"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)

Глава 44

Шандер проснулся, как всегда, сразу, но оставался лежать с закрытыми глазами. Ни Годой с его сворой, ни три месяца одиночества, прерываемые лишь ежедневными визитами регента, не смогли пробить броню самообладания бывшего капитана “Серебряных”. Для всех давно мертвый, он вел свою последнюю битву, ничего не зная о том, что творится за стенами камеры.

Сначала Годой рассказывал новости, но Шандер раз и навсегда запретил себе в них верить, и теперь регент просто пытался подчинить себе тело Шандера, не посягая более на его мысли. Михай продолжал совершенствоваться в Запретной магии. Ему мало было того, что он сумел проделать с Зеноном, чьей волей и сознанием он полностью овладел. Тарскийцу хотелось, чтобы человек, оставаясь внешне самим собой, в нужный момент сделал все, что ему велят. Особое удовольствие господарю доставило бы, если б жертва находилась в здравом уме и твердой памяти, осознавала, что творит, но ничего не могла с собой поделать. Безумная кукла с одной, заполнившей ее мыслью, потерявшая человеческий облик – это любопытно, но не всегда удобно. Безумца никто не подпустит к тайне, он будет заперт под присмотром родичей; другое дело человек, ничем не отличающийся от себя обычного. До поры до времени не отличающийся.

Михай Годой искал и, как ему показалось, нашел. Именно потому, объявив о смерти Шандера Гардани, он оставил тому жизнь. Небольшая сводчатая келья под Коронной башней хранила свою тайну. Чтобы никто из его собственных магиков-стражей, улавливающих Запретную магию, не заподозрил неладное, Михай принял все мыслимые и немыслимые меры. Если бы в келье объявился огнедышащий дракон, и то в эфир не просочилось бы никаких следов колдовства. Была у этого и оборотная сторона, но, уверенный в собственном всесилии, Годой о ней не думал. Каждый день он приходил к пленнику, и каждый день возобновлялся невероятный поединок.

Воля человека против магии обычно ничто, но человек стоял насмерть, терять ему было нечего. Регент мог испепелить Шандера или превратить в безумца, но ему было нужно другое – сохранить тело и при этом не изгнать или уничтожить, а подчинить душу. Но вот это-то как раз и не получалось. Шандер держался. Никакие муки не могли заставить его уступить. Годою не удавалось даже вынудить пленника встать, сесть или лечь. Магия, нарвавшаяся на стальную волю, на время превращала человеческое тело в неподвижную колоду, но и только. Если регент усиливал нажим, пленник терял сознание. Конечно, можно было бы его убить и взяться за кого-нибудь другого, но Михай понимал, что если он сломает Гардани, то выбранный им метод подойдет к любому человеку, даже к... Рене. Впрочем, о последнем регент старался не думать. Он вновь и вновь произносил заклятия, что-то в них меняя, подбирал разные ключи, но пока безуспешно. Если не считать достижением то, что Шандер уже не мог вставать. Гардани надеялся, что еще немного, и тело не выдержит и отпустит душу, разорвавшись между магией и волей, как если бы его привязали к двум диким жеребцам и погнали одного на Закат, а другого на Восход. Шандер ждал смерти с безумной надеждой, но она приближалась не правдоподобно медленно. Что ж, пока ему остается терпеть, не выказывая мерзавцу своей слабости.

Проснувшись, граф решил, что проспал дольше обычного. Или же регент пришел раньше. Шандер с трудом повернулся, внутренне собираясь с силами. Теперь он сделает вид, что спит, и пусть эта тварь попробует его “разбудить”. Скрипнула открывающаяся дверь, но пленник не пошевелился. Неужели на этот раз Годой пришел не один? Граф вздрогнул, когда знакомый голос тихонько окликнул: “Кто здесь? Мы друзья!” Ему показалось, что он сходит с ума, рассудок говорил, что эта новая омерзительная каверза, но надежда, не слушая разума, уже расправляла крылья. Шандер рывком приподнялся и тут же снова упал, сбитый прыгнувшей на грудь рысью.

– Святой Эрасти!.. Преданный!..

