"Волчицы" - читать интересную книгу автора (Буало-Нарсежак)

Глава 6

Внешне ничего не переменилось. Элен, как прежде, давала уроки музыки. Аньес принимала посетительниц. Сестры продолжали не замечать друг друга. Но все трое мы задыхались. Завтраки, обеды и ужины превратились в нестерпимую пытку. Сидя за столом, ломившимся от еды, мы походили на больных, утративших последнюю надежду. Элен украдкой приникала ко мне:

— Бернар, так не может продолжаться!

Аньес подстерегала меня у двери малой гостиной, увлекала к себе в комнату, и мы молча на краткий миг забывались в наслаждении, а потом часами, забыв о потухшей сигарете в углу рта, я мысленно прокручивал происходящее. По мере того как Аньес из отдельных штрихов составляла портрет Бернара, которого продолжала звать Жерве, хотя, возможно, уже не заблуждалась и на этот счет, я буквально физически ощущал приближение опасности. Поди-ка разберись! Я раздирался между желанием задушить ее и довериться ей; мое внутреннее сопротивление начинало сдавать, как каменная глыба, подточенная струей воды. В иные минуты я верил, что она действительно что-то видит, а в иные улавливал в ее близоруких глазах лишь хитрость. Кем я был? Свидетелем? Жертвой? Или тем и другим? Аньес притягивала меня, словно бездна. Мне было понятно, зачем все эти женщины приходили к ней: они одурманивались собственным горем. Я и сам был как наркоман. Сколько я ни твердил себе: «Все она придумывает. Пользуется тем, что люди рассказывают ей о себе, и время от времени попадает в точку», — сомнение, абсурдное, но неистребимое, угнездилось во мне. Как и все, я знал о существовании ясновидящих, но в том-то и штука, что Аньес об этом тоже знала. В шкафу у нее я видел множество книг на эту тему. Следовательно, она может без риска играть свою роль. Но зачем? Это было выше моего разумения.

Элен, мучимая подозрениями, следила за нами. Порой, чтобы подбодрить ее и убедить, что я прилежно стараюсь для нее, для нас обоих, я бросал ей мимолетные взгляды и улыбки. Она запретила мне переступать порог комнаты Аньес.

— Это интриганка. Верьте мне, Бернар. Будет лучше, если вы оставите ее в покое.

— Именно этим я и занимаюсь, — отвечал я. — Просто я хотел бы удостовериться, что она притворяется. Тогда нам не придется больше о ней заботиться.

— Врать для нее все равно что дышать.

— Я склонен думать так же. Вообразите, она говорила мне о какой-то брюнетке, которая должна появиться на моем жизненном пути. А ведь я никого здесь не знаю. Нигде, что называется, не бываю.

— Вот видите, Бернар!

На следующий день пришло письмо из Сен-Флура со свидетельством о рождении. Элен вручила мне его перед самым обедом. При Аньес. Я ознакомился с бумагой и из вежливости негромко объявил:

— Это ответ из мэрии…

— Когда свадьба? — глядя на сестру, поинтересовалась Аньес. Лицо Элен посуровело.

— Как можно быстрее.

— Это правда, Бернар? Голос у Аньес был спокойный, чуть ли не безразличный.

— Признаться, ничего еще не решено. Во всяком случае, мы ничего не уточняли. До прихода этого письма…

— Ну что ж, теперь вы можете назначить день, — заключила Аньес. — Будешь рассылать приглашения, Элен?

— Я сделаю все, что полагается в таких случаях.

— А чету Леруа пригласишь?

— Непременно! И Дуссенов.

— Буду удивлена, если они придут.

Обо мне вновь забыли. Сестры были поглощены своим раздором и, как оскорбления, бросали друг другу в лицо имена. Элен торжествовала, но Аньес не казалась удивленной или разочарованной. Она говорила о свадьбе шутливым тоном, словно речь шла о каком-то забавном, но в высшей степени невероятном событии, и ее замечания выводили Элен из себя.

— Сейчас пост, — говорила Аньес. — Не нужно об этом забывать.

