"Книга сновидений (антология)" - читать интересную книгу автора (Борхес Хорхе Луис)ПредисловиеВ одной из статей «Зрителя» (сентябрь 1712 года), включенной в эту книгу, Джозеф Аддисон пишет, что душа человеческая, во сне освободившись от тела, является одновременно театром, актерами и публикой. Можем прибавить, что она выступает и как автор сюжета, который ей грезится. Аналогичные наблюдения есть у Петрония и у дона Луиса де Гонгоры. Буквальное прочтение аддисоновой метафоры могло бы привести нас к опасно соблазнительному тезису, что сны представляют собой наиболее древний и отнюдь не наименее сложный из литературных жанров. Эта занятная идея, которую нам нетрудно доказать для вящей убедительности данного предисловия и для пробуждения интереса к тексту книги, могла бы оправдать создание всеобщей истории снов и их влияния на литературу. Наш пестрый сборник, цель которого развлечь любознательного читателя, мог бы тут предоставить кое-какие материалы. В подобной гипотетической истории исследовались бы эволюция и разветвления столь древнего жанра, начиная с пророческих снов Востока до аллегорических и сатирических снов Средневековья и игровых сновидений Кэрролла и Франца Кафки. Но, разумеется, там проводилось бы различие между сновидениями, изобретенными сном, и сновидениями, изобретенными бодрствованием. В этой книге снов, которые опять будут грезиться читателям, собраны сны ночные — например, те, где стоит моя подпись, — сны дневные как сознательное упражнение нашего ума и прочие, истоки коих утеряны, вроде англосаксонского Видения Креста. В шестой книге «Энеиды» повторяется поверье, изложенное в «Одиссее»: сновидения являются к нам через двое божественных ворот, — одни ворота из слоновой кости, это ворота лживых снов, другие ворота — роговые, это ворота снов пророческих. Судя по тому, какие материалы названы, можно подумать, будто поэт смутно чувствовал, что сны, предсказывающие будущее, менее ценны, чем сны лживые, спонтанный вымысел спящего. Существует тип сновидений, заслуживающий особого внимания. Я имею в виду кошмар, называющийся по-английски nightmare, или "кобыла ночи", определение, подсказавшее Виктору Гюго метафору les cheval noir de la nuit (Черная лошадь ночи), однако знатоки этимологии толкуют его как "измышление, или сказка ночи". Немецкое название Alp напоминает об эльфе, или инкубе, который давит на грудь спящего и внушает ему жуткие видения. Греческое слово ephialtes восходит к аналогичному суеверию. По мнению Колриджа, источник наших чувств — образы, тогда как во сне источник образов — чувство. (Какое таинственное и сложное чувство надиктовало ему стихотворение "Кубла Хан", подаренное сновидением?) Если бы в нашу комнату вошел тигр, мы испытали бы страх; если же мы испытываем страх во сне, у Вас возникает образ тигра. В сновидении он оказался бы причиной нашего испуга. Я назвал тигра, но, поскольку страх тут предшествует образу, вмиг придуманному для его объяснения, мы можем проецировать наш страх на любой образ, наяву вовсе не обязательно устрашающий. Например, мраморный бюст, подвал, оборотная сторона монеты, зеркало. Во всей вселенной нет такого объекта, который не мог бы показаться нам жутким. Отсюда, возможно, тот особый привкус кошмара, столь сильно отличающий его от страха и от страхов, внушаемых нам реальностью. Похоже, германские народы более чувствительны к этому туманному прикосновению зла, чем народы латинского корня: напомним непереводимые германские словечки eery, weird, uncanny, unheimlich. Каждый язык создает то, в чем нуждается. Искусство ночное постепенно проникало в искусство дневное. Это нашествие продолжалось ряд веков; скорбное царство "Божественной Комедии" — не кошмар подавляемого чувства неблагополучия, — разве что в песни четвертой, — а место, где происходят жестокие события. Уроки ночи усваивались нелегко. Сны Священного Писания не похожи на сны — это пророчества, где слишком последовательно действует механизм метафор. Сны Кеведо напоминают произведения человека, никогда не видящего снов, подобно упоминаемым у Плиния киммерийцам. В дальнейшем появляются другие сны. Влияние ночи и дня становится взаимным: корни Бекфорда и Де Куинси, Генри Джеймса и По — в кошмарах, недаром эти авторы наполняют тревогой наши ночи. Не лишено вероятности, что и мифологии, и религии имеют такое же происхождение. Хочу выразить свою признательность Рою Бартоломью, без чьего усердия и рвения я бы не сумел сделать эту книгу. |
||
|