"Эмансипированные женщины" - читать интересную книгу автора (Прус Болеслав)

Глава четвертая Тревоги пани Коркович

В первых числах октября в доме пани Коркович все пошло вверх дном. Сама пани Коркович чувствовала себя так, точно потерпела крушение и, сидя на уступе скалы, смотрит на бушующий океан и ждет, когда ее поглотит волна.

Ее дочери, на воспитание которых она израсходовала такую уйму денег, не только перестали огрызаться на прислугу, но и завели дружбу с горничной, кухаркой, даже с семьей лакея. Пани Коркович не раз заставала обеих барышень в гардеробной, а за столом собственными глазами видела, как Ян улыбается не только панне Бжеской, но даже Линке и Стасе.

«Да если бы он попробовал улыбнуться им так при ком-нибудь из общества, я бы умерла со стыда!» — думала пани Коркович.

Но прикрикнуть на Яна за фамильярность у нее не хватало мужества. Не было смысла жаловаться и мужу, который с того памятного дня не только ни разу не ударил Яна, но даже перестал ругать его при Мадзе и дочерях. Однажды пан Коркович так рассердился, что побагровел от гнева и стал размахивать своими кулачищами, но удары падали не на шею Яну, а на стол или на дверь.

— Тебя, Пётрусь, как-нибудь удар хватит, если ты будешь так сдерживаться! — сказала однажды за ужином пани Коркович, когда Ян облил хозяина соусом, а тот, вместо того чтобы заехать лакею в ухо, хлопнул сам себя по ляжке.

— Оставь меня в покое! — взорвался супруг. — С тех пор как ты стала ездить в Карлсбад, ты все называла меня грубияном, а сейчас, когда я пообтесался, хочешь, чтобы я снова перестал сдерживаться. У тебя в голове, как в солодовом чане, все что-то бродит.

— Зато с женой ты не стесняешься, — вздохнула супруга.

Муж поднялся было, но поглядел на Мадзю и, снова плюхнувшись на стул так, что пол заскрипел, оперся головой на руки.

«Что бы это могло значить? — подумала потрясенная дама. — Да ведь эта гувернантка и впрямь завладела моим мужем!»

Пани Коркович стало так нехорошо, что она встала из-за стола и вышла к себе в кабинет. Когда девочки и учительница выбежали вслед за нею, она сказала Мадзе ледяным тоном:

— Вы бы, сударыня, хоть меня не опекали. Ничего со мной не случилось.

Мадзя вышла, а пани Коркович в гневе крикнула на дочерей:

— Пошли прочь, пошли прочь к своей учительнице!

— Что с вами, мама? Мы-то в чем виноваты? — со слезами спрашивали обе девочки, видя, как рассержена мать.

Как все вспыльчивые люди, пани Коркович быстро остыла и, опустившись на свое кресло, сказала уже спокойней:

— Линка, Стася, посмотрите мне прямо в глаза! Вы уже не любите своей мамы, вы хотели бы вогнать свою маму в гроб…

Девочки разревелись.

— Что вы говорите, мама? Кого же мы еще любим?

— Панну Бжескую. Она теперь все в нашем доме, а я ничто.

— Панну Бжескую мы любим как подругу, а вас, мама, как маму, — ответила Линка.

— Вы бы хотели, чтобы я сошла в могилу, а папа женился на гувернантке!

Хотя по щекам девочек катились слезы, обе начали хохотать, как сумасшедшие.

— Вот это была бы пара! Ха-ха-ха! Что бы сказал на это Бронек? — кричала Линка, хватаясь за бока.

— А вы, дурочки, не смейтесь над словами матери, слова матери святы!.. Какой Бронек? Что за Бронек?

— Да ведь Бронек влюблен в панну Магдалену и так пристает к ней, что она, бедненькая, вчера даже плакала! Ха-ха-ха! Папа и панна Магдалена! — хохотала Линка.

Известие о том, что Бронек ухаживает за панной Магдаленой, совершенно успокоило пани Коркович. Она привлекла к себе обеих дочек и сказала:

— Что это вы болтаете о Бронеке? Благовоспитанные барышни о таких делах ничего не должны знать. Стася, Линка, смотрите мне прямо в глаза. Поклянитесь, что любите меня больше, чем панну Бжескую!

— Но, мама, честное слово, в сто раз больше! — вскричала Линка.

— Сама панна Магдалена все время нам твердит, что маму и папу мы должны любить больше всего на свете, — прибавила Стася.

В непостоянном сердце пани Коркович пробудилась искра доброго чувства к Мадзе.

— Ступайте кончать ужин, — отослала она дочерей, прибавив про себя:

«Может, Магдалена и неплохая девушка, но какой у нее деспотический характер! Она бы всех хотела подчинить себе! Но у нее такие связи! Хоть бы уж приехали эти Сольские! Что это девочки болтают о Бронеке? Он ухаживает за Бжеской? Первый раз слышу!»

Однако через минуту пани Коркович вспомнила, что слышит это, быть может, и не в первый раз. То, что пан Бронислав сидел дома, было, конечно, следствием ее материнских нравоучений, но присутствие красавицы гувернантки тоже могло оказать на него влияние.

— Молод, нет ничего удивительного! — вздохнула пани Коркович, и тут ей вспомнилось, как однажды вечером, притаившись в нише коридора, она услышала следующий разговор между сыном и гувернанткой:

— Пан Бронислав, пропустите меня, пожалуйста, — сердито говорила Мадзя.

— Мне хочется убедить вас в том, что я искренне к вам расположен, — умоляющим голосом произнес пан Бронислав.

— Вы дадите лучшее доказательство вашего расположения ко мне, если перестанете разговаривать со мной, когда я одна!

— Сударыня, но при людях… — начал было пан Бронислав, но так и не кончил: Мадзи и след простыл…

— Она играет им! — прошептала пани Коркович, а затем прибавила про себя: «Парень молод, богат, ну и… хорош собою. Для мужчины Бронек очень недурен, и барышне должно быть лестно, что он за нею ухаживает. Ясное дело, она скажет о Бронеке Сольской.

Сольская обратит на него внимание, и из женской ревности сама начнет завлекать… Боже, как прекрасно все складывается! Нет, ничего не скажешь, Магдалена мне очень помогает!»

С этого времени у пани Коркович началась пора нежных чувств к гувернантке, и дом Корковичей снова стал бы для Мадзи земным раем, если бы не все те же ее замашки, которые наполнили душу хозяйки дома новой горечью.

С некоторых пор Линка и Стася все меньше совершенствовали свои таланты. Линка реже рисовала, кроткая Стася стала ссориться с учителем музыки; она даже как-то сказала, что пан Стукальский лысеет; обе манкировали уроками, одна — музыки, другая — рисования.

Разумеется, обеспокоенная мать провела следствие и открыла ужасные вещи. Время, предназначенное для эстетического воспитания, барышни тратили на обучение Михася, восьмилетнего лакейчонка. Стася учила его читать, а Линка — писать!

Это было уж слишком, и пани Коркович решила поговорить с гувернанткой.

«Панна Бжеская, — решила она сказать Мадзе, — дом мой не приют, а дочери мои не приютские надзирательницы…»

Она позвонила раз, затем другой, но Ян что-то мешкал. Наконец он показался в дверях.

— Что это вы, Ян, не являетесь сразу на мой звонок? — спросила барыня, настраиваясь на суровый лад. — Попросите панну Бжескую.

— К панне Магдалене пришел какой-то господин, он ждет ее в зале, — ответил лакей, подавая визитную карточку.

— Казимеж Норский, — прочитала хозяйка. — Ах, вот как, скажите панне Магдалене…

Она вскочила и поспешно прошла из кабинета в зал. Гнев ее остыл, но волновалась она ужасно.

«Норский! — думала она. — Да, он должен был приехать в начале октября. Может, и Сольские уже здесь…»

Ноги у нее подкашивались, когда она отворила дверь в зал; но при виде молодого человека она просто оцепенела. Заметив ее, гость отвесил весьма элегантный поклон.

«Какие черты, глаза, брови!» — подумала пани Коркович, а вслух сказала:

— Милости просим, если не ошибаюсь, пан Норский?.. Я… панна Бжеская сейчас у нас, а я почитательница вашей покойной матушки, вечная память ей. Боже, какое ужасное происшествие! Я не должна была бы вспоминать о нем, но мои дочери были любимыми ученицами вашей матушки, которую все мы здесь оплакиваем…

Так говорила пани Коркович, кланяясь и указывая пану Норскому на золоченое креслице, на котором он и уселся без всяких церемоний.

«Красавец!» — думала пани Коркович; молодой человек молчал, только все посматривал на дверь, и она снова заговорила:

— Как же ваша покойная матушка, то есть…

— Я как раз ездил на ее могилу, мы думаем памятник поставить.

— Вы должны обратиться к обществу, — торопливо прервала его пани Коркович. — И тогда мы с мужем, вся наша семья…

В эту минуту Норский поднялся с золоченого креслица, глядя поверх головы любезной хозяйки. Пани Коркович повернулась и увидела побледневшую Мадзю, которая оперлась рукою на стол.

— Панна Бжеская… — снова начала хозяйка.

Но молодой человек, не ожидая представлений, подошел к Мадзе и, взяв ее за руку, сказал красивым бархатным голосом:

— Мы знаем, что матушка провела с вами последние часы… Я хотел поблагодарить вас, и если это возможно, услышать как-нибудь из ваших уст подробности…

Мадзя посмотрела на узенькую белую тесьму, которой были обшиты лацканы сюртука пана Казимежа, и глаза ее наполнились слезами.

— Я все как-нибудь расскажу вам обоим, — сказала она, не глядя на пана Казимежа. — Эленка тоже вернулась?

— Она приедет с Сольскими через недельку, другую, — ответил Норский, не скрывая своего удивления. — Но если вы и им окажете такой прием…

— Я вас обидела? — испугалась Мадзя.

— Да разве я посмел бы обидеться на вас? — оживившись, ответил пан Казимеж и снова взял ее за руку. — Но вы сами посудите, сударыня, — прибавил он, обращаясь к пани Коркович, — панна Магдалена, Ада Сольская и мы с сестрой составляли у покойной матушки одну семью. Уезжая на смерть, матушка передала нам через панну Магдалену свое благословение. И сегодня, когда я возвращаюсь после прощания с матушкой, ее вторая дочь принимает меня, как чужого. Ну скажите, сударыня, хорошо ли это!

Мадзя опустила голову, не в силах удержаться от слез.

— Какая вы счастливая! — сказал ей Норский. — У меня уже иссякли слезы.

Он оборвал речь и насупил красивые брови, заметив в двух шагах пана Бронислава, который тихо вошел в зал и уже несколько минут смотрел то на Норского, то на Мадзю.

— Мама, может, вы познакомите меня с гостем, — сказал пан Бронислав. — Я Коркович-младший, Корка-Пробка, как прозвали меня ваши старые друзья.

— Вы незнакомы? — озабоченно сказала хозяйка. — Мой сын… пан Норский!

— Собственно, мы знакомы; во всяком случае, я пана Норского знаю по рассказам. Все только и говорят, что о ваших шалостях у Стемпека, — прервал мать пан Бронислав, протягивая Норскому огромную лапу.

Молодые люди пожали друг другу руки: пан Казимеж пренебрежительно, пан Бронислав энергически. Видно было, что оба они не питают друг к другу симпатии.

Норский посидел несколько минут, хмурясь и коротко отвечая на вопросы пани Коркович о Сольских. Наконец он поднялся и простился, пообещав бывать у Мадзи почаще, разумеется, если позволят хозяева.

— Нам так много надо рассказать друг другу о матушке, что вы должны как-нибудь уделить мне часок наедине, как прежде бывало, — сказал он на прощанье.

Когда за гостем закрылась дверь прихожей, Мадзя, смущенная и задумчивая, сказала пани Коркович:

— Ян говорил, что вы хотели меня видеть?

— Да. Я хотела поблагодарить вас, дорогая панна Магдалена, за то, что мои девочки занимаются с Михасем. Прекрасное свойство души — милосердие! — живо ответила пани Коркович и несколько раз поцеловала Мадзю.

Сольские вот-вот должны были приехать, а гувернантку с Адой Сольской, да и с Эленкой, будущей пани Сольской, соединяли узы дружбы, потому-то и рассеялся гнев пани Коркович. Пусть Мадзя делает в доме, что хочет, пусть дочери одевают и учат детей со всей улицы, только бы завязать знакомство с Сольскими.

«Бронек и не подозревает, какое ждет его счастье!» — сияя от радости, думала хозяйка дома.