— Мне это и без тебя известно, но Белло год назад выдали свою дочь в то же самое время.

Как тут было не догадаться о соперничестве различных кланов, семейных распрях, скрытой ненависти, кипящей за мрачными городскими фасадами. Во мне нарастала злость против Элен. Я не мог ей простить, что она подталкивает меня туда, куда я упорно не желаю идти. Мысль о женитьбе ужасала меня. К тому же дело было рискованное, поскольку мой брак не мог иметь законной силы. Правда, обман мог всплыть не скоро, только после войны; я уже обдумал возможные затруднительные ситуации и в известной мере мысленно устранил их. Обстоятельства складывались так, что я без особого труда мог продать лесопилку Бернара, реализовать его недвижимость и обосноваться где-нибудь на другом конце страны. Бернар, как и я, был одинок. Таким образом, я никому не причинял вреда. Но была еще Элен. К которой я не испытывал ничего, кроме жалости, и которая с легкостью распоряжалась моей свободой. Теперь она изо дня в день говорила о предстоящей свадьбе! Сестры забыли о своем решении не разговаривать. Стоило нам собраться за столом, как начиналась пикировка.

— Ты подумала о свадебном наряде? — спрашивала Аньес.

— У меня есть темный, очень скромный костюм…

— Тебя не поймут. Если бы ты вторично выходила замуж, тогда другое дело. Бернар, что вы об этом думаете?

Аньес не упускала случая привлечь меня в качестве арбитра, это выходило у нее так естественно, с такой расчетливой невинностью, что оставалось только диву даваться ее наглости. Я запутался во лжи, обижая одну недомолвками, другую — обещаниями. Я был уверен, что проиграю. И прекрасно понимал, куда они клонят: меня пытались вынудить сделать выбор. Самые мои примирительные улыбки, самые безобидные слова тут же истолковывались каждой из сестер в свою пользу, исторгали у них чуть ли не победные возгласы. Затем с виду успокоенные, но с уязвленными ревностью сердцами мы расходились по своим комнатам, и та, что на этот раз потерпела поражение, порой часами поджидала меня, чтобы осыпать упреками.

— Я не собираюсь насильно тащить вас под венец, ехидно замечала Элен.

— Заметь, я не мешаю тебе жениться на ней, — бросала Аньес.

Я боялся ее — ее спокойствия, ее манеры вскидывать руку так, словно она думает про себя: «Давай, давай… там посмотрим!» Когда безысходность брала меня в тиски, я твердил себе: «Уходи! В любом другом месте будет лучше, чем здесь». Но этот проблеск тут же угасал. Я прекрасно знал: стоит мне исчезнуть, как Элен примется разыскивать меня. Как пойманный майский жук, лазающий по коробке, мерил я шагами свою комнату. Мои мрачные раздумья ложились на звучавшую в квартире музыку. Улица была колодцем, в глубине которого возились другие насекомые. Вся жизнь была ловушкой.

У меня вошло в привычку каждый день выходить на прогулку. Это создавало иллюзию, что я хоть ненадолго, но вырываюсь из-под контроля сестер. Некоторые кварталы города особенно мне полюбились. Я так и не узнал их названий. Помню, я поднимался по улочкам, разделенным надвое металлическими перилами; и, как с вершины Монмартрского холма, видел, оборачиваясь, крыши, печные трубы, дым, облака. Я парил под самым небом и в то же время испытывал странное ощущение, будто исследую какую-то каменоломню, настолько запутанными были узкие, похожие на штольни улочки. Порой они превращались в бульвары или тупики, обрамленные лестницами, где сушилось белье. Гоняли мальчишки на роллерах. Шаг в сторону — и ты уже терялся, приходилось отыскивать улицу, по которой забрел сюда, как муравей отыскивает ход в своем муравейнике… Вскоре тяжесть подъема и усталость вынуждали меня спускаться. Я вновь окунался в одиночество.

— Вы неважно выглядите, Бернар, — волновалась Элен.

