"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)

Глава 41

– Не нравится мне это, – на лице всегда спокойного Димана играли желваки. – Что может нам сказать этот слизень, чего мы уже не знаем?

– Просто играет в отсутствие Рене в Великого герцога, – Лагар презрительно махнул изувеченной во время осенней бури рукой. – Объявит нам то, что ему сообщили из Таяны, и думает, что мы будем поражены.

– А кто-то знает, ЧТО ему сообщили? – Старый Эрик Коннак был предельно серьезен. – Сказано – не бойся бури, бойся жуков, грызущих твою мачту...

– Ты всегда ненавидел герцога, – откликнулся высокий темноволосый маринер.

– Из него такой же герцог, как из меня Великомученица Циала, – Эрика аж передернуло от отвращения, – если б я не потакал Рене в его невысказанном желании когда-нибудь снова удрать в море, я бы заставил его принять корону .. И все было бы иначе.

– Я всегда ценил ваши слова, дан Эрик, – Лагар виновато улыбнулся, – но не вы ли говорили, что Счастливчик Рене всегда возвращается.

– С моря – да, но сейчас его занесло в эти мерзкие горы... Нет, я второй день не нахожу себе места. Что нужно от нас этому ничтожеству?

– Он не мог прознать про нашу прошлую встречу? – Стройный невысокий человек с рябоватым лицом, мило улыбаясь, включился в беседу. – Нас все же было около полутора сотен, кто-то мог проговориться... Во всяком случае, я счел уместным надеть кольчугу.

– Ерунда, Торкил! – Светловолосый великан потрепал соседа по плечу. – Рикаред трус и, узнай он о нашем решении, сделал бы вид, что ничего не произошло, а то и вовсе ударился бы в бега.

– А вы знаете, что он просил прийти сюда сыновей Рене? – Диман обвел собравшихся взглядом, глухо кашлянул и продолжал:

– Причем приглашал их под большим секретом.

– Но я их не вижу, – откликнулся один из паладинов.

– И не увидите! – отрезал Диман. – Я отсоветовал мальчикам приходить...

– Мальчики, – проворчал старый Эрик, – одному семнадцать, другому пятнадцать. Их отец в этом нежном возрасте уже...

– Дело не в том, как они владеют шпагой и ходят по звездам, а в том, зачем они понадобились здесь и сейчас, – Лагар задумался, накручивая на палец темно-каштановую прядь. – Вся беда в том, что Рикаред – тряпка... С кем поведется, от того и наберется. Кто-нибудь знает, о чем он говорил с послом Таяны?

– Мы, к счастью, не в Эр-Атэве, где стены имеют уши, – презрительно откликнулся коренастый паладин в темно-сером колете.

– И зря, – отрезал Эрик, – времена теперь паршивые, а атэвы далеко не дураки. Там, где мы берем силой, они берут хитростью. Рано или поздно мы схлестнемся, и сладить с ними будет непросто!

– Это когда еще будет, – поднялся с места Лагар, – а вот Рикаред, промокни он до ушей, вот-вот явится сюда. И что-то мне подсказывает, что будет лучше, если он не найдет здесь не только сыновей Арроя, но и нас... Я, по крайней мере, ухожу, и если через три оры вы отсюда не выйдете целыми и здоровыми, вернусь вместе с ребятами с “Осеннего Ветра”

В воздухе повисло молчание. Затем встал Торкил, а за ним и еще семеро. Паладины молча поклонились остающимся и вышли. Уже на пороге Лагар обернулся: “Мы будем рядом, если что”.

– Пусть люди собираются у малого причала, – Эрик проводил взглядом уходящих, – они правы. По-своему. Но кто-то должен остаться Мы не можем показать этому ничтожеству, что боимся, хотя, Проклятый меня побери, у меня давно не было так гадко на душе! Я думаю, друзья мои, мы должны действовать так, как будто Счастливчик действительно пропал. Надеюсь, что он жив, но он не с нами, значит...

– Значит, мы должны решать сами, – охотно откликнулся высокий – Кстати, нашему пьянице пора бы и появиться.

Словно в ответ на эти слова дверь распахнулась, и появились ожидаемые, но нежеланные гости – Рикаред, одетый с непривычной для Эланда роскошью, двое послов – плотный таянец в арцийском бархате и высокий очень бледный человек в скромном темно-фиолетовом платье. Следом два мощных таянца внесли какой-то длинный тяжелый предмет, завернутый в темно-лиловый атлас. Рикаред, тщательно следя за своей походкой, приблизился к своему креслу и сел, приняв странную напыщенную позу. Его вцепившиеся в подлокотник руки побелели от напряжения, глаза перебегали с одного лица на другое. Наконец герцог заговорил:

– Я вижу, что Совет Паладинов собрался. Но я недосчитываюсь девятерых..

– Десятерых, – резко откликнулся темноволосый Рауль че Гинтэ. – Первый Паладин Зеленого Храма Осейны Рене-Аларик Аррой отсутствует по неизвестным для нас причинам.

Рикаред медленно и торжественно встал. Его лицо покрыла смертельная бледность, но он сумел заставить себя говорить внятно:

– К моему глубокому прискорбию, я не ошибся. Мой дядя, лучший из моряков, ступавших на эти камни, мертв. Предательски убит по наущению бывшего капитана гвардии наследника Таяны Шандера Гардани. Преступника покарали, но герцога Рене это, увы, не воскресит.

Рикаред сел, предоставив паладинам осмыслить сказанное. Незаметно он бросил взгляд на таянцев и увидел, как бледный неодобрительно сжал губы – сыновей Рене в Зале Паладинов не было

– Как это случилось? – Эрик, столь же бледный, как тарскиец, поднялся и теперь тяжело смотрел на таянцев. – Пусть расскажут!

Посол не возражал. Он сперва представился, назвавшись даном Бо, а затем монотонным, но приятным голосом подробно рассказал о том, как Шандер Гардани, повредившийся в уме после смерти Стефана, затаил зло на Рене, считая его виновником всех бед.

Именно он тайно послал вдогонку за Рене лейтенанта Ласли, который и передал тому письмо якобы от имени принцессы Иланы, что в это время благополучно пребывала в циалианском монастыре. Рене приехал на условленное место, где его ожидали убийцы из числа “Серебряных”.

Герцог сражался мужественно, но был убит.

Маринеры потрясение молчали, но недолго.

– Где тело адмирала? – требовательно спросил старый Эрик.

– Здесь, – скорбно кивнул головой бледный посол, – мы вынуждены были привезти его тайно, так как не знали, как объяснить случившееся жителям Идаконы. Правду знает только Великий герцог, – изысканный поклон в сторону напыжившегося Рикареда, – и теперь вы.

– Где же он? – переспросил кто-то дрогнувшим голосом. Бледный торжественно поднялся:

– Я был вынужден применить магию, чтобы скрыть несчастье до той поры, как мне удастся оправдать Таяну и Тарску в ваших глазах. Призываю в свидетели Святую Равноапостольную Циалу, что Рысь оплакивает потерю не менее горько, чем Альбатрос. Теперь решать вам: сохраним ли мы наш освященный веками союз, союз, которым столь дорожит наш король и которому был верен Первый Паладин Зеленого Храма Осейны.

Тарскиец махнул рукой, и воины медленно положили свою ношу на возвышение у огромного камина. Бледный приблизился, проделывая руками странные пасы. Лиловый атлас вспыхнул холодным пламенем и исчез. На темно-красном граните остался лежать герцог Рене. Его черты и в смерти сохранили свою строгую чистоту, белые волосы обрамляли не тронутое клинками врагов лицо, но кисть правой руки была отсечена. В левой руке герцог все еще сжимал обломок шпаги.

– Он был убит сзади, – тихо сказал посол. – Очевидно, кто-то из убийц не решился вступить в схватку и выжидал, когда паладин повернется к нему спиной. И дождался.

Слова повисли в тишине. Люди, не раз глядевшие в глаза смерти и хоронившие друзей, потрясенно молчали – все мысли были вытеснены обрушившимся несчастьем. Глаза их оставались сухими – маринеры не плачут, но от этого молчанье становилось еще более непереносимым.

Герцог Рикаред с тревогой смотрел на своих подданных, понимая, что теперь ему надо заставить себя слушать, и не знал, с чего начать. Толстый таянец бросал умоляющие взгляды на дана Бо, словно опасаясь, что сейчас его пронзят несколько десятков шпаг. Сам же дан Бо, отступив на шаг, ждал, когда эландцы обретут вновь способность слушать. Он знал, что ему говорить. Вернее, думал, что знает.

– Где цепь? – неузнаваемо хриплым голосом вдруг спросил Диман.

– Ее не нашли. Вероятно, ее унесли убийцы или же кто-то из крестьян, которые обнаружили тело, – вздохнул дан Бо. – Мы понимаем, что это предмет для вас священен. Цепь ищут, нашедшему обещана высокая награда. Надеемся, что реликвия вскоре вернется в Идакону.

Старый Эрик, губы которого подозрительно дрожали, подошел к тому, кто сначала был его учеником, потом – другом и, наконец, вождем, и, склонившись, поцеловал мраморный лоб. Глаза старого маринера блеснули. Его голос, привыкший повелевать, наполнил всю башню:

– Герцог Рикаред! Подойди сюда!

Нервно передернув плечами, Рикаред встал и неловко подошел к возвышению, на котором покоился его дядя. Герцог, видимо, решил, что ему предстоит что-то говорить, но Эрик звал его не за этим.

– Он должен лежать с цепью, – великий капитан обвел глазами собравшихся, – но цепь украдена. Так пусть его голову венчает корона, которая ему шла, как никому, и которая скована из того же металла, – Рикаред не успел даже вздрогнуть, как маринер сдернул с его головы черный обруч и осторожно возложил на седую голову Рене.

Как только темный металл коснулся убитого, с тем стали происходить странные метаморфозы. Исчезла седина, изменился профиль, тело вытягивалось, становилось шире в плечах. Перед пораженными эландцами предстал человек лет тридцати пяти с характерным лицом таянского нобиля.

– О Великие Братья, – прошептал пораженный Диман, – лейтенант Ласли.

– Это не Рене, – торжествующе прокричал Эрик, – нас хотели обмануть.

Рикаред с позеленевшим от ужаса лицом, суетливо творя левой рукой знаки, отвращающие зло, и бормоча: “Я не виноват, я не знал, меня заставили”, бросился в дальний угол, где к нему присоединился толстый таянец. Маринеры вскочили, схватившись за оружие, однако дан Бо присутствия духа не потерял. В его руках появился странный жезл, навершие которого, украшенное непрозрачным белым камнем, начало тихонько куриться.

Первым действие невиданного оружия испытал на себе старый Эрик. Глаза маринера вылезли из орбит, он судорожно рванул воротник, да так и остался стоять, словно ноги приросли к полу. Комната быстро заполнялась странной дымкой – огни факелов окружили блекло-радужные кольца, ослепли, враз помутнев, стекла...

Маринеры стояли там, где их застал колдовской туман, будучи не в силах пошевелиться. Они понимали, где они и что с ними происходит, слышали каждый звук, видели своих товарищей, но тело отказывалось подчиняться разуму.

Бледный дан Бо с удовлетворением осмотрел дело рук своих и, тонко улыбаясь, поднялся на возвышение, слегка отодвинув ногой в сапоге с белым отворотом мертвого Ласли. Он явно собрался говорить, но его речи так никто и не услышал.

О том, что случилось мгновение спустя, менестрели пели не одно столетие. Огромное окно башни с грохотом распахнулось под бешеным напором штормового ветра, в Зал Паладинов ворвались грохот прибоя и косые струи дождя; факелы на стенах задымили и погасли, в неверном лиловом свете молний, прорезавших серые сумерки, через каменный подоконник перелетел огромный вороной жеребец со всадником на спине. Приземлившись по-кошачьи текуче и мягко, конь вскинулся на дыбы и закричал, сверкнув изумрудно-зеленым глазом. Тело бледного колдуна пронизала дрожь. Он выронил из рук курящийся жезл и стал медленно пятиться, выставив вперед длинную худую руку. Черный конь, подчиняясь железной руке седока, так и не опускаясь на передние ноги, шагнул вперед. Бледное лицо исказил ужас, тарскиец не мог оторвать глаз от оскаленной лошадиной морды, а затем всадник отпустил поводья и сверкающие прозрачные копыта опустились на череп посла. Раздалось шипение, как если бы раскаленный докрасна клинок погружали в холодную воду. В свете молнии серебром сверкнули белые волосы наездника и серебристая грива его коня.

Рикаред и вновь обретшие свободу двигаться паладины зачарованно следили, как высокая худая фигура посланника Годоя рухнула на мраморные плиты пола, а конь, направляемый всадником, продолжал свою страшную пляску, пока на блестящем граните не осталось лишь чудовищное месиво из костей и мокрых тряпок, в котором уже не было ничего человеческого.

Наездник легко спрыгнул на пол, потрепал своего скакуна по шее и, сняв с него уздечку, весело и звонко вскрикнул. Конь ответил ржанием, более похожим на гром водопада, и, взметнувшись в чудовищном прыжке, исчез за окном в струях дождя.

Рене-Аларик Аррой какое-то время стоял, подставляя лицо морскому ветру, а затем затворил окно и осведомился:

– Кто-нибудь, наконец, зажжет огонь?

Михай Годой с удовольствием поставил витиеватую подпись под очередным указом. Он правил почти три месяца, но эта процедура все еще приятно возбуждала. Так же, впрочем, как и жена. Ночи с Ланкой делали его молодым, вызывали ощущение победы над проклятым Рене, о котором по-прежнему не было ни слуху ни духу. Странное дело, чем дольше не было вестей об эландском герцоге, тем сильнее в Михае крепла уверенность, что тот жив и здоров.

Сигуранты, прочесав все окрестности Оленьего Замка, кругами обошли прилегающие к нему земли, дойдя до Фронтеры, побывали даже в том проклятом селе, куда зачем-то занесло Рене по дороге в Гелань и где произошло какое-то чудо. Но все хлопоты были тщетными – адмирал как в воду канул. Впрочем, возможно, так и было, Аррой МОГ утонуть, если был ранен и, не рассчитав сил, попробовал переплыть Рогг. Но на такую удачу Михай уже не надеялся. Зря он приказал взять проклятого адмирала живым! Зря! Конечно, сломать такого человека было бы замечательно во всех отношениях, но лучше было бы не рисковать, смерть Рене избавляла сразу от множества забот. В конце концов, политик должен поступаться удовольствиями ради великой цели...

Годой грузно повернулся и дернул витой шнур – внизу, в малой буфетной, зазвонил причудливый колокольчик с дракончиком, возвещая о жажде, испытываемой регентом. Михай даже не успел разозлиться на медлительность прислуги, когда седовласый благообразный старший буфетчик, сопровождаемый дежурным нобилем, внес квадратный графин с любимой регентом Черной Кровью, знаменитым вином, доставляемым из самого Зр-Атэва с виноградников калифа Майхуба. Годой, не моргая, смотрел, как буфетчик наливал вино в высокий, оправленный в золото стакан, как затем из этого стакана отлил в другой, попроще, который и передал черноволосому юноше с затравленными глазами. Тот залпом выпил вино и замер, опустив голову. Регент его знал – Коста, троюродный брат бывшего капитана “Серебряных”, ныне назначенный пробовать вино для регента. Отказаться молодой человек не мог – это означало бы смертный приговор целому роду, а Гардани всегда были готовы рискнуть своей жизнью, но не жизнью близких. Регент усмехнулся и отхлебнул вина – всех врагов не уничтожить, но, если умело казнить и миловать, люди десять раз подумают, прежде чем восстать. К сожалению, какое-то время ему, Михаю Годою, предстоит соблюдать осторожность, зато потом... Регент отогнал сладостные мечты: он давно понял, что чем больше позволяешь себе торжествовать в грезах, тем гаже идут дела. Он слишком расслабился, заранее смакуя пленение Рене, и вот извольте – герцог исчез, и один Проклятый знает, где он прячется и когда объявится. Годой скривился, словно вино попало в больной зуб, и буфетчик посерел от страха. Регент этого даже не заметил, припоминая свои развлечения с Маритой. Девчонка целый месяц послушно выполняла все его капризы и прихоти, даже самые непристойные... Жаль, Ланка узнала. Она, видите ли, полагает, что, раз уж стала его женой, он не должен иметь дало ни с кем. А сама только и думает про своего седого! Но все равно, глупо тогда получилось. Надо было Мариту или сразу убить, прямо на глазах у женушки, – Михай мечтательно хихикнул, – или же подарить кому-то из гоблинов, пусть бы отправил ее в Последние горы, а она, думая, что спасает брата, продолжала терпеть. Он же ничего лучшего, чем сплавить малышку на кухню, не придумал! А та оказалась куда как непростой. Надо же – додумалась, спустила рысь с цепи... Черт с ним, с Марко, тот свое дело сделал, но эта дурища Герика куда-то подевалась вместе с клятой кошкой! Наверное, забежали в какой-то потайной ход, которых тут пропасть. Проклятье! Перерыли всю Таяну, но бабы с рысью никто не видел, а она-то как раз жива, уж это-то он знает. Близится Срок, и в этот момент Герика должна быть под рукой, что бы ни говорили Союзники....

В дверь поскреблись, и регент разрешил войти капитану гоблинской стражи. Высокие плечистые воины с неподвижными узкоглазыми физиономиями прекрасно справлялись со службой и не якшались с таянцами, за что Годой их ценил особо. Нкрдич лаконично сообщил, что прибыл человек из Гверганды. Годой кивнул: “Пусть войдет!”

Вошедший оказался тучным человеком средних лет с когда-то роскошной, но изрядно поредевшей кудрявой шевелюрой и мясистой нижней губой. Богатый откупщик, он уже давно служил глазами и ушами Михая в Эланде, но лично появлялся редко. У регента неприятно заныло внизу живота, но он сумел сохранить скучающее выражение: “Я слушаю тебя, Ванста”.

– Он вернулся.

– Кто? – сделал хорошую мину при плохой игре Годой.

– Герцог Рене.

– Известно, что с ним было?

– Нет. Но он здоров, это точно. Объявился в Идаконе утром шестого дня Собаки и сразу же взялся за дело. Гонцы носятся туда-сюда, сам Счастливчик дважды был на Переправе.

– Ты сам его видел?

– Да! Когда все паладины выходили из Башни Альбатроса, а вот как он там оказался – не знаю. Или в башню есть потайной ход, или Аррой прикинулся невидимкой, потому что его прозевал не только я, но и собственная стража, хотя у этого проклятого Димана, по-моему, вторая пара глаз на затылке. Можно сказать, мне повезло, что я смог унести ноги...

– Тебе заплатят за причиненные неудобства. Что герцог?

– Как всегда красив и весел. Впрочем, я на него недолго любовался, а сразу же нанял баркас и успел-таки отплыть в Гверганду еще до закрытия порта. Мы уже были в море, когда выстрелила сигнальная пушка.

– Так идаконский порт закрыт?

– Временно и не для всех. Но я кое-что разузнал в Гверганде. Рене не стал задерживать иностранцев, только наскоро проверил, нет ли среди них шпионов. Так что я убрался вовремя, а вот Томска и Ламброса мы вряд ли когда-нибудь увидим, а прознатчики Бернара, те и вовсе погорели... Бернар неглуп, но жаден, вот и набрал задешево всякого сброда, вместо того, чтобы умным людям за хорошую работу платить...

– Бернар мне сейчас не интересен. Говори по делу.

– Охотно. Аррой обвиняет тебя в убийствах и узурпации власти, а твоих послов – в организации заговора против Эланда.

– Что о них изестно?

– Томаш содержится в Верхней Цитадели, а Бо убит...

– Этого не может быть! Он же...

– Он пытался колдовать, и Аррой его прикончил прямо на глазах Совета Паладинов! Как именно, узнать не удалось, но от бедняги осталось мокрое место, – Ванста коротко хохотнул, вздрогнув всем своим дородным телом.

– А что Рикаред?

– Объявлено, что болен...

Регент долго молчал, барабаня по столу унизанными перстнями волосатыми пальцами:

– Твои люди без тебя на что-то способны?

– Боюсь, нет. Их мало, и они не отличаются умом, но отличаются трусостью.

– Жаль. Что еще?

– В Гверганде бросил якорь “Акме”, один из легких кораблей Арроя. С него сошло несколько человек, в том числе и белобрысый оруженосец герцога. Я думаю, они направились в Кантиску.

– Ну, там их вряд ли ждет удача... Ладно, иди.

Когда дверь за толстяком закрылась, Годой дал волю своей ярости. Итак, все впустую. Аррой на свободе и начал действовать. Хотелось бы знать, как он, минуя стражу, и свою, и чужую, оказался в нужный момент в Башне Альбатроса и как он справился с... с тем, о чем сам Михай не рисковал лишний раз вспоминать. Этого просто не могло быть.

Годой не слишком-то верил рассказам о чудесных похождениях Счастливчика Рене за морями, но его небывалая везучесть вновь дала о себе знать. Если только... Если только Аррой, так же как и он, Михай, не балуется Запретной магией, искусно заметая следы. Рене избежал яда и стали, каким-то чудным путем вернулся в Эланд, сумел совладать с магией Ройгу... Теперь Гнездо Альбатроса готовится к войне... Только слепец, с горечью осознал регент, мог думать, что адмирала так просто сбросить с эрметной доски. Что ж, отныне нужно исходить из того, что эландец – опытный маг, а не удачливый искатель приключений. Теперь главное вести из Кантиски – стал ли Амброзии, наконец, Архипастырем. Если стал, он должен немедля обвинить эландского герцога в использовании Запретной магии и отлучить его от Церкви. Михай выпил вина и принялся составлять письмо Амброзию...

Симон тщательно запер двери и опустил занавески. Всем своим видом медикус показывал, что настало время важного и откровенного разговора. Лупе смела волосяной щеткой крошки со стола и уселась в огромном кресле, положив на колени тонкие руки. Две пары глаз выжидающе смотрели на Рамиэрля, и тот заговорил, как в воду прыгнул:

– Надо уходить, и чем скорее, тем лучше!

– Куда? – Симон казался растерянным. Лупе молчала, глядя на эльфа с неодобрительной непроницаемостью кошки.

– Сначала во Фронтеру, а затем в Кантиску или еще дальше! Герика не может тут оставаться, да и вы тоже. Чудо, что никто не вспомнил, что Лупе привез с собой Рене, а Симон лечил покойного эркарда и был знаком с Гардани. И со мной тоже. Да, сначала они уничтожают нобилей, но, помяните мое слово, скоро возьмутся за горожан, а доносчиков и клопов всегда и везде более чем нужно для спокойного сна. – Хозяева молчали, и Роман, сдерживая себя, принялся развивать свою мысль:

– Поймите, дорогие мои, даже если вас не тронут гоблины, грядет война, Михай не постесняется пустить в ход магию, но он ошибается, полагая себя единственным сведущим в Запретном. Найдутся те, кто ответит ему мерой за меру, а вы с беременной женщиной на руках окажетесь в центре магической свистопляски. Нет, надо уходить.

– Ты прав, – Лупе сказала это очень просто, – я сама об этом думаю. Но мало решиться, мало выбрать куда идти, надо знать, как это сделать.

Просто так из города не выпустят, особенно с повозкой, проверят, кто, куда и зачем. Пешком нам не уйти, да и-Преданного не спрячешь...

– Выйти мы выйдем, на то, чтобы отвести глаза страже, меня хватит, укрыть четверых в Синей Тени, чтоб не почуяли волшбу, я тоже смогу. Перла и Топаз способны нести на себе по два всадника. Это им не понравится, но их никто не спрашивает, но вот Преданный... Он не сможет бежать с такой скоростью, как мои кони, и он слишком тяжел, чтоб обременять лошадей еще и этой поклажей.

– Рысь не отходит от Герики, – Лупе ничего не предлагала, просто говорила как оно есть...

– Жаль кота, он совсем ручной, иногда мне кажется, он все понимает, – Симон неловко расправлял свою рыженькую мантию, что всегда у него означало неприятное, но необходимое решение, – наверное, придется его... ну словом, у меня есть снадобья... В конце концов, без Стефана для него не жизнь, а мука. Лучше бы отпустить его назад, в лес, только он ведь теперь не уйдет... То есть я говорю, что он магией привязан к людям.

– Погоди, погоди, – Роман наградил толстенького меди-куса быстрым взглядом, – он не к людям привязан, а к браслету, что был на руке у Стефана. Очевидно, последним приказом хозяина было охранять Герику, вот он ей и служит. Мы освободим кота, если вернем себе браслет, который я отдал принцу, и снимем с Преданного ошейник. Эти вещи нельзя выпускать из рук! Как я об этом не подумал! Ты не знаешь, что сталось с браслетом Стефана?

– Это может знать Герика.

Герика действительно знала, хотя добиться от нее вразумительного ответа удалось не сразу. Женщина сидела, сжавшись в комок в углу кровати, с трудом понимая, что от нее хотят. Тарскийка не относилась к тем, кого беременность украшает, может быть потому, что вместо ласкового внутреннего света, так преображающего будущих матерей, на лице королевы застыл ужас, смешанный с наползающим безумием. Если бы Лупе не кормила ее, не одевала и не причесывала, она, видимо, уже перешла бы черту, отделяющую человека от подыхающего животного. Тем не менее общими усилиями от нее удалось добиться довольно-таки путаного рассказа, из которого следовало, что Стефана похоронили, не сняв с его руки черного браслета. То есть снять-то хотели, но даже лучший королевский ювелир не смог ни расстегнуть застежку, ни распилить немыслимо твердый металл. В конце концов ритуальное золотое запястье с гербами умершему наследнику надели на правую руку вместо левой. Большего узнать не удалось – с королевой случилась истерика. Лупе осталась обихаживать больную, а мужчины спустились вниз.

– Не представляю, что с ней творится, – сквозь зубы проворчал Симон, – очень странная разновидность безумия...

– Но она все же еще не потеряла память...

– Вот именно, что “еще”. И беременность проходит как-то не так. Две недели назад я был готов побиться об заклад, что ее срок не раньше месяца Сирены, а сейчас ясно вижу: ребенок родится в середине Копьеносца! А ведь когда она к нам пришла, я вообще не заметил никаких признаков... Такое со мной впервые в жизни.

– Тем более ее нужно скорей увезти, мне все это очень не нравится. Но сначала надо выручить браслет Стефана. Он ведь, если я правильно понял, еще не похоронен?

– Да, членов королевской семьи предают земле только в день зимнего солнцеворота. До этого они под защитой Малой магии находятся в нижнем замковом иглеции.

– Значит, Замок...

– Хотел бы я знать, как ты туда попадешь?!

– Если Герика с Преданным смогли выйти, значит, я смогу войти.

– Думаю, они воспользовались подземным ходом, про который не знают нынешние хозяева замка. Жаль, Гардани мертв. Он-то наверняка знал дорогу.

Мягкий, но тяжелый шлепок возвестил о появлении Преданного, покинувшего свой пост над дверью в мансарду. Рысь уселась напротив Романа, положила могучую лапу ему на колени и издала приглушенный горловой звук. Затем уставилась в глаза эльфу.

– Будь я проклят, если он не готов показать дорогу, – пробормотал пораженный либр.

– В этом нет ничего удивительного – он очень разумен, тебя помнит, знает, что ты друг Стефана. Он, наверное, хочет вернуться к хозяину. Тут он свое дело выполнил – Герике ничего у нас не грозит, он не может этого не чувствовать.

– Не знаю, что им движет, но, похоже, он в самом деле знает дорогу. Что ж, дорогой, раз взялся – веди!

Роман решительно встал, опоясался шпагой, постоял, закрыв глаза, собираясь для нужного заклинания – даже ночью и при его умении он не рискнул идти по городу без скрывающих заклятий, слишком высоки были ставки – и вышел за дверь. Преданный еще раньше растворился в осенних сумерках.