"Комиссар Его Величества" - читать интересную книгу автора (Кайл Дункан)

Глава 1 Долги надо платить

Этот паркинг по нынешним временам стоил целое состояние – каждый квадратный фут потянул бы на тысячи и тысячи фунтов стерлингов. В принципе здесь можно было бы разместить четыре больших автомобиля или полдюжины малолитражек, однако тут парковались всего две машины. На остальной площади был разбит сад; старый садовник круглый год выращивал на клумбах соответствующие времени года цветы; обходился сей каприз весьма недешево. На этом участке можно было бы построить офис, и многие лондонцы считали, что именно так и следовало давным-давно поступить. Люди подобных взглядов любят порассуждать о неиспользованных возможностях, выброшенных на ветер деньгах и пускании пыли в глаза. Вместо стоянки для двух машин и сада, являвшихся непозволительной роскошью для перенаселенного города, где земля стоила очень дорого, можно было бы соорудить что-нибудь функциональное. Рассуждение вполне разумное, основанное на здравом смысле и практицизме. Однако зиждилось оно не столько на рационализме, сколько на эмоциях, точнее говоря, на зависти. Землевладельцы, президенты компаний, старшие партнеры промышленных корпораций и прочие важные люди, излагавшие подобную точку зрения, просто завидовали.

Паркинг принадлежал банковскому дому «Хильярд и Клиф», расположенному по адресу улица Ательсгейт, 6. Никто не имел права ставить здесь свою машину, кроме двух старших партнеров. В Сити даже рассказывали, что во время какой-то церемонии в соборе Святого Павла из Букингемского дворца неофициально попросили разрешение использовать автостоянку для некой особы королевского дома – так даже высочайшая просьба была проигнорирована. Впрочем, о банке «Хильярд и Клиф» ходило множество самых различных сплетен.

В это весеннее утро, как и во все прочие дни, величественный синий «бентли», принадлежавший сэру Хорейсу Мэлори, притормозил перед въездом на стоянку; шофер вышел из автомобиля и открыл специальным ключом золоченую цепь, ограждавшую заветные пределы. «Бентли» встал бок о бок с огромным черным «линкольном». Недовольно ворча, Мэлори выбрался из машины.

– Хорсфолл, заберете леди Мэлори в одиннадцать. Она поедет, насколько мне известно, сначала в универмаг «Хэрродс», а потом в Берлингтон-хаус.

– Слушаюсь, сэр Хорейс. Значит, в пять?

– И ни минутой позже.

Семидесятивосьмилетний сэр Хорейс привык ровно в пять двадцать сидеть уже у себя дома, в Уилтон-Плейсе, причем с бокалом виски в руке.

– Нарциссы в этом году неплохие, как по-вашему?

– Да уж лучше, чем у меня в саду, сэр.

Хорсфолл сел за руль, выехал со стоянки и снова вылез, чтобы водрузить цепь на место.

Пару минут сэр Хорейс рассматривал безупречные клумбы. Подснежники уже увяли, крокусы цвели в полную силу, нарциссы вытянулись и набухли, а на подходе уже были тюльпаны. Мэлори не был садовником, но любил, чтобы вокруг было красиво. Неожиданно у банкира вырвался легкий вздох – кто знает, долго ли еще суждено цвести этим клумбам. Конечно, молодой Пилгрим не станет навязывать сэру Хорейсу своего решения, но семьдесят восемь лет не шутки, и, когда Мэлори не станет, Пилгрим сделает по-своему: не успеет закрыться крышка гроба, как по газонам затопают строители. Дело, разумеется, не в самих цветах – на сей счет сэр Хорейс не заблуждался. Важно было именно здесь, на этой бесценной земле, содержатьсад. Цветы – символ богатства, как золото.

Помахивая тростью, сэр Хорейс завернул за угол и замер как вкопанный. У парадной двери банка копошились рабочие.

Мэлори подошел к тому из них, кто был похож на старшего, и спросил:

– Что тут происходит?

Тот обернулся:

– А тебе-то что, приятель?

Хм, приятель, подумал Мэлори. Приятель! Однако в его задачи не входило исправлять манеры представителей рабочего класса, а посему банкир мягко пояснил:

– Я здесь работаю. Иногда даже подписываю кое-какие счета. Так объясните мне, что тут происходит?

– Ну раз подписываешь, значит, должен знать, – сердито ответил рабочий.

С некоторым сожалением Мэлори подумал, что его покойный отец наверняка обломал бы трость о спину этого невежи. Старую дверь красного дерева уже снимали с петель, а неподалеку, возле стены, стояло нечто прямоугольное, обернутое в гофрированный картон.

– А, понятно, – сказал Мэлори. – У нас будет новая дверь.

– Доброе утро, сэр Хорейс, – приветствовала его девушка (кажется, секретарша), смущенно проскальзывая в дверной проем. Она опоздала на работу на целый час, и оба они это знали.

– Доброе. – Мэлори коснулся двумя пальцами шляпы-котелка и увидел, что рабочий пялится на него во все глаза.

– Так вы здесь босс, что ли?

– Можно выразиться и так. Объясните мне про дверь.

– А я думал, вы бухгалтер какой-нибудь. Значит, так, командир. Сымаем старую дверь к черту и ставим вот эту, новую.

– А она красивая? – Мэлори надорвал край картона. Блеснуло что-то металлическое.

– Зеркальное стекло, командир. Толщиной в три четверти дюйма. Весит целую тонну, ей-богу.

– Могу себе представить. А витраж над дверью?

Витраж, как и сама дверь, был старинным и изысканным.

– Дверь аккурат займет весь проем. Роскошная хреновина, вся окована медью. Изнутри на улицу все видать, а снаружи – ни черта. И крепкая – не взломаешь.

– Прелестно, – мягко сказал Мэлори. – Полагаю, такая дверь наилучшим образом подойдет к этой табличке.

