"Возвращение изгнанника" - читать интересную книгу автора (Якоби Кейт)

9

Вогн стоял на балконе своих апартаментов и глядел вниз, на городские огни. В ранних зимних сумерках ярко горели факелы, освещая дорогу, поднимающуюся в гору и заканчивающуюся здесь, на площади. Напротив резиденции Гильдии высилась величественная базилика, полная оранжевых огней и окруженная толпами молчаливо ожидающих горожан.

Базилика, озаренная изнутри тысячами свечей, тоже ждала. Могучие колонны и устремленные ввысь арки заставляли статуи святых над дверями казаться крошечными. Храм являл собой резкий контраст с расположенным напротив королевским замком, за стенами которого главная башня, погруженная в темноту, казалась гигантской тенью на небе, грозовой тучей из серого камня, безмолвной и непреклонной.

Вогн поморщился, когда с неба посыпались первые крупные снежинки. Конечно, глупо ожидать, что Фортуна все время будет ему улыбаться. Несмотря на непогоду, эта ночь все же несла удачу и его возлюбленной Гильдии, и ему самому. В конце концов, не каждый день приходится наблюдать похороны епископа.

Вогн отвернулся от базилики и вернулся в комнату, к пылающему очагу. Одетый в парадные желтые одежды Осберт был готов прислуживать своему господину. Круглый и мягкий Осберт — так всегда думал об этом человеке Вогн, хотя и понимал, что такое представление далеко от истины. Осберт не был наделен особыми талантами, но в одном с ним никто не мог равняться: он сумел создать безотказно действующую тайную службу. Осберт называл секретных агентов своим легионом, и Вогн на самом деле мало что о них знал. Впрочем, он и не стремился знать; все, что было ему от них нужно, — это результаты.

— Я начинаю терять терпение, Осберт, — проворчал Вогн, накидывая на плечи отороченный мехом плащ. — Сколько еще ждать, пока вы представите мне доказательства? Я до сих пор не получил от вас ничего, кроме невнятных донесений и заверений, что вы добудете то, в чем я нуждаюсь. Если вы не можете справиться с делом, хотелось бы мне знать: на что я трачу золото?

— Господин, — осторожно начал Осберт, — я ведь предупреждал с самого начала, что быстро ничего не получится. Ситуация очень непростая. Мой агент не может посылать мне донесения каждый день — иначе он окажется под подозрением. Надеюсь, к лету…

— Я не могу ждать до лета! — рявкнул Вогн. — Разве вы не понимаете, как это важно? Особенно теперь, когда Даунхолл наконец-то умер! После всей проделанной нами работы, когда мы по уши увязли в этой затее, любая проволочка с легкостью может разрушить все наши планы. Даунхолла больше нет, верно, и мы получили нужный закон, передающий приюты в наше ведение, но церковь саботирует его. Могут пройти годы, прежде чем мы полностью начнем распоряжаться приютами и госпиталями. Тем временем наши ресурсы должны пополняться. Если мы и дальше будем поддерживать короля…

Вогн не закончил фразы. Сейчас не время сообщать Осберту о планах на будущее, о грядущей славе Гильдии. Нет. Сначала нужно, чтобы Осберт завершил начатое.

— Мне нужны достоверные свидетельства к весне, Осберт. Дольше ждать я не намерен. В Данвине что-то происходит. Блэр играет в очень опасную игру, и я должен знать о его намерениях. Король должен знать о них. Вы понимаете?

— Да, господин.

Вогн кивнул. Пора было идти: Льюис уже ждал его на площади. Все вместе они направились к базилике.

Пение монахов и мягкое мерцание свечей сливались в гармонии, словно ложились толстым теплым ковром на каменный пол. Они смягчали суровые Трормы арок, приглушали стук сапог тех, кто пришел попрощаться с усопшим. Перед алтарем священник кланялся вырезанному из дерева изображению Триады; этот барельеф был знаменит по всей Люсаре совершенством тонкой работы. Курильницы наполняли базилику всепроникающим запахом меда и мирра. Гильдийцы прошли к своим обычным местам слева от прохода и в одиночестве уселись на отведенные Гильдии скамьи.

Положив руки на колени, Вогн оглядел огромный купол и перевел взгляд на алтарь. Он никогда особенно не любил этот храм: здесь всегда было сумрачно, строители базилики намеренно постарались вызвать мистическое чувство присутствия богов. Впрочем, это было даже трогательно: церковь давно утратила связь с божествами. Поклонение теперь было пустой традицией, никчемной оболочкой, в которую простой народ продолжал верить.

Да, только и всего.

Завтра вечером духовенство соберется в святилище и изберет человека, который займет место Даунхолла. Человека, который придет на помощь своему народу и снова соединит церковь с Гильдией. По крайней мере Вогн на это надеялся. Несмотря на то что все его планы зависели от исхода выборов, он был бессилен повлиять на него.

Вогн стиснул кулаки под мягкими складками мантии. Он не жалел о смерти Даунхолла. Три десятка лет, пока Даунхолл был епископом, он противился любой попытке Вогна усилить Гильдию. Даунхолл был реформатор, стремившийся вернуть церкви ее прежнюю славу, непреклонный в своем бескорыстии и милосердии, и это вбило клин между церковью и Гильдией.

Да, время для перемен пришло. Пора Гильдии снова подняться во весь рост. Разве не ей было доверено богами священное знание, которое следует хранить и умножать? Это нелегкая ноша, но Гильдия остается становым хребтом, без которого общество не может существовать. Если бы не забота и руководство Гильдии, человечество не пережило бы Начало Веков, никогда не преодолело бы барьер времени и все тяготы, выпавшие ему на долю в последующие тысячелетия.

Вогн сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и постарался устроиться на жесткой скамье поудобнее. Теперь от осуществления давно выношенных планов его отделяло единственное препятствие: синод, который соберется завтра, чтобы выбрать нового главу церкви; однако, что бы ни случилось, Вогн найдет способ добиться успеха!

