"Дети горчичного рая" - читать интересную книгу автора (Кальма Анна Иосифовна)

4. В замке большого босса

– Поверьте мне, джентльмены, в Штатах меняется климат. Все эти забастовки и митинги протеста не доведут нас до добра. Мы давно потеряли Китай, теряем почти всю Азию, которая идет за коммунистами… Нужно всеми силами уберечь Америку от этой страшной эпидемии. Это дело таких, как мы с вами, Миллард, это наша священная обязанность. А мы всё еще не понимаем этого, всё еще церемонимся со всяким сбродом.

Судья Сфикси отдувался, словно морж, вылезший на сушу. Он был очень раздражен.

– Напрасно, Миллард, вы ввели у себя на заводах новые порядки. Пока у вас работали ирландцы и настоящие, коренные янки, все шло гладко, как по конвейеру. А сейчас, когда вы набрали всяких там поляков, венгров и дали работу негритосам, у вас сразу завелись агитаторы, профсоюзные деятели, разговоры о заработной плате, о правах рабочих – словом, черт знает что!

И Сфикси бухнулся в кресло так, что кожаная обивка жалобно скрипнула.

В кабинете мистера Милларда происходило не то чтобы совещание, а так, нечто вроде собеседования заинтересованных лиц. Лица эти были: сам Большой Босс – мистер Миллард, сухой, остриженный на прусский манер джентльмен; его приятель – судья Сфикси; управляющий заводом Коттон – молчаливый и серый, как рыба, и Джон Эйнис, чахлый, но пронырливый сотрудник «Стон-пойнтовских новостей» – газеты, принадлежащей также Милларду.

Собеседование шло уже давно, и пепельница, изображающая золотого тельца, была полна сигарных и папиросных окурков. Синий дым стеной стоял в кабинете.

Кабинет мистера Милларда заслуживает специального описания. Все предметы, начиная с кресел и кончая чернильницей на столе, были так добротны, массивны и тяжелы на вид, что здесь и речи не могло быть о так называемом «художественном беспорядке».

Каждый просто ужаснулся бы от мысли передвинуть или переставить кресло, или вазу, или пресс-папье в этой комнате.

Кабинет Большого Босса был как бы неким обиталищем верховного жреца, где вершились судьбы не только граждан такого ничтожного городка, как Стон-Пойнт, но, быть может, в какой-то степени судьбы многих людей во всем мире.

И каждый подчиненный Милларда, входя в это святилище, чувствовал себя слабее и ниже ростом, и если начинал говорить, то слова и тон получались робкие.

В этот день Большой Босс – мистер Миллард – был настроен придирчиво и брюзгливо. Все, что говорил Сфикси, он отлично знал и сам и не раз мысленно повторял самому себе. И это его раздражало еще больше.

«Причитает, как старая баба! – крепко потирая подбородок, думал он о Сфикси. – Я сам знаю, что на заводах много чужаков. Но зато эти чужаки-рабочие обходятся втрое дешевле, чем наши янки. И среди них есть отличные специалисты своего дела. Правда, по сведениям Симсона, там завелись коммунисты…»

Он поднялся, сухой, подтянутый, с жилистыми красными кулаками, закинутыми за спину, и остановился против управляющего, глядя не на него, а куда-то вдаль.

– Придется быть пооперативнее, Коттон, – сказал он. – Внимательнее приглядывайтесь к людям. Я слышал, люди за последнее время очень интересуются радио, особенно передачами с Востока. К сожалению, это очень мешает нормальной работе: люди начинают фантазировать, толковать об отъезде на родину и… ну, словом, будьте оперативным и наблюдательным, Коттон.

Управляющий молча наклонил бледное рыбье лицо:

– А как быть с Бронксом, сэр?

Милларда словно ткнули горячей головней. Он давно ждал случая взорваться, и вот случай представился.

– Почему я должен расхлебывать всякие ничтожные делишки, Коттон! – свирепо сказал он. – Почему ко мне суются со всякими грязными неграми? Нет уж, Коттон, этим делом вы будете заниматься сами!

– Слушаю, сэр, – пробормотал управляющий, нервно теребя галстук.

Но Босса его покорный голос не успокоил.

– Вы, кажется, правы, Боб, – тем же тоном продолжал он, обращаясь теперь к судье: – весь этот сброд до того обнаглел после войны, что дальше идти некуда. Вы знаете этого негра – ветерана Цезаря Бронкса?

Сфикси кивнул:

– Это тот, который всегда ораторствует на собраниях? Знаю его, любовался! – Он сердито фыркнул.

– Так вот, этот тип явился с войны без руки и без ноги и требует, чтобы мы снова взяли его монтажником, выплатили ему пособие и заказали за наш счет протезы… Разумеется, мы могли бы заплатить за его протезы, но тогда другие рабочие тоже предъявят свои требования. Мы распорядились, чтобы ему дали место сторожа с небольшим жалованьем. – Босс обвел взглядом присутствующих. – Вы думаете, он поблагодарил администрацию? Как бы не так! Он задрал вверх свой черный нос и начал говорить о неблагодарности, о том, что он-де проливал кровь, а другие на этой крови наживались… Словом, развел такую агитацию, что там вынуждены были обратиться к полиции.

– Через день его выпустили. За него вступился кое-кто из руководителей профессионального союза, – снова покорно пробормотал Коттон.

– Знаю. Доложили. – Босс с удовлетворением положил на стол красные кулаки. Он заметно гордился тем, что у него такая хорошая информация. – Теперь ваше дело, Коттон, следить, чтобы он и близко не подходил к заводу и не общался с рабочими. У этого негра – незаурядные ораторские способности. Я однажды слышал его на собрании ветеранов войны. Он рассказывал там о Европе, о разных там свободах в Польше и Чехословакии… И, знаете, очень убедительно. На следующий день, как мне сообщили, полтораста рабочих-поляков взяли у нас расчет: захотели, понимаете, вернуться на родину… – Он обернулся к управляющему: – Вот что, Коттон: если вы его на этом поймаете, сразу звоните мне, а я уж приму свои меры.

– Слушаю, полковник, – сказал Коттон.

В ответ на это обращение Миллард милостиво улыбнулся: он особенно благоволил к тем служащим, которые, по старой памяти, величали его полковником.

Дело в том, что во время войны заводы Милларда изготовляли боеприпасы и оружие, и владельцу было присвоено звание полковника. Миллард, питомец Принстона[3], всегда и раньше участвовавший в маневрах Национальной гвардии, почувствовал настоящее пристрастие к военной форме. Нужно было видеть, как он останавливал на улице свою машину, подзывал зазевавшегося солдата и распекал его за то, что тот застегнут не по форме. И манеры он приобрел самые военные и каблуками начал щелкать с особым щегольством. И как жаль ему было, когда окончилась война и пришлось снять военную форму, а главное, когда пришлось законсервировать на складах десятки тысяч снарядов и перейти хотя бы частично на детские коляски, кастрюльки и водопроводные краны.

Доллары, доллары, доллары – сумасшедший поток денег, притекавший на заводы Милларда в дни войны! А теперь – эти проклятые детские коляски, вилки, кастрюльки! Нет, мистер Миллард был решительно недоволен мирной обстановкой! А тут еще эти истории с рабочими, эти забастовки и волнения, которые начинаются то на одном, то на другом заводе!

Мистер Миллард – обладатель крепчайшей цитадели в городе, вдохновитель железных ворот, замков и запоров, хозяин и повелитель людей, домов и машин – насупился и желтыми крепкими зубами закусил сигару.

Остальные, подчиняясь настроению хозяина, тоже молча курили. Эйнис был счастлив: на него никто не обращал внимания, и он тайком докуривал уже вторую хозяйскую сигару.

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал Большой Босс.

– Сэр, к вам мистер Мак-Магон и еще этот молодой учитель. Они говорят, что вы сами желали их видеть, – сказал густой, басистый голос, и в дверях встало нечто массивное, отполированное до блеска и таких прочных форм, что все оно в совокупности больше всего напоминало некий образцовый механизм.