Он с отвращением взглянул на вывеску с названием банка. В течение семидесяти лет на этом месте висела маленькая серебристая доска, гласившая, что здесь находится центральная контора банка «Хильярд и Клиф». Несколько поколений уборщиц надраивали доску до ослепительного блеска и в конце концов протерли почти насквозь. Пилгрим сразу же, естественно, решил обзавестись новой вывеской. Она была изготовлена из нержавеющей стали и суперсовременным шрифтом заявляла, что здесь расквартирован

ХИЛЬЯРД + КЛИФ

А ведь в этом здании, подумал Мэлори, уже сто лет нет ни единого представителя обеих этих семей. Зачем вводить клиентов в заблуждение?

– Эту штуку мы тоже снимаем, командир.

– Как, опять?

– Ага. Ведено повесить новую. Хотите посмотреть? – Рабочий вытащил из-за новой двери еще один сверток, поменьше, и развернул. – Черненая нержавейка. Кому-то у вас тут не нравится старая вывеска.

Новая табличка показалась сэру Хорейсу еще отвратительнее предыдущей. На сей раз «Хильярд и Клиф» было написано такими же буквами, как на этих их компьютерах.

– Красота, верно? По-моему, здорово. Как на конверте пластинки, ей-богу.

– Пожалуй, вы употребили очень точное сравнение, – заметил Мэлори. – Спасибо, что показали мне все это, и доброго вам утра.

– Никаких проблем. Слушай, командир, нельзя ли нам тут организовать кофейку?

Мэлори кисло улыбнулся.

– Полагаю, это возможно.

Он прошел мимо сиротливо покосившейся старой двери, кинул на нее прощальный взгляд: изящно изогнутая цифра quot;6quot; в течение долгих десятилетий воспроизводилась факсимильным образом на бланках банка. Точно такая же шестерка, только маленькая и отлитая из чистого золота, висела в виде брелока на карманных часах сэра Хорейса. Он подумал, что Всевышний иногда распределяет свои дары очень странным образом. Пилгрим обладал блестящими деловыми качествами: превосходное чутье, быстрые мозги, безошибочное определение рентабельности и нерентабельности, твердость, умение вести переговоры, способность моментально приспосабливаться к ситуации. Однако во всем, что касалось вкуса, мистер Пилгрим был сущим варваром.

Продолжая размышлять о Лоренсе Пилгриме, сэр Хорейс Мэлори не спеша поднялся по лестнице на второй этаж. Рабочий день начался с сюрприза, и, несомненно, это еще не конец.

Пилгрима перевели в Лондон шесть месяцев назад после блестящей карьеры в нью-йоркском филиале банка. Новый старший партнер все еще пребывал в состоянии, которое сам он называл «изучением местного ландшафта». Когда Мэлори спросил его, что означают эти слова, Пилгрим объяснил: «Хочу знать, как называются все туземные цветочки». Вот почему Пилгрим работал по шестнадцать часов в день, не упуская из виду ни одной мелочи.

– Ах, сэр Хорейс, как я рада, что вы пришли, – сказала миссис Фробишер. – Мистер Пилгрим назначил совещание на одиннадцать.

Секретарша взяла у Мэлори шляпу, пальто, трость и убрала их в гардероб, стоявший в углу приемной.

– Я бы удивился, если в совещания не было.

– Впрочем, выпить кофе вы успеете.

Сэр Хорейс чуть грузновато опустился в кресло перед своим столом. Для своего возраста он был необычайно бодр и сам хорошо это знал. Правда, подъем по лестнице в последнее время давался ему с трудом, но сэр Хорейс из принципа отказывался пользоваться лифтом.

– Кстати, миссис Фробишер, чуть не забыл, – сказал он, когда секретарша принесла поднос с двумя серебряными кофейничками, сливочницей и его любимой чашкой «Королевское дерби», – там внизу работают люди. Один из них спросил меня... м-м... не могу ли я организоватьдля них кофейку?

Миссис Фробишер прыснула. Она работала личной секретаршей сэра Хорейса уже двадцать лет, и единственным ее недостатком были такие вот приступы неподобающего веселья.

– Вы имеете в виду рабочих?

– Так это рабочие? Я-то решил, что это вандалы.

Миссис Фробишер не поняла, но все равно хихикнула.

– Я позабочусь об этом, сэр Хорейс. Жалко, что снимают старую дверь. Она была такая элегантная, правда?

Сэр Хорейс сам налил себе кофе – такая уж у него была привычка. Сегодня он предпочел обойтись без сливок. Потом посмотрел на часы и занялся курением утренней сигары – «Ромео № 3». Это была целая церемония: обрезать кончик, зажечь, а потом десять минут предаваться цивилизованнейшему из всех наслаждений. В последнее время жизнь состояла из сплошных совещаний, вздохнул сэр Хорейс. Конца им просто не видно.

Полтора часа спустя, когда утреннее совещание, такое же нудное, как всегда, подходило к концу, Мэлори перестал слушать выступающих и задумался о ленче. В партнерской столовой кормили весьма недурно, но печальный опыт последних месяцев свидетельствовал, что обсуждение деловых проблем будет продолжено и за обеденным столом. Можно, конечно, отправиться в клуб, но и там теперь все не так, как прежде. Говядину, правда, готовят пока неплохо, но подают не каждый день...

Вдруг Мэлори понял, что Пилгрим его о чем-то спросил.

– Прошу извинить, Лоренс. Что вы сказали?

– Меня интересуют вот эти платежи, Хорейс. Семнадцатого июля каждого года мы переводим пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в Цюрихский банк. Вам что-нибудь об этом известно?

Сэр Хорейс моментально насторожился.

– Полагаю, что да.

– Не могли бы вы мне это объяснить? Это продолжается уже очень много лет. Смотрите-ка, с 1920 года! Ничего себе!

Мэлори мягко перебил его:

– Я поговорю с вами об этом чуть позже, Лоренс.

Нетерпеливая гримаса, мелькнувшая на лице Пилгрима, вовсе не удивила старого банкира.

– Послушайте, Хорейс, давайте не будем разводить тайны.

– Всего лишь пара слов, предназначенных только для вас, – мягко произнес Мэлори. – Так будет лучше.

– Ладно, пусть так.

Совещание закончилось или, во всяком случае, прервалось, ибо его участники отправились мыть руки перед обедом. Мэлори пошел за Пилгримом в кабинет последнего – сплошь хромированная сталь и розовое дерево.

– У вас просто извещение о выплате или все досье?

– Досье. Вот оно, – показал Пилгрим. – Шестьдесят лет мы выплачиваем по пятьдесят тысяч ежегодно. Это три миллиона! Причем даже не учитывая процентов! Что это за чертовщина?

– Можно взглянуть?

Мэлори открыл досье. Там была всего одна страница машинописного текста, где излагались инструкции по платежам. Внизу от руки было приписано несколько слов.

– Здесь сказано: «См. примечание старшего партнера», – сказал Мэлори. – Вы прочли это примечание?

– Нет.

– Так сделайте это.

– А что такое примечание старшего партнера?

– Видите ли, когда финансовая операция растягивается на очень долгий срок, как, например, эта, часто бывает, что организовавших ее людей на свете уже нет. Иногда речь идет о делах крайне деликатных. Понимаете?

– Понимать-то я понимаю, но шестьдесят лет!

– Я распоряжусь, чтобы вам прислали примечание старшего партнера. – Мэлори снял телефонную трубку и отдал миссис Фробишер соответствующие указания. – Примечание хранится в подземном этаже в сейфе, – пояснил он Пилгриму. – Мне следовало рассказать вам об этом раньше. В конце концов, для того меня здесь и держат до сих пор, чтобы я потихоньку знакомил вас с нашими своеобразными традициями...

– Хорейс!

– Да? – Мэлори прервал свою речь, грозившую затянуться.

– Мы говорим о пятидесяти тысячах фунтов в год. Это продолжается шестьдесят лет, верно? Сколько времени вы пробыли старшим партнером?

– Лет тридцать, я думаю. Да, тридцать два.

– И вы никогда не интересовались, что это за выплаты? Ни единого раза?

– Разумеется, нет.

В дверь постучали, и вошла миссис Фробишер в сопровождении сотрудника службы безопасности, который нес старый сундучок из дуба, окованный медью.

– Один ключ у меня на цепочке от часов, – объяснил Мэлори. – Другой – у вас в сейфе, если я не ошибаюсь.

Погремев каждый своим ключом, они с трудом открыли замок и откинули крышку.

– Прямо сокровища капитана Кидда, – заметил Пилгрим. – Зачем весь этот мелодраматизм? Почему бы не хранить секретное досье в надежном несгораемом ящике? Хотя нет, не отвечайте, я и сам знаю – традиция.

– На досье должен быть номер, – сказал Мэлори.

– Двадцать восемь, – ответил Пилгрим, взглянув на документ.

– Так-так, минуточку, вот оно. – Мэлори извлек из сундука конверт, – адресовано старшему партнеру. Теперь это вы, дружище.

Пилгрим взял со стола нож для разрезания бумаг, вскрыл конверт и достал оттуда листок бумаги. Прочитал и звонко рассмеялся.

– Что-нибудь смешное? – поинтересовался Мэлори. – Вот уж не ожидал.

– Не знаю, смешное ли, но во всяком случае мелодраматичное.

Пилгрим протянул старику бумагу.

Мэлори достал из верхнего кармана пиджака очки.

– Ну-ка, ну-ка, дайте посмотреть. – Прочитал бумагу и вернул ее Пилгриму. – По-моему, все изложено совершенно ясно, – резюмировал он и спрятал очки.

– Ясно? – Пилгрим взглянул на Мэлори так, словно тот вконец свихнулся. – Давайте-ка разберемся.

Он прочитал вслух:

– quot;Ни одна из этих выплат ни в коем случае не должна быть пропущена. Сомнения в целесообразности этих платежей недопустимы. В какой бы ситуации ни оказался банк, данные суммы должны выплачиваться в первую очередь. Нарушение этой инструкции повлечет за собой очень серьезные последствияquot;. Подписано двумя буквами ZZ, – сказал Пилгрим. – Дата отсутствует. Кто это такой ZZ?

– Сэр Бэзил.

– Кто-кто?

– Захаров.

Пилгрим побарабанил пальцами по обложке своего красного кожаного блокнота.

– Послушайте, Хорейс, я слышал о Захарове. Естественно. Я знаю, что он был важной шишкой, очень шустрый, ловкий, таинственный и все такое. Но ведь он умер пятьдесят лет назад!

– Сорок четыре, – поправил Мэлори. – Это произошло двадцать седьмого ноября 1936 года. И знаете, Лоренс, иногда мне трудно поверить, что сэр Бэзил действительно умер. Его душа, если она у него была, все еще обретается в этих стенах.

– Уж это точно. И обходится нам это недешево. Хорейс, почему он оставил такую инструкцию?

Мэлори пожал плечами. Вид у него был добродушный и слегка рассеянный.

– Очевидно, была серьезная причина. Очень серьезная.

– Что же, мы даже не имеем права узнать, в чем дело? – Терпение Пилгрима явно было на исходе. – Мы не можем даже... как это тут написано: «сомневаться в целесообразности этих платежей». Хорейс, но это полнейший абсурд! Даже вы должны...

– Дажея? – с тихой угрозой переспросил Мэлори.

Пилгрим извиняющимся жестом вскинул руки:

– Извините, Хорейс. Я знаю, что вы долго работали на этого парня. Но признайте, что он оставил своим преемникам довольно тяжелое наследство: мы должны выплачивать по его обязательствам, не имея даже права спросить, в чем, собственно, дело!

Мэлори подошел к окну и стал смотреть на купол собора Святого Павла. Помолчав, ответил:

– Ваши чувства мне понятны. Однако вы не знали сэра Бэзила.

– Еще бы, ведь он умер за шесть лет до моего рождения!

– Вот именно. Зато я его знал, и очень хорошо. Это был замечательный человек. В высшей степени. Он обладал невероятным даром предвидения. А также многими другими талантами. Почти никогда не ошибался. – Мэлори обернулся. – Знаете, Лоренс, даже через столько лет я бы ни за что на свете не стал нарушать его инструкций.

Пилгрим уставился на Мэлори с явным недоумением.

– Даже сорок четыре года спустя?

– Ни в коем случае.

– Извините, Хорейс, но я считаю иначе.

– Вижу. – Мэлори поджал губы. – Советую вам одуматься. Ведь мои полномочия теперь исчерпываются советами, не так ли? Так вот, я призываю вас ни в коем случае не будить эту спящую собаку.

Но Пилгрим уже закусил удила. Вся его жизнь – нищая юность, гарвардский диплом с отличием, работа на Уолл-Стрит и так далее – говорила ему, что такую значительную сумму, да и вообще любую сумму, нельзя выплачивать без причин и объяснений. В таких делах никому нельзя верить на слово, и уж во всяком случае какому-то загадочному субъекту, которого и на свете-то давно уже нет.

– Прошу прощения, Хорейс, но такой стиль работы меня не устраивает. Мы должны выяснить, в чем дело.

– Хочу напомнить вам об инструкции сэра Бэзила, – очень серьезно сказал Мэлори.

– Я вас выслушал, но решения теперь принимаю я. – Пилгрим выдержал паузу. – Послушайте, Хорейс, предлагаю компромисс. Будем соблюдать полнейшую секретность. – Он нажал на кнопку интеркома. – Вызовите ко мне, пожалуйста, Грейвса.

Мэлори со вздохом опустился в кресло. В кабинете воцарилось молчание. Затем раздался стук в дверь и вошел Жак Грейвс.

– Последний раз говорю, – сказал сэр Хорейс. – Не нужно.

Пилгрим проигнорировал его слова.

– Садитесь, Жак. У нас тут небольшая проблема.

Грейвс повиновался. Это был мужчина чуть за сорок лет, темноволосый, загорелый, с легкой, изящной походкой спортсмена. Грейвс свободно говорил на нескольких языках, превосходно разбирался в финансах, а также в людях. Знакомя своего подручного с руководством банка, Пилгрим представил его как «аварийного монтера высшего класса». Грейвс был родом из Нового Орлеана, из французской семьи, однако, если воспользоваться еще одним выражением Пилгрима, «являлся человеком вполне международным».

Он слегка поклонился Мэлори:

– Сэр Хорейс.

Даже акцент у него был какой-то нейтральный.

– У нас тут проблема с одним платежом, – начал объяснять Пилгрим. – Полнейшая загадка, во всяком случае для меня. В течение шестидесяти лет «Хильярд и Клиф» выплачивают по пятьдесят тысяч в год некоему швейцарскому банку. Никаких разъяснений мы не имеем. Единственное, чем мы располагаем, – своего рода завещание старшему партнеру банка относительно того, что платежи следует продолжать и впредь. Более того, Жак, там написано, что подвергать это распоряжение сомнениям запрещается.

– Ого, – изумился Жак Грейвс.

– Вот именно, что «ого». Инструкция была составлена сэром Бэзилом Захаровым черт знает когда. Захаров умер в 1936 году. Сэр Хорейс выполнял это распоряжение... м-м... весьма пунктуально. Это было его право. Однако я считаю, что настало время задать несколько деликатных вопросов.

– Значит, уже выплачено три миллиона, – заметил Грейвс.

– Вот именно. Мы будем действовать следующим образом. Первым же самолетом вы, Жак, летите в Швейцарию. Там вы отправитесь в интересующий нас банк, Цюрихский банк, и спросите у них, очень тактично, на чей счет мы переводим всю эту чертову уйму денег. Возможно, они вам не ответят. Все мы знаем, что по швейцарским законам такого рода информацию разглашать нельзя. Но вы уж постарайтесь, Жак. Понимаете?

– Понимаю.

– Сделайте все возможное.

– Понятно.

– Но никакой огласки. И отнеситесь к этому серьезно. Главное для нас – осторожность. Если банк не пойдет нам навстречу, может быть, найдется какой-нибудь из клерков, испытывающий слабость к шампанскому, девочкам или спортивным автомобилям.

– Завтра утром я буду уже там, – пообещал Грейвс.

Когда он вышел, Мэлори предпринял еще одну попытку:

– В самом деле, не стоит это затевать.

– Вполне понимаю ваши чувства. Но, – Пилгрим пожал плечами, – у разных людей разные точки зрения. Вы обедать пойдете?

Мэлори извлек из жилетного кармана золотые часы.

– Думаю, нет. У меня назначена встреча в моем клубе.

На самом деле он отобедал в одиночестве, потратив массу времени на пережевывание слишком жесткого седла барашка. Потом еще часик посидел за бутылочкой кларета. Сэром Хорей-сом владели самые тяжелые предчувствия.

Жак Грейвс вылетел в Швейцарию вечером. Ночь он провел в цюрихском «Палас-отеле», а наутро, ровно в десять, позвонил в Цюрихский банк, поговорил с телефонисткой, и она связала его с неким господином Кляйбером. Грейвс назвался представителем банка «Хильярд и Клиф» и договорился о встрече в одиннадцать тридцать. Беседа с Кляйбером закончилась к одиннадцати сорока, и вот Грейвс сидел один в комнате, запертый на замок, и дожидался сам не зная чего, «У нас для вас кое-что есть» – так, кажется, было сказано. Кляйбер на сотрудничество не пошел. Он не понравился Грейвсу с первого же взгляда: среднего роста, возраст – лет тридцать пять, светлые волосы аккуратно подстрижены, очки в массивной оправе, а на лбу – еще не окончательно исчезнувшие следы юношеских прыщей. Кляйбер был в костюме серого цвета, такого же, как его глаза. Да и сам он производил впечатление чего-то серого. Руки посетителю Кляйбер не подал, а просто показал жестом на стул и стал ждать, пока гость объяснит цель визита.