Священники двумя рядами выстроились перед алтарем. Глядя на них, Вогн еще раз повторил себе: что бы ни случилось, он найдет способ добиться успеха.

Осберт распахнул перед ним дверь кабинета, и Вогн быстро вошел в комнату.

— Клянусь кровью богов, два часа этой унылой мессы — и все ради чего? Чтобы мы сидели там и притворялись, будто жалеем, что Даунхолла больше с ним нет? Войдите, Льюис, и закройте за собой дверь. — Вогн рванул завязки мантии на горле и схватил кубок с вином, поданный Осбертом. — Да будут благословенны боги, наконец-то забравшие его!

Льюис повернул бледное лицо к Вогну.

— Его многим будет не хватать.

— Ну, не столь многим, как ему бы хотелось, я уверен! — бросил Вогн. Два часа в окружении плаксивых священников, холод, кусавший руки и ноги, — все это не улучшило его настроения. Да еще Хильдерик, служивший мессу… Если он станет епископом… — Осберт, у меня есть для вас задание.

— Да, господин? — Осберт наклонился над очагом, протянув к огню руки.

— Мне нужно, чтобы завтра в святилище был наш человек. Я желаю знать, как пройдет голосование: кто нас поддержит, а кто будет против.

— Милорд!

— Не притворяйтесь дураком, вы понимаете, о чем я говорю, — рявкнул Вогн. — Вам известно, что мы с королем обсуждали, кто станет преемником Даунхолла. Селар ясно дал понять синоду, каковы его желания. Они должны избрать Брома или Квинна. Вот мне и нужен кто-нибудь, кто позаботился бы, чтобы они это поняли.

Осберт покачал головой.

— Но единственный человек в Гильдии, который может проникнуть туда и не быть разоблачен, — это Нэш, а он сегодня покидает Марсэй.

— Ну так остановите его! Отправляйтесь. Какое мне дело, что при голосовании не должно быть посторонних. — Вонг допил вино и резко поставил кубок на стол. — Я должен знать, что там произойдет!

Холод каменного пола, на котором преклонила колени Розалинда, заставлял все суставы ныть, спину болеть. Королева впивала эту боль, погружалась в нее, тонула. Пламя и лед, мучения и одиночество… Только молитва давала возможность забыть все это на какое-то время.

Базилика была уже почти пуста; последние придворные покинули храм. Почетный караул дожидался, когда уйдет и королева, чтобы унести тело Даунхолла. Когда это случится, Розалинда лишится всякой надежды.

Селар явно принял решение. Он пойдет войной на Майенну, разорвет Люсару на части, поставит на колени церковь — и все ради кровавой мести. Мести за то, что он был младшим сыном, за то, что был любимцем отца, но оказался оттеснен от трона Тироном, когда здоровье того улучшилось. Мести за необходимость поддерживать Тирона, когда майеннские бароны взбунтовались после смерти их отца. Мести Тирону за то, что тот заставил его покинуть Майенну и вторгнуться в Люсару, за то, что жить и умереть ему предстояло вдали от родины, за покушения на его жизнь.

Эта месть будет стоить Люсаре тысяч жизней. Она разрушит страну, которой в один прекрасный день должен будет управлять ее сын. Милую, прекрасную, изнемогающую Аюсару, лишенную союзников, обреченную на поражение… Те, кто видел ее боль, были бессильны, остальные — слепы.

Розалинда все это понимала, страдания родины разрывали ей сердце; теперь, когда Даунхолл мертв, некому остановить кошмар, некому поднять голос в защиту обездоленных. Нет теперь спасителя.

Сложенные руки Розалинды бессильно опустились. Какой-то голос в ее душе убеждал ее не терять веры, но теперь она была глуха к его призыву. Королева устало поднялась на ноги, мельком взглянула на триум, повернулась и вышла из базилики.

Он падал.

Скользя и кувыркаясь, он с криком свалился с глинистого берега реки. Ледяная вода выжала воздух из легких, стиснулависки, ослепила и оглушила. Только в душе его еще звучал отзвук победного смеха старика. Потом на него обрушилась боль. Это было ужасно: холод проникал, казалось, в самые кости, намокшая одежда тянула вниз. Клинок предательства отсек надежду на спасение, лишил его легкие воздуха. Река, уносящая его с собой, была самой тьмой, черной непроглядной тьмой, вихрящейся вокруг. Не выдержав, он открыл рот; ледяной яд хлынул внутрь. Он все еще боролся, бил по воде руками, натыкаясь на камни, стволы деревьев, собственный меч, путаясь в плаще. Понять, где же поверхность, никак не удавалось, ухватиться было не за что. Вверху, внизу, слева, справа был лишь бешеный поток, увлекающий его в ад. Барабанный бой в ушах, боль в груди… Он не мог больше не дышать, но кругом была только вода. Он тонул.

Что-то коснулось его руки. Он почти не почувствовал этого, так онемела его плоть. Больше он не двигался вниз по течению. Боль в груди стала такой невыносимой, что он понял: сейчас он вдохнет воду. Пришло время умереть.

Неожиданно он снова начал двигаться, и его голова вынырнула из воды. Что-то до боли стиснуло его руки, подняло голову еще выше. Он судорожно вздохнул, кашляя и давясь, — теперь вода в легкие не попадала, и он снова и снова глотал живительный воздух.

Рядом раздался голос. Где-то во тьме кто-то обращался к нему. Голос был спокойный, утешительный, надежный. Он ухватился за этот голос, сосредоточился на нем. Его решительно тащили куда-то, пока он не почувствовал твердую опору за спиной. Он оказался на берегу и растянулся там, совершенно обессиленный. Когда он открыл глаза, кругом была ночь, и лишь звезды, как снежная пыль, покрывали небосвод.