– Впустите их, миссис Причард, – сказал хозяин.

Миссис Причард, бесшумно развернувшись, выдвинулась из дверей. Взглянув на домоправительницу Большого Босса, всякий понял бы, что она вмонтирована в дом, как бывает вмонтирован лифт, или котельная установка, или усовершенствованный мусоропровод.

Природа, наделив красотой и грацией Патрицию Причард – ее дочь, казалось, совсем не пожелала тратиться на мать. Впрочем, сама миссис Причард ничуть об этом не сокрушалась; казалось, она даже была довольна тем, что сотворена исключительно для пользы. В ней не было ничего женственного: только крепкий, прочный костяк, сильные, плотные мускулы, энергичные скулы и челюсти.

Утро миссис Причард начиналось с того, что она крепко-накрепко жгутом закручивала на затылке серо-стальные волосы, облачала свои рычаги и колесики в серо-стальной чехол-платье, разводила пары и неслась по дому – точный, бесшумный Образцовый Механизм.

К людям она не была ни жестока, ни придирчива, но, как пущенная в ход машина, она немедленно давила и уничтожала все, что мешало ее работе.

Кроме того, она считала себя непогрешимой, посещала евангелистскую церковь и искренне думала, что призвана в жизни делать только добро.

Трудно было представить себе миссис Причард нежно улыбающейся. И все-таки этот добротный Образцовый Механизм умел и улыбаться и говорить ласковым голосом, и руки этого механизма могли даже горячо обнимать. Но только одно существо в мире вызывало нежность и улыбку миссис Причард. Этим существом была ее собственная дочь – Патриция.

Все, что касалось прямо или косвенно Патриции, страстно интересовало миссис Причард. Поэтому, узнав, что хозяин вызвал к себе для чего-то директора и учителя той школы, где училась дочь, домоправительница впустила посетителей и тотчас же приникла к двери.

– Как поживаете, полковник? Как ваше здоровье? – услышала она подобострастный голос Мак-Магона. – Вы желали нас видеть?

– Да. Садитесь, джентльмены, – сказал Миллард. – Нет, Боб, Эйнис, и вы, Коттон, погодите уходить, вы еще можете мне понадобиться.

Послышалось невнятное бормотанье журналиста. Миллард продолжал:

– Что это у вас за история вышла в школе, Мак-Магон? В нашей школе! – подчеркнул он. – Мне звонил майор Симсон – просит, чтобы я сам занялся этим делом или чтобы собрал попечительский совет. Говорит, что ребята в школе забастовали, отказались дать отпечатки пальцев и что всем руководит какой-то негритянский парень. Откуда у вас этот негр? Почему я о нем ничего не знаю?

– Нет, полковник, вы его знаете, вы сами поместили его к нам в школу, – отвечал Мак-Магон. – Это сын вашего бывшего механика Робинсона.

При имени Робинсона лицо миссис Причард дрогнуло. «Опять этот негритянский мальчишка!» – пробормотала она, слушая с удвоенным вниманием.

– Сын негра Тэда Робинсона, который погиб на корабле в Пирл Харбор, полковник, – сказал сотрудник «Новостей». – Все газеты в городе писали о вашем благородном поступке, когда вы поместили в школу его сына.

– Ага… помню, помню! – протянул Миллард. – Я думал сделать из мальчика тоже полезного человека и взять его потом на завод… Отчего же, Мак-Магон, вы не заставили его подчиниться? Неужели вы не в состоянии сладить с мальчишкой, тем более с цветным! – В голосе Милларда было раздражение.

Мак-Магон смущенно кашлянул:

– Дело в том, полковник, что этот Робинсон – не один. К нему примкнули некоторые ученики из седьмого класса. Он всех их уговорил отказаться от дактилоскопирования: по его мнению, это унизительно. А потом и в других классах дети стали волноваться. В конце концов школа раскололась на два лагеря… И вот уже три дня, как никто не думает об уроках, – закончил он растерянно.

