"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)

Глава 12

Роман въехал и Кантиску утром. Малахитовые ворота распахнули свои створки две оры назад, пропуская паломников и крестьян со снедью, стремящихся в город ни свет ни заря. Первый поток уже схлынул, а путешественники побогаче и серьезные степенные купцы, в это время только-только позавтракав, расплачивались с трактирщиками на окрестных постоялых дворах. Эльф подгадал таким образом, чтоб не продираться через толпу теток с корзинами, в которых сидели гуси, ободранных пилигримов и грустных осликов, принадлежащих молочникам и зеленщикам. Не хотел он сталкиваться и с аристократами, многие из которых хорошо знали Романа Ясного и наверняка стали бы навязывать ему свое общество

Врать без необходимости бард не любил и считал занятием хлопотным и весьма опасным, а потому по возможности избегал ненужных встреч. Пока ему везло – ни в дороге, ни у городской черты к нему никто не привязался. Путь от Таяны до Кантиски Топаз покрыл за двадцать четыре дня, и, если б не тревога об оставленных друзьях, эльф был бы вполне доволен жизнью. Копыта звонко цокали по чистой мостовой – Святой город содержался в образцовом порядке, ибо, как наверняка заметил бы Жан-Флорентин, окажись он рядом, ничто так не роняет Бога в глазах верующих, как грязь и убожество служителей Его.

Архипастырь Филипп это понимал, и денег на процветание Святого града не жалели. Роман с интересом смотрел на новые храмы – он не был в Кантиске около сотни лет и не мог не заметить, как похорошела столица Церкви. Кантиска была расположена на невысоких холмах, ее узкие улочки были столь извилисты и замысловаты, что, проехав по какой-нибудь из них от начала до конца, не знающий города путешественник рисковал оказаться в исходной точке. Так как город рос вширь сразу от трех гнезд – монастыря святого Эрасти, в котором уже пять сотен лет была резиденция Архипастыря, набережной мелкой заболоченной речонки Рузи и обязательной в каждом арцийском городе площади ратуши, днем превращавшейся в рынок, толком разобраться в паутине улиц и переулков могли даже не все местные. А Роман некогда мог. Церковь Единая и Единственная[67] давно интересовала эльфа-разведчика, и он тщательно изучал все проходы и выходы из Святого города.

К сожалению, Кантиска сильно изменилась, и эльф не был уверен, что в случае необходимости быстро сумеет найти лазейку. Впрочем, что ему здесь могло грозить? Он сейчас не тайный лазутчик, а полномочный посол эландского герцога, его репутация либра столь безупречна, как она может быть лишь у живущего двойной жизнью и прилагающего немало усилий, чтоб его не разгадали. Отбросив сомнения, Рамиэрль из дома Розы направился прямиком к резиденции Архипастыря.

Монастырь святого Эрасти располагался на холме в излучине Рузи. Массивный храм с высоким куполом и почти крепостные стены, окружавшие обитель, были видны с любого места в городе. Храм Эрасти был велик и роскошен даже для Кантиски, в которой располагались подворья всех церковных орденов. Барда всегда забавляли препирательства святых отцов из-за местечка поближе к Святому Престолу, в Кантиске же это соперничество так и бросалось в глаза. Храмы, часовни и подворья лепились у Светлой горы, как придворные вокруг монарха. Якобы нищенствующие фабианцы отгрохали храм из драгоценного мрамора, закупленного у нечестивых язычников из Эр-Атэва. Воинствующие ласлийцы ограничились часовней, но на украшения для нее пошло столько ауров[68], что можно было снарядить небольшую армию и отправить ее отвоевывать мощи Святого Эрасти, если б они вдруг отыскались. Циалианцы же возвели белоснежный монастырь на холме напротив главного храма, словно бы соперничая с ним. Странно, раньше этот орден вел себя скромнее, уступая тем же “господним гончим” из ордена святого Игнациуса и высокомерным последователям святого Веверлея, избравшим своим символом привидевшегося основателю ордена Белого Единорога, позволившего святому себя взнуздать. Да, циалианцы явно прибавили в силе, впрочем, Роману до этого нет никакого дела. Церковь – это дело людей, для которых вся жизнь есть подготовка к смерти. Пусть верят, если им так легче, тем более что за столь короткий срок познать, что есть Вечность, невозможно.

