Григорий Полянкер Дядя Миша

Как известно, каждый смертный появляется на свет голышом. Как Адам, в чем мать родила. Кто – тихонько, скромно, незаметно, без излишнего шума, треска, а кто с криком, визгом, словно весь мир ему одному принадлежит, ему одному должен быть благодарен, что он соизволил родиться.

Уходят из этого мира почти так же. Опять-таки каждый по-своему. Некоторые – заслужив громкую славу, всеобщее признание и уважение. А иные – тихонько, незаметно, не оставляя после себя никакого следа.

Однако все выглядит совсем иначе, когда вы попадаете в санаторий, на этакий курорт, расположенный на чудесном морском побережье.

Здесь, в вестибюле шикарного дворца, вас встречают не только божественная тишина и порядок, кадки с могучими пальмами и фикусами, но и старенькая добрая старшая медсестра тетя Маша. Она смотрит на вас внимательными усталыми серо-голубоватыми, но еще живыми, чуть озорными глазами, запросто здоровается, будто со старым знакомым, мимоходом спросит тихонько, как доехали и откуда, как себя чувствуете, проводит в душевую, запрет на замок вашу одежду, чемодан и прочее хозяйство, и когда, посвежевший и чистенький, как ангел, вы выйдете в преддушевую, тетя Маша подаст вам легкую полосатую пижаму, мягкие шлепанцы, отправит в палату, выдав курортную книжечку. И отныне вы уже не тот, кем прибыли, кем были несколько минут назад. Вас уже не величают по имени-отчеству, фамилии – вас зовут просто: «больной».

А если это вам не нравится, можете жаловаться папе римскому. Так здесь заведено, и если в первые минуты это покажется вам несколько странным, то вы скоро к этому привыкнете.

Какая вам, собственно, разница, как будут вас величать?

Говорят же: хоть горшком называй, только в печь не сажай.

Широкими светлыми коридорами, по цветастым и мягким дорожкам порхают сестры в кокетливо повязанных косынках, сверкающих белизной халатах и тихонько, чтобы не нарушать покой этой славной обители, шепчут вам на ухо:

– Больной, пожалуйста, на ингаляцию!

– Боже мой, почему вы до сих пор не измерили давление?

– Вас приглашают на кварц.

– Не забудьте анализ… Баночки стоят под кроватью.

– Утром все, как один, к невропатологу! Непременно!

И еще тысяча подобных вещей.

Вы, естественно, все предписания первый день выполняете точно, в срок, по той причине, что от сестер вам все равно не спастись. Они найдут вас и на дне морском, и на вершинах гор и так или иначе заставят вас подчиниться. Так же естественно, что вы ничуть не обижаетесь на них, так как служба есть служба.

К тому же с момента приезда сюда вы уже собой не распоряжаетесь – вы попадаете на попечение бескомпромиссных медработников, которые призваны весь месяц руководить вами, не спускать с вас глаз, давать на каждом шагу мудрые советы и лечить, лечить, пока не избавитесь от всех болячек и недугов, не прибавите в весе и прочее.

Короче говоря, вы должны помогать врачам и сестрам, чтобы показатели в санатории были на должном уровне.

Вы попали к ним в кабалу и обязаны беспрекословно выполнять все, что они от вас потребуют.

Иначе…

Но зачем забегать вперед!?

Вы ведь приехали сюда лечиться, а не в гости.

Среди «больных» попадаются, чего греха таить, и такие, – а их немало, – которые внимают врачам и сестрам, как ветру в поле. Слушают внимательно, с серьезным видом, а поступают наоборот… Словом, они ведут себя так же, как и дома: едят, что хотят и когда хотят, отдыхают, когда есть возможность, бегают довольно активно в буфет и кафе утолять жажду отнюдь не минеральной водой, не расстаются с домашними привычками. В общем, ведут себя точнехонько, как вели себя их славные предки, дотянувшие до восьмидесяти, а то и девяноста с гаком лет, так и не узнав за свою жизнь ни врачей, ни больниц, ни курортов, ни какое у них давление, ни что показывает кардиограмма, ни таблеток, пилюль и прочей химии.

