Светка, Кузов, Целоватов, Пирайнены - рядом. Все-таки свои. Знакомые... А с другой стороны, здесь Лида и друг Петя Зудиков, а этих всех не будет. А с другой стороны, здесь Лида в рейс уходит и вернется бог знает когда. А друг Петя Зудиков ко мне до зимы не выберется...

И Лида говорит, что если еще десять минут буду раздумывать, то и на такси не успею.

Я смотрю в зеркало и говорю:

- Ну и физия!.. Там в пиджаке, в кармане. Достань гребешок.

Лида достает гребешок. А в нем между зубьями застрял мой билет. На Луну. Лида выпутывает билет из зубьев, смотрит:

- Три-два-три. Три-два-три.

Я говорю:

- Счастливый. Давай, съедим?

Я говорю как будто в шутку. А сам думаю, почему бы на самом деле не съесть? Что мы, счастливых билетов не ели? Счастья от них, правда, мало. Но тут билет особенный. Все-таки на Луну.

Лида усмехается. А я решаю окончательно. И говорю, что давай рви. Она снова усмехается. И медленно, аккуратно разрывает билет на две части. И мы осторожно жуем каждый свою половинку. И запиваем кофе. И я думаю, что все, все, все, все...

И на работу, так сказать, я опоздал уже бесповоротно. Поэтому помогаю Лиде собрать сумку.

Мы еще долго гуляем. Кормим голубей у Исаакиевского. И пешком идем до Гавани. Я все горжусь своим самоотверженным поступком. В смысле съедания уникального билета. И жду, когда Лида оценит. Но она молчит. И уже берет у меня сумку и поднимается на палубу. Только говорит: "СЧАСТЛИВО ОСТАВАТЬСЯ". И смотрит на меня с палубы, как первый раз у Целоватова.

А я все жду. И достаю носовой платок. И начинаю им махать. Шучу так. И сначала орет гудок. Потом мегафон. Потом я. Я ору:

- Скажи мне, ну?!!

И ничего мне золотая рыбка Лида не отвечает.

Только хвостом своим рыжим взмахивает. И уплывает в синее море.

И я еще стою на причале. И как принято - смотрю вслед. Но романтично не получается. Потому что меня облаивают портовые собаки. А я в сердцах облаиваю их. Тогда меня облаивают здоровенные портовые грузчики. Которые этих собак кормят и любят.

Я иду домой. Дома никого нет. Я звоню из дома Кузову, Целоватову, Пирайненам. И никого нет.

Я включаю радио.

-...ратура!.. работает!.. нормально!.. Впервые совершен беспримерный успешный эксперимент групповой ноль-транспортировки! Настроение хорошее! Аппетит отличный! Перспективы радужные! Через несколько минут - репортаж нашего специального корреспондента Светланы Ашибаевой с поверхности Луны!

И радио разражается маршами и джазовыми обработками "У нас еще до старта четырнадцать минут".

Я выключаю радио. Настроение у меня как на улице после духового оркестра. Который только что прошел, и все "ура!" кричали, в ногу пытались попасть, руками размахивали. А оркестр прошел, еще играет вдалеке - и на улице бумажки какие-то остались, букетики затоптанные, пусто, пыль...

И тут звонят. Бросаюсь к двери. А это пацанка Катя и пацан Григорий. Они решительно удаляют меня от дверей и энергично идут на кухню. Лезут в холодильник и начинают есть.

Я иду следом и между прочим говорю:

- Между прочим, добрый день.

И они говорят:

- Шветлана Аркадьжьевна шкоро вернетшя ш работы?

Тут я распрягаюсь и внушительно произношу, воплотив мечту:

- В-вон-н отсюда! Очень вас об этом прошу. Чтобы духу вашего здесь не было никогда! Б-богадельня!..Я очень спокойно говорю. Даже ласково. Но вид у меня солидного мафиозо, за спиной которого ждет не дождется целый синдикат убийц, готовых за меня головы сложить. Тем более не свои, а чужие. И я могу позволить себе говорить ласково.

Пацанка Катя и пацан Григорий пропихивают внутрь прожеванный салат, потом полученную информацию. Встают и на цыпочках уходят.

А я начинаю чувствовать, что пусть даже духовой оркестр прошел - ну и что?! И начинаю мурлыкать и разгребать вчерашний мусор. И думаю, что наконецто буду писать кандидатскую, а не выслушивать исповеди недоростков. Что наконец-то буду в одиннадцать вечера выключать проигрыватель, а не включать. А то все эти раньше одиннадцати вечера в гости не приходили. А когда приходили, то еще нахально спрашивали:

"Мы не рано?" Что наконец-то верхний сосед перестанет капать, что мы ночью курим, а ему дым идет. А нижний сосед перестанет капать, что мы ночью громко смеемся, а у него штукатурка сыплется. Что наконец-то если друг Петя Зудиков приедет, то можно будет по душам поговорить.

А то народу по ночам много было. И никак по душам не поговорить. И в прошлый приезд друга Пети Зудикова мы с ним вышли на лестницу, забрались в лифт, чтобы никто не мешал. Только там и поговорили. Изредка на кнопки лифта нажимая. Только неловко получилось, когда я промахнулся и на первый этаж нажал. А там уже толпа небольшая собралась. И мы деловито с Петей Зудиковым из лифта вышли. И нет бы - для правдоподобия на улицу выскочить... Но мы все так же деловито обогнули толпу и по лестнице вверх пошли. Очень логично поступили, в общем...

