"Время Мечтаний" - читать интересную книгу автора (Вуд Барбара)

10

Джоанна просидела у постели Билла всю ночь после того, как Хью с конюхом раздели его и обернули влажной простыней. Она меняла ему компрессы на голове, давала питье и каждые полчаса измеряла температуру. Один из рабочих, вернувшийся из паба Фейси, где праздновал Рождество, заметил, что неприлично девушке сидеть рядом с неодетым мужчиной. Но желание шутить у него пропало, когда он увидел, в каком тяжелом состоянии Билл.

Хью сменил парадную одежду на рабочую и объезжал округу. Сначала он заехал в паб Фейси, чтобы забрать своих парней, еще способных держаться в седле. Он рассказал им все, что узнал о болезни от Джоанны и доктора Рамзи: перечень симптомов, методы профилактики и как ухаживать за больными. Парни отправились прочесывать округу. Они объехали все населенные места, подняли народ на ноги и предупредили о возможности эпидемии тифа. Хью сначала съездил в Стратфилд, где проходил бал. Собрав гостей, он коротко обрисовал сложившуюся ситуацию и посоветовал всем разъехаться по домам, затем он заехал в Лизмор и поговорил с потрясенной Полин. И только на обратном пути к себе на ферму ему вдруг пришло в голову, что Полин не была одета для бала.

К утру Рождества насчитывалось двенадцать больных тифом, из них двое заболевших были на ферме «Меринда». Из барака выселили рабочих, и Джоанна устроила в нем больницу. Снятые с кроватей матрацы были розданы тем, кто обосновался в стригальне или предпочел устроиться под открытым небом. Джоанна предупредила, чтобы никто не пил сырую воду из колодцев и реки, воду обязательно следовало кипятить. При первых же признаках болезни об этом надо было немедленно сообщать ей. На койки уложили мешки, набитые листьями эвкалипта, которые можно было легко убрать и сжечь, и на их место положить новые. У двери появились ведра с негашеной известью, чтобы периодически мыть полы и стены.

Билла Ловелла перенесли в барак, ставший больницей, где Джоанна могла наблюдать за ним и за другими больными. Его кровать отгородили занавеской, и при нем постоянно кто-то находился.

Сара считала такие предохранительные меры недостаточными, и поскольку болезнь, по всей видимости, началась в «Меринде», она стала собирать оберегающие камни и перья и потихоньку раскладывала их вокруг домика.

Хью вернулся к середине дня Рождества, измученный и голодный, но отказывался идти отдыхать, пока не убедится, что жители всех ферм в округе предупреждены.

– Симптомы есть и у Мод Рид, – рассказывал он за едой. – Вниз по реке у Маунт Рис я нашел семью, где больны все, и оставил с ними Ларри Шнурка, чтобы помогал им, по возможности. Если начнется эпидемия, нам придется найти способ снабжать всех этих людей пищей и водой.

– С вашими людьми и вами будет все в порядке, если вы будете мыть руки сразу же после посещения домов, где есть больные, – сказала Джоанна. – Ничего в этих домах не ешьте и не пейте. В дневнике моей матери записано, что, по мнению индийских врачей, тиф не переносится по воздуху. Соблюдайте меры предосторожности и убережетесь от болезни.

– А как вы себя чувствуете? – спросил ее Хью, прежде чем снова уехать.

– Со мной все нормально.

– Вы здесь ни при чем, – тихо сказал он. – Случаются разные несчастья. И у людей могут появляться предчувствия. И не вы причина всему этому. Обещайте, что позаботитесь о себе и Адаме.

Хью уехал на восток объезжать мелкие фермерские хозяйства, разбросанные на площади во много миль. А Джоанна поручила одному из рабочих фермы наладить сбор яиц и заготовку бутылок с кипяченой водой на случай, если понадобятся. Затем все ее внимание заняли заботы о трех заболевших, в помощники себе она взяла двух конюхов.

Фрэнк Даунз приехал в «Меринду» помочь Хью объезжать район. Они везли с собой кипяченое молоко, яйца и приготовленный Джоанной ивовый настой. Она также снабдила их советами по уходу за больными. На все семейства, рассеянные на площади в две тысячи квадратных миль, приходилось всего два врача.

Сначала Фрэнк остановился на краю Камерона у скромного, обшитого досками дома, на обсаженной деревьями улице. На рождественской вечеринке у Финнегана Фрэнк наблюдал, как другие мужчины подходили к Айви Дирборн с дорогими подарками, но Айви вежливо от них отказывалась. Тогда он предложил ей: «Не хотите ли послушать со мной рождественскую мессу?» И она ответила: «Да». Они провели вечер в церкви, пели рождественские хоралы, а потом прокатили по окрестностям в его экипаже. Фрэнку хотелось большего, но он знал, что настойчивостью может только навредить. Они обсуждали счет игры в крикет, результаты конных соревнований «кубок Мельбурна», говорили о погоде, о долгожданном окончании франко-прусской войны в Европе. Когда он подвез ее к пансиону и спросил, не откажется ли она съездить с ним на пикник, Айви ответила согласием. Поездка намечалась на конец недели, но теперь все отменялось.

Фрэнк отстранил хозяйку и, не обращая внимания на ее протесты: «Мужчинам сюда нельзя, у нас приличное заведение», – поднялся, перешагивая через две ступеньки, на второй этаж. Он постучал в дверь Айви и заговорил с порога:

– В округе вспышка тифа. Я хочу, чтобы вы оставались здесь. Не ходите к Финнегану. Не покидайте дом, пока опасность не минует.

Он схватил руку Айви и, сжимая ее, пообещал:

– Я еще заеду проведать вас.

Через три дня случаи заболевания тифом были отмечены в разных местах в радиусе восьмидесяти миль вокруг Камерона. Никто не знал, откуда взялась эта болезнь. Западный район охватила паника. Не было семейства, не отмеченного болезнью. В усадьбе «Монива» слегла почти вся прислуга, и ухаживать за ними досталось хозяйке и двум ее дочерям. На ферме Гленхоуп Мод Рид лежала в жару, а Джон Рид искал защиту от болезни, поглощая в огромных количествах виски. В Стратфилде горели свечи, и Ормзби всем семейством, стоя на коленях, читали молитвы денно и ночно. У себя в Килмарноке Колин Макгрегор запер все двери, закрыл все окна и никого не принимал, потому что, подобно большинству, верил, что тиф передается по воздуху.

Когда доктор Рамзи и доктор Фуллер не могли ответить на отчаянные призывы, люди обращались к Джоанне Друри.

– Она вылечила моих детей от летней лихорадки, – рассказывала подругам Уинифред Камерон.

– А как она помогла Кристин Макгрегор справиться с утренней тошнотой, – говорила Луиза и добавляла про себя: «А если бы я не слушала Полин, может быть, и не ходила теперь с распухшими лодыжками».

Многие жители отправлялись в «Меринду» за помощью. Джоанна, пользуясь дневником матери как руководством, советовала заболевшим снижать температуру влажным обертыванием, давать им обильное питье, кормить только жидкой пищей, следить, чтобы не было вздутия, и обязательно кипятить молоко и воду. Она убеждала их, что ветра бояться не надо, потому что тиф он не переносит, а комнату, где лежит больной, нужно проветривать, так как чистый воздух ему не повредит.

Коляска доктора Рамзи появлялась то в одном месте, то в другом. Он приезжал по вызову, ставил диагноз, делал инъекции дигиталиса больным со слабым сердцем, оставляя инструкции по уходу тем, кто еще оставался на ногах, и уезжал, чувствуя свою беспомощность. Перед лицом такой болезни от врача было не больше пользы, чем от человека без медицинских знаний. Несмотря на кипячение воды и тщательный уход за больными, эпидемия разрасталась. Доктора Рамзи стали одолевать сомнения.

Он приехал в «Меринду» на десятый день после Рождества. Джоанну он нашел в бараке, где под ее наблюдением выхаживали десять тяжелобольных. Дэвид остановился в дверях и засмотрелся на нее. Джоанна аккуратно приподняла больного, чтобы дать ему какое-то питье. Она по-прежнему красива, хотя вид у нее очень усталый, волосы слегка растрепались, а поверх платья повязан фартук из мешковины.

– Ларри, – позвала она, когда больной заметался в беспамятстве, – помоги мне, пожалуйста, с Джонно.

Через минуту больной успокоился, и Джоанна с улыбкой посмотрела на Рамзи.

– Здравствуйте, Дэвид, – она подошла к нему, убирая с лица упавшую прядь. – Как вы?

– Неплохо. А как вы, Джоанна, как Адам?

– Он здоров, слава богу.

– Джоанна, мне нужно с вами поговорить.

– Хорошо. Мне надо посмотреть, как обстоят дела с водой на кухне. Вы не хотите пройтись со мной?

– Я не уверен, Джоанна, что мы действуем верно, – начал Рамзи, когда они шли через выжженный солнцем двор. – При нынешнем способе ухода температура у больных держится три недели, а то и дольше. Лихорадка ослабляет их настолько, что после тифа их поджидает пневмония. И тут уж смерти им не избежать, если раньше их не сразит перитонит как следствие перфоративной кишечной язвы. Люди, Джоанна, погибают не от самого тифа, а от длительности болезни. Если бы мы могли быстро избавить организм от тифа. Почти сразу, как он только проявляется.

– Я не знаю такого способа, Дэвид.

– Я как раз работаю над одним, Джоанна. Недавно я прочитал об экспериментальных работах европейских медиков. Они проверяют новый метод лечения тифа: дезинфекция кишечного тракта за счет неоднократного введения доз йода и карболовой кислоты.

– Но они же ядовитые.

– Только в больших дозах. Частые очистки кишечника выведут из организма тифозные микроорганизмы, и больной выздоровеет.

– А в этом есть смысл, правда?

– И добились ли эти медики большого успеха таким лечением?

Он нахмурился.

– Пока еще только ведутся эксперименты. Были как успехи, так и смертельные исходы.