– И я, – Роман опустился на край постели. – Мы тебя давно похоронили, Шани...

– Откуда... – Шандер давился словами, – откуда вы узнали, что я здесь?

– Мы не знали, что это ты. Просто пленник, которого прячет Годой, – ловкие руки эльфа уже колдовали с ошейником и цепями – грубая работа, хоть и добротная, – ну вот и все! Ты свободен, надо выбираться из этого змеиного гнезда... Что с тобой?

– Ромко, я не смогу идти... Долго рассказывать, но ноги меня не слушаются... Лучше будет, если ты оставишь мне кинжал.

– О Творец и его Розы! – Роман аж скрипнул зубами. – Сначала один просит его прикончить, потом другой! Ну, нет! Будешь жить как миленький! Что-нибудь придумаем...

– Зачем придумывать? – Высокая тень заслонила дверь. Я донесу его до Эланда.

Шандер ошеломленно уставился на гоблина:

– Но это... это...

– Это Уррик! Он нам не враг... пока.

– Никто не должен погибать так, как твой друг, эльф! Каждый имеет право на достойную смерть, а господарь Тарски нарушает этот закон. Я не знал об этом. Даже не дай я клятвы, и то бы вынес этого воина на свободу, а потом, когда он будет здоров, счел бы за честь скрестить с ним клинки. Я видел, как он бился один против многих. Я думал, он убит и находится среди величайших героев былого.

Гоблин шагнул вперед и легко, как ребенка, поднял ошеломленного Шандера. Роман с интересом взглянув на Уррика, приготовился запереть дверь, когда услышал рычание – Преданный улегся на опустевшую койку и его намерения были вполне очевидны.

– Пойдем, рысь, – окликнул эльф, но рысь не повела и ухом.

– Этого еще не хватало! – Роман начинал закипать. – Ко мне! – Он подошел к лежащему зверю и потянул его за ошейник. Тот, кто в одиночку пытался сдвинуть с места упирающего самца рыси в полном расцвете сил, знает, что дело это безнадежное. Преданный лежал нерушимо, как вросший в землю валун.

– Ну и что будешь с ним делать... – Роман со вздохом опустился рядом, – и как тебе не стыдно? С Годоем ты все равно не справишься, – рысь возмущенно заворчала. – Он маг, и не последнего разбора. А ты подумал, как Уррик один потащит Шандера в Эланд? Ему будет не до того, чтоб слушать, не гонится ли кто... Я-то с ними идти не могу, и ты знаешь, почему... Слушай, кот, будь другом, прибереги свою ненависть до лучших времен. Обещаю, эта тварь от нас не уйдет.

Рысь совсем по-человечески вздохнула и мягко спрыгнула на пол.

– Вот и молодец, – Роман остановил себя на полуслове, – а Годоя мы пугнем, – глаза эльфа злорадно блеснули – он уже понял, что внутри камеры можно творить любую волшбу, ее никто не учует.

Выманить из подземелья пару дюжин отборных крыс было для Романа делом полуоры. Затем эльф что-то проделал с замком и оковами и, мстительно улыбаясь, замкнул дверь.

– Не знаю, останется или нет Илана сегодня вдовой, но неприятности у ее супруга, если он вздумает навестить пленника, будут, и неприятности крупные.

– Я думаю, вдовство госпоже Илане будет только к лицу, – неожиданно откликнулся гоблин, – он не стоит сапожка, сношенного ею прошлой зимой! Роман ничего не ответил.

Командор Церковной Стражи Габор Добори воспользовался своим правом входить к Его Святейшеству без доклада. Обычно он избегал дразнить гусей, но сведения были столь важными, что ветеран рискнул вызвать неудовольствие отца церемониймейстера и прямиком прошествовал в личные апартаменты Архипастыря. Феликс, несмотря на поздний час полностью одетый, что-то быстро писал, стоя у конторки черного дерева. Оглянувшись на стук двери и увидев командора, Его Святейшество вопросительно вскинул глаза. Между бывшим рыцарем, волею судеб ставшим во главе Церкви, и бравым ветераном отношения сложились самые доверительные, и потому без свидетелей они постоянно пренебрегали канонами. Добори сразу же перешел к делу:

– Только что прибыл гонец из Эланда.

– Где он? – быстро спросил Архипастырь.

– В надвратном посту. Я не знаю, какие вести он привез, а потому не рискнул вести его сюда. Возможно, будет лучше, если мы сделаем вид, что никаких известий не имеем.

– Ты прав. Я сейчас же иду с тобой.

Невзирая на все протесты тучного брата Фиделиуса, Архипастырь свел пышность своих выходов до минимума, и потому никого не удивило, когда глава Церкви покинул свои покои лишь в сопровождении кардинала Максимилиана, командора и шестерых стражей. Феликс с каждым днем все увереннее держал вожжи в руках, и желающих возражать ему открыто находилось немного.

Гонцом оказался молодой белобрысый парень, более похожий на пастушка, нежели на эландского нобиля, но в васильковых глазах посланца плясали такие чертенята, что прекрасно разбирающийся в людях Архипастырь почуял – на этого можно положиться.

Белобрысый быстро протянул футляр с посланием, а потом, смешно смутившись, сделал то, что предписывали каноны: опустился на колени и попытался поцеловать руку Феликса. Тот, невольно улыбнувшись, велел юноше подняться: “Сейчас не время вспоминать о церемониях” – и углубился в чтение. Высокий, красивый Максимилиан, ставший ближайшим советником нового Архипастыря, без лишних слов присоединился к Феликсу, глядя через его плечо.

Письмо было от герцога Арроя, пребывавшего в добром здравии. Эландец выражал свои соболезнования в связи с кончиной Его Святейшества Филиппа, выражал надежду на дальнейшее взаимопонимание между Церковью и Эландом и предостерегал против узурпатора Годоя. Ничего секретного в письме не было. Но герцог, тепло поблагодарив за доброе отношение нового главы Церкви к посланцу Эланда, давал понять, что полностью в курсе произошедшего в Кантиске и что эльф Роман и эландский нобиль вновь обрели друг друга. Окончив чтение, Феликс протянул грамоту Добору и обратился к гонцу:

– Как тебя зовут?

– Зенек, проше дана... то есть Зенон, аюдант монсигнора Арроя.

– Что ж, Зенон, скажи, не поручал ли тебе герцог передать что-либо на словах?

– Только то, что все очень паршиво, ваша Святисть. Он, то бишь дан герцог, казали, что нам, то бишь Эланду, будет очень кепско, если той Михай вдарит посуху, бо Эланд, он ведь только с моря неприступный, а спину Таяна закрывала, а там сейчас такое творится...

– Как же вышло, что Таяна подняла руку на Эланд?

– Так там все друг друга поубивали, и власть Михай захватил, а он... хуже холеры не было.

– Ты когда выехал?

– Проше дана-в седьмое утро месяца Собаки.

– Ты, наверное, почти не спал. Габор, устройте Зенека так, чтоб его никто не беспокоил, и возвращайтесь, нам предстоит бессонная ночь. Да, по дороге пригласите Иоахиммиуса и скажите брату библиотекарю, чтобы он зашел ко мне утром.

– Почему утром?

– Потому что к этому времени мы закончим наш совет, и я освобожусь.

– Тогда я велю принести ужин и вина, – решил командор и вышел, придерживая Зенека за плечо. Когда за ними закрылась дверь, Архипастырь обернулся к кардиналу:

– Друг Максимилиан?

– Да?

– Как вы смотрите на небольшую поездку к морю?

В последнее время Роману стало казаться, что его жизнь состоит из поездок и ночных бесед о том, что никто не знает и знать не может. Его разговоры с Уанном, Рене, Сумеречной, покойными Архипастырем, принцем Стефаном и, наконец, с медикусом Симоном со стороны весьма напоминали доверительные беседы между обитателями сумасшедшего дома. Самым страшным было то, что разговоры эти были не горячечным бредом, а страшной правдой, Благодатные земли оказались в положении человека, которому нужно спасаться ночью из горящего дома во время наводнения. А для этого нужно хотя бы проснуться и выглянуть в окно.