От раздумий в стиле Жана-Флорентина Романа отвлек одетый в черное с зеленой оторочкой воин, вежливо, но решительно пересекший эльфу дорогу.

– Стража Святого города Кантиски. Лейтенант Ирек че Лейбу-и-Майпо. Вы въехали на земли, принадлежащие Церкви Единой и Единственной. С какой целью и куда вы следуете?

– Роман-Александр че Вэла-и-Пантана, либр, добровольно давший клятву верности высокородному Рене-Аларику-Руису Аррою герцогу Рьего, с его личным посланием к Его Святейшеству Архипастырю Филиппу, – Роман говорил спокойно и доброжелательно. Стражник приложил ладонь к сердцу и дружелюбно улыбнулся:

– Счастлив приветствовать доверенное лицо Первого Паладина Эланда. Могу ли я увидеть ваши полномочные письма?

– Извольте, лейтенант!

– Все в порядке. Я провожу вас до приемной Его Святейшества.

Роману положительно везло. Не прошло и оры, как он беседовал с еще нестарым клириком, назвавшимся братом Феликсом, секретарем по особым поручениям при особе Архипастыря. Эльф узнал, что Его Святейшество примет посетителя сразу же после дневной службы, а пока он, Феликс, предлагает гостю переодеться с дороги и пообедать. Роман согласился.

Как и следовало ожидать, личный секретарь Архипастыря оказался человеком, предпочитающим слушать, а не говорить. Роман был таким же, но пауз в разговоре не возникало, так как клирик толково и интересно рассказывал о знаменитом монастыре святого Эрасти, а Роман-Александр – о дорожных впечатлениях и событиях в Таяне. Разумеется, собеседники незаметно прощупывали друг друга.

Эльф во время своих скитаний привык делать выводы о сильных мира сего по их окружению. Его Святейшество Филипп Одиннадцатый проверку выдержал с честью. Помощник Архипастыря казался человеком умным, наблюдательным, не лишенным своеобразного остроумия и стойко переживавшим личное несчастье. Довольно заметная хромота и перчатки на руках, несмотря на полуденный зной, заставляли думать о полученных увечьях, тем более что одна из перчаток оставалась девственно-гладкой, очевидно скрывая искусственную руку. Лицо Феликса внушало симпатию, возможно, потому, что на нем напрочь отсутствовало приторно-любезное выражение, столь характерное для холуев высокопоставленных лиц. В конце концов Роман решился на попытку разговора по душам:

– Святой отец, мне кажется, вы не всегда носили рясу...

– Я стал монахом после битвы под Авирой [69], где потерял руку и получил рыцарские шпоры. Моя история стара как мир: рыцарь возвращается со славой в родовое гнездо и узнает, что невеста успела стать женой соседа, а младший брат с благословения матери и деда ведет себя в замке как хозяин... Возможно, это звучит нелепо, но сие прискорбное происшествие отвратило меня от мира.

– Простите...

– Нет, отчего же. Я, как видите, говорю об этом спокойно. Прошло немало лет, а время, как известно, лечит. К тому же Господь в своей справедливости, отняв одно, дарует другое. Мне посчастливилось обратить на себя внимание Его Святейшества.

Именно в этот момент Роман поверил в то, что добьется успеха у Филиппа. Тон, которым бывший рыцарь говорил об Архипастыре, свидетельствовал о бесконечной любви и уважении, а завоевать преданность такого человека, как Феликс, было непросто. Бард это оценил и, повинуясь внутреннему импульсу, заговорил с монахом почти откровенно. Потом он не раз вспоминал первую встречу с Феликсом и их разговор. Слукавь он тогда, и его миссия закончилась бы полным провалом.

Время аудиенции подошло незаметно. Эльф, с трудом сохраняя на лице отстраненное выражение, в сопровождении Феликса и нескольких монахов прошел в самое сердце главной Церкви, где до него в материальном воплощении никогда не бывал ни один нелюдь. Малый кабинет, в котором была назначена встреча, оказался той самой обшитой деревянными резными панелями мрачноватой комнатой с окнами на запад, которую Роману показал в Луже Уанн. Как и тогда, Его Святейшество сидел в глубоком, обитом фиолетовым бархатом кресле. Архипастырь, не стесняясь, рассматривал гостя, и Роман последовал его примеру. Филиппу XI было хорошо за шестьдесят, двадцать три года он возглавлял Церковь, которой прослужил в общей сложности около полувека. Для человека – целая жизнь, для эльфа – неделя в дороге. Первым нарушил молчание Архипастырь, заговорив неожиданно просто:

– Я рад, что тебя так быстро нашли, Роман-Александр, и расцениваю это как хорошее предзнаменование.

– Но это я искал вашей аудиенции, для чего сначала заручился поддержкой герцога Рьего Арроя и принца Таяны Стефана

– Значит, мы искали друг друга... Что ж, в мире не бывает случайностей. Под благословение не подходи, знаю, что не веруешь. Эльфам Церковь благодарить не за что. Да и сам я который месяц не о Творце думаю, а о суетных делах, странных и нехороших. А то и вино по вечерам попиваю, чтоб дурные мысли хоть ненадолго отогнать. Так что грешен.

Надо было отдать Архипастырю должное, брать быка за рога он умел. Роман не нашелся, что ответить, клирик же как ни в чем не бывало продолжал:

– Что ты эльф, это я давно понял. Во-первых, в отличие от большинства человеков знаю, что ваш народ существовал и существует, только по понятным причинам не желает иметь с людьми ничего общего. Во-вторых, я, грешник, люблю стихи. Все, что ты сочинил, до последней строчки прочел. Для меня очевидно, что баллады, приписываемые твоим прадеду и деду, и романсы, от которых сходят с ума наши красотки, сотворил один и тот же поэт. Ноликто из Смертных не проживет более двухсот лет, оставаясь тридцатилетним. Не знаю, что ты делаешь среди людей, но очень надеюсь, что ты связан с эльфийскими чародеями.

Надеюсь на это из-за страха, что скоро нам понадобится вся оставшаяся в этом мире магия, чтобы спастись от неведомого врага...

– И это я хотел вам осторожно поведать о нависшей угрозе, – горько усмехнулся Роман...

– Ты хотел только этого?

– Нет, сначала я хотел расспросить о Белом Олене и Пророчестве.

Роман мог бы быть доволен, так как Филипп не смог скрыть удивления:

– Что можешь знать об этом ты?

– Почти ничего. С помощью волшебства я и... один маг слышали ваш разговор с братом-библиотекарем. Этот маг (один из не пожелавших довольствоваться Дозволенным) считает случившееся очень важным, и ... следы небывало крупного оленя видели в Таяне, где творятся странные и очень неприятные вещи.

– Так... Хотелось бы тебе не верить, но не стоит прятать голову под крыло. Хоть я вижу тебя первый раз, буду откровенен. Я покажу тебе гравюру – она хранится в надежном месте, а потом поговорим о том, до чего мы дошли своим умом.

Только для начала вспомни, кто была единственная женщина, занимавшая архипастырский престол?

– К чему это?

– Потом поймешь. Отвечай!

– Циала Благословенная. Было это около тысячи...

– ...тысяча сто двенадцать...

– ...тысяча сто двенадцать лет назад. Примерно через тысячу лет после войн Монстров, в которых были уничтожены почти все маги и колдуны и определен первый порог Дозволенного. Тогда же было велено считать, что никаких гномов, эльфов, троллей не существует, а есть только выдумки досужих бродяг, скитавшихся по окраинам населенных земель, да злые колдуны.

Это их и спасло, так как перед началом войн Монстров нелюдей уничтожали повсеместно, пока жалкие остатки когда-то могучих рас не разбежались по укромным уголкам. Эльфы, впрочем, сделали это раньше и по собственной воле...

– Я все помню. Война Монстров – позор для людей, но я спрашивал тебя о Циале Благословенной.

– Я не думал о ней, да и вообще, уж простите, не думал о Церкви. Житие я знаю, разумеется. Циала была младшей дочерью двоюродного брата императрицы и отличалась красотой, благонравием, набожностью и прочими сопутствующими добродетелями. Дева намеревалась посвятить себя Церкви и наотрез отказывалась от самых выгодных партий, с кротостью снося упреки родителя, жаждущего мирской славы и, в глубине души, императорской короны, так как император Анхель Светлый был стар, а его наследник, напротив, слишком юн. Вы вправду хотите, чтоб я вам все это рассказывал?

– Да, хочу, – Филипп, словно придавая своим словам еще большую значимость, величественно кивнул большой головой. – Иначе ты не поймешь моих рассуждений, к тому же я давно хотел понять, что об этом знают и думают другие...

