"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)

Глава 26

Местность постепенно повышалась. Пологие холмы становились круче, их выгоревшие головы словно бы светились под солнцем, а вдали, все меньше напоминая гряду облаков, высился Гремихинский перевал.

Маки и атриолы давно облетели. Только невзрачные серые пушистые шарики да шелест перезревшей некошеной травы напоминали о буйном весеннем цветении. Ланка жалела, что сейчас не время для виллин, ведь, подарив этот цветок, можно сказать так много. Принцесса пыталась сосредоточиться на дороге, но постоянно оглядывалась на ехавшего сзади Рене. Увы! Адмирал был полностью поглощен беседой с толстым епископом. Ланка дрожала от ярости и обиды – время непоправимо уходило. Еще одна или две весы, и они увидят посланцев Архипастыря, после чего все надежды на откровенный разговор пойдут прахом.

Принцесса огляделась, чтобы прикинуть точное расстояние до места встречи. На первый взгляд холмы походили друг на друга, как яблоки с одной яблони, но Илана слишком часто проезжала этой дорогой, чтобы путаться. Дорога огибала холм, казавшийся немного выше соседних. Девушка помнила, что на его вершине стоит то ли огромный камень, то ли выглаженная ветрами и дождями древняя статуя, оставленная племенем, исчезнувшим задолго до того, как сюда пригнали коней племена царевича Тая.

С помеченного камнем холма должны быть видны Всадники... Ланка умелой рукой послала коня в галоп. Выносливый рыжий иноходец птицей взлетел на вершину. Придворные только плечами пожали, удивляясь очередной выходке Ее Высочества, сверху весело приветствовавшей отставших. Внезапно всадница вздрогнула, ее конь вскинулся на дыбы, отчаянно молотя по воздуху передними ногами, и не заржал, а почти закричал. Девушка чудом удержалась в седле, а обезумевшая лошадь отскочила вбок, на мгновенье застыла как вкопанная и опрометью понеслась назад. Навстречу уже мчались встревоженные нобили и воины эскорта, но принцесса пронеслась мимо выскочившего вперед белокурого всадника на серой поджарой кобыле и осадила иноходца, только поравнявшись с Рене Арроем. Девушку била дрожь, медные пряди, растрепавшиеся во время бешеной скачки, прилипли ко лбу, лошадь роняла на дорогу хлопья пены, словно ее заставили проскакать галопом несколько вес. Принцесса бросила поводья и закрыла лицо руками.

– Что случилось? – Рене мягко, но твердо обнял племянницу за плечи, и та, прижавшись к нему, едва удержала крик радости – ее маленькая хитрость увенчалась успехом – ОН БЫЛ РЯДОМ!

Илана немного помолчала, а потом отрывисто прошептала:

– Всадник!.. Я видело его лицо!.. Это моя смерть!

– Тебе показалось, – Рене бережно провел рукой по медным волосам, – на таком расстоянии нельзя увидеть лица. Не думай об этом.

– Но это было!.. Было... Было... – твердила Илана, цепляясь за Рене. – Я боюсь! Слишком много смертей... Следующая я... Я знаю, Рене, – обычно дерзкие глаза девушки с мольбой смотрели наэландца, – Рене, спаси меня, не оставляй. Я не хочу умирать... Помоги... Герцог прижал ее к себе:

– Ничего не бойся, тебе все показалось. Оставайся здесь.

– Что ты хочешь делать?!

– Поднимусь и посмотрю.

– Не делай этого... Ты ничего не увидишь.. Всадники показываются только тем, чей срок наступил. Я не пущу тебя! – Илана заплакала навзрыд, наверное, первый раз в своей жизни. Рене тихо гладил ее по голове, успокаивая, как ребенка Наконец она отстранилась:

– Ты останешься?

– Разумеется, нет! Я должен знать, что ты увидела. И ничего не бойся.

– Тогда и я с тобой, – Илана вымученно улыбнулась, – должна же я показать тебе, откуда я смотрела. Герцог внимательно посмотрел на нее:

– Я знал, что ты не из трусливых, но чтоб до такой степени!

– С тобой я ничего не боюсь, – решительно сообщила Илана.

– Хорошо, поехали.

Лошадь Иланы все еще дрожала и не хотела идти, поэтому герцог посадил девушку впереди себя, крепко обхватив одной рукой. Сердце Ланки бешено колотилось – уж теперь-то лед в ее отношениях с Арроем должен растаять! Ему ее жаль, он хочет ее защитить и при этом восхищается ее смелостью! Не может не льстить и ее вера в него. А эта поездка на одной лошади!.. С нее должно начаться счастье.

Разумеется, никакого всадника он не увидит, да и не может увидеть. Зато увидит она, а он будет ее защищать днем и ночью, благо за год произошло много всего, подтверждающего, что принадлежать к Таянскому Дому опасно.

– Ну, племянница, – Рене говорил спокойно, но в его голосе принцесса уловила скрываемую под нарочитой небрежностью серьезность, – откуда ты смотрела?

Ответ у Ланки был готов заранее.

– Вот отсюда, в эту сторону ничего не видно – камень, а вот тут... Я смотрела, сколько еще до Гремихи, и.. – Илана протянула руку вперед и, вскрикнув, вцепилась в Рене. – Вот он! Вот! Неужели ты не видишь?!

Он ответил очень тихо и серьезно:

– Конечно же, вижу...

Они гнали коней крупной рысью, уже понимая, что не успевают. Шандер с трудом сдерживался, чтоб не послать отряд в галоп, но ум раз за разом одерживал победу над сердцем. Загнать лошадей означало оказаться в поле пешком за несколько вес до тех, кому они должны помочь. Только владея собой, они могли еще надеяться на успех.

Он взял с собой около сотни “Серебряных”, всех, кто подчинялся ему и Стефану, всех, кто был свободен от дежурства и в этот чертов праздник оставался в Замке Собрались они в считанные мгновенья, умение вовремя оказаться в седле было неотъемлемой чертой таянских воинов. Теперь оставаюсь догнать отряд, опередивший их почти на девять ор Увы! Кавалькада, выехавшая навстречу легату Архипастыря, вряд ли тащилась, как похоронная процессия, тем более что в поездку напросилось немало молодых нобилей, желавших показать себя перед Иланой умелыми наездниками.

Если они со Стефаном правы в своих догадках, а никаким другим образом объяснить адресованное Михаю послание лично он, Шандер Гардани, не возьмется, то сторонники тарскийского господаря могут напасть на Рене и Илану в четырех местах. Вряд ли они будут рисковать и собой, и возможными заложниками там, где все как на ладони.

Логичнее всего было бы захватить самого легата еще до встречи с таянцами. В горах, если взяться за дело с умом, можно спрятать не одну тысячу человек, там каждый камень становится защитой, а каждая расщелина неприступной твердыней. Но, с другой стороны, взять заложником высокопоставленного клирика – объявить войну Церкви. Быть отлученным и проклятым вряд ли захочет даже Годой. Если же Михай целит в Илану или, что вернее, в Рене (комбинация “Сломанный клинок” означает пленение вождя), то о горах надо забыть.

Лично он, Шандер, видит только два места, пригодных для засады. Это Козий лог, находящийся в полутора весах от Гелани, и Тисовая падь, от южного конца которой до Всадников рукой подать. Да, он бы ждал врагов в Тисовой пади, через которую, если он правильно прикинул время, его друзья проезжали, когда они со Стефаном садились играть. Если что-то должно было случиться, оно уже случилось. Возможно, им предстоит долгая погоня по горам, но это все-таки лучше, чем найденные в пади трупы. Только не это! Хватит в Таяне смертей. А когда он вернется, чем бы ни кончилось дело, он убедит короля казнить Годоя. Или же убьет его своими руками, и пусть будет что будет!

Шандер оглянулся на “Серебряных”, они, хвала Творцу, отличались неутомимостью волков. Нет, положительно, эту партию еще можно выиграть.

– Послушай меня, Илана, – Рене взял принцессу за руку, – мы сейчас спустимся с холма, и ты скажешь, что ошиблась, что все тебе почудилось... Я понимаю, что ты привыкла отвечать за свои слова, – герцог не правильно истолковал робкий жест Ланки, готовой признаться, что она НИЧЕГО не видела, – но нам нельзя сейчас пугать людей. В Таяне обсудим все со Стефаном и с Гардани. Скоро вернется и Роман, он наверняка знает о Всадниках больше нас. А теперь молчи. – Принцесса и так потрясенно молчала, и Рене добавил уже мягче:

– Не думай, что это чья-то смерть. Нас предупредили об опасности, а кто предупрежден – тот вооружен. Надо думать, а не плакать. Ну, ты ведь у нас умница....

На этот традиционный мужской аргумент Илана также ответила традиционно – она улыбнулась. Если бы кто-то еще два месяца назад сказал Ланке, что она будет счастлива ехать на одной лошади с другим человеком, она бы рассмеялась недоумку в лицо. Но сейчас ей хотелось растянуть эти мгновения на день, на год, на столетие.

Единственное, чего не понимала принцесса, – это слов Рене о Всадниках. Она ничего не видела, но думать, что герцог ее разыгрывает, было невыносимо. Кроме того, и лицо Рене, и его голос убеждали, что он воспринял слова Иланы более чем серьезно. Она была готова поверить, что он-то как раз и ВИДЕЛ лицо Всадника, а это значит, что он... обречен?!

– Я ненавижу себя за то, что втянула тебя в это, – до ожидавших их на дороге придворных и телохранителей оставалось всего ничего, и Илана говорила тихо, почти шептала:

– Никогда себе этого не прощу!

– О чем ты? – искренне удивился ее неподражаемый спутник. – Если верить легенде, то не увидеть Всадника тот, кому это предназначено, не может. Ну, произошла бы это не сейчас, а через ору или две. Вот и все. И... неужели он показался тебе таким уж страшным?

– Я... Я не успела рассмотреть...

– Конечно же, не успела, – рассмеялся Рене, привычно откидывая со лба белую прядь, – ты его увидела, ты знала, что это страшно, и испугалась. А надо было не бояться, а посмотреть повнимательнее.

Знаешь, Ланка, я давно убедился, что избежать страха, убегая от него, нельзя. Надо идти навстречу. Не безоружным, конечно, но навстречу. И тогда в восьми случаях из дюжины поймешь, что бояться нечего, а еще в трех справишься с бедой. Разумеется, если встанешь к ней лицом к лицу, а не позволишь ударить себя в спину...

– Но есть еще и последний случай, – прошептала Ланка.

– Верно, есть. Но от смерти лекарства еще не придумали. И до самого смертного мгновения нам не дано знать, действительно ли оно смертное. Наше дело драться до конца, что будет потом, решать другим.

– Я, кажется, понимаю, – прошептала девушка.

– Вот и славно. А теперь молчи и улыбайся. А говорить буду я. Что это вы, сударь, – смотрите на нас с такой опаской? Мы ведь не с чумного корабля.

– Но вы его в-в-видели? Видели? – пробормотал иссохший вельможа в коричневом.

– Видел. Облака на горизонте. Там, наверху, ветер и солнце бьют в глаза, так что можно увидеть все, что угодно. Принцессу подвело ее воображение. Она знала, что Всадники недалеко, потом эта череда смертей в ее семье... Все это вполне объяснимо.

– Да, наверное, – пробормотала Илана, поспешно заправляя сверкающие волосы под жемчужную сетку, – я... мне померещилось.

– И это неудивительно. Смотреть вдаль, да еще против солнца. Не привыкни я к этому в море, тоже что-нибудь увидел...

– Так это был обман зрения, помноженный на воображение, – с облегчением вздохнул вельможа, – похоже, мы действительно начинам шарахаться от собственной тени.

– Осторожность все же лучше беспечности, – откликнулся Аррой, – но мне кажется, мы становимся невежливыми – если не поторопиться, посланцы Архипастыря прибудут к месту встречи быстрее нас.

Дальше ехали молча. Илана, вспомнив о том, что за ней следят сотни глаз, а не только голубые очи герцога, вспыхнула до корней волос и присоединилась к двум замужним дамам, навязанным ей в качестве спутниц. Курицы эти не придумали ничего умнее, чем окружить принцессу заботой. Одна настойчиво предлагала хрустальный флакон с нюхательной солью, другая пустилась рассказывать о том, как она в годы своей юности столкнулась с собственной тетей, уже несколько лет, как лежавшей в могиле.

Слушая вполуха этот путаный рассказ, Ланка думала о другом. Мыслями девушки полностью владел седой голубоглазый человек, молча ехавший впереди процессии. Принцесса так и не могла понять, что она для него значит, и поиски ответа на этот вопрос были для нее сейчас самым главным.

Рене о принцессе не думал, и виновата в этом была она сама. Всю дорогу от Гелани до Зманских холмов Ланка не выходила у герцога из головы, он не мог не замечать внимания племянницы и никак не мог решить, что же ему делать. Ланка нравилась Рене. Нравилась порывистой искренностью и необычной для женщины смелостью. Он, пожалуй, даже был немного влюблен. Будь Илана замужней дамой, все было бы намного проще. Аррой знал, чем кончится дело, если она действительно выйдет замуж за пьянчужку Рикареда и останется в Эланде. Другое дело, что ничего хорошего это не сулило.

И причина была не в том, что утаить связь между королевой и Первым Паладином невозможно – их бы никто не осудил, тем более что никчемность Рикареда и отчуждение между Рене и его супругой ни для кого не являлись тайной. Родство же по женской линии в Эланде и Эр-Атеве (в отличие от Арцийских государств) в расчет не бралось, так же, как и разница в возрасте. Маринеры начинали искать матерей для своих детей, уже немало поскитавшись по волнам; так что в Гнезде Альбатроса браки между ровесниками были скорее исключением, нежели правилом. Тем не менее Рене никак не мог уговорить себя принять любовь Иланы как должное, дескать, пусть будет то, что будет. Ланка заслуживала настоящего крепкого чувства, а не тайной мимолетной связи. У этой дерзкой медноволосой девочки впереди целая жизнь, и он не должен ее толкать в заведомо неудачный брак.

Ничего не придумав, Рене решил держаться от племянницы подальше, что и вынудило ее на отчаянную выходку. Впрочем, Аррою, несмотря на всю его проницательность, и в голову не могло прийти, что принцесса лжет. Возможно, если бы, поднявшись на холм, он обнаружил только вдохновленных солнечным днем кузнечиков и бегущие вдаль облака, он и догадался бы. Но увидел он призрачную исполинскую фигуру в странных доспехах.

Всадник умело сдерживал танцующего под ним коня с необычайно длинной гривой. Лицо титанического наездника было открыто. Сначала адмирал решил, что перед ним то же существо, что и в Кабаньих трясинах, но, вглядевшись, понял, что ошибается. Всадник и тот, из топей, безусловно, принадлежали к одной расе – те же суровые и чистые черты, высокие скулы, тяжелые веки, прикрывавшие огромные глаза с узкими кошачьими зрачками. Обруч из черного металла придерживал длинные серебристые волосы, точно так же, как и у воина, появившегося по зову болотницы. Совпадало почти все – и украшенная крупными сверкающими камнями, крученая гривна на шее и струящийся за плечами темный плащ, закрепленный фигурной застежкой, но Всадник был заметно моложе и, как это ни странно звучит, человечнее болотного призрака.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Адмиралу даже показалось, что он чувствует боль и тревогу выходца из легенд. Маринер так и не понял, действительно ли в его мозгу раздались слова: “Теперь все зависит от тебя... Они не должны пройти...”, или же эти фразы всплыли из глубины его собственного сердца.

– То, что я видел сегодня, уже окупило все неудобства, связанные с путешествием и длительным соблюдением инкогнито, – с удовлетворением отметил Жан-Флорентин, расположившийся в этот раз на плече герцога, благо надетый по случаю торжественной церемонии широкий плотный воротник надежно укрывал жаба от любопытных взглядов.

– Значит, ты видел? – живо откликнулся Рене.

– Разумеется. Я все видел и все слышал. Случившееся лишь подтверждает, что ты избран. Кстати, этот Всадник, безусловно, принадлежит к тому же расовому типу, что и ты. Разумеется , у него более характерное лицо, но для меня нет сомнений – в тебе течет какая-то часть крови этого исчезнувшего народа. Впрочем, эльфийская кровь в тебе тоже есть.

– А что это за народ? – поинтересовался Аррой. – Мне не кажется, что он похож на доарцийских идаконцев, да и на арцийцев не очень. И вместе с тем это не эльфы

– Да уж, – фыркнул Жан-Флорентин, – в наблюдательности тебе не откажешь! – Эльфы и не могут походить на Прежних!

– Прежние?! Кто это?

– Про них известно лишь то, что они были. Они исчезли, вернее, были уничтожены задолго до того, как прародители моего народа спели свою первую Песню Дождя.

– И это все, что тебе известно?

– Увы. Я знаю только то, что ничего не знаю, – грустно признал жаб. – Все создания, которые сейчас считаются древними, в том числе и мы, пришли сюда или были созданы после. Возможно, за Последними горами или же за Запретной чертой и остались свидетели юности этого мира, кстати, он не всегда назывался Арцией. Но я пока не встретил никого.

– А Болотная матушка?

– Она Уцелевшая, так же как и тот, кто говорил с тобой. Но и она, и Всадники лишь хранители чего-то, что досталось им от Прежних... Они не понимают многое из того, что делают, и, по-моему, даже не предполагают, зачем нужно то, что они исполняет веками.

– Значит, Всадники действительно живые?

– Разумеется. Ты же сам видел. И они на тебя рассчитывают! Но пора менять тему. Вот и посланцы Церкви. Я, пожалуй, переберусь на браслет. От этих клириков можно ожидать чего угодно.

Со склона ближайшего холма медленно спускалась группа из двух или трех десятков всадников. Черные с зеленой оторочкой одежды Церковной стражи окружали малахитовые одеяния иерархов. К разделяющей холмы ложбине обе процессии подошли одновременно. Таянцы выстроились сообразно этикету – впереди два пажа: один со знаменем, второй с серебряной трубой; далее три рослых, красивых воина в расшитых серебром доломанах, за ними – принцесса Илана и ее дядя герцог Рене, и, наконец, придворные и охрана.

Веснушчатый паж звонко протрубил, и ему в ответ откликнулась волынка, на которой играл бледный монастырский музыкант. Ряды Стражей Церкви раздвинулись, и вперед выехал невысокий толстенький монах, неумело управляющий большим пегим мулом. В то же мгновение пажи и “Серебряные” расступились, и герцог Рене Аррой направил вороного Чивво навстречу гостям. Монах, подслеповато моргая, уставился на приближающегося всадника и облегченно вздохнул:

– Да пребудет милость Творца над домом Арроев, я счастлив видеть вас живым и здоровым.

– Благодарю вас, отче, но я не стою ваших тревог...

– Я знаю все, герцог, – просто сказал брат Парамон, – а посему денно и нощно молюсь о вашем здравии. В непростые времена мы живем, в непростые и страшные, и не нам, книжным червям, определил Творец спасти Благодатные земли, но воинам доблестным и правителям мудрым и благочестивым. Я привез вам благословение Архипастыря и вот это.

Брат Парамон расстегнул верхнее зеленое одеяние, и подскочивший послушник освободил посланца Архипастыря от некоего подобия кожаной кирасы, украшенной эмблемой Церкви Единой и Единственной. Парамон оттянул один из парчовых листов плюща, украшавших нагрудник, и открыл потайной карман, из которого был извлечен тонкий пергамент. Герцог развернул протянутый ему лист и на мгновение лишился дара речи. Это был так называемый “Свободный лист”, подписанный лично Архипастырем и заверенный его Большой печатью В листе было сказано, что все, сделанное им, герцогом Арроем, сделано с благословения Церкви Единой и Единственной и направлено во благо всех Благодатных земель. Все те, кто вздумает противиться повелению герцога Арроя, объявляются еретиками.

Даже от Филиппа, с которым он состоял в давней переписке, Рене не ожидал такого подарка. Видимо, рыцарь Феликс, нежданно-негаданно получивший архипастырский посох, не только знает об опасности, но и готов разделить бремя ответственности, свалившееся на тех, кто посмел бросить вызов Пророчеству.

– Я смиренно благодарю Его Святейшество, – Рене произносил ритуальные фразы, однако тон адмирала и выражение его лица говорили намного больше, – я надеюсь, что вы, отче, удостоите меня беседой, когда отдохнете.

– Нам некогда отдыхать, сын мой, – вздохнул брат Парамон, – я должен забрать бумаги покойного кардинала Иннокентия и немедля возвращаться в Кантиску. К сожалению, из-за безвременной кончины Архипастыря Филиппа и соответствующих траурных церемоний преемник кардинала Идаконы и Тарски не смог выехать в срок, однако, надеюсь, не пройдет и половины месяца, как он прибудет в Гелань. Насколько мне известно, на должность сию будет избран достойный и мудрый пастырь, хорошо знакомый с историей этих славных земель...

"... и тем, что здесь происходит”, – про себя продолжил Рене речь монаха. Феликс пришлет сюда человека, который станет верной опорой Стефану и Шандеру. Что ж, безоговорочная поддержка Церкви в эти проклятые времена увеличивает их шансы. Впрочем, понимают это и враги.

– Когда вы думаете возвращаться, отче? Я хотел бы написать Его Святейшеству.

– С благословения Творца я выеду послезавтра утром. Мы должны спешить, а я не очень хороший наездник. Но сначала я рассчитываю на подробную беседу с вами и принцем Стефаном. Вы должны из первых рук узнать, что же произошло в Кантиске, а Архипастырь нуждается в последних новостях из Таяны.

Огромная рысь, приоткрыв один глаз, лениво посмотрела на светловолосую женщину в пышном розовом платье и равнодушно опустила голову на лапы. Эта в розовом врагом Старшему Брату не была ни в коем случае. Преданный знал, что она любит Старшего Брата, и был спокоен, чего нельзя было сказать о его хозяине. Стефан был еще бледнее, чем обычно. Герика молчала, забившись в угол. Солнце клонилось к закату, но благодатное лето щедро дарило Таяне еще несколько ор света. Пришел слуга с подносом, принес фрукты и напитки со льдом. Пришла и ушла Белка, значительно взглянув на притихших взрослых. Вновь появился юный Сташек – доложил, что королеву разыскивают ее дамы. Стефан, досадливо поморщась, велел сказать, что Ее Величество пока останется у него. Когда Сташек вышел, Герика рискнула нарушить тишину:

– Наверное, мне следует вернуться? Может, они и не узнают, что это я...

– Узнают, потому что Шани или успеет им помешать, или пустится следом. Но чем бы ни кончилось, ничего уже не будет идти как шло. Возможно, ты меня возненавидишь, но с твоим отцом я покончу не позднее чем сегодня вечером. Хватит! Я уверен, что Роман все равно вылечит Зенона, если тот не придет в себя сам после смерти Михая. Наведенные чары чаще всего исчезают вместе с тем, кто их сотворил. Но даже смерть брата, даже твои проклятия меня не остановят! Пока жив этот человек, в опасности все Благодатные земли.

– Я не буду тебя проклинать, Стефан, – прошептала королева, – если я тебя не прокляла, когда ты отдал меня своему отцу, я не прокляну тебя никогда...

– Герика! – Принц вскочил, отчего-то бросился к окну, обхватив голову дрожащими руками. Потом, почти справившись с собой, вернулся было на старое место и, неловко взмахнув рукой, кинулся Герике в ноги.

Надумай кто подслушать дальнейший разговор, он бы или не понял ничего, или же понял все. Собственно говоря, никакого разговора и не было, были бессвязные возгласы, оправдания, которым мешали поцелуи, слова, утратившие дарованные им языком значения и превратившиеся в одно огромное “Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!”.

Однажды спустив себя с цепи, принц забыл обо всем – смутных предчувствиях, отцовских снах, твердом намерении дождаться Романа, неизбежных укорах совести. А Герика, Герика любила и знала, что любима. Больше этой простой душе не было нужно ничего.

И в это время вошла Белка.