"Проклятое счастье" - читать интересную книгу автора (Прус Болеслав)

II. Немного тени

Комната Владислава была просторной и светлой, как и полагается мастерской инженера. Помимо неизбежного письменного стола, кресла-качалки и стульев, здесь помещались еще: чертежный стол, небольшой слесарный и столярный станки для изготовления моделей, книги, чертежи, модели и разнообразный инструментарий, предназначенный для того, чтобы возбуждать любопытство у непосвященных. Однако на всех предметах замечались следы запустения. На станках не было видно ни стружек, ни опилок. Мисочки с черной и красной тушью стояли сухие, чертежи пожелтели, а на чертежных досках с начатыми набросками лежал слой пыли.

Владислав перечитывал в «Гидравлике» раздел о турбинах. Когда к нему вошла жена, он как раз с горечью вспоминал о том, что всего неделю тому назад ему предлагали разработать проект турбинной мельницы, а вчера сообщили, что мельницу будет строить другой.

— Стоило трудиться годами, отказывать себе в последнем, — шептал он, зная, что этот получивший предпочтение «другой» — просто набивший на мельницах руку плотник, который составляет свои «чертежи» из щепочек.

С этим неутешительным заключением, он отшвырнул «Гидравлику» и взялся за интегральные вычисления. Взгляд его упал на формулу: Т(1) = Т(2) = 1, и сейчас же ему вспомнилось, что остался у него всего один рубль!

— Я-то прожил бы день-другой и на сухом хлебе, мне не привыкать, но она?..

«Обо мне не думай, мой Владик… Я буду сыта и сухим хлебом, приходилось уж не раз…»

Он оглянулся, но в комнате никого не было. Тут только он вспомнил, что Элюня говорила ему эти слова несколько дней тому назад.

«А уж я с господами заодно; как господа, так и я!» — откликнулось в памяти эхо голосом Матеушовой.

«Великий боже! Какой же я эгоист!» — подумал он, и кровь бросилась ему в лицо.

Но как бы там ни было, а в доме — один рубль на троих!

Он перелистал несколько страниц и остановился на теории вероятности.

— Если у меня сорок дней подряд не было работы, какова доля вероятности, что я получу ее завтра?

— Одна сорок первая, — отвечали формулы.

— Интересно, какова, в таком случае, вероятность, что я стану вором или самоубийцей?

Формулы молчали.

В окно виднелись крыши, покрытые тающим снегом, два-три взъерошенных воробья и полоска неба. Владислав поднял глаза к небу и подумал, что сейчас еще только половина марта, а работу — место чертежника на фабрике с месячным окладом в тридцать рублей за десятичасовой труд — он получит не раньше чем в мае.

Он бросил вычисления и взялся за «Максимы» Эпиктета. Философу-невольнику не раз случалось врачевать наболевшую душу. Владислав раскрыл книжку и стал листать страницу за страницей.

«Отгони от себя желания и опасения, — говорил мудрец, — и ты освободишься от тирана».

«О слепец, о несправедливец! Ты мог бы зависеть от себя одного, а желаешь зависеть от тысячи вещей, чуждых тебе и отдаляющих тебя от истинного добра».

Вдруг Владислав перестал читать и прислушался. В соседней комнате раздавался шепот.

— Пани! — говорила Матеушова, — тут женщина принесла масло.

— Сегодня я не возьму, — отвечала Элюня.

— Ой, и масло же, хозяин как раз такое любит…

— Пусть придет в другой раз.

— Чего там в другой раз, она так скоро не придет! Вот что… Куплю-ка я на свои, а вы мне отдадите. У меня есть тринадцать рублей.

Минутная пауза. У Владислава опустились руки.

— Я вам уже сказала, Матеушова, не надо! — отрезала Элюня.

Служанка удалилась, бормоча что-то про себя.

— У меня есть рубль! — прошептал Владислав.

Но тотчас он вспомнил, что сегодня среда и, значит, завтра к ним придет обедать один бедный студент, брат покойного товарища.

«Не пожелай, чтобы все на свете шло по твоей воле, а пожелай, чтобы все шло, как идет, и будешь неизменно доволен».

Владислав пожал плечами и опустился в качалку. Подобная философия хороша для людей, отдыхающих после вкусного обеда с черным кофе на десерт, или же для тех, в ком всякая способность чувствовать уничтожена страданием.

Растянувшись в качалке и закрыв глаза, как подобает человеку, вознамерившемуся заглянуть в пучину своего духа, он размышлял над тем, сколь мизерны причины, способные породить великую скорбь.

— Завтра, — твердил он, — в доме не будет ни гроша. Будь я один, посмеяться бы над этим, и только, но жена… Ах, ее самоотвержение убьет меня! Сорок дней подряд я просил, я вымаливал работу, как нищий, и мне ее не дали… Инженеров нынче больше, чем сапожников. Уехать — некуда и ни к чему. Умереть?.. О, господи, но кто же останется с ней? Разве что продавать вещи… Но ведь уже послезавтра не будет денег на обед!..

— Владик! Владик! Смотри!.. — крикнула вдруг Эленка, вбегая в комнату.

— Что это?

— Я нашла в твоем жилете пять рублей… Взяла, чтоб починить, и в наружном кармане… Смотри!

Владислав сел в качалке; жена бросилась ему на грудь.

— Видишь, как господь бог милостив?.. Был у нас всего-навсего рубль, ты так огорчался, думаешь, я не видела, и вот — есть деньги! На несколько дней хватит, а потом ты получишь работу.

— Откуда? — спросил муж.

— Ну, откуда я знаю?.. — отвечала жена, ласкаясь. — Просто ты должен получить, и все, ведь эти деньги — последние.

— Дитя!

— Интересно, как они там оказались?

— Вспомнил… Получил сдачу и сунул пятерку в жилетный карман. А потом забыл, решил, что потерялись. С год уже они там лежат.

— Видишь, никогда не надо отчаиваться. Ну, улыбнись же! Вот мило… Даже не скажешь жене спасибо за то, что она чинит ему старые жилеты… Ах ты бука… Мне уже третий день плакать хочется! С любимой женой не разговаривает, на канарейку сердится, сидит себе в углу повесив нос. Ну, проси у жены прощения! Живо! Еще раз!

Владислав чувствовал, как под действием этого щебета, а может быть, и нежданной пятирублевки к нему возвращается спокойствие. Он улыбнулся, припоминая недавнее отчаяние; даже не верилось, чтобы такой пустяк, как мелкая денежная находка, мог укрепить пошатнувшееся равновесие и унять разразившуюся душевную бурю.

— Я сию минуту велю подавать, — говорила Эленка. — На обед у нас окрошка, со сметаной, с гренками и сыром, и еще жареный картофель.

— Я вижу, суп у тебя считается по крайней мере за четыре блюда.

— Нет, нет, для тебя я велела сварить еще яиц.

— А для себя?

— Я не люблю яиц. Впрочем… сейчас мне почему-то захотелось. Пойду скажу Матеушовой, пускай добавит парочку, для меня и для себя.

Ворчунья Матеушова, не долго мешкая, стала подавать на стол, а Владислав снял шаль с клетки. Увидев свет, канарейка затрепыхалась и принялась щебетать. Дружным хором отвечали ей воробьи на улице, частые звуки капели, падавшей с крыш, и веселый смех Эленки.

В этот час, трудно понять отчего, Владиславу пришла на память одна весна. Ему вспомнилось, как давно, в детстве, после сильного дождя он выбежал в сад. Трава, вчера еще блеклая, сегодня сверкала, как смарагд; деревья, вчера покрытые почками, сплошь зеленели молоденькими листьями. На земле стояли лужи, на небе сияла радуга, и в душе ребенка пробудилось чувство, которое он еще не умел назвать.

Все это представилось ему в мельчайших подробностях, и, воодушевленный воспоминанием, он тут же обнял и расцеловал жену, а она, бросив беглый взгляд на занавеску, сквозь нее заметила в окне напротив остроконечный колпак с кисточкой и желтое лицо лукавого старикашки.

Тощий старик смеялся, как бывало, только еще сильнее щурил глаза, но на этот раз Эленка не гневалась на него. Так уж милостью божьей устроен наш мир: молодые мужья радуются пятирублевкам, молодые жены — мужьям, а старички — радости молодых!