– Извольте. – Роман понимал, что Архипастырь ничего не делает зря, и честно пытался припомнить полузабытый священный текст:

– Если мне не изменяет память, в то время объявился некий лжепророк. Он убил императора и начал искажать Святое писание, предрекая конец света... Постойте... Конец света?!

– Продолжай.

– Он предрекал конец света, если мы не подготовимся к защите, отрицая, что все в руце Творца. В подтверждение своих слов он творил разные чудеса. Победить его никто не мог, так как он оказался непревзойденным магом. В конце концов пришелец договорился до того, что ожидаемый Церковью Божественный Младенец принесет миру не Спасение, а гибель. Против лжепророка и его немногочисленных последователей был предпринят Святой поход, но маг одолел наизнатнейших рыцарей, с легкостью необыкновенной пережил анафему и атаки церковных магиков.

Святой Престол зашатался. И вот тогда-то на сцене появилась непорочная дева Циала, каким-то образом встретившаяся с лжепророком, очаровавшая его и узнавшая источник его силы. Как и следовало ожидать, его мощь питал лично Антипод[70], к которому этот безродный маг проторил дорогу. Циала притворно согласилась на предложение обезумевшего от любви злодея предстать перед самим Властелином Тьмы, дабы тот их сочетал своим мерзким обрядом. Отступник открыл ей тайну прохода в Преисподнюю. Когда же перед ними разверзлась земля и открылся огненный зев, Циала попросила своего возлюбленного идти первым, указывая ей дорогу, и когда тот шагнул в бездну, воззвала к Творцу, и тот дал ей силу закрыть и запечатать адские врата, навсегда заточив колдуна, известного ныне как “Проклятый”, в преисподней. После этого подвига Циала была провозглашена спасительницей мира и главой Церкви, правила лет сорок, затем тихо скончалась и была причислена к лику святых.

– А знаешь ли ты, откуда была родом Циала Благословенная?

– Мне кажется, откуда-то отсюда...

– Нет. Это почему-то тщательно скрывается, но она была дочерью тогдашнего господаря Тарского. Подожди. Не перебивай. Сначала вспомни, что знаешь об императоре Анхеле?

– Двоюродном дядюшке Циалы, известном так же как Анхель Светлый?

– Да.

– Примечательная личность. Я в юности увлекался его историей.

Он родился в Таяне, бывшей тогда полудикой окраиной Арции. О Трижды светлые Звезды! Теперь Таяна!

– Мы к этому вернемся. Продолжай.

– Тогда империей правил отвратительный и жестокий император Пурина, окруживший себя продажной и прожорливой знатью, развлекавшейся, когда вокруг люди умирали с голода. Процветало рабство, тайно приносились человеческие жертвы, причем эта участь грозила в первую очередь недовольным. Церковь не могла прекратить это зло, а запуганные люди безмолвствовали и позволяли обращаться с собой как со скотиной.

И вот тогда несколько молодых аристократов, среди которых были братья Анхель и Даэль, решили захватить крепость Лагу, что недалеко от столицы, рассчитывая этим разбудить империю. Попытка потерпела неудачу. Большинство заговорщиков погибло при штурме, а вожаков схватили. Так как они принадлежали к самым знатным фамилиям империи, их не казнили немедля, а, получив богатые подношения от родственников, устроили подобие суда. Анхель наговорил судьям таких вещей, что, казалось, плаха ему обеспечена, но тут неожиданно вмешалась Церковь, попросившая императора помиловать заговорщиков. С такой же просьбой обратился король тогда могущественной Мирии, женатый на родственнице Анхеля. Мятежников приговорили к пожизненному изгнанию с немедленной казнью, буде они вернутся в Империю.

Их богатство было отобрано в казну, а Анхеля с братом и еще нескольких человек одели в рубище и посадили на мирийское судно.

Однако будущий император не успокоился. В Мирии он разжился деньгами и сторонниками, среди которых был Эрасти Церна, принадлежащий к одной из знатнейших мирийских семей. Эрасти интересовался магией, более всего занимаясь целительством, был очень набожен и милосерден. Рассказывают, что еще мальчиком он бросился в ледяную воду, спасая щенят-ублюдков, которых топил псарь. С тех пор Эрасти всю жизнь болел грудью, но страдания переносил на редкость мужественно. Тем не менее ему пришлось уехать из болотистой Лагины к морю, где случай свел его с Анхелем. Вскоре они стали почти что братьями.