– Дэвид, я предпочитаю следовать опыту моей матери, в основе которого уход и постоянная бдительность.

Но Дэвид думал об Эдуарде Дженнере, открывшем вакцину против оспы, об изобретателе стетоскопа Теофиле Лаэннеке и о Рудольфе Вирхове, впервые продемонстрировавшем, что заболевание возникает в микроскопических клетках. Все они, как и многие другие, внесли весомый вклад в медицину, и Дэвиду Рамзи страстно хотелось пополнить их ряды.

Эпидемия косила народ. Один священник англиканской и три служителя неангликанской церквей были заняты нескончаемыми похоронами и утешением скорбящих родственников, но церкви пустовали, в них обосновалась необычная тишина. Все говорили, что спасение в уединении. Но даже добровольное заточение в своих домах не защитило от болезни ни семейство Ормзби в Стратфилде, ни Макгрегоров в Килмарноке. Закрытые окна и двери не являлись преградой для тифа. Он подстерегал их в воде и пище, которые они употребляли. Откуда им было знать, что нечто крошечное и невидимое способно творить такие беды. Доктор Рамзи пытался предупредить об опасности микроорганизмов, но к его советам не прислушивались, так как не понимали, как можно бояться того, что не видит глаз.

Когда Кристина Макгрегор пожаловалась на головную боль и больное горло, Колин сразу же поехал в Камерон и поднял с постели доктора Рамзи, которому удалось выкроить часок на сон.

– Снижайте жар постоянными обтираниями, – посоветовал он после осмотра. – Давайте ей столько жидкости, сколько она в состоянии принять. И вам нужно проветрить комнату. Здесь слишком душно и воздух спертый. Если ей станет хуже, а я буду в отъезде, обращайтесь к Джоанне Друри в «Меринду». Она знает, что делать.

– А что будет с ребенком, доктор? – спросил Макгрегор. Но Рамзи не взялся ничего предсказывать.

Хью и Фрэнк продолжали ездить по округе. Они помогали фермерам хоронить жен и детей. Заболевших одиноких пастухов они доставляли в устроенный Джоанной лазарет. Джоанна следила, чтобы больных постоянно обтирали, кормили и меняли тюфяки, набитые эвкалиптовыми листьями. Она ходила между койками, измеряла температуру градусником, оставленным Дэвидом Рамзи, и после каждого больного дезинфицировала его спиртом. Температура росла, пульс замедлялся, на вздутых животах появлялись розовые пятна; больные метались в жару и горячечном бреду. Эпидемия ширилась.

Молчаливый и неподвижный, как окружающие его эвкалипты, стоял Иезекииль и наблюдал, как Сара исполняла у реки свой ежедневный ритуал. С первого дня, как болезнь пришла в «Меринду», она каждое утро приходила к пруду и пела над принесенными из дома вещами: гребнем, носовым платком, Библией. Старик знал, что эти вещи принадлежат людям из дома, где она живет, и Сара использует их в своей магии, чтобы защитить от болезни трех белых. Иезекииль наблюдал за ней каждое утро, и его замешательство росло день ото дня. Девушка говорила на языке белых, одевалась, как они, и в то же время обращалась к магии аборигенов. А еще он не мог взять в толк, почему девочка, у которой отняли предков, чье племя было рассеяно, а песенные линии осквернены, старалась защитить людей, совершивших все это?

Закончив ритуал, Сара села свободнее и отбросила волосы с лица. Задумчиво смотрела она на видневшиеся сквозь деревья постройки фермы, на барак-лазарет, где двери и окна были завешены простынями, пропитанными дезинфицирующим средством. Она считала, что там действует ужасная отрава, и против нее надо было использовать не только дезинфекцию, но и магию. Но она опасалась, что ее магии могло не хватить силы. Ей требовалась помощь. «Я пойду в миссию, – говорила она себе. – Я поговорю с Дирири и попрошу научить песне, обладающей достаточной силой, чтобы бороться с тяготеющей над Джоанной песней-отравой».

Внезапно Сара напряглась. Старик снова наблюдал за ней. Она чувствовала его своей спиной. Четыре недели назад на этом месте она говорила ему наперекор, и тот случай не давал ей покоя. Она выросла с привычкой уважать старших, почтительно обращаться к ним: «Старшая Мать», «Старший Отец», и полагаться на их мудрость, доверять их мнению. Но Иезекииль не так понимал Джоанну. Сара хотела относиться к старику со всем почтением, но он ее сердил.

– Вы нарушили запрет, Старший Отец, – сказала она, не оборачиваясь. – Вы наблюдаете за ритуалом женщин. Вы пришли на Место Мечтаний, принадлежащее женщинам.

– Я не нарушал табу, – возразил он, выходя из-за деревьев. В голосе его чувствовался гнев. Он не привык, чтобы ему противоречили молодые девушки.

Сара поднялась и смело посмотрела на него.

– Это заветное место женщин, – твердо сказала она. – Прародительница Кенгуру говорила здесь с Джоанной.

Сомнение промелькнуло в глазах старика.

– Она принесла в «Меринду» болезнь, – сказал он.

– Нет, Старший Отец. Магия аборигенов принесла сюда болезнь. На ней песня-отрава.

Сара видела смесь противоречивых чувств на лице старика.

– Джоанна – хранительница песен, – сказала она.

– Но она белая.

– И все равно, она – хранительница песен.

Иезекииль отвел взгляд и зоркими глазами из-под нависших бровей стал всматриваться в окружающий лес. Он советовался с воздухом и небом, обращался к собственной мудрости и наконец сказал, качая головой:

– Я не понимаю. Думаю, Мечтаниям приходит конец.

– Нет, Старший Отец, – тихо ответила Сара. – Мечтания всегда будут здесь. Джоанна владеет силой, но на ней также тяжесть песни-отравы.

– Ты видишь эту песню? – спросил он.

– Нет, – покачала головой Сара, – она рассказала мне. Песня-отрава была на ее матери и бабушке.

– Это ее слова, – покачал головой старик. – Подождем, увидим, – сказал он напоследок, а затем повернулся и ушел.

Джоанна вышла из домика и остановилась, глядя через двор на пышущие жаром равнины. Она плохо спала по ночам. Ей виделись кошмары, как людей настигает болезнь, и что Хью тоже заболел, а рядом ни души. Ей представлялось, что он добрался до одной из одиноких пастушьих хижин, разбросанных по округе, и лежит там, в горячке, мучаясь от боли. Хью каждый день ездит в Лизмор.

– Полин собрала вокруг себя женщин, – рассказывал он Джоанне. – Они приносят простыни и постельные принадлежности, кипятят воду, разливают ее по бутылкам. А мужчины забирают припасы из Лизмора и развозят по отдаленным фермам.

Она пошла через двор проверять работу своих «сиделок». Температура у больных продолжала подниматься, пульс замедлялся. Один человек поправлялся, двое других прошли этап беспамятства. Джоанна собиралась особенно внимательно следить, чтобы у них не началась пневмония. В лазарете стоял тяжелый дух болезни и дезинфицирующего средства. День был жаркий, и мухи хозяйничали везде. Эвкалиптовые тюфяки быстро пачкались, и их приходилось постоянно менять. Временами у Джоанны опускались руки. Ей вспоминались последние дни леди Эмили, когда она лежала слабая и умирающая, а Джоанна ухаживала за ней. И сейчас, как и тогда, ее грозили захлестнуть разочарование и безнадежность, отчаяние и гнев.

Она зашла проведать Билла Ловелла. С Рождества прошло уже три недели, и, как говорил доктор Рамзи и по записям в дневнике ее матери, течение болезни должно было завершиться. Но когда Джоанна зашла за занавеску, отделявшую Билла от других больных, она ужаснулась.

– Мэтью, – тихо окликнула она конюха, мывшего пол с негашеной известью. – Скорее отправляйся за доктором Рамзи. Передай, пусть приезжает немедленно.

Она вернулась к постели Билла. Подергивание опущенных век указывало на быстрое движение глаз. Его лицо было мертвенно бледным. Джоанна взяла дневник, и он раскрылся на страницах, которые она уже знала наизусть. Но снова, как Библию, она читала знакомые строки, находя в них утешение: «Пошла третья неделя эпидемии. Джасваран неутомим в заботах о наших больных. Ночью умер майор Колдуэлл. Сейчас Петроний у его вдовы. Боюсь, что этот жуткий тиф никогда не пройдет. Беспокоюсь за малышку Джоанну. Может быть, мне не следует ее оставлять здесь, а лучше отослать отсюда?»

Джоанна закрыла глаза и задумалась об Адаме. Когда она укладывала его по вечерам спать, он казался ей таким слабым и хрупким. А Сара пусть крепкая и сильная, но у нее может не быть врожденной сопротивляемости к болезням белых людей. Джоанна задавала себе те же вопросы, что и леди Эмили когда-то, и каждую ночь молила Бога надоумить ее, как поступить. Она продолжила чтение и вычитала такое же заключение, к которому пришла сама: «Но куда мне отправить Джоанну? Кто сможет заботиться о ней лучше меня?»

Закрыв дневник, она сидела, держа его в руках, и вдруг почувствовала близость к матери, словно леди Эмили находилась рядом с ней. И ей пришли на память слова Сары: «Дневник – это песенная линия вашей матери».

Вошел доктор Рамзи. Рыжие с золотистым отливом волосы его слиплись от пота, на щеках проступила щетина. Беглого осмотра для него оказалось достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод:

– К моему величайшему сожалению, Джоанна, должен сказать, что это перитонит.

– Что мы можем сделать?

Дэвиду хотелось крикнуть, что Билла, может быть, удалось бы спасти, если бы у него хватило смелости применить экспериментальный метод лечения. Но об этом он умолчал, а только сказал устало:

– Помочь ему нечем. Держите его в полусидячем положении. Кроме нескольких глотков воды ничего не давайте. Все закончится быстро.

