"Снег идет" - читать интересную книгу автора (Воронкова Любовь Федоровна)

Приключения с киселём

Вылезли наверх. Запыхались.

– Давай ещё разок скатимся? – сказала Алёнка.

Но Таня вдруг всплеснула руками:

– Ой! А кисель-то где же?

Горшка с киселём не было. Была только ямка в снегу.

– Лучше бы мы не катались! – всхлипнула Таня.

– Это всё гуси виноваты – сбили нас с дороги! – сказала Алёнка. – Кабы не сбили, мы бы на гору не пришли…

Упала крупная пушистая снежинка прямо Алёнке на нос. Она подняла голову – никак, снег начинается?

Подняла голову и вдруг засмеялась:

– Таня, погляди наверх!

Таня поглядела. А наверху, на ракитовой ветке, висит их горшок с киселём!

– Кто-нибудь шёл мимо по тропочке и нарочно повесил!

Подружки обрадовались, да рано. Нашли свой кисель, а достать не могут – очень высока ветка. Они стали друг друга подсаживать, но только кряхтели да падали в снег. Хотели нагнуть ветку – силы не хватило. Ветка толстая, не гнётся, только иней с неё валится на голову.

– Знаешь что, Таня? – сказала Алёнка. – Пойди в деревню, позови кого-нибудь… Может, Юрку…

– А ты?

– А я отнесу солому и буду здесь стоять. Буду стеречь.

– Будешь стоять?

– Буду.

– А если замёрзнешь?

– Всё равно буду стоять.

Таня приподняла полы своего синего пальтеца и побежала по тропочке в деревню.

А Алёнка отнесла в сарай снопы и вернулась под большой ракитовый куст, на котором висел горшок с киселём.

Небо между тем побелело, потускнело. На сугробах уже не играли острые огоньки, и лёд на горе уже не сверкал так ярко. А снежинки всё гуще падали, всё веселей кружились.

Алёнке стало зябко. Снизу, из овражка, начинало подувать, начинало завихривать. Однако взялась Алёнка стоять, значит, стой!

Но Алёнка ждала недолго. Таня уже шла к ней на выручку, а с ней – тётка Марья Бубенцова. Тётка Марья шла за водой на реку. Она нагнула ракитовый куст и сняла горшок с киселём.

– Это скотник дядя Павел повесил, я знаю, – сказала тётка Марья. – Он в сарай за соломой ходил, увидел ваш узелок да и подшутил над вами!

Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка – с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.

Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.

Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.

Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.

Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта – сухие мелкие обломки жёстких стеблей – летела вокруг, словно белая придорожная пыль.

Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.

– Батюшки мои! – сказала Танина мать, приостанавливая работу. – Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!

– Мы тебе кисель принесли, – сказала Таня. – Полдничай!

Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.

– Какие же полдники – уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?

– Да нас давно послали… – сказала Таня.

– А где ж вы были?

– Да мы всё шли…

– У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! – сказала соседка Татьяна.

А соседка Катерина сказала:

– Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель – дорога забота!

– Ну, отдохните – видно, далёкий у вас путь был, – сказала мать. – А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.

Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.

Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.

В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы – и ржаные, и овсяные, и льняные, – когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.

Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.

Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.

– Слазить бы туда, а? – прошептала Таня.

Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:

– Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!

– А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!

– Много там ещё льну-то? – спросил кто-то. – А то уж темно становится.

– Девчонки, есть там лён на колосниках? – крикнула бригадирша тётка Дарья. – Видно вам или нет?

– Видно! – ответила Таня. – Все колосники видно, а льна – ни одного снопа нету!

– Ну тогда давайте поживей, – сказала тётка Дарья. – Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.

Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.

Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.

Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой – Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:

– Ку-ку!

Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:

– Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, – сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня!