"Люди и слепки" - читать интересную книгу автора (Юрьев Зиновий)

7

Изабелла быстро прошла по тропинке и остановилась на их обычном месте у высоких колючих корней пальмы пашиубу. Нервы ее были напряжены, и крик пролетевшего неподалеку попугая заставил ее вздрогнуть. Послышались легкие шаги, и она увидела Лопо. Он шел легко и быстро, как ходил всегда. Увидев ее, он радостно улыбнулся.

– Ты уже ждешь меня, покровительница?

Она не смогла ответить ему, потому что горло ее сжала спазма, лицо сморщилось. Она судорожно попыталась проглотить комок в горле. Из глаз медленно выкатилось несколько слезинок.

– Лопо, Лопо мой, – шептала она, поглаживая его светло-каштановые волосы.

– Почему ты плачешь, покровительница? – спросил юноша – Тебя кто-нибудь обидел?

– Нет, Лопо, никто меня не обижал.

– Тогда почему ты плачешь?

– Так просто, мой мальчик.

– Так просто не плачут. Ты не хочешь мне сказать, покровительница? Может быть, ты думаешь, мне не хватит слов, чтобы понять тебя? Я все время слушаю, как говорят люди. Со слепками мне неинтересно. С ними и не поговоришь. А люди – другое дело. Я не все понимаю, но стараюсь понять.

– Надеюсь, ты никого ни о чем не спрашиваешь? – привычно испугалась Изабелла и тут же с ужасом осознала, что скоро уже не нужно будет бояться какого-нибудь неосторожного шага Лопоухого Первого, ее Лопо.

– Нет, покровительница. Я всегда помню, что ты мне говорила.

Изабелла обхватила руками сильную шею юноши, притянула к себе его голову и прижалась губами к волосам, источавшим легкий горьковатый запах. Комок в горле все не проходил, а сердце так сжалось, что казалось, еще мгновение – и оно превратится в совсем крохотную точку, затихнет навсегда. Господи, какое же это было бы счастье… Вся жизнь ее, все сорок пять бессмысленных лет сосредоточились на молодом человеке, стоявшем перед ней с горделивой улыбкой на губах. Господи, да если бы она могла по кусочкам отдать свое тело за него… Но оно никому не было нужно… «Все-таки я эгоистка, – подумала она, – зачем же я отравляю малышу настроение… Ведь так немного ему осталось»

– Спасибо, малыш, но будь, ради бога, осторожнее. И с людьми, и со слепками.

– Опять ты за свое, покровительница. Куда уж мне быть осторожнее? Людей я боюсь, а слепки, – он пожал плечами, – когда с ними пытаешься говорить, это все равно, как… – юноша на мгновение задумался, подыскивая сравнение, – как с попугаем байтака. Иногда мне кажется, что звери и птицы хотели бы нас понять, да просто не научены с детства. У них ведь не было такой покровительницы, как у меня…

– Ты не пытаешься учить их? – быстро спросила Изабелла и нахмурилась.

Лопоухий Первый смущенно пожал плечами.

– Нет, – не слишком уверенно ответил он и добавил, чувствуя, что покровительница не верит ему:

– Разве что Заику…

– Ты любишь ее?

– Не знаю, покровительница… Не так, как тебя. Я не умею объяснить.

Изабелла поймала себя на том, что совсем забыла о страшном известии, которым с ней поделился утром доктор Салливан. Боже правый и милосердный, когда он сказал, что Лопоухий Первый намечен, так она сразу и обмерла. Сразу все одеревенело. Она хотела закричать, броситься на колени, сказать, что есть ведь и Лопоухий Второй, но ничего этого она не сделала. Кто ее послушает? Только выдашь себя и последуешь дорогой бедного доктора Синтакиса. А он вроде ничего особенного и не сделал. Обратился к кому то из клиентов, просил денег. Вот вместо денег его сюда и привезли обратно. Привезли, показали всему штату и отдали огненным муравьям на пропитание, забив ему рот кляпом, чтобы не визжал. Ужас, как он гримасничал. Погримасничаешь, когда тебя заживо жрут миллионы прожорливых маленьких тварей с челюстями, как маленькая пилка. Да и то сказать, чего ему не хватало? Получал здесь неплохо, жил тихо-мирно, вернулся домой к сестре, денежки в банке, проценты идут. Живи, радуйся, а он, видишь, еще захотел. Увидел фото клиента, узнал, ну и решил, что тот ему тут же и заплатит за молчание. Только забыл он про доктора Грейсона. Не было еще человека, который бы его ослушался и живым остался.

– Я побегу, покровительница, а то меня хватятся. Мы ведь сегодня на расчистке работаем. А мистер Халперн, сама знаешь, какой…

– Иди, малыш. Не нужно, чтобы тебя искали. И будь осторожнее с Заикой…

– Она хорошая, и у меня к ней сердце мягкое.

– Я ничего не говорю, Лопо. Она и красивая, и спокойная… но все таки…

– Уж очень ты осторожная, покровительница. Ты Заики не бойся. У нее глаза добрые… До свиданья, я побежал.

Лопо помахал Изабелле рукой и исчез за поворотом тропинки, которая вела к лагерю.

Изабелла подождала несколько минут и потихоньку поплелась к своему корпусу. Пресвятая дева Мария, как же грустно устроен мир, всегда приходится разлучаться с теми, кто тебе дорог… Кажется, совсем недавно собиралась она сюда, в неведомую даль, и сердце у нее, молоденькой медицинской сестры, сладко замирало при мысли о далеком путешествии, о неведомой стране, новых людях. Господи, как это было давно…

Давно умерла мать, сестры образование получили на ее, Изабеллы, деньги и не вспоминают о ней с тех пор, как вышли замуж… А здесь… здесь теперь ее дом. И уважают. Сам доктор Грейсон всегда здоровается с ней за руку. Когда засунули беднягу Синтакиса в муравейник и весь штат собрали, чтобы люди видели, что случается с теми, кто нарушил Закон, доктор Грейсон помахал ей рукой, и ее пропустили вперед.

– Садитесь здесь, в первом ряду, дорогая Изабелла, – сказал он ей – Вы это заслужили…

Конечно, строг он, но умеет ценить людей. Восемнадцать лет вместе.

Но все равно не осталась бы она здесь больше срока, если бы не Лопо. Дева Мария, неужели же восемнадцать лет прошло с того момента, когда она стояла в родильной вместе с доктором Грейсоном и доктором Халперном.

И опять увидела, как наяву: плод совсем уже большой – плавает под большим прозрачным колпаком. Изабелла сначала даже не поняла, зачем ее вызвали. Потом взглянула на шкалу роста и охнула про себя: «Батюшки, да ведь пора уже».

– Ну, коллеги, – сказал доктор Грейсон, – пора переодеваться. Судя по всему, малыш нас уже заждался.

Она, было, совсем растерялась. Еще бы, ее первые роды, да в придачу в присутствии самого мистера Грейсона. Он хотя никогда не кричал на сотрудников и часто улыбался, но боялись его все. Изабелла долго не могла понять почему. И лишь раз, поймав на себе его взгляд, бесконечно холодный и равнодушный, она поняла, почему никто никогда не спорит с доктором Грейсоном. С тех пор слово его стало для нее Законом.

Тогда, в родильной, она быстро взяла себя в руки. Переоделась в стерильное, все приготовила, разложила и подчеркнуто четко, даже молодцевато доложила:

– Доктор Грейсон, все готово.

Доктор посмотрел на нее, поблагодарил, прикрыв на мгновение веки, и кивнул Халперну. Доктор Халперн, толстый и неповоротливый, мгновенно преобразился, движения стали четкими и быстрыми.

Раз, два, три, четыре, пять щелчков – и вот уже пластиковый колпак откинут, околоплодный пузырь вспорот, и в руках у доктора синевато-багровый большеголовый уродец со страдальчески сморщенным личиком Ловкий шлепок – и младенец огласил родильную жалобным криком.

Изабелла была женщиной, не склонной к сомнениям и анализу, почти начисто лишенной фантазии. И весь лагерь, и родильная, и молчаливые пугливые слепки воспринимались ею как нечто естественное, привычное. А через три года она стала старшей покровительницей, и реальный мир для нее окончательно принял формы и очертания Новы – так назывался лагерь. Мир же вне Новы был бесконечно далеким, слегка фантастическим, пугающим и чужим.