Но поскольку, как уже было выше сказано, все наряжены в одинаковые пижамы, шлепанцы и белые картузики-жокейки, все на один лад, то, естественно, похожи друг на друга, как воспитанники детского дома или школы-интерната.

И попробуйте угадайте, кто есть кто, откуда он и чем занимается.

Можно очень легко попасть впросак. Запутаться.

Бывают «больные», которые за словом в карман не лезут. Эти как заведут шарманку – не остановите. Не умолкают ни на минуту. Они сразу выложат вам все, хотя вас совершенно не интересует, кто они, чем занимаются, кто их бабушки и прабабушки. Но немало и таких, которым лень рот раскрыть. Эти – как глухонемые. В лучшем случае улыбаются. На вопросы или совсем не отвечают или отвечают уклончиво. В особенности в первые дни, когда они еще необжитые новички.

Таких, говорят, большинство, и вы можете здесь провести весь месяц, не зная, не ведая, с кем сидите рядом за столом, с кем лежите бок о бок на пляже. Потому-то и случаются нередко довольно-таки забавные, иной раз просто комические, не говоря уже о драматических, а иной раз просто трагические истории.

Вот, к примеру, вы влюбляетесь по уши в миловидную молодую особу. Вам кажется, что это настоящий ангелочек и что с таким нежным созданием вы не только смогли бы весело проводить время, но, пожалуй, со временем сделать предложение, запросто смогли бы создать прекрасную семью, но вдруг узнаете, как глубоко заблуждались. Это милое создание имеет мужа и двоих детей, которые уже давно ходят в школу. К тому же выясняется, что это не такой уж ангелочек, как вам поначалу показалось. Сварливая, злая женщина. Стоя в очереди за жемчужной ванной, ангелочек из-за пущей мелочи закатила такую истерику, что вам некуда было деваться, после этого хотелось бросить этот милый уголок и уехать, чтобы этой дамы больше не видеть.

Или вот еще такое: вам понравился сосед по палате. Вы прониклись к нему чувством несказанного уважения, доверия, угощали вином, мандаринами, водили в кино, но скоро выяснилось, что это чучело писало вашей жене черт знает что, стряпало анонимки-письма, выложив ей в извращенном виде сорок бочек арестантов.

И не только жене. На работу писал всякие кляузы на вас.

Мало что может случиться, когда вы отдыхаете среди такой разношерстной публики.

Разве мыслимо передать скупыми словами хоть сотую долю того, что здесь происходит и какие неожиданности бывают?

Вы съехались с разных концов страны, кто поездом, кто самолетом, пароходом, кто добирался сюда сперва на оленях, собаках, верблюдах, затем поездом, вертолетом, лайнером, а кто вообще пешком.

Некоторым из вас так нужен был этот санаторий, всякие кварцы, ингаляции, жемчужные и радоновые ванны, как вам – головная боль. Но когда в месткоме, фабкоме выдают бесплатные или тридцатипроцентные путевки, «горящие» или премируют вас путевкой, почему же не поехать к черноморским брегам, Кавказским горам и долинам?

И люди охотно едут!

В самом деле, кому может повредить море, солнце и вода, морской и горный воздух или удивительные горные склоны, где в знойные августовские дни сверкают снежные вершины?

А то, что врачи и сестры будут вас терзать своими процедурами, анализами, советами, – не такая уж беда. На месте всегда можно сориентироваться, чтобы это все обойти, принимать в маленьких дозах.

И вот когда пощупали ваш пульс, измерили давление, выстукали и выслушали вас, прописали ванны, процедуры, дали миллион советов, как себя вести, вы сломя голову бросаетесь вниз, к морскому берегу, где горячий золотистый пляж усеян бронзовыми телами обоих полов и где течет совсем иная жизнь, чем в процедурных кабинетах и тихих коридорах.