– Дэвид, вы не могли бы остаться ненадолго?

Он видел печаль в ее глазах. Ему хотелось обнять ее и уехать вместе с ней из Западного района как можно дальше от этой болезни, смерти и безнадежности.

– Извините, – сказал он, – меня ждут в других местах.

– Да, конечно.

Она нашла Мэтью за стригальней. Он слышал ее разговор с доктором и плакал.

– Поищи Хью, – она тихонько тронула его за плечо. – Ему надо побыть с Биллом.

Немного погодя во двор въехал Хью. усталый и разбитый. Все, что ему пришлось повидать, отразилось в его затравленном взгляде. Он находил семьи, поголовно сраженные тифом: и матери, и дети, и отцы. Они лежали в лихорадке и беспамятстве, и некому было ухаживать за ними и затем хоронить их. В одном месте он видел, как десятилетний мальчик, страдая от жара и жажды, пытался обтирать лица другим.

Всякий раз, возвращаясь из поездок по району, Хью боялся, что увидит заболевшую Джоанну или Адама. Ему хотелось остаться с ними, защитить их. Но его помощи ждали в других местах, да и что он мог сделать, если бы остался? Временами его доводили почти до оцепенения ярость, беспомощность и воспоминания, как в пятнадцать лет хоронил отца под единственным деревом на мили кругом. Не было ни священника, ни родственников, даже фоба не было, а только старое синее одеяло, под которым Уэстбрук-старший провел много ночей под усыпанным звездами небом.

Хью поспешил в лазарет и прошел за занавеску, где лежал его друг.

– Мэтью сказал вам… – поднялась ему навстречу Джоанна.

– Да, – он сел, не отрывая глаз от Билла. Он видел печать смерти на прокаленном солнцем лице.

– Здравствуй, Билл, – сказал он.

– Привет, Хью, – Билл смотрел на него отсутствующим взглядом. – Мы уже дошли до Курейна?

– Почти что на месте, Билл.

– Хорошо, – сказал он. – Я отгонял свое, Хью. Хочу обосноваться. Может быть, заведу небольшую ферму, немного овец…

Он некоторое время несвязно вспоминал прошлое, людей, давно ушедших в мир иной, и города, давным-давно опустевшие. К полуночи взгляд его стал осмысленным, и он заговорил почти нормальным голосом:

– Продолжай писать баллады, Хью. Не дай аборигенам забыть свое прошлое.

Он умер среди ночи.

– Он был мне как отец, – сказал Хью и заплакал, а Джоанна утешала его.

Полин вынула термометр из-под мышки Элси и посмотрела показания. Это был термометр старой конструкции, не такой, каким пользовался доктор Рамзи. Температура им измерялась под мышкой, и это занимало двадцать минут. Но измерения получались тем не менее точные. В этот душный январский день Полин видела, что температура у ее горничной поднялась еще на один градус. Полин достала из ведра с холодной водой полотенце, отжала его и обтерла лицо Элси.

– Мисс Даунз, вам не следует этого делать, – прошептала молодая женщина.

– Ты заботилась обо мне, теперь я поухаживаю за тобой, – мягко ответила Полин.

– А как мой Том? – спросила Элси о молодом человеке, которого любила. В свое время Полин завидовала их любви. Том умер накануне.

– У него все хорошо, – ответила Полин.

– А почему он не приходит меня проведать?

– Он помогает мистеру Даунзу развозить по району припасы. Лежи спокойно, Элси. Все будет хорошо.

Полин положила полотенце в ведро и достала оттуда другое. Отжав его, она обернула им разгоряченные плечи Элси. Глядя в ее лицо, уже отмеченное печатью близкой смерти, Полин подумала: «Как легко и просто отнять у нас жизнь». И в который уже раз ее поразила пугающая непредсказуемость судьбы, и вновь ей вспомнилась Флора Макмайклз. Тридцать лет назад она не думала – не гадала, что овдовеет, не успев вступить в брак.

Оставив Элси на попечение другой горничной, Полин вернулась на лужайку: женщины упаковывали там корзины с едой, разбирали и складывали простыни. Все это развозилось по семьям, где свирепствовала болезнь.

– А где Уинифред? – оглядевшись, поинтересовалась Полин.

– Она уехала домой. Заболел малыш Тимми, – объяснила Луиза, морщась и держась за поясницу. Она была на пятом месяце беременности.

Полин обвела взглядом лужайку, где трудились женщины. Ряды их редели с каждым днем. Одних настигала болезнь, другие оставались дома ухаживать за близкими. Полин думала о Хью; где он, не заболел ли? Нервы у нее были натянуты, как струны. Ей казалось, что даже кровь в жилах стала течь с напряжением. Том, кавалер Элси, здоровый и крепкий, как лошади, за которыми он ухаживал, стал жертвой тифа за каких-нибудь десять дней. А было ему всего двадцать шесть лет.