Голос раздался снова.

— Как вы? Говорить можете? — Кто-то закутал его в плащ.

Он повернул голову и посмотрел на человека, спасшего ему жизнь. Это был совсем молодой парень — почти мальчишка, лет пятнадцати или шестнадцати. На него смотрели озабоченные глаза — глаза такие зеленые, что это было заметно даже в темноте.

Он кивнул и попытался сесть, не в силах отвести взгляд от зеленых глаз. Потом вдруг юное лицо изменилось, заколебалось исловно заструилось, и внезапно над ним наклонился Карлан. В черных глазах старика была издевка, седые волосы не могла скрыть даже ночная тьма. На морщинистом лице появилась победная усмешка.

— Теперь тебе не сбежать! Теперь ты мой! — проскрежетал голос старика.

Селар резко сел на постели, ловя ртом воздух. Секунду он не мог вспомнить, где находится. Он завертел головой, пока наконец глаза его не различили предрассветное небо в окне и все вокруг не заняло своего привычного места.

Отдышавшись, он откинул со лба мокрые от пота волосы, потом жадно схватил кубок с вином, всегда стоящий на столике у кровати. Однако кубок был пуст. Селар с проклятием откинул одеяло, спустил ноги на пол, проковылял к шкафчику у окна, достал кувшин с вином и жадно припал к нему.

Проклятый сон!

В шкафчике стоял еще один кувшин с вином — полный. Селар перенес его на подоконник, распахнул ставни, закутался в одеяло и опустился на мягкое сиденье у окна. Снаружи висел легкий туман, который будет окутывать долину, пока солнце не поднимется высоко. Воздух был ледяным, но Селар жадно пил его — воспоминание о сновидении никак не проходило.

Сон не передавал реальности, он говорил лишь о чувствах Селара. Он пробыл в воде не больше минуты, прежде чем Роберт вытащил его на берег. И Карлана там не было — ни тогда, ни потом. Карлан ограничился тем, что столкнул его в воду.

Селар глотнул еще вина, радуясь его вкусу и теплу, разлившемуся по телу. Хоть он и закутался в одеяло, холодно ему не было. Нет. Все, что он чувствовал, — это пустоту внутри.

Битва при Селуте, почти четырнадцать лет назад… Он высматривал Карлана. Как раз когда победа стала клониться на сторону армии захватчиков, старик куда-то исчез, и Селар отправился на поиски, желая разделить триумф с человеком, которому был им обязан. Хотя идея завоевания Люсары принадлежала Селару, именно Карлан привлек его внимание к слабости воюющих друг с другом Домов, к слабости короля. Если бы не это, Селар никогда не решился бы начать войну. Люсара была — всегда была — слишком сильной.

И он нашел Карлана. У реки. Старик стоял на берегу, его черные глаза сверкали в вечернем свете. Карлан протянул к Селару руки со скрюченными пальцами и со смехом прокаркал: теперь тот в его власти. Как испуганный ребенок, Селар отшатнулся, и Карлан столкнул его в воду.

Предательство. Как и все остальные, Карлан его предал. Все, все его предавали. Все, кроме…

Но Роберт бежал. Бросил его. Оставил его тонуть — точно так же, как если бы просто отошел от берега много лет назад. Он покинул Селара, потому что не желал нарушить клятву, потому что не желал склонить голову, не желал сдаться тем, кто боролся против его идеалов. А Селар хотел, чтобы он покорился.

Да, хорошо, что Роберт уехал. Селар остался один — но теперь никто не мог его остановить.

Джордж, граф Кандар, носитель титула «защитник королевства», помедлил у садовой калитки, положив на нее руку. Летом сад был одним из красивейших мест в замке и даже сейчас, в разгар зимы, сохранял определенное очарование. Однако Джордж пришел не любоваться красотами сада; его влекла облаченная в меха фигура на скамье у пруда.

Там сидела в окружении своих дам Розалинда; она подняла глаза на Джорджа, когда тот пересек сад и низко поклонился.

— Милорд, я думала, что вы должны были отбыть этим утром в Кандар.

— Должен был, ваше величество, но король собирает вечером государственный совет, и мне следует на нем присутствовать. Моим землям придется еще несколько дней обойтись без меня.

Розалинда кивнула и знаком предложила ему сесть. Кандар заметил, как внимательно посмотрели на него придворные дамы, прежде чем вернулись к своим занятиям.

— Я не ожидал, что вы все еще гуляете в саду в такие морозы. Разве вам не холодно?

Розалинда развела руками:

— Как видите, мы еще не замерзли до смерти. Мне кажется, что зимой мы проводим слишком много времени в комнатах. Если только мы не отправляемся на охоту, мы почти не видим солнца, а сегодня, согласитесь, прекрасный день.

— Я надеюсь, ваше величество не станет рисковать здоровьем, — пробормотал Джордж, искоса бросив взгляд на дам королевы. Одна из них, темноволосая красотка лет шестнадцати, не отрывала от него глаз и теперь в смущении потупилась.

— Прошу вас, милорд, — сказала Розалинда, — расскажите мне что-нибудь. Я полагаюсь на ваш чуткий слух: вы наверняка слышите все последние новости о моей стране. — Она опустила руки на колени. Сегодня в королеве не было живости, голос ее звучал устало. Казалось, подумал Джордж, она разговаривает с ним, только чтобы отвлечься от грустных мыслей.

Джордж улыбнулся и кивнул:

— Ах, но я же последние два месяца находился при дворе. Единственное, что я слышал, — это история об отшельнике из Шан Мосса.

— Об отшельнике?

