"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)

Глава 38

Стук раздался неожиданно, и Красотка Гвенда с явной неохотой, но молниеносно облачившись в широкую клетчатую юбку и желтую безрукавку, спустилась вниз. Можно было не открывать – добрые люди по ночам не ездят, но вдруг это войтиха с сыновьями, тогда нежелание Гвенды отворять было бы равносильно признанию вины. Тем более Рыгор действительно грел нынешней ночью вдовью постель. Сейчас же шановный[91] войт быстренько перебрался в потайной чуланчик, о существовании которого, кроме хозяйки, знал только ее племянник Зенек, по весне увязавшийся за проезжим красавцем-либром. Гвенда вздохнула, плотнее запахнула шаль на высокой груди, один вид которой вызвал бы у любой, самой знатной, дамы неодолимое желание отравить плебейку-харчевницу, и крикнула через дверь:

– Кого Творец послал?

– Гвенда, дорогая, открой, пожалуйста. Это я, Роман Ясный, я уже был у вас, помнишь – Лупе, Божий Суд...

Еще бы она не помнила! На всякий случай – вдруг это не Роман, а кто-то назвавшийся его именем и изменивший голос – Гвенда приоткрыла дверь, не сняв накинутую цепь. Лунный свет скользнул по золотым волосам. Больше сомнений не было, и Красотка дала волю бурной радости.

Рыгор также решил выяснить, кто в столь неподобающий час разъезжает по дорогам Фронтеры. Узнав Романа, почтенный войт объявился немедля, справедливо рассудив, что Ясный жене его не выдаст, любопытство же было присуще Рыгору не в меньшей степени, чем Гвендиной кошке Суйце.

Либр не выказал никакого удивления при виде Красоткиного гостя. Мужчины обнялись и поднялись в верхнюю горницу, Гвенда бросилась зажигать огонь в печи и вытаскивать из своих похоронок лучшую снедь. Уставший Роман с расслабленной благодарностью принимал хозяйкины хлопоты, благословляя себя за то, что решился-таки потратить одну ночь на отдых. А поскольку в Белом Мосту свято придерживались правил стародавней вежливости, то во время то ли очень позднего ужина, то ли слишком раннего завтрака гостя ни о чем не расспрашивали. Рыгор и Гвенда сами потчевали Романа новостями. Сначала он узнал, что в Белом Мосту все в порядке.

Урожай выдался на диво хорошим даже против соседских, тоже очень неплохих. Ни одна скотинка не затерялась в лесу или в болоте, а овцы и козы приносили сплошь двойняшек, да еще каких крепеньких! Синяки в Белый Мост не кажут носа, зато, прослышав о чуде, в Беломостянский иглеций повадились паломники, так что приход процветает. Клирики даже поговаривают о строительстве монастыря, за что сулят общине вечное спасение и неплохую земельную ренту. Панкина мамаша сбежала к своему братцу. Нет, ее никто пальцем не тронул, просто с ней никто с того денечка знаться не хотел, вот она и не выдержала. Зато в село приезжал господин барон и лично выбрал и купил у Рыгора бычков-двухлеток, а сам все расспрашивал про Божий Суд и герцога Арроя. Видно, за этим и приезжал – любопытство одолело.

Все эти новости Роман слушал вполуха, куда больше интересуясь Гвендиной стряпней. Эльф по рождению, Роман предпочитал человечью еду изысканным кулинарным творениям своих соотечественников. Гвенда же могла смело идти поварничать в королевский замок. Может быть, потому бард не сразу понял, что Рыгор перешел к новостям иного рода, и новости эти были не из приятных. Осенняя ярмарка в Касанке, единственном таянском городке по эту сторону Гремихинского перевала, отныне для жителей Фронтеры закрыта, товары же приходится перепродавать арцийским купцам, что стараются заплатить поменьше, а увезти побольше.

Войта это волновало в силу вполне понятных причин, но Роман увидел в новости и другую сторону

– Дане войт, простите, если не понял – кто не дает вам торговать с Таяной? Барон?

– То не, прошу дана либра – я, видать, так бестолково пояснил. Барон ни при чем, он сам теперь не может кожи запродать То в Таяне все как сбесились после того, как принцы друг друга позабивалы.

– Кто сбесился? Старый Марко?! И кто кого убил? Стефан? Марко-младший?

– Так я и говорю, что принцы ж все убитые. То я разумею, что вы сейчас сдалека и не знаете, что тут творится. Принц Зенон, он с ума съехал и зарезал брата, а потом сам зарезался. А молодшего еще до того кто-то отравил насмерть. Так что из всех королевских детей только дочка и осталась. Да и та за тарскийского господаря пошла.

– Подожди, расскажи толком. Стефан мертв?! А Рене, ну, помнишь, седой герцог, тот, что Лупе спас. О нем ничего не слыхать?

– Искали его какие-то, все спрашивали, не видел ли кто. Только мы не видели. Говорили потом, что убили его. Только если б убили, навряд ли добрую четвертку[92] искали.

– Кто искал-то? – Роман говорил спокойно, хотя внутри его раздирало черное отчаянье. Свершилось худшее. Таянской династии больше нет. Ланка, видимо, не в своем уме или околдована, а Рене... Эльф боялся признаться самому себе, что надежд на то, что герцог спасся, ничтожно мало. Тем не менее прекрасное большеглазое лицо барда оставалось спокойным, его могли выдать только судорожно сжатые руки, но Гвенда и Рыгор не привыкли обращать внимание на подобные мелочи.

– Кто его искал? – повторил Роман, чувствуя, как сердце сжимают отвратительные ледяные щупальца.

– Да всякие искали. Сначала вроде Михаевые сигуранты...

– Михаевые?

– Ну, тарскийского господаря, его ведь Михаем кличут.

– Да! Но он ведь сидел под замком, когда я уезжал из Таяны.

– Лучше-б ему там и остаться, а то про него плохо говорят, да и люди у него чисто звери, даже мордами, защити нас Святой Эрасти, больше на непотребных тварей смахивают. Темные какие-то, глаза как щелочки, волосы чуть не от бровей растут и клыки собачьи.

Эта новость потрясла Романа не меньше, чем все остальные. Гоблины! Гоблины в Арции, в личной страже Михая Годоя! Воистину грядет конец света, если дожили до такого.

Известие это, как ни странно, оказало на барда благотворное влияние. Избавленный почти от всех эльфийских предрассудков, Роман тем не менее ненавидел и презирал гоблинов. Чувство это не поддавалось никакому объяснению – лично ему “Ночной народ” не сделал ничего плохого. Нельзя было объяснить эту неприязнь и снобизмом, так как другие, столь же презираемые Эанке и ее дружками расы – гномы, тролли, люди для Романа делились на множество личностей, к каждой из которых эльф относился по-своему – кого-то любил, кого-то ненавидел, кого-то презирал. То же он испытывал и к существам своего племени. И только гоблины, которых он встречал лишь пару раз за всю свою богатую приключениями жизнь, были для него чем-то мерзостным и опасным только потому, что родились гоблинами. Одно упоминание о Детях Тьмы превратило истерзанного тревогой о друге почти растерявшегося Романа в сцепившего зубы воина, готового отразить любой удар и нанести собственный. Умело задавая вопросы, где надо прерывая собеседников, где надо подталкивая, Роман вытянул из Рыгора и Гвенды все, что те знали.

...Сначала умер принц Марко, после чего король женился на Герике Тарской. Затем принц Зенон каким-то образом убил брата и покончил с собой. После этого пропал герцог Рене. Его искали долго, потом поиски затихли. Но еще до этого по тракту прошел эландский отряд, а с ним сотен восемь “Серебряных” и “Золотых”, не пожелавших больше служить Ямборам. Эти как раз про Рене ничего не спрашивали, видно, что-то знали... хотя лица у них были ой какие смурные.

А потом в Таяне начались облавы и казни. Тех, кто жил по эту сторону Лисьих гор, стали загонять за перевал. Перепуганные, растерянные люди пробовали спастись, их настигали стражники Михая, который после смерти наследника был освобожден и с благословения короля женился на его дочери. Кое-кто успел уйти в арцийскую Фронтеру, но потом дорога была перекрыта. Теперь в Таяну и из Таяны беспрепятственно путешествовали только птицы. В лесу часто находили беглецов со стрелой в спине или перерезанным горлом. Да и многие жители Фронтеры исчезли, и их дальнейшая судьба была неизвестна. В Белом Мосту, хвала Равноапостольной Циале, никто не сгинул, а вот пастухи барона Кульдига, отправившиеся на поиски убежавшей козы, так и не вернулись, так же как и ребятишки из соседнего Мокрого лога, наладившиеся в горы за дикими орехами.

Расспрашивать беженцев было трудно – напуганные люди не хотели задерживаться в двух диа от границы и уходили в глубь Арции. Роман понял, что, останавливайся он на ночлег в придорожных трактирах, давным-давно узнал бы новости, но он слишком спешил. Спешил и опоздал.

Последняя весть пришла из Таяны дней восемь назад. Бывший “Серебряный” сумел не только сам спастись, но и вывезти беременную жену. Больше новостей не поступало. Зато к вечеру того же дня, как в Белом Мосту объявились последние беглецы, на границе стали возводить сторожевые вышки, рубить и жечь кустарники. Сейчас работы почти закончены, и в Таяну и из Таяны не прошмыгнет и мышь. Единственное место, оказавшееся не по зубам таянским стражникам, – Кабаньи топи, но они и так непроходимы. При этих словах красивые губы Романа помимо его воли скривила усмешка. Теперь он знал, что делать. Он найдет кого-то из Хранителей, с их помощью Болотную матушку, она не откажет ему в помощи, а там... Он не загадывал, что будет потом.

Марита больше не плакала – слез не осталось. Кошмар, в котором она оказалась, не прекращался. Прошлая жизнь рухнула. Роман уехал. Герцог Рене исчез. Отец, Шандер, Стефан мертвы. Убиты с ведома и по приказу короля, служение которому для Гардани было смыслом жизни. Белка в Эланде, принцесса предала всех, а Михай... Михай наигрался с ней вволюшку и выбросил на кухню оттирать котлы и сковородки. Слова своего он не сдержал, Мику все равно убили. И никто, никто, никто не помог ей. Девушка сидела в углу кухни, молча смотря на огонь. Старая Нэнна этого усиленно не замечала, хотя обычно в ее владениях не дозволялось бездельничать. Поглощенная своим горем, Марита не могла знать, что и Нэнна, и другие кухарки старательно оберегают ее от глаз кухонного пристава и нового дворецкого. Видела бы она, сколько слез проливают в Людской по погибшим, как втихаря в тюремное варево подкладывают куски пожирнее да повкуснее... Марита уже давно ничего вокруг себя не замечала. Сегодняшний день принес ей новый ужас – осознание собственной беременности. Она носила под сердцем дитя Михая – чудовища, клятвопреступника, убийцы! Смешать кровь палача и жертвы?! Этого нельзя допустить. Жизнь так ужасна, а крепостная стена высока.... А внизу шумит глубокая и быстрая Рысьва.

Девушка решительно встала и вытерла слезы. Прошла в каморку, где спала прислуга, и открыла свой сундучок. Когда Нэнна каким-то образом спасла ее вещи, Марита даже не обратила на это внимание, но сейчас, собравшись разом покончить со всем, решила одеться, как и положено дочери эркарда и свояченице графа Гардани. Тщательно отмыла въевшуюся в руки грязь, расчесала смоляные волосы. Хотела заплести косу, но раздумала – она уже не девственница. В зеркало, вделанное в откидную крышку ларца, смотрело незнакомое бледное лицо с огромными глазами. Может быть, позаимствовать у кого-то румяна? Нет, не стоит. Марита тщательно отобрала все лучшее – рубашку, платье, пояс, нитку крупного жемчуга, который подарил ей Шандер, букетик сапфировых цветов – память о герцоге Рьего. Марита вспомнила, как Рьего предлагал ей уехать с Белкой, а она отказалась. Господи Всеблагой, почему она не послушалась?! Ты, моя милая, хотела дождаться Романа? Вот и дождалась!

Марита с трудом, но отогнала образ золотоволосого рыцаря. Если она будет думать о нем, то не сможет исполнить то, что должна. Больше этого сделать некому. Все они, сильные, умные, красивые, мертвы. А она осталась. Марита приколола в волосы сапфировые цветы, затянула узорчатый поясок. Хвала Великомученику Эрасти, он еще сходится на талии. А это что? Ключ? Откуда это сюда попало? Наверное, Мика пошутил. Марита смотрела на свидетельство братишкиных шалостей и чувствовала, что этого она перенести не в состоянии. Выходка мальчонки, уже месяц как растерзанного горными гончими, ее добила. Но потом девушку словно что-то ударило! Это же ключ от зверинца! Значит, она сумеет отомстить. Это надежнее, чем кухонный нож в ее неумелых руках. Спасибо тебе, маленький!

Таянка сняла с гвоздя темный плащ, чей он – уже неважно, и крадучись выбралась из каморки. Дворец спал тяжелым, пьяным, неопрятным сном. Ее никто не окликнул, да и чего бояться им, новым хозяевам на третьем дворе Высокого Замка, охраняемым стенами, рвами, ловушками, чудовищными горными псами и здоровенными стражниками-гоблинами. Прежние защитники Таяны или уничтожены, или бежали. О ней, беременной племяннице умершего в тюрьме капитана “Серебряных”, забыли и думать. Марита тенью проскользнула под окнами и свернула в тупичок. Остро запахло хищниками. Ключ не подвел – калитка приоткрылась, и темная фигурка скользнула внутрь.

Пробираясь мимо рядов клеток, она боялась только одного – вдруг она опоздала. Оказалось, нет. Хвала Эрасти, Преданный на месте. Огромная рысь смирно лежала, положив голову на лапы. Казалось, она дремлет, но девушка, сама пребывавшая в шкуре запертого в клетку зверя, чувствовала, что чудовищная кошка только притворяется спящей, но каждая ее мышца готова к прыжку. На мгновение Марита задумалась, подпустит ли ее Преданный. Решила рискнуть. Рысь уже не делала вида, что спит, а сидела столбиком – черный силуэт с горящими неистовым желтым огнем глазами на фоне черного же безлунного неба. Кольнула мысль – зверь понимает, зачем она пришла, а значит, не нападет. Это было глупо, но девушка заговорила с рысью, как с человеком. Она так давно ни с кем не говорила.

– Кот, я сейчас тебя отпущу и проведу во дворец. Ты должен найти короля и Михая. Ты любил Стефана, а они его убили. А потом всех, кто... Рысь, родной, отомсти за нас. Ты можешь. Я... я даже не найду их там... Перерви им глотку. Они не должны жить. Рысь, знаешь, что делал со мной Михай? Он говорил, что мне за это отдадут Мика... И отдали, разорванного на куски. А Шани убили. Они сказали, что он сам умер. Но я знаю, что его убили... Из-за меня. Если б тогда Шани не избил Годоя, а я все равно... Рысь, я не могу жить, у Михая не должно быть сына. Но я должна знать, что он тоже мертв, как и отец, и Стефан. Рысь, ты ведь убьешь их?

Пестрый кот с кисточками на ушах молчал, когда она расстегивала железный ошейник. Под грубой кованой полосой тонкие пальцы нащупали другой, его Марита снимать не стала – пусть носит как цамять о Стефане. Время близилось к полуночи. Огни во дворце погасли почти все. Два легких силуэта, женский и кошачий, скользнули к черному ходу. Их никто не остановил – слуги спали, стражники пили, а гоблины охраняли Замок снаружи, до внутренних дворов им дела не было.

Марита очень бы удивилась, узнав, что в ее постели в этот миг лежит сооруженная из тряпок кукла. Нэнна подозревала, что девочка плачет где-нибудь в уголке, и решила ее избавить хотя бы от угроз кухонного пристава, уже неделю как проверявшего, все ли на месте в час тушения огней. Дверь открылась, даже не скрипнув, – за несмазанные петли кухонные мальчишки расплачивались исполосованными спинами, и Марита с Преданным оказались в служебной части Дворца. Здесь никого не было. Стражники не считали нужным портить себе ночь из-за каких-то кухарок и прачек и собрались в малой поварне. Оттуда тянуло жареным мясом и вином, слышались взрывы грубого хохота. До окованного бронзой люка, через который горячие яства поднимались в Малую Трапезную, Марита и Преданный добрались без приключений. С трудом откинув тяжелую крышку, девушка заглянула в темное отверстие. Нет, ей здесь не подняться: а вот Преданный... Рыси, они же большие кошки, а кошке забраться наверх ничего не стоит. А дальше... Пусть Святой Эрасти поможет свершиться справедливости. Девушка присела и уставилась в раскосые желтые глаза:

– Рысь, я дальше не пойду с тобой. Найди короля и Михая. Найди и убей! А потом беги в свой лес! И... прощай! Ну, вперед.

Она резко выпрямилась, с надеждой глядя на любимца Стефана. Рысь какое-то мгновение сидела неподвижно, потом встала на задние лапы, положив передние на плечи девушки, словно обнимая. Марита почувствовала, как к ее щеке прижалась пушистая звериная морда, затем Преданный, коротко рыкнув, собрался в комок, в шахте послышался шорох, затем все стихло.

Марита выскользнула из дворца тем же путем, что и вошла, и поднялась на стену у Рассветной башни. Внизу плескалась невидимая Рысьва, мерцал огонь на ратуше Гелани и костры стражников на перекрестках. Прямо перед девушкой темнели стены дворца. Дочь эркарда прикинула, где окна королевской опочивальни – темные провалы на темной стене только угадывались. Сейчас и отсюда ее затея казалась безумием. Зверь может защитить хозяина, разыскать кого-то по следу, не пустить в дом чужака. Но как он в путанице комнат отыщет нужную, как проникнет туда, как догадается, кого убивать? Король Марко не сделал ему ничего плохого... А Михай, того он и вовсе не видел. Тем не менее Марита решила дождаться рассвета. В конце концов, она просто в последний раз посмотрит на солнце. Свершить же правосудие своей рукой она не в состоянии. Даже яд, если бы она его и достала, не попал бы в пищу тем, кого она ненавидит. До этого его приняли бы повара, стражники и дети опальных нобилей, пробующие королевские кушанья. Король с Михаем тщательно берегли свои жизни.

...Звезды совершали свой извечный ночной путь. Вот над горизонтом поднялось созвездие Лебедя с красиво изогнутой шеей из четырех голубых звезд. Шандер как-то говорил, как они называются, но она забыла. А вот на востоке вспыхнуло темно-красное “Сердце Дракона” – звезда Айкса Радабелла и рядом с ней сверкающая Амора – утренняя звезда, предвестница рассвета. Марита не отрывала взгляда от начинавшего светлеть неба, когда прозвучал первый крик. Затем другой. Вспыхнули факелы, в темных окнах беспорядочно мельтешили огни, а затем в Замковом иглеции гулко и страшно ударил Черный колокол. Один... два... Восемь... Тринадцать! Король умер!

"Умер, – прошептала Марита. – Хвала тебе Эрасти, заступник справедливости. Умер! Умер!!!”

Михай Годой взглянул на стену совершенно случайно и замер, как громом пораженный. На фоне темно-синего, усыпанного крупными осенними звездами неба вырисовывалась тоненькая фигурка с поднятыми вверх руками в исступленном жесте пророчицы. Облако волос развевал резкий горный ветер. Душу тарскийского господаря сжал темный ужас. Илана оказалась смекалистей.

– Куур! – окликнула она десятника гоблинской стражи! – Видишь безумную на стене? Взять ее!

Гоблины неслышными волчьими прыжками устремились вперед. Они видели в темноте не хуже кошек и не нуждались в факелах, однако Михай им строго-настрого велел не показывать своих отличий от людей, дабы до поры до времени хозяев Таяны не обвинили в Запредельном колдовстве. Шорох сорвавшегося со стены камня вывел Мариту из транса, и она резко оглянулась. Свет факелов отразился в бездонных глазах, превратив их в черные звезды, заиграл на бриллиантах и сапфирах в волосах. Даже начальник гоблинов на мгновение остановился, сраженной хрупкой красотой существа, замершего на краю бойницы, а когда пришел в себя, было уже поздно. Звонко выкрикнув имя Романа, Марита шагнула вниз.

Роман огляделся. Вокруг расстилались поля, осеннее солнце не жгло, а приятно грело, воздух был прозрачным и свежим. Заросшие травой золотистые пологие холмы казались старинной чеканкой, далеко впереди темнела кромка чахлого леска, за которой начиналось царство болотницы. Человек наверняка ничего бы не заметил, но эльфы слишком тесно связаны с природой, чтобы не ощущать внезапно нахлынувшей пустоты, словно из окружающих полей и лугов ушла душа. И трава на обочинах была более тусклой и пыльной, чем за грядой холмов, что он перевалил, и несжатые колосья выглядели какими-то взъерошенными, и росы было то слишком мало, то слишком много... Чем ближе к таянской границе, тем бесприютнее становилось на душе. Мысль, пришедшая в голову Роману, была нелепой и немыслимой, но потому он и был разведчиком, что никогда не отмахивался ни от дурных предчувствий, ни от невероятных предположений.

Бард направил Топаза к пригорку посредине поля, увенчанному одиноким кленом. Именно это дерево казалось наиболее вероятным пристанищем Хранителя. Черногривый жеребец легко взлетел по склону, заросшему увядающей травой-золоткой, на фоне которой ярким пятном светился алый кленовый лист. Роман вскинул голову – так и есть, в густую летнюю зелень вплелась осенняя краснота. Раньше, намного раньше, чем обычно по эту сторону Гремихи. Еще один огненный лист, кружась, проплыл мимо, и Роман, по-кошачьи изогнувшись, невольно поймал его. Произнося первые слова Призыва, эльф уже знал, что все бесполезно, – окрестности брошены Хранителями на произвол судьбы. И все равно Роман повторял и повторял древние слова, усиливая силу заклинания. Не может же, чтобы все окрестные хранители сгинули. Тогда придется тащиться до Ласковой пущи и вызывать Кэриуна или же, не узнав брода, лезть в болота, рассчитывая на то, что старухины подданные, будеони еще здесь, ей донесут.

Ответ пришел неожиданно и не оттуда, откуда Роман его ждал. На горизонте закрутилась пыль, складываясь в тонкую серую фигуру. Эльф узнал дорожного Пылевичка, с которым встречался в пуще. На этот раз тот напоминал эльфа еще сильнее, чем прежде. “Очевидно, дело плохо, – подумал Роман, – раз вместо силы стихий они все больше начинают уповать на разум и волю. Иным возращение к исходному облику не объяснишь”.

Пылевичок молча смотрел на барда. В этом он еще следовал традициям – не заговаривать первым с Призывающим, и Роман произнес что полагается:

– Ответь мне, Хозяин дороги.

– Спрашивай, – последовал канонический ответ.

– Я звал хозяев холма, леса и оврагов, а отозвался ты. Почему?

– Потому, что все удрали, – Пылевичок не стал ходить вокруг да около. – Между Вартой и Старым Роггом не осталось никого из наших. Только мы с Болотной матушкой и Кэриуном...

– Почему и куда все ушли?

– Кто куда. А ушли из-за Осеннего Кошмара. Здесь все им пропитано. Это так больно, – и без того бледное лицо Пылевичка посерело еще больше... – Тут теперь пустое место, и наверняка скоро здесь заведется всякая нечисть.

– А почему вы остались?

– Потому, что не хотим бросать нашу землю на произвол судьбы. Матушка, она всегда чего-то боялась, а когда беда пришла, даже стала спокойнее. Ну а мы с Кэриуном от нее научились, как оставаться в древнем обличий и восстанавливать силы, мы теперь почти эльфы... А Хранители, они ведь не имеют постоянного тела, не могут отгородится от Кошмара... Вот и ушли, чтоб не сгинуть. Матушка же сказала, что пусть она пропадет здесь, на месте, но, пока она жива, никакой Кошмар к ее болотам не приблизится....

– Я должен с ней поговорить.

– Она ждет. Я ведь тебя искал. Матушка сказала, что ты обязательно вернешься. Отправляемся? Я как-никак еще Хозяин дороги. – Пылевичок взмахнул серебристым плащом, и земля сама поскакала им навстречу. Боковым зрением Роман успел увидеть Таянскую дорогу и удаляющегося по ней... себя.

– Так лучше. Если кто следит за тобой, то он будет трусить по дороге, я же домчу тебя туда в полторы. Кстати, меня зовут Пааин-а-Каон, можно Прашинко. Мои родичи ушли, а я остался. Хранить дорогу.

– Я Рамиэрль из Дома Розы Клана Лебедя, пережившего Разлуку.

– Я знаю. Матушка рассказывала о тебе. Ну вот, мы и на месте.

Они оказались на краю мохового болота, где их уже поджидали. Романа поразило, как за прошедшие недели изменились Хранители. Кэриун теперь был стройным эльфом-подростком с обычными для Перворожденных золотистыми волосами и зелеными раскосыми глазищами. Болотная матушка потеряла свою корявость и сутулость, кожа ее стала белой и нежной, а длинные седые волосы плащом окутывали гибкий стан. Теперь это была просто очень красивая, хоть и немолодая женщина. Прежними остались только глаза. Зеленые, бездонные, с вытянутыми кошачьими зрачками, каких никогда не было ни у смертных, ни у эльфов.

– У нас очень мало времени, эльф, – Хозяйка болота сразу перешла к делу, – и я не уверена, что судьба пошлет нам еще одну встречу. Я преступлю зарок, который соблюдала тысячелетия, но, видимо, настало время правды. Ты готов к правде?

– Не знаю. Войны, смерть, болезни всегда бывают нежданными, но их надо пережить. Так и правда.

– Ты занятное создание, эльф. Жаль, у нас нет возможности поговорить обо всем, что составляет смысл нашего существования. Я буду откровенна с тобой. Можешь быть спокоен, нас никто сейчас не слышит. В минувшее Полнолуние был созван Совет Хозяев и принято решение оставить этот край. В Первую четверть луны Хозяева, взяв своих Хранителей, ушли...

– Но ты осталась...

– Я и еще несколько созданий, готовых разделить судьбу этого края, но мы, как ты понимаешь, не всемогущи.

– Уцелевшая! Что нам все-таки грозит?

– Враг. Сейчас у него нет тела, но он может получить его, и тогда ничто не спасет этот мир. Что-то дрогнуло, Равновесие оказалось нарушенным, и Враг проснулся. А может быть, все гораздо проще, и просто пришел срок.

– Ты говоришь загадками. Враг? Я понимаю, что не друг, но кто это, какой он, откуда, чего хочет?

– К несчастью, я знаю слишком мало. Я догадалась, кто нам противостоит по ощущению сосущего ужаса, который его окружает. А Великая Защита давно уже не Великая, хотя еще стоит. Но нам одним не продержаться. Нас, Уцелевших, осталось трое, а против нас сила, с которой с трудом справились даже боги.

– Какие боги?

– Те, кто создавал этот мир. Враг когда-то был одним из них, но этого времени не помнит никто... Потом он предал всех.. Не спрашивай меня, я ничего не знаю. Враг пытался сотворить что-то ужасное, но его удалось остановить. Он был заточен меж корнями Варты, а теперь вот очнулся и хочет вернуться. И вернется, если мы не уймем его приспешников здесь и сейчас.

– Мы?

– Мы, эльф. Какие ни на есть – смертные, бессмертные, темные, светлые...

– И что нужно делать? – вздохнул эльф.

– Если бы я знала. Мне не дано прозревать будущее, а о прошлом я знаю непростительно мало. Все, что я могу, это узнавать Избранных и сдерживать враждебные силы, готовые вырваться за Черту. Дважды мне удавалось говорить с Ушедшим, первый раз, когда на меня свалилась эта ноша, и второй раз в ночь нашей встречи... Но его слова темны, и не мне их понять. – Матушка помолчала, устало глядя на яркую болотную зелень. – Любое Пророчество исполнимо вплоть до свободы выбора, эльф.

– Я слышал это...

– Это одна из немногих абсолютных истин...

– Тогда ты казалась уверенной и знающей.

– Я лгала. Я занимаю чужое место, эльф, место Стража, а этого удостаивались лишь полубоги. Я же была лишь младшей дроной[93] в храме О... Если б не несчастье, я никогда бы не стала хозяйкой Тахены.

– Тахены?

– Тахена, Горда и Явелла. Три разрыва Великой Защиты. Омм не стал замыкать кольца, уж не знаю почему...

– Уцелевшая, теперь я уже совсем ничего не понимаю!

– Была Великая Защита. Были в ней три прохода, которые охраняли Стражи. Их делом было следить, не поднимает ли Враг голову, а, увидев признаки этого, запечатать врата и послать весть самому Омму. Это было их послушанием, прошедшие его уходили в Горный Чертог, а их место занимали другие. Время шло, но Враг не подавал признаков жизни, и Стражи, страшно сказать, начали сомневаться в том, что он вообще существует. Стража стала ритуалом, испытанием для тех, кто вступал в свиту Омма.

Они растеряли Древнее Знание, стали недопустимо небрежны. А потом пришли другие боги и с ними твои родичи, эльф. Наши Боги были уничтожены, храмы разрушены, а дроны... Кто-то погиб, кто-то смирился, а я бежала, эльф... Бежала сюда и успела принять от великой гарги власть над Тахеной, власть, но не знание и не силу... Сегодня Тахена – это я, а я – это Тахена. Я привязана к этому месту. Знаю, что Горду стерегли настоящие Стражи. Они живы, они могут знать больше, но я их никогда не видела и не увижу. Я даже не знаю, какие они. Стражи могут встретиться лишь в Горном Чертоге... Все, что я могу, – это защищать Тахену до конца.

Все, все бежали... Сначала мы, потом пришлые боги и эльфы, а сейчас удрали и их отродья, Хозяева... Словно, когда Враг вырвется на свободу, где-то в этом мире можно будет спастись.