Перед ней на столе выстроились ряды бутылок, переливавшихся на солнце разными цветами: бутылки молочные, пивные, флаконы от лекарств. Их собирали и свозили в Лизмор, где мыли и кипятили. И вот теперь, чистые, они ждали, когда их заполнят стерилизованной питьевой водой. Полин засучила рукава и, несмотря на жару и усталость, принялась разливать по бутылкам воду. Луиза подняла голову и увидела какую-то женщину которая неуверенно топталась на краю лужайки.

– Пойду узнаю, кто это, – вызвалась Луиза.

– Вы что-то хотите? – спросила она у незнакомки.

– Вы мисс Даунз?

– Я миссис Гамильтон. Мисс Даунз вон там. А кто вы?

– Меня зовут Айви Дирборн. Я бы хотела помочь.

Луиза оглядела ее, отметила строгий фасон платья, ярко-рыжие волосы, убранные под скромную шляпку. Луиза знала, кто перед ней. Она слышала, как муж говорил о новой официантке у Финнегана.

– Сожалею, но у нас достаточно помощников.

Айви посмотрела на горы провизии и простыней, и нескончаемые ряды бутылок на столах. Она видела, что на лужайке не было и половины людей, чтобы справиться со всей этой массой. Она взглянула на Полин, высокую и красивую, совсем не похожую на Фрэнка. Она представила себе человека, занимавшего ее мысли все эти месяцы, с того самого вечера, как она нарисовала его. Ей вспомнилось, как ждала она прихода Фрэнка в паб, как ей хотелось принять его приглашения, но она остерегалась из-за того, что случилось с ней в прошлом. Потом последовало приглашение в церковь, и Айви позволила мечтам парить, но яркий свет реальности не оставил от них и следа.

– Я понимаю, – сказала она и ушла.

– Кто это такая? – спросила Полин у вернувшейся к столу Луизы.

– Так, никто. Простая официантка. Она предлагала помощь.

– И ты ее выпроводила?

– Помощники такого сорта нам здесь не нужны.

– Луиза, это мой дом, и я решаю, кого в нем принимать, а кого – нет.

Полин опустила рукава, собираясь отправиться вдогонку за женщиной. Но не успела она сойти с места, как на лужайке появился человек, в котором Полин узнала лакея из Килмарнока.

– Мистер Макгрегор просит вас приехать к ним сейчас же.

Полин распорядилась подать экипаж и поспешила в Килмарнок, где нашла Колина у постели жены. Кристина бредила и горела огнем. В углу бледный от страха стоял маленький Джадд.

– Я нигде не могу отыскать Рамзи, – жаловался Колин. – А сегодня утром слегла женщина, ухаживавшая за Кристиной. Вы не могли бы посидеть с ней? Я хочу съездить в «Меринду» за мисс Друри.

Полин смотрела на него и не узнавала. Куда делся его здоровый, всегда безупречный вид. Перед ней был невероятно бледный и худой человек, совсем не похожий на кичливого наследника родового замка в Шотландии.

– Нет, Колин, лучше вы оставайтесь, а за мисс Друри съезжу я.

Хью въехал в тихий и пустынный двор «Меринды». Соскочив с седла, он вошел в лазарет в тот момент, когда Джоанна накрывала простыней лицо одного из рабочих. Она посмотрела на него, и он увидел темные круги у нее под глазами. Платье висело на ней, как будто было с чужого плеча.

– Хью, – сказала она и повалилась на пол. Он отнес ее в домик и уложил на постель.

– Джоанна, – позвал он, касаясь ее лица. Ее веки затрепетали. Она глубоко дышала во сне.

Он сидел рядом и не сводил с нее глаз. Она была красивая, но такая хрупкая. Лицо похудело, и кожа слишком туго обтягивала скулы.

На пороге стояла Полин. С минуту она наблюдала за ними, видела, как озабоченно склонился Хью над Джоанной.

– Она больна?

– Полин? – удивился он, поднимая голову. – Она не больна, а только устала до крайности. Ей обязательно нужно поспать.

– Колин Макгрегор просит ее приехать. Кристине очень плохо.

– Передай, что Джоанна немного поспит и приедет. Полин еще раз отметила, с каким выражением на лице склонился к Джоанне Хью и как смотрел на нее. Она молча повернулась и вышла.

Вернувшись в Килмарнок, она сказала Колину, не покидавшему своего поста у постели Кристины:

– Мисс Друри приедет позднее.

– Почему она сразу не приехала?

Полин медлила с ответом. Она никак не могла выбросить из головы увиденную картину: Хью у постели Джоанны нежно касается ее лица.

– Она занята рабочими фермы, – наконец сказала она и сама удивилась, как легко ей далась ложь.

Три часа спустя Кристина умерла, унеся с собой не родившееся дитя. Колин рыдал, крепко прижимая к себе тело жены. Шестилетний Джадд, все также стоявший в своем углу, понял, что случилось то страшное, чего он всегда боялся: его мать присоединилась к призракам, обитавшим в кабинете отца.

Джоанну разбудил стук в дверь. Глубокий сон не хотел ее отпускать. Наконец она села, чувствуя сильную слабость. Оглядевшись, Джоанна поняла, что уже далеко за полдень. Она начала припоминать, как попала в дом, и вдруг вспомнила: она свалилась от слабости в лазарете.

– Кто там? – спросила она, когда стук повторился.

– Мисс Друри, вам послание от доктора Рамзи, – ответили снаружи, и Джоанна узнала голос одного из работников.

– Одну минуту, – сказала она. Такой слабости у нее никогда прежде не было.

Она открыла дверь, и рабочий передал ей письмо, которое привез рассыльный из Камерона.

Записка была от квартирной хозяйки Дэвида. Она сообщала, что доктор Рамзи заболел и просит ее приехать.

– Том, запряги, пожалуйста, повозку, мне надо ехать в город, – попросила она.

– Мистер Уэстбрук уехал в повозке, мисс.

– Тогда скажи кому-нибудь в конюшне, что я прошу седлать лошадь. Ты не знаешь, где Сара и Адам?

– Малыш на кухне помогает Пинг-Ли, а девочка сказала, что должна идти с поручением.

Умывшись и причесавшись, Джоанна почувствовала себя бодрее, хотя усталость полностью не прошла. Гадая, с каким поручением отправилась Сара, она написала записку, куда едет, и оставила ее на столе. В сгущающихся сумерках она спешила, как могла. Наконец она добралась до пансиона, где жил Рамзи. Дэвид лежал в постели, а в комнате витал дух смерти. Она взглянула на него: посиневшие губы и необычная бледность указывали, что у него не тиф. Он принял яд, попробовал экспериментальное «лечение». На тумбочке рядом с постелью стояли флаконы с карболовой кислотой и йодом.

Она села рядом и положила ему на лоб влажное полотенце.

В дверях, ломая руки, стояла квартирная хозяйка.

– Я не знала, что делать, – говорила она. – Он доктор и все такое.

Рамзи открыл глаза и улыбнулся Джоанне.

– У меня были симптомы… в тот день, когда я в последний… раз видел вас, Джоанна, – говорил он с большим трудом. – Когда… я установил у Билла Ловелла перитонит. Я… знал, что у меня тиф.

– Тсс, не надо говорить, – сказала она. – Я буду за вами ухаживать.

– Нет, Джоанна, – возразил он. – Я знаю, что сделал. Я с самого начала знал, что нельзя ставить эксперименты на других. Сначала мне надо было все проверить на себе, – он показал на флаконы с отравой. – Я хотел внести вклад в медицину. Мне хотелось быть таким, как Дженнер и Пастер. Но… это все не лечит, Джоанна. Я убил себя, вот все, чего я добился. Жаль, что все впустую…

Он умер с открытыми глазами, и Джоанна осторожно закрыла их.

Она медленно ехала по проселочной дороге в «Меринду», и лицо Дэвида стояло у нее перед глазами. Внутри у нее все застыло, умерло, как все те, кого свел в могилу тиф. Стремительно надвигалась ночь, но она этого не сознавала. Груз всех этих жизней давил ей на плечи. Как ей понимать происходящее? Может быть, прав старик Иезекииль? Может быть, страшная беда миновала бы эти края, если бы она не появилась здесь?

У нее закружилась голова. Она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. Вглядываясь в темноту, она старалась определить, где находится. Далеко ли до «Меринды»? Она знала, что дорога сначала сворачивала к югу, а потом снова вела на север к «Меринде», удлиняя путь на несколько миль, но у нее не было уверенности, что ей хватит сил проехать этот крюк. Она окинула взглядом тянущиеся слева поля в бледных отсветах отступающих перед ночью сумерек, и попыталась оценить, скоро ли совсем стемнеет. Головокружение усиливалось, ее одолевала слабость. Она вдруг с испугом подумала, что не сможет добраться до «Меринды», если поедет по дороге. Оставалась единственная надежда: ехать на ферму напрямик по лугам. Пришпорив лошадь, она пустила ее галопом и скоро лошадь уже мчала ее по сухой траве пастбищ. Быстрая езда немного привела ее в чувство. Главное, что она двигалась, не оставалась на месте. Ей вспомнился Дэвид, и она заплакала.

Впереди сквозь просветы между деревьями засветились огни фермы. Она поторопила лошадь. Принимая решение сократить путь, Джоанна не учла, что дорогу ей пересекает река. Когда лошадь, в последний момент заметившая воду, попятилась, Джоанна не ожидала такого маневра. Не удержавшись, она вылетела из седла и с криком полетела на землю.

Адама мучил страх. Он помогал в кухне Пинг-Ли. Там ему велела оставаться Сара, пока она тайком сходит в миссию. В домик ему сказали не заходить, чтобы не потревожить спавшую Джоанну. Но когда Пинг-Ли прикорнула на своей койке в кухне, Адам наведался в домик, но Джоанны там не увидел. Домик стоял пустой. Он пошел в лазарет, но рабочий сказал, что туда нельзя, потому что там лежат больные. И теперь наступила ночь, а он был один.