— Да. Говорят, ему было видение. Все это, кажется, случилось глубокой осенью. Отшельник раньше был монахом братства Святого Катберта и ненадолго вернулся в монастырь, чтобы поведать аббату о случившемся с ним. Сразу после этого он исчез, и его больше никто не видел. Существует древнее пророчество, в котором говорится о темном ангеле, который спустится на землю. Он — олицетворение зла и стремится навредить богам, разорвав церковь надвое. Так вот, отшельнику было явлено, что этот день уже наступил, что темный ангел уже ходит по земле и разрушает церковь.

Джордж рассчитывал, что его рассказ позабавит королеву, но вместо улыбки в ее глазах появился ужас, а голос превратился в хриплый шепот.

— Может ли это быть правдой? Можно ли верить этому отшельнику?

Джордж поспешил успокоить Розалинду:

— Не знаю, миледи. Существует так много пророчеств — иногда сбываются даже самые фантастические. Однако мне думается, что рассказу отшельника придается слишком большое значение. Он ведь жил в лесу один целых двадцать лет. Кто может сказать, не повредился ли его разум от одиночества? Я уверен, в этих россказнях нет правды.

— В большинстве пророчеств скрыта истина, милорд, — прошептала Розалинда. Взгляд ее словно ушел внутрь. — И бывает такая правда, о которой мы узнаем, когда уже слишком поздно.

Джордж сложил руки на груди и выдавил улыбку. Ему так и не удалось развеселить ее. Лучше будет уйти.

— С вашего позволения, ваше величество, я покину вас. Мне нужно еще заняться сборами перед отъездом.

Розалинда кивнула, и Джордж попятился, а потом вышел в калитку сада. Свернув на дорожку, ведущую к главной замковой башне, он принялся ругать собственную глупость. Так всегда случалось, когда он расставался с Розалиндой. Он клял себя за то, что искал с ней встречи, и за то, что покинул ее. Но что он может сделать? Она была его монархиней, его королевой. Какую надежду может он питать в этой безнадежной ситуации?

Но все равно он возвращался к ней, и иногда казалось, что она радуется его приходу. Она так мало кого видит… Большинство придворных не обращают внимания на королеву, иногда даже забывая о ее существовании. Ее дамы — из самых знатных семейств, но это скорее политика Селара, стремящегося удерживать при дворе представительниц влиятельных родов, чем забота о супруге. Селар сам как-то признал в разговоре с Джорджем, что считает жену пустоголовым ребенком. Он женился на ней из государственных соображений, чтобы наследник, рожденный принадлежащей к старой знати королевой, укрепил его власть над Аюсарой.

Джордж не мог не признать мудрости Селара. Эта маленькая уступка древним Домам много сделала для их умиротворения, особенно после рождения Кенрика. Знатные Дома давно уже примирились с владычеством Селара и были готовы в будущем признать королем его сына.

Но Джордж не мог не спрашивать богов: почему Селар выбрал именно эту единственную драгоценность? Зачем ему было делать своей женой именно Розалинду?

— Ну, закончили вы наконец? — буркнул Хильдерик, упираясь руками в бедра. — Я хотел бы все-таки пообедать сегодня, если не возражаете.

Годфри не обратил внимания на ворчание архидьякона и продолжал методично освобождать стол от бумаг, перьев и чернильниц, чтобы на него можно было поставить поднос, который держал отец Джон. Годфри был готов примириться с дурным настроением старика, как мирился с осенним дождем. Потерять старого и близкого друга само по себе тяжело, а лишиться наставника и духовного руководителя ужасно вдвойне.

Он закончил уборку и посторонился, чтобы дать отцу Джону возможность поставить на стол поднос, потом уселся напротив Хильдерика.

Старик хмыкнул, оглядев блюда, и поднял руку:

— Не уходите, Джон. Я хочу кое о чем вас спросить.

— Да, архидьякон?

Хильдерик рассеянно налил себе в чашу козьего молока — единственного напитка, который теперь разрешали ему пить целители.

— Вчера в базилике вам лучше было видно. Не явился ли проктор на мессу во всех своих регалиях, или это просто мне примерещилось?

— Так все и было, архидьякон, — ответил отец Джон. Хильдерик нахмурил свои кустистые седые брови и оттопырил нижнюю губу.

— Ну и наглость! Попадется он в лапы Бролиха за свое лицемерие!

— Разве это не было проявлением уважения?

— Ха! — Хильдерик отломил кусочек хлеба и стряхнул крошки с колен. — Вогну даже слово-то такое непонятно. Ладно. Спасибо, Джон.

Молодой священник поклонился и вышел. Годфри откинулся в кресле и оценивающе посмотрел на тарелку коллеги.

— Лично я не могу себе представить, как вы это едите. Детская размазня и молоко!

— Ну, все зависит от того, насколько вы голодны. — Хильдерик помолчал, пока жевал кусочек размоченного в молоке хлеба. — Так что?

— Вы о чем?

— Не будьте ослом, мальчик. Каков счет? Годфри сложил руки на груди.

— Но выборы состоятся еще только через несколько часов, брат мой. Откуда мне знать, каков будет счет? Боги не благословили меня даром ясновидения.

Поднеся чашу к губам, Хильдерик нахмурился.

— Вы нарочно хотите меня разозлить или придуриваетесь просто по привычке?

— Странные вопросы вы задаете священнику.

Хильдерик осушил чашу и осторожно поставил ее на стол. Он серьезно посмотрел на Годфри, потом медленно покивал.

— Значит, дело плохо, как я понимаю? Годфри устало пожал плечами:

— Это зависит от того, что вы понимаете под «плохо». С одной стороны, мы имеем консерваторов, аббатов и монахов, которым никогда не нравились реформы Даунхолла и которые будут только счастливы восстановить прежние обычаи. Есть умеренные, одобряющие небольшие изменения в структуре церкви, — но только не такие, которые отнимут у них хотя бы часть самостоятельности. Есть немногие рьяные сторонники новых порядков, готовые броситься в объятия Гильдии и поддержать короля. Они счастливы, что Гильдии переданы приюты и лечебницы, верят, что это в интересах церкви и всего народа: избавившись от забот о страждущих, они могут вернуться к созерцательной жизни.

— А остальные?

— Разве перечисленных вам мало?

— К счастью, я полагаю, что вы затронули лишь самый поверхностный слой.

Годфри улыбнулся, хотя и с запозданием.

— Хотел бы я тоже в это верить. На самом деле большинство еще колеблется. Нам не удалось воспрепятствовать тому, что у церкви отобрали приюты, а о нападениях разбойников священники пока еще не задумываются. Нам неизвестны планы Селара, а потому мы не можем рассказать о них. Все знают о том, что происходит после смерти Даунхолла, но ни у кого еще нет определенного мнения о позиции церкви.

Хильдерик с отвращением посмотрел на остатки своей трапезы и отодвинул тарелку. Подняв глаза на Годфри, он сказал:

— Наши мнения расходятся, брат мой. Я не считаю нерешительность плохим признаком. Если бы к настоящему моменту все разделяли стремления Селара, тогда и правда дело было бы плохо. То, что духовенство все еще готово выслушивать наши доводы, по крайней мере обнадеживает.

Годфри поднял брови, и Хильдерик поправился:

— Ну хорошо, слегка обнадеживает, признаю.

Годфри поднялся, выпрямился во весь свой высокий рост и сжал в руках маленький деревянный триум, висевший у него на груди на серебряной цепи.

— По правде сказать, меня больше занимают не сами выборы, а то, что случится потом. Предположим, нам удастся настоять на своем и ни Бром, ни Квинн не будет избран. Что тогда произойдет?

— Ничего особенного, мне кажется. О, конечно, Селар покипятится и покричит — но что на самом деле он сможет сделать? Не разогнать же церковь и казнить нас всех, верно? Он не дурак и прекрасно понимает, что это кончится гражданской войной. Он не может себе позволить прямого выпада против церкви. — Хильдерик, должно быть, прочел кислое выражение на лице Годфри. — Что тут не так?

— Не знаю. Мне просто не нравится, как все складывается. Не думаю, что Селар покорно примет поражение. Он и так долго дожидался смерти Даунхолла, и то, что он выбрал именно этот момент, чтобы передать приюты Гильдии, вовсе не совпадение: он понимал, что у Даунхолла нет сил ему противиться. Совершенно очевидно, что Бром и Квинн необходимы королю для осуществления дальнейших планов. Я как-то не могу представить себе, что Селар философски отнесется к новому поражению.

— Уж не хотите ли вы предложить, чтобы мы поддержали кандидатуры приспешников короля на выборах?

Годфри взглянул на старика, потом перевел глаза на триум в своей руке и медленно покачал головой.

— Ни в коем случае. Я просто не могу отделаться от мысли, что существует какой-то другой выход. Вы помните слухи об отшельнике? О привидевшемся ему темном ангеле, раздирающем церковь на части?

Хильдерик рассмеялся:

— Вы слишком наслушались сплетен, брат мой. Кроме того, Селар не имеет к этому никакого отношения. У него светлые волосы, а не темные. И можете не говорить мне о Вогне: те немногие волосы, что у него остались, почти белые. Боюсь, что в видении шла речь о каком-то другом темном ангеле, да, возможно, и не одном. Ладно, нам пора отправляться в святилище.

Годфри подошел к двери и положил руку на задвижку.

— Мы придем туда немного рано, но я не возражаю. Хотелось бы занять хорошее место.

Холодный утренний воздух ударил в лицо Нэшу, как оплеуха, и заставил сделать судорожный вдох. Моросил дождь, но мелкие капли почти не долетали до земли. В святилище было жарко и душно, и Нэш не раз чувствовал, что начинает дремать. Обсуждение тянулось часами, но Нэш, загримированный под другого человека, не мог себе позволить даже встать и размяться, боясь оказаться разоблаченным. Теперь, выйдя в вымощенный булыжником дворик, он раскинул руки и потянулся. Вогну, конечно, не терпится узнать о результатах голосования, но Нэш не спешил с докладом.

Сколько еще будет это тянуться? Сколько еще месяцев предстоит ему унижаться перед проктором? О, нет сомнения: Осберт доверяет ему полностью, даже Селар заметил его и пожелал видеть при дворе, но Вогн…

Будь оно все проклято! Если бы только он не нуждался так в этом надутом идиоте, не нуждался в них всех!..

Однако ничего не поделаешь. Нэшу была необходима поддержка Вогна, но особенно необходима была его библиотека. Больше же всего ему нужен был Селар, и тут приходилось соблюдать огромную осторожность. Нэш не мог себе позволить новой неудачи. Ему не хватит сил начать все сначала в третий раз. Он должен добиться успеха, и он добьется его — сделает то, чего не удалось сделать его отцу. Пять поколений — достаточная жертва на алтарь любой амбиции, как бы ни лучезарна была цель.

Все же Нэшу удалось продвинуться так далеко вперед… гораздо дальше, чем всем его предшественникам. На этот раз он все спланировал правильно, позаботился и о Враге, и о Союзнице. Теперь ему уже не грозили особые опасности: все, что требовалось, — это сохранять терпение.

Нэш вздохнул и постарался успокоить бунтующие чувства. Время еще есть: время добиться всего, восполнить потерянное много лет назад.

Сейчас же было пора отправляться к Вогну и сообщить ему новости.

Нэш зевнул и провел руками по густым черным волосам, потом, усмехнувшись, двинулся через двор.

Отец Джон сунул пачку писем под мышку, поблагодарил курьера и поспешно пересек двор монастыря, надеясь не промокнуть под дождем. Он нырнул в проход, ведущий в покои архидьякона, миновал коридор, отжимая воду из мокрых волос, и толкнул дверь.

Хильдерик стоял около умывальника и растирал льняным полотенцем лицо. Заметив отца Джона, он повернулся к нему.

— Архидьякон! Синод кончил заседать?

— Как видите. Мы только что вышли из святилища. Все закончилось. Теперь я должен одеться и отправляться к королю.

— Я помогу вам, конечно, но только сначала вам следовало бы отдохнуть. Вы ведь провели там почти двенадцать часов! Вы, должно быть, совершенно измучены.

Хильдерик только устало кивнул и с помощью Джона стал натягивать облачение.

— Для вас пришли письма, но это может и подождать. Курьер прибыл за несколько минут до того, как синод разошелся. Он оказался моим земляком, так что я не удержался и порасспросил его.

— Ну и что?

— Архидьякон…

— Не тяните: вы же явно хотите мне что-то сообщить. Джон поколебался. Следует ли рассказывать об услышанном

Хильдерику? Нужно ли ему об этом знать? Пожалуй, нужно.

— Дело в том, что я услышал совершенно невероятные новости. Хильдерик поднял бровь:

— Уж не о каком-то темном ангеле идет речь?

— Нет, архидьякон. Дело касается девушки — совсем еще ребенка. Вам ведь известен граф Элайты?

— Я знал его до войны, а потом много лет не видел. Хороший человек.

— Вы помните его дочь? Младшую дочь? У него их, по-моему, две.

— Да. Белла старшая. Она несколько лет назад вышла замуж за молодого Аоренса Мейтленда. Ну же, брат мой, переходите к сути. Король наверняка ждет меня еще в этом году.

Джон усмехнулся и накинул ризу на плечи старого священнослужителя.

— Вы не поверите: все считали, что младшая дочь утонула, когда ей было три или четыре года. Однако она выжила: ее на самом деле похитили во время Смуты.

— Во время Смуты? Как они об этом узнали?

— Кто-то ее нашел, хоть жила она на другом конце Люсары. Ее теперь привезли обратно к отцу. Ну не чудо ли это, архидьякон!

Хильдерик пристально взглянул на молодого священника.

— Вы имеете в виду — в буквальном смысле слова, сын мой? Джон хотел пожать плечами, но одернул себя.

— Э-э… Не знаю. Пожалуй, это возможно. Хильдерик улыбнулся:

— Что ж, такое название почти оправданно. Как замечательно, что потерянная дочь вернулась к Якобу, — хотя, наверное, возникает вопрос: где она была все это время и куда делись остальные дети. Но все же один найденный ребенок лучше, чем ни одного.

— Именно так, архидьякон. Но на этом история не кончается. Хильдерик, уже направившийся к двери, обернулся.

— Есть что-то еще?

Джон обошел его и распахнул дверь.

— Мне подумалось, что вам следует знать о том, что рассказал мне курьер. Это очень важно… Конечно, пока еще только слухи ходят, но мне почему-то кажется, что они имеют основание.

— Что они сделали? — Вогн стукнул кулаком по столу и обернулся к Нашу так резко, что его темное одеяние взметнулось в воздух. Огонь в очаге в этот момент вспыхнул, полено затрещало, и Вогн яростно выплеснул в очаг вино из кубка. Двумя шагами проктор пересек комнату, распахнул дверь и рявкнул: — Льюис! Осборн! — потом снова повернулся к Нэшу. — Что, черт возьми, задумал Хильдерик, а? Уж не полагает ли он, что мы с ним играем в игрушки?

Нэш стоял неподвижно, спрятав руки в складках мантии.

— Архидьякон имел к этому мало отношения — по крайней мере в открытую. Что там говорилось и делалось перед собранием синода — другое дело, тут можно только гадать.

— О да, — бросил Вогн, — и я прекрасно догадываюсь, что затеял старый дурак. Он думает, что мы покоримся и сделаем вид, будто ничего не заметили. Король знает?

— Архидьякон Хильдерик, вероятно, как раз сейчас собирается к нему.

— Что ж, успехов ему!

Сделав глубокий вдох, Нэш рискнул спросить:

— Господин, мы ведь не лишимся теперь приютов и госпиталей? Вогн стоял у двери, погруженный в собственные мысли; глаза его сузились, как будто он только что заметил присутствие Нэша. Бросив на него взгляд, Вогн нахмурился и пробормотал:

— Приюты не имеют отношения к нашей проблеме. Нет, речь идет о гораздо более важных вещах. Проклятие, дорого же они мне заплатят!..

В этот момент в дверях показались полные любопытства Льюис и Осберт, однако Вогн не стал задерживаться, чтобы сообщить им новость. Махнув рукой в сторону Наша, проктор потянулся за плащом.

— Порасспросите-ка его, — прорычал он. — Спросите его, где, по его мнению, окажемся мы через год. Я отправляюсь к королю. — Вогн закутался и двинулся к двери, но помедлил. — Впрочем, Нэш, я передумал: вы пойдете со мной. Возможно, король захочет задать вам несколько вопросов.

Нэш стряхнул с одежды капли дождя и помог Вогну освободиться от мокрого плаща. Всю дорогу до замка проктор кипел и ругался, но Нэш молчал, презирая неспособность главы Гильдии держать себя в руках. Двое стражников встретили их у входа в замок и проводили в приемную короля. К тому моменту, когда они туда вошли, Вогн уже несколько успокоился.

Они оказались в круглом зале в главной башне замка. Слева в очаге, таком огромном, что в нем можно было бы зажарить целого быка, ярко пылал огонь. Перед очагом стоял длинный стол черного дерева, окруженный стульями. На стенах здесь не было гобеленов, а единственное окно, завешенное драгоценным эстрианским бархатом, выходило в сад.

Нэшу было достаточно одного взгляда, чтобы заметить все это; внимание его было приковано к находившимся в зале людям. Прямо перед ним, спиной к двери, стояли архидьякон Хильдерик и дьякон Годфри. Позади стола рядом с очагом находились граф Кандар и его родич, герцог Тьеж Ичерн; у противоположного конца стола Нэш увидел герцога Донала МакГлашена и королевского советника Дай Ингрэма, а также графа Пейна. В глубине помещения, рядом с окном, стоял король.

Вогн и Нэш поклонились, но Селар едва удостоил их взглядом.

— Прекрасно, Вогн, мне не придется за вами посылать. Случайно ли вы появились здесь сразу за архидьяконом, или дожидались, пока он покинет святилище?

— Сир, мне просто хотелось узнать, известен ли уже результат выборов.

— Да, — протянул Селар, — конечно. Что ж, архидьякон как раз собирается сообщить нам об этом. Так что вы говорили, отец мой?

Хильдерик с достоинством склонил голову:

— Сир, синод долго и горячо спорил, но, как я счастлив вам сообщить, в конце концов избрал человека, который, как мы полагаем, обладает качествами, необходимыми для главы церкви.

— И кто же это? — тихо спросил Селар.

— Эйден МакКоули. — Голос Хильдерика был лишен всякого выражения, но его слова прозвучали как удар грома.

Селар слегка приподнял брови; тот, кто не наблюдал за ним очень пристально, мог бы и не заметить этого. Король помолчал, потом отошел от окна и положил руки на спинку кресла.

— Эйден МакКоули, вот как? Интересный выбор. И голосование было единогласным?

— Почти, сир.

— Понятно. — Селар опустил глаза и кивнул. — Когда же состоится помазание?

В ответе Хильдерика проскользнуло еле заметное колебание.

— Мы совершили церемонию сразу же после выборов. Епископ МакКоули уже посвящен в сан.

— Уже! — взорвался Вогн. — Без всяких приготовлений?

— Мы решили, что в данных обстоятельствах так лучше, — пробормотал Годфри.

— И что же это за обстоятельства? Однако Селар, подняв руку, остановил Вогна:

— МакКоули уже посвящен в сан епископа?

— Да, сир, — кивнул Хильдерик.

Селар опустил руки, не сводя глаз с архидьякона, потом снова кивнул и отвернулся.

— Мы дозволяем вам уйти. Не сомневаюсь, что новый епископ нуждается в ваших услугах.

Священники поклонились и попятились к двери, так что Нэшу пришлось посторониться. Дверь уже открылась, но тут Селар остановил Хильдерика и Годфри.

— Минутку, архидьякон. А что второе?

— Сир? — Хильдерик искоса бросил взгляд на Годфри.

— Вы сказали, что у вас две новости для меня. Как я понял, избрание МакКоули епископом — одна из них. Какова вторая?

Годфри втянул воздух и поспешно ответил, опередив коллегу.

— Это пустяк, сир. Всего лишь сплетня… слух. Селар улыбнулся:

— Расскажите мне, в чем там дело. Хильдерик выпрямился во весь рост и ответил:

— Один из курьеров, сир, рассказал нам странную историю. Она касается графа Элайты.

Элайта! Нэш пристально взглянул на старого священника. Элайта! Что могло…

— Говорят, его дочь, — продолжал Хильдерик, — младшая дочь, Дженнифер, считалась утонувшей в младенчестве.

— Вот как? И что же? Разве она восстала из мертвых?

— Можно сказать и так. По-видимому…

Нэш напрягся, зная заранее, какова будет новость, ожидая этого с гневом и страхом, но не сомневаясь в том, что услышит.

— По-видимому, на самом деле она была похищена во время Смуты. Ее нашли в Шан Моссе и вернули отцу.

Нэш молча попятился и оперся о стену. Ощущение прохладного камня под рукой вернуло ему спокойствие, и он постарался овладеть собой. Убедившись, что никто ничего не заметил, он сосредоточил внимание на короле и на Хильдерике, продолжавшем рассказ. Потом еще будет время, чтобы обдумать возможные следствия.

— Не сомневаюсь, что Якоб очень счастлив вновь обрести дочь, — пробормотал Селар. — Но ведь это не все? Невероятно, конечно, что удалось найти и вернуть кого-то из детей, похищенных во время вашей Смуты. Но разве ни о чем больше вы не хотите мне сообщить?

— Конечно, сир. Речь идет о человеке, который нашел девушку.

— Клянусь богами, Хильдерик, — хрипло рассмеялся Селар, — вам нужен целый век, чтобы рассказать простую историю. Заканчивайте же! Кто этот необыкновенный человек?

— Граф Данлорн, сир.

Селар замер на месте. Улыбка, которая мгновение назад казалась издевательской, стала совсем иной. В зале царила тишина, все взгляды устремились на короля; только огонь в очаге трещал и гудел. Никто не шевелился.

— Так он вернулся? — прошептал Селар. — Вы уверены?

— Я не видел его собственными глазами, но сообщение из Элайты достоверно. У меня нет причин думать, что все остальное — выдумка.

Вогн рванулся вперед:

— Мы должны что-то предпринять, сир. Вы же не можете позволить ему…

— Я могу позволить все, что пожелаю, проктор, — перебил его Селар, потом снова повернулся к Хильдерику. — Вы знаете, где сейчас может быть Данлорн? Он направляется сюда, в Марсэй?

— Я знаю только то, что уже рассказал, сир.

— Не могу поверить, — снова не выдержал Вогн, — что он настолько глуп, чтобы вернуться! После такого долгого отсутствия! Чего он может хотеть? Каковы его планы? Он явился один или с армией? Его необходимо схватить!

— По обвинению в чем, проктор? — Голос Селара стал ледяным. — До сих пор он не совершил никакого преступления, насколько нам известно.

— Никакого преступления! — Голос Вогна стал визгливым, а лицо побагровело. — Должен ли я напоминать вам, сир, о тех преступлениях, которые он совершил перед своим бегством?

Селар поднял руку:

— С теми преступлениями тогда и было покончено. Можете, конечно, найти его, но никто не смеет и пальцем его тронуть без моего позволения. Это понятно?

Губы Вогна сжались в тонкую линию, однако он покорно поклонился.

— Вполне, сир.

Селар оглядел собравшихся в зале, задержав взгляд на Хильдерике и наконец на Наше.

Потом его глаза сузились, и король снова отвернулся к окну. Он сделал было жест, чтобы отпустить придворных, но передумал:

— Ичерн!

— Да, сир?

— Возьмите дюжину солдат и отправляйтесь в базилику. Арестуйте епископа МакКоули по обвинению в государственной измене. Приведите его в замок и держите в одиночном заключении.

— Сир! — Хильдерик кинулся вперед, но его опередил Кандар, загоррдив от старика короля.

— Да, архидьякон, — улыбнулся Селар, — мне следовало бы сказать вам раньше, что мне донесли о весьма неприятных вещах касательно этого вашего МакКоули. Я не собирался судить его, но теперь, в свете последних событий, я считаю это своим долгом. А вы тем временем вернитесь в базилику и приготовьте все, что нужно, для посвящения Энтони Брома в сан епископа. Я хочу, чтобы он к вечеру был возведен в звание.

— Но, сир!.. Я не могу этого сделать. Епископ МакКоули…

— Архидьякон МакКоули — предатель, — бросил Селар, и в голосе его зазвучала сталь. — Подумайте о собственных прегрешениях, а то не пришлось бы мне обвинить вас в таком же преступлении.

— Если вам угодно заточить кого-нибудь, сир, возьмите меня. Но вы не должны, вы не можете так поступить! Церковь не станет…

— Не станет чего? — Селар двигался вокруг стола до тех пор, пока не оказался перед стариком. — Если вы и ваши братья хоть сколько-нибудь цените жизнь МакКоули, вы сделаете, как я сказал. Мне не хотелось бы казнить МакКоули так скоро после его помазания — это было бы нарушением благочестия. Отправляйтесь и сделайте приготовления быстро, архидьякон. Вы обнаружите, что не все так уж плохо. — Селар положил руку на плечо Хильдерика, наклонился и прошептал: — Вы должны научиться верить мне, брат мой. Я делаю это для блага церкви и всей страны. Ведь нехорошо бы было иметь епископом предателя, правда?

Селар выпрямился и кивнул Ичерну. Подхватив Хильдерика с двух сторон, Ичерн и Кандар увели архидьякона; Годфри кинулся следом. Когда дверь за ними закрылась, Селар повернулся к Вогну.

— Как я понимаю, вы явились сюда так поспешно, чтобы предупредить меня, проктор? Удивительно, как это вы не сообщили мне заодно и о возвращении Данлорна. Впрочем, может быть, вы не знали?

— Нет, сир, не знал. Если бы знал, то принял бы меры, чтобы этому воспрепятствовать.

— Что ж, возможно, — спокойно ответил Селар, направляясь к двери. — Но помните о том, что я сказал. Оставьте Данлорна в покое.

Положив руку на дверную ручку, Селар помедлил и оглянулся на Нэша.

— А это, как я понимаю, ваш шпион в синоде? Вы молодец, Наш, что не позволили себя разоблачить. Скажите мне, как получилось, что синод сделал такую глупость — избрал епископом не того человека? Они в самом деле долго спорили? Они обсуждали мои пожелания? Возникла ли оппозиция?

— На самом деле, сир, — Нэш очень тщательно выбирал слова, — оппозиции, что бы вы ни думали, не было. Все дело в суеверии.

— Очень подходящая причина для церковников. И что же это за суеверие?

— Они все слышали о пророчестве: о темном ангеле, разрывающем церковь надвое. К несчастью, и Бром, и Квинн темноволосы, так что это было сочтено плохим предзнаменованием.

Селар оглянулся через плечо на Вогна.

— Как типично! Они спорят двенадцать часов подряд, а потом выбирают главу церкви на основании цвета его волос! Ха! И они еще удивляются, что я вмешиваюсь! Ну а что касается пророчества… Половина населения страны имеет темные волосы — так как определить, кто окажется этим проклятым темным ангелом? Это можете быть и вы, Нэш, и даже любимый друг Вогна Данлорн. У него ведь черные волосы, насколько я помню. Совсем черные. Явитесь ко мне завтра, Нэш. У меня может появиться для вас поручение.

Сардонически рассмеявшись, Селар вышел из зала. Остальные тоже разошлись, кроме Нэша с Вогном. Потом и проктор удалился. Нэш наконец-то остался один.

Кто-то ее нашел.

После всех этих лет кто-то ее нашел и отвез домой. Откуда они узнали, кто она такая? Обнаружили Знак Дома, или она наконец вспомнила, что с ней случилось? Нет, это едва ли возможно. Она была тогда слишком мала. Значит, дело в Знаке. А этот тип Данлорн знает о Знаках достаточно, чтобы догадаться, из чьей она семьи. Просто не повезло: ей повстречался кто-то, кто знал, что видит перед собой.

А сам Данлорн? Правдивы ли все россказни о нем? Действительно ли он представляет угрозу, как считает Вогн? Может ли он быть чем-то опасен самому Нэшу? Что ж, ясно одно: нужно побольше узнать об этом легендарном беглеце. Для такой работы у. Нэша есть как раз подходящий человек…

Есть и способ поближе познакомиться с девушкой. Тогда ему легко будет определить, не подвергая себя опасности, какой она стала за прошедшие годы. Все, что нужно сделать, — это убедить

Селара… Проще простого! Словечко тут, намек на возможную угрозу там… Да, тут трудностей не предвидится.

Однако как бы ни вертел Нэш в уме проблему, какие бы вопросы себе ни задавал, одно непрерывно звучало у него в душе, повторяясь снова и снова: она вернулась. Союзница. Она вступает в игру — и это все меняет.