Несколько секунд Грейвс рассматривал собеседника, отлично понимая подоплеку этого спектакля. Когда беседа начиналась без светских условностей, это quot;придавало ей деловитость и жесткость. Поэтому Жак специально начал разговор с необязательного вступления:

– Вы, конечно, знаете банк «Хильярд и Клиф»?

Швейцарец кивнул.

– Последние годы мы мало сотрудничали с Цюрихским банком.

– Предъявите, пожалуйста, удостоверение.

Грейвс терпеливо достал письмо на бланке «Хильярд и Клиф», в котором, за подписью Пилгрима, сообщалось, что «мистер Жак Грейвс действует от имени старшего партнера и наделен всеми соответствующими полномочиями». Кляйбер скрупулезно изучил письмо и даже поковырял ногтем тисненое клише с названием банка.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Мы столкнулись с довольно загадочным обстоятельством. Вам, вероятно, известно, что ежегодно семнадцатого июля банк «Хильярд и Клиф» переводит сумму в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов на счет в вашем банке.

– Да.

Неужели этот ублюдок не знает ни одного длинного слова, подумал Грейвс. Кляйбер был столь же дружелюбен и легок в беседе, как бетонная плита.

– Вам наверняка также известно, что платежи осуществляются с 1920 года.

Кляйбер кивнул.

– Загадка усложняется тем, что человек, по чьему распоряжению производятся эти выплаты, давно умер. За минувшие годы обоснование платежей куда-то затерялось. Мы, естественно, продолжали платить, ибо таковы взятые банком обязательства, но нам хотелось бы по крайней мере знать... – Грейвс выдержал паузу.

Губы Кляйбера искривились в едва заметной улыбке:

– Неудачно.

– И очень дорого, – подхватил Грейвс.

– И весьма неосмотрительно.

– Вот я и говорю, что нам хотелось бы по крайней мере узнать, кому переводятся эти деньги – банку, частному лицу или какой-нибудь компании. Информация, разумеется, останется между нами.

– Подождите.

Кляйбер встал и вышел из комнаты. Щелкнул замок. Это не удивило Грейвса, потому что он был хорошо знаком с швейцарской осторожностью и предусмотрительностью. Кляйбер вернулся через минуту и сел на место.

– Платежи поступают на номерной счет.

– Да, я знаю. Но номер...

Кляйбер покачал головой:

– Закон есть закон. Никакой дополнительной информации я вам дать не могу.

– Мы надеялись, что вы согласитесь нам помочь.

– Нет. Закон очень строг на этот счет, да и правила нашего банка тоже.

Тогда Грейвс, без особой надежды на успех, попробовал поманить собеседника морковкой:

– Я полагаю, что наши банки могли бы наладить превосходное сотрудничество в самых разных направлениях.

Лицо Кляйбера осталось каменным.

– Господин Грейвс, это невозможно. И вы знали это еще прежде, чем пришли ко мне.

Грейвс пожал плечами:

– Ну что ж, мистер Кляйбер. Дверь, если я не ошибаюсь, заперта?

Кляйбер кивнул, глядя на Грейвса своими стеклянными глазами. Потом произнес:

– Часто бывает, что люди, интересующиеся секретной информацией о номерных счетах, пытаются подкупить служащих банка. Должен вас предупредить, что подобные попытки будут безрезультатны.

– У меня нет ни малейшего намерения... – начал Грейвс, но Кляйбер прервал его:

– Всего несколько человек имеют доступ к этой информации. И любой из них, уверяю вас, в случае попытки подкупа немедленно свяжется с полицией. Полиция арестует виновного, и он отправится в тюрьму. Таков закон.

– Я понимаю. Может быть, вы все-таки откроете дверь?

– Минуточку, – снова улыбнулся Кляйбер коротенькой дергающейся улыбкой. С каким удовольствием Грейвс врезал бы по этому творожному лицу. – Тем не менее, вы не уйдете от нас с пустыми руками, господин Грейвс. У нас для вас кое-что есть.

– Что-что?

– Подождите, пожалуйста.

Кляйбер вышел из кабинета, снова щелкнул замок. Почти сразу же швейцарец вернулся и положил на стол пакет.

– Это для вашего директора.

– Что там?

Улыбочка Кляйбера расползлась чуть шире и превратилась в явную ухмылку.

– Согласно инструкции, в случае, если ваш банк будет интересоваться номерным счетом, мы должны передать вашему директору этот пакет.

– Нашему директору?

– Главе компании или банка, сделавшего запрос. В данном случае – мистеру Лоренсу Пилгриму, поскольку, как нам известно, сэр Хорейс Мэлори отошел в сторону.

Грейвс взял в руки конверт. Он был не надписан.

– Следуйте инструкции, – сказал Кляйбер. – Конверт предназначен вашему директору. Не пытайтесь распечатать его.

За спиной Грейвса щелкнул замок.

– Что ж, по крайней мере вы меня выпускаете, – иронично заметил Жак.

– Всего хорошего, господин Грейвс.

Оказавшись за дверью в коридоре, Грейвс повертел в руках увесистый конверт. Самый обычный пакет, запечатанный красным сургучом с оттиском орла. За столом у стены сидел охранник в серой униформе и не спускал с Грейвса глаз. Жак обратил внимание на то, что конверт явно дожидался своего часа долго: крепкая бумага нигде не надорвалась, но потускнела от времени. Интересно, сколько пролежал пакет в Цюрихском банке, прежде чем попасть ко мне в руки, подумал Грейвс.

Он коротко прикинул варианты своих действий. О строгости швейцарских законов в том, что касалось взяточничества, Грейвс был осведомлен и без предупреждения Кляйбера, однако он проделывал подобные дела прежде и наверняка еще не раз прибегнет к подобным методам, поэтому угроза Кляйбера ничуть его не испугала. Но появление конверта было неожиданностью. Он адресован директору банка, а стало быть, следует немедленно доставить конверт адресату. Вернуться сюда никогда не поздно.

Грейвс взял в приемной сданный на хранение портфель, положил в него пакет и вошел в лифт. На улице он потратил две или три минуты на поиск такси. В аэропорту, однако, его ждало разочарование: рейс «Бритиш эруэйз» он уже пропустил, а вылет в Хитроу швейцарского самолета задерживался из-за неисправности двигателя. Прошло два часа, прежде чем Грейвс наконец покинул Цюрих. Из аэропорта он немедленно отправился на такси в банк, но передать конверт старшему партнеру не сумел: Пилгрим отбыл в графство Глостер на деловой ужин с нигерийцами, желавшими вложить деньги в строительство сталелитейного завода.

Придется конверту подождать до утра.

Сэр Хорейс стоял и считал: два, три, четыре нарцисса уже выпустили желтые лепестки, еще многие на подходе. Даже тюльпаны набухли. Что-то рановато, подумал он. Но ничего, сад надежно защищен от непогоды.

Он завернул за угол, думая о Жаке Грейвсе. И последствиях его поездки. Грейвс, несомненно, был отличным работником, но что-то в нем очень не нравилось сэру Хорейсу. Очевидно, дело было в запахе: какой-нибудь из этих нынешних лосьонов для бритья. Однажды Мэлори стоял совсем рядом с Грейвсом и уловил этот назойливый аромат и сразу вспомнил, как пахнет салон его нового автомобиля. Кожей, деревом и еще чем-то в этом роде. Запах сэру Хорейсу не понравился. Еще меньше его чувствительному носу нравился запах опасности, которую он ощущал очень явственно.

Мэлори совсем забыл про входную дверь. Поэтому на пороге банка он замер в изумлении. Весеннее солнце отражалось в зеркальной поверхности и сверкало нестерпимым сиянием. Господи Боже, подумал Мэлори.

– Ах, сэр Хорейс, мистер Пилгрим спрашивал о вас, – приветствовала его миссис Фробишер.

– Тоже мне событие, – пробормотал Мэлори, снимая пальто.

– Так точно, сэр. Он сказал...

– Могу себе представить. Мистер Грейвс вернулся?

– Да, сэр Хорейс.

– Ну-ну. Сначала я выпью кофе.

Это была не распущенность, а выдержка. Попивая кофе и вертя в руках «Ромео № 3», Мэлори буквально сгорал от нетерпения – ужасно хотелось знать, удалось ли Грейвсу чего-нибудь добиться от непреклонных швейцарцев. Но долгий жизненный опыт научил сэра Хорейса, что жгучему любопытству нужно давать время отстояться. Поэтому он выпил и вторую чашку.

Когда Мэлори вошел в ультрасовременный офис старшего партнера, выражение лица Пилгрима показалось ему странным. Мэлори попытался разгадать его, но ни к какому выводу не пришел.

– Хорейс, я ждал вас.

Может быть, волнение?

– Я слышал, что Грейвс вернулся. Как прошли его переговоры со страной часов и нейтралитета?

– Они не пошли на контакт.

– Кто бы мог подумать. Признаться, я испытываю некоторое облегчение.

– Но кое-что он все-таки оттуда привез.

– Что-нибудь важное?

Запах опасности стал еще отчетливей.

– В духе плохого детектива.

Пилгрим коротко пересказал суть беседы в Цюрихском банке.

– Что в конверте?

Пилгрим взял со стола папку.

– Прочтите сами, Хорейс. Обсудим позднее.

– Очень хорошо. – Мэлори попытался классифицировать выражение лица Пилгрима. – Это очень важно, Лоренс?

– Не знаю. Возможно, что и нет.

В этот момент Мэлори наконец догадался. Впервые на вечно самоуверенном лице молодого банкира читалось сомнение.

Первая страница представляла собой письмо, к которому скрепкой была прикреплена толстая стопка машинописных листов. Мэлори протер очки и углубился в чтение письма. Оно было подписано тремя инициалами: Г. Дж. Д.

quot;Сэр Бэзил не стал бы обращаться с запросами в Цюрихский банк. Полагаю, что такое искушение у него было, но по зрелом размышлении он наверняка его преодолел.

Вы, кто бы вы ни были, рассудили иначе.

Ежегодная выплата значительной суммы безо всяких на то объяснений, с вашей точки зрения, нуждалась в расследовании. Что ж, вы хотели получить объяснение – вот оно.

Для начала расскажу, как все будет происходить.

Вместе с этим письмом вы получите первую часть повествования. Полагаю, вы его прочтете.

Если же на середине вам станет скучно и вы захотите выбросить рукопись не дочитав, очень советую вам этого не делать.

В конце первой части содержатся инструкции относительно того, как получить вторую часть; в конце второй – как получить третью и так далее. Всего повествование состоит из семи частей.

Надеюсь все же, что рассказ покажется вам интересным, причем до такой степени, что вы из одного любопытства захотите прочесть продолжение. Поиски ваши будут нелегки. Однако должен предупредить: если в течение трех месяцев вы не доберетесь до шестой части, то последняя, седьмая, часть попадет в чужие руки. Все организовано именно таким образом, и вам не удастся остановить пущенный механизм.

Если же седьмая часть попадет в чужие руки, последствия будут, сообщаю вам доверительно, самыми катастрофическими. Это предельно точный эпитет. Он ни в коей степени не является преувеличениемquot;.

Сэр Хорейс снял очки, положил их на стол и некоторое время отсутствующим взглядом смотрел на противоположную стену. Письмо его испугало – не столько своим содержанием, сколько упоминанием о Бэзиле Захарове. Много лет назад была похоронена некая тайна, причем за огромную цену. Сэр Бэзил, который не потратил бы впустую и полпенни, наверняка пошел на такую договоренность лишь под принуждением, не имея иного выхода. Вот почему Мэлори посоветовал не будить спящую собаку. Он слишком хорошо знал Захарова и опасался нарушить волю покойного. Надо было мне настоять на своем, сердито подумал сэр Хорейс. Надо было устроить все так, чтобы Пилгриму вообще не пришло в голову задавать этот вопрос.

Но теперь рассуждать об этом было поздно. Мэлори с ужасающей определенностью чувствовал, что лежащая перед ним рукопись – истинный ящик Пандоры.

Он поднялся из кресла, быстрым шагом дошел до кабинета Пилгрима и распахнул дверь. Старший партнер стоял у окна с двумя посетителями и показывал на что-то рукой. Один из мужчин держал в руках какой-то мудреный фотоаппарат; еще одна камера висела у него на шее.

– Лоренс, мы могли бы поговорить?

Пилгрим обернулся.

– Хорейс, эти джентльмены из журнала «Форчун». Господа, сэр Хорейс Мэлори.

– Доброе утро, – коротко кивнул Мэлори.

– Они пришли, чтобы снять фоторепортаж о демонстрации золота.

Журналист без фотоаппаратов представился:

– Джим Ковертон, сэр Хорейс. Кстати говоря, мы очень хотели бы сфотографировать и вас. Не возражаете?

Мэлори взглянул на журналиста.

– Возможно, но, Лоренс, я только что прочитал...

– Они делают статью обо мне, – с видом скромника пояснил Пилгрим. – Фотографирование займет всего пару минут. Вы не хотите спуститься вместе с нами, Хорейс?

Спускаться вместе с ними Мэлори не хотел, однако спустился. Он шел по лестнице, весь кипя от ярости. Остальные поехали в лифте. Странный все-таки человек этот Пилгрим – не может понять, что важно, а что не очень.

В подземном этаже, перед входом в демонстрационный зал, Мэлори схватил Пилгрима за руку и прошептал:

– Лоренс, я очень обеспокоен этим письмом. Думаю, что...

Пилгрим ответил:

– А вы прочитали писанину, которая приложена к письму?

– Еще нет.

– Чушь собачья, – уверенно заявил Пилгрим. – Древняя история. Ни малейшего отношения к современности не имеет. Не беспокойтесь, Хорейс. Пойдемте, пусть нас сфотографируют.

Они вошли внутрь. До одиннадцати часов оставалось две минуты. Стоило ударить часам, как непрозрачная стеклянная стена вдруг озарилась светом и раздалось тихое жужжание. По ту сторону стекла показалась дверь мощного сейфаquot;, которая медленно отъехала в сторону.

– Это хранилище не менее надежно, чем сам форт Нокс, – принялся объяснять Пилгрим. – Иначе и не может быть. Вы видите, джентльмены, золото банка «Хильярд и Клиф». Делайте ваши снимки, мистер Бауэр. Не правда ли, впечатляющее зрелище?

В сейфе огромным штабелем лежали золотые слитки.

– Господи Боже! – ахнул фотограф и тут же защелкал фотоаппаратом. – Не могли бы вы встать вот сюда, мистер Пилгрим. И вы тоже, сэр.

Журналист был возбужден, как и все посетители этого святилища.

Мэлори послушно встал, куда попросили.

– Ну вот, – продолжал Пилгрим. – Сейчас будет второй акт. Смотрите внимательно.

Мэлори с раздражением подумал, что старший партнер похож сейчас на гида в музее.

Внутри сейфа поднялась механическая рука и приблизилась к штабелю.

– На прошлой неделе цена золота упала. Это значит, что слитков нужно добавить, – рассказывал Пилгрим.

Механическая рука извлекла откуда-то золотой брусок, зажав его металлическими пальцами с резиновыми нашлепками. В следующую секунду брусок оказался на верхушке штабеля.

– На этой неделе мы добавим три слитка, – разглагольствовал Пилгрим. Камера щелкала не переставая. – На еженедельной демонстрации в штабеле должно быть золота ровно на сто миллионов.

– Долларов? – спросил Ковертон слегка охрипшим голосом.

– Мы в Лондоне, – пожал плечами Пилгрим. – Фунтов стерлингов, разумеется.

Механическая рука положила еще один слиток и потянулась за третьим.

– А откуда вы берете недостающее золото?

– Извините, джентльмены, на этот вопрос я вам ответить не могу.

– О'кей, куда вы его отсюда отправляете?

– Еще раз извините. Это секрет.

– Кто-нибудь пытался взломать сейф?

Пилгрим обернулся к Мэлори:

– Как, Хорейс?

– Что? – Мэлори думал совсем о другом. Эту кучу золота он видел уже множество раз, и сейчас его мысли были заняты только письмом.

– Кто-нибудь пытался похитить это сокровище, сэр?

– Кажется, один раз было. В сороковые годы.

– И что произошло?

– Золото очень хорошо защищено. Если я не ошибаюсь, взломщики были убиты током. Их было двое. Очень глупо с их стороны.

Вот и третий брусок занял свое место. Пилгрим оглядел гору золота с явным удовольствием.

– Две минуты назад здесь чуть-чуть не хватало, а теперь в самый раз. Посмотрите, джентльмены, на ровносто миллионов фунтов стерлингов.

Репортеры почтительно и довольно долго в полном молчании созерцали сокровище. Потом снова раздалось тихое жужжание и дверь сейфа поползла в обратном направлении. Пилгрим похлопал по стеклу.

– Это стекло разбить невозможно. Ни кувалдой, ни отбойным молотком. Разрезать тоже нельзя – слишком толстое. Чтобы взорвать его, понадобится заряд такой силы, что обрушится все здание.

Тем временем огромная стальная дверь сейфа закрылась. Массивные колеса замка повернулись автоматически. Некоторое время сталь, сплавленная с вольфрамом, мерцала за стеклом, внушительная и неприступная. Потом свет погас.

Мэлори наблюдал, как Пилгрим разыгрывает роль уверенного хозяина жизни. Куда подевалось сомнение, которое он углядел в лице старшего партнера чуть ранее?