Ему не нравилось оставаться одному, потому что это напоминало о другом случае, когда он был один. А он не хотел об этом вспоминать и знал, что вспоминать ни за что не будет. Он не давал выхода воспоминаниям, когда они старались вернуться или когда Джоанна или Сара пытались уговорить его рассказать об этом. Он не станет ни думать об этом, ни говорить. Но теперь он был сильно напуган, совсем как в тот раз, когда вошел в дом и увидел, что мама лежит на полу почему-то очень бледная. Он старался ее разбудить, но она не просыпалась. А он снова и снова звал ее и будил, и его страх перерос в ужас, когда он понял, что она уснула и не проснется уже никогда.

Адам оглядел тихий двор, и ему пришло в голову, что Джоанна с Сарой могли быть у реки. Но когда он подошел к лесу, там никого не оказалось, и ему стало еще страшнее. Он никогда не был в этом месте ночью. Потом он увидел на другой стороне реки лошадь, оседланную, но без всадника. Он перешел реку вброд в узком месте и, когда увидел лежавшую у воды женщину, словно опять очутился в фермерском доме, и страшное происходило снова. – Он бросился к Джоанне с криком:

– Мама! Мама, проснись! Не надо спать! Мама, мама! – Он тормошил ее, но она не приходила в себя.

Он стал думать. Ему надо идти за помощью. Надо сбегать и привести кого-нибудь, но он очень боялся. Он бросился на землю и стал биться головой.

– Нет, нет, нет! – кричал он от бессилия и страха. – Мама, проснись!

Он закрыл лицо руками и разрыдался. Он плохой мальчик: он не мог разбудить маму. Он не мог двинуться с места, не мог сходить за помощью. Он только сидел и плакал. Наконец, слезы кончились, и Адам посмотрел на Джоанну. Она лежала с закрытыми глазами, и волосы ее рассыпались по траве. И он вдруг понял: это не мама.

Он встал на колени и смущенно сказал:

– Джоанна? Джоанна, проснись. Проснись, пожалуйста. Ну же, Джоанна, проснись, – он потряс ее за плечо.

Он поднялся и посмотрел на нее со страхом. Потом оглянулся на огни фермы и снова посмотрел на Джоанну. Ему не хотелось ее оставлять. Он боялся ее оставлять. Но если он не приведет помощь, она может навсегда уснуть, как уснула мама.

И он повернулся и побежал.

– На помощь, на помощь! – кричал он, вбегая во двор. – Помогите! Джоанна упала!

Адам взбежал по ступенькам веранды, но в домике никого не оказалось. Он бросился на кухню: на плите стояла кастрюля, и в ней что-то варилось и булькало, но повара-китайца нигде не было видно. Адам побежал к лазарету, крича на бегу:

– Помогите, помогите!

У дверей завешенных одеялом, он остановился. Резкий запах карболки резал глаза и бил в нос. Адам развернулся и пустился бежать со двора, потом по аллее к главной дороге.

Хью радовался, что дом уже близко. Он устал, как никогда. Рядом сидела молчаливая Сара. Он встретил ее по дороге. Она рассказала, что ходила в миссию повидаться со Старой Дирири, но ей сказали, что она умерла от тифа.

– Сочувствую, Сара, – сказал он, сознавая глубину ее горя. – Мне очень жаль Дирири.

– Она была старая, – ответила Сара и больше не сказала ничего, потому что говорить о мертвых было табу. Сара знала, что смерть Дирири останется в ней навсегда и что всегда она будет думать об этом. И еще о том, что вместе со старой женщиной умерли все ее секреты, ее магия, песни и мудрость предков.

– Эй, а это кто там впереди? – сказал Хью. – Да это же Адам!

Он остановил повозку и соскочил на землю.

– Адам, ты как здесь оказался? Что случилось?

– Джоанна! Джоанне плохо! – кричал Адам. – Она там, у реки! Она упала с лошади! И она не просыпается!

Хью съехал с дороги и, как мог быстро, поехал напрямик по полям. У кромки леса он выскочил из повозки и остаток пути бежал бегом.

– Джоанна! – звал он. – Джоанна!

Потом он увидел мирно пасущуюся лошадь, и, когда подбежал к Джоанне, она уже сидела, потирая голову.

– Господи, Джоанна, – только и сказал он, падая рядом на колени.

– Меня сбросила лошадь.

– Господи, Джоанна, – снова повторил он, а затем обнял ее и, целуя, крепко прижал к себе.

Она тоже обняла его крепко и поцеловала его с таким же жаром, как и он ее.

Он заглянул ей в лицо и увидел слезы.

– Дэвид умер, Хью, – сказала она. – Это все так ужасно.

Он помог ей подняться, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.

Потом к ним подошел Адам.

– Джоанна, как ты? Я так испугался. Ты не хотела просыпаться, как мама. Но теперь все хорошо, да? Я привел помощь, верно?

– Верно, Адам, – ответила Джоанна. Она вдруг почувствовала прилив бодрости, слабость и усталость ушли. В объятиях Хью она ощущала только его силу, и ей хотелось, чтобы он никогда ее не отпускал. – Да, Адам, ты все сделал правильно, – подтвердила она.