– Корабль должен утонуть, и крысы его покидают... даже в открытом море.

– Странно ты говоришь о своих сородичах, эльф. Но давай поговорим о Благодатных землях. В нашу пору их звали Рассветными... Я не вмешивалась в дела этого мира, но слыхала, что о грядущем возвращении Врага говорилось в Пророчестве, и о том же пытался рассказать твердолобым смертным великий маг, которого потом прозвали Проклятым. Возможно, он что-то знал. Церковь должна была сохранить эту тайну.

– Я знаю ее. Скажи мне, Уцелевшая, сколько времени у нас в запасе?

– Мало. Враг набирается сил. Я чувствую его голод и ненависть. Дело за его пособниками. Конечно, по вашим меркам может пройти несколько лет, даже целая человеческая жизнь, пока падут преграды. Но для меня казнь назначена на утро, а для эльфа – через месяц, а для человека – через несколько лет! Да, ты знаешь, что Рене здесь?

– Он жив?!

– Жив. Был ранен, сейчас почти здоров. Вообще-то ему пора в Эланд, но я задержала его. Нужно, чтоб вы увиделись. Я провожу тебя к нему, но не раньше, чем мы закончим разговор.

– Уцелевшая...

– Можешь называть меня Эаритэ, или, по-вашему, Сумеречная.

– Эаритэ, в ночь нашей встречи ты что-то говорила Рене. Может быть, теперь откроешь, что именно.

– Изволь. Но это ничем тебе не поможет Прошлое Рене как на ладони, а будущее окружает туман. Он – человек, на котором ломается дерево судеб. Его жизнью и смертью, любовью и ненавистью спасется или погибнет этот мир. Большего знать никому не дано.

– А я?

– Ты пройдешь с ним до конца пути и далее. Но что это будет за путь и сможете ли вы его одолеть, не знаю. В этом мире нет силы, что скажет вам – идите туда-то, а в конце сделайте то-то; не будет никого, кто поведет вас за руку. Вы должны догадаться сами, что делать и довести дело до конца, возможно, самой страшной ценой. Помощи ждать неоткуда, а благодарности, скорее всего, не будет.

– Что ж, долги надо платить. В этой жизни слишком много хорошего, чтоб сдаться без боя. Но не знаешь ли ты, что такое Темная Звезда?

– Это тянется из глубины веков. Землю Тарры еще топтали Первые Боги, а ни меня, ни моего храма еще не было, когда самому Омму было открыто гаргой[94], что придет время и Темная Звезда – Эстрель Оскора укажет дорогу или к жизни, или к смерти.

– Путано и неясно.

– Как и все, что становится слишком очевидным, когда случается. Никто так и не узнал, что такое Эстрель Оскора. Звезда ли это, или что еще, .. О ней говорили, потом эти слова забылись на многие века, и вот сейчас.... Мне о ней сказал Ушедший, Рене дважды слышал от умирающих от Агва Закта, что Темная Звезда взойдет в Таяне, и он должен быть готов.

– А что еще сказал тот, в пылающем Камне?

– Что Темная Звезда рассеивает туман над головой Рене, и это дарит миру надежду, а ему – страшную судьбу, когда смерть представляется счастьем.

– Она действительно беременна. Ребенок появится на свет в начале месяца Сирены...

– Значит, это сын Стефана, а я думала, между ними ничего не было.

– Это их дело, Лупе. Он ее любил...

– ... и толкнул в руки собственного отца. Я еще могла бы это понять, будь он действительно калека, но Роман, судя по всему, его все же вылечил. Нет, Симон, я не осуждаю их за то, что они обошлись без церковного благословения. Хотя от этой овечки я такого не ожидала...

– А я, скорее, не ждал от Стефана... Положи-ка мне еще... Спасибо. Так вот, Герика всегда была готова подчиниться, тем более Стефану, к которому была искренне привязана. А вот он, мне казалось, был слишком кавалером, чтоб этим воспользоваться.

– Может, он хотел увидеть ее на троне матерью наследника.

– Женись он на ней, ничего бы не изменилось. Даже умри Стефан раньше отца, его ребенок так и так наследовал бы корону. – Маленький медикус с наслаждением отхлебнул из расписанной синими цветами чашки и бережно поставил ее на блюдце. – Я еще раз убедился, что чужая душа – потемки. И так ли уж безумен был Зенон, когда поднял нож на родного брата? Говорят, он любил свою невесту...

– Прекрати, – Лупе с досадой отодвинула деревянную баклажку со сметаной – мы не должны думать плохо ни о Стефане, ни о Рене, ни о Романе, иначе мы сойдем с ума... Важнее решить, что нам делать с беременной королевой и ручной рысью, особенно если нагрянет твой брат.

– Он еще, кстати, и твой муж!

– Да помню я, помню, но он, прежде всего, пьяница и болтун. Ты представляешь, что будет с нами со всеми, если узнают, куда девалась Герика?! Ее надо увезти отсюда.

– Невозможно, – Симон встал, словно давая этим понять бесполезность споров, – женщина очень слаба, находится на грани помешательства, она может потерять ребенка в дороге. И к тому же выдать нас всех. Дождемся родов, другого выхода я не вижу. Через полгода ее наверняка перестанут искать, решат, что бросилась в Рысьву или провалилась в какой-нибудь потайной ход. Весной мы все благополучно переберемся в Арцию, оттуда через Гверганду в Идакону. Если же заявится Родолъф, придется поить до бесчувствия и подправлять ему память.

– А Преданный?

– С ним легче всего. Зверюга умнее нас с тобой. Чуть стукнет дверь, он уже в чулане под лестницей. И, знаешь, мне как-то спокойнее, когда он в доме. Ладно, малыш, я пошел. Сегодня у меня господин Став, вдова пирожника с Каравайной, близнецы Войяты и этот дурной Адам.

Симон с кряхтеньем облачился в аккуратненькую оранжевую мантию, дававшую право ночью выходить на улицу без специальной бирки, выдаваемой уличным приставом, взял увесистую сумку со снадобьями и вышел, чмокнув невестку в худенькую щеку. Лупе машинально закрыла дверь, убрала со стола и, поставив на поднос кувшинчик с молоком, свежие лепешки и блюдце с медом, поднялась на чердачок. До недавнего времени там царствовал Симон, хранивший в самом сухом месте в доме запас трав и колдовавший над своими микстурами и порошками. Медикус засиживался наверху допоздна, нередко там и ночевал, а уходя, тщательно запирал дверь на несколько замков. Предосторожность была не лишней – охочий до выпивки единоутробный братец, как мотылек к свече, стремился к изготовляемому Симоном из вина прозрачному зелью, на котором лекарь настаивал травы.

Когда страшной ночью, последовавшей за еще более страшными днями, в дверь медикуса заскреблись огромные кошачьи лапы и вышедший Симон увидел полумертвую королеву и огромную рысь, решение пришло само собой. Беглецов укрыли наверху. Привычки лекаря и натуру его братца знали все в округе – запертые среди бела дня двери и окна мансарды на Лисьей улице не удивляли никого из соседей, забегавших к Лупе или Симону за снадобьем от зубной боли, щепоткой перца или просто поболтать о недобрых временах, которые наступают.

Тарскийские стражники, сменившие эркадную[95] стражу, несколько раз прочесывали улицу, но домик лекаря Симона их внимание привлекал куда меньше, чем расположенная напротив харчевня “Коронованная рысь”. После первых дней тревоги Лупе и Симон почти привыкли к своим гостям, однако известие о беременности Герики меняло очень многое.

Лупе тщательно заперла двери и задернула занавески – пусть думают, что ее нет дома – и поднялась наверх. Молодая королева сидела на узенькой докторской кушетке, смотря в стену полубезумными глазами. За прошедший месяц она сильно изменилась. Сначала это была просто до смерти напуганная молодая женщина, не очень умная, не очень разговорчивая, но поводов опасаться за ее рассудок не было. Да, она вздрагивала при каждом звуке, не спала ночами, а в серых глазах постоянно стояли слезы, но Лупе и Симон надеялись, что это пройдет. Не прошло. Герика становилась все более замкнутой, стала отказываться от пищи, панически боялась уснуть – по ночам ее одолевали кошмары.

Лупе стала ночевать с ней наверху, но несчастная продолжала бояться. Потом начались обмороки, и вот Симон настоял на подробном осмотре. Вывод и пугал, и успокаивал. Успокаивал, так как все странности можно было списать на беременность. Пугал, потому что в доме безвестного лекаря скрывалась мать будущего наследника Таяны, и что с этим делать, не представляли ни Лупе, ни Симон. К тому же со дня на день должен был вернуться муж Лупе, отправившийся вместе с приятелем на свадьбу к племяннице последнего.

Леопина вздохнула и поставила поднос на стол. Женщина на кушетке даже не пошевельнулась, все так же механически перебирая руками густой рысий мех, – Преданный, как всегда, пристроился рядом; в желтых звериных глазах, устремленных на колдунью, застыл немой вопль о помощи. Лупе решительно плеснула в чашку молока и присела возле Герики.

– Так дальше нельзя. Ты погубишь и себя, и ребенка. Выпей.

Тарскийка медленно, как будто преодолевая чудовищное сопротивление, перевела взгляд с пучка сухой полыни, висящей в углу, на Лупе. За последний месяц та вдосталь налюбовалась на вдовствующую королеву, но в который раз поразилась, как нелепо и жестоко судьба тасует карты. Дочь Михая не была рождена для трона. Слишком слабая, слишком безвольная, слишком никакая...

Нет, Лупе никогда не понять, что в ней нашел покойный Стефан. Нежное лицо с крупным ярким ртом, обрамленное роскошными разноцветными волосами, безнадежно портила равнодушная покорность, как будто все происходящее вокруг ее не касалось. Теперь же это овечье выражение все чаще сменялось другим – отрешенным, устремленным в себя, и это было еще хуже. Маленькая знахарка не сомневалась, что молодая женщина медленно, но верно сходит с ума, но сделать ничего не могла. Лупе решительно обняла Герику за плечи и поднесла к ее рту чашку.

– Немедленно пей! – Та моргнула длинными золотистыми ресницами и послушно приникла к чашке...