Я довожу квартиру до паркетного блеска, до -музейной чистоты. Я покупаю "Вечерку" и читаю то, что по радио слышал. И еще читаю, как директор института такого-то интеллигентно, изящно закапывает скептиков из института сякого-то...

И у меня все есть. У меня есть пустая квартира, полный чайник, свежая газета, свежие впечатления.

И мне чего-то не хватает. Сначала совсем немного не хватает. А потом не хватает все больше и больше.

И у меня хватает ума проанализировать, чего же мне не хватает. И я прихожу к выводу, что мне просто не с кем поделиться впечатлениями...

Конечно, снова изобильно стало. Но зато снова плохо стало. И я на всякий случай выхожу на свежий воздух. И направляюсь в Парк культурного отдыха.

Все аттракционы на месте. Я иду дальше. Вижу, что будочка та - КПП, одним словом,- тоже на месте.

Я подхожу к окошку и вижу, что плаката над окошком про зону высокого перенапряжения уже нет.

И окошка нет. А есть дверь. Дверь как дверь. Закрытая.

Я еще дергаю эту самую дверь, но она не поддается.

Я понимаю, что на Луну мне теперь никак не улететь. Что с Кузовым теперь за дамами не поухаживать.

Что с Целоватовым за политику не поговорить. Что Пирайненов под их индийский индийский чай не попрезирать. Что с женой-Светой не поскандалить, чтобы потом помириться. И никакой радости от такой перспективы я не испытываю. А наоборот - понимаю, чего мне не хватает. Понимаю, что чацкизм мой - дело нужное, даже необходимое. Но внутри своей средыгруппы, где необходим кто-то витающий в облаках.

Понимаю, что всем этим будет чего-то не хватать на Луне. И это что-то - я... Но я - только часть от целого. А целое без части запросто обойдется. А часть без целого - никак.

И я очень даже радуюсь, когда еще встречающиеся в Парке культурного отдыха и вот встретившиеся хулиганы спрашивают у меня: есть ли мелочь? Я говорю, что есть. Достаю из кармана медяшки и откладываю их в одну сторону, а в другую - "белые" денежки, так сказать. Потом "белые" денежки кладу обратно в карман, а медяшки протягиваю хулиганам. И говорю, что вы же просили мелочь? Хулиганы оскорбляются и в свою очередь хотят нанести мне оскорбление действием. Я зажимаю мелочь в кулаке, вспоминаю Целоватова с его исчезателями и очень удачно начинаю своими кулаками махать.

Хулиганы кричат "Шухер!" и бегут от меня в разные стороны. А ко мне бегут два милиционера. Они прибегают и спрашивают, что это я здесь делаю. А я резонно им отвечаю, что культурно отдыхаю. Что еще можно делать в Парке культурного отдыха?!

Милиционеры на всякий случай просят предъявить документы. Я им отдаю паспорт. Они читают: "Виктор Ашибаев". И говорят, добрея на глазах: "А вы не родственник?"

Я говорю, что родственник. И даже муж. И в паспорте по этому поводу даже печать есть. Они сами могут посмотреть. Они смотрят. И говорят:

- Что же мы здесь стоим?! Может, вас до дома подвезти?

И мы едем до дома... Потом я им говорю, что особенного ничего предложить не могу, но чаем или кофе - могу. Они нехотя отнекиваются, хотя им очень хочется поглядеть, как это живут семьи, где жена аж на Луну укатала. Вот и спрашивают, как же это вот так - жена на Луну?

Я отвечаю, что так вот как-то получилось.

Они восхищаются. Говорят, что подвиг-то какой!

И я говорю, что да. Что она у меня на подвиги горазда.

И еще они спрашивают про Кузова, Целоватова, Пирайненов. Не знаю ли я?..

Я знаю. Рассказываю. Им интересно. Одно дело - по радио, в газете. Другое дело - живой очевидец, который вот буквально вчера вместе сидел, ел, спал.

А когда они наконец уходят, я думаю: "Да-а, подвиг!"

Только совершают его не эти все на Луне. А я один, оставшись тут без них. И с ужасом думаю: а что, если эта длительность будет год?! Или два?! А если этим всем там понравится и они вообще останутся. На Луне.

Я смотрю через форточку на Луну и начинаю тихонько на эту Луну выть. И она через секунду заслоняется лохматой образиной. Образина эта - забытый Трюльник. Он бросается мне на шею и облизывает.

И начинает меня наконец-то уважать. И мне очень жалко себя. А Трюльнику очень жалко себя.

И я говорю:

- Трюша, хочешь ням-ням?

Трюша не хочет ням-ням. И я не хочу. У нас аппетита нет.

Мы садимся рядышком перед форточкой и завываем на Луну.

Верхне-нижние соседи звучат чем-то по батареям парового отопления.

Но мы не обращаем внимания и под это звучание продолжаем наш вокализ.

И получается здорово! Как на одной пластинке.

"Обратная сторона Луны"...