Именно Анхель и Эрасти стояли во главе отряда, однажды ночью тайно высадившегося на имперском берегу. При высадке их вновь постигла неудача, но двенадцать человек из сотни сумели вырваться из окружения и уйти в леса. Именно они стали ядром повстанческой армии, которая через два года смела окровавленный трон Пурины. Власть перешла в руки повстанцев. Очень долго Анхель не хотел принимать корону, но Церковь настояла. Анхель был провозглашен императором и правил долго и милостиво, основав нынешнюю династию и присоединив к империи много земель. Он отменил рабство, запретил жертвоприношения, ввел указ о предоставлении веских доказательств в делах о колдовстве.

По его настоянию Церковь пересмотрела границы Дозволенного в магии, дабы волшебники получали право лечить, исправлять погоду, предсказывать людям судьбу и так далее, но не могли забрать слишком много власти в свои руки.

Люди прозвали императора Анхелем Светлым, под этим именем он и вошел в историю... Погиб он от руки Проклятого. Его семья уцелела чудом.

– А Эрасти?

– Вы опять предлагаете мне пересказывать житие святых. На шестой год правления Анхеля Эрасти покинул империю, так как почитал своим долгом вступить в борьбу с жестоким и безбожным королем Эртруда Товиусом. Там он и погиб. Король Эртруда, дабы унизить императора Арции, прислал ему отрезанные руки Эрасти, на одной из которых был перстень, подаренный Анхелем другу на прощание и который невозможно было снять с руки. Эрасти оплакивали все Благодатные земли. Руки его выставили в соборе того монастыря, в котором мы находимся. Через некоторое время сначала клирики, а затем и прихожане убедились, что руки нетленны. Церковь сочла это знамением и провозгласила Эрасти святым. Вот и все.

– Все? – переспросил Архипастырь, – Ну если все, то идем.

Роман в полном недоумении последовал за Его Святейшеством в узкий проход, открывшийся между деревянными панелями. Эльф даже не успел заметить, каким образом Филипп привел в действие механизм. Лестница была крутой и узкой, но пожилой Архипастырь шел уверенно, так что не оставалось сомнений – дорога эта ему хорошо знакома. Что до Романа, то он, как и все эльфы и кошки, прекрасно видел в темноте, и спуск для него трудностей не представлял.

Лестница закончилась перед небольшой дверью, открывшейся с мелодичным звоном. Как понял Роман, колокольчик был подвешен для того, чтобы предупредить находящегося внутри о неожиданном визите. Они оказались в сухом небольшом помещении, пахнущем травами и воском.

– Зажечь свечи, или ты располагаешь другим светильником? Роман усмехнулся и произнес несколько слов. Комната окуталась мягким серебристым светом, похожим на лунный.

– А теперь смотри, эльф, – сказал Архипастырь, указывая на два висящих на стене портрета. – Это – Циала Тарская, еще до того, как она свершила свой беспримерный подвиг. А это – Эрасти Церна в бытность свою другом и советником императора Анхеля. Портреты прижизненные, послужившие образцами для канонических изображений, но по понятным причинам скрытые от глаз непосвященных.

Иными словами, нимбы и опущенные долу очи появились уже потом, а были они при жизни вот такими... – Филипп сдернул закрывающую изображения ткань и отступил назад, предоставив Роману любоваться наиболее почитаемыми в Благодатных землях святыми. Портреты были нарисованы на тонких листах серебра. Менестрель легко определил новоарцийскую школу, на самом деле бывшую староэльфийской – очевидно, художник был один и тот же, хотя разделяло портреты около тридцати лет.

...На Романа смотрело нежное женское лицо, надменное и прекрасное. Очень белая кожа, высокий лоб, обрамленный темными, но не черными волосами – на изгибах они отливают лисьей рыжиной. Огромные темные глаза под соболиными бровями, маленький чувственный рот... Циала напоминала принцессу Ланку, но была много прекрасней и холодней.

Вишневый бархат платья, золотое шитье и горящие тревожными огнями на шее и в волосах рубины создавали ореол таинственности, окутывающий юную женщину. Только сейчас Роман понял, как могут лгать иконы, сохраняя черты лица, но перекраивая, переиначивая характеры живших, любивших и ненавидевших людей в соответствии с отведенной им в Писании ролью. Истинную Циалу можно было назвать по-разному: Царственной, Прекрасной, Несравненной, но никак не Благословенной.