– Золото здесь находится очень давно, – рассказывал Пилгрим. – Еженедельные демонстрации мы проводим с 1925 года. Сюда приходят школьники, студенты, а также политики, которым не хватает уверенности, – засмеялся он. – Здесь залог могущества банка «Хильярд и Клиф». Благодаря этому сейфу «Хильярд и Клиф» чувствует себя на равных с «Ротшильдом» и «Лазаром». Люди склонны доверять горе золота. Да и против инфляции это не такая уж плохая гарантия. А теперь пойдемте выпьем кофе.

– Прежде чем вы выпьете кофе, – сухо произнес Мэлори, – не мог бы я переговорить с мистером Пилгримом?

– Ну разумеется, сэр, – вежливо ответил Ковертон. С его точки зрения Мэлори выглядел очень колоритно – замечательный старикан, настоящий британец. Живая реликвия или что-то в этом роде.

Когда партнеры вышли из демонстрационного зала, Мэлори вновь схватил Пилгрима за руку.

– Я предупреждал вас, но вы проигнорировали мой совет. Вы понимаете, что вы натворили? Есть некая тайна, которую похоронили за семью печатями. Сам Захаров хотел, чтобы все так и оставалось! И вот вы выпускаете джинна из бутылки!

– Сам Захаров? – фыркнул Пилгрим. – Послушайте, Хорейс, вам все-таки надо прочитать эту ерунду. Воспоминания какого-то старого хрена – какой они могут нанести нам вред? А что до Захарова, то его слопали черви еще сорок четыре года назад.

Мэлори передернулся.

– Вам холодно, Хорейс? Это все кондиционер...

– Мне не холодно. Просто у меня такое ощущение, что упомянутые вами черви вскоре возьмутся за наш банк, улица Ательсгейт, шесть.

Пилгрим положил старику руку на плечо:

– Мы только что видели сто миллионов. Что с нами может приключиться?

Мэлори посмотрел молодому банкиру в глаза.

– Не знаю, но что-то наверняка приключится. Теперь мы обязаны выяснить, в чем дело.

– Так выясните.

Мэлори резко отвернулся.

– Этим я и займусь. Если успею – пока не разразится катастрофа.

Вернувшись в свой кабинет, Мэлори налил полный бокал виски «Гленфиддич» и со вздохом опустился в кресло.

Ох уж этот Пилгрим, подумал он...

Несмотря на возраст, все пять органов чувств сэра Хорейса работали превосходно. Многие в лондонском Сити готовы были поклясться, что он обладал еще и неким шестым чувством – весьма развитым деловым нюхом. При этом был у Мэлори и один недостаток – он не считал обязательным придерживаться правил честной игры в бизнесе, всегда был готов взглянуть на проблему с разных точек зрения, причем не из какой-то там абстрактной объективности, а руководствуясь стремлением не упустить возможной выгоды.

Сэр Хорейс и сам знал за собой эту особенность, а потому принимал соответствующие меры. В отношениях с молодым Пилгримом определенная твердость была необходима.

Дело в том, что Мэлори недолюбливал нового старшего партнера. Сэр Хорейс родился в правление короля Эдуарда, получил классическое образование и по убеждениям был традиционалистом, твердым консерватором, человеком раз и навсегда определенных правил. Он любил иметь дело с людьми, обладавшими такими же качествами, – они носили привычные его взору галстуки, и их родственников сэр Хорейс тоже знал. Несколько дней назад, когда Мэлори ездил в гости к старому приятелю, ему довелось наблюдать сцену, которая сразу заставила вспомнить о Пилгриме. Аристократические трехмесячные щенки Лабрадора возились с маленькой дворняжкой, которая проявляла куда больше сообразительности, живости и проворства, чем любой из них. Собственно говоря, Пилгрим и был такой дворняжкой. Аристократы в свой круг его не приняли бы, но ума, энергии и живучести ему было не занимать. Если считать банк «Хильярд и Клиф» аристократическим собачьим клубом, то дворняжка уже держалась здесь запросто, как у себя дома.

Этого субъекта мне навязали, подумал Мэлори. Ну не совсем, конечно, навязали, но все же Пилгрим – знамение эпохи. «Хильярд и Клиф» открыли свой филиал на Уолл-Стрит довольно поздно, позже, чем «Лазар» и «Ротшильд». Американский отпрыск почтенного банка быстро набрал силу и вскоре сделался ведущей отраслью концерна. Партнеры, работавшие на Уолл-Стрит, сочли, что Пилгрим, если воспользоваться их выражением, «тот жеребец, который выиграет дерби». В результате молодого человека было решено переправить в Лондон, чтобы Мэлори натаскал его для грядущих «скачек». Но жеребчик вымахал уже слишком взрослый и задиристый, а Мэлори стал не тот, что прежде. Поэтому из их сотрудничества особого толка не выходило.

Итак, во главе лондонского банка встал молодой человек, много учившийся, многому научившийся и времени даром не терявший. Пилгрим был очень умен. С точки зрения Мэлори, даже слишком умен – любил хвастать своими блестящими качествами перед пожилыми и опытными людьми, которым это вряд ли могло понравиться. Мэлори всю жизнь провел в разнообразных маневрах, в результате чего пришел к убеждению, что банкир, как зимнее пальто, должен быть теплым и внушающим доверие. А от Пилгрима веяло холодком и неудобством.

Интересно, как отнесся бы к Пилгриму Захаров? А Пилгрим к Захарову? Неизвестно еще, как поведет себя Пилгрим в новых обстоятельствах. Впереди реальная и очень серьезная угроза. Справится ли он? Отличное испытание для его деловых качеств. Надо быть очень, очень осторожным. Один тяжкий промах Мэлори уже совершил.

Сэр Хорейс придвинул к себе рукопись. Она начиналась так: «Мое полное имя Генри Джордж Дайкстон. Ранней весной 1918 года я отправился в путешествие...»