"За Родину" - читать интересную книгу автора (Коничев Константин Иванович)6. В КРАСНУЮ АРМИЮВ Красную Армию призвали его осенью тысяча девятьсот двадцать шестого года. Степаниде Семёновне не хотелось расставаться с любимым сыном. По ночам, лежа на голбце, она тайком плакала: – Стара уж я стала, уйдет родименький, а когда вернется, меня, может, в ту пору и в живых не будет. Вспоминала старушка, как лет десять тому назад уходил в царскую армию ее старший сын Александр. Матерым был он парнем что в рост, что в плечах, а характера смирного. Никому всю жизнь не досаживал. А когда уходил в солдаты, ревел парень на всю деревню, не уступая матери. Андрей же перед призывом почему-то веселый. Дивилась Степанида Семёновна: то ли сыновья разные, то ли служба стала легче. Поглядел Андрей на мать, заметил её грусть и затянул под гармонь: Александр тоже жалел, что семья на два года лишается хорошего помощника. Себя он за полноценного работника не считал с тех пор, как немецкая пуля раздробила ему ногу. В Тотьме, что стоит на берегу перекатистой Сухоны, Андрею до призыва не приходилось бывать. Маленькие крашеные домики, дощатые тротуары, палисадники с пожелтевшими тополями, вывески на учреждениях и магазинах, базарная площадь, каланча, закрытые церкви, пристань и пароходы, снующие по Сухоне, – всё это производило на Андрюшу и других призывников впечатление большого города. В призывном пункте заседала комиссия из военных и штатских. Два доктора суетились тут же. Они измеряли, взвешивали, проверяли каждого призывника. Очередь дошла до Андрея. Белотелый, мускулистый, без единой царапинки, он произвёл на членов комиссии приятное впечатление. Доктор повернул его и, направляя к столу, где заседала комиссия, сказал: – Вполне годен! Один из членов комиссии – военный, державший в руках анкету, подозвал Андрея к себе и чуть заметно улыбнулся. Андрею показалось, что когда-то он видел этого человека. – Андрей Коробицын? – Я!.. – Не узнаете меня? – Припоминаю и не могу припомнить, – сознался Андрей. – А помните, я вас допрашивал по делу бывшего предвика Балаганцева… – Ну, как не помнить!.. – Желаете служить в Красной Армии? – Желаю с охотой и радостью. – Молодец! А в войска ОГПУ, на границу хотите? Андрей смутился. Он никак не ожидал, что люди в комиссии будут его спрашивать о том, где он хочет служить. – Дело ваше, товарищ начальник, куда пошлете, туда и пойду. – Мы вас определим в Ленинград, а там на границу… Андрею выдали на руки документ с отметкой комиссии и предупредили о времени отправки в часть… С призыва Андрей возвратился на несколько дней домой. Голова у него нагладко выбрита. Настроение весёлое, жизнерадостное: – Можешь поздравить, мама!.. – Ой, ты, соколик, взяли? – Взяли. По щеке у Степаниды слеза горошиной катится: то ли сына жалко, то ли от радости, что такого детину вырастила. Брат под полатями войлок к хомуту пристегивал, бросил работу и к Андрею: – Ну, как, пехота или артиллерия? – Ни то, ни другое, – ответил новобранец. – Так куда же, в какую часть? – В войска ОГПУ, на границу. – Ого, вот как! – Да, служба будет что надо. Глядеть в оба… – Граница – дело известное… Ну, когда совсем отправишься? – Через недельку! Неделю гулял Андрев с новобранцами, с гармошкой по деревням ходил, плясал, не жалея сапог. Катя Власова в последний вечер на прощанье ему платок носовой, белый, батистовый, сунула в карман пиджака. А на платке вышивка (буква к букве без запятых и интервалов): Обнаружив у себя в кармане подарок, Андрей сразу же догадался, что это дело рук Кати. И хотя был подарком доволен, но взять его с собой в армию не решился: чего доброго, ребята смеяться будут… Уходил Андрей из дому рано утром. За плечами небольшой холщовый мешочек с бельём и питанием в путь-дорогу. Уходил он, и чувства его раскалывались надвое: жалковато старушку-мать, веселую гулянку с товарищами и всё то, к чему привык, с чем подружился за свою молодость. И было приятно и радостно на душе за свою будущность, за предстоящую службу в Краской армии. Мать и брат провожали его далеко за деревню. Не раз Андрей оглядывался на родное Куракино, на два серых посада домов, крытых тесом; на полосы, что спускались с гористого поля, на густой кустарник, – туда, куда не раз он ходил охотиться на рябчиков и куропаток. Около перелаза за канавой, в трех километрах от своей деревни, на земляничнике, засохшем и полинявшем, они все трое сели отдохнуть. Отсюда матери и брату возвращаться домой, Андрею итти в Тотьму. И пока они тут сидели да разговаривали, подошли еще три парня-попутчика из других деревень. Ребята подсели к Коробицыным. – В часть? – спросил Андрея один из призывников. – Да, завтра из Тотьмы в отправку, – живо отозвался Андрей. – Мы тоже туда. Ребята закурили и, чтоб не мешать Степаниде разговаривать с сыном, начали между собой тихонько балагурить. Александр, уже переговорив обо всем, лежал на бугре около канавы и следил за облаками. Они клочьями плыли в поднебесье. – Пиши, Андрюшенька, письма-то, – медленно выговаривала мать, – пиши про всё да служи, родной, по-хорошему, верно и правильно служи. – Ладно, мама, буду помнить твои слова. Живи счастливо, за меня краснеть тебе не придётся. Идите с братом домой, хватит, далеко меня проводили. Теперь я с попутчиками пойду… Андрей поднялся и закинул мешок за спину. Матери он помог встать с бугорка; обнял её, поцеловал. Потом обнял брата, потом ещё раз обнял и поцеловал мать. – Ну, до свиданья, родные!.. Идите… Андрей и трое призывников тронулись дальше. Пройдя шагов двести, он обернулся. Мать стояла на бугорке, где они только что отдыхали, махала головным платком. Брат не спеша удалялся в сторону Куракина… В Тотьме призывников скопилось несколько сотен. Отсюда их увозили на пароходе. Ехать было весело. Песни и пляски на нижней палубе не прекращались до ночи. Андрей познакомился со многими из ребят. Играл на чьей-то гармошке, под его игру пели и плясали. На утро пароход медленно пробирался сквозь нависший над рекою туман. А когда выглянуло солнце, на горизонте показалась Вологда. Андрей вышел на верхнюю палубу и долго любовался городом, множеством белеющих домов. Город казался невероятно большим, привлекательным, хотя до него ещё прямо было добрых километров пять, а по извилистой реке и того больше… |
||
|