В который раз эльф-разведчик позавидовал смертным, что еще ничего или почти ничего не знают и на чью короткую жизнь, быть может, еще достанет благополучия, а затем устыдился собственной слабости. Рене, Стефан, Филипп – все они были людьми, и двое из них уже заплатили своими короткими жизнями за спасение всех прочих. Он же, владея магией Перворожденных, обладая бессмертием, просто обязан сделать все, чтобы исправить содеянное повелителями его предков, уничтоживших защитников этого мира, а потом бросивших его на произвол судьбы.

– Ты меня слышишь? – Симон обеспокоенно смотрел на гостя, и Роману стало стыдно – он совсем не слушал маленького лекаря – перенятая от отца проклятая привычка к самокопанию дала о себе знать в самое неподходящее время.

– Ты, наверное, устал, а я, вместо того, чтобы дать тебе отдохнуть, пристаю с дурацкими расспросами. Иди, ложись.

– Нет, нет, я не устал, просто... – Роман лихорадочно искал, чем бы объяснить свою рассеянность. – Понимаешь, мы никуда не продвинемся, пока не переговорим с Герикой. Я понимаю ее положение, но, боюсь, мы не можем ждать. Если она потеряет рассудок, тайна так и не будет раскрыта. Только она знает, что произошло в Высоком Замке после отъезда Рене.

– Я не думаю, что она знает что-то действительно важное – она не производит впечатления умной и наблюдательной женщины.

– Прости меня, Симон, но даже последняя дура должна что-то знать о смерти собственного мужа и о том, как она выбралась из Замка. Впрочем, последнее мы как раз знаем, – она воспользовалась ходом, который знал Стефан. Но кто-то же открыл потайную дверь, кто-то убедил ее бежать, кто-то привел к ней Преданного. Значит, в Замке у нас или, по крайней мере, у нее имеется друг, пользовавшийся полным доверием покойного принца. Раньше я готов был поклясться, что это кто-то из бывших “Серебряных”, но теперь знаю, что это не так!

– А не могла это быть Илана? У нее могли пробудиться остатки совести.

– Исключено! Ланка не знала про этот ход. Иначе она показала бы его своему гонцу. Кроме того, она ревновала Герику к Рене.

– Но это уж полная чушь!

– И все равно мы должны заставить ее говорить.

– Попробую. Хотя в последнее время достучаться до нее почти невозможно.

– Тем более нужно спешить.

– Будь по-твоему, хоть мне это и не по душе, – Симон, кряхтя, встал и поднялся наверх. Роман, с трудом сдерживая нетерпение, ожидал его возвращения. Затеяв разговор для того, чтобы скрыть неловкость, он внезапно осознал, как это важно. И как они могли не расспросить Герику?! Непростительная глупость.

Медикус вернулся, поддерживая под локоток вдовствующую королеву, которая больше смахивала на вдову булочника. В просторном балахоне с кое-как заплетенными волосами и отсутствующим взглядом, она не выказывала ни удивления, ни интереса – одно тупое равнодушие.

– Здравствуй, Герика! – Эльф постарался, чтобы его голос звучал спокойно и мягко.

Она подумала и тихо произнесла:

– Здравствуй, Роман!

– Как ты себя чувствуешь?

– Я здорова, только все словно в тумане, – эльф видел, что женщина в легком трансе, Симону пришлось прибегнуть к магии и наркотикам, чтобы заставить ее говорить, и этим надо было пользоваться. Через половину оры она впадет в свое обычное тупое равнодушие.

– Ты помнишь, что с тобой было?

– Помню.

– Тогда говори.

– Не могу. Больно.

– Слушай, Герика, – Роман взял ее за руки и внимательно посмотрел в серые глаза женщины, – Стефан любил тебя, он погиб из-за тебя. Ради него ты должна рассказать все, что знаешь.

– Я любила его, – впервые на лице королевы проступило что-то человеческое. Озаренное нежной улыбкой, оно стало почти красивым. – Да, я любила Стефана. И я буду говорить.

– Что было после того, как я уехал?

