"Жестокое и странное" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)Глава 3В тот вечер я, разведя огонь, села есть свой овощной суп возле камина, а на улице все еще шел мокрый снег с дождем. Я выключила свет и раздвинула шторы на стеклянных дверях. Трава вся побелела от мороза, листья рододендрона свернулись, деревья стояли голые в свете луны. Этот день уморил меня, словно какая-то жадная ненасытная темная сила высосала из меня все жизненные соки. Я чувствовала на себе всепроникающие пальцы тюремной охранницы по имени Хелен и спертый воздух клетей, в которых недавно сидели безжалостные, злобные люди. Я вспомнила, как во время ежегодного совещания Американской судебно-медицинской академии просматривала, держа на свет, слайды в баре одной из гостиниц Нового Орлеана. Убийство Робин Нейсмит было тогда еще не раскрыто, и обсуждать то, что с ней сделали, когда все вокруг шумно и весело праздновали Марди-Гра[1], было как-то жутко. Ее избили и изувечили, зарезали насмерть, как считали, в ее же гостиной. Однако особенно все были шокированы тем, чти Уоддел совершил уже после ее смерти. Это походило на какой-то неслыханный безобразный ритуал. Уже мертвую он ее раздел. Факт изнасилования установлен не был. Казалось, ему больше нравилось кусать ее и ковырять наиболее мягкие участки тела ножом. Когда по пути с работы к Робин зашла ее коллега и подруга, она обнаружила изуродованное тело девушки, прислоненное к телевизору, с опущенной вперед головой, руками вниз и вытянутыми вперед ногами. Одежда стопкой лежала рядом. Она походила на большую, с человеческий рост окровавленную куклу, которую положили на место после какой-то чудовищной игры, превратившейся в настоящий кошмар. Психиатр в своем заключении на суде сказал, что после убийства Уоддел, вероятно, настолько терзался угрызениями совести, что сидел и разговаривал с телом в течение, возможно, нескольких часов. Психолог судебно-медицинской комиссии штата предположил совсем иное. Он считал, что Уоддел знал о том, что Робин работала на телевидении, и в прислоненном к телевизору теле видел нечто символическое. Словно он вновь смотрел на ее изображение по телевизору и что-то себе представлял. Он вернул ее туда, откуда она пришла к нему, и, разумеется, убийство было преднамеренным. Нюансы и выводы бесконечных исследований со временем становились все более запутанными. Вызывающая демонстрация содеянного с двадцатисемилетней дикторшей телевидения была своеобразным автографом Уоддела. И вот сейчас десять лет спустя погибает мальчик, и при этом кто-то вновь ставит этот автограф накануне казни Уоддела. Приготовив кофе, я перелила его в термос и унесла к себе в кабинет. Усевшись за письменный стол, я включила свой компьютер и, набрав код, связалась с центральным. Я должна была еще взглянуть на результаты поисков, проведенных по моей просьбе Маргарет, хотя я подозревала, что они находятся в угнетающе толстой пачке бумаг, лежавшей у меня в ящике в пятницу после обеда. Однако кое-что все же должно быть на жестком диске. Для входа в ЮНИКС я напечатала свое имя и пароль, и в ответ мне засветилось слово «почта». Маргарет, мой специалист по компьютерным исследованиям, оставила мне сообщение. – Проверить файл «тело», – гласило сообщение. – Просто жуть, – пробормотала я, словно обращаясь к Маргарет. Переместившись в каталог под названием «шеф», куда Маргарет обычно направляла информацию и запрошенные мною файлы, я извлекла файл «тело». Он был довольно объемным, потому что Маргарет собрала разные виды смерти и совместила эти данные с тем, что ей удалось узнать в травматологической регистрации. Неудивительно, что большинство отобранных компьютером случаев с потерей конечностей и повреждением тканей явились следствием автокатастроф и других аварий с техникой. В четырех случаях на жертвах были обнаружены следы укусов. Двое из них оказались зарезанными, двое – задушенными. Одной из жертв был мужчина, две – взрослые женщины и одна – шестилетняя девочка. Я пометила номера дел и коды. Затем я стала перебирать одну за другой информацию травматологической регистрации о жертвах, которых удалось поместить в больницу. Я была готова к тому, что извлечь нечто полезное будет весьма сложно. Так оно и оказалось. Своей стерильностью и безликостью поступавшая из больниц информация чем-то напоминала операционную. В целях