"Она любила власть, эта женщина, – подумал Роман, – власть и себя, а никак не Творца”. И все же от нее нельзя было отвести взгляд.

С большим трудом эльф отвернулся от единственной женщины-Архипастыря в истории Церкви и тут же встретил взгляд Великомученика Эрасти. Такие лица не бросаются в глаза, но если каким-то образом на них обратишь внимание, они запоминаются навсегда. Нервные черты поражали почти эльфийской правильностью. Темные, коротко остриженные волосы, глаза цвета зеленоватого янтаря...

Эрасти стоял у открытого окна, откуда открывался вид на закат Черные шпили башен вырисовывались на фоне пылающего неба. Стройный темноволосый человек то ли надевал, то ли снимал кольцо с большим черно-фиолетовым камнем, но мысли его витали где-то далеко. Портрет оставлял странное щемящее чувство – изображенный был обречен и знал это. Он шел на осознанную жертву, но это не имело никакого отношения к исступлению религиозного фанатика. Лицо на портрете казалось смутно-знакомым, и эльфу это не нравилось. Разумеется, изображения Эрасти он видал и раньше, но это было бы слишком простым объяснением.

– Сколько ему тут лет? – услышал Роман свой голос.

– Тридцать пять. Портрет нарисован за год до ухода и за два до гибели...

– Потрясающее лицо, но все же я не понимаю, какое отношение все это имеет к Пророчеству...

– Ах да, молодому человеку нужен Белый Олень, – усмехнулся умудренный жизнью Архипастырь, – появившийся на свет тогда, когда Роман разменял свою пятую сотню, вы хотите Белого Оленя, что ж, любуйтесь, – Филипп указал на стоящий у стенки столик красного дерева, прикрытый тонким стеклом, – если вы поймете, что сей сон означает, вы намного умнее меня.

Роман с непривычным душевным трепетом нагнулся над гравюрой. Он сразу же узнал чудовищного оленя, разрывающего на куски свои жертвы, но картину дополняло множество других малопонятных деталей, которые он не рассмотрел в первый раз. Особенно поражало небо – оно прогибалось внутрь, словно его пыталась взломать извне неведомая угрожающая сила, представившаяся художнику в виде клубящихся облаков, в которых угадывались какие-то злобные безликие сущности. Всюду рушились дома, вскипали реки, во множестве гибли люди, а над умирающей землей закручивался небывалый вихрь, уносящий к далекой звезде, единственной и одинокой, неясную женскую фигурку, протягивающую руки к покидаемому ей миру.

С другой стороны, держа курс на ту же звезду, по бурному морю несся корабль, над которым были занесены хищные птичьи лапы, вырывающиеся из пылающих облаков, а в морских глубинах темнело нечто еще более черное, чем наплывающая чернота.

– Чудовищно... – прошептал Роман.

– А теперь посмотри на звезду!

Роман-Александр послушно уперся взглядом в маленькое пятнышко надежды. Сначала он ничего не заметил, но, вглядевшись внимательнее, увидел, что звезда вписана в некую серебристую строенную руну. Ту же, что... на шкатулке, подаренной Рене Аррою Темными эльфами. Эльф рывком повернулся к портретам.

– Правильно, – подтвердил Архипастырь. – Той же руной подписаны оба портрета.

– Звезда. Странное место для подписи.

– Если это подпись, то да. Но руна повторена трижды, возможно, она означает нечто другое...

– Кто художник? – вырвалось у Романа.

– Неизвестно. С твоего позволения... – Архипастырь набросил покров на надменную красавицу в рубинах и столик с чудовищным предсказанием. – Предлагаю сесть и подумать.

– Этот мастер пробыл при дворе не менее тридцати лет, иначе он никогда не смог бы изобразить и Эрасти, и Циалу...

– Но нам известны только две картины и эта гравюра. Где остальные?

– А где нашли это?

– У Церкви свои секреты... Нет, я не о тебе. Довольно долго я пытался выяснить происхождение этих и... еще некоторых вешей, но безуспешно. Единственным открытием было то, что в свое время считалось, что один портрет нарисовал сам Эрасти Церна, глядя на себя в зеркало.

– Но тогда получается...

– Тогда ничего не получается. Даже если он не погиб в Эстербуре, он не смог бы рисовать Циалу, не имея рук...