– Ты уехал. – Герика говорила тихо и монотонно, словно диктовала письмо. – Подарил Стефану рысь. Рысь все время была с ним, она хорошо относилась и ко мне, и к Ланке. Потом умер Марко – его отравили. Король велел мне выйти за него замуж, и Стефан мне это тоже велел. Нас обвенчали, но король не смог стать моим мужем. Ему нужен был наследник, и он прислал ко мне Рене. Потом Стефана убил Зенон и сам закололся. Рене уехал, он добрый человек. Потом поздно ночью ко мне ворвался король Марко.

– Ворвался?!

– Да, я его сначала не узнала. Король всегда был добрым, и... он не мог быть с женщинами.

– А в этот раз все было иначе?

– Он вел себя совсем, как мой отец... – Герика подумала, – не в том смысле... Но он думал только о себе, он знал, что я... что все будет так, как он хочет... Он набросился на меня... Мне никогда не было так страшно. Это был кто-то чужой, холодный, ужасный... Он... Его силы не иссякали... Я несколько раз теряла сознание, когда приходила в себя, все продолжалось... Король приходил ко мне каждую ночь. А затем... Он был у меня, когда на нас сверху что-то обрушилось... Я не поняла что, думала, упал балдахин. Потом мне... на меня потекло что-то теплое, а король... он перестал двигаться. Я лежала, боялась пошевелиться... И вдруг меня тронули за руку. Потом сильнее. Потом тело короля сползло с меня, его стащил Преданный... У короля была сломана шея. Преданный, он убил его... Я была вся в крови. Преданный рычал и тащил меня к окну, у меня подкашивались ноги. Вдруг распахнулась дверь, и вбежал кто-то из нобилей. Он ничего не говорил, просто закутал меня в свой плащ, подхватил на руки и понес... Преданный бежал сзади. Нас догоняли, но тот дворянин... Он успел открыть дверь куда-то вниз, а сам остался. Преданный потащил меня за собой...Мы шли долго. Сначала я помнила, что делаю и куда иду, потом шла как во сне... Мы пришли сюда. Лупе приняла нас, потом я уже ничего не помню... Только бред.

– Что за бред?

– Меня-зовут. Все время: “Ты наша. Иди к нам. Ты наша. Иди к нам. Мы можем все. Ты можешь все. Ты теперь наша. Мы теперь твои”... И какие-то тени... И все. Холодно... Почему так холодно? – Ее глаза закрывались, она уже ничего не соображала.

– Хватит! – Лупе, и когда вошла только! – решительно обняла Герику и вывела из комнаты. – Совесть надо иметь, она же сейчас упадет!

– Прости, – механически откликнулся Симон, – мы не сделали с ней ничего дурного, просто напомнили о Стефане.

– Стефан, – тихо проговорила Герика, позволяя Лупе увести себя из комнаты, – Стефан... – Дверь за обеими закрылась.

– Ну и что ты обо все этом думаешь? – Роман со вздохом опустился на массивный резной стул из черного дерева. – Проклятье, это прямо трон какой-то .

– Горная работа, они просто помешаны на устойчивости... А думать об этом должен ты, а не я, ты мне ничего не рассказывал. Я понимаю, что в Замке творится что-то крайне скверное и подлое, что нам всем что-то грозит, но что? Война? Рабство? Эпидемия? Вселенский потоп? Пришествие мессии?! Может, ты все же соизволишь мне все рассказать?! – Симон прервал сам себя, так как Роман его не слушал. Он стоял с удивительно глупым лицом, таким, какое бывает у человека, увидевшего наконец очевидное.

Казалось, еще мгновение, и красавец-эльф как какой-нибудь житель Фронтеры стукнет себя по лбу и воскликнет: “Прах меня побери, как я раньше не догадался!” Однако Симону не было предначертано узреть самоуничижение знаменитого менестреля. Пронзительный крик, раздавшийся из глубины дома, заставил обоих – и Романа, и Симона броситься на помощь.

Герика извивалась на полу с искаженным от нестерпимой боли лицом и кричала. Роман и Симон вдвоем едва смогли скрутить корчившуюся в припадке женщину.

– Что случилось? – прокричал Роман, пытаясь перехватить руку Герики так, чтобы можно было нащупать пульс.