конфиденциальности имена, страховые номера и другие данные были изъяты. Не имея общего связующего звена, невозможно было проследить по многочисленным документам, как личность переходила от бригады «скорой помощи» в травматологическое отделение, полицейский участок или какие-нибудь другие службы. Но самое грустное заключалось в том, что информация о пострадавшем могла находиться в базе данных шести разных служб и не совпадать, если при вводе проскочили какие-нибудь ошибки. Исходя из всего этого, я могла бы найти заинтересовавший меня случай, но так никогда и не узнать, кто пациент, умер он или остался жив. Сделав пометки о нужной мне информации травматологической регистрации, я вышла из файла и решила наконец просмотреть старые отчеты, сообщения, заметки и тому подобное, чтобы ликвидировать их в своем каталоге и освободить место на жестком диске. И тут я наткнулась на непонятный мне файл. Он назывался «tty07», всего шестнадцать байт, и был датирован 16 декабря, то есть прошлым четвергом, 16.26. В нем содержалось лишь одно тревожное предложение: Я было потянулась к телефону, чтобы позвонить домой Маргарет, но остановилась. Каталог «шеф» и его файлы были засекречены. Хотя переместиться в мой каталог мог кто угодно, без моего имени и пароля файлы оставались бы для него недоступны. Маргарет была единственным человеком, помимо меня, кому был известен пароль. Если она перемещалась в мой каталог, что она могла там безрезультатно искать и кому предназначалась эта запись? На Маргарет это не похоже, думала я, уставившись на единственное коротенькое предложение на экране. Продолжая оставаться в некоторой растерянности, я вспомнила о своей племяннице. Возможно, Люси знала ЮНИКС. Я взглянула на часы. Было начало девятого, субботний вечер, и я странным образом почувствовала, что мне будет больно, если Люси вдруг окажется дома. Она должна быть где-нибудь на свидании или у друзей. Однако она подошла к телефону. – Привет, тетя Кей, – прозвучал ее несколько удивленный голос, напоминая тем самым мне о том, что я довольно давно ей не звонила. – Как там моя любимая племянница? – Я – твоя единственная племянница, и у меня все замечательно. – А что это ты сидишь дома субботним вечером? – поинтересовалась я. – Заканчиваю свою работу за семестр. А почему ты сидишь дома в субботний вечер? В первый момент я даже не сообразила, что сказать. Моя семнадцатилетняя племянница всегда была ловчее в разговоре со мной, чем кто-либо другой из моих знакомых. – Я пытаюсь решить одну компьютерную задачку, – сказала я наконец. – Ну, тогда ты не ошиблась, набрав этот номер телефона, – ответила Люси, не страдавшая от избытка скромности. – Подожди, я уберу книги и все прочее, чтобы добраться до клавиатуры. – Проблема не в персональном компьютере, – объяснила я. – Не знаю, известно ли тебе что-нибудь об операционной системе под названием ЮНИКС? – Я бы не стала называть ЮНИКС операционной системой, тетя Кей. Это все равно что называть погодой окружающую среду, которая состоит и из погоды, и из других элементов, включая различные сооружения. Ты пользуешься эй-ти-эн-ти? – Помилуй, Люси. Я и не знаю. – Ну на чем ты сейчас работаешь? – Эн-си-ар-мини. – Тогда это эй-ти-эн-ти. – Мне кажется, кто-то нарушил защиту, – сказала я. – Бывает. А почему ты так думаешь? – Я обнаружила у себя в каталоге странный файл, Люси. Мой каталог с файлами засекречен – не зная пароль, ничего нельзя прочесть. – Ошибаешься. Привилегированный пользователь может делать что хочет и читать что хочет. – Единственным привилегированным пользователем является мой программист-аналитик. – Возможно, и так. Однако благодаря программным средствам привилегированных пользователей может оказаться намного больше, и тебе об этом будет ничего не известно. Мы можем это легко проверить, но сперва расскажи мне о странном файле. Как он обозначается и что в нем? – Он называется «tty07», и в нем только одно предложение: «Я не могу это найти». До меня донесся легкий стук нажимаемых клавишей. – Что ты там делаешь? – поинтересовалась я. – Делаю кое-какие пометки по ходу нашего разговора. Так. Давай начнем с очевидного. Самой большой зацепкой является имя файла – «tty07». Это что-то из техники. А точнее, «tty07», вероятно, чей-то терминал у тебя в офисе. Это может быть и принтер, но мне кажется, что тот, кто побывал в твоем каталоге, решил послать сообщение аппарату «tty07», но вместо этого получил файл. – А разве когда ты пишешь сообщение, у тебя не получается файл? – удивилась я. – Нет, если просто нажимаешь клавиши. – Как это? – Очень просто. Ты сейчас в ЮНИКС? – Да. – Набери t-t-y-q... – Люси начала руководить моими действиями. – Погоди минуточку. – И можешь не ставить слэш... – Люси, не спеши. – Мы попробуем специально повторить ошибку того человека. – Так, что дальше? – О'кей. Теперь переадресуй это... – Только, пожалуйста, помедленней. – У тебя там должна стоять четыреста восемьдесят шестая микросхема, тетя Кей. В чем же загвоздка? – Да дело не в микросхеме, будь она неладна! – Ой, прости, пожалуйста, – искренне сказала Люси. – Я забыла. Что она там забыла? – Кстати, вернемся к нашей задачке, – продолжала Люси. – Я надеюсь, у тебя там случайно нет аппарата t-t-y-q. Ты сейчас где? – Да все там же, – с досадой отозвалась я. – Затем перевести... Черт. Здесь крышечка смотрит направо? – Да. Теперь нажми возврат, и твой курсор перескочит на следующую строчку, которая пустая. Набери сообщение, которое ты хочешь переслать на экран t-t-y-q. – Набрала. – Нажми возврат, затем control С, – сказала Люси. – А теперь – ls минус один и перешли это к p-g и увидишь свой файл. Я просто напечатала «ls» и заметила, как что-то промелькнуло. – Вот что, на мой взгляд, произошло, – констатировала Люси. – Кто-то влез в твой каталог, и к этому мы через минуту вернемся. Возможно, в твоих файлах что-то quot;искали и не могли это «что-то» найти. Тогда этот человек послал сообщение или попытался послать, но поскольку торопился, то кое-что пропустил. Так что все, что он вводил, не отражалось на экране tty07. Иначе говоря, вместо того чтобы послать tty07 сообщение, он по ошибке получил файл под названием «tty07». – Если бы этот человек ввел верную команду и так далее, сообщение сохранилось бы? – спросила я. – Нет. Информация появилась бы на экране tty07 и оставалась бы там до тех пор, пока пользователь не стер бы ее. Но никаких свидетельств тому ни в твоем каталоге, ни где-то еще у тебя бы не было. Не было бы файла. – То есть мы не можем знать, сколько раз кто-то посылал сообщения из моего каталога, если все делалось правильно. – Да, верно. – А как же этому «кому-то» удалось что-то прочесть в моем каталоге? – я вновь вернулась к главному вопросу. – Ты уверена в том, что никто не мог знать твой пароль? – Никто, кроме Маргарет. – Она твой программист-аналитик? – Да. – А она не могла кому-нибудь сказать? – Просто не представляю себе, – ответила я. – О'кей. Можно войти и без пароля, благодаря корневым привилегиям, – сказала Люси. – Это мы сейчас как раз и проверим. Найди в файле «группа» корневую группу и посмотри, какие после нее перечислены пользователи. Я начала набирать. – Что у тебя получилось? – Я еще не добралась до этого, – ответила я с плохо скрываемым раздражением. Она медленно повторила свои инструкции. – Я вижу три имени в корневой группе, – сказала я. – Хорошо. Запиши их. Потом двоеточие, q, бам, и ты вышла из «группы». – Бам? – озадаченно переспросила я. – Восклицательный знак. Теперь займись паролем и посмотри, может, кто-нибудь с корневыми привилегиями окажется без пароля. – Люси. – Я убрала руки с клавиатуры. – Это просто узнать, потому что во втором поле ты увидишь зашифрованный пароль пользователя, если у него есть пароль. Если во втором поле нет ничего, кроме двух двоеточий, то у него нет пароля. – Люси. – Прости. Тетя Кей. Я опять очень тороплюсь? – Я же не программист, работающий с ЮНИКС. Для меня это все равно, как если бы ты сейчас вдруг заговорила на языке суахили. – Ты могла бы научиться. ЮНИКС действительно интересная штука. – Спасибо, но дело в том, что сейчас у меня нет времени учиться. Кто-то влез в мой каталог. У меня там секретные документы и отчеты. Не говоря уже о том, что кто-то, возможно, читает мои файлы, кто-то еще что-то ищет, неизвестно кто и зачем. – Ну, с первой частью вопроса разобраться несложно, если только нарушитель не набирает код по модему неизвестно откуда. – Но сообщение это было послано кому-то в моем офисе, в какой-то наш аппарат. – Это вовсе не означает, что кто-то из своих не мог прибегнуть к чужой помощи, тетя Кей. Возможно, тот, кто что-то вынюхивает, ничего не знает о ЮНИКС, но ему необходимо было влезть в твой каталог, и он нашел себе какого-нибудь программиста. – Тут не до шуток, – сказала я. – Может, это и так, но в любом случае, на мой взгляд, твоя система не очень-то защищена. – Когда тебе сдавать твою работу? – поинтересовалась я. – После каникул. – Ты ее уже закончила? – Почти. – Когда начинаются рождественские каникулы? – В понедельник. – Как насчет того, чтобы приехать сюда на пару дней помочь мне со всем этим делом? – спросила я. – Ты шутишь. – Нет, я говорю совершенно серьезно. Правда, на многое не рассчитывай. Я не слишком утруждаю себя украшением дома. Веточки пойнсеттии[2]и свечки на окнах. Но я что-нибудь приготовлю из еды. – Без елки? – Это смертельно? – Да в общем нет. А снег идет? – В этом нет никакого сомнения. – Никогда не видела снега. Я имею в виду воочию. – Дай-ка мне лучше поговорить с твоей матерью, – сказала я. Подойдя к телефону, Дороти, моя единственная родная сестра, проявила чрезмерную заботу. – Ты все так же много работаешь? Кей, ты работаешь больше, чем кто-либо другой из моих знакомых. Когда я кому-нибудь рассказываю о том, что ты моя сестра, это производит на людей большое впечатление. Как погода в Ричмонде? – Есть шанс, что Рождество будет снежным. – Как здорово. Хорошо бы Люси хоть разок встретить Рождество со снегом. У меня, например, ни разу не было такой возможности. Впрочем, нет, вру. Как-то на Рождество я каталась с Брэдли на лыжах где-то на Западе. Я не могла вспомнить, кто такой Брэдли. Несколько лет назад я перестала следить за многочисленными сменами друзей и мужей моей младшей сестры. – Мне бы очень хотелось, чтобы Люси встретила Рождество со мной, – сказала я. – Ты не против? – Ты не можешь приехать в Майами? – Нет, Дороти. В этом году не получится. У меня сейчас несколько очень трудных дел, и заседания суда продлятся практически до самого кануна Рождества. – Не представляю, как я буду встречать Рождество без Люси, – произнесла она с большой неохотой. – Но ты же встречала уже как-то Рождество без нее. Например, когда каталась на лыжах с Брэдли где-то на Западе. – Да, действительно. Но мне было очень тяжело, – сказала она в некотором замешательстве. – И всякий раз, когда мы отмечаем праздники порознь, я клянусь, что такое случается в последний раз. – Понимаю. Но, может, еще один разок, – спросила я, устав от ее кокетливого упрямства. Я знала, что быстро она Люси не отпустит. – Вообще-то меня сейчас поджимают сроки с моей последней книжкой, и я так или иначе просижу почти все праздники перед компьютером, – заговорила она, быстро меняя решение. – Может быть, Люси действительно будет лучше с тобой. Тут большого веселья не ожидается. Я тебе еще не рассказывала, что у меня теперь голливудский агент? Он просто чудо и знает всех нужных людей. Сейчас он договаривается насчет диснеевского контракта. – Великолепно. Не сомневаюсь, что по твоим книжкам можно будет снять отличные фильмы. Дороти писала превосходные детские книжки и завоевала несколько престижных наград. Однако в личной жизни оказалась не столь удачлива. – Здесь у меня мама, – сказала моя сестра. – Она хочет тебя на пару слов. Послушай, мне так приятно было с тобой поболтать. Нам никогда не хватает времени. Последи за тем, чтобы Люси, кроме салатов, ела еще что-нибудь, и, предупреждаю, она замучает тебя своими физкультурными упражнениями. Я боюсь, как бы она не стала мужеподобной. Прежде чем я успела что-то на это ответить, трубку уже взяла моя мама. – Ну почему ты не можешь приехать сюда, Кейти? Здесь так солнечно, столько грейпфрутов, ты бы только посмотрела. – Не могу, мама. Я очень сожалею, но никак. – И Люси тоже уедет? Я правильно поняла? Ну и что мне тут делать? Есть индейку в одиночестве? – А Дороти? – Что? Ты шутишь? Она будет с Фрэдом. А я его терпеть не могу. Прошлым летом Дороти вновь развелась. Я не стала спрашивать, кто такой Фрэд. – Мне кажется, он иранец или что-то еще вроде этого. Он будет трястись над каждым центом, и у него волосы в ушах. Я знаю, что он не католик, и Дороти в последнее время совсем не ходит с Люси в церковь. Она просто собственноручно навлекает на ребенка беду. – Мама, они тебя могут услышать. – Нет, не могут. Я здесь сижу одна на кухне и гляжу на гору грязной посуды в раковине, зная, что Дороти ждет от меня, чтобы я все это перемыла. Точно так же она приходит ко мне домой, не приготовив обеда сама, в расчете на то, что это сделаю я. Она хоть раз предложила что-нибудь принести мне? Хоть раз вспомнила о том, что я пожилая женщина, чуть ли не инвалид? Может быть, тебе удастся хоть как-нибудь положительно повлиять на Люси. – А в каком смысле Люси нуждается в положительном влиянии с моей стороны? – Она ни с кем не дружит, кроме одной весьма странной девочки. А посмотри на ее спальню. Она напоминает нечто из научно-фантастических фильмов со всеми этими компьютерами, принтерами, какими-то деталями и прочим. Это ненормально для девочки ее возраста жить вот так в себе все время и не ходить никуда со сверстниками. Я беспокоюсь за нее ничуть не меньше, чем в свое время беспокоилась за тебя. – Но со мной оказалось все в порядке, – заметила я. – Ты слишком увлекалась всякими научными книжками, Кейти. И видишь, что из-за этого получилось с твоим браком? – Мама, я хочу, чтобы Люси по возможности вылетела сюда завтра. Я со своей стороны все подготовлю и позабочусь о билете. Последи за тем, чтобы она взяла с собой самую теплую одежду. Все, чего у нее нет – типа зимней куртки, например, – мы купим здесь. – Да ей, наверное, уже подойдет и твоя одежда. Когда ты ее в последний раз видела? На прошлое Рождество? – Мне кажется, это было очень давно. – Так знаешь, у нее с тех пор уже выросла грудь. А как она одевается!.. Ты думаешь, она спросила совета у бабушки, прежде чем отрезать свои шикарные волосы? Нет. Зачем?.. – Я должна позвонить насчет билета. – Жаль, что ты не приедешь. Мы бы собрались все вместе, – чуть не плача, смешным голосом пролепетала она. – Мне тоже очень жаль, – сказала я. Поздним утром в воскресенье я ехала на машине в аэропорт по темным мокрым дорогам в мире из стекла. Подтаявший на солнце лед падал с телефонных линий, крыш и деревьев, разбиваясь о землю, словно сбрасываемые кем-то с неба хрустальные снаряды. Прогноз погоды обещал очередную бурю, и меня это даже обрадовало, несмотря на все сопряженные с этим неудобства. Я хотела посидеть в тишине возле огня со своей племянницей. Люси становилась взрослой. Казалось, она родилась совсем недавно. Я никогда не забуду ее большие немигающие глаза, следящие за каждым моим движением в доме ее матери, и отчаянные капризы, когда я вдруг в чем-то не оправдывала ее маленьких ожиданий. Искреннее обожание Люси трогало и даже пугало меня. Благодаря ей я испытала глубокие чувства, какие мне были прежде неведомы. Миновав службу безопасности, я встала возле прохода, с нетерпением оглядывая прилетевших пассажиров. Я ожидала увидеть пухленькую девчушку с длинными темно-рыжими волосами, как вдруг яркая молодая женщина, поймав мой взгляд, с улыбкой направилась ко мне. – Люси! – воскликнула я, обнимая ее. – Боже мой. Я чуть было не узнала тебя. У нее была короткая, нарочито небрежная прическа, подчеркивавшая ясно-зеленые глаза и не отмеченный мною прежде красивый овал лица. Вместо толстой оправы, которую она носила раньше, на ней была невесомая из панциря черепахи, придававшая ей вид хорошенькой серьезной студентки Гарвардского университета. Но больше всего меня поразили изменения в ее фигуре, потому что за то время, что я ее не видела, она превратилась из неуклюжего подростка в стройную длинноногую девицу спортивного вида, одетую в потертые облегающие джинсы на несколько дюймов короче стандартной длины, белую блузку с красным кожаным плетеным ремешком и мокасины на босу ногу. Из вещей у нее в руках был лишь ранец, и я краем глаза заметила блеснувший на ее лодыжке золотой браслет. Я могла почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что она была не только без макияжа, но и без бюстгальтера. – Где же твоя куртка? – спросила я по пути за багажом. – Когда я сегодня утром вылетала из Майами, было двадцать шесть градусов. – А сейчас ты заиндевеешь, пока дойдешь до моей машины. – Мне просто никак не удастся замерзнуть по дороге к машине, если только она у тебя не в Чикаго. – У тебя хоть свитер в чемодане есть? – Ты никогда не замечала, что разговариваешь со мной так же, как бабушка разговаривает с тобой? Кстати, она считает, что я похожа на «пет-рокера». Это ее прикол нынешнего месяца. Вот что получается в результате слияния «пет-рока»[3]с «панк-рокером». – У меня есть пара лыжных курток, вельветовые штаны, шапки, перчатки. Можешь носить все, что захочешь. Взяв меня под руку, она понюхала мои волосы. – Ты пока еще не куришь. – Я пока еще не курю и ненавижу, когда мне напоминают о том, что я пока не курю, потому что тут же начинаю об этом думать. – Ты лучше выглядишь, и от тебя не несет табаком. И ты не растолстела. Какой же это поганенький аэро-портишко, – воскликнула Люси, чей компьютерный ум допускал промахи по части дипломатии. – Почему он называется международный? – Потому что здесь есть рейсы на Майами. – А почему бабушка никогда не приезжает тебя навестить? – Она не любит путешествовать и наотрез отказывается летать самолетом. – Это более безопасно, чем ездить на машине. У нее с бедром все хуже, тетя Кей. – Знаю. Ты получай свои вещи, а я пока что подгоню к выходу машину, – сказала я, когда мы подошли к багажной секции. – Но давай-ка сначала узнаем, на какую из вертушек они придут. – Здесь их всего три. Как-нибудь разберусь. Оставив ее, я вышла на холодный свежий воздух, благодарная за несколько минут одиночества, чтобы кое-что обдумать. Происшедшие в Люси перемены, честно говоря, застали меня врасплох, и я вдруг засомневалась, как с ней обращаться. Люси всегда была непростым ребенком. С самого первого дня ее отличали не по годам взрослый ум, подчиненный детским эмоциям, и взбалмошность, особенно проявившаяся, когда ее мать вышла замуж за Армандо. Единственными моими козырями были рост и возраст. Но теперь Люси стала ростом с меня и разговаривала спокойным низким голосом. Это была уже не та девочка, которая могла убежать к себе в комнату, хлопнув дверью. Она уже не будет выходить из спора с криком, что ненавидит меня или рада, что я не ее мать. Я подсознательно готовилась к совершенно неожиданным изменениям в ее настроении и к спорам, из которых могла бы и не выйти победительницей. Я вполне представляла себе, как она с надменным видом выходит из дома и куда-то уезжает на моей машине. Мы мало беседовали по дороге, потому что Люси была восхищена зимней погодой. Все вокруг таяло подобно ледяной скульптуре, а на горизонте зловещей серой полоской уже появлялся очередной холодный фронт. Когда мы въехали в тот район, куда я перебралась с тех пор, как она в последний раз побывала у меня, она стала внимательно смотреть по сторонам на роскошные дома с двориками, украшенными по-рождественски, и мощенные кирпичом дорожки. Какой-то мужчина, одетый, как эскимос, выгуливал свою старую располневшую собаку, а мимо не спеша проплыл черный «ягуар» с серыми от дорожной соли боками. – Сегодня же воскресенье. А где дети, или здесь их нет? – спросила Люси таким тоном, словно это в чем-то меня изобличало. – Почему же, есть. Я свернула на свою улицу. – Ни велосипедов во дворах, ни санок, ни беседок. Здесь что, никто никогда не гуляет? – Здесь очень тихий и спокойный район. – Поэтому ты его и выбрала? – Отчасти. Кроме этого, здесь довольно безопасно и, надеюсь, это неплохое капиталовложение. – Личная безопасность? – Да, – ответила я, чувствуя себя не совсем уютно. Она продолжала разглядывать проплывавшие мимо большие особняки. – Небось приходишь домой, запираешься и никого не слышишь. И даже никого не видишь. Только если кто-то прогуливается с собакой. Но у тебя собаки нет. Много шутников навестило тебя в канун Дня всех святых? – Все было спокойно, – уклончиво ответила я. И вправду мне позвонили в дверь лишь один раз, когда я работала у себя в кабинете. На экране видеомонитора я увидела на своем крыльце четверых шутников и, взяв трубку, уже было начала говорить им, что сейчас подойду, но тут услышала их разговор. – Нет, там нет никакого трупа, – шептал маленький заводила. – Есть, – утверждал «человек-паук». – Ее постоянно показывают по телевизору, потому что она режет мертвецов и раскладывает их по банкам. Мне отец говорил. Поставив машину в гараж, я сказала Люси: – Сейчас мы должны определить тебя в комнату, а потом мне первым делом нужно развести огонь и приготовить горячий шоколад. А там придумаем, что у нас будет на обед. – Я не пью шоколад. У тебя есть кофеварка-экспресс? – Разумеется. – Было бы превосходно, если бы у тебя оказался еще и французский жареный кофе без кофеина. Ты знакома с соседями? – Я знаю, кто они. Дай-ка я возьму этот чемодан, а ты неси сумку, чтобы я могла открыть дверь и отключить сигнализацию. Боже, какая тяжесть. – Бабуля настояла, чтобы я взяла грейпфруты. Они очень даже ничего, но в них полно косточек. – Люси шла, озираясь по сторонам. – Ого. Прожекторы. Как называется этот шикарный стиль? Может, ей надоест такой тон, если поменьше обращать внимания? – Спальня для гостей находится там, – показала я. – Я могу поселить тебя наверху, если хочешь, но мне казалось, тебе будет лучше здесь, рядом со мной. – Здесь просто замечательно. Если компьютер будет неподалеку от меня. – Он у меня в кабинете. Это рядом с твоей комнатой. – Я привезла с собой свои записи по ЮНИКСу, книжки и прочее. – Она остановилась перед раздвижными стеклянными дверями в гостиную. – Этот двор хуже, чем твой тот. У тебя здесь нет роз. – Это было сказано таким тоном, словно я подвела всех, кого только знала. – Да, в этом саду мне еще работать и работать. И мне даже приятно, что все это у меня впереди. Люси медленно озиралась по сторонам, и наконец ее взгляд дошел до меня. – На дверях телекамеры, сенсоры, ограда, служба безопасности, еще что? Орудийные башни? – Нет, орудийных башен здесь нет. – У тебя здесь прямо Форт-Апачи, а, тетя Кей? Ты переселилась сюда, потому что Марк умер, и теперь во всем мире остались только плохие люди. Это неожиданное замечание так сильно задело меня что на глаза немедленно навернулись слезы. Я прошла в спальню для гостей и поставила ее чемодан, потом проверила полотенца, мыло и зубную пасту в ванной. Вернувшись в спальню, я раскрыла занавески, проверила ящики комода, встроенный шкаф и подрегулировала отопление, в то время как моя племянница, сидя на краешке кровати, следила за каждым моим движением. Через несколько минут я была в состоянии посмотреть ей в глаза. – Когда достанешь свои вещи, я покажу тебе шкаф, где ты сможешь покопаться, чтобы подобрать себе что-нибудь теплое из одежды, – сказала я. – Ты никогда не видела его таким, каким его видели все остальные. – Люси, нам нужно перевести разговор на что-то другое. Я зажгла лампу и проверила, подключен ли телефон. – Тебе лучше без него, – осуждающе добавила она. – Люси... – Он никогда не был для тебя тем, чем должен был быть. И никогда не стал бы, потому что он просто не был таким. И всякий раз, когда что-то было не так, ты менялась. Я стояла возле окна и смотрела на спящий клематис и розы, примерзшие к подпоркам. – Люси, тебе надо научиться быть несколько мягче и тактичнее. Нельзя просто вот так выпаливать все, что у тебя на уме. – Как забавно это от тебя слышать. Ты ведь всегда говорила мне, как ненавидишь ложь и лицемерие. – Нужно щадить чувства людей. – Ты права. Но у меня ведь тоже есть чувства, – сказала она. – Я чем-то тебя обидела? – А как ты думаешь? – Боюсь, что я чего-то не понимаю. – Потому что ты совсем обо мне не думала. Поэтому ты и не понимаешь. – Я всегда о тебе думаю. – Это все равно что сказать: я богата, но я не дам тебе ни цента. Какая мне разница, о чем ты там втайне от меня думала? Я не знала, что сказать. – Ты мне больше не звонишь. Ты ни разу не приехала ко мне с тех пор, как он погиб. – В ее голосе звучала давно копившаяся боль. – Я писала тебе, но ты никогда не отвечала на мои письма. И вдруг вчера ты звонишь мне и просишь меня приехать, потому что тебе что-то понадобилось. – Я не хотела, чтобы это выглядело именно так. – С мамой то же самое. Я закрыла глаза и прислонилась лбом к холодному стеклу. – Ты переоценивала меня, Люси. Я далека от совершенства. – Я не идеализировала тебя. Но я думала, что ты другая. – Я не знаю, как мне защищаться, когда ты говоришь мне такое. – А ты и не можешь защититься! Я смотрела, как серая белка прыгала по забору моего двора. Птицы клевали зернышки среди травы. – Тетя Кей? Когда я, повернувшись, посмотрела ей в глаза, я впервые увидела в них горечь. – Почему мужчины всегда важнее меня? – Нет, Люси. Это не так, – прошептала я. – Поверь мне. На обед моей племяннице захотелось салата из тунца и кофе с молоком. Пока я сидела возле огня и редактировала статью для журнала, она копалась у меня в шкафу и в ящиках комода. Я старалась не думать о том, что кто-то берет мои вещи, складывает их не так, как я, и вешает мою куртку не на те плечики, на которых она висела. Люси обладала даром заставлять меня чувствовать себя в роли Железного Дровосека, ржавеющего в лесу. Неужели я становилась такой косной, серьезной, «взрослой», какую невзлюбила бы сама, будь я в ее возрасте? – Ну, как тебе? – спросила она, появившись из моей спальни в половине первого. На ней был один из моих теннисных тренировочных костюмов. – Мне кажется, у тебя ушло слишком много времени, чтобы найти себе только это. Однако он сидит на тебе превосходно. – Я нашла еще кое-какие неплохие вещички, но в основном вся твоя одежда чересчур тяжеловата. Все какие-то официальные костюмы или темно-синего, или черного цвета, серый шелк в едва заметную полоску, хаки с кашемиром и белые блузки. У тебя, должно быть, штук двадцать белых блузок и примерно столько же галстуков. Кстати, тебе не стоит носить коричневое. А вот красного я у тебя что-то почти и не видела, хотя красный тебе идет, к твоим голубым глазам и светло-серым волосам. – Пепельным, – поправила я. – Пепел бывает серым и белым. Посмотри на огонь. А размер обуви у нас разный, дело не в том, что я ношу только «Коул-Хаан» или «Феррагамо». Зато я нашла черную кожаную куртку – блеск! Ты, случайно, в своей прошлой жизни не была мотоциклисткой? – Это называется дубленка, и мне приятно, что ты с удовольствием будешь ее носить. – А как насчет твоей парфюмерии и жемчугов? А джинсы у тебя есть? – Из парфюмерии выбирай сама что хочешь. – Я рассмеялась. – И джинсы у меня, кажется, где-то есть. Наверное, в гараже. – Покупки в магазине я хочу взять на себя, тетя Кей. – Должно быть, я схожу с ума. – Пожалуйста. – Ну, ладно, посмотрим. – Если ты не против, я бы хотела пойти в твой клуб и немного размяться. Я что-то все никак не отойду после самолета. – Если ты здесь хочешь поиграть в теннис, я узнаю, сможет ли Тед найти время, чтобы поиграть с тобой. Мои ракетки лежат в стенном шкафу слева. Я как раз недавно начала играть новым Уилсоном. Мяч летит со скоростью сто миль в час. Тебе понравится. – Нет, спасибо. Я лучше позанимаюсь на тренажерах или побегаю. А почему бы тебе не поиграть с Тедом, пока я буду заниматься, и мы бы могли поехать вместе? Я послушно взяла телефон и набрала номер спортклуба «Уэствуд». У Теда было все расписано до десяти часов. Я дала Люси наставления и ключи от машины и после ее ухода, немного почитав возле огня, уснула. Когда я открыла глаза, я услышала шорох углей в камине и тихий звон качаемых ветром колокольчиков за раздвижными стеклянными дверями. Медленно, большими хлопьями падал снег, небо было серо-черного цвета. Во дворе зажглись огни, в доме стояла такая тишина, что я слышала тиканье настенных часов. Было начало пятого, а Люси еще не вернулась из клуба. Я набрала телефон своей машины, но никто не ответил. Ей же никогда не приходилось ездить по снегу, с тревогой подумала я. Мне нужно было сходить в магазин купить на ужин рыбу. Я могла бы позвонить в клуб и попросить, чтобы ее позвали к телефону. Однако тут же я решила, что это было бы нелепо. Люси отсутствовала едва ли два часа. Она уже не ребенок. В половине пятого я вновь набрала номер телефона своей машины. В пять я позвонила в клуб, но ее не нашли. Я запаниковала. – Вы уверены, что она не на тренажерах или не в женской раздевалке под душем? – переспросила я у женщины из клуба. – Мы вызывали ее четыре раза, доктор Скарпетта. И я сама ходила искать. Я еще посмотрю. Если найду, я скажу ей, чтобы она немедленно вам позвонила. – А вы не знаете, была ли она там вообще? Она должна была приехать в районе двух часов. – Я сама приехала только в четыре. Я не знаю. Я вновь набрала телефон своей машины. – Набранный вами телефон не отвечает... Я попыталась дозвониться до Марино, но его не было ни дома, ни на службе. Я вновь попыталась его найти в шесть часов. Я стояла на кухне возле окна. В бледном свете уличных фонарей медленно падал снег. Бродя по комнатам и продолжая набирать телефон машины, я чувствовала, как у меня сильно бьется сердце. В половине седьмого, когда я уже собиралась сообщать в полицию об исчезновении человека, зазвонил телефон. Вбежав к себе в кабинет, я уже потянулась к трубке и тут увидела, как на экранчике определителя номера зловеще высветились знакомые цифры. Те звонки прекратились после казни Уоддела. С тех пор я про них забыла. В замешательстве я застыла на месте, ожидая, что сейчас, после записанного на автоответчик моего сообщения, вызов, как обычно, прекратится. Но я была ошеломлена еще больше, когда узнала раздавшийся голос. – Мне очень неприятно говорить вам это, док. Схватив трубку и откашлявшись, я в полном недоумении воскликнула: – Марино? – Да, – ответил он. – У меня плохие новости. |
||
|