— Ах, да! — крикнула она уходящей Мадзе. — Не забудьте при случае сказать пану Норскому, чтобы он почаще заходил к нам. Наш дом для него всегда открыт! Боже! Я забыла позвать его на обед! Панна Магдалена, со всей деликатностью предложите ему постоянно обедать у нас. И если у него нет еще приличной квартиры, пусть без церемоний располагается у нас… до приезда Сольских, и даже дольше. Вы сделаете это, милая панна Магдалена? Я всю жизнь буду благодарна вам, потому что воспоминание о пани Ляттер…

— Сударыня, я, право, не знаю, прилично ли мне говорить об этом с паном Норским, — смущенно ответила Мадзя.

— Вы думаете, что это неприлично? — удивилась тонная дама. — Но ведь в доме покойницы он, Сольские и вы составляли одну семью…

— Пан Казимеж это так себе сказал, — печально ответила Мадзя. — Я у его матери была только классной дамой, не больше.

— А как же осыпанные брильянтами часики от панны Сольской? — допрашивала обеспокоенная хозяйка.

— Ада Сольская немного любила меня, но и только. Что общего между такой бедной девушкой, как я, и богатой барышней? Ада очень ласкова со всеми.

После ухода Мадзи пани Коркович обратилась к сыну, который грыз ногти, и, стукнув себя пальцем по лбу, сказала:

— Ну-ну! Ты заметил, как она увиливает от посредничества между нами и Норским? Что-то тут да есть, ты заметил, Бронек?

— И правильно делает! — проворчал сын. — Зачем зазывать в дом такую дрянь.

— Бронек! — хлопнула дама рукой по столу. — Ты в гроб уложишь мать, если будешь выражаться, как хам… как твой отец. Норский нужен мне для того, чтобы завязать знакомство с Сольскими. Понял?

Пан Бронислав махнул рукой и бросил, зевая:

— А вы уже ищете себе посредников… То Згерский, то Норский! Сольские тоже, наверно, дрянь, раз поддерживают знакомство с такими прохвостами.

Пани Коркович покраснела.

— Послушай, — сказала она, — если ты еще хоть слово скажешь о пане Згерском, я прокляну тебя! Умница, человек со связями, наш друг!

— Друг, потому что всучил старику, черт знает зачем, три тысячи за двенадцать процентов. Смешно сказать, Коркович занимает деньги и платит двенадцать процентов.

— Это с нашей стороны деликатный подарок. Мы должны таким образом отблагодарить Згерского за его доброе отношение к нам… даже к тебе, — ответила мать.

Несколько дней Норский не показывался у Корковичей. Зато Мадзя навестила Дембицкого и вернулась от старика взволнованная.

Увидев на глазах гувернантки следы слез, пани Коркович спросила у нее с притворным безразличием:

— А пан Норский был у Дембицкого?

— Да… — вспыхнула Мадзя. — Мы говорили о пани Ляттер. Он сказал мне, что из Америки приезжает его отчим с семьей.

— Какой отчим?

— Второй муж пани Ляттер. Он служил в армии Соединенных Штатов, а сейчас не то промышленник, не то торгует машинами.

Многоречивость Мадзи не понравилась пани Коркович.

«Эта кошечка что-то скрывает! — думала она. — Не плетет ли она интриги против нас? Панна Бжеская строит нам козни, да еще у Дембицкого, племяннице которого я позволила заниматься у нас! О, людская неблагодарность!»

От большого ума заподозрила пани Коркович Мадзю в интригах. И все же, чтобы обеспечиться и с этой стороны, она решила устроить званый вечер и послала мужа с визитом к Норскому.

— Ну как, Норский придет?

— Отчего же не прийти? Кто не придет туда, где хорошо кормят!

— Э, Пётрусь! Ты что-то настроен против Норского. Это такой прекрасный молодой человек! Того и гляди станет зятем Сольского.

— Но прохвост, видно, изрядный! — прокряхтел пан Коркович, с трудом стаскивая тесный башмак с помощью снималки, которая имела форму олененка.

— Что с тобой говорить! — сказала супруга. — Человек ты порядочный, но дипломатом не будешь…

— Пхе! Наградил меня господь таким Меттернихом в юбке, что на две пивоварни хватит!