– Не знаю, она даже была лучше, чем всегда. Сидела, плакала, пыталась мне что-то рассказать про Стефана, а потом увидела его браслет, что ты принес, и попросила его на память. Я не могла ей отказать, я была рада, что она... Ну что она ведет себя, как будто... Ну, она была в этот миг в своем уме...

– Она надела браслет, и что?! – перебил ее Роман, губы которого внезапно побелели.

– Закричала и упала, а после вы видите...

– Надо скорее снять браслет. Держи ее, – вскинулся Симон, – или нет, держать буду я, а ты лучше меня знаешь, как эта штука застегивается!

– Нет! – заорал Роман. – Ни в коем случае! Это наше спасение, это счастье, что она надела эту вещь...

– Ты! Ты думаешь, что говоришь?! – Лупе была вне себя... – Она же умрет! Или потеряет ребенка!

– И хвала Творцу, вернее, Проклятому! Мы... мы были слепы, как хафашь в полдень! Если бы она выносила ребенка, если бы его воспитал Михай, нас бы... Тарру уже ничто бы не спасло

– Чушь! Откуда ты можешь знать такое! Мы должны спасти ее и дитя тоже... Дети все невинны! Лупе помогай! – Симон, возмущенный до глубины своей лекарской души, выглядел даже величественно. Лупе, вздрогнув, решительно навалилась на Герику. И тут Роман, выпустив бьющееся тело королевы, выхватил кинжал:

– Если ты не прекратишь, Лупе, мне придется тебя остановить силой! Это не ребенок! Это чудовище, воплощение Осеннего Кошмара! И я его уничтожу, даже если мне придется пролить вашу кровь!

– Ты думаешь? – На лице Симона читалась напряженная работа мысли. Лупе соображала быстрее.

– Он прав! – выдохнула она враз посеревшими губами. – Прав! Плод рос слишком быстро для человека. Стефан не мог этого сделать... И ты не мог так ошибаться... Она зачала от... От кого?!

– От того, что вошло в короля после смерти Стефана и Зенона...

– А сейчас плоду не менее шести месяцев... Месяц за три... Невероятно...

– Прекрати думать, когда надо работать руками. Даже я вижу – у нее начались схватки, – выкрикнула Лупе, – помогите же ей!

– Да, действительно, – Симон наклонил круглую голову, словно собираясь кого-то боднуть, и совсем другим, “лекарским” голосом добавил:

– Лупе, нагрей нам воды! Живо!

Лупе бросилась на кухню.

... День погас и родился снова, когда все было кончено. Вокруг затихшей Герики хлопотала Лупе. Роман и Симон с ужасом смотрели на ребенка. По всем законам младенец, рожденный на неполном третьем месяце, должен был быть мертв или, вернее, еще не жив. Этот же... Эльф понимал умом, что держит в руках воплощение Врага, которое должно быть уничтожено, но не мог решиться. Ребенок был как ребенок – с руками и ногами, без рогов и хвоста.

Роман беспомощно смотрел на медикуса, лицо бедняги было смертельно бледным, но он все-таки был ученым и слишком рано и страшно познал, что долг врача иногда требует невозможного. Серые глазки Симона в упор взглянули на эльфа, и тот кивнул. Удар кинжалом должен положить конец существованию младенца, но стальное лезвие переломилось, даже не достигнув ребенка, а рука лекаря повисла плетью. И вот тут-то Роману стало по-настоящему страшно.

За стеной все глуше слышались стоны Герики, перемежаемые торопливыми утешениями Лупе. Осенний ветер выл под окнами, как отчаявшийся пес, а в маленькой комнатке висело безмолвие.

Младенец лежал тихо – не плакал, не корчился, не двигался, только смотрел пустым, холодным взглядом. Роману же казалось, что он видит, как вокруг в узел закручивается проклятый серый туман. Жалости и нерешительности эльф-разведчик более не чувствовал, только лихорадочно соображал, что делать. Этого – способа уничтожения Воплощения – они не предусмотрели. Да и не могли предусмотреть, слишком все неожиданно вышло. Демонов из сказок полагалось убивать девятью специальными кинжалами, но это был не демон... Хотя...