Желая казаться любезной, она становилась по-матерински властной, чем тут же выводила меня из себя. Когда дошло до выбора формата и шрифта свадебных приглашений, Элен притащила выдвижной ящик, набитый открытками, письмами, визитными карточками и приглашениями, тут были собраны двадцать лет лионской жизни со всеми ее браками и разводами. Я безразлично взирал на дорогую бумагу, выделенные курсивом строчки, изукрашенные орнаментом буквицы, незнакомые имена в сопровождении набранных полужирным шрифтом титулов: Председатель Торговой палаты, кавалер ордена Почетного легиона, удостоенный знака отличия по народному просвещению… Элен и Аньес, одинаково обуреваемые любопытством и примиренные одними воспоминаниями, указательным пальцем перелистывали приглашения на велене, альфе, лафуме.

— Помнишь крошку Блеш? У них еще был ковер до самой паперти. Ее муж убит в начале войны.

— О! Приглашение от Марианны.

Обе пребывали в приподнятом настроении, смеялись. Я молча курил. Аньес забралась с ногами на стул: так было удобней перебирать эту кучу семейных реликвий.

— Хотелось бы что-нибудь в том же роде, — сказала Элен. — Как можно проще. Что скажешь вот об этой?

— Это слишком дешево, — отозвалась Аньес. — Не допустишь же ты, чтобы у тебя было хуже, чем у Дангийомов!

— Бернар, взгляните! Вас это тоже касается! — Я подошел к столу. — К вашему имени нужно что-то добавить.

— Военнопленный, — с горечью бросил я.

— Какая глупость, мой бедный Бернар! Я серьезно.

— Негоциант? — подсказала Аньес.

— Нет. Предприниматель! — решила Элен. — Это будет правдой.

— Это правда, — поддакнул я.

На обложке конверта Элен набросала несколько вариантов надписи. Эта игра увлекла обеих сестер, и ужин в тот день прошел тихо-мирно. Элен забылась до того, что отведала мяса, заработанного Аньес. Само собой разумеется, венчание состоится в церкви Сен-Мартен д'Эне, но в какой день, в котором часу? Вконец измотанный, я первым встал из-за стола под предлогом головной боли и на следующий день с утра пораньше, не заходя в столовую, ушел из дому. Я так плохо провел ночь, что ограничился прогулкой вдоль Соны. Под низко нависшим небом занялся хмурый рассвет, вода в Соне была черна, как в пруду. У мостов парили редкие чайки. Душу заволакивало туманом бед и тревог — прошлых и настоящих. Я был весь какой-то одеревенелый, словно парализованный — ни мысли, ни сожалений, ни надежды. В глазах отражалась водная гладь. Изредка я облокачивался о парапет. Делать мне было нечего, ничего делать не хотелось, да и не мог я ничего делать. Я ждал!

Вернувшись и открыв дверь в прихожую, я чуть не споткнулся о здоровенный чемодан. Чей это? Одной из посетительниц Аньес? Однако обычно они ведут себя скромнее. Я прошел столовую, сердито бурча себе под нос и весь во власти дурного настроения. Рояль умолк, выбежала Элен.

— Вы с ней столкнулись, Бернар?

— С кем?

— С Жюлией.

— Жюлией?

— Да, вашей сестрой. Она только что вышла от нас. Я внезапно похолодел. Я тонул, шел ко дну…

— Вы хотите сказать, что видели Жюлию? — промямлил я.

Элен взяла меня за отвороты габардинового пальто, как она любила делать, и легонько погладила по ткани.

— Не обижайтесь, Бернар. Я знаю, вы порвали с ней, но что мне было делать? Она позвонила в дверь, спросила вас. Я ответила, что вы скоро вернетесь, пригласила ее к обеду. Она пошла подыскать гостиницу. Я сделала что-нибудь не так?

— Это ее чемодан в коридоре?

— Нет. Это чемодан с вашими вещами. Жюлия привезла вам белье, одежду. Вот, значит, о какой брюнетке шла речь. Аньес не солгала.

— Но… Но… — бормотал я. — Как она могла узнать?

— Я задала ей тот же вопрос, поскольку была удивлена не меньше вашего. А все оказывается просто: ее уведомил служащий мэрии в Сен-Флуре, тот, что высылал вам свидетельство о рождении. Ни слова не говоря, подошла Аньес.

— Вы были тут? Вы ее видели? — спросил я ее. Она кивнула.

— Она почти сутки провела в поезде, — вновь начала Элен. — В дороге были случаи саботажа. Она очень устала… Бернар, не хотелось бы вмешиваться в то, что меня не касается, но, в конце концов, раз уж ваша сестра пустилась в такой нелегкий путь, значит, вы ей небезразличны. Не могли бы и вы с вашей стороны после стольких лет забыть прошлое? Поймите меня: это ваша сестра, Бернар.

— Бесполезно уговаривать меня.

— Какой вы жестокий! — воскликнула Аньес.

— Почему она ни разу не написала мне в Германию?

— Но она знать не знала, что вы были в плену. Мои нервы сдали. Пришлось сесть.

— Мой бедный друг, — сказала Элен. — Я так и думала, что вы будете потрясены. Но что я могла сделать? А теперь, если вы откажетесь ее видеть, как мы будем выглядеть?

— Вы не можете так поступить, — вмешалась Аньес. — Примите ее… хотя бы ради нас.

Бернар, я уверен, уступил бы. Мне же, если я подчинюсь, конец. Я взглянул на часы: было десять утра. Вряд ли Жюлия вернется раньше полудня. В моем распоряжении два часа. Что придумать? Как отразить удар?

— Она очень мила, — продолжала Элен. — Должна признаться, она мне очень понравилась.

«Мила» в ее устах означало «сносна». Жюлия, конечно, не относилась к разряду тех неотразимых людей, людей из «хорошего» общества, водиться с которыми одно удовольствие, но Элен, по ее излюбленному выражению, сделает все, что положено. Следовательно, если я — хорошо воспитанный человек, а не какой-нибудь мужлан, я тоже должен любезно принять Жюлию.

— Ладно, — тихо согласился я.

— Спасибо, Бернар.

— Вы подсказали ей, где остановиться?

— Да. В «Отель де Бресс», на площади Карно. До войны нам представился случай оказать услугу хозяину. Но если хотите, мы можем предложить Жюлии остановиться у нас.

— Как долго она намерена пробыть в Лионе?

— Не знаю. Мы перекинулись всего парой слов.

Хладнокровие медленно возвращалось ко мне, передо мной забрезжила возможность уловки. Но прежде всего необходимо продолжить игру. Подозрительную непреклонность проявлять нельзя.

— Там посмотрим, — сказал я, изобразив улыбку. — Узнаю Жюлию. Ее импульсивную натуру! Бесцеремонность… Согласитесь, она могла известить о своем приезде. Нельзя же сваливаться как снег на голову.

— Перенесем чемодан в вашу комнату, — предложила Аньес.

— С этим, может быть, не стоит торопиться, — возразил я. — Поскольку сестра в «Отель де Бресс», я хочу сейчас же повидаться с ней.

— Дайте ей время устроиться! — воскликнула Элен. — Только что вы и слышать о ней не желали, а теперь готовы бежать!

Я поднял чемодан. Элен и Аньес пошли со мной. По дороге одна из них захватила вешалки, другая — колодки для обуви.

— Все же, я думаю, лучше приготовить бабушкину комнату, — решила Элен. — Хорошего же она будет мнения о нашем гостеприимстве, если мы позволим ей ночевать в гостинице!… И не спорьте, Бернар. Это никого не стеснит.

Время шло. Если Жюлия вернется… Я вновь стал терять голову. Моим единственным шансом, последней отчаянной ставкой было признаться во всем Жюлии. У меня было ощущение, что уж она-то меня поймет. Судя по тому немногому, что поведал мне о ней Бернар, Жюлия не была кисейной барышней. Когда она узнает обо мне, о том, почему я скрываюсь у Элен, она согласится молчать. Или даже поможет. Я заранее был согласен на все ее условия. В конце концов, я был лучшим другом ее брата. А она не разлюбила его, судя по тому, что не раздумывая примчалась, стоило ей узнать, что он жив. Жюлия могла меня спасти… при условии, что я увижусь с ней наедине. В противном случае — катастрофа. Она войдет и скажет: «Добрый день, месье». Я почувствовал, как от лица у меня отливает кровь. Элен распаковывала чемодан. Аньес, стоя у нее за спиной, смотрела на меня; казалось, предсказанный ею приезд Жюлии веселит ее; возможно, она в какой-то мере догадывалась о моем затруднительном положении и была не прочь утвердить свою власть. Вдруг, словно желая еще больше смутить меня, она сказала:

— Ваша сестра нисколько на вас не похожа, Бернар. У нее гораздо более выраженный овернский тип лица, чем у вас.

— Верно, — отозвался я. — Вот уже более пятнадцати лет я слышу об этом.

— Оставь Бернара в покое, нечего его раздражать, — сказала Элен и принялась разбирать вещи. Аньес относила их на кровать, расставляла ботинки рядком. Два новых костюма довольно-таки элегантного покроя, галстуки, белье, пуловер, несессер свиной кожи с туалетными принадлежностями…

— Вы ни в чем себе не отказывали, — с ноткой уважения заметила Элен. — Вот ваш бумажник.

Это был черный кожаный бумажник с двумя серебряными инициалами Б. П. Я раскрыл его, в нем была пачка банкнот — десять тысяч франков. Проворные руки сестер доставали из чемодана все новые предметы: бритву в чехле, сафьяновые домашние туфли, носовые платки… Элен развернула пальто; по движению губ, которое она сделала, было видно, что она оценила вещь.

— Бедняжка Бернар, к сожалению, вы утонете в своих костюмах. Мне кажется, они стали очень велики вам, — тихо сказала Аньес.

— Не имеет значения, — отрезал я, теряя терпение.

— И все же! — запротестовала Элен. — Вам лучше не выглядеть смешным, а уж выделяться не следует и подавно. Ну-ка, примерьте этот темно-серый пиджак. Ну же, доставьте мне удовольствие, Бернар!

Пробило половину одиннадцатого. Помимо моей воли у меня перед глазами так и стояло: Жюлия выходит из отеля и направляется к нашему дому.

— С ума сойти, до чего вы похудели! — удивилась Элен. — В плечах еще ничего, но пуговицы нужно будет переставить. Пройдитесь-ка немного, Бернар… Что скажешь, Аньес?

— Скажу, что Бернар производит впечатление переодетого человека. Пиджак словно с чужого плеча.

— Да нет же! Вечно ты преувеличиваешь!

Они суетились вокруг меня, снимали мерку, прикидывали. Я ненавидел и ту и другую. Не будь нелепой затеи с женитьбой, не было бы и письма в Сен-Флур, с которого все началось. Удел Бернара, суливший счастье ему, уничтожал меня. Я скинул пиджак.

— Ну все, я, с вашего позволения, пошел!

— Обождите, Бернар! — воскликнула Элен. — Помогите мне еще перевернуть матрац на бабушкиной постели. Это минутное дело.

От нетерпения, злости, страха мне не стоялось на месте. Казалось, стоит прислушаться, и я услышу за окном шаги Жюлии. И вдруг у меня возникло еще одно опасение: повстречав Жюлию на улице, я ее, вероятней всего, не узнаю. Нужно во что бы то ни стало застать ее в гостинице. В противном случае по возвращении я буду разоблачен. Бежать! Но Элен сообщит о моем исчезновении. К тому же более-менее продолжительный разговор обо мне двух сестер в присутствии Жюлии приведет к тому, что мой обман откроется. В чем только меня тогда не обвинят!

— Подай простыни, Аньес… Натягивайте с той стороны, Бернар. Бог мой, какой вы

неловкий! А еще считаете себя ловкачом!

— Вы сказали, площадь Карно, я не ошибаюсь?

— Правильно. Сразу за поворотом налево.

— Ну все, я пошел, — сказал я. — Скоро одиннадцать.

— Второй завтрак будет в половине первого. Не опаздывайте, — бросила мне вслед Элен.

Я опрометью скатился с лестницы и побежал к набережной. По пути мне попадалось довольно много прохожих, я вглядывался в брюнеток, помня, что Жюлия чуть постарше Бернара и у нее овернский тип лица — довольно неопределенная примета. С чего начать? До того как признаться, что я выдаю себя за ее брата, я должен известить ее о смерти Бернара. Чтобы описать ей свое положение и завоевать ее симпатии, в моем распоряжении чуть больше часа. Ну что ж, ничего другого не остается. Дело мое швах. И какая сила в мире помешает Жюлии расплакаться при известии о смерти Бернара? Она явилась сюда веселая, улыбающаяся, а от моих слов лицо ее побледнеет, глаза станут красными от слез. Нет, все это безумие. Не знаю даже, зачем я продолжал двигаться по направлению к гостинице, настолько очевидным казалось мое бессилие что-либо объяснить. Пройдя поворот, я увидел вертикальную вывеску: «Отель де Бресс». Жюлия там! В полнейшей растерянности я остановился у входа. Конечно, я буду внушать ей, что Бернар приказал мне занять его место, но она почувствует, что это ложь. Если же я скажу, что мне хотелось освободиться от самого себя, избавиться от своего прошлого, от того испорченного, капризного, несчастного ребенка, каким я был, если я скажу, что моя жена утонула прямо на моих глазах и я намеренно не помог ей, если я признаюсь Жюлии во всем — в самых затаенных своих муках, в попытках что-то создать, в терзающих меня угрызениях совести, в своем несовершенстве — словом, всего себя выставлю напоказ, почему это должно ее тронуть? Почему она должна стать моей сообщницей? Разве, напротив, я не внушу ей ужас?

Я двинулся дальше, прошел мимо регистратуры. Там, за кассой, между двух пальмовых деревьев в кадках, зевал портье. Я еще раз поставил перед собой вопрос: почему я все же занял место Бернара? В этот момент мне было необходимо выстроить еще один ряд причин — из-за Жюлии. Но их не было. Или скорее была целая россыпь мелких доводов, ничтожнейших мотивов: тогдашнее мое изнуренное состояние, отвращение ко всему, желание обрести крышу над головой, потребность в женской заботе и много чего еще, гораздо более необъяснимого и всесильного, чего мне самому никогда не разгадать. Жюлия не поймет. У нас не было времени сделать шаг навстречу друг другу. И в то же время я не преступник — я это отлично чувствовал. Небольшое усилие, пустяковый рывок — и я могу стать великим человеком. Увы, мольбы мои будут напрасны… Тем хуже! Раз уж все равно пропадать, отчего не попробовать? Я вошел. Портье рассеянно взглянул на меня.

— Мест нет.

— Мне не нужна комната. Я хотел бы видеть мадемуазель Прадалье.

— Номер пятнадцать. Третий этаж по коридору налево. Лифт не работает.

Портье смахивал на полицейского; мой необычный наряд и наружность молодящегося старика задержали его невыразительный, но цепкий взгляд. Оробевший, с подступающей к горлу тошнотой, раздавленный, я поднялся по лестнице. Второй этаж. Третий. Было четверть двенадцатого. Вот и номер пятнадцать. На память пришли слова Аньес: «Женщина, которая желает вам зла», и рука моя бессильно повисла на полпути от двери. Сейчас моя авантюра кончится. Бернар уберег меня от голода, плена. Но уберечь меня от Жюлии не в его силах. Я постучал тихо-тихо, надеясь, что она не услышит и я смогу уйти.

— Войдите!

Я толкнул дверь и сразу же узнал ее: похожа на Бернара, такая же крепкая, около уха бородавка.

— Жюлия, — пролепетал я.

Она сделала несколько неуверенных шагов, затем протянула ко мне руки и воскликнула:

— Бернар! Бернар! Если бы ты знал, как я тебя ждала, Бернар! Она кинулась ко мне, уткнулась мне в плечо. Заплакала.

— Бернар! Мой бедный Бернар!

Я закрыл глаза и сжал челюсти — сильнее, еще сильнее, — потому что комната вдруг поплыла у меня перед глазами.