Вы бросаетесь в воду, и солнышко греет вас сверху, испытываете невыразимое удовольствие. А изумительные изумрудные волны ласкают и качают вас, словно на волшебных качелях, и вы думаете в это время, что если на свете в самом деле существует нечто вроде рая, так он, безусловно, расположен здесь, на море.

Незнакомые люди быстро знакомятся, подплывают друг к другу, что-то спрашивают, шутят, заводят разговоры, и со стороны может казаться, что вы уже давным-давно знакомы.

Вскоре тайны перестали быть тайнами, секреты – секретами.

Каждый помнил на пляже свой камень, свой уголок, свой грибок, топчан. И оживленный смех, говор не умолкали ни на минуту.

Какое блаженство!

Мы теперь заранее знали, кто будет беспрерывно курить и кто рассказывать анекдоты, кто читать газеты, душещипательные детективы, кто напевать приевшиеся мелодии из забытых кинофильмов, а кто играть в кинг, подкидного дурачка, шахматы. Знали и тех, что найдут уединенные местечка где-нибудь под скалой и будут там коротать время в одиночестве и бездумье.

В первые дни под палящими лучами солнца и с помощью соленой воды все загорели, как цыгане, позабыли, что такое усталость, пренебрегли почтенными своими летами и оставили все мирские заботы позади. Шутили, смеялись, озорничали, вытворяли такое, что, будь это дома или на работе, сочли бы тебя чудаком и в недоумении пожимали бы плечами.

На отдыхе, однако, все сходит, многое прощается, на многое закрывают глаза, и это ни у кого не вызывает удивления.

Люди помнят, что смех, веселье, радость лечат пуще всяких лекарств. Помнят и то, что несчастен тот человек, который не умеет смеяться.

На нашем пляже, где с первого дня образовалась веселая и постоянная компания, которая после завтрака сразу же мчалась на берег, вместо того чтобы ходить на процедуры, царило необычное оживление, и нытики нам завидовали.

Тут у нас уже выработался свой режим, свой порядок, свой устав.

Но вот вдруг появился новый «больной», никому не знакомый, и сразу же внес какой-то диссонанс.

Это был склонный к тучности пожилой мужчина с открытым добродушным лицом, черными усиками, с молочно-белым телом, обильно поросшим темными волосами, которые на голове почему-то начисто отсутствовали.

Его волевое лицо и проницательные темные глаза с теплинкой невольно привлекали наше внимание.

Человек молча и запросто подсел к нам на песок, будто он кого-то из нас знал, внимательно слушал наши не всегда удачные остроты, посмеивался в усы, держался вблизи нашей компании, хотя был много старше всех и не всегда, видимо, были ему по душе наши шутки.

Правда, он с первого взгляда показался нам куда скромнее и проще многих.

Он, кажется, был доволен, что мы его беспрекословно приняли в наше общество и неотлучно находился все время рядом с нами, бросался в волны вместе с нами, когда становилось жарко, вместе с нами делал зарядку, прыгал, бегал вдоль берега. Однако уклончиво, неохотно отвечал на вопросы, не сказал, кто он, откуда приехал и где трудится.

Звали человека Михаилом или запросто – дядя Миша «И, представьте себе, он ни на кого не обижался. Наоборот, был доволен. Видимо, он опоздал в санаторий на несколько дней, поэтому ему досталась не очень подходящая пижама. Она была тесновата, а в одном месте немного распорота, а во-вторых – почти совсем без пуговиц, что доставляло ему немало хлопот. Жокейка-шапчонка тоже сидела неуклюже на макушке, и он выглядел в ней несколько смешным. Но зато штаны получил он широкие, длинные, правда, не совсем новые и чуть помятые, которые тоже доставляли ему хлопоты. Ему приходилось их все время подтягивать на животе.

Но все это его ничуть не смущало. Он не обижался, как, впрочем, не обижался и на то, что над ним чаще, чем над другими, подтрунивали. Наоборот, это его даже в какой-то степени радовало, смешило.

И сам он подчас становился участником всех наших затей, шуток, как бы подливая масла в огонь.

Его простое обращение, скромность и доступность вскоре покорили нас всех, и никто уже не мыслил себе компании без этого доброго дяди Миши.

Когда иссякал запас шуток, розыгрышей, начинали донимать дядю Мишу: кто он, откуда приехал, какая у него профессия – где работает, чем занимается? Стали догадываться.

Наиболее прозорливые утверждали, что он работает главбухом в каком-то районном или областном управлении. Другие авторитетно заявляли, что наверняка является учителем, преподавателем физики и математики в школе или техникуме. Третьи доказывали, что он научный работник какого-то научно-исследовательского института.

Он всех выслушивал и щурился, улыбаясь своей доброй, открытой улыбкой. И так как он был равнодушен к этим домыслам, то постепенно все отставали от него. Лежали на песке, нежились под солнышком, радовались тому, что ультрафиолетовые лучи ласково щекочут тела, и никто не обращал внимания на озабоченных сестер и дежурных, которые строго-настрого предупреждали, что более пяти-десяти минут не полагается пляжиться.

Пляжники, естественно, скептически усмехались. Кто же мог следить за часами, когда все так блаженствовали? К тому же кому неизвестно, что счастливые часов не наблюдают?

Стало страшно знойно, и кто-то из старожилов нашей компании решил, что неплохо было бы выпить холодного нарзана и съесть порцию ледяного мороженого. Но так как их можно было купить только лишь в другом конце пляжа, под старыми пальмами, довольно-таки далеко отсюда, то охотников сбегать не нашлось.

И тут все взоры уставились на безотказного дядю Мишу.

Тот, недолго думая, поднялся с места и спокойно отправился с этим ответственным поручением в другой конец пляжа, в киоск.

Все горячо благодарили и хвалили его, когда он вернулся с авоськой бутылок холодного нарзана и мороженым. Дружно пили, ели, восторгались. А когда утолили жажду, кто-то вспомнил, что у всех кончились сигареты.

И снова обратили взоры на дядю Мишу.

– Эх, дяденька Миша, были там, в киоске, и не могли заодно захватить пару пачек «Примы»? Так хочется курить, прямо уши попухли.

Дядя Миша усмехнулся. Почесал в затылке и снова отправился в путь.

Когда он вернулся с сигаретами и спичками, все закричали «ура». Подхватили его на руки и стали подбрасывать.

– Какой молодец наш папаша, наш дядя Миша! – слышались громкие возгласы.

– Да, вот это человек! С таким не пропадешь!

– Другого будешь просить два дня – и с места не сдвинется, а он…

– Сам не курит, а о нас позаботился, дай ему бог здоровья и крепкие ноги!

На следующий день дяде Мише уже поручали более ответственные миссии: узнать, какой фильм сегодня будут крутить, будут ли танцы на площадке в приморском парке. И еще: сбегать к высоким скалам, которые торчат из воды и возле которых причалила лодка с очаровательной девушкой – блондинкой с бронзовым загаром, в широкополой соломенной панаме и узнать, как зовут, в каком санатории отдыхает и пригласить ее сегодня в клуб на французский боевик с участием Жерара Филиппа.

Девушка попыталась обидеться на дядю Мишу, когда он подошел к ней, но через минуту уже охотно с ним болтала, смеялась и пригласила покататься на лодке.

И вскоре он с обаятельной незнакомкой-лодочницей причалил к нашему берегу, познакомил всех с милой девушкой, которая оказалась очень веселой и общительной, охотно шутила, смеялась и на время позабыла дорогу в свой санаторий, стала часто причаливать к нашему берегу.

Мы привыкли быстро к этому добродушному и скромному человеку, дяде Мише, которым запросто мог командовать каждый из нашей компании, и он охотно, с какой-то загадочной усмешкой выполнял все наши прихоти и поручения и ни на кого не обижался.

Все мы знали, что, придя на пляж, непременно застанем там дядю Мишу, который уже успевал соорудить из простыни нечто похожее на палатку, чтобы было где прятаться от солнца, хотя не всегда для него самого находилось там местечко. Ему, кажется, не было тяжело, когда он что-то делал для товарищей.

Да, трудно было найти среди нас такого безропотного, простого и услужливого человека. А ведь сказано в старой пословице: кто тянет, того и погоняют.

Некоторые из нас поражались его безропотности. Но иные объясняли это тем, что он приехал сюда сбросить несколько килограммов лишнего веса. Были и такие, которые объясняли это тем, что он, мол, по природе добряк, вежлив и чуточку, кажется, чудаковат: просто не смеет отказывать, когда ребята его просят.

В один из этих дней мы вернулись с пляжа, изнуренные жарой, и увидели у подъезда нашего корпуса несколько грузовиков, нагруженных мебелью. И, как бывает, не оказалось поблизости никого из персонала, чтобы сгрузить привезенное. Шоферы доказывали, что их дело сидеть за баранкой и что они-де не обязаны выполнять роль грузчиков. Расселись под платанами и равнодушно курили, заявив, что, если не разгрузят мебель, они ее отвезут обратно на базу.

Тогда собрались повара, сестры, врачи и сами стали сгружать мебель.

Увидев это, дядя Миша тут же сбросил с себя курточку и энергично стал помогать носить стулья, столы, шкафчики и все, что попадалось под руку.

Глядя на дядю Мишу, в дело включились и другие отдыхающие, правда, их было не так уж много. Некоторые, поглядев, как кипит работа, отделывались кое-какими шутками, остротами и отправились в палаты…

Бывало, что спустится дядя Миша со своего этажа, посмотрит, как старенький садовник убирает в саду, схватит Шланг и начинает поливать цветы, деревья, окаменевшие от зноя. Не гнушался и браться за метлу, чтобы подмести аллею от сухих листьев.

И многие пожимали плечами:

– Ну и дядя Миша! Оригинал!..

– Какой-то странный человек. Чудак. Делать ему, что ли, нечего?

– Приехал на отдых, так отдыхай, и все тут!..

Когда дядя Миша не приходил на пляж, становилось как-то пусто, скучно. Не над кем было подтрунивать.

Спрашивали друг друга, куда же он девался. Не простудился ли наш новый отдыхающий вчера вечером, когда хлынул вдруг проливной дождь, а он, чудак, стоял под холодными струями с лопатой и копал канаву, чтобы не залило подвальное помещение санатория, где хранятся продукты. Он, дядя Миша, да еще старенький инвалид-садовник, стояли и рыли сток, не прячась от дождя, в то время как все укрылись под навесом и под платанами.

Не спустился дядя Миша сегодня к берегу, и мы забеспокоились: где же он? Не захворал ли?

Решили отправиться к нему в палату, посмотреть, что с ним. Может, какая-нибудь помощь нужна.

Но тут кто-то из наших пришел и сказал, что видел дядю Мишу в главном корпусе, мотается очень, чем-то расстроен. Он получил телеграмму-«молнию» из Москвы. Его вызывают срочно в Москву, и он ищет медсестру, чтобы та выдала ему из кладовой его одежду. Машина ждет уже у подъезда, – директорская машина, – чтобы отвезти дядю Мишу на аэродром.

Что? Дядю Мишу «молнией» вызывают в Москву? Странно, что он за такая важная персона, что его «молнией» вызывают? Но ведь прошло всего лишь несколько дней, как он сюда приехал, и то просрочил путевку… Так что же, не добудет до конца срока? Пропадет путевка? Пожар там, что ли? Не могут без него обойтись? «Молнией» вызывают. Подумаешь, эка важность…

Мы разводили руками, никак не могли понять, что произошло. Редко ведь кого отзывают из санатория. Если так – значит, не какой-нибудь замухрышка. Выделили ему директорскую черную «Волгу», Не то, что скрипучий автобус, на котором отправляют на вокзал отдыхающих после окончания срока отдыха.

Нет, тут, ребята, что-то не того. Что-то мы с этим дядей Мишей проглядели.

Но как бы там ни было, нам жалко стало расставаться с этим жизнерадостным добрым человеком. Без него здесь скучновато будет. Жаль, не дали ему отдохнуть, поваляться на пляже. Отзывают… Куда? Зачем? Неужто без него там не могут обойтись?

Мы все были заинтригованы. И хотя стояла невыносимая жара и никому не хотелось взбираться на крутую гору, в наш санаторий, а тем более не хотелось уходить от моря, но мы, как бы сговорившись, дружной толпой отправились наверх проводить и попрощаться с дядей Мишей, которого, должно быть, больше никогда не увидим.

По дороге мы нарвали большой букет цветов (да простит нас милый наш садовник) и поспешили к главному корпусу санатория, к площадке, где обычно останавливается наш маленький, видавший виды автобус.

На сей раз его здесь не было, а вместо него у самого входа стояла новенькая, вымытая до блеска черная «Волга».

Мы многозначительно переглянулись.

«Ишь ты! – мелькнуло в голове. – Какой почет, какое уважение оказали нашему чудаку». Да вот и директор о чем-то хлопочет, главврач суетится, врачи, сестры. Странно. А может, и на сей раз хотят подшутить над ним? Может, не дядю Мишу вызывают «молнией», а кого-нибудь другого? Неужели отвезут его на аэродром директорской «Волгой»?

Мы все еще были растерянны и в полном недоумении.

А на всякий случай выстроились перед входом в шеренгу, договорившись, что, когда появится на пороге дядя Миша, хором Крикнем: «Физкульт-ура, дядя Миша!» Мы также условились, кто из наших женщин ему торжественно преподнесет букет цветов.

Не успели договориться о порядке проводов, как там, в вестибюле, послышались торопливые шаги.

Все насторожились, но тут же оторопели: из вестибюля вышел твердой походкой подтянутый человек в генеральском мундире. В глаза бросились несколько рядов разноцветных орденских планок, а над ними – Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Все мы на какое-то время потеряли дар речи. Наша «репетиция» пошла насмарку. Вылетело из головы все, что должны были сказать ему. Никак не могли представить себе, что перед нами был тот самый дядя Миша, который был с нами на пляже и которого – стыдно было об этом подумать – так бессовестно и безбожно эксплуатировали.

Пристыженные, ошарашенные, не без восхищения и зависти, глядели мы на нашего доброго знакомого, который, казалось, тоже теперь испытывал некоторое смущение. Испытующе минуту смотрел на нас. Лицо, несколько загорелое, добродушное, озаряла мягкая, так хорошо знакомая нам улыбка.

Он неловко развел руками, всем своим видом показывая, что очень сожалеет, ему, мол, не хочется расставаться с нами, с такой веселой, дружной и непринужденной компанией, но что поделаешь – служба!

– Прибыла срочная телеграмма, – сказал он, пожимая нам руки, – приходится все бросить и лететь в Москву. Будьте все здоровы и веселы. Не поминайте лихом!

Машина помчалась к чугунным воротам мимо стройных ярко-зеленых кипарисов, мимо ярких клумб и свернула на извилистую, раскаленную от сильного зноя асфальтовую дорогу.

Через минуту она скрылась из виду.

Мы стояли, не двигаясь с места, как пришибленные. Никто не мог слова произнести.

Каждый из нас, должно быть, думал про себя: как хорошо, что в эту минуту не оказалось поблизости фотографа и нас никто не запечатлел на пленке. Очень мило выглядели бы мы все, получив такой урок великодушия, благородства и скромности.