Если браслет из шкатулки Рене вызвал преждевременные роды, если из-за него пошло все не так, как хотели “ТЕ” (Роман сейчас не пытался понять, кто же эти “те”), то кольцо Проклятого! Не для того ли Эрасти его оставил на земле... На случай, если что случится...

Эльф поднял брошенный во время ссоры кинжал – изделие, которым могли гордиться староэльфийские оружейники. Кинжал, кстати говоря, тоже не простой. В век Алмаза простых вещей и не делали. Что ж, сейчас все и прояснится. А если не удастся? Тогда отвезти отродье к Сумеречной в Тахену... Может быть, она...

Но этого не понадобилось. Рука с кинжалом с размаху вошла во что-то холодное и упругое. Кожу кололо, в ушах раздавался звон, перемежающийся свистящими воплями, но конец начавшегося светиться кинжала неумолимо приближался к тельцу младенца. Тот пошевелился, в глазах-провалах засветились нехорошие искры, у Романа словно бы сжало ледяной рукой сердце, по спине стекали противные струйки холодного пота, но он продолжал свое дело, всю свою силу вкладывая в руку с кинжалом. И тут перед эльфом возникло странное лицо. Надменное и неимоверно красивое, оно было бы точной копией того явившегося из древнего камня существа, что привиделось Роману в ночь, проведенную в Кабаньих топях, если бы не белесые пустые глаза. Каменный, тот не был ни злобным, ни жестоким, ни чудовищно равнодушным, этот же... Видение буравило эльфа яростным взглядом, но в нем помимо ненависти читалось что-то другое. Страх?

– Ага, Осенний! Ты не ожидал подарка Эрасти! – Роман яростно надавил на серебряную рукоятку и почувствовал, что лезвие коснулось не правдоподобно белой кожи младенца, изо рта новорожденного вырвался непереносимый визг, виски Романа сдавило холодным обручем, но он не выпустил кинжала. Глаза эльфа застилал клубящийся отвратительный туман, Роман не мог видеть, как в извивающегося младенца, чье лицо уже казалось зеркальным отражением того, из Тумана, ударил черно-красный луч, вырвавшийся из кольца. И сразу же встречное давление исчезло. Светящийся эльфийский клинок с шипением вошел в плоть, и из странного создания истекла чуждая жизнь, смертельная для всего дышащего и с теплой кровью. Тело стало таять, исходя серым паром – так тает под лучами солнца кусок сухого льда. Роман стоял и тупо смотрел, как исчезает земное воплощение Осеннего Кошмара. Вскоре не осталось ничего. Только словно бы выжженное углубление на тяжелой дубовой столешнице!

– Оборони нас святой Эрасти – я, кажется, опять могу действовать правой рукой. – Симон, кряхтя, поднялся и тоже уставился на покореженный стол. – Неужели все это было здесь, с нами?

– Да, здесь и с нами! Еще немного, и я не выдержал бы! – Роман взглянул на кинжал, который все еще сжимал в руке. Лезвие на две трети словно бы истаяло. Почерневший, изглоданный обломок переходил в эфес с потухшими камнями. Кинжал был мертв.

– Как тебе удалось?

– У меня под рукой оказалось нужное оружие, – устало ответил Роман – рассказывать все как есть и делиться своими предположениями было слишком долго, а он так устал.

"Вот и все, – лодумал Роман. – Ребенка нет. Пророчество не исполнится, теперь спать. Михай, война, месть, все это завтра”. Горячий толчок в руку вывел эльфа из прострации. Кольцо Эрасти сияло нестерпимым пульсирующим светом. Перед глазами Романа колыхались цветные круги и цепи. Он задыхался, не понимая, где находится. И тут же мозг пронзила чудовищная мысль. Неудача Врага означает только то, что его адепты предпримут новую, более удачную попытку. Женщину можно найти. Та же Ланка, которая вряд ли согласится отдать в чужие руки сына... Значит, опасность лишь отодвинута. Или...

Именно в это мгновение Роман наконец понял, что говорил ему Эрасти и что означают самые темные слова Пророчества: