"Бумажная луна" - читать интересную книгу автора (Райс Патриция)

Глава 13

Питер смотрел на грациозное покачивание турнюра на платье Дженис и чувствовал, как горячая волна разливалась по всему его телу. Он должен поскорее разрядиться от возбуждения, войдя в ее горячую плоть. Раньше Питер всегда держал под контролем свои физические реакции. За всю жизнь ни разу он не испытывал желания повалить женщину на землю и задрать ей юбки. Но сейчас у него было именно такое состояние.

Его ничуть не волновало, что за мужчина был до него, и даже с радостью узнал, что у нее уже есть опыт. Значит, Дженис знает, чего ей ждать, и не будет в шоке, когда он набросится на нее с гораздо меньшей деликатностью, чем положено. Ему надо избавиться от дикого напряжения, а потом у них будет время заняться этим как положено.

Питер понимал, что частично это напряжение объясняется тревогой о деньгах. Его мучил страх не получить их, но сейчас он не мог думать об этом. В данный момент его занимали только плавные линии бёдер и узкая талия Дженис. Она не носила открытых платьев, но по пышным округлостям, вздымавшим тугой корсет ее свадебного платья, Питер догадывался, что грудь у нее отнюдь не плоская.

Он слушал легкий шелест шелковых одежд в соседней комнате и ему хотелось вопить. Может, помочь ей раздеться? Он представил, как в этом случае ее красивое платье упадет на пол, но решил, что в свадебную ночь полагается проявить выдержку, даже если жених и невеста не совсем целомудренны.

Услышав скрип кроватных пружин, Питер задул лампу и, расстегивая на ходу рубашку, пересек комнату. В спальне было темно. Закрыв за собой дверь, он бросил рубашку на пол и, наткнувшись коленом на стул, присел, чтобы снять ботинки. Сердце Питера стучало так громко, что он почти не слышал дыхания Дженис. Это его первая брачная ночь. Женщина на этой кровати будет с ним в радости и в горе, пока смерть не разлучит их. Он страшно волновался, но его плоть требовала свое. Пришлось расстегнуть брюки, чтобы облегчить давящую боль.

Питер радовался темноте. Если бы Дженис сейчас увидела его, то упала бы в обморок. Никогда еще он не чувствовал себя таким огромным.

Он шагнул из брюк и, совершенно голый, подошел к низкой кровати. В спальне стояла июньская духота, значит, Дженис накрылась простыней не ради тепла. Питер нашел ее скромность похвальной, хотя и несколько неуместной.

Он лег рядом, ощутив гладкий шелк ее кожи. Дженис вздрогнула при первом прикосновении, но не отодвинулась. «Кто бы ни был тот мужчина или мужчины, никому не удалось развратить ее», — невольно подумал Питер. Она лежала рядом такая напряженная, как испуганная девственница.

У него не было возможности ни поцеловать, ни обнять ее, и он потянулся к ее груди, мысленно умоляя Дженис простить его несдержанность. Сомкнув пальцы на мягкой податливой округлости, он застонал от наслаждения. Да она само совершенство! Питер поцеловал ее, вернее, попытался это сделать. Похоже, она не знает, что надо открыть рот. Он дразняще водил языком по ее сомкнутым губам и ласкал ее грудь. Наконец Дженис задрожала и нерешительно обняла его за плечи. Он понял это как приглашение. Питер целовал щеки и подбородок, не смея принудить ее к тому, что она, очевидно, считала непристойным.

Дженис издала слабый стон, когда он дразняще ласкал ее твердеющий сосок, и Питер не устоял перед искушением вобрать этот стон своими губами. Она снова задеревенела, но ему было все равно: он разрывался от желания. А целоваться он ее научит после.

Отыскав мягкий треугольник у нее между ног, Питер скользнул рукой в теплую глубину, раскрытой ладонью раздвинул ей ноги и, удерживая их коленом, потянулся ртом к ее груди. Тело ее пробило дрожью наслаждения, и Питер усмехнулся: чопорная учительша, оказывается, и вправду мало знает о том, как надо заниматься любовью.

Дженис трясло, и ему показалось, что он услышал свое имя. Больше ждать не было сил. И без того он продержался на удивление долго. От дикого напряжения лоб его покрылся бисеринками пота. Пришло время предъявить свои права на жену.

Питер поднял ей колени, не дождавшись этого от нее самой. И выдержка и обходительность покинули Маллони.

Она открылась, чтобы принять его. Толкнувшись в нее, он услышал приглушенный стон и помедлил, но на его пути не было никакой преграды. Несмотря на ее пассивный протест, его тело кричало «давай, давай», а бедра сами двигались вверх-вниз в том же влекущем ритме. Окончательно потеряв самообладание, он наконец взорвался, содрогнувшись всем телом. И только в изнеможении упав рядом с ней, Питер заметил, что Дженис плачет.

Когда муж наконец скатился с нее, Дженис отвернулась лицом к стене. Она чувствовала, как Питер нерешительно поглаживает ее голое плечо, и отчаянно пыталась сдержать рыдания, но они вырывались откуда-то из самых глубин ее существа.

Снова над ней совершили насилие. А она-то, дурочка, надеялась, что на этот раз будет по-другому. Да, по-другому и было, но во сто крат хуже. Грудь саднило от его щетины. Дженис закрыла лицо руками, вспомнив еще одну унизительную вещь, которую он вытворял с ней. Его палец! Он трогал ее там, где она сама едва смела касаться.

Должно быть, в этом нет ничего неприличного. Питер Маллони больше джентльмен, чем она леди, и знает, как надо вести себя в постели. Но Дженис ничего не могла поделать со своим отвращением, которое относилось вовсе не к Питеру, а к Стивену, но она не могла объяснить это мужу. Питер пригвоздил ее к постели своей свинцовой тяжестью точно так же, как когда-то это сделал Стивен с помощью силы. С той лишь разницей, что, когда Стивен раздвигал ей ноги, Дженис боролась с ним, а когда то же самое делал Питер, она мысленно боролась с собой.

Дженис так и не могла справиться с тем парализующим ужасом, который охватил ее в тот момент, когда муж вошел в нее. Он ритмично проталкивал в нее свою плоть. И это было больно. Мало того, что саднило кожу, она чувствовала себя униженной и… О том, что еще она чувствовала, не хотелось и думать. Липкая жидкость его семени текла по ее ногам. По крайней мере на этот раз она была без ее крови. И теперь Дженис знала, что это значит: через девять месяцев она может родить ребенка Питеру Маллони.

Она разрыдалась в голос. Ей ясно припомнился каждый унизительный день ее первой беременности: тошнота, головокружения, а когда она начала расползаться вширь — осуждающие взгляды и стена молчания. А она все раздувалась и раздувалась, пока не стала напоминать самой себе воздушный шар с горячим воздухом, который она видела на ярмарке. А вдруг ее муж будет вести себя так же, как вел себя сейчас муж Эллен? Смотреть на жену с отвращением и справлять на стороне свои надобности?

Дженис вся сжалась, когда Питер ласково погладил ее руку. Неужели он так скоро хочет повторить? Даже Стивен не сразу возобновлял свое насилие. О Боже, сколько же раз он овладевал ей в ту ночь! Дженис задрожала всем телом при воспоминании об этом. На следующий день она не могла работать. Хорошо, что родителей не было дома.

— Прости, если сделал тебе больно, Дженис. Я не хотел. Просто я так долго… Ч-черт!

Она съежилась, и Питер убрал руку.

Она почувствовала, как муж повернулся на спину, заняв почти всю кровать. Надо что-то сказать. Брачная ночь не должна быть такой. Просто с ней что-то не в порядке, Дженис всегда это знала. Стивен говорил ей это, когда она плакала и просила его прекратить. Теперь у Питера появится точно такое же отвращение к ней. Ради Бетси надо что-то сделать, надо как-то притвориться, что ей хорошо. Но даже ради дочери она не могла заставить себя повернуться и дотронуться до него.

Закусив уголок простыни, Дженис прекратила плакать. Между ног болело, но не сильно. Надо бы свыкнуться с мыслью о том, что у нее будут дети, подумала Дженис. Вряд ли такой человек, как Питер Маллони, отступится от своего, столкнувшись с ее слабым сопротивлением. Он снова потребует того же завтра ночью, а может, уже сегодня.

И она будет носить его детей. Дженис согласилась на это, принародно принимая от него кольцо. За красивыми словами свадебной церемонии скрывалась отвратительная правда супружеской жизни. Надевая кольцо на руку женщины, мужчина получал право пользоваться ее телом, когда и как ему заблагорассудится, а женщина в обмен на его покровительство должна была носить его детей. Было бы куда разумнее, если бы священник так прямо и говорил об этом, не пряча суть за красивыми словами.

Наконец оба отдались во власть усталости и заснули.

Проснувшись утром, Дженис обнаружила, что к ее спине прижимается пылающая жаром грудь мужа, а его мускулистая рука крепко держит ее за талию. Она осторожно попыталась освободиться, но Питер схватил ее покрепче, и Дженис ощутила его горячую твердую плоть и его тяжелую руку у себя на груди. В ту же секунду тело ее напряглось.

— Нам надо научиться делать друг другу приятно, Дженни. Вот так тебе нравится?

Ей никак не нравилось. Хотелось немедленно вскочить с постели. Панический страх холодком пробежал по ее спине и разлился по жилам. Стиснув зубы, она утвердительно кивнула, решившие на вопиющую ложь.

— Вот и хорошо, потому что мне тоже так нравится. У тебя красивое тело, Дженни. Знаешь, там, в горах, за ранчо, есть озеро. Голубое и кристально прозрачное, так что дно просвечивает. А на озере — маленький водопад, который летом стекает тонкой струей, а весной обрушивается потоком. Я хотел бы, чтобы ты стояла обнаженная под этим водопадом, Дженни. Чтобы твои волосы мокрыми прядями струились по спине, а груди блестели на солнце. Я хочу любить тебя на траве под солнцем, это так близко к природе.

Его мягкий голос приятно успокаивал, и Дженис понемногу расслабилась. Она впервые слышала такие эротические речи. Озеро и водопад она еще могла себе представить, но себя обнаженной? И все же ей нравились нарисованная им картина и те ощущения, которые рождал в ней голос Питера.

Но очень скоро от слов он перешел к делу. Его рука принялась ласкать ее груди, и Дженис обнаружила, что его действия странным образом отзываются у нее внизу живота, как будто эти два места как-то связаны между собой. Он, похоже, тоже знал это, потому что другая его рука уверенно скользнула вниз.

Дженис хотела напрячься, но не вышло. Тело ее изнывало от странной пустоты внутри. Его палец проскользнул внутрь, и она непроизвольно выгнулась.

— Да, Дженни. Я хочу тебя так. Посмотри, как вздулись для меня твои груди. Посмотри, Дженни, не бойся!

Питер поднял ее груди, и ей пришлось взглянуть на них. Его загорелая рука с темными волосками составляла резкий контраст с ее бледной гладкой кожей. Раньше она никогда по-настоящему не разглядывала свои груди. Сейчас они в самом деле казались пугающе круглыми и пышными, а соски пылали твердыми бугорочками. Когда большой палец мужа задел один из них, незнакомая пьянящая волна захлестнула Дженис, и бедра ее снова приподнялись в ответ на движение его пальца. Посмотрев вниз, на руку Питера, Дженис широко раскрыла глаза.

— Я хочу тебя, Дженни. Я снова хочу быть в тебе. Но я не хочу, чтобы ты плакала. Ты разрешишь мне попробовать еще раз, или надо остановиться?

Он давал ей выбор! Невероятно! Он спрашивал, а не требовал. Дженис чувствовала, как давит между ног его длинный и толстый символ желания, знала силу его мускулистых рук, обнимавших ее. Он легко мог воспользоваться этой силой, но не сделал этого.

— Может, немного подождем? — прошептала она.

Она знала, как люди могут обманывать друг друга, притворяясь уступчивыми, лишь бы только дорваться до желаемого. Дженис знала: Питер надеялся услышать «да». И она должна была сказать: «Да». Но ей так хотелось один раз — всего только раз! — почувствовать, что у нее действительно есть выбор.

Он поцеловал ее в висок и неохотно отодвинулся.

— И все-таки скажи, почему ты плакала? Я не смогу воздерживаться слишком долго, но не хочу, чтобы кому-то из нас было плохо.

С этими словами он действительно встал с постели. Дженис так удивилась, что даже повернулась к нему лицом, что было крайне неосмотрительно: она увидела больше, чем ожидала.

Мускулы на спине и ягодицах Питера играли, когда он встал и откинул волосы со лба. Тело загорело только до талии, и она, не сдержав любопытства, уставилась на его крепкие мышцы ниже пояса. В этот момент он обернулся, ожидая ответа на свой вопрос, и Дженис, увидев его восставшую мужскую плоть, привалилась спиной к стене.

Неужели это все входило в нее? Дженис продолжала пялиться, даже когда он торопливо принялся натягивать свои брюки.

— Дженис? С тобой все в порядке? Ты же говорила, что уже была с мужчиной?

Казалось, он больше встревожен, чем сердит, и Дженис не знала, что лучше: кивнуть или покачать головой. Вдруг обнаружив, что лежит в чем мать родила, она быстро натянула на себя простыню.

— Прости, — прошептала она. — Я не то имела в виду… Как… — Слова застряли у нее в горле.

Дженис думала, что уже разучилась смущаться, но сейчас заикалась, как девочка. Опершись рукой о стену у нее за спиной, Питер озадаченно смотрел на нее сверху вниз.

— Ты не девственница, Дженис. Почему же ты не знаешь, как устроены мужчины?

Она отвела глаза:

— Пожалуйста, не надо! Я вряд ли смогу говорить об этом.

Приподняв пальцами ее подбородок, он завладел ее взглядом.

— И все же нам придется поговорить, но не сейчас. Покорми меня своим щедрым завтраком, и я поеду к Хардингам за деньгами. А потом у нас будет уйма времени, чтобы лучше узнать друг друга.

— За деньгами? — повторила Дженис.

Питер обернулся в дверях. Длинные пряди соломенных волос спадали по ее голым плечам на белую простыню, которая едва прикрывала полные груди. Он чуть не забыл, о чем она спросила. Взгляд серых глаз стал насмешливо-колючим, и она натянула простыню повыше.

— Да, мне нужны деньги. — Питер тряхнул головой, откидывая волосы со лба. — Я же говорил тебе: чтобы купить гору. У меня нет ни цента. Надеюсь, Хардинги одолжат мне необходимую сумму.

Тихий свистящий вздох вырвался у Дженис, с лица ее сошла последняя краска, и она с трудом произнесла:

— У Хардингов нет денег. Они потратились до последнего цента, выкупив землю, а цены на скот резко упали. Их банк может лопнуть в любую минуту.