– Что такое? – слышно было, как заскрипело кресло: Миллард грузно поднялся с места. – Вы кто – директор школы или дырявое ведро? Выбросьте мальчишку вон из школы – и кончим этот разговор.

– А как же газеты, сэр? – нерешительно напомнил Мак-Магон. – Я сам хотел его исключить, но вовремя вспомнил о газетах. Ведь они писали о вашем благородном отношении к сироте, сэр…

– Гм… – Кресло снова скрипнуло. – Эйнис, а вы что об этом думаете?

– Пожалуй, полковник, не стоит исключать мальчишку, – отозвался журналист. – Разумеется, «Новости» ничего не напишут, но газеты ваших конкурентов в Гренджере и в других городах штата могут пронюхать и раздуть все это дело… Вы можете потерять голоса цветных избирателей.

– Эйнис говорит правду, Роберт, – веско поддержал Сфикси.

В кабинете замолчали.

– Две неприятности в один день, и всё из-за этих…

Чувствовалось, что Босс изо всех сил старается сдержаться.

– Уж очень много они себе позволяют, эти цветные, – подхватил Эйнис. – Устраивают какие-то организации прогресса цветных народов, заседают, речи говорят. Давно всех их надо бы прогнать обратно в Джорджию, пусть работают там на плантациях…

Миллард сухо рассмеялся:

– Прекрасная, но немного устарелая тема для статьи, Эйнис! Найдете много сторонников. Однако, джентльмены, мы отвлеклись в сторону… Послушайте, Мак-Магон, – обратился он к директору, – неужели все белые мальчики и девочки в школе идут за негритенком? Неужели вы до сих пор не объяснили им, что это не подобает и что испокон века белые ведут за собой цветных, а не наоборот!..

– Этот мальчик, Робинсон, – лучший ученик в классе, сэр, и вообще очень способный, – раздался вдруг новый голос, спокойный баритон. Это говорил Ричардсон, младший учитель. – Чарльз Робинсон пользуется авторитетом среди ребят, он хороший спортсмен, у него большие технические способности, и на соревнованиях самодельных автомобилей в прошлом году он занял первое место. Ему поручают защищать спортивную честь школы. Кроме того, класс считает, что он – кандидат на первую награду за учебные успехи.

Послышался сердитый смех Милларда:

– Первую награду – цветному? Что за идея, молодой человек!.. Мак-Магон, вы слышите, что он говорит? Первую награду черномазому мальчишке,, который вдобавок поднял в школе бунт!

– Мистер Ричардсон высказал, мне кажется, свое личное пожелание, сэр, – успокоительно отвечал Мак-Магон. – Награду получит белый ученик, это само собой разумеется. К тому же Ричардсон преувеличивает влияние этого школьника. У нас в школе цветные не в почете. У Робинсона и в классе и в школе много противников. Среди них – я должен это отметить, сэр, – мой сын. Мой сын Фэниан и его товарищи никогда не допустят, чтобы в школе первенствовали цветные… А мистер Ричардсон…

– Хорошо, Мак-Магон, – прервал его Миллард, – постарайтесь, чтобы мне и другим попечителям больше не жаловались на учеников, и скажите вашему Фэниану, чтобы он утихомирил этого вожака. Я его на это благословляю, – добавил он в виде шутки. – А вы, молодой человек, – тут Миллард, по-видимому, повернулся к Ричи, – вы не увлекайтесь так негритянским народом и всеми этими идеями равенства. Такие увлечения сильно мешают человеку на его жизненном пути… – Босс сказал это так значительно, словно провел под своими словами жирную черту. – Можете идти, джентльмены, я вас больше не задерживаю… Боб, вы, конечно, останетесь к обеду?

В кабинете зашаркали ногами.

Миссис Причард поспешно отступила от двери. Она устала так долго стоять и так напряженно прислушиваться, но внутренне была удовлетворена: все, что она хотела услышать, она услышала.